Текст книги "Стая"

Он ругнулся, поднял со дна следующего краба и вскрыл его. На сей раз всё протекало ещё быстрее, и желеобразный пассажир краба улизнул ещё до того, как кто-нибудь успел его разглядеть.

– Послушайте! – Рубин был явно воодушевлён. – С ума сойти. Что же это такое?

– Нечто, ускользающее от нас, – прорычал Йохансон. – Вот чёрт! И как нам эту соплю поймать?

– Но ведь мы её уже поймали.

– Как же, две кляксы, лишённые цвета и формы, где-то в бассейне. Удачного вам лова!

– Следующего я бы вскрыла внутри короба, – предложила Оливейра.

– Короб с одной стороны открыт. Оно сбежит.

– Не сбежит. Надо только успеть закрыть.

– Не знаю, управлюсь ли я.

– Хотя бы попробуйте.

Оливейра была права. На коробе манипулятора имелась задвижка. Йохансон захватил следующего краба и ввёл его внутрь короба. И только там поднёс пилу к панцирю краба.

Панцирь разлетелся. И больше ничего.

– Что, пустой? – удивился Рубин.

Они подождали несколько секунд – и Йохансон начал медленно выдвигать манипулятор из короба.

– Чёрт!

Желе метнулось из тела краба, но выбрало неверное направление и шлёпнулось о заднюю стенку короба, стянулось в дрожащий шар и зашаталось. Его растерянность – если ему можно было приписать растерянность, – длилась лишь мгновение. Оно вытянулось.

– Сейчас сбежит!

Йохансон успел подцепить манипулятором заслонку и опустить её.

Та штука распласталась и метнулась к заслонке. Но отпрянула и снова изменила форму. Её края расширились во все стороны, и она зависла в воде прозрачным колоколом, заняв собой половину клетки. Тело её изогнулось, и она стала походить на медузу, потом она свернулась – и в следующий момент внутри клетки снова завис шар.

– С ума сойти, – прошептал Рубин.

– Вы только посмотрите, – крикнула Оливейра. – Оно сжимается.

Действительно, шар сжимался, становясь всё плотнее.

– Ткань сокращается, – сказал Рубин. – Эта штука может изменять молекулярную плотность.

– Вам это ничего не напоминает?

– Ранние формы очень простых полипов, – соображал Рубин. – Кембрий. И до сих пор ещё есть организмы, способные к этому. Большинство каракатиц могут сокращать ткани, но они не изменяют при этом форму. Надо ещё поймать нескольких. Посмотрим, как они будут реагировать.

Йохансон откинулся на спинку стула.

– Ещё раз не удастся, – сказал он. – При второй попытке первая сбежит. Она очень быстрая.

– Хорошо. Для наблюдения пока хватит и одной.

– Не знаю, – Оливейра покачала головой. – Наблюдать-то хорошо, но я бы хотела исследовать эту штуку. Может, нам её заморозить и разрезать на ломтики?

– Точно. – Рубин заворожённо смотрел в монитор. – Но не сейчас. Понаблюдаем некоторое время.

– Но у нас есть ещё две. Кто-нибудь их видит? Йохансон включил все мониторы. Внутренность танка отразилась под разными углами.

– Слиняли.

– Должны быть где-то тут.

– Ну, хорошо, раскусим ещё парочку, – сказал Йохансон. – Чем больше в танке плавает этих слизняков, тем легче их заметить. А нашего военнопленного оставим пока за решёткой. Поглядим на него позже. – Он улыбнулся и возложил руки на джойстики.

Они вскрыли ещё дюжину крабов, не пытаясь изловить ускользающее желе. Оно терялось где-то в глубинах танка.

– В любом случае пфистерии не причинили им никакого вреда, – сказала Оливейра.

– Конечно, нет, – сказал Йохансон. – Уж Ирр позаботились, чтоб у них была взаимная переносимость. Желе управляет крабами, а пфистерии – их груз. Логично, не пошлют же они такси, в котором пассажир убивает водителя.

– Вы думаете, желе тоже выведено?

– Понятия не имею. Может, оно уже раньше было. А может, специально вывели.

– А что, если… если это и есть Ирр?

Йохансон повернул робота так, чтобы камера захватила внутренность клетки. Он смотрел на пойманный экземпляр. Тот сохранял форму шара и лежал на дне, как белый стекловидный теннисный мяч.

– Эта вот штука? – недоверчиво спросил Рубин.

– А что? – сказала Оливейра. – Мы обнаруживали её в головах китов, она сидела в наростах «Королевы барьеров», внутри Голубого Облака – всюду!

– Да, кстати, Голубое Облако. Оно-то что такое?

– Оно выполняет какую-то функцию. В нём прячется эта штука.

– Мне кажется, что желе скорее такое же биологическое оружие, как черви и другие мутанты. – Рубин показал на неподвижный шар в клетке. – Как вы думаете, оно мёртвое? Оно больше не шевелится. Может, оно стягивается в шар, когда умирает?

В этот момент из громкоговорителя послышался свистящий сигнал, и голос Пика объявил:

– Доброе утро. Поскольку после прилёта доктора Кроув мы в полном составе, то в 10:30 встретимся на нижней палубе. Посмотрим наши батискафы и другое подводное оборудование. А в 10:00, напоминаю, рутинная пятиминутка во флагманском конференц-зале. Спасибо.

– Хорошо, что напомнил, – скороговоркой сказал Рубин. – Я бы забыл. Забываю обо всём, когда работаю. Боже мой, уж либо ты исследователь, либо нет! Верно?

– Верно, – скучающе ответила Оливейра. – Интересно, есть ли новости из Нанаймо.

– Почему бы вам не позвонить Роше? – предложил Рубин. – Расскажите ему о наших успехах. Может, и у него есть что показать, – он осклабился и доверительно ткнул Йохансона в бок: – Может, узнаем о чём-нибудь раньше Ли и сможем блеснуть на пятиминутке.

Йохансон принуждённо улыбнулся в ответ. Рубин не был ему симпатичен. Парень умел работать, но был угодливым лизоблюдом. Отца родного продал бы ради карьеры. Оливейра подошла к переговорному устройству рядом с пультом и набрала номер. Спутниковое подключение на «острове» допускало любой вид связи. Повсюду на корабле можно было принимать огромное количество телевизионных передатчиков, подключать радиоприёмники или ноутбуки и, разумеется, говорить со всем миром по каналам, защищённым от прослушивания. И с Нанаймо в далёкой Канаде легко можно было связаться.

Оливейра поговорила с Фенвиком, потом с Роше, которые были, в свою очередь, связаны с другими учёными по всему миру. Ситуация складывалась так, что спектр мутации пфистерии был пока ограничен, но прорыва в поиске противоядия не произошло. К тому же целые воинства крабов напали на Бостон. Оливейра рассказала о здешней ситуации и положила трубку.

– Вот гадство! – выругался Рубин.

– Может, наши друзья в танке нам помогут, – сказал Йохансон. – Что-то ведь защищает их от водорослей. Вот давайте и выделим эту панацею. Как только узнаем, что наш пленник…

Он уставился на экран. Существо в клетке исчезло.

Оливейра и Рубин проследили за его взглядом и вытаращили глаза.

– Не может быть!

– Как же он выскользнул?

На экране ничего не было видно, кроме крабов и воды.

– Минутку! Мы же их вспороли целую дюжину. Не может быть, чтобы они сделались невидимыми.

– Они где-то здесь. Но то, что было в клетке, – оно-то куда подевалось?

– Растворилось.

Йохансон смотрел на экран, и лицо его просветлело.

– Растворилось? Совсем неплохая подсказка, – медленно сказал он. – Конечно. Оно же может менять форму. Сетка густая, но для чего-нибудь волосяного не преграда.

– Что за невероятное вещество, – прошептал Рубин. Они принялись обыскивать танк. Разделились, и каждый осматривал через монитор свою зону. Они увеличивали картинку, но студенистых комочков нигде не заметили. Йохансон даже выдвинул всех роботов и заглянул за них, но и там ничто не пряталось. Существа исчезли.

– Может, скрылись в системе подводок? – спросила Оливейра.

Рубин отрицательно покачал головой:

– Исключено.

– Ну вот, а нам на пятиминутку, – прорычал Йохансон. – Может, хоть там нас озарит.

Расстроенные, они выключили в симуляторе свет и пошли к выходу. Рубин последним выключил свет в лаборатории и оглянулся.

И не смог двинуться с места.

Йохансон обернулся, увидел его, застывшего в дверях с раскрытым ртом, и медленно пошёл назад. Оливейра за ним. И они увидели то, что видел Рубин.

За овальным иллюминатором танка что-то светилось. Слабое, мутное свечение.

Голубое.

– Голубое Облако, – прошептал Рубин.

Они бросились в темноте к симулятору, быстро поднялись на галерею и приникли к бронированному стеклу.

Голубое свечение висело в пустоте. Как космическое облако в темноте космоса. Его протяжённость охватывала несколько квадратных метров. Оно пульсировало. Края мерцали.

Йохансон сощурил глаза и присмотрелся. Ему показалось, что по краям зарождались крошечные световые точки и устремлялись внутрь облака, набирая скорость. Как частицы материи в гравитационном поле Чёрной Дыры.

Синева становилась всё интенсивнее.

И затем она сжалась.

Всё устремилось к центру, который становился светлее и плотнее. В нём вспыхивали молнии, образуя сложный узор. Облако стремительно стягивалось, приходило в бешеное вращение, и затем…

– Не может быть, – сказала Оливейра.

В воде танка зависла шаровидная штука величиной с футбольный мяч. Светящееся Нечто из компактной ткани. Пульсирующее желе.

Существа снова нашлись.

Существа превратились в одно целое.

* * *

Флагманский конференц-зал

– Одноклеточные! – воскликнул Йохансон. – Это одноклеточные.

Он был сильно взволнован. Все собравшиеся молча смотрели на него. Он ходил взад и вперёд, а Рубин ёрзал на стуле и энергично кивал.

– Мы считали, что желе и Облако – разные вещи, но это оказалось одно и то же. Это объединение одноклеточных. Желе может не только как угодно изменять свою форму, оно полностью распадается и быстро сплачивается.

– Эти существа распадаются? – эхом повторил Вандербильт.

– Нет, нет! Не существа. То есть, да, одноклеточные – существа, и они сливаются воедино. Мы вскрыли крабов и выпустили из них несколько комков этого студня, и они забились по углам симулятора. Одного мы заперли. Потом они вдруг исчезли, все. От них ничего не осталось – боже, какой же я идиот, как я сразу не догадался! – ведь одноклеточное в клетке не удержишь, а для того, чтобы увидеть их невооружённым глазом, они слишком малы. И поскольку симулятор был изнутри освещён, мы не могли заметить биолюминесценцию. Та же проблема, что была у нас в Норвегии, когда перед камерой возникла та громадина. Тогда мы увидели только поверхность, освещенную прожектором «Виктора», но на самом деле она светилась. Она светилась, то был колоссальный конгломерат из биолюминесцирующих микроорганизмов. То, что теперь плавает в нашем танке, – это сумма субстанций, которые мы извлекли из крабов, это точно.

– Это кое-что объясняет, – сказал Эневек. – Бесформенное существо на корпусе «Королевы барьеров», Голубое Облако у острова Ванкувер…

– Снимки URA, правильно! Большая часть клеток свободно парит в воде, но к центру они уплотняются. Масса образует щупальца. Она сама впрыскивается в головы китов.

– Минуточку, – Ли подняла руку. – Но она уже до этого была там, в головах.

– Тогда… – Йохансон задумался. – Ну, состоялась какая-то связь. В любом случае, попала она туда именно таким способом. Может быть, мы были свидетелями замены. Старое желе убрали, новое ввели. Или состоялось что-то вроде проверки. Возможно, то желе, которое уже было в голове, что-то передало общей массе.

– Информацию, – сказал Грейвольф.

– Да, – воскликнул Йохансон. – Да!

Делавэр покрутила носом:

– Это значит, они принимают любые размеры? Какие понадобится?

– Любые размеры и формы, – кивнула Оливейра. – Чтобы управлять крабом, достаточно горстки. Та штука у острова Ванкувер, чтобы собрать китов, была величиной с дом…

– Это решающее в нашем открытии, – перебил её Рубин. Он вскочил: – Желе – лишь сырьё, материал для выполнения определённых задач.

Оливейра недовольно нахмурилась.

– Я очень подробно рассмотрел снимки с норвежского материкового склона, – сказал Рубин, уже не выпуская инициативу из рук. – Мне кажется, я знаю, что сейчас произошло! Голову даю на отсечение, именно эта штука дала последний толчок оползню склона. Мы вот-вот узнаем всю правду!

– Вы нашли массу, которая наделала кучу безобразий, – невозмутимо сказал Пик. – Прекрасно. А где же Ирр?

– Ирр – это… – Рубин запнулся. Внезапно с него сдуло всю его самоуверенность. Он растерянно переводил взгляд с Оливейра на Йохансона. – Ну да…

– Вы думаете, это и есть Ирр? – спросила Кроув. Йохансон отрицательно покачал головой:

– Понятия не имеем.

Все замолчали.

Кроув затянулась сигаретой:

– Мы ещё не получили ответа на наше послание. Кто же будет нам отвечать? Разумное существо или объединение разумных существ? Как вы думаете, Сигур, эти штуки в танке ведут себя разумно?

– Вы сами знаете, что вопрос праздный, – ответил Йохансон.

– Я хотела услышать это от вас, – улыбнулась Кроув.

– Как это можно узнать? Как мог бы инопланетный разум судить о человеческих военнопленных, которые ничего не понимают в математике, боятся, мёрзнут, плачут или апатично сидят в углу?

– Бог ты мой, – тихо простонал Вандербильт. – Теперь он навешает нам на уши Женевскую конвенцию.

– Неужто и инопланетяне в плену такие же? – ухмыльнулся Пик.

Оливейра окатила его презрительным взглядом.

– Мы подвергнем массу дальнейшим тестам. Кстати сказать, я не понимаю, почему нам потребовалось так много времени, чтобы уяснить дело. Леон, что тебе бросилось в глаза, когда ты тайком обследовал в сухом доке «Королеву барьеров»?

– Когда меня поймали? Голубое свечение.

– Вот это я и имею в виду, – сказала Оливейра, повернувшись к Ли. – Вам, генерал, тогда, в доке, непременно хотелось действовать в одиночку. Вы там неделями копались в корпусе «Королевы барьеров» – и всё без толку. Наверное, ваши люди просмотрели что-то важное, когда исследовали пробы воды. Неужто никто больше не заметил этого свечения? Или кучу одноклеточных в пробах воды?

– В воде ничего не было. Нормальная вода, – сказала Ли.

– Ну, хорошо, – вздохнула Оливейра. – Вы можете мне показать те результаты?

– Конечно.

– Доктор Йохансон, – поднял руку Шанкар. – Как осуществляется это объединение? Что его вызывает?

– К тому же одновременно, – удивлённо сказал Росковиц, впервые раскрыв рот. – Ведь какая-то из этих клеток должна скомандовать: эй, ребята, все сюда, сольёмся в экстазе.

– Не обязательно, – хитро сказал Вандербильт. – Самая высокая степень согласованных действий встречается у человеческих клеток, правильно? А ведь там никто никем не командует.

– Это вы о структуре ЦРУ? – улыбнулась Ли.

– Эй! – поднял руки Росковиц. – Люди, я всего лишь подводник. До меня не доходит. У людей клетки не распадаются от удовольствия, к тому же у нас есть центральная нервная система, которая всему голова.

– У клеток тела связь идёт через химические вещества, – сказала Делавэр.

– А что это значит? Можем ли мы представить наши клетки в виде стаи рыб, где все разом плывут в одну сторону?

– Стаи рыб действуют лишь на первый взгляд синхронно, – объяснил Рубин. – Поведение рыб связано с давлением.

– Я знаю, послушайте, я только хотел…

– По бокам у рыбы расположены латеральные органы, – невозмутимо поучал Рубин. – Как только одно тело изменяет положение, ударная волна передаётся его соседу, который автоматически поворачивается в ту же сторону, и так далее, пока не повернётся вся стая.

– Я же сказал, я это знаю!

– Ну конечно! – Лицо Делавэр просияло. – Вот в чём дело!

– В чём?

– Ударные волны. С их помощью большая масса этого студня просто перенаправляет всю стаю. Ну, помните, мы удивлялись, какое потребовалось бы волшебство, чтобы стая рыб не плыла в сеть, вот вам и объяснение.

– Перенацелить всю стаю? – с сомнением сказал Шанкар.

– Да, она права, – воскликнул Грейвольф. – Если Ирр направляют миллионы крабов и могут транспортировать на континентальный склон бессчётное количество червей, то они управляют и стаями. Ударные волны дают такую возможность. Чувствительность к давлению – это практически единственная защита, какой располагает стая.

– Ты хочешь сказать, эти одноклеточные в танке реагируют на давление?

– Нет, – Эневек помотал головой. – Это было бы слишком просто. Рыбы могут создать ударную волну, но одноклеточные?

– Но что-то ведь вызвало их слияние.

– Погодите-ка, – сказала Оливейра. – Есть похожие формы коммуникации у бактерий. Mixococcus xanthus, например. Вид, живущий в почве. Они собираются в небольшие скопления. Если отдельные клетки не получают достаточно питания, они подают сигнал голода. Вначале колония не реагирует, но чем больше количество голодающих, тем интенсивнее становится сигнал, пока не перешагнёт определённый порог. Тогда члены колонии начинают собираться в кучку. Формируется такой клубочек, который видно невооружённым глазом.

– А в чём состоит этот сигнал? – спросил Эневек.

– Они выделяют вещество.

– Запах?

– В известном смысле.

Обсуждение затормозилось. Все морщили лбы, поджимали губы, барабанили пальцами.

– Хорошо, – подвела черту Ли. – Я довольна. Это был большой успех. Не будем растрачивать время на обмен эрудицией. Какой шаг у нас на очереди?

– У меня есть предложение, – сказала Уивер.

– Прошу.

– Леон в «Шато» подал идею, помните? Речь шла об опытах ВМФ с мозгом дельфинов. Об имплантантах, которые состоят не из простых микрочипов, а из компактных искусственных нервных клеток. Они до мелочей воспроизводят части мозга и связаны друг с другом через электрические импульсы. Я подумала: если желе действительно объединение одноклеточных и эти одноклеточные берут на себя функции клеток мозга, замещают их, – то они должны между собой сообщаться. Может быть, там действительно изобрели искусственный мозг, включая химические вещества-послы. Может быть… – Она помедлила. – …они берут на себя даже эмоции, свойства и знания своего хозяина и таким образом учатся им управлять.

– Для этого они должны быть обучаемы, – сказала Оливейра. – Но как одноклеточные могут учиться?

– Мы с Леоном могли бы попробовать искусственно создать стаю таких одноклеточных в компьютере и наделить их свойствами. Пока эта стая не начнёт вести себя как мозг.

– Искусственный разум?

– По биологическим признакам.

– Годится, – решила Ли. – Сделайте. Другие предложения?

– Я попробую порыться в праистории, поискать родственные формы жизни, – сказал Рубин.

Ли кивнула.

– А у вас что нового, Сэм?

– На самом деле ничего, – послышался голос Кроув из облака сигаретного дыма. – Мы пока работаем над расшифровкой старого сигнала Scratch.

– Может быть, послать вашим Ирр что-нибудь более подходящее, чем арифметический пример? – сказал Пик.

Кроув взглянула на него. Дым рассеялся, и её красивое лицо с тысячью морщинок расплылось в улыбке:

– Потерпите.

– Ну вы и оптимистка! – сказал Пик.

* * *

Нижняя палуба

Росковиц провёл всю свою жизнь на флоте и не планировал что-либо в ней менять. Он считал, что каждый должен делать то, что умеет, а поскольку под водой ему нравилось, он сделал карьеру подводника и дорос до командира подводной лодки.

Но Росковиц считал также, что любознательность является одной из самых характерных черт человека. Для него много значили такие понятия, как верность, долг и отечество, но он не был солдафоном. Он заметил, что большинство подводников бороздят мир, о котором ничего не знают, и начал жадно образовываться. Биологом он от этого не стал, но о его интересе стало известно в тех подразделениях ВМФ, где занимались наукой и нуждались в людях с армейской выучкой, но с подвижным умом.

Когда было принято решение перестроить «Независимость» для гренландской миссии, Росковицу поручили оборудовать на судне базу подводных исследований – по последнему слову техники. Лишних денег не бывает нигде и никогда, но в данном случае не поскупились: на «Независимость» возлагали последние надежды человечества, и на нём не экономили. Росковицу дали свободу действий. Он должен был закупить всё, что сочтёт необходимым, а если сроки позволят – заказать конструкторам то, чего ещё нет, но очень нужно.

Никто не ожидал, что Росковиц замахнётся на пилотируемые батискафы, – после стольких нападений на водолазов и подводные аппараты.

Но Росковиц сказал:

– Хоть кто-нибудь когда-нибудь выигрывал войну одними машинами? Мы можем запускать нацеленные ракеты и беспилотные самолёты-разведчики, но в решениях, какие принимает лётчик, его не заменит никакая машина. А в ходе этой миссии непременно будут ситуации, в которые придётся вникать лично.

Его спросили, чего он хочет. Он сказал, что на борту должны быть как роботы, так и обитаемые лодки. Ещё он предложил отряд дельфинов и, к своей радости, узнал, что МК6 и МК7 уже откомандированы на судно. Узнав, кто будет опекать дельфинов, он обрадовался ещё больше.

Росковиц не знал О’Бэннона лично, но имя слышал. Говорили, что Джек лучший тренер дельфиньих отрядов, что он открестился от флота, как от чёрта, но теперь снова в строю.

Потом Росковиц удивил начальство ещё раз.

Они ожидали, что он забьёт корму вертолётоносца аппаратами типа русского «Мира», японского «Shinkai» и французского «Nautile». В мире было не так много батискафов, способных погружаться глубже 3000 метров. Но Росковиц знал, что от существующих лодок ему будет мало проку. Вертикальные движения они могли проделывать только посредством заполнения и откачивания балластных танков. Они были неповоротливы, как дирижабли. Росковиц же думал о войне и невидимом противнике. Ему нужен был глубоководный истребитель.

Вскоре он наткнулся на одно предприятие – «Hawkes Ocean Technologies», – способное осуществить его мечту о полёте под водой.

Росковиц выразил свои пожелания и выложил кучу денег, поставив условие, чтобы конструкторы сократили и без того предельно сжатые сроки. Деньги делают своё.

Когда в 10:30 учёные собрались у пирса нижней палубы – в неопреновых костюмах, сберегающих тепло, – Росковицу было приятно, что и ему есть чем удивить этих умных людей. Пилотами были опытные морские волки, у которых уже перепонки между пальцев выросли. Но Росковиц решил обучить управлению аппаратами и учёных. Он знал, что в ходе такой экспедиции может случиться всякое, придётся и гражданскому человеку сыграть свою роль.

Он подал знак Браунинг опустить с потолка один из четырёх аппаратов «Дипфлайт». Лодка походила на увеличенный «феррари» без колёс и на космический корабль – широкий и плоский, с двумя застеклёнными кабинами, торчавшими из поверхности под углом вперед. Под кабинами размещались многосуставные манипуляторы.

Но самым поразительным были обрезанные крылья.

– Вам, наверное, кажется, что он похож на самолёт, – сказал Росковиц. – Это и есть самолёт, и такой же подвижный. Плоскости выполняют ту же роль, только действуют в обратную сторону. Самолёт они поднимают вверх, а «Дипфлайт» вгоняют вниз. Рулевой механизм тоже как у самолёта. Он не падает камнем на дно, а опускается под углом до 60 градусов, делает элегантные повороты, молниеносно мчится хоть вверх, хоть вниз. – Он изобразил полёт ладонью и указал на кабинки: – Главное отличие от самолёта, что тут не сидишь, а лежишь. Это позволяет нам ужаться до габаритов три на шесть и на метр сорок в высоту.

– На какую глубину он может погружаться? – спросила Уивер.

– Хоть на дно Марианской впадины, на это у вас уйдёт полтора часа. Эта ласточка делает двенадцать узлов в час. Корпус у неё глубинопрочный, керамический, кабины из акрила, оправленного в титан. Обзорность круговая, что в нашем случае значит вовремя удрать или открыть огонь. – Он показал на днище: – Наш «Дипфлайт» оснащён четырьмя торпедами. Две из них ограниченной разрывной силы – могут тяжело ранить или убить кита. А две способны проделать серьёзные дыры, разрывают сталь и камень. Стрельбу предоставьте пилоту, разве что он убит и у вас нет выбора.

Росковиц хлопнул в ладоши:

– О’кей. А теперь можете подраться, кому первым сделать пробный выезд. Ах да, ещё вот что: воздуха хватит на восемь часов полёта. Если случится где-то застрять, вы можете подключить систему жизнеподдержания, в ней кислорода на 96 часов. А уж за это время мы успеем вас спасти. Ну, кто первый?

– Без воды? – спросил Шанкар, скептически глядя вниз. Росковиц ухмыльнулся:

– Пятнадцати тысяч тонн вам хватит? Палубу – затопить!

* * *

Combat Information Center

Пока учёные пребывали в царстве Росковица, места Кроув и Шанкара заняли два радиста. Они били баклуши. Строго говоря, они обязаны были закрыть рот и открыть уши, но полагались на компьютер и наземную станцию SOSUS. Если из глубины поступит сигнал, то эти электронные и человеческие органы его засекут, выделят, расшифруют и через спутник зашлют на «Независимость». Возможный ответ Ирр дошёл бы до всех атлантических гидрофонов. Исходя из пространственного распределения гидрофонов и сдвига сигнала во времени, компьютер определил бы точку, из которой исходил сигнал, послал бы координаты в CIC и тут же дал бы об этом знать.

Радисты вели спор о музыке, забыв даже поглядывать на мониторы, пока один из них, потянувшись к своей чашке кофе, не бросил случайный взгляд на экран. И так и застыл.

– Эй. Что это?

По двум мониторам бежали цветные частотные линии. Второй выпучил глаза:

– И давно это началось?

– Не знаю. А почему молчит наземная станция? Они ведь тоже приняли сигнал.

Второй задумался:

– Ближайший гидрофон находится на Ньюфаундленде. Звуку требуется время. Остальные ещё не приняли сигнал, мы первые, до кого он дошёл. Это может значить только одно…

Его коллега поднял на него глаза:

– Сигнал исходит отсюда.

* * *

«Дипфлайт»

Громко шумела гидравлика, наполняя балластные танки. Корма «Независимости» медленно погружалась, и морская вода устремилась внутрь.

– Мы могли бы впустить воду через шлюз, – пояснил Росковиц, повысив голос, чтобы преодолеть шум. – Но для этого пришлось бы открыть сразу обе переборки, чего мы избегаем из соображений безопасности. Вместо этого мы используем специальную насосную систему и отдельный трубопровод. Вода многократно фильтруется. Как и шлюз, резервуар утыкан чувствительными датчиками, они подскажут, можно ли нам без забот плескаться в этой большой ванне.

– Мы что, будем испытывать лодки в этом бассейне? – воскликнул Йохансон.

– Нет. Выйдем наружу.

После того, как дельфины оповестили об отступлении косаток, Росковиц решил, что можно рискнуть сделать настоящий выход в море.

– О, боже мой, – Рубин как парализованный смотрел в резервуар, который, пенясь, наполнялся. – Как будто мы тонем.

Росковиц улыбнулся ему:

– У вас неверное представление. Я однажды тонул на корабле. Поверьте, там всё по-другому!

– А как?

Росковиц засмеялся:

– Лучше вам это не знать.

Корма «Независимости» оседала метр за метром. Судно было слишком большим, чтобы это оседание сказалось на уклоне палубы. Вода поднималась всё выше, пока не стала плескаться о края пирса. За несколько минут палуба превратилась в бассейн глубиной четыре метра. Теперь и дельфинариум оказался под водой, и животные получили в своё распоряжение весь объём резервуара. Над искусственным берегом болтались привязанные катера. «Дипфлайт» мягко покачивался на волнах.

Браунинг, стоя у пульта, опустила с потолка ещё одну лодку. Крышки кабин откинулись, как у реактивных истребителей.

– Каждая кабина открывается и закрывается сепаратно, – объяснила она. – Садиться – нужна привычка. Вода в процессе закачки была подогрета до пятнадцати градусов, но это не должно навести вас на мысль отказаться от защитных костюмов. Если окажетесь за бортом без неопрена, долго вам не протянуть. Вода в Гренландии два градуса.

– Ещё есть вопросы? – Росковиц разбил людей на группы – по одному пилоту и по одному учёному в каждой. – Поехали. Держаться будем поблизости от судна. Хоть наши дельфины и успокоили нас, что опасаться некого, в любой момент ситуация может измениться. Леон, ко мне. Мы выйдем на «Дипфлайте-1».

Он прыгнул в лодку. Она закачалась. Эневек последовал его примеру, но потерял равновесие и плюхнулся в воду. Вынырнул под дружный хохот.

– Вот это я и имела в виду, – сухо сказала Браунинг. Эневек вскарабкался на лодку и скользнул в кабину. Там оказалось на удивление удобно. Лежать приходилось не горизонтально, а в позе прыгуна с трамплина. Перед ним был пульт управления. Росковиц запустил двигатель, и крышки кабин бесшумно закрылись.

– Это, конечно, не номер люкс в отеле «Ритц», – услышал Эневек голос полковника в наушниках и повернул голову. В метре от него под акриловым колпаком улыбался Росковиц. – Видите перед собой джойстик? Я же говорил, это самолёт, и управляется так же: ручку на себя, ручку от себя. Можете заложить любой поворот и делать кульбиты. Внизу есть четыре излучателя, которые способны держать «Дипфлайт» на весу. Первый круг пролечу я, потом полетите вы, а я буду вас поправлять.

Они ушли под воду лицом вниз, и Эневек увидел, как приближается дощатый пол палубы, потом они зависли над шлюзом. Стеклянные переборки раздвинулись, Эневек заглянул в шахту, на дне которой виднелись стальные переборки. «Дипфлайт» мягко погрузился, и стеклянные переборки над ними сомкнулись.

У него возникло неприятное чувство.

– Не бойтесь, – сказал Росковиц. – Выйти легче, чем войти.

Стальные переборки внизу разошлись, и взору открылось бездонное море. «Дипфлайт» выпал из корпуса «Независимости» в неведомое.

Росковиц увеличил скорость и сделал поворот. Лодка легла набок. Это заворожило Эневека. Ему уже приходилось управлять обыкновенным батискафом, но «Дипфлайт» действительно вёл себя как спортивный самолёт. И был так же стремителен. Автомобиль при двадцати километрах в час покажется ползущим, но под водой это очень большая скорость. Он зачарованно смотрел, как они промчались под брюхом «Независимости» и выскочили к поверхности моря. Росковиц повернул назад и заплыл под корму. Над ними пронеслось могучее перо руля.

– Здорово? – спросил Росковиц.

– Да уж, – не очень уверенно ответил Эневек. Он всё время ждал, что перед ними появится чёрно-белая морда косатки, но к ним подплыли, резвясь, два дельфина и заглянули в купола кабинок. На их головах были закреплены камеры.

– Улыбнитесь, Леон! – засмеялся Росковиц. – Вас снимают.

Зажглась лампочка, показывая Эневеку, что управление переходит в его руки.

– Ваш черёд, – сказал Росковиц. – Если кто захочет нас сожрать, получит на завтрак торпеду. Но это сделаю я, понятно? Вы только рулите.

Эневек вцепился в джойстик и двинул его от себя. Нос аппарата наклонился, и они пошли в глубину. Эневек напряжённо всматривался в темноту. Немного потянул джойстик на себя, и «Дипфлайт» выровнялся. Потом попробовал повернуть, быстро осваиваясь с управлением.

На некотором отдалении он заметил второй «Дипфлайт» и вошёл во вкус. Теперь он мог бы летать часами.

– Полегче, Леон. Притормозите. Я покажу вам, как управляться с манипулятором.

Через пять минут Росковиц взял управление на себя, и лодка вернулась в шлюз. Минуты между закрытыми переборками опять протекали мучительно медленно, потом они вынырнули на поверхность бассейна, и Эневек вздохнул с облегчением.