Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

В вагоне поезда

Поезд стоял у перрона. Увидя стайку школьниц, проводница приветливо крикнула им с площадки одного из вагонов:

– А ну-ка, дочки, заходите!

Она была одета в черную шинель с медными пуговицами, из кармана у нее торчал желтый флажок.

– С Новым годом вас! – приветливо сказала она, сойдя на платформу.

– С Новым годом! – ответили девочки хором и одна за другой быстро вскарабкались по крутым, узеньким ступенькам.

Вагон и в самом деле оказался такой, какие бывают в поездах дальнего следования – со спущенными верхними полками, со столиками возле окон и занавесками. Сквозь двойные стекла виднелся другой поезд, но не паровой, а электрический – с широкими окнами и целой сетью проводов над крышами.

В вагоне было как-то по-домашнему тепло. Анна Сергеевна велела девочкам раздеться, а шубки, платки и шапки повесить над скамейками возле окон.

Вокруг было совсем свободно. Все скамейки оказались пустыми. Видно, в это раннее новогоднее утро мало нашлось охотников путешествовать.

Настя пристроилась у столика, и сейчас же на нем оказалась вышитая салфетка, а у Насти в руках – вязанье и крючок.

Катя села у окна с другой стороны, напротив Насти. Рядом с Катей примостилась Аня Лебедева.

Стелле Анна Сергеевна велела сесть подальше от окна и от дверей. Все девочки невольно переглянулись. А у Стеллы на лице появилось такое же, немножко обиженное, выражение, какое было у нее в школе перед самым отъездом.

– Эх, жалко, что совсем нет пассажиров! – сказала Ира Ладыгина. – Мы одни, и больше никого…

Но в эту самую минуту с площадки донеслись голоса, смех, и в вагон ввалилась целая ватага лыжников – парней и девушек, одетых в одинаковые теплые, мохнатые куртки и брюки. Лыжники расставили по стенкам вагона свои лыжи и палки и принялись рассаживаться, занимая все свободные места. Вагон сразу заполнился до того, что одному из лыжников даже не хватило места.

– Товарищи, – сказал он, оглядываясь вокруг. – А ведь мы, кажется, попали в детский вагон!

– Вот еще, «детский»! – обиделась Валя Ёлкина. – Они, наверно, думают, что мы первоклассницы.

– Да нет, какой же это детский вагон, – отозвался басом один из лыжников, сидевший на краешке скамьи у дверей. – Разве не видишь, что здесь старушки едут? А впрочем, садись ко мне на колени, сойдешь за ребеночка.

Со всех сторон так и посыпались шутки:

– Папаша, смотри, как бы сынок тебя не раздавил! Ребеночек крупный. Верных семьдесят два килограмма.

– Папаша, дай ребенку покурить, а то он заплачет.

– Дал бы, да вагон для некурящих.

Уже промелькнули мимо широкие окна стоявшей на соседнем пути электрички, и в вагоне стало светлее. А поезд, который должен был увезти из Москвы девочек с их учительницей и лыжников, казалось, и не думает двинуться в путь. И вдруг, совсем неожиданно, мимо окна медленно и плавно пошли назад отцепленные вагоны, низкие крыши, высокие трубы, кирпичные стены, дощатые заборы… Под вагоном с гулким рокотом уже начали свою работу колеса. Поезд ускорял ход, и все быстрее бежали в обратную сторону телеграфные столбы. Протянутые между ними провода были похожи на линеечки в школьной тетрадке. Расстояние между линеечками делалось то уже, то шире, линеечки то будто выпрямлялись, то становились волнистыми. Поезд шел все быстрее и быстрее.

Кто-то из лыжников затянул песню «Где ж вы, где ж вы, очи карие?», и в вагоне стало еще веселее.

А где-то далеко впереди гудел паровоз, и по этому доносившемуся издалека гудку чувствовалось, что впереди еще много, много вагонов.

Девочки то смотрели в окна, то снова оглядывались на веселых пассажиров. Даже Анна Сергеевна с интересом посматривала на этих здоровых, жизнерадостных парней и девушек и чуть заметно улыбалась. Может быть, ей вспомнились собственные студенческие годы…

Но особенно понравилась эта веселая, громкоголосая компания Ире Ладыгиной. Каждая шутка вызывала у нее настоящий восторг. Она даже подпрыгивала и хлопала в ладоши.

Из разговоров молодых людей нетрудно было догадаться, что они едут на лыжную вылазку в какое-то очень хорошее место, где есть и холмы и крутые обрывы.

– Вот бы и нам на вылазку! – с завистью сказала Ира, на всякий случай краешком глаза поглядывая, не слушает ли ее Анна Сергеевна. – А то собирались, собирались – и на тебе: собрались в детский дом. Это почти все равно что в школу.

– Ну и не ездила бы, если тебе неинтересно, – сказала Настя Егорова. – Никто тебя силком не тянул.

– Да я же не говорю, что неинтересно, а только на лыжной вылазке, конечно, веселее.

Ира отвернулась и прижалась лбом к стеклу.

А за окнами простирались снежные поля, мелькали дощатые высокие платформы дачных поселков. Но поезд, не обращая на них внимания, несся мимо, мимо, и опять за окнами вырастали то снежные насыпи, то белые березки с черными ветками, то молодые сосенки с топкими, словно покрасневшими от мороза и ветра стволами. Казалось, эти березки и сосенки только что выбежали к рельсам, чтобы посмотреть на проходящий мимо поезд.

Но вот поезд замедлил ход, лыжники, как по команде, вскочили и двинулись к дверям. И тут, неожиданно для всех, Ира Ладыгина накинула на плечи шубку и юркнула вслед за лыжниками на площадку вагона.

– Ира! – крикнула Анна Сергеевна. – Ладыгина! Ты куда ж это?

– Я сейчас, Анна Сергеевна! – донесся из-за дверей Ирин голос. – Только посмотрю, какая это станция…

Анна Сергеевна сразу поднялась, но Оля уже успела набросить на себя платок и кинулась вслед за Ирой. В эту минуту вагон дернуло, и поезд тронулся. Девочки кинулись к окнам. Вдоль станции, чернея на снегу, тянулась длинная вереница пассажиров.

Дверь с шумом открылась, и Оля вбежала обратно в вагон. Но Иры с ней не было.

– Где же она? – спросила Анна Сергеевна, и девочки увидели, как изменилась в лице их учительница.

– На площадке ее нет, – проговорила Оля, глядя на Анну Сергеевну круглыми от испуга глазами.

Все так и обмерли. Учительница нахмурилась.

– Вот что, – сказала она решительно. – Сидите спокойно на местах. Может быть, она в другом вагоне.

– А что, если она осталась на станции? – спросила Оля.

– Тогда придется заявить начальнику поезда, – ответила Анна Сергеевна каким-то не своим, глуховатым голосом и, кое-как накинув пальто, вышла из вагона.

Девочки остались одни с Олей.

– Неужели Ира и вправду сошла на станции? – спросила Катя, как будто Оля знала больше, чем она.

Оля только пожала плечами и вздохнула:

– Кто ее знает! Могла и сойти. От Ирки всего можно ждать…

– Нет, вряд ли она сошла, – рассудительно сказала Настя. – Если бы Ира вздумала сойти, она бы и платок надела и варежки взяла. А ведь она только на себя шубку набросила. Даже не в рукава надела, а так – на плечи накинула.

– Это, пожалуй, верно, – сказала Оля.

Все задумались.

– Ой, девочки, – грустно проговорила Аня, – я боюсь, что Ира все-таки осталась на станции…

– Да зачем же ей было оставаться? – спросила Валя.

– Конечно, незачем, – сказала Аня, – а просто из шалости. Спрыгнула на платформу, а поезд в это время и тронулся… Что-то она теперь будет делать? Билета у нее при себе нет, все билеты у Анны Сергеевны…

– Подумаешь, беда какая… – заметила Стелла. – Что она, маленькая? Имя и фамилию свою знает, адрес – тоже. Я это в три года уже назубок знала. Вернется домой – и все тут.

– Да ведь и денег-то у нее нет! – сказала Катя вспыхнув. – Как же она без денег доедет?

– Очень просто, – все так же спокойно и невозмутимо продолжала Стелла. – Может пойти к начальнику станции. Рассказать все…

– Да, «рассказать»! – оборвала ее Катя. – А если она уже плачет и даже слова не может выговорить? Что тогда?

– Тогда уж не знаю. – И Стелла отвернулась к окну.

А Валя вздохнула.

– Лыжники, наверно, давно ушли, – сказала она. – И осталась наша Ирка на станции одна. Одна-одинешенька… Сидит там, как дура, под часами и ревет.

Все испуганно посмотрели друг на друга и на Олю.

– Ну, отчаиваться еще рано, – сказала Оля, стараясь говорить спокойно. – Не пропадет.

Но Олины слова никого не успокоили. Легко сказать – «не пропадет», когда она уже пропала! Впрочем, видно, у самой Оли на душе не было спокойно. Она так и покачивалась из стороны в сторону, приложив руки к щекам, а Кате с Настей – тем и вовсе не сиделось на месте. Они то вскакивали, то садились снова.

Сначала все еще ждали, что дверь вот-вот откроется и в вагон как ни в чем не бывало войдет Ира… Но с каждой минутой эта надежда таяла, и теперь девочки поглядывали на плотно закрытую вагонную дверь, ожидая возвращения Анны Сергеевны. Какие-то вести она принесет?

– Ох, как ее долго нет! – вздохнула Валя. – Как ты думаешь, Олечка, почему?

– Наверно, к этому самому… ну, к начальнику поезда пошла, – ответила Оля, все еще качаясь на скамейке и держась за щеки, словно у нее болели зубы. Она в это время думала о том, что будет, если придется вернуться в Москву без Иры. Как сказать об этом Ириным родителям? Надежде Ивановне? Вере Александровне?

– А что же может сделать начальник? – спросила молчавшая до сих пор Нина Зеленова. – Ведь он в поезде, а Ирка наша на станции сидит.

– Может телеграмму дать. Или на ту станцию, где Ира осталась, позвонить, – ответила Оля, с трудом произнося слова.

– Да она, может быть, совсем и не там осталась, – сказала Валя и всхлипнула. – Мы же видели всех, кто вылез на той станции. Ирки там не было. Вдруг она пропадет совсем, – что мы тогда делать будем?

Девочки с ужасом посмотрели на Валю.

– Как это – «совсем пропадет»? – сказала Лена. – Не может она совсем пропасть. Помните, девочки, Анна Сергеевна говорила нам, что в Москве есть такой отдел… при милиции, – там разыскивают пропавших детей.

– Да, да, – подхватила Настя, – мы еще хотели разыскать того мальчика, про которого нам Катя рассказывала, – сына героя… Сережу Решетникова, что ли?

Всем стало еще грустнее. Каких-нибудь несколько минут назад Ира, веселая, бойкая Ира, сидела тут вместе со всеми, и вдруг она исчезла, и теперь надо думать о том, как бы разыскать ее через милицию…

Катя в сотый раз вскочила с места.

– Нет, девочки! – решительно заявила она, поглядев на приунывших подруг. – Мы ее найдем! Обязательно найдем! Сережа Решетников – это совсем другое дело. Он пропал уже давно, тогда еще война была. Тогда, может быть, разбомбило дом, где он жил. Или мало ли что… – Катя перевела дух и продолжала: – А Ира останется цела. Разве что страху натерпится или насморк схватит. А так – ничего особенного с ней не случится. Не может же она потеряться в дороге, как зонтик или рукавичка!

Катя говорила уверенно, стараясь успокоить не только подруг, но и себя самое, и все же тревога за Иру, помимо ее воли, все больше и больше росла в ней. Что-то сейчас делает эта глупая Ирка? Конечно, ей уже не до смеха и шалостей.

И Кате представилась маленькая, занесенная снегом дачная платформа. Под навесом на каком-то бочонке или ящике сидит Ира. Ветер взметает снежную крупу, посвистывает в щелях дощатого навеса. Ире холодно, страшно. Она кое-как натянула на свою рыженькую головку воротник шубки, засунула в рукава озябшие руки. А ее пушистый платок и шерстяные пестрые варежки едут без нее в теплом вагоне.

Катя взглянула на Ирин серенький мягкий платок, висящий у окна вагона. У платка тоже был какой-то грустный, осиротевший вид. А вот и корзиночка с едой, которую дала Ире на дорогу ее мама. Завтрак остался, а Иры нет. И едет себе завтрак все дальше и дальше…

У Кати к горлу подступил комок. На глаза навернулись слезы. Аня это заметила и, не сдерживаясь уже больше, закрыла лицо руками и заплакала. Глядя на Аню, залилась слезами и Валя.

– Знаете, девочки, – сказала Настя, тоже вытирая глаза ладонью, – уж лучше бы нам совсем не ехать на елку, а сойти на следующей станции и поехать обратно в Москву.

– Да, конечно, – согласилась Лена Ипполитова. – Мы же все равно не сможем веселиться.

И правда, девочкам было совсем не до веселья. Даже странно было вспомнить, что еще совсем недавно, в этом самом вагоне, все они были такие веселые и беззаботные.

А поезд, как нарочно, мчался теперь на всех парах. И чем дальше уходил он от той маленькой станции, где пропала Ира, тем больше становилась тревога. Вагон покачивало, и все в нем звенело – вентиляторы под потолком, матовые стеклянные шары ламп, оконные стекла и чья-то кружка на столе. То и дело по вагону быстро проходили продавцы в белых фартуках с плетеными корзинами, с голубыми сундучками и предлагали певуче, как ни в чем не бывало:

– Пирожки с вареньем! Кто желает?

– Сливочное мороженое в вафельных стаканчиках! Кто желает мороженого? Пожалуйста!

В другое время девочки, конечно, пожелали бы и пирожков с вареньем и мороженого, которое они с удовольствием съели бы вместе с вафельными стаканчиками. Но теперь им было совсем не до мороженого и даже не до завтраков, уложенных в чемоданчики и сумки. Вся радость поездки была испорчена, отравлена вконец! Катя даже невольно стала сердиться на Иру: ведь так было бы хорошо, если бы не она!

Наконец Анна Сергеевна вернулась – серьезная и озабоченная. Она даже как будто немного похудела за это время.

– Ну что, что?.. – бросились к ней девочки.

– Пока ее нет, – тихо сказала Анна Сергеевна. – Я заявила начальнику поезда. Будут искать. – И, не садясь, добавила коротко: – Скоро приедем. Соберите вещи.

Все молча начали собираться. Тихо, не говоря ни слова, разобрали платки и пальтишки и так же тихо помогли друг дружке одеться, закутаться, завязать узлы платков и шарфов. Под конец Оля сняла с крючка Ирин платок и, вздохнув, сложила его вместе с Ириными варежками. И вдруг вагонная дверь раздвинулась, и вошла проводница.

– Вот. Получайте, – сказала она, широко улыбаясь.

Из-за ее плеча, посмеиваясь, выглянула Ира Ладыгина. Все так и вскрикнули от неожиданности. Девочки бросились к Ире, стали обнимать, тормошить ее и наперебой расспрашивать, где она была и кто ее нашел.

– Мы тебя так жалели, так жалели! – говорила Аня. – Даже плакали! Думали, что ты со ступенек свалилась или на той станции осталась и замерзла там на платформе…

Но вид у Иры был совсем не такой, чтобы нужно было о ней плакать. Лицо у нее разрумянилось, и она не только не выглядела замерзшей, но видно было, что ей жарко, весело и она очень довольна собой.

– Да ну, рассказывай же скорей, где ты пропадала! – крикнула Оля.

Ира засмеялась.

– А я вовсе и не пропадала, – сказала она лукаво и поглядела на девочек. – Я просто пряталась.

Оля даже руками всплеснула:

– Пряталась? Зачем? От кого?

– Как это – от кого? От всех вас… – так же задорно ответила Ира. Она поглядела на серьезные лица вокруг и догадалась, что никому, кроме нее самой, эта затея не кажется забавной. – Я думала, вы меня будете искать и скоро найдете… – сказала она растерянно. – Я же была совсем рядом, в соседнем вагоне.

– В соседнем вагоне? И ты не видела, что Анна Сергеевна тебя ищет? – спросила Оля.

– Видела, – ответила Ира, – оттого и пряталась.

Все переглянулись.

– Я думала, всем будет очень смешно…

Тут на Иру так и посыпался град упреков. Особенно сердились на нее Аня и Валя – наверно, за то, что они столько из-за нее плакали. Обе они принялись так стыдить и упрекать ее, что Анна Сергеевна даже остановила их:

– Ну ладно, хватит. Ладыгина и сама уже, наверно, понимает, какую глупую шутку она затеяла. В другой раз мы ее с собой никуда не возьмем. А пока не будем с ней разговаривать.

Ира засопела, и глаза у нее наполнились слезами.

– Простите, Анна Сергеевна, – пробормотала она. – Я больше не буду!

Но Анна Сергеевна молчала. Оля молча протянула Ире ее вещи, а Валя все-таки не выдержала и спросила сердито:

– Где же ты там пряталась, глупая девчонка? (Она хотела сказать: «дура ты этакая», но при Анне Сергеевне не решилась.) Под лавкой, что ли?

– Нет, – ответила Ира и всхлипнула. – Там один дяденька большую шубу повесил у окошка, а сам заснул… Я и спряталась под эту шубу… то есть под эту доху… на меху.

– «Доху на меху», – передразнила ее Настя. – Постыдилась бы хоть рассказывать. Бессовестная!

А проводница подошла с веником – подметать пол – и, посмотрев на Иру, сказала:

– И какие еще есть озорницы несознательные! Вот погоди, – и она погрозила Ире веником, – доберусь я до тебя!

Девочки, конечно, поняли, что это не всерьез, но Ира на всякий случай отошла от строгой хозяйки вагона подальше.

Всю остальную дорогу никто с Ирой не разговаривал.

Она молча, с трудом глотая, съела свои бутерброды и, ни на кого не глядя, стала одеваться. Платок завязала так, что одна из ее коротеньких рыжих косичек вылезла наружу, но никто этого даже как будто и не заметил.

В вагон опять вошла проводница.

– Орехово! – деловитым, кондукторским голосом объявила она, а потом добавила шутливо: – Приехали с орехами. Будьте здоровы. А тебе, озорница, – обернулась она к Ире, – досталось бы от меня на орехи, кабы я была твоя учительница.

Анна Сергеевна слегка улыбнулась, и все построились друг за другом в проходе.

Ира хотела было протиснуться вперед, но Анна Сергеевна взяла ее крепко-накрепко за руку, как маленькую.

– Пойдешь со мной, – сказала она.

Ира густо покраснела, но руку не выдернула.

Замедляя ход, поезд подходил к станции.

Приехали!

Хоть и казалось, что в этом новогоднем поезде совсем немного пассажиров, но как только он остановился, из вагонов высыпало столько народу, что платформа сразу почернела.

Анна Сергеевна со своими ученицами тоже вышла из вагона.

– Погодите, девочки, – сказала она, – пускай сначала толпа схлынет. А то вас затолкают. И потом, я думаю, что нас кто-нибудь встречает, а в этой суматохе мы никого не найдем, да и нас не найдут.

И в самом деле, толпа скоро поредела, и тут девочки увидели длинную платформу, покрытую снегом, и одноэтажное вокзальное здание. Над платформой была укреплена большая стеклянная рама с отчетливой, видной издалека надписью: «Орехово».

Под часами, возле зала ожидания, стояла какая-то большая девочка в синем лыжном костюме, в ушастой мальчишечьей шапке и в мохнатых рукавицах. Девочка внимательно оглядывалась по сторонам, должно быть, кого-то поджидая.

– Ну, вот это – Машенька Дмитриева, – сказала Анна Сергеевна. – Пришла нас встречать.

В ту же самую секунду девочка заметила московских гостей и, махнув пушистой рукавицей, бросилась к ним.

– А я смотрю-смотрю, все проходят, а вас нет, – сказала она весело, поздоровавшись с Анной Сергеевной и по очереди пожимая всем девочкам руки своей крепкой, горячей рукой. – Идемте скорей, а то замерзнете. Сегодня мороз – просто жуть! Еще хорошо, что ветра нет.

– Ты одна? – спросила Анна Сергеевна.

– Нет, с Бульбой, то есть с Тарасовым Аликом, – поправилась Маша. – Он на площади дожидается. С санями. Есть у вас с собой какие-нибудь вещи?

– Да нет, какие там вещи, – сказала Анна Сергеевна. – Мы же к вам всего на денек.

– Всего на один день? Как жалко! Ну, идемте.

И Маша быстро зашагала к выходу, то и дело оборачиваясь через плечо. Девочки невольно прибавили шагу, чтобы не отставать от нее. Позади всех шла Анна Сергеевна, крепко держа за руку Иру. Вид у Иры был понурый и несчастный. Она никак не могла попасть в ногу с Анной Сергеевной и поэтому даже как будто слегка прихрамывала.

– Что, у этой девочки, наверно, нога болит? – негромко спросила Маша у Насти, которая шла в первой паре.

Настя переглянулась с Леной Ипполитовой и ответила, усмехнувшись:

– Да нет, ничего у нее не болит. Просто она у нас такая… особенная. Приходится водить ее за руку.

Маша с удивлением посмотрела на Настю, но расспрашивать не стала.

Тяжелая вокзальная дверь, поскрипывая, отворилась, и все вышли на площадь. Девочки невольно зажмурились – так ярко блестел на солнце свежий, еще недавно выпавший снег.

– А где этот ваш мальчик с саночками? – спросила Валя, оглядываясь по сторонам.

– Да вот же он!

В эту же минуту к широким ступеням вокзала лихо подкатили розвальни. Лошадью правил худенький мальчик в такой же шапке-ушанке, как у Маши, и в полушубке. Он на ходу соскочил с низких широких саней, устланных сеном и прикрытых толстыми байковыми одеялами.

– Тпру! Да стой же ты, – сказал он, прикручивая вожжи к передку. – Здравствуйте, тетя Аня!

– Здравствуй, Алик! Здравствуй, дружок! – Анна Сергеевна наклонилась к нему и поцеловала его. – Ну, как твои дела?

– Только по геометрии четыре, – ответил Алик, притаптывая снег большим валенком.

– Молодец. Это ты нас повезешь?

– Я.

– А не вывернешь?

– Что вы! Знаете, как наш конь меня слушается? Лучше, чем Семена Игнатьевича. Ну, устраивайтесь поудобнее. Маша, а ты как – с нами или на лыжах?

– На лыжах, – сказала Маша и вытащила откуда-то из-под байковых одеял длинные лыжи и палки с колесиками.

– Вот так саночки! – в восторге обежав розвальни кругом и усаживаясь на сено, сказала Валя Ёлкина. – Я думала – они какие-нибудь маленькие… ну, просто салазки. Без лошади. А это настоящие санищи! Скажи, Настя, ты когда-нибудь ездила на лошадях?

– Верхом не ездила, – сказала Настя, – а в санях и на телеге сколько раз. В колхозе.

– Ну а я только в такси каталась. Да еще на грузовике, когда на дачу ездили. А на лошади ни-когда!

– Я тоже не ездила, – тихо сказала Нина Зеленова.

– А у нас в лагере были две лошади, – сказала Катя: – Красавица и Тетка.

Все засмеялись.

– А вашу лошадку как зовут? – вежливо спросила Лена Ипполитова, внимательно, сквозь очки, оглядывая большую темно-гнедую лошадь, поседевшую от мороза.

– Грачик, – коротко ответил Алик. – Ну как, уселись?

Маша оглядела розвальни, кое-где подоткнула сено, прикрыла всем ноги одеялом.

– Удобно? – спросила она. – Можно трогать?

– Нет, мне неудобно, – сказала Стелла. – Кто-то сел мне на ногу.

– Кто?

– Не знаю. Кажется, Аня Лебедева.

– Вот и неправда! – обиделась Аня. – Это ты меня все время в бок толкаешь.

Алик обернулся. Видно было, что ему немножко смешно, но из вежливости он сдерживает улыбку.

– Перестаньте спорить, – тихонько сказала Оля. – Давайте я сяду между вами. Стелла, убери, пожалуйста, ноги.

– Да! Конечно, я всегда всем мешаю, – сказала Стелла, но все-таки поджала под себя ноги.

– Ну теперь наконец все в порядке? – спросила Анна Сергеевна. – Можно ехать?

– Анна Сергеевна, – робко сказала Ира, – а мне нельзя сесть вперед, поближе к лошади? Я ведь даже править немножко умею.

– Где же ты этому научилась? – недоверчиво спросила Настя.

– А в зоопарке. Я в прошлом году каждое воскресенье на пони каталась. И на осле иногда.

– Не выдумывай, пожалуйста! – сердито оборвала ее Стелла. – «Каждое воскресенье»! Скажет тоже…

– И ведь это тебе не пони, – рассудительно добавила Лена. – Это большая лошадь!

– Совершенно верно, – подтвердила Анна Сергеевна, чуть заметно улыбаясь, – большая лошадь. Ну, Алик, едем, а то мы никогда не доберемся до дому. А где же Маша?

– Она вперед побежала, – сказал Алик. – Боковыми улицами. Раньше нас дома будет – вот увидите. Она здорово бегает! Но-о, трогай! – Алик покрутил в воздухе вожжами.

Грачик дернул сани и пошел крупной рысью.

С жадным любопытством оглядывалась Катя по сторонам. Она сейчас чувствовала себя настоящей путешественницей – так интересно ей было ехать по новому, незнакомому городу. По сторонам мелькали старые дома – кирпичные и деревянные, и новые, бетонные, с широкими окнами. Вдоль тротуаров тянулись тополя, липы, белые от мороза, там и тут стояли деревянные скамейки со спинками. Улица то суживалась, то снова расширялась, и тогда она становилась светлой и просторной.

В этот день движение было не очень большое. Но все-таки иногда легковые и грузовые машины обгоняли Грачика. Должно быть, он привык к ним и не обращал на них внимания, только иной раз начинал чаще перебирать ушами.

– Все-таки немножко боится, – сказала Ира.

– Да нет, не боится, – ответил Алик. – Машинами его не удивишь. Он – городской конь. Вот только к автобусам еще не совсем привык. Их нам недавно Москва подарила.

– А это какая улица? – спросила Катя.

– Главная, Ленинская, – отрывисто сказал Алик и почмокал губами: – Нн-о, птичка!

Это очень понравилось девочкам. Они стали повторять наперебой:

– Птичка! Вот так птичка!

– А что же вы удивляетесь? – спросила Анна Сергеевна. – Конечно, птичка, если назвали Грачиком.

Будто услышав свое имя, Грачик слегка повернул голову, тряхнул гривой и побежал быстрее.

– Вот это наш горсовет, – объяснил Алик, показывая на темно-красное с белым здание.

– Немножко похож на наш Моссовет, – сказала Катя.

Алик кивнул головой:

– Это все говорят.

– И кинотеатр у вас такой же, как у нас на Арбате, – сказала Аня. – «Художественный». Я прочитала название.

Девочкам было занятно и весело замечать все, что в Орехове похоже на Москву, и так же интересно замечать все, что не похоже.

– У нас дома гораздо выше. И магазины больше.

– А витрины похожие. Вон Дед Мороз – совсем как у нас.

– И картина перед кино – точь-в-точь такая же, как в Москве.

– И машины такие же: «Победа», «Москвич».

– А вот троллейбусов нет…

– А что это за памятник мы проехали? Вон там – за углом? Какой-то человек со знаменем. Кому это?

– Петру Моисеенко, – сказал Алик, поглядывая на девочек через плечо. – Это он устроил первую стачку на морозовской фабрике. Место это так и называется – «Двор стачки». А вон там, напротив, – наш Дом пионеров.

Девочки оглянулись и увидели гипсовые фигуры пионера и пионерки, стоящие у подъезда одноэтажного особняка.

– Ну, теперь не пугайтесь, – сказал Алик, – я сверну в переулок, и мы так помчимся, что только держись!

– Осторожнее, Алик, – сказала Анна Сергеевна озабоченно.

– Не бойтесь, тетя Аня. Там никаких ухабов нет. А если даже и выверну, – прибавил он усмехаясь, – так в снегу мягко!

Он лукаво посмотрел на девочек и опять взмахнул вожжами. Девочки невольно ухватились друг за дружку, и все разом подпрыгнули на повороте. Теперь перед ними открылась неширокая улица с высокими сугробами. Деревянные дома с белыми пышными шапками на крышах казались какими-то особенно уютными. Поднимаясь над кирпичными трубами, вился штопором, совсем как на детских рисунках, легкий дымок. Из-за заборов деревья протягивали свои ветви, отяжелевшие от снега.

– Ой, как тут хорошо! – задумчиво сказала Нина Зеленова.

– И как тихо, – добавила Лена. – Совсем народу нет. Только вон там впереди какой-то лыжник бежит.

– Да это же Маша, – сказал Алик. – Она раза три дорогу срезала, вот и обогнала нас. Ну, ничего, теперь мы ей покажем!

Он прикрикнул на Грачика, и тот послушно побежал еще быстрее. Замелькали заборы, дома, и вот уже розвальни поравнялись с лыжницей, бегущей по дороге ровным, широким шагом.

– Подсадить, Машук? – крикнул Алик, слегка привстав с места.

– Езжай, езжай, гостей заморозишь! – ответила на бегу Маша.

И розвальни пронеслись мимо. Еще поворот, спуск с одной горки, подъем на другую – и опять длинная улица, вся белая от снега.

– Мне кажется, я могла бы ехать так целый год, – мечтательно проговорила Катя. – До того хорошо!..

– Приехали! – сказал Алик и, натянув вожжи, остановил Грачика.

Расчищенная дорожка вела между снежными сугробами к самому крыльцу двухэтажного бревенчатого дома. Не успела Анна Сергеевна позвонить, как дверь открылась. Должно быть, кто-то уже заметил гостей из окна. Навстречу приезжим так и пахнуло домашним теплом.