Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

Прощай, старый год!

Все Катины тревоги отошли, казалось, куда-то очень далеко.

Сбор дружины остался позади. Это был очень большой и важный день в Катиной жизни. Впервые привела она свой отряд на такой большой сбор, первый раз выступила перед целой дружиной, да еще от имени всех четвертых классов. Когда, взволнованная, она поднялась на трибуну и рассказала, что ее отряд собрал для детского дома больше ста книг и что в классе стали крепче дружить и лучше учиться, – по рядам пробежал одобрительный шепот, и Катя почувствовала, что сделано за это полугодие не так уж мало.

Правда, сначала Кате ничего не было видно за высокой трибуной. Да и ее, наверно, никто не увидел. В зале засмеялись. Катя смутилась и замолчала. Но тут, к счастью, Надежда Ивановна принесла откуда-то скамеечку, Катя сразу увидела весь зал и даже заговорила громче. Никто в зале уже больше не смеялся. Когда Катя кончила, ей долго хлопали.

Но самая торжественная минута была та, когда Людмила Федоровна, по предложению Надежды Ивановны, повязала новенькие красные галстуки новым пионеркам – Клаве и Тоне.

И вот вторая четверть кончилась. А с ней вместе подошел к концу и старый год.

Еще с осени было условлено, что на этот раз Катя и Миша будут встречать Новый год вместе со старшими. Мама обещала, а уж если мама пообещает – значит, так и будет.

До сих пор Новый год наступал для Кати и Миши как-то незаметно – пока они спали. Нынче они в первый раз сами услышат, как пробьют двенадцать раз часы Спасской башни и загудит веселым шумом Красная площадь.

Неизвестно почему, Катя даже немножко волновалась, думая об этом.

Правда, особенно торжественной встречи нынче решили не устраивать, так как Сергею Михайловичу послезавтра – второго января – надо было делать большой доклад о работе экспедиции, и завтра он собирался весь день готовиться к этому своему докладу. Но все-таки новогодние хлопоты начались уже с самого утра.

В этот день ударил сильный мороз. Наружные стекла окон покрылись белой серебристой тканью, словно расшитой тонкими узорами – травами и пальмовыми ветками.

Придя из школы, Катя еще в передней почувствовала запах смолы и хвои. На полу были кое-где рассыпаны елочные иголки.

– Уже купили? – обрадовалась Катя. – А где она?

– Вон там! В углу! – закричал Миша. – Смотри, какая большая!

Катя бросилась в комнату. Елка стояла между окном и диваном, темно-зеленая, густая и пахучая. Кате показалось, что елка принесла с собой в городскую квартиру и лесной свежий воздух, и даже какую-то особенную, морозную тишину зимнего леса.

– Ну что, хорошую елку вам папа достал? – спросила бабушка, входя в комнату.

– Очень! Просто замечательную! – сказала Катя. – А знаешь, бабусенька, какая у меня новость?

– Опять новость? – испугалась бабушка.

– Нет, ты не бойся, хорошая новость. Мы завтра вместе с Анной Сергеевной и Олей едем в Орехово-Зуево! В детский дом. Мама уже позволила. Я ее встретила по дороге.

– Мороз на дворе… – осторожно начала бабушка.

Катя с опаской поглядела на нее.

– Да мы же поедем в таком поезде, где топят! – с жаром стала доказывать она на всякий случай. – Анна Сергеевна сказала, что это поезд не пригородный, он идет далеко, даже дальше Орехова-Зуева, а в таких поездах очень хорошо топят.

И чтобы бабушка, чего доброго, не придумала еще чего-нибудь страшного, вроде простуды или крушения поезда, Катя достала из сумки табель.

– Вот посмотри, бабушка, нам уже выдали. За вторую четверть.

– И нам тоже выдали! – сказал Миша. – Знаешь, Катя, сколько у меня отметок? Семь!

– Сколько – это еще не важно, – ответила Катя. – Пусть хоть двадцать. Важно – какие.

– Одни пятерки! – с гордостью сообщил Миша. – Только по пропущенным урокам четверка.

Катя и бабушка засмеялись.

– Молодец! – сказала Катя.

– А у тебя, Катюша? – спросила бабушка.

– И у меня тоже все пятерки. Даже по естествознанию. Уж этого я никак не ожидала.

– А я ожидал, – уверенно сказал Миша.

Бабушка ласково потрепала Мишу по голове, а заодно провела рукой по Катиным растрепавшимся волосам.

– Ну иди, Катюша, отнеси табель на место. Потом папе и маме покажешь.

Катя пошла к себе и выдвинула ящик стола, чтобы спрятать табель. И вдруг ей на глаза попался тот самый листок, на котором она однажды записала свои обязательства: «Буду – не буду».

Катя вынула листок и стала его читать. Было очень интересно и даже как-то приятно проверить сегодня, перед самым Новым годом, что сделано в старом году.

«Не буду дразнить Мишу», – прочитала Катя и сама удивилась, зачем надо было это писать. Как-то само собой вышло, что она уже довольно давно перестала поддразнивать младшего брата. И для этого ей даже не понадобилось особых стараний. Во-первых, теперь у Кати было гораздо меньше свободного времени, а во-вторых, и Мишук за эти полгода сильно переменился – перестал засовывать за шкаф ее школьную сумку, вырывать у нее из тетрадок листы, чтоб рисовать на них корабли и танки, брать без спросу ее карандаши, точилки, кисточки для рисования, ножницы для рукоделья.

Наверно, это все просто-напросто оттого, что они оба – и Катя и Миша – за последнее время выросли.

Но, в общем, как бы там ни было, а первое обязательство выполнено. Катя взяла карандаш и поставила против первой строки галочку.

А второе? «Буду помогать дома но хозяйству». Ну, с этим обязательством дело, пожалуй, обстоит не так уж благополучно. Иногда Катя помогает, а иногда и забывает помогать. Но все-таки не было случая, чтобы она отказалась помыть посуду, вытереть пыль или пойти за хлебом, когда ей об этом напоминали. Как же это отметить? Катя на минутку задумалась и нерешительно вывела в конце второй строки галочку с минусом.

Ну а что дальше?

Катя быстро пробежала глазами и остальные обязательства. Да, почти во всем она сдержала слово. С бабушкой спорит редко – разве только когда бабушка ее слишком кутает. В школе стала гораздо внимательнее, на уроках почти совсем не разговаривает, задачи решает намного лучше. Вот уж и по арифметике у нее пятерка.

Но два обязательства так и остались невыполненными: «Буду рано вставать и делать по утрам зарядку» и «Будем искать Сережу, пока не найдем».

Зарядка! Как же это она, Катя, совсем-совсем забыла про эту несчастную зарядку? Ведь и Таня тоже ей об этом не раз говорила, а все забывается и забывается. Ну да ладно! Можно будет начать с Нового года – и уж тогда без единого пропуска.

А вот последнее обязательство – искать Сережу Решетникова – очень трудно выполнить. Кате даже странно показалось, как это ей в голову пришло написать такое невыполнимое обязательство. Ну как найдешь этого мальчика, если о нем ничего, ну вот ровно ничего неизвестно – жив ли он, а если жив, то где его искать? В городе, в деревне? В Сибири? На Кавказе? В Казахстане? Может быть, давным-давно его кто-нибудь чужой нашел и усыновил, и Сережа теперь не знает даже, какая у него раньше была фамилия?

Катя взяла карандаш и приписала под последней строчкой:

«Очень жалко, но это невозможно».

Потом она положила листок на место и тут заметила еще один листочек, где ее же рукой, но другими чернилами было написано:

«Узнать, как разыскивают пропавших детей, и начать всем отрядом искать Сережу Решетникова».

На этот раз Катя уже ничего не стала отмечать ни значками, ни словами, а просто положила листок на место и побежала к елке.

Елка была даже лучше, чем показалась Кате сначала: такая густая, темная, колючая, пахучая…

Катя молча стояла перед ней. Она трогала упругие колкие ветви, гладила шелковистые шишечки.

– Вот бы их позолотить! – сказал Миша.

– Не надо, – ответила Катя. – Так они еще лучше. Ведь это настоящие!

– А когда же мы будем украшать? – спросил Миша. – Уже скоро вечер, а она еще неубранная.

Катя вздохнула:

– Без Тани нельзя. Ох, скорее бы она шла!

И точно подслушав их разговор, в комнату вошла Таня.

Катя и Миша были так заняты елкой, что даже не услышали ее звонка.

– Ну, товарищи, – сказала Таня, – за дело!

Недолго думая она вскочила на стул и достала со шкафа большую картонку, перевязанную крест-накрест бечевкой.

– Давай мне! Давай мне! – закричали наперебой Катя и Миша.

– Держите оба, – сказала Таня, – только осторожней.

И она плавно опустила им на руки большую и очень легкую картонку.

И вот крышка снята. В открытой картонке засверкало хрупкое елочное богатство – пушистые нити золотой и серебряной мишуры, длинные цепи бус, большие радужные шары, похожие на мыльные пузыри.

– Катя, смотри – птичка! – в восторге закричал Миша. – А хвост-то, хвост! Погляди – так и дрожит.

– Да, замечательная, – согласилась Катя, хотя видела эту птичку уже много раз.

Но Таня не давала им времени любоваться шарами, птичками, рыбками. Она уже стояла на лесенке возле елки и командовала оттуда, точно с мостика корабля:

– Подавайте мне бусы. Держите нитку за оба конца, чтобы не путалась. Катя, прикрепи нижнюю петельку вон к той ветке направо. Миша, подай вон тот шарик.

– Шарик-фонарик, – сказал Миша и, бережно взяв за тоненькую проволочную петельку, понес Тане большой серебристый шар с разноцветными впадинками на боках.

И вдруг раздался легкий звон. Блестящие осколки шара искрами разлетелись по полу, а в руках у Миши осталась только проволочная петелька.

– Разбился! – в ужасе закричал Миша. – Только это не я, он сам!

– «Сам»! – с горечью сказала Катя. – Разве можно держать за петельку? Надо держать снизу, вот так!

Она взяла другой шар, золотой, и, подняв руку, протянула его Тане. Но шар скользнул вниз по ее поднятой ладони и рассыпался вдребезги так же, как и Мишин серебряный.

Катя и Миша только молча переглянулись. А Таня спрыгнула с лесенки и сказала с досадой:

– Эх вы, помощники! Самые лучшие шары разбили.

Катя прикусила губу, а у Миши на глаза навернулись слезы. Тане стало жалко их.

– Ну ничего, случается…

– Это потому, что мы очень спешили, – сказал Миша.

– Ну, давайте не торопясь. Мишук, развешивай внизу золоченые орехи, флажки и бумажные цепи. Они не бьются. А ты, Катя, подавай мне стеклянные игрушки двумя пальцами – вот так, но только не жми.

Мало-помалу елка становилась все пышнее, ярче, богаче. Она так и поблескивала, играла, перемигивалась с электрической лампой всеми своими стеклянными звездами, бусинами, золотыми нитями.

– А все-таки тех шаров не хватает, – грустно проговорила Катя. – Мы их всегда вешали по обе стороны звезды.

– Да и звезда у нас для этой елки слишком маленькая, – сказал Миша, задрав голову. – Сюда нужно во какую!

– Ничего, – сказала Таня, – и так очень хорошо. Вот посмотрим, что скажет папа.

Таня унесла стремянку на кухню, а Катя и Миша уселись рядом на диван и принялись молча оглядывать елку.

– Знаешь, Катя, – сказал Миша, – вон ту белочку надо перевесить поглубже. Чтобы она как живая сидела на ветке.

– Уж не трогай лучше, – сказала Катя. – А то еще что-нибудь разобьется.

Как раз в эту минуту замок в передней щелкнул, и оттуда послышались голоса.

– Наши! – закричал Миша и опрометью кинулся навстречу папе и маме.

– Осторожно, – сказал папа, – разобьешь. У нас тут такие сокровища!

И он поднял высоко над головой плоскую картонную коробку.

Мама вместе с Таней и бабушкой унесли на кухню целую гору каких-то свертков и пакетов. А папа, прихватив с собой покупку, пошел вместе с Катей и Мишей посмотреть елку.

– Ну как? – с тревогой спросила Катя.

– Ну как? – переспросил Миша.

– Великолепно! – сказал папа. – А будет еще лучше. Посмотрите-ка, что я принес.

И он вынул из коробки четыре больших стеклянных шара: два золотых и два серебряных.

– Молодец, папа! – всплеснув руками, крикнула Катя. – А мама еще говорит, что ты недогадливый. Ты догадливей всех на свете!

– Да ведь я знал, что у нас только два таких шара.

– Ни одного, – со вздохом сказал Миша. – Оба разбились. Сами.

Папа засмеялся:

– Ну, ничего. Давай-ка я повешу их вокруг звезды. Только погодите, сначала надо новую звезду укрепить.

– Какую – новую? Разве есть новая? – в один голос спросили Миша и Катя.

– А то как же? А ну-ка, Михаил, достань из коробки и подай се.

Миша, затаив дыхание и прикусив кончик языка, достал из коробки большущую пятиконечную звезду, сверкающую алыми и серебряными гранями.

Папа, наклонившись, взял у Миши из рук звезду и, встав на стул, ловко надел ее на самую верхнюю веточку, прямую и тонкую, как свеча.

– Вот здорово! – разом ахнули Катя и Миша, а заодно и подоспевшая в эту минуту Таня.

– В самом деле, здорово! – сказал папа. – Ну, елка уже наряжена, а вот мы – еще нет. Живо одеваться! А я бриться пошел.

Когда Катя в красном шерстяном платье и с белыми бантами в косах вернулась к елке, бабушка уже поставила на стол самое большое блюдо со своим знаменитым новогодним пирогом и теперь проверяла, есть ли перед каждым прибором бокал и бумажная розовая салфеточка. Бабушка была в своем парадном темно-синем платье с высоким воротником, а под самым подбородком у нее красовалась брошка, которая ужасно нравилась Кате – эмалевая ласточка с рубиновым глазком. Когда бабушка поворачивалась, глазок у ласточки так и поблескивал. Эту ласточку бабушка обещала подарить Кате в день окончания школы.

Катя посмотрела на часы. Было и поздно и рано – одиннадцать часов. Обычно в это время Катя уже спала, а сегодня надо было ждать еще целый час, пока наступит Новый год. Шестьдесят минут… Минутная стрелка двигалась так медленно, что, казалось, никогда-никогда ей не обойти этот небольшой белый круг.

Катя отвернулась и посмотрела в окно. В доме напротив уже зажгли елку. А вон еще елочка, маленькая-маленькая. Эта, видно, стоит на столе.

Катя опять поглядела на часы. Стрелка за это время едва перескочила через две черточки.

– Бабушка, у нас, кажется, часы испортились. Стрелка почти не движется.

Бабушка засмеялась:

– Займись чем-нибудь, Катенька. Стрелки пойдут быстрее.

Но Катя сейчас ничем не могла заняться.

– Мишка, ты уже готов? – крикнула она и пошла искать брата.

Миша ползал по полу между своей кроватью и столом и что-то искал.

– Ты что тут делаешь? – спросила Катя.

– У меня пуговица от курточки оторвалась.

– Давай пришью.

Катя пришила пуговицу, и за это время совершенно незаметно прошло целых десять минут. Часы и в самом деле пошли быстрее.

В передней позвонили. Катя и Миша побежали встречать. Это был единственный новогодний гость Снегиревых – Петр Иванович Воркутов, тот маленький смуглый человек с бритой головой и седыми моржовыми усами, который седьмого ноября угощал их на Пушкинской площади конфетами «Золотая рыбка». На этот раз он принес другие конфеты, – у них было смешное название: «Ну-ка отними!» Петр Иванович вытер заиндевевшие усы платком, и они сразу стали черными.

– Дядя Петя, а я научился кувыркаться через голову не хуже, чем вы, – сказал Миша.

– Не может быть, – сказал дядя Петя серьезно.

– Пойдемте – покажу.

– Идем, идем.

Но показать свое искусство Мише не удалось.

– Петр Иванович, иди-ка сюда, – позвал папа.

Они оба прошли в соседнюю комнату, и там начался какой-то громкий разговор. Потом заговорил один папа. Катя и Миша слышали только отдельные слова: «напластование», «общее количество», «породы», «соли»…

– Ой, я боюсь, они долго будут разговаривать, – сказал Миша Кате. – У них какой-то очень научный разговор.

– Должно быть, папа свой отчет ему читает, – тихо проговорила Катя.

– А ты видела, какой у папы отчет? – с ужасом спросил Миша. – Во!

И он показал обеими руками.

Оба они с тревогой посмотрели на часы. Минутная стрелка, которая еще недавно еле ползла, теперь неслась на всех парах. Часы уже показывали без двадцати двенадцать.

– Надо маме сказать! – решительно предложила Катя. – Иначе все пропало!

Катя с Мишей побежали искать маму. Но мама уже сама шла им навстречу. Она была такая красивая, нарядная, как будто собиралась в театр.

– За стол, за стол, – сказала мама. – Прекратить ученые разговоры. Сергей, зажигай елку.

И все сразу переменилось. Большую лампу над столом погасили, а зато елка засветилась сверху донизу – от пола до потолка – десятками цветных огоньков. Красные, синие, зеленые, они мерцали в гуще ветвей, отражались в стеклах окон, в графинах и бокалах, в полированных дверцах буфета и в глазах у всех сидящих за столом. И казалось, что всю комнату заняла собой елка. Все смотрели на нее и говорили только о ней.

– Красавица! – сказал дядя Петя. – Ведь этакое простое дело – взяли обыкновенное дерево, навешали на него всяких побрякушек, а до чего хорошо!

Все на минуту примолкли. Большие мохнатые тени от колючих елочных лап шевелились на стенах, и в тишине слышно было только, как звучно отсчитывают время стенные часы.

– Включайте радио, – сказала мама.

Таня встала, воткнула вилку провода в штепсель, и комната сразу наполнилась веселым уличным шумом, шорохом колес по асфальту и протяжными гудками автомобилей.

– Красная площадь, – тихонько сказал Миша.

Но вот, как большое сердце, застучали часы Спасской башни.

Катя медленно оглядела сидящих за столом. Лица у всех были серьезные, торжественные. И казалось, что каждый думает о чем-то очень важном.

«Надо и мне задумать что-нибудь особенное, хорошее, – сказала себе Катя. – Учиться по-настоящему, не только ради пятерок, никого не огорчать, больше думать о других, чем о себе, и чтобы все, все были счастливы… И чтобы на земле не было войны, а был мир!»

А мерное постукиванье кремлевских часов уже сменилось гулкими, звонкими ударами. И часам Кремля вторили чуть надтреснутым, знакомым звоном старые стенные часы в доме у Снегиревых.

Когда и кремлевские и домашние часы пробили двенадцать раз, папа поднял свой бокал.

– С Новым годом! – сказал он.

– С Новым годом, с Новым годом! – подхватили все – и большие и маленькие.

Сразу зажглись все лампы в комнате, зазвенели ножи и вилки, и все за столом заговорили громко и весело.

– А я, между прочим, что-то видел под елкой, – сказал папа. – Ты не заметил, Мишук?

– Там ничего не было, – ответил Миша.

– А ты проверь, проверь. И ты, Катерина.

Миша опрометью кинулся к елке, а Катя смущенно пошла за ним. Оба наклонились к белой крестовине елки и увидели по обе стороны ее два пакета: один очень длинный, узкий, а другой – небольшой, но увесистый. Миша нырнул под елку и вытащил оба. На серой обертке было что-то написано цветным карандашом. Миша прочел и сказал:

– Это тебе, Катя, а это – мне.

И они наперебой принялись сдирать оберточную бумагу.

– Кажется, лыжи! – с восторгом сказал Миша, когда из бумаги высунулся темно-коричневый полированный, загнутый вверх носок.

– А у меня – коньки, – сказала Катя. – Ой, спасибо!

– Ужинать, ужинать, ребята! – напомнила мама. – Потом налюбуетесь.

Еще не кончился ужин, как неожиданно зазвонил телефон. Таня подбежала к письменному столу и взяла трубку.

– Лида? – спросила она. – Спасибо. И тебя тоже поздравляю… Скоро выйду. Жди меня в метро. У кассы…

Она с виноватым видом посмотрела на всех:

– Не знаю, что делать… Она будет ждать…

– Иди, иди, Танюша, – успокоила ее мама. – Повеселись там, потанцуй.

– Да ведь холодно, поздно, – вмешалась бабушка. – Ну куда она пойдет?

– Молодым никогда не холодно и никуда не поздно, – сказал Петр Иванович. – Я когда-то на студенческих вечеринках до утра под Новый год плясал. Идите, идите, девушка, я вам пальто подам.

И, подхватив Таню под руку, он потащил ее в переднюю.

– А мы что теперь будем делать? – спросил Миша.

– Спать, – коротко сказала бабушка.

Катя и Миша молча посмотрели на маму.

– Ну, пусть они еще десять минут потанцуют, – сказала она.

Папа завел патефон. Петр Иванович пошел танцевать с мамой, папа с Катей, а бабушка с Мишей. Но Миша сразу же наступил бабушке на мозоль, и она, охая, села на диван. Тем и кончился новогодний вечер.

Новый год начинается

И вот наступило утро первого января. Было еще совсем светло, и все в доме спали, когда Катя, стараясь никого не разбудить, на цыпочках вышла из комнаты и побежала по коридору мыться. Но Ирина Павловна все-таки услышала легкий скрип двери и осторожные шаги дочки.

– Это ты, Катюша? – негромко окликнула она.

– Я, мамочка, – шепотом ответила Катя. – Ты не беспокойся. Спи. Я все сама.

Но когда Катя оделась и причесалась, на скатерти уже дымился горячий кофейник, и мама, сидя у стола, приготовляла ей бутерброды в дорогу. Накормив Катю, она так закутала ее теплым шерстяным платком поверх мехового капора, что поцеловать дочку на прощанье ей удалось только в кончик задорного, чуть вздернутого носа.

– Веселись там, – говорила Ирина Павловна шепотом, осторожно снимая дверную цепочку и стараясь не скрипнуть дверью, – но смотри, будь умницей.

И мама, выйдя на лестницу, чуть не в десятый раз перечислила все, чего Катя не должна делать: не выходить на станциях, не сидеть на сквозняке, не отходить от Анны Сергеевны, не терять варежки и так далее, и так далее. И Катя в десятый раз дала «честное пионерское», что не простудится, не заблудится и ничего не потеряет.

На улице было мало народу. Видно, москвичи, встречавшие Новый год, еще не успели выспаться. Редкие прохожие торопливо шли по бульвару с поднятыми воротниками. Эти, видно, и не ложились вовсе и теперь торопились домой, чтобы подремать хоть часок.

Крепкий, плотный, схваченный морозом снег легонько поскрипывал у Кати под ногами. Кое-где поблескивали темные наледи, и Катя невольно вспомнила про свои новые коньки. Тяжелые, блестящие, немножко тупоносые, они лежат в углу комнаты на скамеечке, завернутые в голубую бумагу, и ждут, когда Катя обновит их. Завтра! Завтра же вместе с Таней они непременно пойдут на каток. Ну а сегодня?

Сегодня она поедет в поезде куда-то далеко, в новый, незнакомый город, увидит незнакомые улицы, незнакомые дома, новых людей… От этих мыслей Кате стало еще веселей, она даже слегка подпрыгнула от радости и бегом побежала к школе. Ей было жарко, и морозный ветерок приятно холодил щеки.

В вестибюле школы пахло елью и смолой, так же как и дома. Еще вчера огромная елка стояла здесь, в углу, а потом ее унесли в зал.

Катя увидела своих подруг, закутанных так же, как и она.

– Катенька, наконец-то! – обрадовалась Аня. – А я уже боялась, что ты не придешь.

– Ну вот еще! Я же сказала, что приду.

Аня Лебедева и другие девочки были сегодня похожи на кульки – их даже трудно было сразу узнать.

Оля Егорова, тоже в платке и валенках, держала в руках книжечку и что-то записывала.

– Снегирь прилетел! – весело закричала Ира Ладыгина. – Оля, запиши – нас уже семь! – И она добавила с улыбкой: – Оля всех нас записывает, чтобы мы не потерялись. Подумаешь – маленькие!

– А бывает, что большие хуже маленьких, – сказала Настя, обидевшись за старшую сестру. – Такую, как ты, Ирина, не мешало бы за руку вести всю дорогу.

– За меня не беспокойся, – отрезала Ира. – Я-то уж нигде не пропаду.

– Ну ладно, девочки, – остановила их Оля. – Не ссорьтесь.

Катя оглядывалась вокруг.

– А почему нас так мало? – спросила она. – И Анны Сергеевны еще нет… И Наташи. А Стеллу, наверно, не пустили?

– Ее никогда никуда не пускают, – сказала Лена.

Как раз в эту минуту входная дверь открылась, и вошли Анна Сергеевна, Стелла и еще какая-то незнакомая женщина в меховой, немного потертой шубе и в вязаном платке поверх низко надвинутой на лоб барашковой шапочки. Женщина крепко держала Стеллу за руку.

– Это Стеллина мама, – шепотом сказала Лена Ипполитова и толкнула Катю в бок. – Здравствуйте, Антонина Степановна!

– Здравствуй, Леночка! – ответила Стеллина мама. – Ты тоже едешь? Не боишься мороза?

– Нет, – сказала Лена. – Мама меня так закутала!..

Девочки между тем окружили Анну Сергеевну.

– С Новым годом, Анна Сергеевна! А мы на поезд не опоздаем?

– С Новым годом, с Новым годом! Не опоздаем, – ответила Анна Сергеевна, снимая очки и протирая их платочком. – Ну, сколько же вас собралось?

– Всего семь, – ответила Оля и поправилась: – Со Стеллой уже восемь… И я – девятая. А как же быть с остальными?

– Ну что ж, – сказала Анна Сергеевна, – поедем без них. Видно, остальных не пустили из-за мороза.

– Вот видишь, Стелла, – с укором проговорила ее мама. – Не пустили! А ты меня уверяла, что едут все. Идем-ка лучше домой!

– Ой, что ты, мамочка! Честное слово, со мной ничего не случится.

– Но ведь семнадцать градусов! – сказала Антонина Степановна. – А к вечеру будут все двадцать пять.

– В вагоне прекрасно топят, – успокоительно сказала Анна Сергеевна.

Стеллина мама с сомнением покачала головой:

– Не знаю, не знаю… По-моему, разумнее было бы вернуться. Ну да если тебе так уж хочется, Стелла, поедем, пожалуй.

Стелла испуганно посмотрела на мать.

– «Поедем», мамочка? – переспросила она негромко. – Разве ты тоже?..

– А что же делать? Не могу же я пустить тебя одну в такой мороз!

– Да ведь не одна же я поеду! – сердито и жалобно проговорила Стелла. – Ты посмотри, сколько нас! И Анна Сергеевна с нами, и Оля!..

– У Анны Сергеевны не двадцать пар глаз, а только одна. А Оля такая же девочка, как ты. За ней самой смотреть надо.

Стелла быстро обернулась и через плечо поглядела на Олю. Та отвела глаза и слегка покраснела.

– Что ты, мама! – Голос у Стеллы дрогнул, и на глазах показались слезы. – Ну как ты можешь так говорить! Оля – большая, она уже в восьмом классе! И потом, ведь ни одна мама, кроме тебя, не едет! Ну чего ты боишься?

– Хорошо, хорошо, погоди, – резко остановила ее Антонина Степановна. – Подумаешь, какое несчастье – мать хотела поехать с ней на елку!

Она отстранила Стеллу рукой и крупными шагами подошла к Анне Сергеевне.

– Вы меня простите, но у меня к вам большая просьба – последить за моей девочкой особенно внимательно.

Анна Сергеевна слегка нахмурилась:

– Хорошо, не тревожьтесь, я послежу. В дороге за каждой из них приходится смотреть особенно внимательно.

Стеллина мама немного смутилась:

– Да-да, я понимаю, конечно. Но дело в том, что Стелла подвержена ангинам…

– Хорошо, – коротко и сухо сказала Анна Сергеевна. – Будьте спокойны.

И, подозвав Олю, взяла у нее книжечку и принялась сама проверять, кто едет.

Катя почувствовала, что Анне Сергеевне почему-то не совсем приятен этот разговор, да и Оле как будто неловко. А уж девочки – так те просто боятся, как бы сердитая Стеллина мама и в самом деле не вздумала поехать с ними в детский дом.

«Ну а что было бы, если б это была не Стеллина, а моя мама?» – неожиданно мелькнуло у Кати в голове. И ей сразу представилось, как они с мамой вместе неторопливо идут по утреннему морозно поскрипывающему снегу (не за руку, понятно, как Антонина Степановна со Стеллой, а под руку – это совсем другое дело: за руку водят только маленьких). Входят вместе в школьный подъезд, и мама, как всегда, сразу же находит для себя работу: она поправляет на Ирке Ладыгиной большой шерстяной платок, застегивает под горлом у Лены Ипполитовой крючки, переплетает кому-то косу… Смеется, со всеми болтает, шутит…

Да, конечно, если бы на месте Стеллиной была бы ее, Катина, мама, все пошло бы совсем по-другому. И девочки были бы рады и Анна Сергеевна. А уж сама Катя была бы просто счастлива. Только мама ни за что не поехала бы, если другие матери не едут. Разве что в родительском комитете ей бы поручили или Анна Сергеевна очень попросила. А так, только чтобы проводить Катю, ни за что! Ой, что будет, если эта Антонина Степановна и взаправду поедет с ними? Ведь и сейчас уже она не отходит от своей Стеллочки ни на шаг. Бедная Стелла! Лена Ипполитова говорит правду: трудно ей, бедняжке, живется!..

Думая обо всем этом, Катя невольно повернулась и стала по очереди поглядывать то на Стеллу, то на ее суровую и чересчур заботливую маму.

«Ой, что это я? – спохватилась Катя. – Уставилась на них, как на диковинных зверей в зоопарке. Даже невежливо».

И, притворившись, что смотрит вовсе не на Стеллу с мамой, а на входную дверь, громко заговорила:

– Девочки, а где же Наташа? Неужели опоздает, и мы так и уедем без нее?

– Наташа с нами не поедет, – сказала Аня. – Она кашляет, и температура у нее тридцать семь и одна.

– Вот глупо! – сказала Ира Ладыгина. – Уж лучше было бы тридцать восемь и одна.

– Что это ты говоришь? – спросила Катя. – Почему тридцать восемь и одна лучше?

– Ну как ты не понимаешь? Не так было бы обидно. А то что же это за температура – тридцать семь и одна? Вовсе даже и не жар, а ты все-таки сиди дома.

– Да, правда, ужасно досадно, – сказала Катя. – Ну, мы вернемся и все ей расскажем.

Все вышли на улицу, и девочки построились парами. Аня, конечно, сразу же оказалась возле Кати, Настя пошла рядом с Леной Ипполитовой, Стелла – с Ниной Зеленовой, а Валя Ёлкина – с Ирой Ладыгиной. Несколько поодаль, оглядывая всю шеренгу, пошли Анна Сергеевна и Оля. Антонина Степановна шагала рядом с дочкой, но у входа в метро Стелла сказала:

– Мамочка, ну иди же, иди домой!

Голос у нее был робким и просительным. И Антонина Степановна, чуть поколебавшись, помахала всем рукой и отстала.

После ее ухода девочкам сразу стало как-то легче и свободнее. Все заговорили громче. Ира Ладыгина и Валя Ёлкина, схватившись за руки, обогнали Стеллу с Ниной и зашагали во второй паре вслед за Катей и Аней. Когда же раздвижная дверь вагона метро с мягким шумом закрылась за ними, они уселись все в ряд на кожаное сиденье, и у них началась такая веселая болтовня по всякому поводу и даже без повода, что вся компания чуть не проехала станцию «Курская».