Текст книги "Принцесса Володимирская"

IV

И Шенк подробно, ясно, толково, но вместе с тем и остроумно, изложил Алине целую свою теорию «жизненного» искусства и кончил словами:

– Если были и есть безумные чудаки философы, которые пытаются изобрести жизненный эликсир, чтобы жить вечно, то я, как видите, уже изобрел другой, свой эликсир, чтобы жить приятно и весело и, не имея никакого состояния, быть богатым. На это надо, поверьте, больше ума, воли и знаний, чем какому-нибудь алхимику в его изысканиях.

Затем Шенк предложил Алине отдаться совершенно в его распоряжение. Он просил не любви ее, а дружбы и полного доверия, чтобы легко и скоро достигнуть вместе, обоюдными усилиями всего, что не захотел им дать слепой случай, но на что они имеют право… право развитых, умных и одаренных от природы людей.

Только теперь, после этой беседы, Алина узнала Шенка и удивилась, насколько она обманывалась на его счет.

– Да, он слишком умен, чтобы быть влюбленным в меня. Только влюбленным! – думала она. – Нет. Он дальновиднее и разумнее других. Он оценил меня и понял лучше всех, но не влюбился, а зовет меня в помощницы, даже союзницей. И на какое дело? Чего он хочет? Того же, что и я! Говоря о себе и своих мечтах, он будто читал в моем сердце и повторял в своих мои тайные помыслы! Я объявила войну роду человеческому, и он тоже. Но я одна, как женщина, немного могу… А вместе мы двое – мы все можем… Все!..

Одно смущало Алину. Каким путем, какими средствами восторжествовать? Шенк был, очевидно, неразборчив в средствах; он говорил, хотя и шутливо, что считает себя даже способным на всякое преступление… Алина чувствовала, что, хотя и низко пала, у нее еще живет в душе нечто, не дозволяющее ей идти… далее… Пасть еще ниже! До сих пор одно дурное дело у нее на душе – бегство от мужа и почти похищение молодого Дитриха у его жены…

Все, что может предложить или даже заставить ее делать этот Шенк, вероятно, нешуточно.

Пока Алина думала и смущалась, Шенк снова читал будто в ее глазах и лице ее тайную мысль.

– Смущаться не надо, мой друг и союзница. Я вас не поведу по пути прямых преступлений – наказуемых законом и людьми, а лишь по пути преступлений косвенных. Мы будем воровать, обманывать, грабить, даже убивать, медленно или с маху, но иначе…

– О, на это я не пойду! Не могу…

– О, нет, можете… Вы уже и грабили, и убивали! – презрительно и ехидно вымолвил Шенк, усмехаясь.

– Что вы хотите сказать?

– Разве судьба семейства Ван-Тойрс, по милости Карла и вашей, не есть грабеж? Разве самозванство не есть мошеннический обман? Разве смерть старухи, бабки Карла, или положение, в которое вы поставили вашего мужа, положение вашей невестки Фредерики Дитрих не есть убийство? Почем вы знаете, может быть, покинутая Фредерика действительно умирает с горя, а отец Карла или ваша свекровь, может быть, даже и умерли.

– Да, вы правы… Это все то же. Но это случилось помимо моей воли. Я искала своей свободы, желала своего нравственного воскресения, а не их смерти…

– Да ведь и мы теперь не будем желать чьей-либо смерти, несчастия или разорения – мы будем только желать себе жизни, счастья и обогащения! – так же насмешливо, но с оттенком озлобления выговорил Шенк. Алина удивилась тону его голоса, и он вдруг прибавил, будто поясняя свою вспышку:

– Я лгу и обманываю постоянно всех, и уже давно, с юных лет! Но знаете ли вы, кому я никогда, за всю мою трудную скитальческую жизнь, полную всяких тяжелых испытаний, – кому я никогда, ни разу не солгал?!

– Священнику на исповеди?

– Нет и да… Я в церкви за всю мою жизнь был, вероятно, раза четыре… Моей совести я никогда не солгал. Убивая человека, а это мне случалось, я не говорил себе, что он сам виноват или что я не желал его смерти.

– Неужели вам случалось человека убить? То есть действительно убить… Оружием?

– Да-с… Даже вот этой самой шпагой, которую вы видите… и с которой я не расстаюсь. Я имел более двадцати поединков, и раз восемь из них кончались опасной раной противника и три раза – смертью на месте…

– Вы искусно владеете шпагой?

– Замечательно! А как же вы хотите, чтобы человек моего ремесла – авантюрист и chevalier d’industrie – был бы не дуэлист? Я бы тогда давно уже был на том свете или в остроге, а не у вас… Не далее как неделю тому назад я дрался против трех человек, оскорбивших меня в коридоре игорного дома. Поединок произошел тут же на дворе в полумраке. Они, конечно, хотели и надеялись меня убить! Двух я легко ранил, и они убежали, а третьего, наиболее смелого, я полагаю, теперь на свете, может быть, тоже нет… Но наверное я этого не знаю.

– Это ужасно! – воскликнула Алина, невольно вспоминая ночное преступление в замке и смерть своего отца.

– При этом я их просто ограбил, как грабят на дорогах, то есть вытащил у третьего упавшего без сознания на землю его выигрыш… Большую сумму.

– И эти деньги вам не жгли руки, вы их спокойно тратили? – воскликнула Алина.

– Нет. Я их не тратил вовсе, поэтому они моих рук не жгли, не кусали, не…

– Куда же вы девали их? Кто же их тратил?

– Догадайтесь. Это нетрудно!

– Как?!

– Так!..

– Неужели же… Эти деньги, что вы мне тогда… Крупная сумма?.. Да, неделю тому назад… О, это, право, ужасно!.. – воскликнула Алина, закрывая лицо руками. Она готова была заплакать.

– Отчего же вы так взволновались?

– Это отвратительно! Если бы я знала…

– Полноте. Полноте. Не лгите себе и Богу, если говорите, что верите в Бога! – горячо воскликнул Шенк. – Разве деньги Дитриха, Шеля, Ван-Тойрса, которые вы расшвыряли, не достались вам ценой если не крови, то кровавых слез, пролитых загубленными вами их женами и матерями? Полноте!.. Все это самообман и ложь людская. Надо быть честным перед самим собой. Это одно утешение остается нам.

И Шенк вдруг перешел на шутливый лад и прибавил, уже весело смеясь:

– Надо же подлецам и негодяям дозволить себе изредка лакомство: быть честным перед собой и не лгать себе самим.

Развеселив Алину разными шутками, Шенк объявил ей, что вечером он будет у нее снова и передаст ей один свой план действий, который надо непременно и немедленно привести в исполнение.

– Вспомните то, что я сказал вам в начале нашей беседы. От вашего решения, согласия или несогласия, зависит мой образ действий относительно вас самих. Или я буду ваш друг, ваш верный раб, или жестокий и беспощадный враг! Я не остановлюсь ни перед чем ни в смысле жертвы, ни в смысле мести. Вы у меня в долгу… на крупные суммы… Денег я не прошу!.. Да у вас их и нет и быть не может. Иной жертвы я тоже не прошу, хотя обладать такой женщиной, как вы, – и завидная доля… Но я слишком безобразно дурен собою и при этом слишком самолюбив, чтобы примириться с тем отвращением к себе, которое я могу заметить в женщине, против воли мне отдающейся… Я прошу вас послужить мне, но ведь и себе самой тоже, иначе. Подумайте. Вечером я буду снова и объяснюсь совсем.

– Унизительную ли роль вы от меня потребуете? – вымолвила Алина.

– Нисколько! Веселое, забавное и остроумное дело! В нем надо много ума, блеска, кокетства – даже образование и таланты нужны. Даже красота ваша и обаяние, которое вы имеете на людей, нужны. Теперь вы все свои дары природы и дары воспитания тратите даром. Что вы за это взяли? Два состояния: мужнино и Ван-Тойрса… Двух любовников, простоватых малых, если не совсем дураков?.. Два состояния, каких на свете миллионы?!

– А что же вы мне обещаете? – уже шутя и с оттенком плохо скрытого любопытства спросила Алина.

– Миллиона в два состояние зараз, чтобы истратить в года два… Потом другие найдем. И затем любовника, которого ожидает в скором времени нечто, очень красивое, редкое вот сюда и сюда…

Шенк, смеясь, показал себе на голову и на плечи.

– Я ничего не понимаю. Что его ждет?.. И кого ждет?

– Этого вашего будущего друга и обожателя ожидает…

– Ну-с?

– Корона и порфира!

– И это все не выдумка?!

– Не правда ли, красивый костюм?

– Скажите: вы не шутите?..

– От вас зависит все…

– Я согласна заранее… Но как, каким образом достигнуть?

– А, вот в этом-то вся и задача; на достижение всего этого именно и нужна такая женщина, как вы! Недаром я вас выбрал из всего Лондона. А красавиц тут, как вы знаете, немало. Но для этого мало одной красоты и ума… Надо многое! Но это многое найдется в таких двух людях, как вы и я. Ну-с, пока прощайте. Вечером я у вас.

Барон Шенк ушел, а Алина осталась, погруженная в глубокую думу.

– Так вот каков этот Шенк?! Это не Дитрих или Шель!

V

Круг знакомых Алины состоял исключительно из мужчин, посещавших ее без своих жен, матерей и дочерей. Г-жа Тремуаль хотя и называла себя аристократкой и вдовой, хотя и скрывала тщательно свои отношения к Дитриху-Фриде и к Ван-Тойрсу, но чутье общественное не ошибается в таких случаях. За исключением двух дам, одной – полукуртизанки, а другой – ученой старой девы, или «синего чулка», ни одной женщины в доме г-жи Тремуаль никогда не бывало.

Мужчины, все без исключения, посещавшие г-жу Тремуаль – кто всякий день, а кто изредка, все равно были более или менее влюблены в Алину. И каждый благодаря ее искусному кокетству считал себя на пути к успеху и победе накануне обладания красивой авантюристкой.

– Каковы они все?.. Все глупы и самодовольны! – было ежедневной постоянной мыслью Алины, когда она, проводив гостей поздно ночью, иногда уже под утро, ложилась спать.

За последнее время простая скука и даже тоска начали закрадываться в душу Алины. Ее жизнь, пустая и праздная, начинала ей быть в тягость.

– Что же дальше? – спрашивала она себя. Постоянный недостаток в деньгах, несмотря на большие суммы, которые она получала всякими незаконными средствами, ей надоедал. Она наивно мечтала о таких средствах, которые позволили бы ей не думать о завтрашнем дне, и не догадывалась, что при ее привычке – чем больше денег, тем больше швырять – никогда подобной желанной минуты наступить не может.

За несколько дней до объяснения с Шенком Алина сама начала серьезно думать о том, что надо что-нибудь предпринять… большое, трудное, интересное. И нечто такое, что могло бы изменить совершенно ее общественное положение простой красавицы авантюристки, проводящей дни во сне, сумерки на гулянье или в магазинах, вечера в увеселительных местах, концертах и театрах, а ночи напролет в пошлых и скучных беседах с разными молодыми и старыми волокитами.

В первые дни пребывания в Лондоне Алина собиралась было расстаться с обоими любовниками и, выбрав нового с состоянием, снова начать путешествовать. Ей хотелось ехать в страну чудес, баснословного богатства и дивных нравов и климата, а именно в Ост-Индию. Столько наслушалась Алина россказней о волшебной стране этой, куда ежедневно отправлялись массы англичан за добычей, что и она стала собираться туда же. Сколько миллионов могла бы привезти Алина оттуда!

Но пускаться в путь было еще не с кем, то есть она еще не встретила и не выбрала себе того человека, который мог бы занять в ее сердце место и звание Ван-Тойрса – мог бы на свой счет совершить такое и дальнее и дорогое путешествие.

Все новые знакомые и друзья Алины, приобретенные в Лондоне, были люди со средним состоянием. Вдобавок ни один из них ей особенно не нравился.

Только за последнее время появился в доме ее молодой человек, аристократ, к которому сразу повлекло Алину. Она чувствовала, что если не сдержит себя, то скоро будет принадлежать этому человеку… И не рассудочно, не холодно, не ради одного расчета на его состояние, а по влечению сердца. Алина чувствовала, что понемногу влюбляется в него. Причина была на это особая.

Помимо аристократизма, красоты, изящества и ума, молодой человек привлек сердце Алины своей национальностью. Он был поляк. Алина в лице его в первый раз встретилась с представителем той страны, к которой тайно причисляла и себя. Во всяком случае к этой народности принадлежали ее отец и мать.

Этот молодой человек, секретарь польского посольства в Лондоне, был граф Осинский, единственный сын богача магната и даже друга нового польского короля Станислава Понятовского.

Осинский был тоже увлечен красавицей, и, конечно, более других ее обожателей. Молодого человека, недавно выпорхнувшего из отчего дома и из-под крыла матери, из королевской почти обстановки замка предков, многое еще легко восхищало, смущало и пугало на миру божьем. Алина была первой женщиной сомнительного происхождения и со странной обстановкой, которую он встретил, еще не искусившись в грязи моря житейского.

Несмотря на то что красота и вообще вся изящная внешность г-жи Тремуаль сразу поразили его и околдовали, тем не менее он осторожно и ребячески относился к красавице и, будучи сильно влюблен в нее, почти избегал даже оставаться с ней наедине. Эта именно наивность непочатой души и юношеская чистота помыслов особенно и прельщали Алину. С графом Осинским она и себя чувствовала лучше, выше, чище…

Бежать с ним хотя в Ост-Индию Алина думала, но не решилась! Ей было жаль загубить юношу. К нему она вдруг обрела в себе какое-то хорошее чувство… Вдобавок, и средства, которыми располагал Осинский, были не очень велики. Отец не баловал единственного сына и наследника. Положение Алины, или лучше сказать падение, было таково, что Дитрих и Ван-Тойрс, не говоря уже об энергичном Шенке, не допустили бы Алину до связи с юным польским графом, располагающим недостаточными средствами, чтобы выручить их из долгов и дать возможность жить роскошно.

Дитрих ревновал Алину ко всем, кроме Ван-Тойрса, с которым подружился и который все-таки дорогой ценой – высшей, чем сам Дитрих, – купил любовь Алины, то есть пустил по миру и обесславил отца и всю семью. К Шенку оба они относились сначала с боязнью, чуя его тяжелую руку, а затем ввиду его простых дружеских отношений с Алиной и отчасти благодаря большой сумме, которую Алина от него получила, молодые люди терпели его присутствие.

Наоборот, граф Осинский был им ненавистен. Они оба боялись, что Алина, увлеченная «мальчишкой», способна на детскую и нечестную выходку: исчезнуть вдруг с ним, оставив обоих разоренных любовников на произвол судьбы.

Алина все это понимала, и это, с одной стороны, озлобляло ее, раздражало самолюбие, а с другой – увеличивало чувство к Осинскому, подливало масла в огонь.

За последнее время Осинский стал бывать чаще у г-жи Тремуаль, и взгляд его, простодушный и добрый, был грустнее. Алина видела и чувствовала, что он более чем когда-либо влюблен в нее.

Наконец однажды молодой человек явился встревоженный и, краснея, объявил красавице, что его повышают, переводят из Лондона в Париж, где посланником его родственник по матери, Огинский. Алину новость эта поразила…

Причудница мысленно решилась тотчас следовать за юношей, покинуть Лондон и бросить надоевших ей своей ревностью Дитриха и Тойрса. Вдобавок, она этим спасалась от уродливого и антипатичного Шенка…

Алина узнала день отъезда Осинского и, ничего ему не объясняя, попросила только отложить путь на несколько дней… ради одного важного обстоятельства, которое она обещалась ему объяснить.

В сущности, ей надо было самой все приготовить к бегству.

VI

В тот самый день, когда Алина готовила Осинскому неожиданность, счастье – взять ее в дорогу с собой и в полное распоряжение, – в этот же именно день явился барон Шенк со своим объяснением и предложением миллионов.

Алина призадумалась и колебалась.

Красавцев Осинских было на свете немало. Кроме того, бегство с ним давало ей трех новых врагов из трех друзей. С другой стороны, новая связь с юным аристократом приведет ли к браку и к высшему общественному положению? Если его семья не примет ее?! Если отец Осинского прогонит его и лишит всего? А здесь Шенк обещает иное! И по всей вероятности, он не лжет и даже не преувеличивает…

– Лучше остаться, – решила теперь Алина, – и иметь такого союзника, как Шенк! Если уж рисковать быть двумужницей, то, по крайней мере, при иных условиях. Выйти за человека более независимого и состоятельного и с высшим общественным положением. Единственное, что возможно и что, конечно, тотчас я позволю себе, – это каприз. Une partie de plaisir[10]10
  Увеселительная прогулка (фр.).


[Закрыть].

В тот вечер, который барон Шенк назначил для объяснений, у Алины случайно собралось много гостей, и дело пришлось отложить.

Осинский явился ранее других и, не спуская влюбленных глаз с Алины, вопросительно глядел в ее красивое и веселое лицо. Ему хотелось узнать скорее загадку, которую задала ему Алина, попросив отложить отъезд.

Но он не чуял, что в этот день все изменилось. Он не знал, на что еще вчера хотела решиться молодая женщина по отношению к нему. А теперь он равно не знал об отмене этого решения.

Вечер был такой же скучный, как и все предыдущие, но Алина была оживленнее, нервнее, и все заметили в ней какое-то особенное настроение…

Когда гости вдруг с общего разговора перешли в горячий спор по поводу какого-то политического события, всех взволновавшего накануне, кроме одной г-жи Тремуаль, хозяйка подошла к Шенку, отвела его в сторону, к окну, и заговорила тихо:

– Мне все равно, что именно вы мне предложите… Я согласна заранее! Я вам верю! И вы найдете во мне решительную и верную союзницу!.. Но только с одним условием… Я вам предложу одно условие, на которое вы должны согласиться… Условие пустое, ребяческое…

– Извольте… Скажите… – вымолвил Шенк, пронизывая женщину своим взглядом и тщетно стараясь понять, почему Алина, спокойная еще утром, теперь отчасти взволнована.

Шенк боялся загадочного в своих друзьях и знакомых. Он любил и отчасти привык видеть всех насквозь, и всякая тайна его раздражала.

В эту минуту он ничего не понимал.

– Без этого условия, – продолжала Алина, – я моего согласия на ваше предприятие не дам, какое бы оно ни было…

– Говорите, боже мой! – нетерпеливо произнес Шенк настолько громко, что многие обернулись и горячий cпop смолк на минуту. Алина увидела, что говорить теперь было мудренее, – их могли услышать.

– Надо обождать. Вы неосторожны. Говорите мне что-нибудь, – шепнула она.

Шенк громко стал говорить с ней о покупке лошадей.

Гости прислушались и снова заговорили и заспорили о чем-то.

– Слушайте же теперь внимательно! – произнесла, обождав, Алина несколько свободнее и громче. – Не удивляйтесь.

– Постараюсь. Хотя женщина вроде вас может удивить самого черта.

– Вы мне дадите важное поручение на неделю, по которому я должна буду уехать из Лондона. Не для англичан, конечно. А для Дитриха и Карла. Через неделю я вернусь…

– Куда же вы поедете? – мрачно и недоверчиво глянул на красавицу Шенк. Ее возбуждение, румянец на лице и особый блеск в глазах смущали его.

– Недалеко!

– Вы хотите бежать… не расплатившись со мной!

– Ах, как это глупо! Я вас считала умнее!

– Я вас считал проще… Я не люблю загадок, не люблю необъяснимых и таинственных поступков! Зачем вы поедете и куда? Вы хотите бежать от нас, то есть от меня!

– Если б я хотела скрыться от ваших преследований, то зачем же я сказала бы вам это, предупредила вас?

– Чтобы у меня же попросить денег на бегство от меня…

– Ошибаетесь. На это денег не надо! Я доеду отсюда до места назначения за несколько копеек.

– Куда же, наконец?

– За несколько улиц отсюда! Довольно с вас?

– Какое ребячество! Только женщины способны на такие выходки!..

– Но это серьезное и непоколебимое решение. Это мое условие sine quanon![11]11
  Обязательное условие (фр.).


[Закрыть] Согласны ли вы?..

– Конечно… но… право, дайте подумать. Зачем эта тайна? Зачем мне не сказать всего? Тогда я буду спокойнее. Ведь я – не Ван-Тойрс и не Дитрих. Вон они оба смотрят на нас и пожирают меня глазами, как если б я собирался убивать вас! Дураки! Нет, уж будьте милы, скажите мне все… Что это за проделка? Неужели глупое увлечение?..

– Я ничего более не скажу! – сурово произнесла Алина. – Согласны вы дать мне отпуск на неделю и обмануть моих аргусов?..

– Через полчаса я вам дам ответ! – выговорил Шенк.

– Хорошо… Но прибавлю еще… для вас. Не бойтесь. Я честная женщина. Столько же честная, сколько прихотливая и капризная. Je suis fantasque![12]12
  Я взбалмошная! (фр.).


[Закрыть] Но честная!..

– Да. Мы ведь все здесь честные! – выговорил вдруг Шенк с таким ядовитым смехом и таким презрением, что снова многие обернулись на него. Алину, еще не совсем примиренную с ее новым низким положением, кольнуло в самое сердце…

Через полчаса Шенк, передумав многое и взвесив многое, успокоился, убедился и поверил, что Алина его не обманет.

– Это просто какая-нибудь причуда! – рассуждал он. – Но чего же она церемонится с этими воробьями, если они ей настолько надоели и настолько стесняют? Сказала бы мне! Я их тотчас прибрал бы в сторону.

Подойдя к Алине, говорившей со стариком адмиралом, Шенк вымолвил, не стесняясь:

– Я согласен на ваше условие и совершенно спокоен. А об двух аргусах не беспокойтесь!..

Алина весело улыбнулась и протянула Шенку руку.

Через минуту Алина объявила гостям своим, что она должна по одному делу отлучиться из Лондона на континент при первом попутном ветре.

– Если буря не занесет мой корабль в Исландию, то я скоро буду и назад! И прошу снова не забывать меня.

Гости не удивились. Но трое из присутствующих смутились. Дитрих глядел испуганно, Ван-Тойрс недоумевал… А третий, юный граф Осинский, глядел, не спуская глаз с Алины, и сердце его билось сильнее.

– Она просила его отложить отъезд в Париж?! А теперь сама собирается на континент… С ним, стало быть!..

Но через несколько мгновений Осинский переживал иное чувство с юношеской болью в сердце, не привыкшем еще к страданию.

Алина, улучив мгновение, чтобы никто не заметил их разговора наедине, передала Осинскому грустное для него известие и разочарование.

– Я должна ехать в Копенгаген; когда я вернусь в Лондон, вас, вероятно, уже не будет здесь. Следовательно, бог знает когда мы увидимся… Вероятно, никогда! Сохраните обо мне доброе воспоминание. Эта случайность – к лучшему. Если б мы дольше оставались вместе и виделись, то бог весть что могло бы случиться…

И Алина, быстро отошла от Осинского, но хорошо заметила, что он стал бледен как полотно.