Текст книги "Тысяча и одна ночь"

«Слушаю и повинуюсь!» И когда вали вошёл к своей жене…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестьдесят четвёртая ночь

Когда же настала двести шестьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда вали вошёл к своей жене, она сказала ему все это, и он поклялся ей разводом, и тогда она позволила ему, и он провёл подле неё ночь, а когда наступило утро, вали омылся и, совершив утреннюю молитву, пришёл в тюрьму и сказал: «О Ахмед Камаким, о вор, раскаиваешься ли ты в том, что сделал?» – «Я раскаялся перед Аллахом и отступился и прошу сердцем и языком прощения у Аллаха», – ответил Ахмед. И вали выпустил его из тюрьмы и взял его с собой в диван, закованного в цепи.

И он подошёл к халифу и поцеловал перед ним землю, и халиф спросил: «О эмир Халид, чего ты просишь?» И вали поставил Ахмеда Камакима, который шёл в цепях, перед халифом, и халиф спросил: «О Камаким, ты до сих пор жив?» – «О повелитель правоверных, – ответил Ахмед, – жизнь несчастного медлительна»; и халиф молвил: «О эмир Халид, зачем ты его привёл сюда?» – «У него бедная, одинокая мать, у которой никого нет, кроме него, – ответил эмир, – и она пала ниц перед твоим рабом, чтобы он походатайствовал у тебя, о повелитель правоверных, и ты бы освободил от цепей её сына. Он раскается в том, что было, и ты сделаешь его начальником стражи, как прежде». – «Ты раскаялся в том, что было?» – спросил халиф Ахмеда Камакима; и тот ответил: «Я раскаялся перед Аллахом, о повелитель правоверных»; и тогда халиф велел привести кузнеца и расковать цепи Ахмеда на скамье обмывальщика.

Он сделал Ахмеда начальником стражи и наказал ему хорошо вести себя и поступать прямо, и Ахмед поцеловал халифу руки и вышел с одеждой начальника стражи, и про него прокричали о том, что он начальник. И он пробыл некоторое время в своей должности, а потом его мать пришла к жене вали, и та сказала ей: «Слава Аллаху, который освободил твоего сына из тюрьмы здоровым и благополучным! Почему же ты не говоришь ему, чтобы он что-нибудь устроил и привёл бы невольницу Ясмин к моему сыну Хабазламу Баззазе?» – «Я скажу ему», – ответила старуха и, уйдя от неё, пришла к своему сыну. И она нашла его пьяным и сказала: «О дитя моё, причина того, чтобы ты освободился из тюрьмы, только в жене вали, и она хочет от тебя, чтобы ты что-нибудь для неё устроил и убил бы Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата и привёл бы невольницу Ясмин к её сыну Хабазламу Баззазе».

«Это легче всего, что бывает, – ответил Ахмед. – Я обязательно устрою что-нибудь сегодня ночью».

А эта ночь была первой ночью месяца, и у халифа был обычай проводить её подле госпожи Зубейды[284]284
  Зубейда – одна из жён Харуна ар-Рашида.


[Закрыть] по случаю освобождения невольницы, или невольника, или чего-нибудь подобного этому, и ещё у халифа был обычай снимать царское платье и оставлять чётки и кортик и перстень власти и класть все это на престол в приёмной комнате.

А у халифа был золотой светильник с тремя драгоценными камнями, нанизанными на золотую цепочку, и этот светильник был халифу дорог. И халиф поставил евнухов сторожить одежду и светильник и остальные вещи и вошёл в комнату госпожи ЗуббядмА Ахмед Камаким-вор выждал, пока пришла полночь, и засияла звезда Канопус, и твари заснули, и творец опустил на них покрывало, а затем он обнажил меч и взял его в правую руку, а в левую взял крюк и, подойдя к приёмной комнате халифа, взял верёвочную лестницу, Закинул крюк на стену приёмной комнаты, взобрался по лестнице на крышу, и поднял подъёмную доску над комнатой, и спустился туда.

И он нашёл евнухов спящими и, одурманив их, взял одежду халифа, чётки, кортик, платок, перстень и светильник, на котором были камни, и вышел через то место, откуда вошёл, и отправился к дому Ала-ад-дина Абу-шШамата. А Ала-ад-дин в эту ночь был занят свадьбою с девушкой, и он вошёл к ней, и она ушла от него беременной.

И Ахмед Камаким-вор спустился в комнату Ала-ад-дина и, выломав мраморную доску в нижней части комнаты, выкопал под ней яму и положил туда часть вещей, а часть оставил у себя. Потом он заделал мраморную доску, как было, и вышел через то место, откуда вошёл, говоря про себя: «Я сяду и напьюсь, и поставлю светильник перед собой, и буду пить чашу при его свете».

И потом он отправился домой, а когда наступило утро, халиф вошёл в приёмную комнату и увидел, что евнухи одурманены, и разбудил их и протянул руку, но не нашёл ни одежды, ни перстня, ни чёток, ни кортика, ни платка, ни светильника.

И халиф разгневался из-за этого великим гневом и надел одежду ярости (а это была красная одежда), и сел в диване; и везирь подошёл и поцеловал перед ним землю и сказал: «Да избавит Аллах от зла повелителя правоверных!» И халиф воскликнул: «О везирь, зло велико». – «Что произошло?»

спросил везирь; и халиф рассказал ему обо всем, что случилось. И вдруг подъехал вали, и у его стремени был Ахмед Камаким-вор.

И вали нашёл халифа в великом гневе, а халиф, увидев вали, спросил его: «О эмир Халид, как дела в Багдаде?» – «Все благополучно и безопасно», – отвечал вали. «Ты лжёшь», – сказал халиф; и вали спросил: «Почему, о повелитель правоверных?» И халиф рассказал ему, что случилось, и молвил: «Ты обязан принести мне все Это!» – «О повелитель правоверных, – сказал вали, – червяки в уксусе оттуда происходят и там остаются и я чужой никак не может забраться в это место». – «Если ты не принесёшь мне эти вещи, я убью тебя», – сказал халиф; и вали молвил: «Прежде чем убивать меня, убей Ахмеда Камакима-вора, так как никто не знает воров и обманщиков, кроме начальника стражи».

И Ахмед Камаким поднялся и сказал халифу: «Заступись за меня перед вали, и я отвечаю тебе за того, кто украл, и буду выискивать его след, пока не узнаю, кто он. Но только дай мне двух судей и двух свидетелей: тот, кто сделал это дело, не боится ни тебя, ни вали, ни кого-нибудь другого». – «Тебе будет то, что ты просишь, – сказал халиф, – но только первый обыск будет в моем дворце, а потом во дворце везиря и во дворце главы шестидесяти». – «Ты прав, о повелитель правоверных, может быть окажется, что тот, кто сотворил эту проделку, воспитался во дворце повелителя правоверных или во дворце кого-нибудь из его приближённых», – сказал Ахмед Камаким. И халиф воскликнул: «Клянусь жизнью моей головы, всякий, у кого объявятся эти вещи, будет обязательно убит, хотя бы это был мой сын!»

И затем Ахмед Камаким взял то, что он хотел, и получил грамоту на право врываться в дома и обыскивать их.

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестьдесят пятая ночь

Когда же настала двести шестьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Ахмед Камаким взял то, что он хотел, и получил фирман на право врываться в дома и обыскивать их. И он пошёл, держа в руках трость, треть которой была из бронзы, треть из меди и треть из железа, и обыскал дворец халифа и дворец везиря Джафара и обходил дома царедворцев и привратников, пока не прошёл мимо дома Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата.

И, услышав шум перед домом, Ала-ад-дин поднялся от Ясмин, своей жены, и вышел, и, открыв ворота, увидел вали в большом смущении. «В чем дело, о эмир Халид?» – спросил он; вали рассказал ему все дело, и Ала-ад-дин сказал: «Входите в дом и обыщите его». Но вали воскликнул: «Прости, господин! Ты верный, и не бывать тому, чтобы верный оказался обманщиком». – «Обыскать мой дом необходимо», – сказал Ала-ад-дин. И вали вошёл с судьями и свидетелями, и тогда Ахмед Камаким пошёл в нижнюю часть комнаты и, подойдя к мраморной плите, под которой он зарыл вещи, нарочно опустил на плиту трость. И плита разбилась, и вдруг увидели, что под нею что-то светится, и начальник воскликнул: «Во имя Аллаха! Как захочет Аллах! По благословению нашего прихода, нам открылось сокровище. Вот я спущусь к этому кладу и посмотрю, что там есть».

И судья со свидетелями посмотрели в это место и нашли все вещи полностью и написали бумажку, в которой стояло, что они нашли вещи в доме Ала-ад-дина, и приложили к этой бумажке свою печать.

И Ала-ад-дина приказали схватить, и сняли у него с головы тюрбан, и все его имущество и достояние записали в опись, и Ахмед Камаким схватил невольницу Ясмин (а она была беременна от Ала-ад-дина) и отдал её своей матери и сказал: «Передай её Хатун, жене вали».

И старуха взяла Ясмин и привела её к жене вали. И когда Хабазлам Баззаза увидел её, к нему снова пришло здоровье, и он в тот же час и минуту встал и сильно обрадовался.

И он приблизился к девушке, но она вытащила из-за пояса кинжал и сказала: «Отдались от меня, или я тебя убью и убью себя!»

И мать его Хатун воскликнула: «О распутница, дай моему сыну достигнуть с тобою желаемого!» А Ясмин сказала: «О сука, какое вероучение позволяет женщине выйти замуж за двоих и кто допустит собак войти в жилище львов?»

И страсть юноши ещё увеличилась, и он так ослаб от любви и волнения, что расстался с едой и слёг на подушки; и тогда жена вали сказала Ясмин: «О распутница, как это ты заставляешь меня печалиться о моем сыне? Тебя непременно надо помучить, а что до Ала-ад-дина, то его обязательно повесят». – «Я умру и буду любить его», – воскликнула невольница. И тогда жена вали сняла с неё бывшие на ней драгоценности и шёлковые одежды и одела её в парусиновые штаны и волосяную рубашку и поселила на кухне, сделав её одной из девушек-прислужниц.

«В наказанье ты будешь колоть дрова, чистить овощи и подкладывать огонь под горшки», – сказала она; и Ясмин ответила: «Я согласна на всякую пытку и работу, но не согласна видеть твоего сына». И Аллах смягчил к вей сердца невольниц, и они стали исполнять за неё работу на кухне.

Вот что было с Ясмин. Что же касается Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, то его взяли с вещами халифа и повели, и вели до тех пор, пока не дошли с ним до дивана.

И халиф сидел на престоле и вдруг видит, что они ведут Ала-ад-дина, и с ним те вещи. «Где вы их нашли?» – спросил халиф; и ему сказали: «Посреди дома Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата».

И халиф пропитался гневом и взял вещи, но не нашёл среди них светильника. И он спросил: «О Ала-ад-дин, где светильник?» И Ала-ад-дин отвечал: «Я не крал, и не знаю, и не видел, и нет у меня об этом сведений». И халиф воскликнул: «Как, обманщик, я приближаю тебя к себе, а ты меня от себя отдаляешь, и я тебе доверяю, а ты меня обманываешь»? И затем он велел его повесить.

И вали вышел, а глашатай кричал об Ала-ад-дине: «Вот возмездие, и наименьшее возмездие, тем, кто обманывает прямоидущих халифов!» И люди собрались около виселицы.

Вот что было с Ала-ад-дином. Что же касается Ахмедаад-Данафа, старшего над Ала-ад-дином, то он сидел со своими приспешниками в саду; и пока они сидели, наслаждаясь и радуясь, вдруг вошёл к ним один человек – водонос из водоносов, которые в диване, и поцеловал Ахмеду-ад-Данафу руку и сказал: «О начальник Ахмед-ад-Данаф, ты сидишь и веселишься, а беда у тебя под ногами, но ты не знаешь, что произошло». – «В чем дело?» – спросил Ахмед-ад-Данаф; и водонос сказал: «Твоего сына по обету Аллаху, Ала-ад-дина, повели на виселицу». – «Какая будет у тебя хитрость, о Хасан Шуман?» – спросил Ахмед-ад-Данаф; и Хасан сказал: «Ала-ад-дин невиновен в этом деле, и это проделки какого-нибудь врага». – «Что, по-твоему, делать?» – спросил Ахмед-ад-Данаф. «Спасение его лежит на нас, если захочет владыка», – ответил Хасан; а затем Хасан Шуман пошёл в тюрьму и сказал тюремщику: «Выдай нам кого-нибудь, кто заслуживает смерти». И тюремщик выдал ему одного человека, более всех тварей похожего на Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, и Хасан закрыл ему голову, и Ахмед-ад-Данаф повёл его между собою и Али-Зейбаком, каирцем.

А Ала-ад-дина повели, чтобы повесить; и тут Ахмед-ад-Данаф подошёл к палачу и наступил ногою ему на ногу, и палач сказал ему: «Дай мне место, чтобы я мог сделать своё дело!»; а Ахмед-ад-Данаф молвил: «О проклятый, возьми этого человека и повесь его вместо Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата: он несправедливо обижен, и мы выкупим Исмаила барашком»[285]285
  Намёк на библейский рассказ о принесении в жертву Авраамом своего сына Исаака. Этот рассказ имеется и в Коране, но, по мусульманскому толкованию, в жертву был принесён не Исаак, а Исмаил – другой сын Авраама, которого отец «выкупил», зарезав барашка.


[Закрыть].

И палач взял того человека и повесил его вместо Алаад-дина, а потом Ахмед-ад-Данаф и Али-Зейбак, каирец, взяли Ала-ад-дина и отвели в комнату Ахмеда-ад-Данафа.

И когда они вошли, Ала-ад-дин сказал: «Да воздаст тебе Аллах благом, о старший!» И Ахмед спросил его: «О Ала-ад-дин, что это за дело ты сделал?..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестьдесят шестая ночь

Когда же настала двести шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Ахмед-ад-Данаф спросил Ала-ад-дина: «Что это за дело ты сделал? Аллах да помилует сказавшего: того, кто тебе доверился, не обманывай, даже если ты обманщик. Халиф дал тебе у себя власть и назвал тебя верным и надёжным, почему же ты поступаешь с ним так и берёшь его вещи?» – «Клянусь величайшим именем Аллаха, о старший» – воскликнул Ала-ад-дин, – это не моя проделка, и я в ней неповинен и не знаю, кто это сделал!» – «Это дело сделал не кто иной, как явный враг, – сказал Ахмед-ад-Данаф, – и кто это сделал, тому воздаётся за это. Но тебе, Ала-ад-дин, нельзя больше пребывать в Багдаде: с царями не враждуют, о дитя моё; и кого ищут цари – о, как долги для того тягостны!» – «Куда я пойду, о старший?» – спросил Ала-ад-дин; и Ахмед-ад-Данаф молвил: «Я доставлю тебя в аль-Искандарию[286]286
  Аль-Искандария – арабское название города Александрии в Египте.


[Закрыть] – это город благословенный, и подступы к нему зеленые, и жизнь там приятная». И Ала-ад-дин отвечал: «Слушаю и повинуюсь, о старший!» И тогда Ахмед-ад-Данаф сказал Хасану Шуману: «Будь настороже, и когда халиф спросит обо мне, скажи ему: он уехал объезжать земли».

После этого Ахмед взял Ала-ад-дина и вышел из Багдада, и они шли до тех пор, пока не достигли виноградников и садов. И они увидели двух евреев из откупщиков халифа, которые ехали верхом на мулах, и Ахмед-ад-Данаф сказал евреям: «Давайте плату за охрану». – «За что мы будем давать тебе плату?» – спросили евреи; и Ахмед сказал: «Я сторож в этой долине». И каждый из евреев дал ему сто динаров, а после этого Ахмед-ад-Данаф убил их и, взяв мулов, сел на одного, и Ала-ад-дин тоже сел на мула.

И они поехали в город Айяс[287]287
  Айяс – в средние века город и порт в Кидикии, на берегу Александрского залива.


[Закрыть] и отвели мулов в хан и проспали там ночь, а когда настало утро, Ала-ад-дин продал своего мула и поручил мула Ахмеда-ад-Данафа привратнику; и они взошли на корабль в гавани Айяса и достигли аль-Искандарии.

И Ахмед-ад-Данаф с Ала-ад-дином вышли и пошли по рынку – и вдруг слышат: посредник предлагает лавку с комнатой внутри за девятьсот пятьдесят динаров.

«Даю тысячу», – сказал тогда Ала-ад-дин, и продавец уступил ему (а лавка принадлежала казне); и Ала-ад-дин получил ключи, и отпер лавку, и отпер комнату, и оказалось, что она устлана коврами и подушками, и он увидел там кладовую, где были паруса, мачты, канаты, сундуки и мешки, наполненные скорлупками и раковинами, стремена, топоры, дубины, ножи, ножницы и другие вещи, так как владелец лавки был старьёвщиком.

И Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат сел в лавке, и Ахмед-ад-Данаф сказал ему: «О дитя моё, лавка и комната и то, что в ней есть, стали твоим достоянием. Сиди же в ней, покупай и продавай – и не сомневайся, ибо Аллах великий благословил торговлю».

И Ахмед-ад-Данаф оставался у Ала-ад-дина три дня, а на четвёртый день он простился с ним и сказал: «Живи Здесь, пока я съезжу и вернусь к тебе с вестью от халифа о пощаде и высмотрю, кто проделал с тобой такую штуку».

И потом Ахмед-ад-Данаф отправился в путь и, достигнув Айяса, взял своего мула из хана и поехал в Багдад. И он встретился там с Хасаном Шуманом и его приспешниками и сказал: «О Хасан, халиф спрашивал обо мне?» И Хасан отвечал: «Нет, и мысль о тебе не приходила ему на ум». И Ахмед-ад-Данаф остался служить халифу и стал разведывать новости. И он увидел, что халиф обратился в один из дней к везирю Джафару и сказал ему: «Посмотри, о везирь, какое дело сделал со мной Ала-ад-дин». И везирь ответил ему: «О повелитель правоверных, ты воздал ему за Это повешением, и возмездие ему то, что его постигло». – «О везирь, я хочу выйти и посмотреть на него, повешенного», – сказал халиф; и везирь молвил: «Делай, что хочешь, о повелитель правоверных». И тогда халиф и с ним везирь Джафар пошли в сторону виселицы.

И халиф поднял глаза и увидел, что повешен не Алаад-дин Абу-ш-Шамат, верный, надёжный.

«О везирь, это не Ала-ад-дин», – сказал он; и везирь спросил: «Как ты узнал, что это не он?» А халиф ответил: «Ала-ад-дин был короткий, а этот длинный». – «Повешенный удлиняется», – отвечал везирь; и халиф сказал: «Ала-ад-дин был белый, а у этого лицо чёрное». – «Разве не знаешь ты, о повелитель правоверных, что смерти присуща чернота?» – молвил везирь; и халиф приказал спустить повешенного с виселицы, и когда его спустили, оказалось, что у него на обеих пятках написаны имена двух старцев[288]288
  То есть первых халифов – Абу-Бекра и Омара. Шииты, к которым принадлежал повешенный, считают их, а также третьего халифа. Османа, узурпаторами и поэтому часто пишут эти имена на пятках или подошве обуви, чтобы попирать их ногами. Сунниты, наоборот, признают первых трех халифов законными правителями.


[Закрыть]. «О везирь, – сказал халиф, – Ала-ад-дин был суннит, а этот рафидит». И везирь воскликнул: «Слава Аллаху, знающему сокровенное! Мы не знаем, Ала-ад-дин ли это, или кто другой». И халиф приказал зарыть повешенного, и его зарыли, и Ала-ад-дин стал забытым и забвенным. И вот то, что было с ним.

Что же касается Хабазлама Баззазы, сына вали, то его любовь и страсть продлились, и он умер, и его закопали и схоронили в земле. А что до невольницы Ясмин – то её беременность пришла к концу, и её схватили потуги, и она родила дитя мужского пола, подобное месяцу.

«Как ты его назовёшь?» – спросили её невольницы. И она отвечала: «Будь с его отцом все благополучно, он бы дал ему имя, а я назову его Асланом!»[289]289
  Аслан – по-турецки «лев».


[Закрыть] И потом она вскармливала его молоком два года подряд и отлучила его от груди, и мальчик стал ползать и ходить. И случилось так, что в один из дней его мать занялась работой на кухне, и мальчик пошёл и увидел лестницу в комнату и поднялся по ней.

А эмир Халид сидел там, и он взял мальчика, и посадил его на колени, и прославил своего владыку за то, что он сотворил и создал в его образе, и он всмотрелся мальчику в лицо и увидел, что он больше всех тварей похож на Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата.

А потом мать мальчика, Ясмин, стала искать его, и она поднялась в комнату и увидела, что эмир Халид сидит там, а ребёнок играет у него на коленях (а Аллах закинул любовь к мальчику в сердце эмира). И мальчик увидел свою мать и бросился к ней, но эмир Халид удержал его на коленях и сказал Ясмин: «Подойди, девушка!» И когда она подошла, спросил её: «Этот мальчик чей сын?» И она ответила: «Это мой сын, плод моего сердца». – «А кто его отец?» – спросил вали. «Его отец – Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, а теперь он стал твоим сыном», – ответила Ясмин. «Ала-ад-дин был обманщик», – сказал вали; и Ясмин воскликнула: «Да сохранит его Аллах от обмана! Невозможно и не бывать тому, чтобы верный был обманщиком». – «Когда этот ребёнок станет взрослым и вырастет и спросит тебя: «Кто мой отец?» – скажи ему: «Ты сын эмира Халида, вали, начальника стражи», – молвил эмир; и Ясмин ответила: «Слушаю и повинуюсь!»

А потом эмир Халид, вали, справил обрезание мальчика, и стал его воспитывать, и хорошо воспитал его. И он привёл ему учителя чистописца, и тот научил его чистописанию и чтению, и мальчик прочитал Коран в первый и второй раз и прочитал его полностью; и он называл эмира Халида: «батюшка».

И вали начал устраивать ристалища и собирал всадников и выезжал, чтобы учить мальчика способам боя, и показывал ему, в какие места бить копьём и мечом, пока Аслан не изучил до конца искусства ездить верхом и не обучился доблести, и не достиг возраста четырнадцати лет, и не дошёл до степени эмира.

И случилось, что Аслан встретился в какой-то день с Ахмедом Камакимом-вором, и они стали друзьями, и мальчик проводил его в кабак; и вдруг Ахмед Камакимвор вынул светильник с драгоценностями, который он взял из вещей халифа, и, поставив его перед собой, стал пить чашу при свете его, и напился. «О начальник, дай мне Этот светильник», – сказал ему Аслан. «Я не могу тебе его дать», – ответил Ахмед. И Аслан спросил: «Почему?» И Ахмед молвил: «Из-за него пропадали души». – «Чья душа из-за него пропала?» – спросил Аслан; и Ахмед сказал: «Был тут один, он приехал к нам сюда и сделался главой шестидесяти, и звали его Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, и он умер из-за этого светильника». – «А какова его история и по какой причине он умер?» – спросил Аслан; и Ахмед сказал: «У тебя был брат, по имени Хабазлам Баззаза, и он достиг шестнадцати лет и стал годен для женитьбы и потребовал от отца, чтобы тот купил ему невольницу…»

И Ахмед рассказал Аслану всю историю с начала до конца и осведомил его о болезни Хабазлама Баззазы и о том, что, по несправедливости, случилось с Ала-ад-дином. И Аслан сказал про себя: «Может быть, эта девушка Ясмин – моя мать; а отец мой не кто иной, как Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат?»

И мальчик Аслан ушёл от Ахмеда печальный и встретил начальника Ахмеда-ад-Данафа; и, увидав его, Ахмедад-Данаф воскликнул: «Слава тому, на кого нет похожего». – «О старший, чему ты удивляешься?» – спросил его Хасан Шуман; и Ахмед-ад-Данаф ответил: «Наружности этого мальчика Аслана. Он больше всех тварей похож на Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата».

И Ахмед-ад-Данаф позвал: «Эй, Аслан!» И когда тот отозвался, спросил его: «Как зовут твою мать?» – «Её зовут невольница Ясмин», – отвечал мальчик. И Ахмедад-Данаф воскликнул: «О Аслан, успокой твою душу и прохлади глаза! Никто тебе не отец, кроме Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата. Но пойди к твоей матери и спроси у неё про твоего отца». – «Слушаю и повинуюсь!»

ответил Аслан и пошёл к своей матери и спросил её; и она сказала: «Твой отец – эмир Халид»; а юноша воскликнул: «Никто мне не отец, кроме Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата!»

И мать Аслана заплакала и спросила: «Кто тебе рассказал об этом, дитя моё?» И Аслан отвечал: «Мне рассказал об этом начальник Ахмед-ад-Данаф». И тогда Ясмин поведала ему обо всем, что случилось, и сказала: «О дитя моё, истинное стало явным, и скрылось ложное.

Знай, что твой отец – Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, но только воспитал тебя один лишь эмир Халид, и он сделал тебя своим сыном. О дитя моё, если ты встретишься с начальником Ахмедом-ад-Данафом, скажи ему: «О старший, прошу тебя ради Аллаха, отомсти вместо меня убийце моего отца Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата». И Аслан вышел от своей матери и пошёл…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестьдесят седьмая ночь

Когда же настала двести шестьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Аслан вышел от своей матери и пошёл и, войдя к начальнику Ахмедуад-Данафу, поцеловал ему руку.

«Что тебе, о Аслан?» – спросил Ахмед-ад-Данаф. И Аслан сказал: «Я узнал и убедился, что мой отец – Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, и хочу, чтобы ты отомстил вместо меня его убийце». – «Кто убил твоего отца?» – спросил Ахмед-ад-Данаф. «Ахмед Камаким-вор», – ответил Аслан. «А кто тебя осведомил об этом деле?» – спросил Ахмед; и Аслан сказал: «Я увидел у него светильник с драгоценностями, который пропал в числе вещей халифа, и сказал ему: «Дай мне этот светильник»; но он не согласился и сказал: «Из-за этого светильника пропадали души», – и рассказал, что это он спустился и украл вещи и положил их в доме моего отца».

«Когда ты увидишь, что эмир Халид, вали, надевает одежду войны, – сказал Ахмед-ад-Данаф, скажи ему: «Одень меня так же». И когда ты выедешь вместе с ним и покажешь перед повелителем правоверных какой-нибудь диковинный способ боя и халиф скажет тебе: «Пожелай от меня чего-нибудь, о Аслан», – а ты скажи ему: «Я желаю, чтобы ты отомстил вместо меня за моего отца его убийце». И халиф тебе скажет: «Твой отец жив – это Эмир Халид»; а ты скажи: «Мой отец Ала-ад-дин Абу-шШамат, а эмиру Халиду я обязан только воспитанием». Расскажи ему все, что произошло у тебя с Ахмедом Камакимом-вором, и скажи: «О повелитель правоверных, вели его обыскать», – и я выну светильник у него из-за пазухи».

И Аслан сказал Ахмеду-ад-Данафу: «Слушаю и повинуюсь!» – и затем он ушёл и увидел, что эмир Халид собирается выехать в диван халифа.

«Я хочу, чтобы ты одел меня в одежды войны, такие же, как у тебя, и взял меня с собой в диван халифа», – сказал он. И эмир одел его и взял с собою в диван.

И халиф выехал с войсками за город и расставил шатры и палатки, и ряды выстроились, и выехали всадники с шаром и молотком, и когда какой-нибудь всадник ударял по шару молотком, другой всадник возвращал его к нему.

А среди войска был один лазутчик, которого подговорили убить халифа, и он взял шар и ударил по нему молотком, направив его в лицо халифу. И вдруг Аслан поймал шар вместо халифа и ударил им того, кто его бросил, и шар попал ему между плеч, и он упал на землю. И халиф воскликнул: «Да благословит тебя Аллах, о Аслан!»

А потом они сошли со спин коней и сели на седалища, и халиф велел привести того, кто ударил по шару, и, когда тот человек предстал пред ним, спросил его: «Кто подговорил тебя на это дело? Ты враг или любящий?» – «Я враг и задумал убить тебя», – ответил лазутчик; и халиф сказал: «Какова причина этого? Разве ты не мусульманин?» – «Нет, я рафидит», – ответил лазутчик. И халиф велел его убить и сказал Аслану: «Пожелай от меня чего-нибудь!» А Аслан сказал: «Я желаю, чтобы ты отомстил вместо меня убийце моего отца». – «Твой отец жив, и он стоит на ногах», – сказал халиф; и Аслан спросил: «Кто мой отец?» – «Эмир Халид, вали», – ответил халиф; и Аслан воскликнул: «О повелитель правоверных, он мой отец только по воспитанию, и никто мне не родитель, кроме Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата». – «Твой отец был обманщик», – сказал халиф. «О повелитель правоверных, – ответил Аслан, – не бывать тому, чтобы верный стал обманщиком. И в чем он тебя обманул?» – «Он украл мою одежду и то, что при ней было», – сказал халиф; и Аслан спросил: «О господин, когда ты лишился своей одежды и она вернулась к тебе, видел ли ты, что и светильник тоже к тебе возвратился?» – «Мы его не нашли», – ответил халиф; и Аслан молвил: «Я увидал светильник у Ахмеда Камакима-вора и попросил его у него, но он его мне не дал и сказал: «Из-за него пропадали души». И он поведал мне про болезнь Хабазлама Баззазы, сына эмира Халида, и про его любовь к невольнице Ясмин, и про то, как он сам был освобождён от цепей, и рассказал мне, что это он украл одежду и светильник. И ты, о повелитель правоверных, отомсти вместо меня убийце моего отца». – «Схватите Ахмеда Камакима!» – сказал халиф. И когда его схватили, халиф спросил: «Где начальник Ахмед-ад-Данаф?» И тот явился, и халиф сказал ему: «Обыщи Камакима!» И Ахмед-ад-Данаф положил руку ему за пазуху и вынул оттуда светильник с драгоценностями.

И халиф воскликнул: «Подойди, обманщик! Откуда у тебя этот светильник?» – «Я купил его, о повелитель правоверных», – ответил Ахмед Камаким; и халиф спросил «Где ты его купил и кто мог обладать подобным ему, чтобы продать его тебе?»

И Ахмеда Камакима побили, и он сознался, что это он украл одежду и светильник, и халиф воскликнул: «Зачем ты сделал такое дело, обманщик, и погубил Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, когда он верный, надёжный?»

Потом халиф приказал схватить Ахмеда Камакима и вали, и тот сказал: «О повелитель правоверных, я обижен! Ты приказал мне его повесить, и я не имел сведений об этой проделке. Это устроили старуха – мать Ахмеда Камакима – и моя жена, и я ничего не знал. Я под твоей защитой, о Аслан».

И Аслан заступился за него перед халифом; и потом повелитель правоверных спросил: «Что сделал Аллах с матерью этого мальчика?» И вали ответил: «Она у меня». – «Я приказываю тебе, – сказал халиф, – чтобы ты велел твоей жене одеть его мать в её прежнюю одежду и украшения и вернуть ей положение госпожи. Сними печати с дома Ала-ад-дина и отдай сыну деньги и имущество его отца». И вали отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» – и вышел и отдал своей жене приказание, и та одела Ясмин в её прежнюю одежду, и вали снял печати с дома Ала-ад-дина и передал Аслану ключи.

И потом халиф сказал: «Пожелай от меня чего-нибудь, о Аслан». И Аслан воскликнул: «Я желаю, чтобы ты соединил меня с отцом».

И халиф заплакал и сказал: «Самое вероятное, что твой отец и есть тот, кого повесили, и он умер. Но клянусь жизнью моих дедов, всякому, кто порадует меня вестью о том, что Ала-ад-дин ещё в оковах жизни, я дам все, чего он попросит».

И Ахмед-ад-Данаф выступил вперёд и поцеловал землю перед халифом и сказал: «Дай мне безопасность, о повелитель правоверных!» – «Ты в безопасности», – молвил халиф. И Ахмед-ад-Данаф сказал: «Я обрадую тебя вестью о том, что Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат здоров и пребывает а оковах жизни». – «Что это ты говоришь!» – воскликнул халиф. «Клянусь жизнью твоей головы, – отвечал Ахмед-ад-Данаф, – мои слова истина! Я выкупил его другим человеком, который заслуживал смерти, и доставил в аль-Искандарию и открыл ему лавку старьёвщика». – «Поручаю тебе привести его», – сказал халиф…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестьдесят восьмая ночь

Когда же настала двести шестьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф сказал Ахмеду-ад-Данафу: «Поручаю тебе привести его»; и Ахмед ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И халиф велел дать ему десять тысяч динаров, и Ахмед-ад-Данаф поехал, направляясь в аль-Искандарию.

Вот что было с Асланом. Что же касается его отца, Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, то он продавал все, что было у него в лавке, и там осталось лишь немногое, и между прочим один мешок. И Ала-ад-дин развязал мешок, и оттуда выпал камень, наполняющий горсть, на Золотой цепочке, и он был о пяти сторонах, на которых были написаны имена и талисманы, похожие на ползающих муравьёв.

И Ала-ад-дин потёр эти пять сторон, но никто ему не ответил, и он сказал про себя: «Может быть, этот камень простой оникс?» – и он повесил камень в лавке.

И вдруг прошёл по дороге консул[290]290
  Консулами в средние века на Ближнем Востоке называли не только представителей европейских держав, но и вообще всех богатых европейцев.


[Закрыть] и поднял глаза и увидел, что висит этот камень. И он сел у лавки Ала-ад-дина и спросил его: «О господин, этот камень продаётся?» – «Все, что у меня есть, продаётся», – ответил Ала-ад-дин; и консул спросил: «Продашь ты мне его за восемьдесят тысяч динаров?» – «Аллах поможет!» – ответил Ала-ад-дин; и консул сказал: «Продашь ли ты его за сто тысяч динаров?» – «Я продам его тебе за сто тысяч динаров, плати деньги», – сказал Ала-ад-дин; и консул сказал: «Я не могу принести деньги с собой, когда в аль-Искандарии воры и стражники. Ты пойдёшь со мной на корабль, и я дам тебе деньги, а также кипу ангорской шерсти, кипу атласа, кипу бархата и кипу сукна».

И Ала-ад-дин поднялся и запер лавку, вручив сначала консулу камень, и отдал ключи своему соседу и сказал: «Возьми эти ключи к себе на сохранение, а я пойду на корабль с этим консулом и принесу деньги за мой камень. А если я задержусь и к тебе приедет начальник Ахмед-ад-Данаф, который поселил меня в этом месте, отдай ему ключи и расскажи ему об этом». И затем Ала-ад-дин отправился с консулом на корабль, и консул, приведя его на корабль, поставил скамеечку, посадил на неё Ала-ад-дина и сказал: «Подайте деньги!» – и отдал ему плату и те пять кип, которые он ему обещал. «О господин, – сказал он ему, – прошу тебя, утешь меня, съев кусочек или выпив глоток воды». И Ала-ад-дин сказал: «Если у тебя есть вода, дай мне напиться». И консул велел принести питьё, и вдруг в нем оказался дурман, и, выпив его, Ала-ад-дин опрокинулся на спину.