Текст книги "Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4"

Голос замолчал в нерешительности.

– Может быть, вы попросите его перезвонить мне? Бертрам Джоунз.

– Если это важно, вам лучше сказать это мне.

Снова нерешительная пауза, потом:

– Очень хорошо. Спасибо. Мы получили телекс из нашего посольства в Тегеране для него. Здесь говорится: «Пожалуйста, известите капитана Мак-Айвера, исполнительного директора компании ИВК, что, как нам сообщили, один из его пилотов, Том Локарт, и его жена случайно погибли во время демонстрации». – Голос сказал чуть громче: – Извините за печальную весть, миссис Мак-Айвер.

– Э… это ничего. Спасибо. Я передам мужу. Благодарю вас. – Она тихо положила трубку, случайно увидела в зеркале свое отражение, ее лицо было бескровным, голым в своем страдании.

Боже мой, я не могу показаться Дункану в таком виде, иначе он сра…

– Кто это был, Джен? – спросил Мак-Айвер с веранды, не проснувшись окончательно.

– Это… это подождет, дорогой. Спи.

– Здорово как все с анализами, а? – Результаты его анализов оказались отличными.

– Замечательно… я вернусь через секунду. – Она прошла в ванную, закрыла дверь и плеснула себе воды в лицо. Я не могу ему сказать, просто не могу… я должна оберегать его. Позвонить Энди? Взгляд на часы на руке. Не получится. Энди сейчас уже в аэропорту. Я… я подожду, пока он приедет, да, так я и сделаю… Я поеду встретить его вместе с Жан-Люком и… до тех пор делать нечего… Боже, о боже, бедный Томми, бедная Шахразада… бедные мои милые…

Слезы хлынули из глаз, и она открыла краны, чтобы не было слышно, как она плачет. Когда она вернулась на веранду, Мак-Айвер мирно спал. Она села и стала смотреть на закат, не видя его.

Международный аэропорт Эль-Шаргаза. Закат. Руди Лутц, Скраггер и все остальные ждали у своего выхода на посадку, озабоченно поглядывая на людное фойе, где сновали прибывшие и улетающие пассажиры.

– Заканчивается посадка на рейс BA 532 на Рим и Лондон. Всех пассажиров просят пройти в самолет.

Сквозь огромные панорамные стекла им было видно солнце, почти касавшееся горизонта. Все нервничали.

– Энди следовало бы держать Джонни и его 125-й в резерве, черт подери, – раздраженно пробормотал Руди, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ему пришлось отправить его в Нигерию, – обиженно возразил Скот. – У Старика не было выбора, Руди. – Но он увидел, что Руди его не слушает, поэтому чуть пожал плечами и рассеянно заметил Скраггеру: – Ты действительно собираешься бросить летать, Скрэг?

Старое морщинистое лицо дернулось.

– На год, всего на год. В Бахрейне мне нравится, Касиги – душка, и я не откажусь от полетов окончательно, о господи, нет уж. Не могу, сынок, даже от мыслей об этом у меня мурашки по коже бегают.

– У меня тоже. Скрэг, если бы тебе было столько же лет, сколько мне, ты… – Он замолчал, увидев раздраженного сотрудника «Британских авиалиний», который прошел через зону личного досмотра и направился к Руди:

– Капитан Лутц, мы абсолютно не можем больше ждать! Самолет уже опаздывает на пять минут. Мы не можем его больше задерживать! Вы должны немедленно подняться на борт со всей вашей группой, или мы улетаем без вас!

– Хорошо, – сказал Руди. – Скрэг, передай Энди, что мы ждали, сколько могли. Если Чарли так и не приедет, брось его в растрибогаклятую кутузку! Черт бы побрал «Алиталию», прибывшую раньше времени. Все в самолет. – Он протянул свой посадочный талон привлекательной стюардессе, прошел вперед и встал с другой стороны, наблюдая, как проходят остальные: Фредди Эйр, Папаша Келли, Вилли, Эд Восси, Шандор, Ноггер Лейн и Скот – последний, тянувший время, сколько было можно: – Эй, Скрэг, скажи от меня Старику о’кей.

– Конечно, приятель. – Скраггер помахал рукой Скоту, исчезнувшему в зоне досмотра, потом повернулся, направившись к своему собственному выходу на другом конце терминала, где его уже поджидал Касиги; его лицо просветлело, когда он увидел Петтикина, бежавшего сквозь толпу, держась за руки с Паулой, Гаваллан спешил следом, отстав шагов на двадцать. Петтикин торопливо обнял девушку и бросился к своему выходу.

– Чарли, ну сколько можно…

– Мне можешь не выговаривать, Скрэг, пришлось ждать Энди, – сказал Чарли, совершенно запыхавшись. Он протянул свой посадочный талон, с сияющей улыбкой послал воздушный поцелуй Пауле, прошел внутрь и исчез.

– Привет, Паула, что это с тобой такое?

Паула тоже запыхалась, но лучилась от счастья. Она взяла его под руку, легонько дернула плечами:

– Чарли попросил меня провести с ним отпуск, caro, в Южной Африке. У меня родственники живут под Кейптауном, сестра с мужем и детьми, поэтому я сказала, почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет! Значит ли это, что…

– Извини, Скрэг! – крикнул Гаваллан, присоединяясь к ним. Он тяжело дышал, но выглядел на двадцать лет моложе. – Извини, сидел полчаса на телефоне, похоже, мы потеряли этот чертов контракт с «ЭксТекс» в Саудовской Аравии и часть Северного моря, да ну и черт с ними – есть отличные новости! – Он просиял, и еще десять лет свалились с него; за его спиной солнце коснулось линии горизонта. – Я был уже в дверях, когда позвонил Эрикки, он в безопасности, Азадэ тоже, они в Турции, живы и здоровы, и…

– Аллилуйя! – радостно взорвался Скраггер, а из глубин посадочной зоны донесся ураган приветственных воплей: Петтикин сообщил эту новость остальным.

– …а потом позвонил друг из Японии. Сколько у нас есть времени?

– Полн́о. Минут двадцать точно, а что? Скот тебя не дождался, просил передать тебе следующее: «Скажи от меня Старику о’кей».

Гаваллан улыбнулся.

– Хорошо. Спасибо. – Теперь он вполне отдышался. – Я тебя догоню, Скрэг. Подожди меня, Паула, я мигом. – Он подошел к информационной стойке «Японских авиалиний». – Добрый вечер, скажите, пожалуйста, когда у вас следующий рейс из Бахрейна на Гонконг?

Девушка постучала по клавишам компьютера.

– Двадцать три сорок две, сегодня, сеид.

– Отлично. – Гаваллан достал свои билеты. – Отмените, пожалуйста, мой сегодняшний рейс на Лондон «Британскими авиалиниями» и забронируйте место на… – Громкоговорители ожили и заглушили его слова всепроникающим призывом на молитву. В аэропорту мгновенно настала тишина.

И высоко в широких просторах гор Загрос, в восьмиста километрах к северу, Хусейн Ковисси соскользнул с лошади, потом помог своему маленькому сыну опустить своего верблюда на колени. Мулла был в подпоясанном ремнем кашкайском овчинном полушубке поверх своего черного халата, в белой чалме, его «калашников» был закинут за спину. И у мужчины, и у ребенка на лице застыло торжественное выражение, у мальчика лицо припухло от долгих слез. Вместе они спутали животных, достали свои коврики для молитвы, повернулись лицом к Мекке и начали. Ледяной ветер завывал вокруг них, забрасывая снежной крошкой с высоких сугробов. Полускрытый от них закат проглядывал сквозь узкую полоску неба под тяжело нависшими, обрамленными по краям сверкающим нимбом темными облаками, вновь предвещавшими бурю со снегом. Молитвы были произнесены быстро.

– Мы заночуем здесь, мой сын.

– Да, отец. – Маленький мальчик послушно помог ему снять поклажу, слезы снова заблестели у него на щеках. Вчера его мама умерла. – Отец, а мама будет в раю, когда мы туда попадем?

– Не знаю, мой сын. Да, думаю, будет. – Хусейн не давал горю отразиться на лице. Роды были долгими и тяжелыми, он ничем не мог помочь ей, только держал за руку и молился, чтобы Аллах пощадил ее и ребенка и чтобы повитуха оказалась умелой. Повитуха была умелой, но младенец родился мертвым, кровотечение остановить не удалось, и предначертанное свершилось.

На все воля Аллаха, сказал он тогда. Но в первый раз ему это не помогло. Он похоронил ее и мертворожденного младенца. В глубокой печали он пошел к своему двоюродному брату – тоже мулле – и отдал ему и его жене на воспитание своих двух малолетних сыновей и свое место в мечети, пока правоверные не выберут ему преемника. Потом, с оставшимся сыном, он повернулся спиной к Ковиссу.

– Завтра мы спустимся в долину, мой сын. Будет теплее.

– Я хочу есть, отец, – сказал маленький мальчик.

– Я тоже, мой сын, – мягко сказал он. – Разве было когда-нибудь иначе?

– Мы скоро станем мучениками?

– Аллах сам назначит время.

Маленькому мальчику было шесть лет, и многие вещи ему было трудно понять, но не это. В назначенное Богом время мы попадаем в рай, где тепло, и много зелени, и еды столько, что всю ее не съесть, и вода для питья прохладная и чистая. Но как же быть с…

– А в раю есть джубы? – спросил он своим тоненьким голоском, теснее прижимаясь к отцу, чтобы быстрее согреться.

Хусейн обнял его одной рукой.

– Нет, мой сын, не думаю. Там нет джубов, да они там и не нужны. – Второй рукой он неловко продолжал чистить затвор своего автомата куском промасленной тряпки. – Джубы там не нужны.

– Это будет очень странно, отец, очень странно. А почему мы уехали из дома? Куда мы едем?

– Сначала на северо-запад, далеко, мой сын. Имам спас Иран, но мусульман на севере, на юге, на западе и на востоке осаждают враги. Им нужна помощь и наставление словом.

– Имам, да пребудет с ним мир, это он послал тебя?

– Нет, мой сын. Он ничего не приказывает, только наставляет. Я иду исполнять Божий труд без принуждения, по собственному выбору, человек волен выбирать то, что он должен делать. – Он увидел, как маленький мальчик нахмурился, и приобнял его, любя его. – Теперь мы солдаты Бога.

– О, здорово, я хочу быть хорошим солдатом. А ты мне расскажешь снова, почему ты отпустил этих сатанистов, тех, которые на базе, и дал им забрать наши летающие машины?

– Из-за человека, который был у них главным, капитана, – терпеливо объяснил Хусейн. – Я думаю, он был орудием Бога, он открыл мне глаза на то, что говорил мне Бог, что мне следует стремиться жить, а не искать мученичества, следует оставить час мученичества Богу. А еще потому, что он дал мне в руки непобедимое оружие против врагов ислама, христиан и евреев: знание того, что они считают каждую отдельную человеческую жизнь священной.

Маленький мальчик подавил зевок.

– А как это, священной?

– Они верят, что жизнь отдельного человека бесценна, любого человека. Мы знаем, что вся жизнь исходит от Бога, принадлежит Богу, возвращается к Богу, и всякая жизнь имеет ценность, только исполняя Божий труд. Ты понимаешь меня, мой сын?

– Думаю, да, – ответил мальчик, чувствуя теперь глубокую усталость. – Если мы будем делать Божий труд, мы попадем в рай, и рай – навсегда?

– Да, мой сын. Пользуясь тем, чему меня научил пилот, один правоверный может поставить свою пяту на шею десяти миллионам. Мы понесем с собой эту истину, ты и я… – Хусейн ощущал глубокое умиротворение оттого, что его цель так ясна. Любопытно, думал он, что этот путь указал мне американец по имени Старк. – Мы не принадлежим ни Востоку, ни Западу, только исламу. Ты понимаешь меня, мой сын?

Но ответа не услышал. Маленький мальчик крепко спал. Хусейн взял его на руки, глядя на умирающее солнце. Край солнечного диска исчез.

– Бог велик, – сказал он горам, и небу, и ночи. – Нет Бога, кроме Аллаха…