Текст книги "Стая"

– А если ничего не получится?

– Во всём остальном ты не такая трусиха.

– Трусиха, – тихо сказала она. – Ужасная трусиха.

– Ты боишься чувствовать себя счастливой. Со мной такое тоже было. Но это никуда не годится.

– И что? Теперь ты счастлив?

– Да.

– Без всяких скидок?

Йохансон беспомощно развёл руками:

– Кто же счастлив без всяких скидок, коза ты моя? Я не обманываю ни себя, ни других. Я хочу, чтоб у меня были мои флирты, моё вино, мои радости – и чтобы я сам определял, как далеко им зайти. Я склонен к уединённости, но не к компенсациям. Любой психиатр умер бы со мной от скуки, потому что на самом деле я хочу для себя только покоя. Тогда у меня всё великолепно. Но я – это я. Моё счастье строится иначе, чем твоё. Я доверяю моему счастью. А тебе ещё надо этому научиться. И поскорее. Каре – не городок и не дом. Он не будет ждать вечно.

Лунд кивнула. Подул ветер и заиграл её волосами. Йохансон обнаружил, что она ему очень нравится. Он был рад, что тогда, на озере, у них не дошло до одной из тех любовных связей, которые всегда имели срок действия…

– Если Стоун выедет на континентальный склон, – размышляла она, – то я поеду в Ставангер. Это хорошо. «Торвальдсон» стоит наготове. Стоун может выехать хоть завтра, хоть послезавтра. На Ставангер уйдёт больше времени. Ведь мне придётся писать подробный доклад. Так что у меня будет несколько дней съездить в Свегесунне и… поработать там.

– Поработай, – ухмыльнулся Йохансон. – Почему бы нет?

Она сжала губы.

– Я об этом подумаю и поговорю со Скаугеном.

– Поговори, – сказал Йохансон. – И думай быстрее.

Вернувшись за свой письменный стол, он проверил электронную почту. Существенного не было почти ничего. Лишь последнее сообщение вызвало его интерес при взгляде на адрес отправителя: [email protected].

Йохансон открыл его.

«Хэлло, д-р Йохансон, спасибо за почту. Я только что возвратилась в Лондон и пока могу лишь сказать вам, что не имею ни малейшего представления, что случилось с Лукасом и его судном. Мы потеряли с ним связь. Если хотите, мы можем ненадолго встретиться. Возможно, мы пригодимся ДРУГ другу. В середине будущей недели меня можно будет застать в моём лондонском офисе. На случай, если вы захотите встретиться раньше, – я сейчас отправляюсь на Шетландские острова и могла бы устроить, чтобы мы встретились там. Дайте мне знать, что вам подходит больше. Карен Уивер».

– Ты смотри-ка, – пробормотал Йохансон. – Как готовно пресса идёт навстречу.

Неужто Лукас Бауэр исчез?

Может, встретиться ещё раз со Скаугеном? Выставить себя в смешном виде, изложив ему свою теорию заговора? Но есть ли он? Собственно, и изложить-то нечего, кроме нехорошего чувства, что мир зашёл не туда и что виновато в этом море.

Если он всерьёз хочет развить эту мысль, пора завести досье.

Он раздумывал. Необходимо встретиться с Карен Уивер как можно скорее. И почему бы не на Шетландских островах? Было бы сложновато с перелётом, но если «Статойл» всё оплачивает, то какие проблемы?

Нет, вдруг подумал он, вообще не будет никаких сложностей.

Разве Скауген несколько часов назад не сказал, что он за Йохансона на амбразуру ляжет?

Но амбразура – это лишнее. Достаточно будет подготовить вертолёт.

Вот это хорошо! Служебный вертолёт. Один из тех, что всегда в распоряжении руководства. Не из тех летающих маршрутных автобусов, а что-нибудь более быстрое и комфортабельное. Раз уж Скауген его насильно рекрутировал, пусть и для него что-то сделает.

Йохансон посмотрел на часы. Через час у него лекция, лотом встреча с коллегами в лаборатории для обсуждения анализов ДНК.

Он завёл в компьютере новую папку и назвал её: «День пятый».

Это была спонтанная мысль, немножко, пожалуй, выспренняя, но ему действительно не пришло в голову ничего лучшего. На пятый день творения Бог, если верить Библии, создал море и его обитателей. И море, и его обитатели что-то разбушевались.

Он начал писать.

С каждой минутой ему становилось всё холоднее.

2 мая

Ванкувер, Канада

Вот уже двое суток Форд и Эневек изучали только этот эпизод.

Вначале тьма. Потом возникновение сильного звукового импульса по ту сторону человеческого восприятия. Троекратное повторение. Потом облако.

Фосфоресцирующее голубое облако, похожее на расширяющуюся вселенную. Свет не сильный, но достаточный, чтобы на его фоне обозначились массивные силуэты китов. Облако быстро распространялось. Оно приобрело огромные размеры, заполнив весь экран, и киты застыли перед ним как заворожённые.

Прошло несколько секунд.

В глубине облака возникло движение. Вдруг оттуда вырвалось что-то вроде извивающейся молнии с заострённым концом. Молния коснулась сбоку головы одного из китов. То была Люси. Разряд не длился и секунды. Другие молнии понеслись к другим животным, и это походило на подводную грозу, которая закончилась так же быстро, как и началась.

Фильм будто назад прокрутили: облако снова стянулось. Оно свернулось в точку и исчезло, и экран снова потемнел. Люди Форда замедлили этот отрезок записи, а потом замедлили ещё раз. Они предприняли всё, чтобы оптимизировать резкость и получить освещение получше, но даже после многочасового анализа фильм о ночной вылазке китов как был, так и остался загадкой.

В конце концов Эневек и Форд подготовили сообщение для кризисного штаба. Они получили разрешение привлечь к работе одну биологиню из Нанаймо, которая специализировалась на биолюминесценции и после первоначальной растерянности пришла к тем же выводам, что и они. Облако и световые молнии предположительно имели органическую природу. Эксперт высказала мнение, что молнии – это некая цепная реакция в структуре облака, однако что вызывает эту реакцию, она сказать не могла. Змеевидная форма и заострение на конце наводили её на мысль о кальмаре, но в таком случае животное должно было обладать гигантскими размерами, да и сомнительно, что гигантские кальмары светятся. Но даже если светятся, это не могло объяснить существование облака и так же мало могло объяснить, откуда исходили эти змеевидные молнии.

Только одно все поняли инстинктивно: именно облако являлось причиной странного поведения китов.

Всё это они выразили в своём электронном сообщении, и оно исчезло в чёрной дыре – такой же чёрной, как экран монитора после угасания голубого свечения. Чёрной дырой они называли государственный кризисный штаб, который всё в себя вбирал и ничего не выпускал. Поначалу канадское правительство искало поддержки учёных. Но несколько дней назад стало известно, что кризисные штабы Канады и США работают под руководством США, и с тех пор результаты можно было получить только путём самообслуживания. Аквариум, институт в Нанаймо, даже Ванкуверский университет опустились до разряда поставщиков материала: им ничего не сообщалось, кроме указаний, что они должны делать дальше. Ни Джон Форд или Леон Эневек, ни Род Пальм, Сью Оливейра или Рэй Фенвик не могли узнать, что думает кризисный штаб об их сообщениях. Они были лишены важнейшего инструмента исследований – сопоставления своих данных с информацией из других источников.

– И всё с тех пор, – ругался Форд, – как к рулю встала эта Джудит Ли. Такое впечатление, что она всех нас просто пинает под зад.

Оливейра позвонила Эневеку:

– Хорошо бы получить на исследование ещё несколько тех моллюсков.

– Я никак не могу туда пробиться, – пожаловался Эневек. – Они со мной не разговаривают, а Ли публично и официально говорит об ошибке манёвра. О моллюсках никто даже не заикается.

– Но ты же сам был внизу. Почему нас отрезают от информации?

– Почему бы тебе самой не связаться с кризисным штабом?

– Всё идёт через Форда. Я этого не понимаю, Леон. На что тогда вообще эти штабы?

Причина лежала на поверхности: у США и Канады были одинаковые проблемы, оба штаба получили высшее указание обмениваться сведениями, и оба закрыли информацию.

– Может, так и должно быть. Слишком непонятный кризис, – сказал Шумейкер, когда Леон дал волю своему возмущению.

Они втроём завтракали на яхте Леона. Солнце проглянуло сквозь белые облака, и стало тепло. С гор дул лёгкий ветер. Был чудесный день, да только больше никто не радовался чудесным дням. Одна Делавэр, невзирая на все неприятности, с аппетитом уплетала яичницу.

– А вы слышали про газовый танкер?

– Который взорвался у берегов Японии? – Шумейкер прихлёбывал кофе. – Прошлогодний снег. В новостях передавали.

Делавэр отрицательно покачала головой:

– Уже другой. Отмучился в порту Бангкока.

– Причины известны?

– Нет. Странно, правда?

– Может, по техническим причинам? – предположил Эневек. – Нельзя же всюду видеть привидения.

– Ты уже выражаешься, как Джудит Ли, – Шумейкер со стуком отставил чашку. – Кстати, ты был прав: о «Королеве барьеров» в прессе ничего не сообщалось. Написали только о затонувшем буксире.

Ничего другого Эневек и не ждал. Кризисный штаб их просто со свету сживает. Может, таковы условия игры: ищите пропитание сами. Но если так, они его будут искать. После потопления гидроплана Делавэр начала прочёсывать интернет. Раз уж деятели из отечественного кризисного штаба держат их на голодном пайке, то что же просачивается в прессу в других странах? Не слышно ли о нападении китов ещё где-нибудь? Или, по словам Джорджа Франка, верховного вождя, может быть, проблема и не в китах, Леон. Может, киты лишь часть проблемы, видимая нам.

Франк попал в точку, хоть Эневек и не знал пока, какая связь между событиями, нарытыми Делавэр в интернете. Она поискала в южноамериканских сетях, в немецких и скандинавских, французских и японских, она полазила по Австралии. Там столь же устрашающие вещи происходили с медузами.

– Медузы? – Шумейкер хохотнул. – И что они, тоже наскакивают на корабли?

Может быть, нашествия высокоядовитых тварей и имели общий крой с атаками китов, но на первый взгляд никакого сходства не усматривалось. Два симптома одной и той же проблемы. Накопление аномалий.

Делавэр наткнулась на предположение коста-риканских учёных, что медуза, которая бесчинствует у берегов Южной Америки, – вовсе не «португальская галера», а до сих пор не описанный новый вид, ещё более опасный и смертельный.

И это было далеко не всё.

– Примерно в то же время, когда у нас здесь началось с китами, у берегов Южной Америки и Южной Африки стали исчезать корабли, – подвела итог Делавэр, – моторные лодки и катера. Это ли не дважды два?

– Почему о таких вещах не говорят у нас? – удивился Шумейкер. – Разве Канада не связана с внешним миром?

– Мы не очень-то интересуемся проблемами других стран, – сказал Эневек. – Ни мы, ни США, они – особенно.

– Но произошло множество аварий и с крупными судами, – сказала Делавэр. – Столкновения, взрывы, потопления. И знаете, что ещё странно? Эта эпидемия во Франции. Её вызвали какие-то одноклеточные водоросли из омаров, и теперь возбудитель распространяется со скоростью ветра, его не могут локализовать. Может, уже перекинулось и на другие страны. Но чем больше находишь фактов, тем мутнее картина.

Эневек протёр глаза и подумал, что они уже вплотную подошли к тому, чтобы выставить себя на посмешище. Наверное, не они первые идут по следам любимого детища американцев – теории заговора. Каждый четвёртый американец таскает в своей башке какой-нибудь призрак. Есть теории, по которым Билл Клинтон был русский агент. Огромное количество людей носится с НЛО. И так далее. Но какой может быть интерес у государства камуфлировать события, которые коснулись тысяч людей? Не говоря уже о том, что просто невозможно удержать такие вещи в секрете.

Шумейкер тоже высказал скепсис:

– Вроде не нападало с неба зелёных человечков. Вся эта муть насчёт заговора годится только для кино. Если сегодня киты где-то нападают на корабли, завтра об этом будет знать весь мир, ничего не скроешь.

– Тогда смотри, – сказала Делавэр. – В Тофино всего тысяча двести жителей, и он состоит из трёх улиц. И то не все знают обо всех.

– Ну и что?

– Один городок – а такой большой. А уж на планете-то! Да, правительство не может постоянно умалчивать новости. Но можно умалить их значение. Сделать так, чтобы новость прозвучала скромно и никого не поразила. Это удаётся. Наверняка обо всём, что я нашла в интернете, было напечатано даже в здешних газетах и прошло по телевидению, а мы этого просто не заметили.

– Да? – неуверенно сказал Шумейкер и сощурился.

– Вся информация у Ли, – подвёл итог Эневек. – Она знает куда больше нас.

– Тогда спроси её, – сказал Шумейкер. – А что? Получишь либо «нет», либо по зубам, но хуже, чем теперь, не будет.

Эневек молчал. Ему не получить никакого разъяснения. Уж Форд как только не выспрашивал, а ничего не узнал.

Может, настала пора просто брать ответы?

Когда Шумейкер ушёл, Делавэр положила на стол номер газеты «Vancouver Sun»:

– Я специально ждала, когда Том уйдёт.

Делавэр улыбнулась. Хотя Эневек в последние дни не демонстрировал ни вежливости, ни предупредительности, не говоря уже о хорошем настроении, она была с ним очень мила. Вопрос о его происхождении больше не поднимался.

Эневек сразу увидел, что она имела в виду. Материал был маленький, всего несколько строчек. При нём фото с изображением счастливой семьи – отец, мать и мальчик, все они с благодарностью смотрят на рослого человека. Отец пожимает ему руку.

Маленький Билл Шекли (5), спасённый с борта тонущего корабля «Леди Уэксхем», снова может улыбаться. Сегодня его родители с облегчением забрали его из больницы Виктории, где он был под наблюдением врачей. Во время спасательной акции Билл получил опасное переохлаждение и – как следствие – воспаление лёгких. Теперь это позади. Сегодня его родители благодарят прежде всего Джека «Грейвольфа» О’Бэннона, известного природозащитника острова Ванкувер, который руководил акцией спасения и затем трогательно заботился о маленьком Билле. Герой Тофино, как с тех пор называют О’Бэннона, нашёл место в сердце не только маленького мальчика.

Эневек сложил газету и бросил её на стол.

– Шумейкер бы взорвался, – сказал он.

Некоторое время оба молчали. Эневек смотрел на медленные облака и пытался раздуть свой гнев на Грейвольфа, но на сей раз у него ничего не получалось. Ярость он чувствовал лишь по отношению к тем людям, которые создавали препятствия его с Фордом работе, по отношению к этой противной генеральше и, по необъяснимым причинам, по отношению к самому себе.

Честно говоря, к себе больше всего.

– Что, собственно, у вас у всех за проблема с Грейвольфом? – спросила Делавэр.

– Ты же видела, что он устроил.

– Это когда они бросались рыбой? Хорошо, то был перебор. Но можно сказать, что у него были и основания.

– Все основания Грейвольфа – это затеять скандал. – Эневек потёр глаза. Хотя было утро, он снова чувствовал себя усталым и обессиленным.

– Не пойми меня превратно, – осторожно сказала Делавэр. – Но этот человек вытащил меня из воды, когда я уже думала, что со мной всё. Два дня назад я попыталась разыскать его. Нашла за стойкой пивной в Уклюлете и… ну, в общем, поблагодарила его.

– И что? – неохотно спросил Эневек. – Что он сказал?

– Он не ожидал этого.

Эневек выжидательно смотрел на неё.

– Он даже растерялся, – продолжала Делавэр. – И обрадовался. Потом он спросил, как дела у тебя.

– У меня?

– Знаешь, что я думаю? – Она скрестила руки на столе. – Я думаю, у него мало друзей.

– Может, ему следовало бы спросить у себя самого, почему.

– И я думаю, что он хорошо к тебе относится.

– Лисия, прекрати. Что из того? Что мне, заплакать и объявить его святым?

– Просто расскажи мне про него.

Боже правый, зачем? – думал Эневек. Неужели нам больше не о чем поговорить? О чём-нибудь более приятном, например…

Он раздумывал. Ему ничего не приходило в голову.

– Мы с ним дружили когда-то, – скупо сказал он. Он ждал, что Делавэр подпрыгнет с победным воплем: ага, попался, я была права! – но она только кивнула.

– Его зовут Джек О’Бэннон, родом он из штата Вашингтон. Его отец ирландец и женился на полуиндианке. В США Джек чем только не занимался – был и водителем грузовика, и вышибалой, и рекламным графиком, и телохранителем, и в конце концов даже аквалангистом в военно-морском флоте. Там он тренировал дельфинов. И делал это хорошо, но потом у него обнаружили порок сердца. Не то чтобы тяжёлый, но у военных жёсткие правила. Пришлось расстаться с флотом, хотя у него дома целая полка с наградами.

– Что привело его в Канаду?

– Джек всегда питал к Канаде слабость. Сперва он попытал счастья в кино. Думал стать актёром, но таланта Бог не дал. Собственно, у него ничего не получается только потому, что он мгновенно теряет самообладание, от его кулаков люди в больницу попадали.

Делавэр ахнула. Эневек ухмыльнулся:

– Мне очень жаль, если я нанёс урон твоему идеалу. Я не особо большой его поклонник.

– Ну, хорошо. И что потом?

– Потом? – Эневек налил себе стакан апельсинового сока. – Потом он угодил в тюрьму. Хотя ничего не украл, никого не обманул. Горячий темперамент его подвёл. Когда он оттуда вышел, всё, конечно, существенно осложнилось. А тут он начитался книг о защите природы, о китах и решил примкнуть. Он пришёл к Дэви, с которым познакомился в одной поездке в Уклюлете. Дэви взял его шкипером при условии, что от него не будет никаких неприятностей. А Джек умеет быть обаятельным, когда захочет.

Делавэр кивнула:

– Но он не захотел.

– Какое-то время держался. Туристки к нам так и повалили валом. Всё было в лучшем виде – до того дня, пока он снова не побил одного.

– Надеюсь, не туриста?

– Не надейся.

– О боже!

– М-да. Дэви хотел его вышвырнуть. Я его еле уговорил дать Джеку ещё один шанс. И что же делает этот идиот? – В нём снова проснулось озлобление против Грейвольфа. – Через три недели – тот же номер. После этого Дэви просто обязан был его уволить. А как бы ты поступила?

– Думаю, мне бы хватило и первого эпизода, – тихо сказала Делавэр.

– Тогда я спокоен за твоё будущее, – насмешливо сказал Эневек. – Но когда ты за кого-то ручаешься, а он благодарит тебя таким образом, симпатия почему-то пропадает.

Он выпил апельсиновый сок, поперхнулся и закашлялся. Делавэр похлопала его по спине.

– После этого у него совсем поехала крыша, – продолжил он. – У Джека есть ещё одна проблема: его подводит чувство реальности. Видимо, в момент отчаяния к нему явился Великий Маниту и возвестил: мол, отныне ты зовёшься Грейвольфом, ты защищаешь китов и всё, что шевелится. Иди, дескать, и борись. Ясно, что он затаил на нас зуб, и вот этот идиот внушил себе, что должен бороться против нас, к тому же он считает, что я на неверном пути и не понимаю этого. – Эневек злился всё больше. – Он всё валит в одну кучу. Он понятия не имеет ни о защите природы, ни об индейцах, к которым чувствует такую привязанность. Индейцы над ним потешаются. Ты была у него дома? Ах, нет, ты же нашла его в пивной! Вся его халупа забита индейским китчем. Над ним смеются все, кроме тех, кто сам ни на что не годен, – бестолковые подростки, старые хиппи, драчуны и пьяницы. Они от него в восторге. Грейвольф собрал вокруг себя все отбросы двух культур – анархистов и неудачников-антиглобалистов, восстающих против мирового государственного насилия, воинствующих природозащитных уродов, которых выкинули из Гринписа, чтоб не наносили урон его доброму имени, и индейцев, которых не хочет знать собственное племя. Всякий криминальный сброд. Большинству этих бедолаг плевать на китов, им лишь бы пошуметь и привлечь к себе внимание, но Джек этого не понимает и всерьёз верит, что его «Морская гвардия» – настоящая природозащитная организация. Он финансирует этот сброд, представь себе, зарабатывая лесорубом и лесным проводником, а сам живёт в лачуге, в которой ты и собаку бы не поселила! Вот ведь паскудство! Как он смеет делать из себя посмешище? Почему такой человек становится трагической фигурой, а? Этот засранец! Можешь ты мне это сказать?

Эневек смолк и перевёл дух.

Делавэр намазала маслом кусочек хлеба, добавила сверху варенья и засунула себе в рот.

– Чудно, – сказала она. – Я вижу, у тебя всё ещё за него болит душа.

Название Уклюлет происходило из языка племени ноотка и означало что-то вроде «надёжной гавани». Как и Тофино, Уклюлет располагался в естественной бухте, и рыбацкая деревушка со временем превратилась в живописный уголок с китовым туризмом, с крашеными деревянными домами, уютными пивными и ресторанчиками.

Жилище Грейвольфа стояло на отшибе. С главной улицы нужно было свернуть на просёлок с выпирающими из земли корнями деревьев. Машина тут могла бы проехать, но с жестокими последствиями для амортизаторов. Через несколько сот метров открывалась поляна, окружённая вековыми деревьями. Посреди поляны стояла покосившаяся избушка с пристроенным сараем.

Что хижина эта малопригодна для жилья, лучше всех знал её единственный обитатель. Пока позволяла погода – а на взгляд Грейвольфа плохая погода начиналась где-то между торнадо и цунами, – он оставался под открытым небом, водил туристов к медведям и брался за любую случайную работу. Вероятность встретить его здесь была близка к нулю, даже ночью. Он ночевал либо на природе, либо в комнатах изголодавшихся по жизненным впечатлениям туристок, которые были уверены, что подцепили чистокровного дикаря.

Эневек приехал в Уклюлет утром. Он собирался в Нанаймо, а оттуда паромом до Ванкувера. Шумейкер, который хотел встретиться в Уклюлете с Дэви, подвёз Эневека, дав ему тем самым подходящий предлог сделать там промежуточную остановку. Дэви в эти дни ломал голову над разработкой новых туристических маршрутов: раз он больше не мог предложить людям даже двух часов на море, надо было найти для них что-нибудь приличное на суше. Эневек уклонился от участия в обсуждениях. Он чувствовал, что время его пребывания на острове Ванкувер подходит к концу, как бы ни разворачивались события дальше. Что могло его удержать здесь? Что оставалось после того, как прервалось изучение китов?

Всё тщета.

Целые годы он провёл, пытаясь отвлечься. Ну, хорошо, остров дал ему научное звание доктора и принёс признание. И всё же он потерял это время. Одно дело не жить по-настоящему, и совсем другое – сталкиваться лицом к лицу со смертью, а за прошедшие дни он дважды чуть не погиб. После крушения гидроплана всё стало другим. Эневек спинным мозгом чувствовал угрозу. Некий преследователь из давно, казалось, забытых времён снова вышел на его след, учуяв его страх. Знобящий призрак, который давал ему последний шанс распорядиться жизнью и держал наготове одиночество и тоску на тот случай, если Эневек потерпит поражение. Послание было более чем прозрачно:

Разорви круг.

Старый добрый психологический приём.

Эневек шёл по просёлочной дороге к поляне как бы случайно и никуда не торопясь. И вот он очутился перед уродливой хижиной и спросил себя, какого чёрта ему тут надо. Поднялся на веранду и постучался в дверь.

Грейвольфа не было дома.

Он несколько раз обошёл вокруг лачуги, почему-то огорчённый. Конечно, он должен был предвидеть, что не застанет хозяина. Может, так оно и лучше. По крайней мере, попытку он сделал, хоть и безуспешную.

Но он всё медлил и не уходил. В голову ему пришло сравнение с человеком, у которого заболел зуб, он пришёл к зубному врачу, но быстро убежал прочь, потому что ему не открыли сразу.

Ноги снова подвели его к двери. Он нажал на ручку – и дверь открылась. В этих местах люди часто оставляют дверь незапертой. Его пронзило одно воспоминание: так живут не только здесь, но и в других местах. Жили когда-то. На мгновение он застыл в нерешительности, а потом ступил в дом.

Давно он здесь не был. Тем сильнее его удивило то, что он увидел. В его воспоминаниях Грейвольф жил в грязи и хаосе. Вместо этого Эневек увидел скромное, но уютно обставленное жилище, на стенах висели индейские маски и ковры. Вокруг низкого деревянного стола стояли плетёные кресла. Диван украшало индейское покрывало. Две полки были забиты предметами, какие ноотка используют в ритуальных церемониях. Телевизора не было. Плитка на две конфорки указывала на то, что тут иногда и готовят.

Эневек всё ещё спрашивал себя, какого чёрта ему здесь надо. Этот дом заманивал его в петлю времени. Он затягивал его в прошлое гораздо глубже, чем ему хотелось бы.

Взгляд его остановился на большой маске. Казалось, она озирает всё помещение.

Он подошёл ближе. Многие индейские маски, изображающие лица, символически преувеличивают отдельные признаки – делают большие глаза, взлетающие брови, крючковатый нос. Эта же представляла собой достоверный портрет человека.

В разных племенах маски делали из кедрового дерева, из коры и кожи. Они входили в основной ассортимент для туристов. Но эта маска выпадала из привычного ряда. В сувенирных лавках такую не купишь.

– Это маска пахедаат.

Эневек обернулся – Грейвольф стоял у него за спиной.

– Для индейца-любителя подкрадываешься ты классно.

– Спасибо. – Грейвольф ухмыльнулся. Казалось, его нисколько не рассердило вторжение непрошеного гостя. – Но я не могу ответить тебе таким же комплиментом. Для полного индейца ты абсолютный лох. Можно было тебя укокошить, ты бы даже не заметил.

– Давно ты уже тут стоишь?

– Только что вошёл. Я не играю в игрушки, тебе ли этого не знать. – Грейвольф отступил на шаг и оглядел Леона, как будто ему только сейчас пришло в голову, что он его не приглашал. – Кстати, что тебе нужно?

Хороший вопрос, подумал Эневек. Он снова повернулся к маске.

– Пахедаат, говоришь? Вид у неё настоящий. Не то что этот хлам, который продают туристам.

– Это копия. – Грейвольф встал рядом с ним. На сей раз вместо засаленного кожаного костюма на нём были джинсы и застиранная рубашка с едва различимым рисунком в клеточку. – Оригинал хранится в семье Квисто, в их Huupu Kanum. Надо ли тебе объяснять, что такое Huupu Kanum?

– Нет. – Хотя Эневек не был твёрдо уверен в значении слова. – Это подарок?

– Я сам её сделал, – Грейвольф отвернулся и пошёл к столу. – Хочешь чего-нибудь выпить?

– Ты её сам…

– Я в последнее время много занимался резьбой. Новое увлечение. Квисто ничего не имели против того, чтобы я сделал копию. Так хочешь чего-нибудь выпить или нет?

Эневек обернулся к нему.

– Нет.

– Ну ладно. Итак, что тебя привело сюда?

– Я хотел сказать тебе спасибо.

Грейвольф поднял брови. Он опустился на край дивана и застыл там, как зверь, готовый к прыжку.

– За что?

– За то, что ты спас мне жизнь.

– О! А я думал, ты этого даже не заметил. – Грейвольф пожал плечами. – Ну что ж, принято. Что-нибудь ещё?

Эневек беспомощно топтался посреди комнаты. В принципе, можно и уходить, всё сделал.

– А что у тебя есть выпить? – спросил он вместо этого.

– Холодное пиво и кока-кола. Холодильник на прошлой неделе испустил дух. Туго пришлось, но теперь ничего, снова работает.

– Хорошо. Кока-колу.

– Возьми сам. А для меня пиво.

Эневек открыл холодильник и достал две банки. Немного скованный, он сел в плетёное кресло напротив Грейвольфа, и они молча пили.

– Ну, а как вообще, Леон?

Эневек вертел в руках банку. Потом поставил её.

– Слушай, Джек, я ведь серьёзно. Мне давно надо было прийти. Ты выудил меня из воды, да… Ну, а что я думаю о твоих акциях и твоём индейском выпендрёже, ты и так знаешь. Не буду врать, я зол на тебя. Но это разные вещи. Если бы не ты, погибло бы несколько человек. Это гораздо важнее, и я пришёл, чтобы сказать тебе это. Они называют тебя героем Тофино, и в известном смысле так оно и есть.

– Ты это серьёзно?

– Да.

Снова зависло долгое молчание.

– То, что ты называешь индейским выпендрёжем, Леон, на самом деле моя вера. Объяснить?

В другой ситуации разговор бы на этом и кончился. Эневек бы нервно удалился, Грейвольф крикнул бы ему вдогонку что-нибудь обидное. Нет, даже не так. Уходя, Эневек сам бы сказал что-нибудь обидное.

– Хорошо. – Он вздохнул. – Объясни.

Грейвольф посмотрел на него долгим взглядом.

– У меня есть народ, к которому я принадлежу. Я его себе выбрал.

– О, здорово. Ты его выбрал.

– Да.

– А он тебя?

– Не знаю.

– Ты бегаешь, как ярмарочный шут твоего народа, если можно так сказать. Как персонаж из плохого вестерна. Что говорит про это твой народ? Неужто они считают, что ты оказываешь им услугу?

– Не моё дело оказывать кому-нибудь услуги.

– Почему же. Если ты хочешь принадлежать к какому-то народу, ты берёшь на себя ответственность за этот народ.

– Они принимают меня за своего. Больше мне ничего не нужно.

– Они над тобой смеются, Джек! – Эневек подался вперёд. – Неужто ты этого не понимаешь? Ты собрал вокруг себя толпу отбросов. Среди них, может, есть и пара индейцев, но таких, что с ними и свои не хотят иметь дела. И вот этого я не понимаю. Ты не индеец, в тебе только четверть индейской крови, а остальное – белое, да к тому же ещё ирландское. Почему бы тебе не почувствовать себя ирландцем? Хотя бы фамилии соответствует.

– Потому что я не хочу, – спокойно сказал Грейвольф.

– Ни один индеец больше не ходит с кличкой, какую ты себе изобрёл.

– А я хожу.

Всё зря, подумал Эневек. Ты пришёл сказать спасибо – и сказал, а всё остальное лишнее. Чего ты тут сидишь? Иди. Но он не уходил.

– О’кей, объясни мне вот что: если для тебя так важно, чтобы избранный тобой народ принял тебя за своего, почему бы тебе для разнообразия не попытаться быть аутентичным?

– Как ты?

– Давай про меня не будем говорить.

В нём снова поднялась злость. Но на сей раз у него не было желания уносить её с собой, как это было всегда, удерживать её в себе, чтобы образовался нарыв. Поздно. Отступать некуда. Хотя каждую победу над Грейвольфом ему следовало бы считать своим поражением.

Грейвольф глянул на него из-под полуопущенных век.

– Ты пришёл не для того, чтобы сказать спасибо, Леон. – Он насмешливо скривил губы и скрестил руки. – Ну, валяй, говори. Что ты на самом деле хотел сказать?

– Только одно, Джек. Ты можешь хоть тысячу раз называть себя Грейвольфом, но всё равно останешься тем, что ты есть. Существуют правила, по которым индейцы получали свои имена, и ты не подпадаешь ни под одно из них. Вот у тебя на стене красивая маска, но она не оригинал. Подделка, как и твоё имя. И ещё: твоя дурацкая природозащитная организация, она тоже подделка. – Внезапно из него фонтаном вырвалось всё, чего он и не собирался говорить, но уже не мог остановиться. – Твой уровень – это тунеядцы и негодяи, которые удобно устроились на твоих плечах. Ты не видишь этого? У тебя детские представления об охране китов. Выбранный народ – что за чушь. Твой народ никогда не одобрит твоей придури.

– Кто бы говорил, только не ты.

– Ты лучше меня знаешь, что твой выбранный народ снова ведёт охоту на китов. Ты хочешь этому воспрепятствовать. Похвально, но наверняка ты не прислушался к собственному народу. Ты действуешь против народа, который ты якобы…