Текст книги "Принцесса Володимирская"

XVI

Разумеется, Генрих Шель, как безумный, бросил все приготовления к свадьбе и исчез из Дрездена вместе с другом Дитрихом.

В тот вечер, когда приятели, доскакав до Берлина, весело въезжали в столицу и воинственную резиденцию Фридриха, в мирной и тихой столице Саксонии все общество было смущено внезапным исчезновением молодого жениха и богатого негоцианта Шеля. По просьбе отца пораженной горем невесты полиция была поднята на ноги. Подозревали преступление!.. Убийство!

Но Генрих не только не был убит, а ожил, воскрес!.. Въезжая в Берлин, он горел, как на огне, в ожидании ежеминутно увидеть свою Алину и обнять ее…

Первая неожиданная неудача, ужасная случайность, что Алины не было уже на той квартире, где еще недавно видел и оставил ее Дитрих, привела Генриха в такое состояние, что он готов был на все… хотя бы с ножом в руке явиться к принцу Адольфу!

Но дело уладилось быстро и просто. При помощи денег Генрих через сутки знал уже, что делать и где искать Алину. Доктор был ему назван и указан… Лицо Шеля и вся фигура его при появлении на квартире Стадлера были таковы, что злой, хитрый, но благоразумный доктор скрепя сердце тотчас сам предложил Шелю ехать к Алине, которую он скрыл, спасая от преследований принца.

Встреча Генриха и Алины, собиравшейся уже бежать на мельницу и спасаться от своего «спасителя», не могла, конечно, доставить много удовольствия Стадлеру.

Он увидел ясно, что свел двух страстно влюбленных и что его мечтам и замыслам не суждено сбыться…

Разумеется, через неделю после этой первой встречи Алины с Шелем они были уже в Дрездене.

Алина поселилась временно в маленькой квартире, заново убранной Дитрихом, который выехал с этой целью вперед.

Алина считала себя теперь совершенно счастливой; по крайней мере, она постоянно уверяла себя мысленно, что она совершенно счастлива, и это постоянное уверение самой себя доказывало, что в ней происходила какая-то странная и тайная борьба.

Причина этой борьбы заключалась в том, что действительность не соответствовала прежним дорогим стремлениям или, лучше сказать, фантазиям Алины.

Когда она отвергла первый раз предложение Шеля, то руководилась именно этими грезами – о славе артистки и о блестящей будущности. Затем, под влиянием скучной и беспокойной жизни в Берлине, благодаря назойливости принца, в руки которого она попала, Алина вдруг, – быть может, не столько горячим, как капризным порывом, – отреклась от всех своих мечтаний и решилась сделаться женой простого негоцианта Саксонии. И теперь в ней, в глубине ее души, произошел разлад. Она действительно должна бы быть счастлива – жених боготворил ее, потерял рассудок от мысли назвать ее в скором времени своей женой.

Алина уверяла себя мысленно, а иногда и вслух, что участь ее завидна, что у Генриха все – от красоты и ума до богатства; одного только не хватало – он, конечно, не герцог и не владетельный князь, но ведь об этих мечтаниях давно пора забыть. Судьба не захотела этого.

К этому положению невесты прибавлялось еще несколько горечи оттого, что мать, а за ней и сестра Генриха не только отказались наотрез принять ее в дом и назвать невесткой, но даже отказались познакомиться с нею. Этого не ожидала не только Алина, но и сам Генрих не предполагал.

Когда он вернулся домой и, к ужасу матери, объявил, что он не женится на своей нареченной, отказывается от нее уже второй раз, госпожа Шель даже захворала и слегла в постель от неожиданного удара, а затем она показала более характера, чем можно было от нее ожидать.

Когда Генрих объявил, что женится на Алине во что бы то ни стало и что она явится в Андау как хозяйка, то госпожа Шель с дочерью объявили, что выедут из родного гнезда и не вернутся.

Действительно, и мать, и сестра стали собираться, чтобы очистить место для новой владелицы Андау.

Несмотря на уверения, мольбы и уговоры, Генриху не удалось победить в матери ее простую, но сильную буржуазную гордость.

Если бы Алина была бедная девушка, но из какого-нибудь саксонского семейства, порядочного и честного, то госпожа Шель не задумалась бы, так как она все-таки обожала своего единственного сына; но для нее музыкантша, артистка была то же, что акробатка, кривляющаяся перед публикой за деньги. Она была убеждена, что Алина дурного поведения, что она, по всей вероятности, сатана хитрости, зла, коварна, быть может, отчасти и колдунья, немного училась той темной науке, в которую верила госпожа Шель.

Генрих проговорился, что Алина замечательно образованна, много читала книг и даже знает по-латыни, и госпожа Шель была даже несколько испугана этим.

– Не только он не будет счастлив с нею, но эта колдунья изведет его и воспользуется его состоянием, – говорила госпожа Шель.

Алина жила в Дрездене; Генрих проводил почти все время в экипаже, на дороге между Дрезденом и Андау. Он все надеялся убедить свою мать повидать Алину, но все, что он ни делал, не приводило ни к чему.

Он умолял мать принять невесту, а она умоляла его не гибнуть, не губить себя женитьбой на цыганке без роду и племени.

Одно из предположений матери глубоко запало в душу даже самому Генриху.

– Знаешь ли ты, по крайней мере, сказала ли она тебе откровенно: кто она, откуда, какой национальности? Знаешь ли ты хоть что-нибудь из ее прошлого? – спросила однажды госпожа Шель.

Генрих должен был сознаться, что он ничего не знает и что относительно своего прошлого Алина никогда не хотела ничего сказать ему, а то, что он узнавал, – было полно противоречий. Алина, когда он замечал это, добродушно соглашалась и объясняла эти противоречия тем, что самую истину она открыть не может и не хочет.

Когда Генрих объявил день, назначенный для свадьбы, госпожа Шель совершенно серьезно начала укладываться, и добрый Генрих, все надеявшийся на хороший исход, очутился в самом трудном нравственном положении.

Он искренне любил мать и сестру и не мог без боли в сердце подумать, что они выедут из родного гнезда и отправятся в Дрезден, на маленькую квартиру.

У госпожи Шель было собственное состояние, но очень небольшое, которое дало бы возможность жить только самым скромным образом, особенно после жизни в Андау.

В эти дни, когда госпожа Шель объявила своим двум служителям, что они выезжают навсегда из Андау, когда начали укладывать вещи барыни и барышни, Генрих, глядевший на все в какой-то лихорадочной нерешительности, терял голову и не знал, что делать.

До сих пор главные усилия Генриха были направлены на то, чтобы уговорить мать, так как сестра его Фредерика, по-видимому, относилась к его женитьбе совершенно хладнокровно. При жизни отца Генрих был, конечно, очень дружен с единственной сестрой; со дня смерти отца занятия, дела, хлопоты, затем путешествия и, наконец, безумная страсть к Алине – все вместе как-то случайно отдалило его от сестры, и теперь он заметил резкую перемену в этой, еще недавно веселой и добродушной полудевочке.

Действительно, это время, столь бурное для Генриха, вдруг вырвавшегося из-под опеки отца, не прошло даром и для Фредерики.

Если за это время она не путешествовала и не пережила такой страсти, как ее брат, то пережила много иного в четырех стенах своей горницы.

Факт, что отец скончался и что все состояние принадлежит брату, а она остается с крошечным приданым, которое получит от матери, – этот факт застал Фредерику как бы врасплох, испугал ее и возмутил все ее существо.

– Какая же разница между мною и братом? Почему состояние, приобретенное знаниями и трудом отца, все достается одному ребенку, потому что он мужчина, а другой ребенок, как женщина, не получает ничего?

Только раз решилась Фредерика намекнуть матери об этом факте.

Госпожа Шель объяснила, что подобного рода вещи бывают сплошь и рядом. Это нечто вроде майората. Девушка, выйдя замуж и имея долю в промышленном предприятии, вводит в это предприятие чужого человека, своего мужа, и отсюда могут явиться раздоры, споры, и все это поведет к гибели состояния.

Фредерика, конечно, не была удовлетворена подобного рода объяснением.

Насколько Генрих – добрый, страстный, немного впечатлительный и пылкий – уродился в мать, настолько Фредерика была живой сколок со своего отца по характеру и силе воли. Пока отец был жив, она весело прыгала по душистым полям, прилегающим к Андау, бродила по рощам, каталась в лодке. Отец, по-видимому, любил ее более сына, и Фредерика, бессознательно для самой себя, чувствовала себя в Андау более хозяйкой, чем брат. Мысль о том, кто здесь будет полным хозяином когда-нибудь, не могла прийти ей в голову, так как мысль о смерти отца никогда не посещала ее.

Между тем страшный факт совершился, и Фредерика внезапно пережила то же, что Алина, прежняя Людовика, когда-то в замке Краковского.

Фредерика точно так же почувствовала, что ее общественное положение изменилось сразу. Она живет в доме богача брата, на его счет. Со смертью отца она вдруг как бы стала чужой в тех стенах, где родилась, провела детство и часть своей юности.

Положение молодых девушек разнилось только тем, что Алина была изгнана вон из дома, а Фредерика все-таки оставалась на время, до минуты своего замужества.

Пылкая Алина, смелая, дерзкая, взялась за дело с первой ужасной минуты. После преступления она грозила отправить в тюрьму иезуита и старую тетку, но затем вскоре порыв прошел, положение незаконнорожденной дочери заставило смириться перед волей судьбы. И впечатлительная натура, талантливая и страстная, скоро согласилась жить теми грезами, о которых так часто откровенно повествовал старик Майер.

Фредерика с первой минуты, пораженная несправедливостью людского закона, отдалась своим тайным помыслам не порывисто и не бурно, а тихо и упрямо. Она сама не знала, что, уродившись в отца, она с минуты его смерти сделалась совершенно его двойником; та же решительность, та же настойчивость, почти деспотизм, готовый ежеминутно проявиться над всеми, вдруг сказались в молоденькой девушке; и она – прежде детски откровенная с единственным братом, ласковая с матерью, любезная со всеми, вечно веселая, с маленьким только оттенком, едва заметным, гордости и своеволия, – вдруг изменилась. Хорошие качества, черты молодости стушевались, спрятались. Посторонние говорили, что она вдруг возмужала, стала серьезнее после горя, ее постигшего.

Мать замечала, что Фредерика стала скучнее, раздражительнее, и только раз или два у госпожи Шель смутно мелькнула мысль, что Фредерика завидует богатству своего брата. И вот теперь, когда Генрих, глубоко расстроенный, отчасти оскорбленный в своем чувстве к Алине, как потерянный, присутствовал при укладке вещей матери и сестры, ему вдруг пришло на ум то, о чем он забыл и думать, – вопрос об его отношениях к сестре, которые изменились со дня смерти отца.

Генрих стал думать, вспоминать разные мелочи и невольно удивлялся. Действительно, с той минуты, как отец умер и он стал владельцем Андау, он как будто забыл о сестре. Правда, он стал реже встречаться с нею; сначала он хлопотал, принимая дела, переписываясь с разными торговыми фирмами, затем долго путешествовал, наконец, встреча с Алиной окончательно, хотя и незаметно для него самого, вытеснила из его сердца образ сестры.

Как только Алина согласилась быть его женой, Генрих всячески уговаривал, умолял свою мать и вымаливал согласие на брак, но заговорить с сестрой и на ум не приходило ему. Вдруг теперь он задумал обратиться за помощью к сестре и даже изумлялся, как он прежде не подумал об этом.

Первая же беседа с Фредерикой удивила Генриха; он точно пришел в себя после забытья или будто проснулся, по крайней мере, по отношению к сестре.

С первого же ее слова он готов был протереть глаза, спросить: не во сне ли происходит их беседа?

Вместо добродушной, веселой сестры, когда-то первого друга всех юношеских затей, он нашел в ней с изумлением своего собственного отца, только молодого и в женском платье. Те же ответы, те же жесты, тот же спокойный, упорный взгляд, то же непоколебимое, неуступающее, как каменная стена, «да» или «нет».

Если встреча с Алиной заставила Генриха переродиться, взглянуть на окружающий его мир божий иными глазами, то и с ней, с этой Фредерикой, случилось то же самое. Пока он путешествовал и был полон мыслью об одной Алине, с сестрой тоже что-то случилось, что-то произошло. Как он – далеко не тот Генрих, который еще недавно беззаботно лазил по деревьям за гнездами белок или шалил, как ребенок, в лодке, среди Эльбы, рискуя утонуть и утопить свою сестру, так и Фредерика точно так же не имела ничего общего с прежней Фредерикой, которая целыми днями распевала, собирала цветы, делала букеты отцу и матери.

Генрих был поражен неожиданным открытием: не добрая, обожающая его госпожа Шель была главным противником его брака, а сестра. А она была настолько другой Фредерикой, что Генриху казалось, что прежняя сестра скончалась, а теперь перед ним другая, которую он даже и не может любить; хотя осуждать молодую девушку, почувствовать к ней антипатию он тоже не может, так как перед ним, в лице ее, был живой отец.

Разумеется, то, что казалось законным, понятным в отце, теперь в ней представлялось иначе.

Добродушный Генрих, которому ни разу не приходило на ум о несправедливости факта, что он один наследник всего состояния, теперь призадумался. Фредерика ничего не сказала, но он сам догадался, в чем кроется перемена, происшедшая в сестре, и чем ее победить. После первой сухой и холодной беседы Генрих размышлял несколько часов, потом поскакал в Дрезден, переговорил с Алиной, посоветовался с другом Дитрихом, а на другое утро скакал снова в Андау.

XVII

Прямо из экипажа, в дорожном платье, в пыли, отправился Генрих к сестре.

Во всех ее комнатах тоже шла укладка. Генрих не смутился сухим приемом прежнего, недавнего друга, взял сестру за руку, усадил около себя и выговорил:

– Брось все эти ящики, не тебе укладываться с матушкой, ты здесь хозяйка. Мне надо укладывать свои вещи.

Фредерика изумилась и молча посмотрела в лицо брата. Взгляд ее говорил, что она ничего не понимает.

Генрих объяснил сестре, что передает ей законным порядком, по собственной воле, все Андау, всю торговую фирму, а сам берет себе те капиталы, которыми владеет в различных германских банках. На ведение же дела он обещал оставить крупную сумму. Но все это получала Фредерика с условием.

– Первое из них будет немного трудно, второе же очень легко исполнить, – говорил он. – Во-первых, ты должна уговорить матушку принять мою невесту, познакомиться с нею, постараться полюбить ее, что будет и нетрудно. Во-вторых, тебе надо самой выходить замуж за человека, который мог бы достойно вести дела отца, на которые он положил столько труда.

Лицо Фредерики вспыхнуло ярким румянцем, глаза засверкали, а через минуту она уже рдела, и бог весть какое чувство взволновало ее душу: радость ли, что она достигла втайне поставленной цели, которой по отношению к доброму брату и немудрено было достигнуть, или же это был укор совести. Упорно отвергая и заставляя мать отвергать невесту брата, которую он боготворит, она вынудила его отдать себе состояние или, по крайней мере, его половину.

Брат как бы покупает – и хорошей ценою – ее согласие!

В действительности во Фредерике в эту минуту бушевали два эти чувства: радость и счастье от достигнутой цели и стыд за то средство, каким она достигнута.

Разумеется, Фредерика не скоро согласилась на предложение брата, старалась по-прежнему сухо отказываться и от Андау, и от знакомства с бродягой-музыкантшей. Но через три дня все изменилось; Фредерика взялась переговорить с матерью и обещала сделать все, что она может.

В действительности госпожа Шель, любившая сына больше дочери, была все-таки под влиянием дочери. Сначала она удивилась предложению Генриха, потом даже обиделась за свою дочь: как мог Генрих подозревать в ней зависть; но после одной долгой беседы, далеко за полночь, между госпожою Шель и настойчивой не по летам Фредерикой все в Андау как бы перевернулось вверх дном. Генрих справлял все формальности по передаче сестре торгового предприятия и части капитала, а Фредерика незаметно для себя вошла в роль владелицы и даже управительницы фабрики так же легко, как если бы давно уже занималась этим делом.

А через несколько дней Алина Франк явилась в Андау познакомиться со своей будущей свекровью и золовкой.

С первого же дня своего появления Алина сумела расположить в свою пользу госпожу Шель, отчасти потому, что она была женщина добрая и недалекая, а главным образом потому, что Алина оказалась совсем не такой личностью, какую ожидала встретить госпожа Шель.

Пожилой женщине из среды немецкой буржуазии, проведшей свою жизнь в скромной и незатейливой обстановке отцовского дома, а затем в уединенной местности Саксонской Швейцарии, был совершенно чужд тот мир, в котором вращалась и жила Алина.

Госпожа Шель не знала, конечно, насколько случайно попала Алина в этот чуждый и ей мир. Она ее воображала себе замечательно красивой, но маловоспитанной девушкой, смелой, дерзкой, привыкшей к тому, чтобы ломаться, по ее выражению, на глазах сотен зрителей. А между тем госпожа Шель встретила и неожиданно увидела и оценила личность, совершенно противоположную той, которую она воображала.

Конечно, всякого, кто не знал происхождения Алины, не знал, что она готовилась быть владетельной герцогиней, должна была поражать ее внешность.

Госпожа Шель не могла прийти в себя от изумления. С первой минуты она поняла и оправдала чувство своего сына к этой молодой девушке. Такую полюбить, конечно, немудрено, а необходимо и законно.

С первого же дня госпожа Шель полюбила Алину, а затем всячески старалась допытаться, узнать происхождение и прошлое этой загадочной личности. Но, к великой досаде и горю госпожи Шель, любопытство ее не было удовлетворено.

Когда-то Людовика дала себе клятву всю свою жизнь упорно скрывать все, касающееся ее отца и жизни в замке близ Киля, и теперь Алина не могла изменить данной клятве.

Клятва эта, казалось, глубоко запала в ее душу, и она не сомневалась, что за всю свою жизнь – проживи она хоть сто лет – ни единым словом не нарушит ее. В этом решении была доля какого-то упрямого озлобления, нечто вроде мести по отношению к судьбе, так зло насмеявшейся над ней.

Когда под влиянием советов и просьб матери Генрих стал умолять свою невесту объяснить что-либо из своего прошлого, Алина отвечала решительно, что никто на свете не должен знать о ее происхождении. Она чувствовала, что готова скорее отказаться от брака с Шелем, чем выдать себя и поведать ему свое прошлое.

Иногда почти преследуемая вопросами и выпытываниями госпожи Шель, Алина выдумывала все, что приходило ей в голову, но затем скоро сама же, смеясь, соглашалась, что все рассказанное ею – чистая фантазия и что истинной правды она никогда не скажет.

Так однажды она намекнула о своем родстве с шахом персидским, от которого она получает дорогие подарки, а затем через несколько дней она сама доказала будущей свекрови всю бессмысленность этой выдумки. В этом случае она воспользовалась глупым слухом, ходившим про нее в Берлине и дошедшим до нее через принца Адольфа.

Госпожа Шель грустила о том, что будущая жена сына – неведомая и таинственная личность. Жизненный опыт говорил ей, что это принесет мало хорошего, что в этом задаток будущих недоразумений, а быть может, и целой драмы.

В ее жизни, в ее среде и обстановке всегда было все так просто, ясно, но вместе с тем твердо и честно, что теперь, конечно, таинственность, окружающая Алину, должна была серьезно пугать ее.

Во всяком случае, госпожа Шель была твердо уверена, что рано или поздно, хотя бы и после брака сына, узнает об Алине всю подноготную.

Если отношения будущей свекрови с Алиной были дружеские, то с Фредерикой все как-то не ладилось.

Молоденькая девушка была мила и ласкова с Алиной, но отношения ее к ней были самые странные. Она не могла не видеть явного и полного превосходства Алины над нею во всем, начиная с красоты и ума и кончая образованием и даже манерой держать себя.

Фредерика, родившаяся и выросшая в этом маленьком ущелье среди саксонских гор, конечно, была нечто вроде Луизы, поступившей теперь в услужение к Алине.

В первые дни Фредерика относилась к Алине несколько свысока, как дочь богатого и известного саксонского негоцианта к простой странствующей музыкантше. Но превосходство Алины над Фредерикой было настолько ярко, настолько бросалось в глаза всем окружающим, даже прислуге и обитателям Андау, что Фредерика тотчас же почувствовала, что попала в смешное положение.

Действительно, Алина походила на какую-то сказочную королеву, естественно и просто горделивую и важную. Фредерика же, наоборот, как ни старалась изобразить нечто важное, все-таки ничем не отличалась от молоденькой служанки Алины.

Но в ту минуту, когда Фредерика поневоле переменила свою манеру относиться к будущей невестке, в ней зародилось и запало в душу новое чувство, близкое к ненависти.

Как еще недавно Фредерика завидовала и невзлюбила брата за богатство, исключительно перешедшее к нему, так теперь чувство зависти заставило ее невзлюбить Алину; но брат уступил ей почти все состояние, и она была удовлетворена. Получить же по какому-нибудь документу в законное владение красоту, ум и воспитание Алины было, к несчастью, невозможно.

Неприязнь Фредерики к будущей невестке была настолько плохо скрыта, что вскоре все поняли, что дружбы между ними нет и никогда не будет. Даже Алина, от природы пылкая, но добрая, скоро стала неприязненно относиться к молоденькой девушке.

Пока Генрих справлял и устраивал дела, передавая формальным образом все недвижимое состояние сестре, а сам хлопотал о реализации большого капитала для себя, Алина жила попеременно в Дрездене и Андау, но пребывание ее у матери жениха становилось для нее настолько тяжело и неприятно, что она старалась каждый раз сокращать свое посещение.

Наконец, месяца через полтора после приезда Алины в Дрезден, была отпразднована свадьба, но тихо, скромно, без всяких увеселений и гостей.

Генрих не позвал на свою свадьбу никого из родных и друзей покойного отца из боязни оскорбления. Он боялся, что никто не примет приглашения; все дрезденское общество знало про его невесту, что она странствующая артистка. Только личное знакомство с ней могло бы заставить переменить о ней мнение, простить ей ее темное происхождение; но этого личного знакомства всякий избегал.