Текст книги "Цвет дали"

– Возможно, Иирин и не очень умна, но она и не глупа, – сказала Анито. – Она учится быстро и хорошо, особенно если ей дают задания, которые ей по силам.

Ини протянул корзину, которую принес с собой.

– Мы принесли вам парочку оолоо и немного корней арики из хранилища. – Может, это поможет Иирин выздороветь поскорее.

Ясно, это был жест мира, к тому же весьма щедрый жест. Корни арики в это время года – редкостное лакомство. Их начнут собирать только через шесть месяцев. Наверняка – последние из запаса. Анито очень обрадовалась и оолоо – в Нармоломе они охраняются вот уже несколько лет, а она просто обожала эту дичь.

– Благодарю вас за этот дар, – сказал Укатонен, принимая корзину. – Мы собирались поесть. Не присоединитесь ли вы к нам?

Не часто выпадает такая честь – поесть с энкаром в частной обстановке. Обычно подобная привилегия – удел главных старейшин да ближайших личных друзей. Поэтому приглашение было с радостью принято. Анито беспокоилась, что еды может не хватить, но Укатонен вынул со дна своего мешка кое-какие хранившиеся там вкусности, а Сорито и другие захватили с собой мед, фрукты и рыбу. Они хорошо поели, и вечер прошел оживленно.

– Мне будет неприятно, – сказал Укатонен, прибегнув к самым печальным тонам, – сообщить Лалито, что Иирин завтра будет не в состоянии выйти на работу. Ей это может не понравиться. Я надеюсь, что она не станет задерживать нас тут из-за этого. Анито надо возвратиться в свою деревню до начала паводков. Так что нам следует поторопиться. В их деревне нет старейшины, и Анито просила меня помочь им решить, кто должен занять это место.

На груди гостей выразилось сочувствие.

– Кое-кто из старейшин недоволен этой гонкой, – сказала Сорито. – Сегодня деревня потеряла лицо. Они полагают, Лалито действовала не слишком мудро.

– А она уже давно главная? – спросил Укатонен, прожевывая кусочек рыбы.

– Только пять сезонов, – ответила Сорито.

– Должно быть, ей нелегко, – задумчиво сказала Анито. – Так много серьезных происшествий сразу после избрания. Мой ситик был главным старейшиной в Нармоломе. Трудная задача привести в гармонию столько конфликтных ситуаций.

– Научится, я уверен, – сказал Укатонен. – Батонен выбрал Лалито, а его выбор всегда хорош. Такие несчастья были бы тяжелы и для лучших старейшин. Однако Лалито не может привести Лайнан в гармонию одна. Старейшинам не следует соглашаться с ней, когда она ошибается, но нужно ее поддерживать, когда она права.

Арато и Сорито высказали полное согласие с такой точкой зрения.

– Мы постараемся, эн, – добавила Сорито.

– Спасибо, кене, – ответил Укатонен. Он встал. – Ваши бейми, как мне кажется, устали. – И он указал подбородком на Ини, который уже несколько раз клюнул носом.

Старейшины и их бейми распрощались и ушли. Как только они вышли, Укатонен откинулся к стене и закрыл глаза. Анито удивилась, каким усталым и измученным он выглядел.

– Ладно, – сказал он. – В этот вечер мы неплохо поработали. Думаю, завтра все будет легче.

– Ты выглядишь усталым, эн. Может, я могу помочь?

Укатонен высветил отрицание.

– Очень уж долог для меня этот месяц. И для меня, и для Иирин. Буду только рад, когда он кончится. – Укатонен медленно встал на ноги. – Сегодня надо выспаться получше.

И зарылся в свою подстилку. Анито еще посидела, глядя на спящих Укатонена и Иирин. Она тоже устала. Как будет хорошо, когда они окажутся на пути домой. Нармолом, подумала она, представив в уме символ этого слова. Раньше все, что она знала и любила, было сосредоточено там. Теперь она повидала свет, и деревня кажется ей меньше, но все равно все любимое – там. Почти все. А здесь – Укатонен, такой похожий на Илто. Как хорошо быть рядом с кем-то, у кого можно учиться. Надо обязательно иметь кого-то, на кого можно опереться в годы трудного перехода к зрелости.

Анито залезла в постель. Так и заснула, думая о доме.

Джуна проснулась на своей постели из листьев. Она слабо шевельнулась и тут же зажмурилась от боли в спине и в плечах; на память пришло состязание. Выиграла ли она его? Медленно, морщась от боли, села. В комнате никого. Она разыскала свою ночную корзину с землей и воспользовалась ею, радуясь редко выпадавшей ей возможности облегчиться без присутствия посторонних. Взяла кувшин с водой, напилась и умылась. Выяснив у компьютера время, поняла, что проспала шестнадцать часов. Неудивительно, что кишки прямо пищат от голода; ведь вчера она ничего не ела, кроме кашицы из кайю.

Вернулись Укатонен с Анито, неся сумки с едой.

– Как чувствуешь себя сегодня? – спросила Анито, положив сумки и приступая к осмотру Джуны.

– Болит. Я победила?

Мягкий тон улыбки выступил на теле аборигенки.

– Да, на три с половиной ладони. А накопала ты вдвое больше их; замерялась же только длина.

– Что думают деревенские?

– Удивлены, зачем так старалась. Никто из них не стал бы так выкладываться, чтобы выиграть гонку. Ты же вчера чуть не умерла.

Укатонен прикоснулся к руке Джуны.

– Анито чуть сама не заболела, стараясь вылечить тебя.

Джуна удивленно взглянула на Анито.

– Я не знала, что вы болеете от врачевания. Ужасно сожалею. Простите мое невежество.

Глубину удивления Анито выразила окраска цвета фуксина.

– Ты не знала?

– Мои люди не сливаются. Как я могу понять слияние? Я не делала его раньше.

– Один старейшина умер, спасая твою жизнь, – сказала Анито. – А мой ситик Илто заболел, пытаясь тебя излечить.

Джуна переводила взгляд с Укатонена на Анито, пораженная тем, как дорого обошлась ее жизнь этим людям. Она вспомнила худого и хрупкого Илто. Она – причина его болезни, она – причина смерти другого старейшины. И все-таки деревня отнеслась к ней с такой добротой. Анито же несколько раз спасала ее жизнь.

– Почему? – спросила она, борясь со слезами стыда и сожаления. – Почему вы так добры ко мне после того горя, которое я вам доставила?

Анито мягко дотронулась до ее руки.

– Ты была новая, совсем другая. Мой ситик знал, что, спасая тебя, он может умереть. Тем более что время его смерти приближалось. Он выбрал твое спасение, хотя это привело его к болезни. Он хотел сделать большое дело до смерти. Ты поняла?

– Не все, но кое-что поняла. Ты на меня сердишься? – спросила Джуна.

– Сердилась, – сказала Анито, став темно-серой, когда печаль снова нахлынула на нее.

Джуна дотронулась до ее руки. Туземка подняла глаза.

– Я поняла. Если б это была я, я бы тоже рассердилась. Пожалуйста, скажи мне, что я могу сделать, чтобы стало лучше?

Анито покачала головой.

– Значит, не понимаешь. Это было. Больше я не сержусь.

– Теперь и я понимаю. И не забуду, – ответила Джуна. – Спасибо тебе.

Укатонен тоже коснулся руки Джуны и протянул ей большой красный и очень мягкий плод.

– Тебе надо есть побольше, – сказал он.

Джуна проткнула тонкую кожицу плода и выпила желеобразную мякоть. Сок побежал по ее подбородку. Она высосала сладость из семян, а затем облизала внутреннюю поверхность несъедобной кожицы. С рябью смеха Укатонен бросил ей другой плод.

– Ешь – ты вчера работала слишком усердно, – сказала Анито, протягивая свернутый лист, где лежали мелкие кусочки сырого мяса, смешанного с какой-то клейкой кашицей. Несмотря на довольно противный вид, блюдо было восхитительное. Потом ей протянули корзину, полную коричневых кожистых шариков диаметром сантиметра в три. Яйца. Укатонен взял одно, надорвал его когтем и выпил содержимое одним глотком. Другое яйцо протянул Джуне.

– Это Лалито прислала тебе их, – сказал Укатонен. – Они помогут тебе быстрее встать на ноги. И еще она сказала, что сегодня тебе работать не надо.

– Хорошо, – сказала Джуна, от радости окрасившись в лавандовый цвет.

Джуна рассматривала сырое яйцо, лежавшее у нее на ладони. Отказаться съесть нельзя. Это нанесет Лалито обиду. Джуна проделала в скорлупе небольшую дырку и выпила содержимое. В желтке оказалось что-то твердое. Ее зубы сомкнулись на твердом, что хрустнуло как хрящ, а во рту, когда она сделала глотательное движение, появился привкус крови. Значит, внутри был зародыш, подумала она, стараясь подавить приступ тошноты.

Вероятно, отвращение отразилось на ее коже, так как Анито наклонилась к ней, вся охристая от беспокойства.

– Ты в порядке?

Джуна кивнула.

– Мы не… – Она остановилась в поисках слова. – Мы не едим яиц с молодью внутри.

Уши Анито насторожились.

– Не едите? Но это же очень вкусно!

– А как вы находите яйца такой свежести? – полюбопытствовал Укатонен.

– Мы их не находим, мы их выращиваем, – ответила Джуна, воспользовавшись глагольной формой, которая применяется к выращиванию растений. Она не знала, есть ли у аборигенов термин, применяемый к выращиванию животных на пищу.

Укатонен поразился.

– Не понимаю. Яйца не растут на деревьях.

– Яйца от птиц, – согласилась Джуна. – Мы выращиваем птиц. Собираем яйца.

– Как это выращиваете птиц? – спросила Анито.

Джуна вспомнила куриную ферму на спутнике. Вспомнила толстоногих птиц, неуклюжих и медлительных в условиях повышенной силы тяжести, в которых их держали для получения твердой скорлупы и мясистых ляжек. Каждая птица сидела в отдельной проволочной клетке. Выглядели они ужасно некрасивыми в ярком свете вакуумных ламп. Она была на той ферме только раз во время школьной экскурсии. Потом ей целый месяц снились кошмары, в которых принимали участие эти куры.

Но как рассказать о куриной ферме аборигенам? Знают ли они, что такое клетка?

– Это вроде нейри. Вы выращиваете нейри в прудах. Мы выращиваем птиц в ящиках. Вы кормите нейри, мы кормим птиц. Вы едите нейри, мы едим птиц и их яйца. Понятно?

– Как птицы дышат в ящиках? Там плохой воздух.

– Делаем в ящике дырки. Он вот такой, – объяснила Джуна, взяв сумку для сбора еды, просунув пальцы в сетку и шевеля пальцами.

– Зачем не охотитесь на птиц? – спросила Анито.

– Выращивать проще, чем охотиться. У нас нет времени на охоту.

Уши обоих аборигенов насторожились, а сами они стали темно-пурпурного недоумевающего цвета.

– А что же делают твои люди? Почему не охотятся?

– Мы делаем предметы. Узнаем предметы, – ответила Джуна. – Играем. Она вспомнила радость, разделенную с Педрейгом, когда они хохотали над какой-то шуткой, а глаза их не могли оторваться друг от друга. Она отвернулась, отгоняя от себя внезапно нахлынувшее одиночество. «О Боже, – вдруг дошло до нее, – пять лет ни одного человеческого лица!»

Ласковая рука легла на плечо. Джуна взглянула в глаза Анито – тенду жалеет ее! – и с трудом сдержала поток слез.

– Мне не хватает моего народа, – сказала Джуна.

– Я понимаю. Я тоже давно не видела Нармолома. Мне тоже не хватает моих.

Укатонен тронул ее за плечо.

– Сегодня мы больше не говорить твой народ. Отдых. Ешь. Скоро возвращаемся в Нармолом.

К облегчению Анито, остаток месяца в Лайнане прошел быстро и без всяких неприятностей. Некоторые тенду, из тех, что пришли из соседних деревень полюбоваться на состязание, остались помочь подготовить почву и завершить посадки на последних участках сожженного леса.

Резко изменилось отношение деревенских к Иирин. Ее культиватор произвел на всех сильнейшее впечатление – гораздо большее, чем ее упорное стремление к победе. Презрение и гнев уступили место любопытству.

Они пристально наблюдали за Иирин, широко растопыривали уши, обменивались цветными репликами. Ини и Эхна поздравили ее с победой. После этого некоторые бейми – самые смелые и молодые – стали приходить к ней, чтобы поболтать.

Все свободное время Иирин теперь проводила с бейми, показывала им свой говорящий камень и пополняла запас слов. Старейшины наблюдали с интересом, но держались в стороне, боясь потерять лицо.

Последние дни в Лайнане прошли так приятно, что Анито даже огорчилась, когда пришло время прощального праздника. Несмотря на оскудение их земли, деревня Лайнан сумела дать весьма приличный пир. Было много свежей морской рыбы, меда, фруктов, соленых овощей, поданных вместе с проросшими семенами паммана, а также бибби и килтана. Некоторых фруктов Анито раньше не видела. Лалито подарила ей семена для Нармолома, вместе с инструкцией, как их выращивать.

Когда кончилось пиршество, наступило время долгих речей. Лалито расхваливала Укатонена и Анито. Даже для Иирин у нее нашлось несколько добрых слов. Затем по очереди стали выступать старейшины, произнося сходные торжественные речи. Арато и Сорито были единственными старейшинами, упомянувшими об Иирин, о ее силе и упорстве. Вышел и старший из бейми, который подарил очень красивые охотничьи сумки Анито и Укатонену. Анито окрасилась в цвет ностальгии, вспомнив, как она выполняла ту же роль в Нармоломе, даря подарки гостям.

От старейшин Анито получила толстый сверток йаррама, сетку замечательного плетения, две большие закрытые фляжки с морской солью и несколько меньших с засоленными фруктами. Укатонену подарили набор тростниковых духовых трубок, уложенных в бамбуковый чехол, футляр со стрелками, оперенными птичьими перьями, и фляжку с семенами, собранными с самых лучших деревьев Лайнана.

Подарки получила и Иирин. Ини и Эхна дали ей большой красивый мешок для сбора еды, Арато – небольшую тыковку с морской солью, Сорито – небольшую охотничью сеть. А какой-то тинка, выскользнувший из толпы, подарил ей связку веревок и исчез прежде, чем Анито смогла сделать Иирин знак, чтобы та отказалась от подарка. Ведь это был знак ухаживания. Приняв его, Иирин как бы выказала желание принять ухаживание тинки, который сплел эту веревку.

Возмущение пробежало по спине Анито. Надо было предупредить Иирин насчет подарков тинки. Обязательно надо было, но она только сейчас поняла, каким опасным может стать невежество Иирин. Хорошо еще, что они завтра утром уходят. Она сомневалась, чтобы тинка покинул привычную деревню и последовал бы за ними в джунгли. Бирюзовая рябь радости залила Анито. Завтра они отправятся в путь – домой!

12

Джуна шла сквозь влажный лес, ступая след в след за Укатоненом и Анито. На сердце было непривычно легко. Первый срок ее службы Лайнану прошел, и ей удалось значительно упрочить свое положение в глазах аборигенов. Следующий визит сюда должен быть куда более легким. Несмотря на перенесенные тяготы, Джуна радовалась, что тоже участвовала в восстановлении леса.

Ближе к полудню они остановились, чтобы отдохнуть на дереве, сплошь покрытом плодами. Джуна помогла собрать целую сумку этих фруктов, а потом они устроились перекусить возле толстого ствола. Фрукты были новые для Джуны – плод длинный, зеленый, с очень толстой и несъедобной кожурой. Внутри кожуры плод был мягок, мучнист и по вкусу напоминал банан в шоколаде, но с привкусом лимона.

Аборигены располагали невероятным разнообразием съедобных растений. Джуне чуть ли не на каждой трапезе попадались два-три новых вида. При видовом разнообразии тропического леса в этом в общем-то ничего удивительного не было. Теперь каждая трапеза для Джуны превращалась в развлечение. Вот и сейчас она наклонилась к Анито, чтобы спросить название этого фрукта, но, к ее удивлению, Анито вдруг сделала прыжок и скрылась в густом переплетении ветвей.

Раздался громкий треск веток и пронзительный визг, будто подрались две кошки. Затем из гущи листьев появилась Анито, тащившая яростно сопротивляющегося тинку. Когда тот наконец понял, что попался, он прекратил сопротивление и покорно последовал за Анито к тому месту, где сидели Джуна и Укатонен. Когда они подошли к Джуне, тинка запустил руку в свою сумку и вытащил оттуда туго скатанную охотничью сетку. Он только сделал движение, чтобы вручить ее Джуне, как Анито схватила его за руку и оттащила от Джуны.

– Нет! – воскликнула Анито, вся багровая от гнева, и обрушила на тинку яростную тираду, причем говорила так быстро, что Джуна не смогла уследить за смыслом. Видимо, Анито запрещала тинке что-то делать, но что именно – Джуна так и не поняла. Затем Анито сделала жест в сторону Лайнана и приказала тинке вернуться туда. Тот повернулся и с надеждой поглядел на Джуну. Видимо, он чего-то ждал от нее.

– Подожди, – сказала Джуна. – Чего он хочет?

– Он хочет быть твоим бейми. А такого быть не может, – вмешался Укатонен. Джуна с недоумением посмотрела на тинку. Бейми – термин, которым старейшины называли своих учеников. Ее гипотеза, что тинки – просто другой вид, не оправдалась. А теперь этот тинка хотел, чтобы Джуна усыновила его. Это явно было дикостью.

– Нет, – сказала она тинке. – Ты не можешь быть моим бейми. Возвращайся в Лайнан. Мне очень жаль.

Уши тинки растопырились при словах Джуны, но тут Анито снова приказала ему уходить, блеснув яркими гневными тонами. Тинка сунул сетку в мешок, бросил последний взгляд на Джуну и пустился в сторону Лайнана.

– Что с ним будет? – спросила Джуна у Анито, когда тинка исчез среди деревьев.

– Вернется в деревню. Если никто не возьмет его в бейми, он умрет. – Увидев, как Джуна окрашивается в цвет тревоги, Анито добавила: – Не скоро. Через несколько лет. Такая судьба у тинки.

– А кто-нибудь возьмет его в бейми! – спросила Джуна, очень сожалея, что так плохо владеет еще языком.

– Вероятно, нет. Старейшины Лайнана теперь в течение нескольких лет не смогут брать новых бейми. Он пошел за тобой потому, что знает об этом и пришел в отчаяние. Молодые тинки еще могут надеяться, что найдут себе место в другой деревне, а этот уже слишком взрослый, чтобы рассчитывать на такую удачу.

Джуна все еще смотрела вслед тинке. Острое, как клинок, чувство вины пронзило ее.

– Значит, этот тинка умрет? – спросила она с тоской.

Укатонен коснулся ее плеча.

– Большинство тинок не становятся бейми. Если б все тинки становились бейми, то на земле не осталось бы ничего, кроме них. Джунгли были бы съедены без остатка. Только лучшие тинки делаются бейми. Поняла?

Джуна доела остаток плода. Теперь ее уже больше не интересовало, как его называют тенду. Ее радостное настроение улетучилось. Она оказалась одна на планете, битком набитой аборигенами, обрекавшими своих детей на смерть, если те были недостаточно хороши.

Нет, сказала она себе, пока они шли через джунгли, нельзя вот так легко осуждать аборигенов. И все же в глубине души она считала несправедливым, что туземцы дают своей молоди гибнуть. Наверняка ведь существует какой-то альтернативный путь? Может быть, экспедиция сможет им чем-то помочь? Она покачала головой, стараясь отогнать эти мысли. Вмешательство в культуру инопланетян запрещалось правилами Контакта.

И все же она обрадовалась, когда за завтраком Укатонен заметил, что тинка все еще идет за ними. Укатонен снова приказал молодому аборигену уйти и даже погнался за ним по нескольким деревьям, чтобы убедиться, что тот выполнил его распоряжение. Анито и Укатонен подшучивали над необыкновенной настойчивостью тинки. Джуна отвернулась, сердясь, что они смеются над тем, что для тинки было вопросом жизни или смерти.

– Что-нибудь не так? – коснулась Анито ее руки.

– Тинка умрет, а ты смеешься над ним, – сказала Джуна. – Тинке не до смеха.

– Все мы рано или поздно умрем, это неизбежно. Кроме того, он всего лишь тинка, – ответила Анито. – Он не личность. По-своему он был счастлив. Имел убежище в деревне. Если этот не вернется поскорее, его место займет какой-нибудь другой. Если так случится, этому придется жить в джунглях, пока его не съест хищник. Это глупый тинка. Ему не стать бейми. Перестань о нем беспокоиться. Он того не стоит.

– Но это нехорошо! – воскликнула Джуна, не в силах больше сдерживать гнев. – Зачем давать тинкам умирать? Почему не иметь меньше потомков? Тогда тинки не умирали бы.

– Но что бы мы тогда стали есть? – спросила Анито. – Если б у нас было меньше молоди, то и деревни стали бы меньше. Мы же не можем поддерживать существование деревень, не поедая свою молодь.

Джуна стала бежевой от отвращения.

– Вы едите свою молодь? – воскликнула она с ужасом.

– Конечно. И ты тоже ела нейри вместе с нами.

Джуна припомнила, как помогала разделывать огромных головастиков, которых аборигены разводили в прудах на дне дуплистых деревьев, вспомнила слегка похожий на сыр вкус их сырого мяса и только теперь поняла, что ела.

– О мой Бог! – Внезапно невероятно яркое видение ребенка, разделанного, как козленок, возникло в ее воображении. Она вспомнила и своего братишку, чьи крошечные пальчики цеплялись за ее руку, когда мать учила ее менять пеленки малышу. Тенду едят своих детей! Содержимое желудка поднялось к горлу и полетело с ветки прямо на землю. Укатонен коснулся ее плеча.

– Тебе плохо? – спросил он с беспокойством.

– Я ела детей! – громко выкрикнула Джуна. – Что же вы за люди! – Она повернулась и слепо бросилась в густую крону.

Джуна рвалась сквозь листву, пока ее нога не поскользнулась на мокрой ветке и она не повисла на одной руке над сорокаметровой пропастью. Только когда она подтянулась и уселась на ветке, Джуна смогла оглядеться. Где-то вдали перекликались какие-то животные. Сквозь путаницу ветвей сверху, шурша, падал лист, неспешно опускавшийся к земле. Джуна была одна-одинешенька.

«Что же дальше?» – подумала она. Она не знала, где находится, не знала, как вернуться к Укатонену и Анито. Она оглядела буйство листвы, с которой капала роса, и вдруг почувствовала стыд за реакцию своего организма. Но тут же видение освежеванного ребенка снова встало перед ее глазами, и она вздрогнула. Как тенду могли делать такое?!

И опять покачала головой. Она позволила себе забыть, что тенду – аборигены, что у них своя, чуждая ей культура. Она же биолог, она может назвать десяток примеров каннибализма, бытующего в природе. Надо принимать их такими, каковы они есть, какими бы ужасными и жестокими ни представлялись ей их обычаи.

Головастики – совсем не то, что человеческие дети, напомнила она себе. Они, надо думать, нисколько не разумнее обычных головастиков. С биологической точки зрения аборигены невероятно интересны. Никто и предположить не мог существования разумных видов, чьи способы размножения были бы столь же расточительны и безлики, как у устриц. Людям из Отдела Контакта с инопланетянами придется отказаться от уймы нынешних теорий культурного развития и начать заново.

Когда же у этих аборигенов зарождается разум? Надо будет порасспросить Укатонена и Анито, каковы их самые ранние воспоминания… Разумеется, если они когда-нибудь отыщут ее!

Джуна обвела взглядом кроны, разыскивая своих спутников, но не заметила и следа их. Она было подумала, не поискать ли ей пути назад самой, но тут же решила, что это только ухудшит дело. Ведь Укатонену и Анито куда легче отыскать ее, чем ей – их. Она взвесила в руке свою сумку для сбора еды. Пищи хватит и на сегодня, и на завтра. Кроме того, с ней компьютер. Она подождет тут до завтра. А если ее не найдут, пойдет к берегу и отдастся под сомнительное покровительство жителей Лайнана. Перспектива не слишком приятная, но все же лучше, чем заблудиться в джунглях.

Она нашла подходящее место и устроила из ветвей нехитрое гнездо. Затем взяла компьютер и принялась за работу. Углубившись в создание экспертной лингвистической системы, она обнаружила несколько интересных несоответствий грамматического характера. Вдруг шорох над головой Джуны заставил ее поднять глаза.

Это был все тот же тинка. Он прильнул к толстой ветви, наблюдая за ее работой.

– Уходи! – сказала она ему на языке кожи и одновременно сделала рукой прогоняющий жест. Тинка метнулся в гущу ветвей, оставив ее в одиночестве.

Джуна вздохнула, стряхнула дождевые капли с ресниц и снова огляделась. Где-то совсем близко кричала птица пууиит, жужжали насекомые, а незнакомая зверюга издавала душераздирающие вопли. Стайка ящериц объедала листья на соседнем дереве, а дождь равномерно барабанил по кронам. Джуна снова вздохнула, ощутив, какая она маленькая и одинокая в этой неизмеримой огромности леса.

– Черт! – пробормотала она, желая от всего сердца, чтобы Укатонен и Анито ее поскорее отыскали. Настроение работать пропало. Она выключила лингвистическую программу и вызвала запись своих любимых песен. И сама стала им подпевать. От долгого неупотребления ее голос стал хриплым и грубым. Аборигены считали голос Джуны либо неприятным, либо исключительно смешным, а потому она приобрела привычку молчать. Джуна закрыла глаза и вся отдалась музыке.

Песня кончилась. Джуна выключила музыку и попила воды, чтобы освежить охрипшее горло. Она не пела с той самой ночи, когда «Котани» ушла в гиперпространство. Да и одной Джуне не приходилось оставаться с тех пор. Каждую минуту – и во сне и наяву – она принуждена была проводить в компании тенду. Джуна включила еще одну песню – из самых любимых – старинный блюз. Сама-то она отнюдь не была одаренным певцом. Она обычно пела либо в собственной ванной, либо подпевала записям известных вокалистов. Но петь она любила, особенно если была одна.

Когда песня кончилась, Джуна открыла глаза и прямо перед собой увидела следившего за ней тинку – уши широко расставлены, голова повернута под углом, будто он с изумлением прислушивался к чему-то совершенно невероятному. При виде такого выражения Джуна громко расхохоталась, и ее смех стал еще громче, когда тинка в страхе бежал. Она подумала – а стоило ли ей отпугивать тинку, но потом решила, что пусть этим делом лучше занимаются Анито и Укатонен.

Она снова пустила музыку и пропела еще несколько песен, но после них ей снова захотелось пить.

Взглянув кругом, она увидела Укатонена и Анито, сидящих на той же ветке, где только что сидел тинка. Они рассматривали ее, насторожив уши, а их кожа от удивления и недоумения приобрела цвет фуксина.

Джуна выключила музыку и села, выражая позой свое раскаяние. Приятное времяпровождение кончилось, пора было приступать к работе. Надо думать, пройдет еще много времени, пока ей снова удастся побыть одной, когда она сможет вести себя, как обычное человеческое существо.

– У тебя что-нибудь болит? – спросила ее Анито. – Может, тебя полечить?

– Со мной все в порядке, – заверила ее Джуна.

– Тогда почему ты убежала? – спросил Укатонен.

Джуна покачала головой.

– Это трудно объяснить, эн, – сказала она вежливо. – Мой народ не ест свою молодь. Мы считаем это неправильным. Я была… – Она заколебалась, не зная, как продолжить и не находя слов для выражения обуревавших ее чувств. – Я думаю, я поняла, что ты чувствовал, глядя на лес, уничтоженный моими людьми. И мне тяжело принять то, что вы едите свою молодь. – Джуну опять затошнило, когда она подумала об этом. Анито и Укатонен вспрыгнули на ее ветку.

– Я думаю, мы не поняли друг друга, – сказал Укатонен. – Мы едим только головастиков, и то только тех, у кого нет передних ног. Как только вырастут передние лапы, их уже нельзя трогать.

– А что же с ними происходит потом? – спросила Джуна.

– В сезон наводнений они уплывают в джунгли. Те, что выживают, возвращаются к нам в виде тинок. Самых умных и самых лучших тинок старейшины отбирают и воспитывают как бейми. Затем бейми становятся старейшинами. Поняла?

– Думаю, да. Это очень отличается от того, как ведут себя мои люди со своей молодью. Мы редко за раз рожаем больше одного ребенка. Каждый из них поэтому нам дорог. Вот почему мне было так трудно принять, что вы… – Джуна замолчала, борясь с новым приливом тошноты, – едите своих.

– Мы едим только головастиков, – напомнил ей Укатонен. – А тинки и сами могут за себя постоять.

– Это тоже мне кажется неправильным. Мы заботимся о своих детях, пока они не становятся совсем взрослыми.

– Но у вас мало детей. А тинок много; даже за теми, которые живут в деревнях, и то не хватит времени ухаживать. Да это было бы и неправильно в отношении тех тинок, которые живут в лесу и ждут, когда же освободится для них место в дереве.

Джуна вздохнула. Этот разговор становился слишком трудным для понимания.

– Наши народы очень разные.

– Да, – согласился Укатонен, – очень.

Анито коснулась руки Укатонена.

– Нам пора двигаться, эн.

Укатонен высветил согласие.

– Мы поговорим обо всем этом как-нибудь потом.

Они подождали, пока Джуна собрала свои вещи, а затем втроем пустились в путь.

Тинка продолжал следовать за ними. На следующее утро, когда Джуна проснулась, она нашла у своих ног только что убитую ящерицу. Анито остановила ее, прежде чем она успела взять подарок.

– Это от тинки, – сказала Анито. – Если б ты приняла ящерицу, то только обнадежила бы его. – Она подняла ящерицу и перебросила ее через край гнезда. Они позавтракали оставшимся мясом и свежими фруктами, а затем двинулись в путь.

Примерно час спустя Анито поймала тинку. Укатонен опять приказал ему вернуться в деревню и отослал его туда с помощью крепкого подзатыльника.

И все равно тинка продолжал тащиться за ними. Анито и Укатонен швыряли в него гнилые фрукты и даже помет, но тинка отбегал подальше, чтобы оказаться вне досягаемости, и упорно шел по их следам. Наконец у них остался лишь один выход – мрачно сжать зубы и не обращать внимания. Борьба между упрямым тинкой и не менее упрямыми старейшинами была бы забавна, если б для тинки ставкой в ней не являлась его жизнь. Когда этот юнец пропадал из виду на день или около того, Джуна начинала тревожиться – не убил и не съел ли его какой-нибудь хищник. Теперь она уже не хотела, чтобы он повернул в Лайнан, и начала надеяться, что ему найдется место в деревне Анито. Не может же быть, что никто не пожалеет этого мрачного целеустремленного юнца и не возьмет его в ученики.

Однажды, когда Анито разделывала крупное, покрытое перьями животное, у которого голова напоминала голову оленя или другого травоядного жвачного, а ноги – птичьи лапы, Джуна спросила ее, не возьмет ли она тинку в ученики.

– Нет, я слишком молода, чтобы иметь бейми. Это было бы неправильно. Кроме того, я выбрала бы тинку из своей деревни.

– А как насчет других старейшин? Может, кто-нибудь захочет этого тинку!

Анито покачала головой.

– Вероятно, он даже на плотах не получит места. Его придется бросить, когда мы пойдем вниз по течению.

– Но он так смел, так решителен, – спорила Джуна, – наверняка это должно иметь значение.

– Он знал, как ничтожны его шансы, когда пошел за нами, – ответила Анито. – На такой риск идти глупо. Если он умрет, то сам будет виноват. Да и ты тоже – ведь это ты поощряла его пойти за нами.

Слова Анито больно укололи Джуну, и она отвернулась. Она была добра к тинке в Лайнане, она сделала глупейшую ошибку, принимая от него мелкие дары, так как видела в этом всего лишь ответную благожелательность. Невежество иногда хуже намеренной жестокости.

– Что же мне теперь делать? – спросила она.

– Не обращать внимания, как делала последнее время. Ничего другого сделать нельзя.

– А как насчет Укатонена? Он не возьмет тинку в ученики?

Уши Анито растопырились от удивления. Огоньки негодования ясно проступили на груди.