Текст книги "Принцесса Володимирская"

XII

И через месяц усиленной работы по усвоению, хотя бы и поверхностно, умного и заманчивого чернокнижия, для красавицы кокетки вдруг открылось новое широкое поле с обильной жатвой, началась оригинальная жизнь в совершенно иной, новой обстановке.

Алина чувствовала себя всемогущей царицей созданного для нее Шенком царства. Положение это забавляло и интересовало ее или как ребенка, или как прихотницу. Она была вполне счастлива.

Г-жа Тремуаль перестала существовать, а явилась вдруг в Лондоне и скоро обратила на себя внимание замечательная приезжая из Багдада, кудесница-колдунья, персианка родом, по имени Алимэ-Шах-Намэт.

В одной из маленьких улиц, в дальнем квартале столицы, существовал большой старинный дом, про который носились дурные слухи… Никто не занимал его давно, ибо в околотке хорошо было известно, что в доме поселилась и чудит нечистая сила… Менее суеверные люди говорили, что дом стоит пустой потому, что некому нанять большое помещение в глухой части города. Богач не нанимал его, не желая жить в трущобе и в квартале бедняков. Торговый люд не нанимал этого помещения тоже вследствие отдаленности места, где никакая торговля не могла пойти… Под фабрику здание не годилось, а под помещение на квартиры для бедных переделывать большие залы на сводах не стоило. Немудрено, что пустой и свободный от жильцов дом вскоре стал служить кровом для вольных и даровых квартирантов, бродяг и мазуриков, которые самовольно забирались в него на житье и которым было, конечно, при случае выгодно распускать самые страшные россказни о нечистой силе и домовом, который завелся в этом доме.

Барон Шенк не побоялся нечистой силы! Напротив того, он сообразил, что для той публики, которая пойдет к багдадской кудеснице Алимэ, подобное помещение, заведомо посещаемое нечистой силой, будет иметь еще большую цену.

Шенк на свое предприятие прежде всего достал большую сумму денег и не обманом, а у богача еврея на документ. Еврей сделался отчасти пайщиком компании, которую составил Шенк из целой шайки самых разнородных, но равно сомнительных людей.

Пока Алина жила у графа Осинского, Шенк хлопотал и отделал половину дома заново, в странном виде, подходящем к тому особенному предприятию, которое он задумал.

Дело тотчас же наладилось и пошло в ход. Суеверный праздный люд не заставил себя долго просить, и Алина весело начала вещать, гадать и… замечательно талантливо лгать.

Когда она явилась, расставшись с Осинским, и поселилась в новом помещении, то ей было жутко и непривычно; тут было много прислуги из народа, внушавшего ей мало доверия.

У Шенка был целый штат мужчин и женщин, и в числе их до десятка агентов-шпионов, которые бегали с его поручениями по всему городу.

Но Алина скоро привыкла, однако, к этой своей оригинальной и фантастической обстановке, к угрюмому дому, странно отделанному, и даже к тому полумужскому костюму, который Шенк ей придумал.

Впрочем, только три комнаты были фантастически устроены. В остальных жилых горницах все было обыкновенно, просто и даже неудобно. Другая же половина дома была совсем пуста и заперта наглухо. Одну только спальню Алины Шенк устроил как следует, уютно и покойно.

Первая комната, большая зала в два света, была вся белая, с загадочными каббалистическими рисунками по стенам. Эта зала должна была служить для публики, ожидающей очереди увидеть волшебницу. Затем комната, отделяющая залу от кабинета самой ведуньи, была всегда совершенно темна и освещалась маленькой висячей посредине лампадой. Окна были наглухо закрыты ставнями и завешены пунцовыми гардинами, резко выделявшимися на фоне стен и потолка, обитых черным сукном. Более же всего придавали комнате странный и отчасти зловещий вид расставленные вдоль стен большие и узкие стулья с высокими спинками, покрытые черными суконными чехлами, с нашитыми на них маленькими огненными языками из красной слюды. Эти язычки очень искусно изображали пламенные огоньки, отражаясь и искрясь в слабо мерцающих лучах лампады, свет которой, конечно, всегда колебался при отворе дверей и при проходе кого-либо из публики.

По бокам двери, ведущей в кабинет ведуньи и кудесницы, всегда стояли двое телохранителей в каких-то погребальных костюмах, то есть в черных узких и высоких конусообразных колпаках и длинных, до полу, черных мантиях; на передней части колпаков и на плечах мантий были нашиты сделанные из блестящей серебристой слюды черепа и скрещенные кости.

Оба телохранителя, дряхлые старики, с белыми остроконечными бородами по пояс, с седыми волосами, распущенными по спине, стояли у самых дверей волшебницы, подняв руки вверх и протянув их настолько вперед, что человеку высокого роста приходилось поневоле нагнуть голову, чтобы пройти между этих двух фантастических аргусов. При этом всякий невольно вглядывался в лица этих слуг волшебницы, и всякого невольно дрожь пронимала… Лица обоих были мертво бледны, а глаза безжизненно неподвижны!.. Эти телохранители всегда, и день и ночь, стояли в своей позе неподвижно, не шевельнувшись ни на волос… Впечатление, ими производимое, усиливалось еще тем, что оба истинно волшебно, как близнецы, схожи лицом.

Это были, разумеется, две восковые куклы в человеческий рост, настолько искусно сделанные, что в полутьме горницы и за несколько секунд, нужных для прохода мимо них, всякий посетитель принимал телохранителей за живых близнецов-стариков!..

Проходить между четырьмя поднятыми руками этих недвижимо стоящих у двери телохранителей было для всякого жутко…

Но в ту минуту, когда идущий, минуя стариков, косился на их мертвенно бледные лица и робел, как бы опасаясь, что они тотчас его схватят, – в эту минуту дверь кабинета отворялась сама собою – яркий столб света врывался навстречу посетителю и, ярко ослепляя глаза, на секунду освещал, как молнией, обоих седых телохранителей и всю черную комнату. Но оглянуться назад или по сторонам никому и в голову не приходило!.. То, что являлось взору за дверями, впереди, поглощало невольно внимание…

Всякий решившийся познакомиться с нечистой силой, идя к кудеснице из Багдада, которой, как говорилось в объявлениях, уже 575 лет от роду, конечно, ожидал увидеть отвратительную костлявую старуху колдунью, беззубую, морщинистую, с провалившимися глазами, с крючковатыми лапами и с седыми лохматыми волосами…

А тут среди горницы, ярко освещенной сотней свечей, с пунцовыми стенами и с серебристым потолком в звездах, сидела перед столом, накрытым золотой скатертью, между двух канделябров… замечательная, поразительно красивая молодая женщина!.. Воистину явленная из таинственного мира на землю, живая сирена-волшебница!

Стол и нечто вроде трона стояли на возвышении, на одну ступень выше пола, а вокруг стола, с боков, три табурета для посетителей…

Красавица волшебница была одета в черный костюм из блестящей и тончайшей тафты, с открытым вырезным воротом, обнажавшим ее снежно-белую шею, всю грудь и красивые, будто выточенные из мрамора, плечи и руки… Платье не состояло из лифа и юбки, ибо черный корсаж облегал ее бюст, талию и бедра вплотную, как перчатка или как трико, обрисовывая все формы тела. Только ниже бедер это трико превращалось в короткие панталоны выше колен, из-под которых начинались черные сквозные ажурные чулки и, наконец, блестели маленькие ножки, обутые в серебристые башмачки. Талию обвивал серебряный пышный шарф, завязанный на боку большим бантом. На красивой головке, среди взбитых буклями черных волос, блестела тоже серебряная корона вся в алмазах, которые, отражая сотни свечей, сияли ореолом вокруг ее головы и, в свою очередь, как бы освещали горницу и ослепляли глаза посетителя.

В руках волшебницы был красивый, маленький, тоже серебряный жезл с большим алмазом на конце…

Если б все эти алмазы были настоящие, то, конечно, их обладательница могла бы купить себе на них целое королевство, а не играть роль гадалки и ведуньи за деньги.

Но простодушию суеверного люда несть предела…

Не прошло недели после объявления в газетах о приезде из Багдада знаменитой волшебницы, вещательницы, толковательницы снов и вопрошательницы судеб мира и человека, знавшейся с нечистой силой и поэтому поселившейся в доме, пользующемся странной известностью, как масса народу устремилась к ведунье. Разумеется, достаточно было раз побывать в обстановке, искусно устроенной Шенком, и повидать красавицу ведунью, чтобы снова самому вернуться и, конечно, других послать к ней, если не ради веры в ее сверхъестественный дар провидения, то хотя бы затем, чтобы полюбоваться ее красотой, казавшейся действительно сверхъестественной в театрально-эффектной обстановке.

Да и действительно немудрено было иметь успех.

Молодая женщина, пожалованная молвой в восточные царевны, собой красавица, кокетка, увлекательно болтала чуть не на всех языках, причем гадала, то есть лгала, замечательно на все лады – и по руке, и в картах, и на черной гуще из таинственного вещества, и по книгам, разложенным на столе, полным самых страшных и загадочных изображений. В них чуть не через страницу был во всех видах нарисован не кто иной, как сам царь тьмы, Вельзевул, со всем своим придворным штатом и атрибутами преисподней Тартарары!

Через месяц красавицу Алимэ-Шах-Намэт знал весь Лондон и, конечно, богатый и знатный круг более, нежели бедный люд, так как прорицания ее приобретались ценою золота.

XIII

Но чем же составилась репутация и слава ведуньи, помимо красоты, и быстро разнеслась молвой по всей столице? Доказала ли Алимэ чем-нибудь свое ясновидение и колдовство?

Этим, конечно, на первых же порах озаботился Шенк. Он понимал, что мало красоты, кокетства, сметки и поверхностных знаний в чернокнижии его союзницы. Нужна не одна ловкая ложь и изящная болтовня. Нужны и факты. Вот эта сторона дела и была самая мудреная, хотя и она удалась Шенку. Нужно было не более трех искусных предсказаний или вещаний в доказательство ясновидения Алимэ, чтобы толпа помножила их на сто и разнесла по городу.

Эти три случая были искусно подстроены Шенком, при помощи одного его союзника – приятеля по имени Джек, который взялся за сумму в тысячу фунтов сделать два подвига, а за третий взялся сам Шенк. Джек был предводитель лондонских мошенников, известный по имени и по ремеслу самому начальству и всему городу, но он гулял на свободе, так как ни разу лично в мошенничестве не попадался, а пойманные верные слуги его шли на каторгу и даже на виселицу, не выдав ни разу своего повелителя.

Первая затея Шенка, обратившая внимание публики на ведунью, была простая.

Джек ради денег Шенка взялся обокрасть ни более ни менее как самого лорд-мэра. Почтенный гражданин в летах ежедневно отправлялся в карете со своим портфелем по месту службы и аккуратно, на обратном пути, заезжал к приятелю-подагрику побеседовать о событиях дня. Весь город знал эту привычку мэра. Однажды старик заехал к другу, оставив, как и всегда, свой портфель в карете. Через полчаса, уже в сумерки, лорд-мэр вышел, кучер подал карету и, по приказу барина, повез его в магазин… Там господин мэр вышел с портфелем и… и более не появлялся. Кучер, напрасно прождав до ночи, удивленный, вернулся домой… Дома же все, и сам барин были встревожены исчезновением кучера с портфелем, где были крайне важные бумаги.

Дело в том, что когда лорд-мэр вышел от больного друга, то не нашел своей кареты. Вышедший перед ним за полчаса поддельный лорд-мэр уже уехал в ней, а затем украл и портфель. Настоящий лорд-мэр вернулся домой в наемной карете.

Кучер, прослуживший двадцать лет в доме, чуть с ума не сошел от двойного чувства ужаса: пропажи бумаг барина и убеждения, что сам сатана подшутил над ним, приняв образ лорд-мэра. Впрочем, подобное ловкое мошенничество было настолько обыкновенным явлением в лондонской жизни, что, помимо кучера, никто, конечно, не верил в причастность к делу нечистой силы.

Но кому и зачем понадобились бумаги – огромной важности для самого мэра и города, но не имеющие никакой цены для мошенника? Вот вопрос, взволновавший всех!

Полиция была поднята на ноги, но портфель как в воду канул!!

Однажды незнакомая почтенная дама, иностранка, явилась к мэру и, извиняясь, объяснила, что она приехала дать совет г-ну мэру, каким способом отыскать портфель. Она убедительно просила его ради его же пользы послать кого-нибудь к знаменитой гадальщице ведунье Алимэ-Шах-Намэт.

Лорд-мэр, слышавший об этой шарлатанке и видевший ее объявления, только посмеялся советам иностранки. Но жена его, дочери и все дамы-приятельницы поглядели на дело иначе.

Тотчас же кто-то из семьи отправился к Алимэ. Красавица ведунья погадала в книгах и приказала ночью накрыть в одном домишке маленького преступника. Она назвала квартал города, улицу, дом и имя вора. Портфель был найден, а воришка семнадцати лет хотя и клялся, что портфель украден не им, а был ему подкинут кем-то из взрослых членов воровской шайки, но никто ему не поверил.

Случай наделал много шуму. Сам лорд-мэр изумлялся. Мог ли он знать, что цель и смысл этого случая с ним заключались не в покраже, а в возвращении украденного при посредстве знаменитой Алимэ?..

Другой случай, наделавший много шуму, был в том же роде, но только с той разницей, что Алимэ предсказала потерю всего имущества… за два дня до того, как Джек дал знать Шенку, что он с армией своих мошенников собрался ограбить дом.

Наконец, явился случай, о котором давно мечтал Шенк. Однажды, сортируя публику, Шенк отгадал в одном из посетителей, молодом человеке, важную личность, не только аристократа и лорда, но имеющую даже связь с королевским домом. Он гостил в Англии у короля Георга. Молодой принц, которого ожидает в будущем корона, явился к Алимэ не из суеверия, а из любопытства. Он вел жизнь довольно распущенную, к ужасу высшего общества. Один из его прихлебателей, побывавший уже у ведуньи раз десять, влюбился в нее и превозносил до небес ее красоту.

Принц, охотник до всего нового, тотчас отправился и действительно был очарован волшебницей. На первый раз Алимэ, не зная, с кем имеет дело, была обыденно мила; но когда Шенк узнал от собственных шпионов, кто этот посетитель, и передал это приятельнице, то красавица с нетерпением и боязнью ждала второго визита принца. Она боялась, что он не вернется.

А ведь почти ради него одного и была задумана Шенком вся эта комедия.

Но принц вернулся, чтобы выйти окончательно влюбленным! Публику Шенк спровадил, а Алимэ-Шах-Намэт в своем волшебном кабинете разыграла роль уже не ведуньи, а куртизанки… Свидание длилось до вечера.

Однако дар провидения и колдовства не был забыт. Алимэ предсказала принцу, что вскоре ему будет назначено неизвестной дамой свидание в глухой части парка, на которое он не должен идти, так как будет атакован замаскированными злодеями.

Принц, которому назначались постоянные свидания красавицами всех слоев общества, не обратил внимания на предсказание…

Через неделю все случилось, как провидела Алимэ. Принц отправился в парк на свидание, и хотя был с двумя приятелями, но они были окружены десятками замаскированных и вооруженных людей… Принц был легко ранен шпагой в руку; один из его друзей, наиболее искусно отбивавшийся от всех противников, заколот предводителем шайки… При этом принц был дочиста ограблен на крупную сумму… так как всегда имел при себе большие деньги и ценные вещи.

Случай этот произвел много толков в городе. Одни ужасались и возмущались дерзостью, до которой дошли грабители, а другие возмущались известием, что такая личность, как именитый гость Англии и будущий венценосец на континенте, позволяет себе отправляться на ночные свидания в глухие места города, назначенные ему бог весть кем, быть может, именно как западня.

Принц вспомнил, но поздно, предсказание красавицы кудесницы.

Он был опечален пропажей не денег, а двух семейных малоценных вещей, отнятых у него грабителями: кольца и кассолетки[18]18
  Сосуды для благовоний и духов.


[Закрыть] с духами, подарком матери.

Алимэ взялась и эту пропажу открыть… и открыла! Вещи были найдены у еврея-ростовщика, получившего их под залог, по самым точным указаниям ведуньи.

Разумеется, малоценные вещи, отнятые Шенком, предводительствовавшим всей шайкой, были сданы еврею… Но деньги Шенк оставил, конечно, себе и не пожелал такой дорогой ценой поддержать славу гадалки Алимэ.

Влюбленный принц не знал, чему более дивиться: красоте Алимэ или ясновидению!

Когда принц рассказал все свое приключение почти всему высшему свету Лондона, то вслед за этим лорды, лорессы, маркизы, герцоги и герцогини – все стали тайком друг от друга бывать у Алимэ. Кто ради жгучего любопытства, кто ради моды, а кто ради только – конечно, мужчины – того, что стоустая молва передавала за верное, будто принц уже влюблен в эту колдунью, которая приворожила его к себе каким-то зельем.

И действительно, принц по целым вечерам и ночам безвыходно сидел у новой аэндорской волшебницы, но юной, красивой и увлекательно умной, более неотразимой чарами лица и бюста, взгляда и улыбки, нежели чарами зелий и гаданий…

Принц молодой, но уже разочарованный донжуан, которому все надоело, нашел в этой волшебнице все то, что можно было встречать часто в отдельности во многих женщинах высшего круга… но что он встретил в первый раз соединенным в одной личности…

Всем обладала и была щедро одарена природой Алимэ-Шах-Намэт… и представляла собой действительно что-то сверхъестественное. Таким образом, к Новому году дела Шенка и Алины были в таком блестящем положении, что можно было надеяться к весне иметь громадные суммы…

Шенк знал в Париже одну актрису-куртизанку, у которой было одних бриллиантов и золотых вещей на семь миллионов франков!.. Он мечтал о том же для себя и Алины. И благодаря принцу и другим герцогам и лордам, очарованным волшебницей, это становилось делом немудреным в недалеком будущем… Но умный и дальновидный Шенк не расчел одного…

Правительство Великобритании, позволявшее дурачиться всякому и дурачить всякого, не могло позволить того же относительно юного гостя, принца…

Связь его искренняя и, по-видимому, серьезная с какой-то багдадской очаровательницей и ведуньей стала притчей во языцех, всеобщим скандалом. Весть об этом распространилась по всей стране… Из дальних городов стали приезжать поглядеть на колдунью, от которой принц без ума, на которой чуть не собирается жениться!..

Король встревожился…

В один туманный день, рано утром, Шенк, Алимэ-Шах-Намэт, даже восковые старики телохранители, даже прислуга… были перевезены в другое помещение, где встретились со старыми, позабытыми в счастье друзьями – с Дитрихом-Фриде и с Ван-Тойрсом, то есть в тюрьму.

Алимэ-Шах-Намэт, допрошенная насчет чернокнижия, то есть всех книг, с ней арестованных, созналась, что колдовство было с ее стороны обманом, для наживы, что она действительно колдуньей быть не могла, ибо половины того, что есть в книгах, сама не понимает. На вопрос о происхождении и имени Алимэ созналась, что она вдова генерала французской армии Артюра де ла Тремуаль… Но через день допрошенная г-жа Тремуаль созналась поневоле, что она г-жа Алина Шель, жена саксонского негоцианта, которого бросила… На этот раз у нее оказался и документ на скромное название жены заводчика-коммерсанта. И г-жа Шель была тотчас освобождена, но со строжайшим приказом немедленно покинуть Лондон и Англию с первым же кораблем.

Это был королевский приказ!.. Наказание не за колдовство, а за волшебство над гостем-принцем, который с ума сходил и компрометировал себя, пока багдадская очаровательница сидела под арестом.

Шенк вместе с Дитрихом и Ван-Тойрсом остались в тюрьме, а Алина, под присмотром агента полиции, была доставлена в Ливерпуль и посажена на корабль…

Через сутки попутного ветра и сильного волнения в проливе Алина, одна-одинехонька, без товарища, без денег, почти без вещей, только с одним жезлом волшебницы, будто в насмешку, очутилась в Гавре. Она продала жезл, кольцо, цепочку, мантилью с кружевами… и выручила сорок франков.

XIV

Алина сразу даже не поняла всего ужаса своего положения. Она была одна, без денег, и в маленьком трактире-гостинице, где она остановилась, на нее смотрели подозрительно…

Выручив два золотых от продажи вещей, она могла прожить на эти деньги около месяца, но при условии не тратить ни гроша попусту. Но привычки взяли свое.

Через день Алина купила себе лорнет за 15 франков, который ей был ни на что не нужен. Через пять дней у нее снова не было ни гроша, и она продала тот же лорнет в тот же магазин за восемь франков… При этом она продала последнюю вещь, которую могла продать, – дождевой зонтик! Оставалось одно носильное и необходимое платье.

Вскоре по приезде она вспомнила о графе Осинском и написала ему письмо, адресуя в польское посольство. Но прошло довольно времени, а ответа не было.

Наконец, однажды хозяин гостиницы попросил гостью заплатить или… съехать!

– Куда? – воскликнула пораженная женщина.

– Куда вам угодно!

– На улицу? Мне некуда идти! Стало быть, на улицу!

– Это не мое дело! – отозвался хозяин.

Алина с трудом выпросила сутки сроку… Она не могла в себя прийти! Все произошло так быстро, неожиданно, что голова ее шла кругом. Давно ли она с Шенком мечтала о миллионах, а тут вдруг нищета.

Продумав несколько часов кряду, Алина вдруг вспомнила, что когда-то она жила своим личным честным трудом – музыкой. Стоило только теперь дать концерт – и тотчас у нее будут большие деньги… Большие? Гроши, сравнительно с тем, что она имела в Лондоне, но сумма достаточная сравнительно с тем, что было теперь у нее в кармане, то есть двадцать четыре су.

Расспросив подробно хозяина гостиницы, Алина узнала имена и адреса всех музыкантов Гавра и, выбрав самого известного, притом профессора музыки, отправилась к нему за помощью.

Музыкант-виолончелист, уже старик, принял иностранку холодно и отказал наотрез устроить то, о чем она просила…

Просьба Алины заключалась в том, чтобы музыкант нанял помещение, сделал объявление о концерте приезжей арфистки и взялся устроить концерт.

– Вы можете, вычтя расходы, взять половину сбора себе! – предложила Алина. – То, что останется на мою долю, хватит мне, чтобы доехать до Парижа, где у меня родня.

Профессор не соглашался…

– Я не могу себя срамить! Быть может, вы не умеете взять ни одного аккорда на арфе. Как же я буду устраивать обман…

Алина предложила сыграть что-нибудь, но арфы не было… Мандолины тоже не было под рукой, ни у старика, ни у его друзей.

Музыкант объяснил, наконец, что по городу ходит итальянка, странствующая уличная арфистка, и посоветовал незнакомке отыскать ее, чтобы попросить инструмент для пробы… Музыканту просто хотелось отвязаться от непрошеной гостьи.

И дочь графа Велькомирского, жена богатого негоцианта, блестящая г-жа Тремуаль, волшебница Алимэ-Шах-Намэт… усталая, слегка голодная… сильно озябшая от зимней стужи, пробегала пешком целый день по всему городу, по грязи, разыскивая итальянку-арфистку, расспрашивая о ней во всех харчевнях, на всех базарах.

К вечеру Алина вернулась в свою гостиницу, не найдя арфистки… Голод мучил ее, и она решилась попросить обедать.

Хозяин в ответ на это стал грубо кричать на нее, говоря, что его дом не ночлежный приют для бродяг и что приезжая достаточно хороша собой, чтобы иметь возможность тотчас же заработать себе известным образом денег на обед и ночлег.

Вероятно, вид Алины выражал такое неподдельное отчаяние в эту минуту, что хозяин вдруг переменил тон и стал расспрашивать Алину, кто и откуда она и куда едет?

Более всего усмирило и обезоружило грубого содержателя трактира то обстоятельство, что Алина кротко промолчала на его крик и только заплакала…

Женщина непорядочная и бродяга, привыкшая болтаться по большим дорогам и не платить, непременно начала бы сама кричать и браниться!

Вот что решил хозяин и стал милостиво расспрашивать гостью. Алина рассказала все что могла и кончила просьбой достать ей арфу, на два часа времени.

– Гм!.. Хорошо… Завтра я вас сведу в магазин инструментов и возьмем это… Ну, а теперь вы хотите чего-нибудь… Есть хотите?

– Да… хочу, – отозвалась Алина мило, кротко и отчасти грустно.

Она все еще не верила в свое положение нищей на улице, целиком зависящей от каприза мужиковатого трактирщика, которого несколько дней назад прислуга ее не допустила бы даже до беседы с ней.

– Ну, я вам верю в долг еще до завтра! – резко, но усмехаясь, вымолвил хозяин и крикнул в кухню:

– Номеру седьмому – супу и вчерашних котлет пару!.. Да кофе чашку…

Никогда за всю свою жизнь Алина не ела с такой охотой… Слезы навертывались у нее на глаза каждую минуту. И она сама не знала, какие они были. Слезы ли оскорбленного самолюбия, или радость утолить мучительное чувство, которое она испытывала в первый раз в жизни, или, наконец, горькие слезы о своей странной судьбе авантюристки, сегодня страшно богатой, обожаемой принцами крови, а завтра нищей, в тюрьме или на улице, голодной, прозябшей, оскорбляемой первым прохожим.

– Но почему же это так? И когда же и чем кончится подобное существование? – думалось ей.

Но ответа она не находила.

Зато давно не спала Алина так сладко, как заснула в эту ночь.

Наутро хозяин, недоверчиво и усмехаясь, все-таки свел Алину в магазин инструментов. Алина искренне объяснила свое положение и свое дело, прося арфу на несколько часов, чтобы доказать свое искусство профессору и побудить его устроить концерт…

– Все это очень странно! – заметил главный приказчик. – Мы не можем всякой встречной делать одолжение…

– Да вы позовите хозяина. Он меня знает и мне поверит! – вдруг обозлилась Алина.

Хозяин явился. Это был пожилой человек, крайне добрый на вид. Он спокойно выслушал и трактирщика, и Алину, рассказавшую все искренне и подробно… Подумав минуту, он молча понюхал табаку и, наконец, выговорил как бы нехотя, обращаясь к приказчикам:

– Принести две арфы. Ту, что стоит у лестницы… А затем ту, что дана в починку баронессой…

Арфы принесли… Алине дали стул, придвинули плохую арфу, и продавец выговорил:

– Ну-с. Сыграйте что-нибудь!

– Зачем? Вы хотите убедиться?

– Да-с. Если вы можете играть, как говорите, то есть порядочно, то я сам могу вам все устроить.

Алина, не игравшая уже столько времени, положила руки на струны и почувствовала робость.

– А если он ничего не понимает! Он скажет: вы не умеете играть! И всему конец!

Алина взяла несколько аккордов… Пальцы пробежали по струнам, цепляя их… Резкий, дребезжащий звук коснулся слуха Алины. Арфа была отвратительная!..

И артистка, еще не убитая в ней совсем глупой и праздной жизнью, невольно сказалась в ней…

– О, какой инструмент!.. – воскликнула она с горечью.

Продавец молчал и только снова нюхнул из табакерки. Алина начала играть первую вспомнившуюся ей пьесу… Прошло не более полминуты, как продавец инструментов остановил ее игру.

– Возьмите другую. Хорошую…

И он приказал переменить дрянную арфу на другую, красивую, принесенную в чехле и стоявшую в стороне.

Арфу переменили… Алина взяла аккорд…

Звуки, гармонические и мягкие, огласили магазин, даже трактирщик встрепенулся от разницы тембра.

– Ого! – воскликнул он. – Эта громче звенит!

Алина оживилась при первых же чистых звуках своего когда-то любимого инструмента.

Разумеется, она тотчас же забыла все… Где она играет, зачем, что будет после ее игры, что скажет эта публика, состоящая из трех-четырех человек?..

Алина вспомнила иное время… Знакомые звуки знакомых и любимых мотивов перенесли ее мысли и чувства далеко от окружающего.

Алина сыграла одну пьесу, начала другую, потом третью… Потом, незаметно для себя, начала импровизировать со страстью и увлечением. Прошел час… Она наслаждалась – и никто ее не останавливал!

Она первая пришла в себя и оглянулась… Кто-то, какие-то люди что-то ей говорили громко, горячо… Кто-то трепал ее по плечу, махал руками…

– Где я? Что им нужно? Что они? – думалось Алине как сквозь сон.

Но тотчас же сознание окружающего вернулось к увлекшейся артистке. Она вспомнила все… И как мелко, как глупо, даже смешно, показалось ей это «все».

Она была сейчас в ином мире, в котором уже давно не бывала от лени и глупой обстановки жизни.

– Вы – замечательная музыкантша! – повторял продавец инструментов воодушевленным голосом. – Я все возьму на себя. Я вам все устрою… Не бойтесь, мой любезнейший, – обернулся он к трактирщику, – с таким дарованием эта дама не только может с вами рассчитаться, а одним или двумя концертами соберет столько денег, что купит у вас все ваше заведение.

– Да я не хочу! Мне не надо. Ничего не надо. Я вас месяц даром кормить буду! – воскликнул трактирщик.

Разумеется, все устроилось, хотя и не сразу. Алина дала три концерта… Весь город бросился за билетами на четвертый, и в одно утро все было взято… но Алина приказала за два часа до начала этого четвертого концерта объявить отмену его и раздать деньги обратно.

Она получила ответ от графа Осинского. Он был в отсутствии, вернулся и, найдя ее письмо, восторженно и страстно призывал ее в Париж.

Справившись на почте, Алина узнала, что в тот же день в десять часов вечера отходит почтовая карета в Париж… А следующая – только через день. Увлекшаяся Алина не колебалась.

Еще не все деньги были возвращены обратно из кассы недоумевающей публике, как Алина уже неслась по гладкой дороге. Устроившись в глубине кареты, она мечтала о встрече со своим возлюбленным, к которому у нее все еще было какое-то чувство, лучшее, нежели к другим, лучшее, нежели к принцу, которого она околдовала ради его состояния и отчасти по приказанию Шенка.

Граф Осинский был и остался для нее друг-соотечественник, возлюбленный, с которым она могла говорить на том же самом языке, на котором объяснялась когда-то с отцом. Он же первый назвал ей ее отца! Как недалеко было это время, а между тем Алина, игравшая два месяца роль ведуньи-обманщицы, чувствовала себя упавшею еще ниже г-жи Тремуаль.

Через два дня пути она встретилась с Осинским. Он ждал ее и приготовил ей особую квартиру, так как сам жил в доме посланника Огинского в качестве его родственника.

Алина обрадовалась юному другу. Но Париж – город, всемирная столица, – поглотил все ее внимание.

– Вот где жить надо! – весело и страстно шептала Алина, оглядываясь вокруг себя.