Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

– Так надо выучить, – спокойно сказала Таня. – Давай вместе прочтем сегодняшний урок. А потом я тебя спрошу. И вообще все эти три дня я тебя буду спрашивать по естествознанию. Завтра – воскресенье, и можно очень много успеть, а в понедельник и во вторник прибавим еще понемногу. В общем, я буду эти дни с тобой заниматься.

– А ты из-за меня не получишь у своего профессора двойку? – с беспокойством спросила Катя.

– Ничего, надеюсь, не получу. – Таня улыбнулась как-то по-взрослому – ласково и чуточку насмешливо – и отметила карандашом, сколько должна Катя повторить в воскресенье, сколько в понедельник и сколько во вторник.

…Когда урок кончился, Таня деловито сказала:

– И вот еще что я тебе скажу, Катя. Тебе надо перестроить день. Вовремя отдыхать, гулять… – Она, прищурясь, посмотрела на синий абажур лампы. – Когда получу стипендию, куплю тебе коньки.

– Коньки? Ты? Мне?..

Катя даже привстала от радости и удивления. Все в комнате сразу переменилось. Стало как-то светлее, веселее, и уж не так страшно показалось, что завтра, в воскресенье, надо повторять пройденное за всю четверть.

– Научу тебя на коньках бегать, – продолжала Таня, испытывая удовольствие уже оттого, что Катя все больше веселела. – Будем с тобой по воскресеньям ходить в Парк культуры и отдыха на каток.

– Ой, Танечка!

Катя с нежностью смотрела на старшую сестру.

– И еще надо делать по утрам зарядку, – сказала Таня.

Катя слегка поморщилась. Это ей показалось не таким веселым занятием, как беганье на коньках, и к тому же она вспомнила об одном из своих не выполненных до сих пор обязательств.

– А только как все успевать? – спросила она. – Мне же надо и учиться, и в отряде работать, и на хоровой кружок ходить.

– Надо успевать, – ответила Таня спокойно.

– А ты успеваешь?

– Стараюсь. У меня ведь тоже и занятия в институте, и комсомольская работа, и спортивный кружок. Ну, иди гулять.

– Как – гулять?

Еще за пять минут до этого разговора Кате и в голову не могло бы прийти, что в этот ужасный вечер она как ни в чем не бывало отправится гулять, будет бегать по бульвару с Мишей и катать его на санках под снежинками, которые так весело поблескивают в лучах фонарей.

И все это – Танечка. Это она все поправила, такая решительная, быстрая и спокойная. И Катя почувствовала, что она благодарна не только Тане, но всем, всем домашним, даже Мише. Ведь всегда по субботам он всем и каждому показывал свой дневник, а вот сегодня не показал. Значит, понял, что Кате это напомнило бы об ее испорченном дневнике.

– Мишук! – ласково позвала Катя. – Мишенька! Идем гулять.

Миша сразу же побежал одеваться.

– А мы далеко с тобой пойдем? – спросил он, натягивая теплые рейтузы.

– На бульвар.

– И санки возьмем?

– И санки возьмем.

И скоро по ступенькам лестницы загромыхали полозья санок, и сестра с братом, в шубках и валенках, дружно зашагали вниз.

Две учительницы

Анна Сергеевна исполнила свое обещание – на следующем же уроке естествознания она вызвала Катю еще раз.

Волновалась Катя перед уроком так, как еще никогда. Повторить все за целую четверть оказалось не так-то легко. Надо было каждый день проходить больше чем по десяти страниц учебника, и это – кроме того, что было задано к следующему дню по всем другим предметам.

Вдобавок Катя уже не доверяла самой себе. Прежде она, бывало, прочтет урок раз-другой про себя и расскажет его вполголоса, закрыв глаза или глядя в окно. При этом она время от времени заглядывала в книжку, чтобы не пропустить чего-нибудь важного. И этого было довольно.

Но теперь Кате казалось, что таким простым, обычным способом к ответу не подготовишься. После двойки не так-то легко получить пятерку или даже четверку. Катя без конца перечитывала и отдельные параграфы и все вместе и повторяла прочитанное уже не вполголоса, а во весь голос, деловито расхаживая по комнате. К тому же Таня, проверяя ее, спрашивала очень строго. Стоило Кате разок запнуться, как Таня говорила: «Вот видишь, ты еще не готова».

Но когда наконец настала эта долгожданная, ответственная минута, Анна Сергеевна не стала мучить Катю. Она спрашивала не так строго и придирчиво, как Таня, хотя довольно долго и подробно. Катя изо всех сил старалась отвечать как можно лучше. И все-таки один раз слегка запнулась. «Ну, будет четверка», – подумала она и очень удивилась, что Анна Сергеевна не обратила на эту запинку никакого внимания. Она серьезно посмотрела на Катю и сказала:

– Хорошо поработала. Очень хорошо! Пять.

Кате сразу стало как-то особенно легко. Даже немного странно показалось, что на завтра надо учить так мало. «Ну, тем лучше, – подумала она, выходя из школы. – Буду готовиться к сбору – рисовать пригласительные билеты…»

И вот наступил вечер. Сделав уроки, Катя раскрыла коробку с новыми красками и принялась за работу.

Эта работа была для Кати самым приятным делом. Разводя краски в эмалированной чашечке, Катя опять перенеслась мысленно в школу. Ей ясно представился сегодняшний урок естествознания, внимательный взгляд Анны Сергеевны поверх очков и ее слова: «Хорошо поработала. Очень хорошо! Пять».

Катя невольно улыбнулась. Эта пятерка, которая досталась ей с таким трудом, была не просто отличной отметкой, а чем-то гораздо более значительным.

Ей даже казалось, что за эти три дня, когда она, по доброй воле, без прогулки и отдыха, сидела за книгой, она подросла больше, чем за три месяца. Теперь ей было понятно, как занимаются взрослые, – Таня, например. Они не просто учат отсюда и досюда, а как будто разбирают и раскладывают по разным полочкам полученные сведения. То, что поважнее, – поближе, что не так уж важно – подальше. Но ведь сначала надо сообразить, что важно, а что не важно. И это, пожалуй, труднее всего.

А все-таки хорошо, что все это уже позади и что с сегодняшнего дня у нее опять будет много свободного времени. Так приятно сидеть в тишине, никуда не торопясь, и, осторожно макая тонкую кисточку то в густой бархатистый кармин, то в берлинскую лазурь, то в веселую киноварь, смотреть, как расцветает у тебя под рукой кусочек белого картона. Вот эта заглавная буква очень хорошо получилась! Надо будет такую же сделать для какого-нибудь названия в стенной газете.

И вдруг Катя вспомнила: как раз сегодня их редколлегия готовит очередной номер стенгазеты – и не обычный номер, а специальный, к сбору дружины. Еще вчера, в раздевалке, когда Стелла жаловалась, что выходит не так хорошо, как надо, она, Катя, с обычной своей уверенностью сказала: «Ничего, ничего, дайте только исправить двойку по «Неживой природе», – приду и помогу. Уж вместе-то мы как-нибудь справимся».

И вот отметка исправлена, а Катя совсем забыла, что девочки там сидят и ломают голову, как сделать газету получше. «Чего же они не звонят мне? Неужели трудно напомнить? Побежать, что ли, в школу?»

Катя бросила кисточку и кинулась в столовую, чтобы посмотреть на часы. Без четверти восемь! Должно быть, давно разошлись.

Вот тебе и председатель! Обещать умеет, а через минуту все вон из головы…

Нет, что там ни говори, а ни с кем в отряде этого бы не случилось. Ни с Леной Ипполитовой, ни с Настей Егоровой. Каким хорошим председателем совета была бы Лена! А Настя? Еще лучше! Они обе такие выдержанные, аккуратные, не рассеянные, куда надежнее ее! Гораздо правильнее было бы, если бы выбрали Лену или Настю… И как это никому не пришло в голову? Просто удивительно!

В этот вечер Катя долго не могла уснуть. Она ворочалась в постели, думая все о том же: годится ли она в председатели совета отряда, если с ней все время что-нибудь да случается? То она обидела новую учительницу, то не выучила урока, то забыла про свои пионерские дела.

Что же делать? Может быть, спросить совета у Надежды Ивановны? Сказать, что лучше было бы выбрать Лену или Настю? Конечно, Надежда Ивановна будет страшно удивлена. «Ты что же это, Катя, – скажет она, – не хочешь работать? Неужели тебе уже надоело или ты боишься? Не ожидала я этого от тебя!»

Катя опять перевернулась с боку на бок. Ей вспомнилось, как она сама не так давно рассердилась на Стеллу Кузьминскую, когда та хотела отказаться от работы редактора. А ведь Стелла, может быть, мучилась точно так же, как сейчас она, Катя. И недаром мучилась. Если человек не может или не умеет делать свою работу совсем хорошо, нельзя же, чтобы от этого всем было плохо!

«Нет, все-таки пойду к Надежде Ивановне, – решила Катя. – Хоть и рассердится, а все равно надо идти. Если выберут Лену или Настю, будет лучше для отряда. Гораздо лучше! Это скоро все сами поймут, и Надежда Ивановна – первая».

На другой день, по дороге в школу, Катя издали увидела обеих своих подруг – Аню и Наташу. Она побежала им навстречу.

В синеватом сумраке раннего декабрьского утра еще светились фонари. Катя очень любила эти утренние сумерки, когда с каждой минутой светлеет небо и прямо на глазах разгорается день. Все три девочки пошли рядом по тихому школьному переулку.

– А знаешь, Катя, – начала Аня, – я уверена, что у тебя будет пятерка в четверти по естествознанию. Ты вчера очень хорошо отвечала.

– Ну нет, – с сомнением сказала Катя. – Все равно будет тройка.

– Почему?

– А очень просто: два и пять – это семь; семь разделить на два – три с половиной, то есть три с плюсом. Плюс в табеле не ставится. Значит, будет тройка.

Аня и Наташа сочувственно посмотрели на Катю.

– Нет, – сказала Аня. – Эту твою… – она слегка замялась, – ну, двойку… Анна Сергеевна, наверно, зачеркнет. Ты не огорчайся.

Наташа утвердительно кивнула головой:

– Я тоже думаю, что зачеркнет. И уж если не пятерку, то четверку наверно поставит в четверти. Так что ты не расстраивайся.

– Нет, девочки, – сказала Катя, – мне все-таки неприятно. Ужасно неприятно!

– Да почему? – удивилась Аня. – Ведь ты уже все поправила.

Катя немножко подумала.

– Понимаете, девочки, – начала она негромко, – я не только из-за… этой самой… двойки. Вечно я что-нибудь сделаю не так. Мне кажется, что все-таки я не очень-то гожусь в председатели. Даже совсем не гожусь!

Наташа от удивления так и остановилась на месте:

– Что-о? Что ты сказала?

– Не гожусь! – твердо повторила Катя. – Ну, подумайте сами, девочки, какой я председатель? Все время у меня что-нибудь да не так. А вот Лена или Настя на моем месте были бы гораздо лучше. В тысячу раз лучше! Правда?

– Ну нет, не знаю, – с сомнением покачала головой Наташа.

Зато Аня почему-то очень обрадовалась.

– А может быть, и правда? – живо подхватила она. – То есть не то, что ты не годишься – ты очень даже годишься, – но вечно ты занята. С тобой не поговоришь, не погуляешь… А если выберут кого-нибудь другого, ты будешь посвободней, и мы с тобой будем чаще видеться.

Катя искоса поглядела на Аню и перевела взгляд на Наташу.

– Подожди, Катюша, ты еще подумай, – сказала Наташа. – Сперва посоветуйся со своей сестрой или с Олей. А еще лучше – с Надеждой Ивановной.

– Так я и думала, – ответила Катя и замолчала. Она увидела рядом с собой Стеллу, которая, догнав ее, Аню и Наташу, пошла вместе с ними. Кате не хотелось при Стелле продолжать разговор о том, что ее так волновало.

Но Стелла начала сама:

– Скажи, Катя, долго ты учила естествознание, чтобы исправить отметку?

Катя на ходу обернулась к Стелле и сказала твердо:

– Да, долго. Целых три дня.

И она невольно переглянулась с Аней и Наташей. Они все сразу поняли друг друга. Им не нравилось, когда Стелла и еще некоторые девочки в классе делали вид, что им ничего не стоит получать пятерки. Однажды Стелла даже сказала: «Только разок загляну в книжку – и все знаю».

Нет, Катя не верила этому. Нельзя запомнить что-нибудь крепко, надолго, если только разок заглянешь в книжку. Стелла выдумывает – сама, небось, не один раз прочтет да повторит. И разве зазорно учить? Ведь учить – не значит зубрить. Это и Людмила Федоровна всегда говорила, и Анна Сергеевна говорит.

Катя еще раз обернулась к Стелле и сказала:

– Да, учила! А потом меня еще старшая сестра проверяла. Ведь я повторила за целую четверть.

– Ну, пошли скорей, – напомнила Наташа, – а не то еще опоздаем.

…На большой перемене Катя побежала в пионерскую комнату, но старшей вожатой там не оказалось. Катя заглянула в приоткрытую дверь учительской, побывала и в канцелярии и в библиотеке.

Но Надежды Ивановны не было нигде.

«Может быть, ее куда-нибудь вызвали?» – подумала Катя.

Она уже слышала не раз от Тани и от Оли, что Надежду Ивановну иногда вызывают в райком и даже в горком комсомола по делам пионерской дружины.

«Надо будет зайти к ней еще раз, после уроков», – решила Катя.

Но в этот день Надежда Ивановна больше уже не пришла в школу.

Катя вернулась в класс за сумкой. Еще не все разошлись по домам. Лена Ипполитова что-то показывала Насте и Вале Ёлкиной.

– Катюша, смотри, – позвала подругу Настя, – какой красивый билет Лена приготовила! Это для почетных гостей.

Катя подошла поближе, и Настя протянула ей сложенный вдвое листочек. Сверху тонкими буквами было написано: «Пригласительный билет». Посередине листка алел пионерский значок с надписью: «Всегда готов!»

– Молодец, Лена! – сказала Катя. – И я тоже приготовила…

Катя вынула из своей сумки три билета, с яркими картинками на обложках.

– А твои еще лучше, – сказала Лена, – прямо замечательные! Художница наша Катерина!

Настя и Валя залюбовались Катиной работой. Особенно понравился им один из билетов: на нем так и горела рубиновая звезда кремлевской башни, а над башней, на фоне синего неба, летел серебряный самолет.

– А кому мы пошлем этот самый красивый билет? – спросила Валя Ёлкина.

– Я бы хотела Людмиле Федоровне, – ответила Катя. – А только кто отнесет? Всем девочкам захочется, а всем же нельзя!

– Конечно, всем нельзя, – подтвердила Настя. – Вот возьми и отнеси сама. Ты рисовала, ты и отнесешь.

Катя так обрадовалась, что даже взяла Настю за руку:

– Ой, Настенька, милая!..

– Настя правильно придумала, – кивнув головой, серьезно сказала Лена: – пойдешь ты, Катя. Ты же у нас самая главная.

Катя смутилась. «Самая главная»! Если бы Лена только знала, о чем она думала вчера вечером и сегодня утром! Хороша «самая главная», у которой нет самого главного – выдержки и которая всегда что-нибудь важное забудет.

Но Катя ничего не сказала и молча положила билет в сумку. Другие два билета она отдала Настеньке.

К Людмиле Федоровне Катя пошла в тот же вечер, сразу же после того, как сделала уроки. Уж очень ей хотелось поскорей увидеть Людмилу Федоровну! Ведь Катя не видела ее с того самого дня, когда была у нее вместе с Аней. Тогда они огорчили больную учительницу. А вот теперь можно будет сказать ей, что все в классе в порядке, что Анну Сергеевну они очень полюбили… Словом, много накопилось такого, о чем Кате очень хотелось рассказать Людмиле Федоровне.

«А про двойку? – вспомнила Катя. – Про двойку лучше не говорить. Ведь со вчерашнего дня ее как будто и нету. Как будто!.. А на самом деле двоечка-то небось стоит на том самом месте, где ее поставили. Нет, надо все-таки сказать! Только начать не с двойки, а с пятерки. Это легче. И потом вот еще о чем надо посоветоваться с Людмилой Федоровной – гожусь я в председатели или не гожусь. С кем же еще поговорить, как не с ней! Только бы ее летчика дома не было, а то при нем и язык не повернется…»

– Нy, Катерина, не робей! – сказала она себе отцовским голосом и одним духом поднялась по лестнице.

Дверь открыла сама Людмила Федоровна.

– А, Катюша! – сказала она громко, как до болезни. – Ты одна? Раздевайся, раздевайся. Давай шубку, я повешу. Знаешь, кто у меня сейчас? Моя школьная учительница.

– Учительница? Ваша? – удивилась Катя. – Наверно, она очень старенькая?

– Нет, она совсем не старая, но, конечно, постарше меня. Ну, идем в комнату.

Людмила Федоровна открыла дверь, и Катя от неожиданности так и ахнула.

За столом, покрытым белой скатертью, сидела Анна Сергеевна. Чайные чашки были отодвинуты в сторону, а перед Анной Сергеевной лежала какая-то книга.

– Здравствуй, Катя, – сказала Анна Сергеевна первая. – Что, не ожидала меня здесь встретить?

– Нет… то есть да… – ответила невпопад Катя.

– Ну ничего, не смущайся, – с улыбкой сказала Людмила Федоровна. – Садись. Налить тебе чашечку чая?

– Нет, спасибо, – ответила Катя, чувствуя, что краснеет все больше.

– Тогда возьми яблоко и печенье.

Людмила Федоровна придвинула поближе маленькую вазочку с домашним печеньем и высокую синюю вазу с яблоками. Но Катя сидела не шевелясь.

Анна Сергеевна, чуть улыбнувшись, опустила глаза и сделала вид, что рассматривает в книге рисунки.

– Ну как дела, Катюша? – спросила Людмила Федоровна. – Я слышала, что вы усердно готовитесь к сбору дружины?

– Да, готовимся, – чуть слышно ответила Катя, не поднимая головы. – Вот, пожалуйста, Людмила Федоровна, вам пригласительный билет. Мы все очень просим вас прийти к нам на сбор.

– Спасибо, Катюша. – Людмила Федоровна разогнула билет и стала читать вслух четко и медленно, точно книгу: – «Дорогая Людмила Федоровна! Приглашаем вас на сбор дружины. Сбор состоится 25 декабря 1950 года в 19.00 в актовом зале школы». В девятнадцать ноль-ноль, – переглянувшись с Анной Сергеевной, повторила с легкой улыбкой Людмила Федоровна. – Какая точность – совсем как на железной дороге. И нарисовано очень хорошо, и ни одной ошибки. Вы посмотрите, Анна Сергеевна.

Анна Сергеевна посмотрела и кивнула головой:

– Это твоя работа, Катя?

– Да, моя, – все так же тихо ответила Катя. – А вам, Анна Сергеевна, я не принесла билета. Я ведь не знала, что встречу вас здесь…

– Ну, я бы, пожалуй, могла прийти к вам на сбор и без билета, – улыбнулась Анна Сергеевна. – Авось меня как-нибудь пропустили бы, по знакомству.

– Конечно, пропустили бы, – тихонько ответила Катя и замолчала.

Учительницы еле заметно переглянулись. Катя поймала их взгляд и поняла: обе они чувствуют, как она смущена, и даже догадываются, что у нее есть какое-то дело, о котором она не решается заговорить.

– Ну а как дела у Клавы Киселевой и Тони Зайцевой? – спросила Людмила Федоровна, стараясь вызвать Катю на разговор. – Я слышала, что вы их подтянули и даже к приему в пионеры подготовили?

Катя кивнула головой:

– Да, подготовили.

Она все еще не могла решиться сказать Людмиле Федоровне то, о чем собиралась сказать ей, когда шла сюда.

Вообще говорить сейчас было очень трудно. Выкладывать при Анне Сергеевне все школьные новости было ни к чему. Анна Сергеевна и так все это хорошо знала. Да и Людмила Федоровна, видно, обо многом уже слышала от Анны Сергеевны.

А посоветоваться с обеими учительницами о самом важном, о том, что Катю так волновало, было еще труднее. Надо было рассказать про историю с двойкой так, чтобы Анна Сергеевна не подумала, что Катя на нее жалуется.

И все-таки, как это ни трудно было, Катя сделала над собой усилие и наконец решилась.

– Людмила Федоровна, – начала она и почувствовала, как сильно бьется у нее сердце, – наверно, Анна Сергеевна рассказала вам про то, что со мной случилось?

Людмила Федоровна как-то нерешительно покачала головой.

– Нет? – спросила Катя. – Ну так я сама расскажу. Хорошо, Анна Сергеевна? – И, переведя дыхание, Катя продолжала: – Один раз… это было в прошлую субботу… я забыла выучить урок. По «Неживой природе», то есть по естествознанию. Про дела других девочек я помнила, а про свои как-то совсем забыла. Анна Сергеевна меня вызвала, а я даже не знала, что задано. Ну, и тут…

Катя горько усмехнулась.

– Я понимаю, – прервала ее Людмила Федоровна. – А дальше?

– Анна Сергеевна позволила мне ответить еще раз за всю четверть и поставила мне пятерку… А в тот раз двойку…

– Ну, что было, то прошло, – сказала Анна Сергеевна. – После этой неприятной истории Катя все прекрасно выучила и вполне заслужила свою пятерку.

– Значит, все теперь в порядке? – спросила Людмила Федоровна. – Что же ты, Катюша, волнуешься?

– Потому что… не все в порядке, – ответила Катя, перебирая бахрому скатерти. – Помните, Людмила Федоровна, вы говорили мне, что на уроках я часто задумываюсь и обо всем забываю… Это правда. Отчего я получила двойку? Оттого, что думала о наших пионерских делах и не слышала, что объясняет Анна Сергеевна. А потом, когда я за собственные дела взялась, про пионерские забыла… Вот я теперь все думаю, что не надо было меня выбирать председателем совета отряда. – Катя взглянула на Анну Сергеевну, которая очень внимательно ее слушала.

Анна Сергеевна тихонько поднялась с места и начала медленно ходить по комнате. Ни она, ни Людмила Федоровна не перебивали Катю.

– Вот я и боюсь, – продолжала Катя, – что я плохой пример своему отряду подаю. Я даже хотела пойти к Надежде Ивановне – спросить совета. Да ее в школе не было…

Катя опустила голову. Щеки и уши у нее горели.

Анна Сергеевна посмотрела на Людмилу Федоровну, как бы молча предлагая ей говорить первой.

Людмила Федоровна ласково взяла Катину руку в свою и сказала:

– Не думаю, Катюша, чтобы ты была права. Но я тебя понимаю. Когда я была совсем молодой учительницей – в первый же год моей работы в школе, – мне иногда казалось, что я не имею права учить ребят… Помните, Анна Сергеевна, как я прибежала однажды к вам домой сама не своя? Я прямо в ужасе была от того, что натворила. Помните?

Анна Сергеевна улыбнулась:

– Это тогда, когда вы задали классу неосторожный вопрос?

– Да-да! – подхватила Людмила Федоровна. – Понимаешь, Катюша? Захотелось мне поближе познакомиться со своими первоклассниками. Принесла я в класс две книжки и спрашиваю: «Что вы больше любите слушать – сказки или рассказы?» Тут сразу же поднялся невероятный шум. Одни кричат: «Сказки!» Другие: «Рассказы!» Ну, думаю, надо выдержать характер. И говорю твердо: «Послушайте сначала рассказ, а потом сказку». А ребята опять подняли крик. Одни требуют: «Читайте сначала сказку». А другие: «Нет, сначала рассказ». Я даже рассердилась. «Сейчас же прекратите шум! А не то совсем ничего не буду читать». На минуту стало тише. Тут мне надо бы сразу начать чтение, а я, по неопытности, возьми и спроси: «Что вы больше хотите – рассказ «Филипок» или «Косточку»? Только я это сказала, как в классе опять началось что-то невообразимое. Одни требуют «Филипка», другие – «Косточку», а нашелся и такой, что не захотел ни того, ни другого. «Это, – кричит, – старая книжка! Эту я знаю, мне мама купила. Читайте новую!» Я стою и не знаю, что мне делать. Вдруг открывается дверь, и входит завуч. «Что тут происходит? – спрашивает. – В соседнем классе невозможно заниматься». А мне даже и ответить неловко…

– Да ведь это же были первоклассники, они всегда шумят, – осторожно сказала Катя.

Людмила Федоровна засмеялась:

– Ну нет, у хорошей учительницы и первоклассники сидят тихо. И вот, Катюша, в тот день мне казалось, что было бы гораздо лучше для моих маленьких учеников, если бы вместо меня к ним пришел опытный учитель. Я так и сказала Анне Сергеевне. И знаешь, что она мне ответила? Вы, Анна Сергеевна, может быть, этого не помните, а я, кажется, на всю жизнь запомнила ваши слова. – И, обратившись снова к Кате, Людмила Федоровна сказала: – Вот что объяснила мне тогда Анна Сергеевна: «Никогда не надо перекладывать свое дело на тех, кто умеет его делать лучше тебя. Надо стараться самой делать лучше. Все могут ошибаться – даже старые и опытные работники. Не бойся ошибок, только учись их исправлять». И знаете, Анна Сергеевна, как мне помогла эта ваша наука?

То, что Людмила Федоровна обращалась попеременно то к Анне Сергеевне, своей прежней учительнице, то к ней, своей ученице, было приятно Кате, и от этого правдивого, откровенного разговора ей казалось, что она сама становится старше и серьезнее.

Когда Людмила Федоровна кончила, Анна Сергеевна еще раз прошлась по комнате и вдруг спросила, остановившись прямо перед Катей и глядя на нее сквозь очки усталыми и как будто чуть-чуть улыбающимися глазами:

– Ну, как же ты решила, Катя? Пойдешь завтра к Надежде Ивановне отказываться или нет?

– Нет, – почти шепотом ответила Катя. – Я еще попробую… Главное, себя надо хорошенько в руки взять.

– Конечно, это главное и есть, – сказала Анна Сергеевна.

Катя поднялась с места:

– Ну, я пойду. Так не забудьте, пожалуйста, Анна Сергеевна и Людмила Федоровна: послезавтра – ровно в семь.

– Ровно в семь, – повторила Людмила Федоровна. – В девятнадцать ноль-ноль.

Сбегая вниз по ступенькам, Катя думала о своих учительницах:

«Какие они разные и все-таки похожие чем-то… А только чем? Чем?»

Конечно, ни характером, ни наружностью учительницы не были похожи друг на друга. Рядом с Людмилой Федоровной Анна Сергеевна казалась еще старше, серьезнее, строже. А все-таки они и в самом деле были чем-то похожи друг на друга.

Катя взглянула на большие круглые часы, висевшие на углу, и пошла еще быстрее. Сегодня папа обещал прийти с работы пораньше, пока дети не спят, и Кате захотелось поскорее обо всем рассказать и ему, и маме, и всем.

«Вот удивительно! – думала Катя. – Анна Сергеевна учила Людмилу Федоровну! Интересно, строгая была тогда Анна Сергеевна? Боялась ее Людмила Федоровна? Нет, наверно, не очень – ведь Анна Сергеевна тогда молодая была. А молодых всегда меньше боятся, они не бывают очень строгими… Подумать только, как давно Анна Сергеевна учит!..»

Катя подошла к своей школе. Школа вся светилась, словно была сделана из стекла. На освещенном снегу, под окнами, длинными полосами ложились тени оконных рам.

Катя всей грудью вдохнула острый морозный воздух и побежала домой.