Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

У Насти Егоровой

– Мама, – сказала Катя, – я уже сделала все уроки. Можно мне теперь пойти к Настеньке Егоровой? Мы с ней сегодня будем писать Людмиле Федоровне письмо. От всего класса. Нам поручили. А завтра девочки подпишут.

– А который час? – спросила мама.

– Еще нет семи.

– Ну иди. Только смотри – к половине девятого будь обязательно дома. Успеете написать свое письмо?

– Думаю, что успеем.

Катя надела пальтишко и бегом побежала к Настеньке.

На улице было очень хорошо. После нескольких дождливых дней опять потеплело. Сквозь легкую дымку тумана светились фонари – круглые матовые шары на черных треножниках. Еще не совсем стемнело, и казалось, что фонари светят просто так – для собственного удовольствия. Над крышами домов небо было еще красноватое, и ветви самых высоких деревьев чернели тонкой, четкой сеткой на розоватых облаках.

С удовольствием вдыхая запах вялых листьев, шуршащих под ногами, Катя пробежала по дорожке бульвара и свернула в переулок. Здесь, на четвертом этаже высокого дома с балконами, жила Настенька.

На двери ее квартиры висела бумажка с надписью: «Стучать». Катя сразу узнала Настин почерк. Она постучала сперва тихонько, потом громче, а потом обоими кулаками.

«Неужели никого дома нет?» – подумала Катя и забарабанила по двери еще сильнее.

– Иду, иду-у! – донесся за дверью Настин голос, и сейчас же щелкнул замок.

– А, Снегирек! – сказала Настя. – Ты что, долго стучала? У нас звонок испортился, а Ольга все не соберется починить.

Катя удивилась:

– А разве Оля умеет чинить звонки?

– Умеет. И не только звонки, она и плитки электрические умеет. И даже утюги. Правда, иной раз из-за нее весь дом в темноте сидит. – Настя усмехнулась и добавила: – Вечно она опыты какие-то делает. Ну, сейчас будем писать. Только ты подожди немножко. Я сейчас кончу уборку. Сегодня как раз мое дежурство.

– Какое дежурство? – не поняла Катя.

Настя помогла ей повесить пальто на вешалку.

– А мы с Олей моем полы по очереди, – объяснила она. – Вот пока мама не пришла с работы, я и хочу управиться. Ольга к подруге ушла, бабушка – в магазин. Ну я и тороплюсь. Ты подожди, пожалуйста, а я тут живо подотру.

И так домовито и весело получилось у Насти это «подотру», что Кате тоже захотелось помыть пол.

Но Настя сказала:

– Что ты, что ты! Разве можно? Ты же в форме.

Сама Настя была в стареньком ситцевом халатике. Халатик был вылинявший, но чистый и разглаженный.

– Это моя спецовка, – сказала Настя, подкручивая потуже засученные рукава. – Я всегда надеваю ее, когда работаю.

Катя с удивлением и даже с некоторой завистью смотрела на Настину спецовку. Настенька заметила ее взгляд и, достав из широкого кармана сложенную косынку, встряхнула ее и ловко повязала голову. И Катя опять позавидовала Насте, что у нее есть и спецовка и косынка, как у настоящей работницы.

Настя побежала на кухню, а за ней и Катя. Взяв с батареи парового отопления тряпку, а за дверцей под раковиной – ведро, Настенька поставила его под кран. Струя воды так и загремела по пустому цинковому ведру. Настя тем временем быстро сняла с ног ботинки и чулки.

Катя так и ахнула:

– Что ты делаешь? Простудишься!

– Ничего, – спокойно сказала Настя. – До самой смерти ничего не будет. Я всегда мою пол босиком.

И, опустив обеими руками ведро на пол, Настя бросила в воду тряпку.

– А я что буду делать? – спросила Катя, растерянно оглядываясь по сторонам. – Может быть, мне пыль вытереть?

Но, к сожалению, пыли нигде не оказалось. Катя отошла к окошку и стала издали смотреть, как работает Настя.

Согнувшись, Настя старательно терла тряпкой пол и говорила:

– Осторожно, ноги замочишь!

Катя перепрыгнула туда, где было еще сухо, но мокрая тряпка опять настигла ее, и снова раздалось:

– Не ходи по мокрому!

Настя крепко выжала тряпку и насухо вытерла крашеные доски пола.

Катя смотрела, как ладно работает Настя, и ей было неловко, что она только прыгает по сухому, чтобы не замочить ноги, а Настя работает, как большая.

«Вот ей-то, наверно, не приходится писать обязательства, – думала Катя. – А все потому, что ей позволяют работать по-настоящему. Попробовала бы я снять ботинки, чулки и вот этак, босиком, шлепать с тряпкой по кухне. Бабушка бы мне так задала! Ей только и надо, чтобы я посуду мыла да вытирала. Ух, скука!»

А тем временем Настя прополоскала половую тряпку, сполоснула также ведро и, опрокинув его, повесила тряпку на место – на теплую батарею. После этого она хорошенько вымыла под краном покрасневшие руки, а потом и ноги – сначала одну ногу, потом другую – и вытерла их полой своей спецовки.

– Ничего, – сказала Настя. – Вечером простирну.

И Кате опять так понравилось это ладное, свежее, как вода, Настенькино словцо «простирну», что ей захотелось поскорей пойти домой и тоже что-нибудь «простирнуть».

– Ну, Катя, – сказала наконец Настя, – все! Управилась. Сейчас переоденусь, и пойдем писать.

Настя повела Катю в одну из двух комнат, где жила семья Егоровых. В этой комнате Катя еще не была ни разу. У одной стены стояла большая кровать со взбитыми подушками, а у другой – диван.

– Какая высокая кровать! – сказала Катя. – Кто на ней спит?

– Наша бабушка, – ответила Настя. – Бабушка любит перину и подушки, она ведь старенькая. А мама не любит спать на мягком.

На стене возле бабушкиной постели красовалась в рамочке какая-то фотография, а над ней – тоже в рамочке – висела, поблескивая за стеклом золотыми буквами, почетная грамота. На фотографии была снята большая группа каких-то незнакомых Кате женщин, а в переднем ряду она узнала Настину бабушку. Бабушка сидела очень прямо, положив на колени темные руки с узловатыми пальцами.

– Она у вас, наверно, очень строгая? – спросила Катя, вглядываясь в фотографию.

– Ну что ты! – удивилась Настя. – Она только на карточках такая.

– А с кем это она снята?

– Со своим цехом. Тут все – ткачихи, с бабушкиной фабрики. Она знаешь сколько там проработала? Сорок лет почти!

– Ого! – сказала Катя. – Значит, когда мой папа был еще совсем, совсем маленький, твоя бабушка уже работала на фабрике?

– Ну конечно, – спокойно сказала Настя. – А вот это – бабушкина почетная грамота… Ну, садись за стол. Я сейчас принесу чернильницу, бумагу и ручку.

Стол был накрыт вышитой скатертью с бахромой, а сверху лежала другая скатерть, из пластмассы – прозрачная.

«Вот хорошо, – подумала Катя, – и вышивку видно, и не пачкается».

Катя села писать, а Настя стала рядом, коленями на стул, и, медленно расчесывая свои прямые русые волосы круглым гребешком, сказала:

– Ну, пиши: «Дорогая Людмила Федоровна!»

«Дорогая Людмила Федоровна!» – вывела Катя самыми красивыми буквами, какими только могла. Написала и призадумалась.

– Ну что ж ты? – спросила Настя. – Пиши: «Как вы поживаете?»

Катя пожала плечами:

– Мы же и так знаем, как Людмила Федоровна поживает.

– Что ж из этого? – усмехнулась Настя. – Так всегда пишут в начале письма.

Но Катя все-таки сомневалась, хорошо ли так начать, и обдумывала, как бы написать иначе.

– Ну что там думать? – сказала Настя. – Надо спросить, как ее здоровье, и написать, что весь наш класс кланяется и шлет привет.

– Хорошо, – сказала Катя и написала:

«Как Вы поживаете? Позволяют ли Вам доктора разговаривать? Все мы очень беспокоимся и желаем Вам поскорее поправиться».

Настя через Катино плечо прочитала эти строчки.

– Хорошо! – с удовлетворением сказала она.

Катя поморщилась:

– Хорошо, но неинтересно.

– Как это – неинтересно? Письма так и пишут. Это же не рассказ!

Катя с сомнением покачала головой:

– Нет, все-таки лучше, чтобы было интересно.

– Не знаю, может быть, – сказала Настя задумчиво. – Ну а что ты хочешь дальше написать?

– Надо же рассказать Людмиле Федоровне, как у нас теперь все идет в классе.

– А думаешь, это ей интересно?

– Ну конечно! Ведь это же Людмила Федоровна! Я думаю, даже и Петру Николаевичу это будет интересно.

И Катя, наклонив голову набок, стала быстро писать: «У нас теперь все очень хорошо. Анна Сергеевна к нам совсем не придирается. Сегодня она нам сказала: «Сядьте как вам удобнее, но только не вразвалку».

Тут Катя остановилась, не зная, какие найти слова, чтобы показать, кто как устроился за партой. Если бы она не писала, а разговаривала с Людмилой Федоровной, она бы попросту показала, кто как сел. Но написать про это было очень трудно.

– Счастливые люди – писатели, – сказала Катя. – Пишут так же, как все люди – буквами, отдельными словами, а в книгах получается все как в настоящей жизни! Я бы, кажется, сто лет подряд писала книгу, и все-таки у меня ничего бы не вышло.

– Еще бы, – сказала Настя, – на то они и писатели. Но у тебя тоже очень здорово получается.

– Нет, у меня не так. Как это они пишут? Ведь это можно с ума сойти – так трудно!

– Ну ладно. Пиши дальше!

Катя решительно обмакнула перо и стала писать:

«Сели мы и приготовились слушать. И вот Анна Сергеевна начала нам рассказывать про Москву. Про то, как наш народ во все времена защищал нашу древнюю столицу».

– Напиши, что это по истории, – подсказала Настя.

Катя кивнула головой и написала:

«Это по истории».

Потом подумала и стала писать дальше:

«Анна Сергеевна так интересно рассказывала, что мы просто заслушались. Если кто из девочек вдруг кашлянет, мы сердились. Даже Киселева заслушалась. И когда Хохрина кашлянула, Клава дернула ее за лямку передника и сказала: «Надо знать, когда кашлять». Вот как интересно было на уроке истории».

Катя поставила точку и спохватилась:

– А не слишком ли мы расхваливаем Анну Сергеевну? Приятно это будет Людмиле Федоровне?

– Ничего, – сказала Настя, – приятно. Что ж, ты думаешь, Людмила Федоровна не будет за нас рада? Еще как будет! А теперь напиши ей про урок чтения.

И Катя опять наклонилась над своим письмом.

«А на уроке чтения Анна Сергеевна рассказала нам про Пушкина, про его детство и юность. У Пушкина была старенькая няня, Арина Родионовна, и она рассказывала маленькому Александру Сергеевичу сказки. Когда Пушкину исполнилось двенадцать лет, он поступил в лицей».

– Довольно, – сказала Настя. – Людмила Федоровна это и сама знает. Теперь напиши привет от всех – и конец.

– Нет, – сказала Катя, – самое главное мы еще не написали.

И, низко опустив голову, она опять принялась выводить букву за буквой, строку за строкой:

«Дорогая Людмила Федоровна! Мы никогда в жизни не забудем, как Вы нам писали в блокноте и как с нами говорил Петр Николаевич. Когда мы от Вас ушли, мы дали слово вести себя так, чтобы Вы были довольны».

– Постой, – сказала Настя. – А Людмила Федоровна поймет, кто это «мы»? Ведь письмо будет не только от тебя с Аней, а от всего класса.

– Верно, – согласилась Катя. – Только если зачеркивать, будет грязно. Ну, ничего. Людмила Федоровна догадается.

И Катя стала писать дальше:

«А теперь и весь наш класс, весь отряд по звеньям, дал честное пионерское, что все у нас пойдет по-другому. И уж никто-никто не сможет сказать, что мы у Вас распустились. Дорогая Людмила Федоровна, честное пионерское – все будет хорошо!»

После сбора

Шагая через две ступеньки, Катя, радостная и взволнованная, поднималась по лестнице к себе домой.

«Только бы все были дома, – думала она. – Ужасно хочется все поскорей рассказать!»

А рассказать было о чем. Только что у них в отряде кончился сбор. Сначала говорили об успехах класса за всю четверть. Анна Сергеевна взяла слово и, раскрыв свою записную книжечку, стала подробно говорить о каждой своей ученице. Всем было интересно и даже немножко страшно слушать, как она разбирает, что у кого хорошо получается, что плохо и почему, какие у кого достоинства и какие недостатки. В общем, оказалось, что Надежда Ивановна была совершенно права. За каких-нибудь несколько недель Анна Сергеевна успела узнать класс так, как будто она преподавала в нем по крайней мере целый год. Катя даже вздрогнула от удивления, когда Анна Сергеевна сказала: «Ну вот, например, Катя Снегирева. Что ж, о ней можно сказать много хорошего. Она интересуется занятиями, работает не за страх, а за совесть. Видимо, много читает, но, к сожалению, у нее есть существенный недостаток: она очень любит витать в облаках…» Витать в облаках! Подумать только – точь-в-точь то же самое всегда говорила Людмила Федоровна! Сговорились они, что ли? В общем, Анна Сергеевна про всех сказала очень много важного и правильного. Девочки переглядывались. Некоторые очень смутились, а некоторые были рады.

Потом начались перевыборы. Стелла попросила, чтобы председателем выбрали кого-нибудь другого, а ее освободили. Во-первых, у нее, кроме школы, много занятий. «А во-вторых, – сказала она, и тут девочки очень удивились, – я для этого не подхожу. У меня ничего не выходит. Пусть кто-нибудь другой…» Настя и Валя почему-то переглянулись и разом посмотрели в Катину сторону. Катя даже смутилась – чего это они на нее смотрят? Но в это время Надежда Ивановна спросила, согласен ли отряд освободить Стеллу. Оказалось, что все согласны: «Ну, раз ей трудно, раз она не может, – пусть делает что-нибудь другое». – «Хорошо, – сказала Надежда Ивановна. – Кого же вы предлагаете на место Кузьминской? Только подумайте хорошенько, чтобы больше не ошибаться». – «Настю Егорову!» – сказала Катя. Но ее никто не услышал. Все разом заговорили: «Катю! Катю Снегиреву!» – «А еще кого? – спросила Оля. – Давайте записывать кандидатов». – «И записывать нечего! – сказала Настя. – Катю Снегиреву – и все!» И тридцать четыре пионерки как одна подняли руки. Только Катя сидела, опустив глаза и дергая обеими руками кончики кос. «Единогласно!» – сказала Надежда Ивановна.

…«Ох, сколько у меня теперь будет дела! Сколько будет дела!» – говорила себе Катя, перескакивая через ступеньки лестницы и перебирая рукой знакомые до последней зазубринки перила.

В это время чьи-то быстрые, легкие шаги послышались на верхней площадке и дробью простучали по ступенькам.

– Танечка! – крикнула Катя, узнав сестру по шагам. – А я уже председатель совета отряда! За меня все-все девочки голосовали, ну прямо все – до одной!

– Поздравляю! – бросила на ходу Таня и побежала дальше.

– Танечка! – крикнула ей вслед Катя, перегнувшись через перила. – А ты мне поможешь составить план сборов?

– Обязательно! – ответила снизу Таня.

– А сейчас ты куда?

– На край света.

– Нет, правда, куда?

– На Ленинские горы. На стройку университета. Беседу проводить.

– В университете?

– Нет, в поселке. В Черемушках, у строителей.

И дверь внизу хлопнула. Катя в несколько секунд добежала до своей площадки.

От нетерпения она нажала кнопку звонка с такой силой, что вдавила ее куда-то вглубь и уже не могла вытащить. Звонок заверещал как бешеный, ни на секунду не умолкая.

В передней послышались быстрые мамины шаги, бабушкино шарканье и Мишин крик:

– Это из нашего класса!

Дверь распахнулась.

– Что случилось? – спросила мама испуганно.

– Мамочка, меня выбрали в председатели совета отряда! Единогласно! Бабушка, у нас есть что-нибудь красненькое? Мне нужно пришить к рукаву вторую нашивку!

– А может быть, сперва руки помоешь и пообедаешь, председатель? – сказала укоризненно бабушка. – И звонок-то, звонок-то уймите! Ведь оглохнуть можно!

– Принеси-ка, Мишук, ножницы или отвертку, – сказала мама.

– Я и так вытащу, – ответил Миша. – Только мне без табуретки не достать.

Он притащил табуретку, вскарабкался на нее и очень ловко, с помощью тонкого гвоздика, высвободил застрявшую где-то в глубине розетки кнопку. Оказалось, что в карманах у него добрая дюжина гвоздей самых разных размеров.

– Ну и монтер! – удивилась бабушка.

– Настоящий электротехник, – согласилась с ней мама. – Только напрасно ты, Мишук, носишь гвозди в карманах. Неужели нет для них другого места?

Бабушка пошла греть Кате обед, так и не дослушав всех ее новостей. Это, пожалуй, немножко огорчило бы Катю, если бы не мама. Но мама до того заинтересовалась Катиными делами, что даже пошла с ней в ванную и, пока дочка мыла руки, расспрашивала ее обо всем подробно.

– А как же ваша Стелла Кузьминская? Неужели ее совсем отстранили?

– Что ты! Она сама отказалась, – ответила Катя. – Она теперь будет редактором. Ей, мамочка, подходит быть редактором, она читает много и пишет очень грамотно. И потом, нельзя же отталкивать человека!

– Ну конечно! – сказала мама.

– А на моем месте, – продолжала Катя, – теперь будет Лена Ипполитова. Ты помнишь ее? Такая серьезная девочка. В очках.

Мама кивнула головой.

– Она у нас раньше была редактором, – сказала Катя. – Но ей это трудно, потому что у нее зрение слабое. Поэтому на ее месте будет теперь Стелла, а Лена ей будет помогать. Она обещала.

– Вот и прекрасно, – сказала мама.

– И потом, мамочка, я уже знаю, какие у меня будут отметки в четверти. Только две четверки. По арифметике и по рукоделию. А то все – пятерки.

– Ну что ж, это неплохо, – сказала мама и поцеловала дочку в голову.

– Нет, мамочка, раньше это было хорошо, а теперь не очень-то. Как же – председатель совета отряда, и вдруг четверки! У Стеллы было круглое пять!

– Правильно! – сказала мама.

– По арифметике я непременно подтянусь. Буду каждый день решать по задаче и по два примера, если даже не задано, и подтянусь. А вот с рукоделием прямо не знаю, что делать… Нет, знаю!

Катя накинула на крючок полотенце, опрометью бросилась в кухню и чуть не столкнула с ног бабушку.

– Бусенька, ты мне поможешь подтянуться по рукоделию? У меня – четыре, а мне нужно непременно пять!

– Чего – пять? – спросила бабушка.

– Да не «чего», а просто пятерку. Ты же понимаешь, что председателю совета отряда надо учиться только на пять!

– А! Ну конечно, конечно, – сказала бабушка. – Что ж, найду тебе работу по рукоделию. Вот у меня кстати на кухонном полотенце петелька оторвалась. Пришей-ка!

Катя замахала руками:

– Да нет, что ты, бабушка! Какие там петельки! Мне нужно научиться вышивать болгарским крестом. А у меня так медленно выходит и так неаккуратно.

– А ты больше иголкой работай: петельку пришей, чулки заштопай, вот и будет аккуратно и быстро. А если по разу в неделю иголку в руки брать, так ничему и не научишься. Это дело такое – терпения требует.

Катя вздохнула.

«Всюду терпение да терпение! Прямо терпения нет».

Вечером, перед сном, Катя вытащила листок со своими старыми обязательствами и перечитала их. Ей казалось, что теперь придется все переделать, что все прежнее уже осталось где-то позади. Но нет! То, что Катя взяла на себя месяц тому назад, теперь стало только еще важнее и нужнее. Она приписала всего лишь одно – двенадцатое – обязательство:

12. Буду учиться на круглое пять.

Потом она вырвала еще один листок из подаренной Таней тетради и написала:

Что бы такое сделать, чтобы всем в отряде было интересно?

Но придумать интересные дела оказалось не так-то легко.

«Скорей бы Таня пришла. Она-то уж придумает!»

И тут Катя с досадой стукнула кулаком по столу: «Какая ж я глупая! Таня на Ленинские горы уехала, может быть, самого Андрея Артемова там увидит… Надо было попросить ее разузнать про этого мальчика, Сережу Решетникова. А вдруг за это время Артемов его нашел? Интересно, где теперь Сережа живет и у кого? И как это я все-таки опять забыла, что хотела искать его? Как это случилось, что опять забыла? Ах, да! Сначала папа приехал, потом надо было наладить все в классе, потом надо было писать письмо Людмиле Федоровне… А сегодня – опять такой необыкновенный день! Теперь дел у меня, конечно, прибавится еще больше. Как бы опять не забыть про Сережу! Нет-нет, теперь уж этого не будет. Вот бы разыскать его всем отрядом, самим разыскать, а потом с ним переписываться! Это было бы здорово!..»

И прежде чем лечь спать, Катя вывела на листке под длинным названием: «Что бы такое сделать, чтобы всем в отряде было интересно?» – две строчки:

Узнать, как разыскивают пропавших детей, и начать всем отрядом искать Сережу Решетникова.

Как разыскивают пропавших детей?

На другой день после уроков Анна Сергеевна задержалась в классе. Она разбирала ученические тетради в шкафу и не сразу обратила внимание на то, что в конце почти опустевшего уже класса собралось в кружок несколько ее учениц.

– В нашей стране дети не могут потеряться, – говорила Катя обступившим ее со всех сторон подругам. – Если Сережа жив, мы непременно его найдем!

Анна Сергеевна обернулась.

– Девочки, вы еще не ушли? – удивилась она. – Что вы шушукаетесь, как заговорщицы?

Но девочки только улыбались да переглядывались.

– Спроси ты!

– Нет, ты!

Анна Сергеевна положила в свой и без того полный портфель еще несколько тетрадей и, закрыв шкаф, подошла поближе.

– Ну что? – спросила она, глядя на девочек выжидающе. – Хотите о чем-нибудь спросить?

– Можно? – начала Катя. – Только это, Анна Сергеевна, не по предметам, а так… вообще.

– Ну, спрашивай «так вообще», – сказала, улыбнувшись, учительница.

– Анна Сергеевна, – начала опять Катя, – вы не знаете, как разыскивают детей?

Анна Сергеевна недоумевающе пожала плечами:

– Каких детей?

– Которые потерялись, – объяснила Настя. – То есть не то что совсем потерялись. Они, может быть, где-нибудь живут, но только неизвестно где…

Анна Сергеевна кивнула головой:

– Понимаю, понимаю. Во время войны было много детей, потерявших родителей, и родителей, потерявших детей. В Москве несколько лет назад был даже устроен отдел розыска – для того чтобы помочь родителям и детям найти друг друга.

Все помолчали.

– А вы не знаете, Анна Сергеевна, – озабоченно блеснув очками, спросила Лена Ипполитова, – где находится этот отдел?

– Как же, знаю, – ответила Анна Сергеевна, переводя внимательный взгляд с одной девочки на другую. – При управлении милиции Москвы. А почему вас это так интересует? Кто у вас потерялся?

– Один мальчик, – серьезно ответила Катя. – Только не у нас. Мы случайно про него узнали. Он сын одного замечательного героя, и нам очень хотелось бы его найти.

Анна Сергеевна кивнула головой.

– Я тоже искала детей, – задумчиво сказала она. – Мальчика и девочку.

– Каких детей? – спросила Валя Ёлкина.

– Племянников своих.

– А как их зовут?.. Сколько им лет?.. – заговорили девочки наперебой. – Где они пропали?

– Погодите, погодите, не все сразу, – сказала Анна Сергеевна. – Звали их Алик и Сонечка. А пропали они во время войны. Их мама, моя сестра, ехала с ними на пароходе из осажденной Одессы. Пароход разбомбили.

– Ой! – в один голос сказали Настя и Лена. – Утонули? Да?

– Наверно, утонули, – тихо сказала Анна Сергеевна.

– Ну, а тетеньку вы искали? – спросила еще тише Настя. – То есть вашу сестру?

Анна Сергеевна легонько похлопала Настю по плечу:

– Искала, конечно.

– И нашли?

– Нет.

– Никого-никого?

Анна Сергеевна чуть улыбнулась:

– Нет, нельзя сказать, чтобы совсем никого. Алика нашла. Только не того…

Девочки с удивлением смотрели на нее:

– Не того? Как же это? Другого, значит?

– Да, другого. Я узнала в сорок пятом году, что в одном детском доме, в городе Орехово-Зуеве, живет Алик Тарасов, шести лет. Ну, конечно, собралась и сразу же поехала.

– Значит, вашего племянника так и звали – Алик Тарасов? – спросила Катя. – И было ему тогда как раз шесть лет?

– В том-то и дело, – сказала Анна Сергеевна. – Если бы он был жив, ему было бы в то время как раз шесть лет… Приезжаю, вижу – славный мальчуган. Беленький, сероглазый, а наш был черный, как жучок.

– Чужой мальчик, – сказала Аня, грустно покачав головой.

– Да, был чужой, а стал свой. Очень я его полюбила. Каждый праздник к нему езжу, а иногда и он ко мне приезжает. Зовет меня «тетя Аня». Пишет мне письма.

– Как родной племянник, – сказала Настя.

– Совсем как родной. Да я и всех ребят в этом детском доме знаю теперь. Отличные ребята… Вот будут у нас зимние каникулы – может быть, и съездим к ним на елку.

– Ой, правда? – закричали все сразу. – Можно туда поехать? Они недалеко живут?

– Как сказать… Три часа езды все-таки.

– На поезде?

– Да, по железной дороге… Ну, пора по домам. Скоро вторая смена придет.

И в самом деле, дверь отворилась, и на пороге показалась уборщица, тетя Поля, с ведром и щеткой.

– Вот засиделись-то! – сказала она нараспев. – Вот заучились-то! Ну идите – отдыхайте. А то всю науку себе заберете, другим ничего не останется.