Текст книги "Тайный заговор"

– И что именно вы собираетесь сделать?

Зюдов ответил:

– Вне зависимости от того, будете вы говорить или нет, мы пойдем в полицию и сообщим, что стали свидетелями передачи денег в ресторане «Нино», что человека, вручившего вам двадцать пять миллионов лир, зовут Титусом и что он бывает у некоего Альбер-то Фазолино. Я уверен, что этого будет достаточно.

Мейнарди кивнул. Его злость на обманщиков была больше, чем страх.

– Я все расскажу, – произнес он.

– Нам нанять для вас адвоката? – спросил Зюдов.

Старик поднял руки, словно защищаясь.

– Синьор, у меня нет сбережений. Моей скромной зарплаты едва хватает на жизнь. Откуда мне взять деньги на дорогого адвоката?

– По этому поводу, – заявил Зюдов, – можете не беспокоиться.

Оба посетителя попрощались, пообещав вытащить Мейнарди из тюрьмы.

В это же время в Риме начался сильный весенний ливень. Жюльетт пришлось включить в машине свет. Дворники с трудом справлялись с потоками воды.

Она не обратила внимания на зеленую табличку с надписью «А 1», указывающую на север, и все время ориентировалась на белые таблички с надписью «центр». В результате она выехала на Виа дель Корзо и оказалась в глухой пробке.

Жюльетт начала нервничать – и не только потому, что опоздала. Добравшись наконец до места встречи на Пьяцца дель Пополо возле Цвиллингскирхе, которую знает любой иностранец, она поехала по правой стороне улицы и остановилась. Едва она притормозила, как дверь автомобиля распахнулась.

– Джульетта! – Клаудио швырнул дорожную сумку на заднее сиденье, затем сложил свой зонт, запрыгнул на переднее сиденье и неистово обнял Жюльетт. – Ты даже представить себе не можешь, как я обрадовался твоему звонку! Неужели я проведу с тобой несколько дней? Я взволнован, словно мальчишка!

– Это заметно, – улыбнувшись, ответила Жюльетт. Конечно, Бродка себя никогда так не вел, но разве не эта безудержность и способность действовать без оглядки, не задумываясь о последствиях, так восхищала ее в этом мальчике?

Тем временем Клаудио, уверенно отдавая команды, помог ей выбраться из города на кольцо автобана. Он снял с себя мокрую ветровку, прилипшую к его телу, будто вторая кожа, и разложил ее на заднем сиденье просохнуть. Такая же участь постигла рубашку, и вскоре Клаудио сидел рядом с ней с голым торсом.

Когда они оставили позади станцию на автобане, где нужно платить пошлину, Клаудио избавился от остальных вещей. Дождь прекратился, и Жюльетт открыла окна, чтобы ветер быстрее высушил одежду.

– Ничего ведь страшного? – невозмутимо спросил Клаудио.

Жюльетт не могла припомнить, чтобы когда-либо в своей жизни мчалась по автобану, а рядом с ней сидел голый мужчина, причем довольно привлекательный.

– Ничего, – смеясь, ответила она и вдруг добавила: – Наоборот!

Она схватила Клаудио за бедро, но уже в следующий миг смущенно убрала руку.

Автострада между Орвьето и Ареццо с ее широкими полосами требовала от водителя меньшей концентрации, зато давала возможность подумать. Странно, но с Клаудио Жюльетт вела себя иначе, чем обычно. Одно его присутствие подталкивало ее на неразумные поступки; она говорила на языке, чуждом ей, и делала вещи, которые позже казались ей сомнительными. В чем же тут дело?

Хотя Клаудио был умным мальчиком, все их разговоры протекали как-то поверхностно, если не считать вечно повторяющихся признаний в любви, которыми Жюльетт наслаждалась, словно ароматом духов.

Когда они проехали двести километров и теплый ветер просушил одежду Клаудио, он снова оделся.

– Ты выглядишь довольно помятым, – со смехом сказала Жюльетт, – разве тебе больше нечего надеть?

Клаудио оглядел себя, затем посмотрел на Жюльетт. На ней был хорошо скроенный комбинезон с широким поясом, и даже за рулем автомобиля она выглядела элегантно. Ему внезапно стало стыдно, и он вынул из своей сумки новую футболку.

– Я знаю, ты стесняешься меня, – провоцируя ее, произнес он. – Элегантная хозяйка галереи и плохо одетый архивариус!

– Не говори глупостей! – отрезала Жюльетт. – Но если ты спросишь, кто мне симпатичнее – хорошо одетый мужчина или плохо одетый, то я отвечу, что хорошо одетый мне нравится больше.

– Я учту это! – пообещал Клаудио.

Когда Флоренция осталась позади и автострада свернула на север Апеннинского полуострова, где туннели перемежались узкими поворотами, их разговор прервался, каждый думал о своем. Клаудио любил Жюльетт больше всего на свете, и его мучили сомнения, не станет ли эта женщина для него недосягаемой. Сомнения Жюльетт касались в первую очередь ее самой: любовь или всего лишь пламя страсти притягивало ее к Клаудио? В тот миг ни Клаудио, ни Жюльетт не могли найти ответов на свои вопросы.

Так они добрались до Болоньи. Горный ландшафт сменился мягкими холмами, а вскоре перед их взором показались бесконечные равнины. Когда стемнело, Жюльетт предложила не прерывать поездку ночевкой в отеле неподалеку от автобана, как предполагалось вначале, а ехать до самого Мюнхена. Она беспокоилась о картинах, лежавших в багажнике: север Италии – не самая спокойная и безопасная местность.

В Мюнхен они въехали почти в полночь. Жюльетт направилась к «Хилтону», ибо была уверена, что там найдется свободный номер. Кроме того, здесь была возможность спрятать картины на хранение в сейф отеля.

– Но у тебя ведь есть дом, – удивленно заметил Клаудио. – Зачем же мы едем в дорогой отель?

– Потому что в том доме я глаз не смогу сомкнуть. А с тобой под боком так уж точно. Тебе, впрочем, не понять. – Жюльетт была не в настроении объяснять Клаудио, какие чувства охватывали ее, едва она переступала порог собственного дома.

Клаудио пожал плечами.

– Нет, я не понимаю этого.

В холле отеля на рояле играл Норберт. Увидев Жюльетт в сопровождении молодого человека, он оборвал недавно начатую игру парой громких аккордов и поспешил им навстречу.

– Жюльетт, какой приятный сюрприз! – воскликнул он, запечатлев на ее щеке поцелуй.

Ответив на его поцелуй, Жюльетт представила Норберту своего спутника:

– Это Клаудио, парень из Рима.

– Тот самый парень из Рима? – спросил Норберт.

Жюльетт кивнула.

Мужчины пожали друг другу руки.

Норберт хотел пригласить их выпить в баре, однако Жюльетт извинилась, сославшись на то, что они проехали тысячу километров и очень устали. В течение следующих нескольких дней у них будет достаточно времени, чтобы пообщаться.

После того как она определила свои картины в сейф отеля, а коридорный отнес чемоданы в номер, измученная Жюльетт повалилась на постель. Она была настолько измотана, что в одно мгновение уснула и проснулась только тогда, когда почувствовала руки Клаудио у себя на груди.

Невольно отстранившись от него, она сказала, не открывая глаз:

– Не сейчас, пожалуйста. Я и правда очень устала.

Кажется, Клаудио почувствовал, что за ее отказом стоит что-то еще, более глубокое. Спустя какое-то время, пока Жюльетт наслаждалась тишиной, он тихонько сказал:

– У тебя в этом городе много поклонников, правда?

Жюльетт открыла глаза и поглядела в лицо Клаудио, склонившееся прямо над ней. В его взгляде читалась непривычная серьезность.

– Конечно, – ответила она и улыбнулась, чтобы показать, что просто дразнит его. – Но если ты имеешь в виду Норберта, могу тебя успокоить: этого парня женщины не интересуют.

– Не верю, Джульетта. Судя по тому, как он на тебя смотрел…

Жюльетт рассмеялась.

– Неужели ревнуешь, а?

– Конечно, – ответил Клаудио. – Все итальянские мужчины ревнивы. Это у нас в крови. А что касается такой женщины, как ты, то тут итальянец даже голову от ревности потерять может.

– Ревность – это не что иное, как признание собственной слабости.

– Разве у Бродки никогда не было повода ревновать?

Жюльетт предпочла промолчать.

– В таком случае, он любит тебя не по-настоящему, – заявил Клаудио. – Любви без ревности не бывает. Если ты выйдешь замуж за итальянца…

– Замуж? – удивленно перебила его Жюльетт.

– Я хотел бы познакомить тебя со своей мамой, как только мы вернемся обратно в Италию, – сказал Клаудио. – А с Луизой, моей сестрой, ты наверняка поладишь.

Жюльетт вскочила и поспешно скрылась в ванной. Оказавшись внутри, она закрылась на задвижку и встала под холодный душ. Чувствуя, как вода бьет ей в лицо, она рассердилась на саму себя.

Минут через двадцать закутанная в полотенце Жюльетт вернулась из душа и, забравшись под одеяло, тут же уснула.

Совместный завтрак около десяти часов утра проходил необычайно молчаливо. Клаудио понимал, что зашел слишком далеко. А Жюльетт задавалась вопросом, зачем она все это делает. Ведь она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что уединение двух людей – это нечто большее, чем просто секс.

Уже одно то, как Клаудио обращался с поданным к завтраку яйцом, заставило Жюльетт усомниться в разумности своего поступка. Ведь по тому, как разбивают яйцо, можно безошибочно угадать характер человека. Вряд ли есть какое-либо повседневное действие, которое люди выполняют настолько по-разному. Клаудио предпочел полностью очистить яйцо всмятку от скорлупы, а потом откусить от него, словно от яблока, так что желток закапал на тарелку. Жюльетт стало стыдно, и она огляделась по сторонам, проверяя, не видел ли кто этого варварства. Едва сдерживаясь, она сказала, что нужно поторопиться. Им в этот день предстояло многое успеть. Не желает ли он посмотреть город?

– Я хочу смотреть на тебя, Джульетта! – настаивал Клаудио. – Не отсылай меня!

– Кто тебя отсылает? – удивилась Жюльетт. – Просто мне нужно переделать кучу дел. Тебе будет скучно! – Ей стало жутко при мысли о том, чтобы войти в клинику в сопровождении молодого любовника.

В конце концов они договорились, что какое-то время проведут вместе, а во второй половине дня каждый будет сам по себе.

Сначала они отправились в дом Коллина. Между каменных плит у входа выросла трава. Жюльетт пришлось потрудиться, чтобы открыть двери – так много почты и выражений соболезнования упало на пол через почтовую щель.

В доме стоял затхлый запах, и Жюльетт распахнула все окна и двери. Повсюду громоздились картонные коробки и ящики – результат ее акции очищения. Нет, этот дом больше не был для нее домом.

Клаудио не понимал, почему Жюльетт хотела расстаться со всей этой роскошью, которая была видна, несмотря на ужасный беспорядок.

– Ты – богатая женщина, – уважительно произнес он, – а я и не знал.

– Теперь знаешь, – пробормотала Жюльетт.

Войдя в ванную на верхнем этаже, она испугалась. На зеркале над умывальником красной помадой было написано: «Почему?» Она сделала это, будучи в глубоком отчаянии после случившегося с Коллином несчастья. Казалось, теперь в этом слове для нее крылся иной смысл. Она задумчиво взяла свою помаду с полочки и жирно подчеркнула написанное слово.

– Мне нужно уйти отсюда, – сказала она, обращаясь к Клаудио. – Пойдем.

Клаудио не понял реакции Жюльетт, но не стал задавать лишних вопросов.

Через несколько минут они стояли у квартиры Бродки, где Жюльетт хотела проверить, что да как. Открыв дверь, она тут же почувствовала, что до нее здесь кто-то побывал. Не отдавая себе отчета, она испуганно схватила Клаудио за руку и замерла.

– Что случилось? – удивленно спросил он.

Но Жюльетт поспешно приставила палец к губам и осторожно направилась к гостиной. Заглянув в щель приоткрытой двери, она почувствовала, что у нее перехватило дыхание.

В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Бродка. Он спокойно сказал:

– Входите же. Или вы меня боитесь? Я не кусаюсь.

Жюльетт и Клаудио, который был явно смущен, вошли в комнату. В этот миг она готова была провалиться сквозь землю.

– Я… я думала, что ты в Риме. Я хотела проверить, не пришло ли тебе важных писем, – оторопело пояснила Жюльетт, чувствуя себя идиоткой.

Бродка ухмыльнулся.

– Очень мило с твоей стороны. Но я решил заняться этим сам. Ты не возражаешь?

Жюльетт, пребывая в полной растерянности, беспомощно переводила взгляд с Бродки на Клаудио и обратно. Наконец она сумела выдавить из себя:

– Ты уже знаком с Клаудио. Из «Мессаггеро».

Лицо Бродки оставалось бесстрастным. Казалось, он даже не слышал слов Жюльетт, а на Клаудио вообще не обращал внимания. Вместо этого он спросил:

– Ты хоть картины в сохранности довезла?

– Они в сейфе, в «Хилтоне», – ответила Жюльетт. Конечно же, от нее не укрылась колкость в коротком бродкином «хоть». За этим словом прятался невысказанный упрек: если уж ты обманываешь меня с этим парнем…

Клаудио с удрученным видом наблюдал за ними обоими.

– Нам нужно поговорить, – сказала Жюльетт.

– А сейчас мы что делаем? – насмешливо спросил Бродка.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду! – рассерженно ответила Жюльетт, кивнув в сторону Клаудио.

– Нет, – ответил Бродка.

Лицо Жюльетт омрачилось.

– Почему ты поехал за мной?

На столе перед Бродкой лежала стопка писем. Он взял лежавший сверху конверт и провел по краю указательным и большим пальцами.

– Я догадывался, – сказал он.

– Давай поговорим об этом. Пожалуйста.

Бродка, совершенно не слушая Жюльетт, продолжал:

– И моя догадка меня не обманула. Кроме того, я хотел посмотреть, как тут дела, все ли в порядке. И погляди-ка, что я нашел среди писем. – Александр протянул Жюльетт один из конвертов.

Она удивленно прочитала адрес отправителя: Беатус Келлер, Зенгерштрассе, 6, Цюрих. В первый миг она растерялась, однако потом вспомнила о поездке Бродки в Цюрих, туда, где жила единственная подруга его матери.

– Это…

– …тот самый Беатус Келлер, который отдал мне письма моей матери.

– Ах да, – сказала Жюльетт. – Бродка, пожалуйста, ты все неправильно понял. Я убедилась, что Клаудио был для меня не более чем мимолетным увлечением и…

Казалось, Бродка по-прежнему не слушал ее.

– Жена Келлера умерла, – произнес он. – В наследстве Хильды Келлер есть письмо, которое он должен был вручить мне только после ее смерти.

– Почему же он не отправит его по почте? – Жюльетт вернула письмо Бродке.

– Возможно, в конверте что-то очень ценное. Или Келлер хочет уточнить какие-то детали. В любом случае старик просит забрать у него конверт. Он пишет, что, когда его жена была еще в здравом уме, он пообещал вручить это письмо мне лично.

– Странно.

– Согласен. Но если бы там ничего существенного не было, Хильда Келлер не стала бы так беспокоиться. – Бродка поднялся, положил письмо в чемодан и сказал: – Как бы там ни было, я немедленно отправляюсь в Цюрих. Мой рейс через два часа. Извини, я очень тороплюсь. А вы пока можете устраиваться в моей квартире.

С этими словами он прошел мимо Жюльетт и Клаудио.

Жюльетт была настолько озадачена, что отреагировала только после того, как захлопнулась входная дверь.

– Бродка! – крикнула она, выглянув в подъезд. – Нам нужно поговорить! Ты ошибаешься, если думаешь, что я опять с ним спала! Я теперь поняла, что это была ошибка!

Ее слова повисли в воздухе.

Жюльетт, которой казалось, что она очнулась от кошмара, вдруг почувствовала, как Клаудио подошел к ней сзади и обнял ее.

– Отпусти меня! – сердито крикнула она, но тут же извинилась за вспышку: – Пойми меня правильно, Клаудио. Эта встреча с Бродкой такая неожиданная… Я совсем запуталась.

Клаудио отвел Жюльетт обратно в квартиру и усадил в кресло. Он видел, что она плачет, и догадывался, что означают эти слезы.

– Итак, ты все еще любишь этого Бродку, – печально произнес он. – Ведь правда?

Жюльетт пожала плечами и промолчала.

– Он очень гордый мужчина, – продолжил Клаудио. – Зато я – хороший любовник!

Жюльетт не удержалась и рассмеялась. Как он был прав! Она вытерла ладошкой выступившие слезы и посмотрела на него. Клаудио стоял на коленях перед креслом Жюльетт. Теперь их лица были на одном уровне. Он взял ее голову обеими руками и притянул к себе.

– Джульетта, – вымолвил он после паузы, – то, что я сейчас скажу, очень сильно повредит мне, но мое молчание будет большой ошибкой. Этот Бродка подходит тебе намного лучше, чем я. Не нужно так легко от него отказываться.

Прошло некоторое время, прежде чем Жюльетт осознала смысл слов Клаудио. А потом бросилась ему на шею. И они, плача как дети, стали обниматься и целоваться, пока у Жюльетт не перехватило дыхание и она вынуждена была высвободиться из крепких объятий Клаудио, чтобы глотнуть воздуха.

– Ты с ума сошел, Клаудио! – задыхаясь, воскликнула она, однако тут же поняла, что он прав.

Вообще-то, она всегда это знала.

Самолет рейса «Суиссэйр» 553 до Цюриха взлетел ровно в 12:45. Спустя три четверти часа Бродка приземлился в аэропорту Клотен.

Он не обращал внимания на яркое солнце, весеннюю погоду и ярко-голубое небо, куполом нависшее над городом на озере. Последний раз он был здесь несколько месяцев назад. Тогда, зимой, город выглядел не лучшим образом.

Дом Келлеров, показавшийся ему при первом посещении мрачным и едва ли не ветхим, теперь производил очень приятное впечатление. Рядом с входом и в саду уже цвели первые весенние цветы.

Как и в прошлый раз, Бродка приехал без предупреждения.

На его звонок вышел сам Келлер. Он был бледен и, казалось, постарел на несколько лет. Он сразу узнал Бродку, и лицо его осветилось улыбкой.

– Я ждал вас, – сказал он и на мгновение скрылся в доме, чтобы нажать на кнопку для открытия калитки. – Проходите, пожалуйста.

Бродка поблагодарил Келлера за письмо и высказал старику соболезнования по поводу смерти его жены. Келлер кивнул и слабо улыбнулся:

– Так для нее лучше. Последние недели были сущим мучением. Хильда приходила в сознание всего на пару минут. Все остальное время она бредила. Да, вот так оно и было. Именно так.

– Позвольте спросить, – после паузы начал Бродка, – почему вы не вручили мне документ, когда я был у вас первый раз?

Келлер понимающе кивнул.

– Я предвидел, что вы не поймете этого, – сказал он. – Дело в том, что у нас с Хильдой были очень доверительные отношения.

Он открыл старый секретер и вынул оттуда коричневый конверт, а затем продолжил:

– Много. лет назад, когда жена еще осознавала происходящее, она показала мне этот конверт и попросила, что, если с ней что-то случится – только в этом случае! – я должен отдать этот конверт ее подруге Клер Бродке. Я поинтересовался, что в конверте, но Хильда ответила, что меня это не касается и что будет лучше, если я не буду ничего знать. Теперь Хильда умерла, Клер Бродка – тоже. Так что вы – именно тот человек, которому полагается этот конверт.

Бродка молча принял конверт. На лицевой стороне было написано чернилами: «Для Клер». Бродка аккуратно разорвал конверт. Келлер отвернулся.

В конверте была старая фотография, которую, впрочем, Бродка уже видел. Точно такую же фотографию он обнаружил в банковском абонентном сейфе матери. На ней молодая Клер была запечатлена рядом с мужчиной. К фотографии прилагалась записка:

Дорогая Клер!

Я возвращаю тебе твою фотографию. Если она тебе не нужна, отдай ее сыну. Я никогда не забуду, как он плакал, когда мужчина в пурпурном отбирал его у тебя. У него должна остаться хотя бы такая память о своем отце.

В память о старой дружбе,

Хильда.

– Можете поворачиваться, – произнес Бродка и показал Келлеру фотографию. Бродка надеялся, что в конверте будет какой-то документ, который даст ему зацепку. Поэтому, увидев уже знакомое фото и записку, оставшуюся для него загадкой, Александр испытал явное разочарование.

– И все? – спросил Келлер. – Эта фотография имеет для вас какое-то значение?

Бродка пожал плечами.

– Если бы я только знал! Но с другой стороны, зачем вашей жене делать тайну из ничего не значащего фото? Она вам что-нибудь об этом говорила?

– Нет. Странно. Я всегда полагал, что у нас не было тайн друг от друга.

– Почему ваша жена вообще решила вернуть фотографию? – спросил Бродка.

– Ну, – ответил Келлер, – изначально фото предназначалось вашей матери. Кстати, присаживайтесь, господин Бродка.

Бродка опустился в старомодное кресло, видавшее, как и большинство вещей в этом доме, и лучшие дни. Наконец, задумчиво глядя на фотографию, он сказал:

– Как вы думаете, господин Келлер, в чем причина того, что вокруг самого обычного снимка столько возни?

– Вы позволите? – Старик протянул бледную руку, взял фотографию и принялся разглядывать ее. – Можно предположить, что, если бы Клер Бродку связали с этим мужчиной, получился бы большой скандал. А вдруг он – известная личность? Или наоборот… – Келлер потер подбородок.

– Наоборот? Что вы имеете в виду?

– Ну, допустим, у него не могло быть женщины, поскольку он является католическим священником.

Келлер отдал фотографию Бродке, и тот снова стал разглядывать ее. У него из головы не шли слова из записки: «…память о своем отце». Внезапно фотография приобрела для него совершенно иное значение. До сих пор он только предполагал, теперь же был уверен: мужчина на фото был его отцом. И его отца окружала тайна.

Католический священник? Бродка невольно вспомнил о Смоленски. «Мужчина в пурпурном» – это его отец? На него нахлынуло смутное воспоминание об огромной темной фигуре, одетой в пурпур, но он быстро отогнал его. Одна мысль об этом заставила его содрогнуться.

Перевернув фотографию, он внезапно увидел на обратной стороне круглый штамп размером не больше ногтя: Fotografo Gamber – Ruga degli Orefici – Venezia.

Бродка не мог вспомнить, был ли такой же штамп на фотографии в банковском сейфе матери. Может, он его просто не заметил, поскольку снимок плохо сохранился. А искать фотографа в Венеции – бессмысленно. Фотографии было по меньшей мере лет сорок. Кроме того, фотограф наверняка отснял за свои годы тысячи венецианских туристов.

– Мне очень жаль, что я заставил вас приехать сюда из-за этой фотографии, – извинился Келлер. – Если честно, я, конечно же, размышлял о том, что может находиться в этом конверте, и надеялся, что это будет важный документ, который ваша матушка отдала на хранение моей жене. Про фотографию я никогда бы и не подумал.

– Признаться, я тоже. Но вам не нужно извиняться, господин Келлер. Я допускаю, что мы просто недооцениваем важность этой фотографии.

Бродка вложил старое фото в конверт и попрощался. В тот же день он вылетел из Цюриха в Рим.

Как они и договаривались, Андреас фон Зюдов нашел для Мейнарди лучшего адвоката. Доктор Леончино считался самым выдающимся адвокатом в Риме, адвокатом, о котором писали в газетах, что не в последнюю очередь объяснялось его тесным общением с журналистами, к числу которых относился и фон Зюдов.

Если дело обещало быть громким, Леончино нередко отказывался от оплаты, поскольку знал, что паблисити стоит гораздо дороже, чем упущенный гонорар. Таким делом обещал стать и процесс против Бруно Мейнарди.

По совету Леончино Зюдов в тот же день сообщил в полицию, что они со своим немецким коллегой стали свидетелями передачи денег в «Нино» и что Александр Бродка уверенно опознал этого человека. Последнего зовут Титус, его видели у некоего Альберто Фазолино, который проживает на Виа Банко Санто Спиррито. В то же время доктор Леончино после разговора с Бруно Мейнарди подал заявление на пересмотр обоснованности содержания его подопечного под стражей.

Бродка и Зюдов договорились встретиться в воскресенье в Неми, на съемной вилле Бродки, чтобы обсудить дальнейшие совместные действия. Зюдов был настолько поглощен этим делом, что отложил все остальное до лучших времен.

По дороге в Неми Зюдов услышал в новостях о теракте в Ватикане. В ранние воскресные часы на колоннаде Бернини взорвались статуи двух святых, номер тринадцать и четырнадцать. Сообщалось, что в теракте угадывается почерк «Красной бригады». Кроме того, на площади Святого Петра была обнаружена бумажка со значком этой террористической группировки – пулемет над пятиконечной звездой.

Когда Зюдов рассказал об услышанном Бродке, тот весь обратился в слух.

– Святые номер тринадцать и четырнадцать, говорите?

– Да. Для вас это имеет значение?

Бродка торопливо полез в небольшой чемодан, лежавший в шкафу.

– Вот, это запись с кассет, насколько я мог понять, о чем там речь. – Вынув листок, он протянул его Зюдову.

– Прочитайте, это ведь не совпадение!

На листке было написано: «Операция "Urbi et orbi" – Sancti[32]32
  Святые (лат.).


[Закрыть] 13 и 14 – Бернини – Иоанна 8:46 – Асмодей».

Зюдов пробежал запись глазами, вопросительно поглядел на Бродку и снова вернулся к прочитанному.

– У вас есть этому объяснение?

Бродка надолго задумался.

– До сих пор не было, – сказал он наконец, – но после того, что случилось на площади Святого Петра, я начинаю догадываться.

– Что означает операция «Urbi et.orbi»?

– Этого я не знаю. – Бродка пожал плечами. – В любом случае очень цинично использовать понятие пасхального благословения.

– Можно сказать и так. Но к чему такая таинственность, зачем эта странная шифровка?

Бродка горько усмехнулся:

– В двух вещах Церковь – настоящий виртуоз: когда дарит надежду и когда хочет создать тайну. В остальном в этих кассетах нет ничего особенного.

Прочитав запись в сотый раз, Зюдов подошел к телефону.

– Я знаком с одним падре, который досконально знает Библию. Надеюсь, он нам поможет.

Зюдов набрал номер и поинтересовался, как звучит стих Иоанна 8:46. Ответ пришел быстро, и Зюдов стал записывать на листок: «Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?»

– Вам даже не пришлось обращаться к Библии, – удивленно заметил Зюдов своему собеседнику.

– Фокус, – ответил падре. – Этот текст начинает сегодняшнее Евангелие от Иоанна по случаю еврейского страстного воскресенья.

– По случаю пасхального воскресенья?

– Именно.

Зюдов поблагодарил падре и положил трубку.

Бродка все слышал.

– Вы все еще верите в теракт «Красной бригады»?

Зюдов словно окаменел. Прищурившись, он смотрел на листок бумаги.

– Непонятными остаются две вещи, – задумчиво произнес он. – Что скрывается за названием операции «Urbi et orbi»? И кто такой Асмодей?

– Начнем с Асмодея, – сказал Бродка и вздохнул. – Мне, конечно, не хватает доказательств, однако после всего того, что я узнал, могу утверждать: Асмодей – это не кто иной, как государственный секретарь Ватикана кардинал Смоленски.

– Довольно смелое утверждение, Бродка. Получается, что Смоленски поручил произвести взрыв в своей епархии.

– Знаю, – ответил Бродка. – Но разве все, чем мы занимались в последнее время, не кажется противоречивым?

– В этом вы правы. А что с операцией «Urbi et orbi»?

Бродка скривился. Он вынул из своих записей еще один лист бумаги, на котором был не менее запутанный текст. Там говорилось: «Марк 16:1–7 – Urbi et orbi finis et initium… – Асмодей».

– Вы знаете латынь? – спросил Бродка, протянув листок Зюдову.

– Gallia omnia est divisa in partes très,[33]33
  Вся Галлия разделена на три части (лат.).


[Закрыть] – ответил Зюдов. – Со школьных времен в памяти не осталось ничего, кроме начала «Галльских войн» Цезаря.

– У меня, к сожалению, тоже. Однако я еще помню, как переводится finis et initium: начало и конец. А что касается цитаты из Библии, думаю, падре не откажется еще раз помочь нам.

Вздохнув, Зюдов снова взял телефонную трубку и набрал номер.

– Падре, извините, пожалуйста, что опять вас отвлекаю, но вы сказали, что цитата из Иоанна 8:46 связана с сегодняшним днем. А стих Марка 16:1–7 тоже связан с какой-то определенной датой? Пасха? Спасибо вам большое, падре.

Зюдов положил трубку.

Оба мужчины уставились на лист бумаги. Каждый из них пытался понять смысл таинственных слов. Первым сдался Зюдов. Он нервно забарабанил пальцами по столу.

– Это может означать все или ничего, – недовольно произнес он. – Вы не думали о том, что вас могли просто водить за нос?

Бродка с горечью усмехнулся.

– Конечно. Однако против этого свидетельствует настойчивое желание этих людей завладеть кассетами. Да и возвращение картин Жюльетт вряд ли было актом запоздалого раскаяния – скорее великодушным предложением. Графические работы, к слову, стоят добрых полмиллиона марок. Почему ей вернули эти произведения искусства? При этом, заметьте, не было никакого указания на то, кто подменил картины. Что касается сегодняшнего теракта, то он только укрепил мою уверенность в том, что на кассетах содержится нечто серьезное.

Зюдов сжал губы. Что делать дальше, он не знал.

– Давайте попытаемся упорядочить факты, – начал он спустя какое-то время. – Асмодей, то есть, как мы предполагаем, государственный секретарь кардинал Смоленски, очевидно, уже несколько недель назад знал, что сегодня святые номер тринадцать и четырнадцать из колоннады на площади Святого Петра взлетят на воздух. Вопрос первый: что из этого следует?

– Смоленски, должно быть, является кукловодом всего этого мероприятия.

– По крайней мере, он активно занят в этом деле. Вопрос второй: что подвигло государственного секретаря на столь безумный поступок?

Подперев голову руками, Бродка посмотрел в окно на виноградники. Ответа на этот вопрос у него не было. Наконец он перевел взгляд на Зюдова и пожал плечами.

– Вот видите. – Зюдов снова стал стучать пальцами по столу. – Во всем этом нет ни грамма смысла. Разве что…

– Разве что?… – повторил Бродка.

– Ну, профессиональные гангстеры время от времени пытаются отвлечь всех от планирования масштабного преступления, инсценируя громкие, но безвредные дела. Но кардинал…

– Как вы думаете, на что способны кардиналы? – перебил его Бродка. – Вспомните хотя бы случай с Мейнарди. Мафиози и те не могли бы поступить более подло. А сама идея о том, чтобы подменять ценные картины из ватиканских коллекций копиями и продавать их? Это свидетельствует о немалом криминальном таланте.

Зюдов признал правоту Бродки, но сказал:

– Не стоит ли нам вернуться к вашему собственному делу?

До сих пор Бродка не рассказывал о результатах своей поездки в Цюрих, и теперь, казалось, наступил подходящий момент, чтобы посвятить Зюдова в детали. Бродка вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию и положил ее на стол перед Зюдовым.

– Что это? – поинтересовался Зюдов.

– Женщина, запечатленная на фото, – моя мать. Примерно лет сорок назад.

– А мужчина?

– Как вы полагаете, это может быть Смоленски? Вы ведь лично с ним знакомы.

Зюдов долго держал фотографию перед глазами.

– Смоленски? Ну что вы! Смоленски намного ниже!

– Слушайте, у меня камень с души свалился.

– Вы ведь не думаете, что у вашей матери были какие-то отношения со Смоленски?

– Не знаю. В письме своей лучшей подруге моя мать называет Смоленски дьяволом.

Зюдов еще раз взглянул на фото.

– Нет, не может быть… Это явно не Смоленски. А что касается дьявола, то тут ваша матушка, скорее всего, права. Откуда у вас это фото?

– Запутанная история. Хильда Келлер, школьная подруга моей матери, недавно умерла и оставила это фото в запечатанном конверте. Мужу она сказала, что, если с ней что-то случится, он должен вручить этот конверт Клер Бродке, то есть моей матери. Пока что все ясно. Еще одну такую фотографию я нашел в банковском сейфе матери. Вы только представьте: стопроцентно надежный сейф, а внутри – всего лишь безобидная фотография!