Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

Своими словами

За перегородкой звонко щелкали счеты и шуршали страницы.

Тоня приглушенно плакала. Лена Ипполитова не знала, что делать.

– У меня все равно ничего не выйдет, – говорила Тоня шепотом. – Я не могу отвечать без запинки.

– Ну, запнешься один разок – не страшно, – утешала ее вполголоса Лена.

– Да, не страшно! Запнешься один раз, и вот тебе уже и минус.

– Ну, подумаешь – минус, – сказала Лена. – Пять с минусом и у круглых отличников бывает.

– Да разве я один раз запнусь? Я как начну запинаться, как начну! – Тоня всхлипнула. – И вот тебе уже и тройка. А потом и двойка.

– Ох! – вздохнула Лена. – Ну почему ты все время споришь? Я ведь не говорю, что надо сразу же научиться отвечать без запинки. Пока старайся учить так, чтобы отвечать хоть и с запинками, да без ошибок.

– А я все равно не умею учить так, как ты хочешь, – сказала Тоня, растирая ладонью закапанную слезами страницу учебника истории.

– А как ты умеешь? Ну, покажи, как ты учишь.

– Наизусть… – ответила Тоня.

От удивления Лена так тряхнула головой, что у нее упали очки. Она вертела их в руках, глядя на Тоню чуть прищуренными, близорукими глазами:

– Неужели все – наизусть?!

– А как же еще учить? – сказала Тоня. – Я иначе ничего не могу запомнить.

– Ну, это совсем не годится! Ты должна читать и потом рассказывать самой себе. Своими словами. Понимаешь?

Тоня покачала головой:

– Я так не умею… Анна Сергеевна тоже всегда говорит: «Рассказывай своими словами». А если у меня своих слов нет?

Лена задумалась.

– Ну, тогда учи, как умеешь, – грустно сказала она. – Значит, ничего не поделаешь.

И, подумав, что надо сбегать посоветоваться с Катей, Лена наскоро оделась и убежала, второпях поправляя очки.

Тонина квартира была в том же самом доме, что и Катина, – только во дворе. Со двора надо было войти через узенькую боковую дверь на площадку Катиной лестницы и подняться наверх.

– Ну что? – спросила Катя, увидя в передней взволнованную Лену со съехавшей на затылок шапочкой. – Как Тоня?

– Ревет! – запыхавшись, ответила Лена. – И говорит, что своих слов нет.

Катя серьезно посмотрела на подругу:

– Не может этого быть! У каждого человека есть хоть какие-нибудь свои слова. Ведь разговаривала же она с тобой!

– Разговаривала…

Обе девочки помолчали.

– Что ж теперь делать? – спросила Лена. – Не могу я сидеть и слушать, как она зубрит наизусть!

– Ладно… – сказала Катя. – Давай теперь я попробую помочь ей. Уроки я уже все сделала.

Лена обрадовалась:

– Ой, пожалуйста, Снегирек! А то у меня ничего не выходит. Только знаешь, у Тони отец какой сердитый!

Катя немножко подумала.

– Ну, ничего! – сказала она. – Я не боюсь.

Схватив бабушкин большой платок и набросив его себе на голову, Катя побежала вниз по лестнице. Внизу она простилась с Леной, не оглядываясь пересекла знакомый двор и сразу, чтоб не раздумать, громко постучалась в ту дверь, за которой жила Тоня.

Открыл Кате, как нарочно, Тонин «сердитый» отец.

– Тоня занимается, – сказал он хмуро.

И Катя поняла – он недоволен, что к Тоне ходят девочки: наверно, думает, что они мешают ей готовить уроки.

– А я как раз и хотела ей помочь, – сказала Катя.

– Помочь? – насмешливо повторил он. – Двойки хватать она и сама мастерица.

Он круто повернулся, сел за стол, на котором лежала раскрытая конторская книга, и принялся щелкать на счетах.

Катя растерялась. Она уж и сама не знала, уйти ей или остаться. Но в эту минуту в дверях кухни появилась Тонина мама. У Кати стало полегче на душе.

– Можно мне к Тоне? – спросила она. – Я хочу немножко помочь ей.

Тонина мама, маленькая, тихая женщина, сказала шепотом:

– Помогальщиков-то много, а вот толку мало… Только что одна ваша девочка приходила к ней – худенькая такая, в очках. Тоже помочь хотела.

И, помолчав, она спросила:

– А ты, наверно, домой одни пятерки приносишь?

Катя смутилась:

– Нет, не одни пятерки. Иногда и четверки.

Тонина мама посмотрела на Катю и вздохнула:

– Счастливые же бывают родители!

И она повела Катю в соседнюю маленькую комнатку, где у окошка за столиком сидела над учебником истории красная, заплаканная Тоня. Она подняла на Катю глаза, полные слез.

– Ну чего ты? – спросила Катя. – Покажи, что тебе трудно.

– Все! – сказала Тоня, низко наклонив голову.

Мать снова вздохнула:

– Вот этак и сидит до поздней ночи… Тяжело стало теперь учиться. Уж так требуют у вас в школе, так требуют – прямо невозможно! Еще спасибо, что подруги такие добрые, помочь хотят. Вот ты и постарайся, Тонечка, с подругой вместе урок потверже выучить. Назубок.

Тонина мать вышла из комнаты, и девочки остались одни.

– Покажи-ка мне, как ты учишь уроки, – предложила Катя.

– Как учу? – ответила Тоня. – Обыкновенно… Раньше по три раза каждую строчку учила, а мама говорит: «Мало. Раз не запоминается, – значит, надо по пять раз». Вот я теперь и учу по пять.

– Так это же страшно трудно! – ужаснулась Катя.

– А ты что думала – легко? У меня даже голова трещит.

– Еще бы! А ты попробуй так – раза два прочти и после этого себе расскажи. И легче будет, и лучше запомнишь. Уж я тебе говорю! Ну, о чем ты сейчас читала? Рассказывай!

– Я рассказывать не умею! – решительно проговорила Тоня. – Я лучше наизусть скажу. Только мне надо еще подучить.

И, немножко покачиваясь на стуле, Тоня стала читать вполголоса:

– «Наполеона сослали на далекий остров в Атлантическом океане. Наполеона сослали на далекий остров в Атлантическом океане…»

– Подожди, – остановила ее Катя, когда Тоня в четвертый раз начала читать ту же самую фразу: «Наполеона сослали…» – Читай дальше. Вот до сих пор.

Тоня прочла до того места, которое ей указала Катя.

– А теперь расскажи.

Тоня растерянно заморгала и начала:

– Наполеона… Наполеона сослали в далекий Анталтический… нет, Атналтический океан.

Катя не удержалась и прыснула.

– Если ты смеешься, – с обидой сказала Тоня, – так я больше не буду рассказывать.

– Прости, Тонечка, я не смеюсь, – сказала Катя. – Но все-таки не в океан же сослали Наполеона, а на остров! И океан называется «Ат-лан-тический».

– Это я и сама знаю! – перебила Катю Тоня. – Только он ужасно трудно выговаривается.

– Не в этом дело, – сказала Катя. – Ты, видно, совсем заучилась. Ну, на чем вы с Леной остановились? На далеком острове?

– Нет, мы с Леной до острова не дошли, это я сама начала учить дальше. Остановились мы с ней вот где.

И Тоня уставила измазанный чернилами палец на самую последнюю строчку страницы, где говорилось: «Французы заняли Москву. В городе начались…»

Катя потянула к себе книжку.

– Что ты делаешь! – вскрикнула Тоня. – Я же потеряю это место!

– Ничего, найдем, – сказала Катя и, перевернув страницу, прочла вслух:

«Французы заняли Москву. В городе начались большие пожары. Сгорело много домов». Это же про Отечественную войну 1812 года. Да ведь это же все очень интересно! Хочешь, я тебе расскажу про пожар Москвы своими словами? Слушай.

Катя чуть откинула голову, как это делал ее папа, приступая к рассказу, и начала:

– В Москве начались пожары…

– Большие пожары, – поправила Катю Тоня, внимательно глядя в книгу. – И не в Москве, а в городе.

– А Москва – не город? – рассердилась Катя. – Ну, не перебивай.

И она продолжала:

– Пламя так и пылало. Даже небо было красное от огня. Валили черные клубы дыма…

– Ой, не так! – опять перебила Катю Тоня, все еще не отрываясь от книжки. – Здесь нигде нет этих слов – ни про огонь, ни про дым. Здесь только сказано: «В городе начались большие пожары. Сгорело много домов».

– Да, – сказала Катя. – Здесь этих слов нет.

– А где же они? Где ты их вычитала?

– Да нигде я их не вычитала, – сказала Катя. – Просто я так себе все это представляю.

Тоня недоверчиво пожала плечами:

– А откуда же ты знаешь, что так все и было? Тут нигде не сказано, что валили клубы дыма и что пылало пламя. Тут сказано только: «…начались большие пожары. Сгорело много домов».

– Ну вот-вот! – подхватила Катя, вскакивая со стула. – Значит, так и было! Ты думаешь, это так просто – сгореть? Стоял себе дом, стоял, и вдруг его не стало? Это только говорится так коротко: «сгорело много домов». А мы же можем себе представить… ну, вообразить, какой это был страшный пожар, если сгорело так много домов! Ты тоже побольше воображай.

Тоня недоверчиво мотнула головой:

– Ты говоришь: «воображай», а вот мама говорит: «не воображай»…

Катя озадаченно посмотрела на Тоню:

– Да ведь это все разное. Одно дело много воображать о себе… Вот, мол, я какая – хорошая, умная, какая-нибудь особенная. А воображать то, чего сама не видела, – это совсем другое. Ну вот, например, представь себе. Ведь в старину в Москве было очень много деревянных домов. Подумай: если уж сказано «большой пожар», значит, валили даже не клубы дыма, а, наверно, целые тучи! Да что тучи – наверно, целые столбы из огня и дыма! И какой треск стоял, искры так и летели!

Оторвавшись от книги, Тоня смотрела на Катю удивленно и даже с каким-то любопытством.

– А я думала, – проговорила Тоня, когда Катя опять села, – где ты все это взяла? Только я так не умею – читать одно, а рассказывать совсем другое.

– Да ты пойми, Тоня! – Катя даже руку приложила к груди. – Я рассказываю не другое, а то же самое, но только по-своему, своими словами.

И, помолчав, Катя спросила:

– Скажи, Тоня, а ты разве не помнишь, что Анна Сергеевна рассказывала на уроке?

Тоня вздохнула:

– У меня память плохая.

– Ну нет! – сказала Катя. – Не такая уж плохая.

Девочки задумались.

– Тоня, – начала опять Катя, – а ты больше никаких книжек не читаешь?

– Как это – никаких? – удивилась Тоня. – Вон их сколько! Кроме истории – география, задачник… «Неживая природа»…

И Тоня показала на этажерку.

– Нет, постой, я не про учебники спрашиваю, а про другие книжки.

– Так другие же книжки по другим предметам! Конечно, все учу – и грамматику, и английский…

Катя хлопнула себя по колену:

– Ну как ты не хочешь понять! Я совсем не об этом. Разве ты ничего не читаешь так просто – не по предметам? Ну там рассказы, стихи?..

Тоня молчала.

– Ты же записана в библиотеке?

– Записана, – сказала Тоня. – Только мне некогда читать то, что не задано. Я и так каждый день до одиннадцати часов все учу-учу… Даже погулять не поспеваю.

– А ты что, Тоня, совсем-совсем нигде не бываешь?

– Только в кино, и то очень редко. Папа говорит: «Пока четверку не принесешь, никуда не пущу». Я и по воскресеньям уроки учу…

Катя сочувственно покачала головой:

– Но все-таки ты же ходишь иногда в детский театр?

– Так это когда всем классом…

– Ну, мы всем классом как-нибудь и в кино пойдем, – сказала Катя.

– Вот было бы хорошо! – сразу оживилась Тоня. – Знаешь, в прошлом году я «Чапаева» смотрела. В кино, где старые картины показывают. Я до сих пор все помню.

– С прошлого года? – удивилась Катя. – А ты говоришь, у тебя память плохая.

– Ну, это уж очень интересно было… Как же можно забыть? А ты, Катя, «Чапаева» видела?

– Нет, не видела, – нарочно сказала Катя. – А там про что?

– Про все! – с жаром сказала Тоня. – Про войну, про наших, как они с белыми воевали, понимаешь? Вот один раз чапаевцы вернулись с боя и спать легли. Ну, конечно, устали все очень, уснули крепко… И Чапаев и Петька – это у него ординарец был такой, Петькой звали, и все… Вдру-уг со всех сторон белые как ударят!.. Напали на чапаевцев. Чапаев стал из пулемета стрелять, Петька – тоже! Но белых было много-много, гораздо больше, чем наших. Пришлось Чапаеву отступать к реке. А Урал-река – большая-пребольшая, широкая-преширокая! Плывет Чапаев, изо всех сил руками гребет. Еще бы немножко – и доплыл бы до другого берега, да, понимаешь, тут пуля его настигла. Утонул… Я даже глаза закрыла – так мне его жалко стало. Ну, прямо, знаешь, заревела!

– Еще бы! – сказала Катя и, помолчав, добавила: – А знаешь, Тоня, ты же здорово умеешь рассказывать! Вот так рассказывай и по истории. И по всем предметам. Смогла же ты рассказать, что в кино видала! И другое все сможешь.

Тоня вздохнула:

– Нет, другое – это другое дело. Чапаева я люблю и Петьку люблю. А белых и всяких фашистов ненавижу!

– И я тоже! – подхватила Катя. – А все-таки это очень странно: почему про Чапаева ты можешь рассказать, а про то, что в истории, не можешь?

– Очень просто, – сказала Тоня. – Там же я знаю, за кого болеть. И мне интересно, что дальше будет.

– Вот-вот! – подхватила Катя. – А ты и тут за кого-нибудь болей. Тебе что, все равно, когда враги в лесу убивают Сусанина? Или когда Наполеон со своими войсками на русских нападает?

– Нет, не все равно, – подумав, сказала Тоня и добавила твердо: – Конечно, не все равно!

– А раз не все равно, значит, ты и болей! Когда читаешь, думай: «А что дальше будет?»

Тоня горько усмехнулась:

– Я и так думаю, что дальше будет – неужели двойка?

– Да я не про отметки! – Катя замотала головой. – Об отметках ты старайся совсем не думать, когда урок учишь или в классе отвечаешь. Это мне моя сестра Таня так посоветовала. И знаешь, помогает!

Тоня уже не спорила. Она слушала Катю все внимательнее, и Катя видела, что Тоня понемножку начинает с ней соглашаться.

На другой день Катя рассказала про свой разговор с Тоней Оле, а Оля – Анне Сергеевне.

– Молодец, Катя! – сказала Анна Сергеевна. – Из тебя настоящая учительница выйдет.

– Нет, у нас Таня будет учительница, – ответила Катя, – а я лучше хочу быть художницей, как мама, или геологом, как папа.

Анна Сергеевна засмеялась.

– Нy хорошо, – сказала она. – Будь кем хочешь, но, впрочем, и геологу и художнику приходится частенько учить других. А пока я вот что скажу, девочки: если вы хотите помочь своим подругам, помните, что с одного раза ничто не делается. Следить за ними надо все время, а то все ваши старания пропадут напрасно.

Но старания девочек даром не пропали. Выходя к доске, Клава Киселева чувствовала на себе встревоженные и внимательные взгляды подруг. Они переглядывались, беззвучно повторяли ее слова и то и дело посматривали на Анну Сергеевну.

Клава уже не могла больше равнодушно относиться к урокам и спокойно получать двойки. Она взялась за работу и ответила наконец твердо и бойко.

На перемене Катя и Настя сразу же после звонка подбежали к Анне Сергеевне:

– Анна Сергеевна, а правда Клава ответила отлично?

– Ну, не так уж отлично, – сказала, улыбаясь, Анна Сергеевна, – но, конечно, гораздо лучше, чем всегда.

Катя и Настя, обгоняя друг друга, побежали в коридор искать Клаву.

– Клава! – крикнула Катя, подбежав к ней. – Анна Сергеевна тебя хвалит! Говорит, что ты хорошо отвечала, гораздо лучше, чем прежде!

А Настя, подойдя поближе, сказала:

– Я говорила, что ты можешь быть хорошей ученицей. Помнишь, я говорила?

Клава ничего не ответила, но уши у нее покраснели, и она прикусила губу, чтобы не улыбнуться…

С Тоней дело оказалось потруднее. Ей нужно было отвыкнуть от зубрежки и научиться думать, соображать и воображать. А это не так-то просто. Но все-таки дело стало понемногу налаживаться и тут. Тоня уже не так пугалась, когда ее вызывали, и не старалась отвечать все наизусть по книге – строчка в строчку, буква в букву. Откуда-то стали появляться у нее и свои слова. Анна Сергеевна все чаще хвалила Тоню. И странное дело: чем больше она ее хвалила, тем мрачнее становилась Клава Киселева. Она то краснела, то бледнела и, отворачиваясь к окну, покусывала губы.

– Ты заметила, что с Клавкой делается? – спросила как-то раз Катю умевшая все замечать Настя Егорова. – Она просто лопается от досады, когда Анна Сергеевна хвалит Тоню. И вот ты посмотри: завтра и она ответит урок не хуже Тони, а может, и лучше. Я даже думаю, нельзя ли попросить Анну Сергеевну как-нибудь и Клавку похвалить.

Катя с сомнением покачала головой.

– Ну, это неловко, – сказала она. – И потом, может быть, Анна Сергеевна нарочно так часто похваливает Тоню, чтобы Клавку раззадорить. С нее станется.

– Учителя вообще очень хитрые, – вмешалась Ира Ладыгина. – Я это еще в первом классе заметила.

Так или иначе, а дела у Тони и Клавы понемножку стали налаживаться. Катя радовалась за них, гордилась каждой их удачей. Но вдруг у нее самой случилась совсем неожиданная неприятность.

Сестры

– Я тебя не узнаю, Снегирева, – говорила Анна Сергеевна, с недоумением глядя на Катю, стоящую у доски.

Весь класс тоже смотрел на Катю, не понимая, что с ней такое.

– Ну, как же можно определить движение холодного и теплого воздуха в комнате? – продолжала Анна Сергеевна.

Катя, вся красная, перебирала пальцами подол передника.

– Какой для этого нужно сделать опыт?

Катя вздохнула.

– Кажется, что-то… со свечой… – проговорила она неуверенно.

– Что же надо сделать со свечой?

– Зажечь ее…

– А потом?

Катя опустила голову.

– А потом посмотреть… Если свеча погаснет, значит, ее задул ветер.

Кто-то в классе засмеялся. Катя даже зажмурилась от стыда. Не оглядываясь на класс, она чувствовала, что это засмеялась Ладыгина. Катя сама понимала, что говорит чепуху, а тут еще этот смех! До сих пор не было такого случая, чтобы в классе смеялись над ее ответом.

– Ипполитова, – обратилась Анна Сергеевна к Лене, – объясни Снегиревой, что нужно сделать со свечой. Какой опыт?

Лена встала.

– Надо открыть дверь, – как-то смущенно начала она, глядя не на Катю, а на Анну Сергеевну, – из теплой комнаты в сени или в коридор. Потом надо зажечь свечу и поставить ее около двери. На порог. Пламя будет отклоняться в сторону комнаты. Это потому, что тяжелый, холодный воздух идет из коридора в комнату низом. А сели стать на стул и поднять свечу к потолку, то мы заметим, что пламя будет отклоняться в сторону коридора. Это потому, что теплый, легкий воздух идет верхом.

– Правильно, Ипполитова, – сказала Анна Сергеевна, – садись. Ты отлично объяснила.

И учительница опять посмотрела на Катю:

– Ну а что такое ветер? Можешь нам объяснить?

Но Катя не могла сказать толком и о том, что такое ветер.

Анна Сергеевна рассердилась:

– А ведь я обо всем этом говорила на прошлом уроке! И даже спрашивала в конце урока. И на сегодня задала. Ты что, Снегирева, ничего не слышала?

Катя опустила голову. Она и вправду не слышала ровно ничего. Как же это случилось? А вот как. Несколько дней тому назад Оля предупредила Катю о том, что на сборе дружины Катя должна будет выступать от имени всех четвертых классов – и своего и всех параллельных. Ей надо будет рассказать о пионерских делах этих отрядов: о том, как отряд 4-го «А» собрал книги для детского дома, как отряд 4-го «Б» собрал металлический лом, как отряд 4-го «В» помогает семьям инвалидов Отечественной войны…

Стало быть, Кате придется выступать. Она уже заранее представила себе, как поднимется на сцену и будет говорить про пионерскую работу и про то, как эта работа помогла и в дружбе и в учении. Вот, например, у Клавы Киселевой были двойки, а теперь у нее две четверки.

И вот, воображая себе все это, Катя на прошлом уроке вместо того, чтобы слушать, подсчитывала в уме, сколько в прежней четверти было в классе двоек и троек, и сколько стало вместо них четверок и пятерок. Она уже начала было мечтать о том счастливом времени, когда и четверок в классе не станет, а будут одни только пятерки, как в это время урок кончился. И тут только Катя спохватилась: а ведь она не слышала ни одного слова из объяснений Анны Сергеевны! «Ну, ничего, – решила Катя, – дома выучу как следует». Но дома она забыла проверить в дневнике расписание уроков. Почему-то она была совершенно уверена, что сегодня на третьем уроке будет чтение. И вдруг оказывается – как раз естествознание, «Неживая природа», и вдобавок Анна Сергеевна не стала объяснять новый урок, а начала сразу спрашивать. Услышав свою фамилию, Катя от неожиданности даже не поняла, что это относится к ней. И только когда кругом зашептали: «Снегирева, иди – тебя!» – она как-то неловко вышла из-за парты и медленно пошла к доске.

«А что задано? – мучительно старалась она вспомнить. – Ой, кажется, что-то про воздух и ветер…»

Анна Сергеевна смотрела сейчас на Катю, и лицо у нее делалось все более озабоченным.

– Как все это понять, Снегирева? – сказала она. – Я тебя просто не узнаю… Ты что, нездорова?

Катя покачала головой и еле слышно произнесла:

– Здорова…

– Что же случилось? Нечего сказать, хороший пример подаешь ты своему отряду!

Катя еще ниже опустила голову. Она стояла перед учительским столом, покусывая губы и перебирая край передника. Ну совсем как Тоня или Клава… Анна Сергеевна решительно обмакнула перо. Катя исподлобья следила за рукой учительницы… Еле заметное движение пера – и вот случилось то, чего ни сама Катя и ни одна из девочек в классе никак не могли ожидать. В журнале, в первый раз за всю Катину школьную жизнь, против фамилии «Снегирева» появилась двойка. С виду обыкновенная, безобидная цифра «два», а на самом деле настоящая, страшная двойка! У Кати потемнело в глазах…

– Дай твой дневник, Снегирева, – донесся до нее, словно издалека, голос Анны Сергеевны.

Тут только Катя вспомнила, что оставила дневник в парте. Ничего не видя вокруг себя, она пошла за дневником… Неживая природа! Ветер! Воздух! Кажется, ничего нет легче, и вдруг из-за них Катя получила первую в жизни двойку. Из-за этой противной неживой природы!

Сама как неживая, Катя пошла на место.

Аня посмотрела на нее большими, испуганными глазами и сейчас же отвернулась – она почувствовала, что Кате еще тяжелее, когда на нее смотрят и жалеют ее. Наташа легонько погладила Катю по руке, но Катя отдернула руку – ей не хотелось, чтобы ее трогали, чтобы обращали на нее внимание.

Сейчас отвечала Клава Киселева, и очень неплохо, даже бойко, – та самая Клава, на которую все хорошие ученицы в классе обыкновенно смотрели немножко свысока, с высоты своих пятерок и четверок. А теперь Катя слушала и удивлялась. Клаву не приходилось тянуть за язык и задавать ей наводящие вопросы. Она объяснила, что такое ветер, и даже сказала, что бывают ветряные двигатели, которые могут не только молоть зерно, но и подавать вверх воду из колодца и приводить в движение машины. Анна Сергеевна слушала ее внимательно, и все девочки тоже. Да, Клава отвечала хорошо.

А Катя? Какой ужас – получить двойку, да еще в такие дни, почти накануне сбора дружины! Вот тебе и обязательство – учиться только на пятерки!

«Ничего у меня толком никогда не выходит! – думала она с досадой. – Исписала столько бумаги этими «буду – не буду», а сама?..»

Подавленная такими грустными мыслями, Катя медленно шла домой из школы. Сумка опять показалась ей, как и в тот день, когда она обидела Анну Сергеевну, очень тяжелой.

Нет, если бы вчера кто-нибудь сказал ей, что сегодня с ней случится такая беда, она бы, кажется, просто не поверила. Вчера она возвращалась из школы не одна, а, как всегда, с Аней и Наташей. Говорили о том, что на дружинном сборе Тоню и Клаву будут принимать в пионеры, что придет много гостей и все будут поздравлять отряд с успехами. Подумать только, такой вчера был хороший, счастливый день! А сегодня? Сегодня нет на свете девочки несчастнее ее, Кати…

Катя дошла до дверей своего дома и остановилась. Что она скажет, если ее спросят, почему она такая грустная? Как неприятно, что надо всем рассказывать! Может быть, придется даже каждому в отдельности выкладывать все с начала до конца – маме, бабушке, папе, Тане… И Миша, наверно, прибежит и будет слушать.

Ну а если пока ничего не рассказывать и в понедельник попросить Анну Сергеевну вызвать ее еще раз? Но ведь до понедельника так долго ждать! Как провести сегодняшний ужасный вечер? А завтра-то, завтра? Еще весь день мучиться! И в понедельник тоже будет не легче. Как подойти к Анне Сергеевне? Надо было сегодня, сразу же ей все объяснить. А теперь? Теперь поздно. В школе Анны Сергеевны уже, наверно, нет. Да и сама школа кажется сейчас почему-то далекой и даже чужой.

Катя так тихо позвонила, что на этот раз, против обыкновения, никто не услышал ее звонка и ей пришлось позвонить еще раз.

– Катюша, это ты? – удивленным голосом спросила из другой комнаты мама.

В своем синем рабочем халате Ирина Павловна сидела, склонившись над чертежной доской, и, внимательно присматриваясь, выводила тоненькой кисточкой какие-то узоры по мелко разлинованному листу бумаги. Она была поглощена работой и даже не заметила печального лица своей дочки.

– Иди переоденься, вымой руки, – напомнила мама, не отрываясь от работы. – Бабушка тебя накормит. А я очень тороплюсь. Сейчас кончаю и еду на фабрику.

Катя молча пошла в ванную комнату, но не стала мыть руки, а, не зажигая огня, села на низенький деревянный диванчик, оставшийся еще с Таниного детства.

«Буду сидеть здесь до самого вечера, – решила Катя, – а потом сразу лягу спать».

Но сидеть в ванной комнате до вечера ей не пришлось. Дверь отворилась, и в ванную вошла бабушка.

– Что ты тут делаешь в потемках? – спросила она и повернула выключатель. Под самым потолком тускло зажглась маленькая лампочка.

Бабушка пощупала Катин лоб.

– Жар? Жара как будто нет, – сказала она. – Поссорилась с кем-нибудь?

Катя молча покачала головой.

– Учебник потеряла?

– Нет, – тихонько ответила Катя.

– Тройку схватила?

Катя помолчала.

– Двойку?!

Катя, ни слова не говоря, медленно кивнула головой.

Бабушка только охнула и посмотрела на внучку так, словно не знала, что лучше – бранить ее или утешать.

– Уж слишком ты, Катерина, мало за уроками сидишь, – сказала бабушка, решив, видно, что утешать в таких случаях не полагается. – Все тебя куда-то несет. Только оглянешься, а тебя уж и нет. Ну чего ты к этой Зайцевой бегала?

– Мне надо было ее научить уроки делать.

– Ее научить? – Бабушка усмехнулась. – Лучше бы, моя милая, сама поучилась, чем все других учить. – Бабушка опять повернула выключатель. – Ну, нечего тебе в потемках сидеть. Бывает горе и побольше. Иди обедать! Слышишь?

Но Катя будто и не слыхала. Бабушка ушла, и Катя осталась опять одна. Куда она пойдет? Ведь там, в комнате, Миша. Он, наверно, узнал про ее двойку и будет как-то удивленно смотреть на Катю, а может быть, даже попросту дразнить ее: «Ага, у тебя двойка, а у меня пятерка!»

Мише и на самом деле все как-то везет на пятерки.

Ну, да это потому, что ему и учить-то особенно нечего. Подумаешь, первый класс!

Чтобы Миша не пришел в ванную мыть руки, Катя привстала и щелкнула задвижкой. Но тут в дверь постучали.

– Открой, Катюшка! – послышался властный Танин голос. – Слышишь?

Катя открыла.

– Ты что здесь делаешь? Иди в комнату.

Катя вздохнула и пошла.

– Ну, в чем дело? Рассказывай, – начала Таня, садясь с ней рядом на диван.

– Двойка… По естествознанию, – еле слышно ответила Катя.

– Это я уже знаю. Как это случилось?

Катя рассказала. Просто она забыла, что сегодня суббота, а по субботам и средам бывает «Неживая природа». К тому же в прошлый раз, когда Анна Сергеевна говорила про воздух и ветер, она, Катя, как-то не слышала…

– И неудивительно, – прервала ее Таня, – если у тебя самой в голове ветер.

Катя уткнулась в спинку дивана.

– Ну ладно, – сказала Таня спокойно, но твердо. – Горевать нечего. Я подумаю, что делать. – И Таня вскочила. – Сейчас мне надо ненадолго уйти. А когда вернусь, мы с тобой позанимаемся вместе.

Таня торопливо оделась, и входная дверь хлопнула.

«Ну вот, – с горечью подумала Катя, – никогда как следует не поговорит. Все ей некогда…»

Медленно потекли минуты после Таниного ухода. Обычно время так и летело у Кати – не только минуты, но и часы, – а сейчас она решительно не знала, чем заняться. Делать уроки? Но завтра воскресенье, и можно бы отдохнуть, почитать, погулять… Однако на этот раз Кате не хотелось ни читать, ни гулять, ни отдыхать. Невозможно было даже думать о чем-нибудь другом, кроме этой несчастной двойки, которая торчала в мыслях, как заноза.

К счастью, Миша не заговаривал с Катей. Должно быть, бабушка или Таня предупредили его, чтоб он не трогал сестру. А может быть, он и сам догадался. Все-таки хороший он, Мишка… Хоть и маленький, а понимает…

Тарелка супа стыла перед Катей. Опустив руки на колени, Катя растерянно смотрела в темнеющее окно. Есть она совсем не могла.

И вдруг послышался звонок. Катя вскочила с места и побежала открывать. Это была Таня.

– Ну вот, – сказала она, стягивая с ног высокие боты. – Все в порядке. Иди-ка сюда.

И, сев у обеденного стола, она отодвинула подальше тарелку с хлебом и солонку.

– А теперь тащи сюда свою «Неживую природу» и покажи, что вы прошли за последнюю четверть.

Катя покорно раскрыла перед ней учебник.

– Вот, – сказала она шепотом, – отсюда и досюда.

– Так. – Таня, прищурившись, перелистала страницы. – Порядочно. Ну вот что, Катюшка. Это все надо будет повторить к среде. Основательно повторить.

Катя так и ахнула:

– Все повторить? Почти за целую четверть? Я не успею. Ведь есть же и другие уроки.

– Надо успеть. В среду тебя спросят.

– Откуда ты знаешь?

– Анна Сергеевна сказала.

– Кому?

– Мне, конечно.

– Тебе? Когда?

– Да вот только что.

– Ой, правда? Значит, ты была в школе? Танечка!.. Милая!.. А разве Анна Сергеевна еще там?

– Да, она как раз оказалась еще в школе.

Катя испугалась и обрадовалась:

– Наверно, она меня бранила-бранила? Да, Танечка? Скажи правду!

Таня подумала немножко:

– Нет, я бы этого не сказала… Даже хвалила.

Катя печально усмехнулась:

– Ну да! Ты еще смеешься?

– Нет, я серьезно. Понимаешь, Катя, Анна Сергеевна говорит о тебе много хорошего. Считает тебя очень способной, многого от тебя ждет. Но…

Катя насторожилась. Она так и знала, что сейчас будет это «но».

– Но ты невозможно рассеянна, невнимательна, и Анна Сергеевна сегодня просто очень рассердилась на тебя. Другой ученице она, может быть, и не поставила бы сразу двойку в журнал, а еще раз спросила бы, но ты – другое дело.

– Почему же «другое»? – удивилась Катя, жадно ловя каждое Танино слово.

– Потому что ты без особого труда можешь учиться отлично. Но тебе не хватает внимания и усидчивости.

– Да, – грустно согласилась Катя. – Это правда – не хватает. Ох, Танечка, если бы ты только знала, как мне совестно, как неприятно! Ведь скоро конец четверти, а тут еще – торжественный сбор дружины!

– Да, все это досадно вышло, – сказала Таня. – Ну, ничего. Прежде всего, Катюша, никогда не надо падать духом. Еще все можно поправить.

– А как ты думаешь, Анна Сергеевна непременно вызовет? – тревожно спросила Катя.

– Она обещала. Но видишь ли, Катюша, это уже будет не простой ответ, а вроде экзамена.

– Ой! – Катя взялась обеими руками за щеки. – Вроде экзамена? А вдруг я провалюсь?

– Никаких «вдруг»! – оборвала ее Таня. – Здесь сколько страниц – сорок две? А ты могла бы пройти и восемьдесят четыре… Ну скажи, что тебе непонятно?

Катя слегка пожала плечами.

– Да мне не то что непонятно, – ответила она. – Просто я не выучила.