Текст книги "Стая"

– Не знаю, – скептически сказал Йохансон. – Вряд ли это имеет целью мимикрию. Скорее, они о чём-то… вспоминают.

– Вспоминают?

– Ты знаешь, что происходит, когда мы думаем. Вспыхивают определённые нейроны, группы и связи. Возникает узор. Наш мозг не может изменить свою форму, но нейронный узор определённым образом и есть форма. Если умеешь читать эти формы, можешь сказать, о чём в данный момент думает наблюдаемый.

– Ты хочешь сказать, они думают о дельфине?

– Это непохоже на дельфина, – сказал Рубин и был прав. Форма стала другой. Теперь это походило на ската, который медленно поднимался, чуть шевеля крыльями. Из кончиков крыльев выросли длинные осязающие нити.

– Вы только взгляните!

Форма ската перешла во что-то змееподобное. Масса распалась. Внезапно возникли тысячи крошечных рыбок, которые синхронно метнулись, потом снова слились, быстро меняя облик, будто следуя заданной программе. В доли секунды они приобретали знакомые и незнакомые формы. В этом явлении участвовали уже все комки. Вместе с тем они сближались. Вот вспыхнули уже знакомые молнии, и в какой-то момент Йохансону даже почудилось, что в стремительной смене образов мелькнули очертания человека. Всё стремилось к слиянию – материя и обрывки Облака.

– Оно срастается! – ахнул Рубин, блестящими глазами глядя на монитор, по которому бежали данные анализа воды. – Вода насыщена новым веществом, химическим соединением!

Йохансон кружил своим роботом, беря пробу за пробой. Масса уже полностью ожила. Образовалось ядро. Всё устремилось к нему. То, что они уже наблюдали в миниатюре, теперь происходило в увеличенном масштабе. Из отдельных клеток создавалось существо. Организм без глаз, ушей и других органов чувств, без сердца, мозга и внутренностей – гомогенная масса, способная, тем не менее, к сложным процессам.

Сквозь овальное окно танка они видели, как желе сжималось и уплотнялось. От краёв к центру тянулись голубые шлейфы. Йохансон подвёл робота к краю. Три трубки для проб ещё пустовали. Он вонзил их в массу.

Существо мгновенно отпрянуло и вытянуло из себя дюжину щупалец, которые схватили робота. Йохансон потерял управление машиной. Она застряла в лапах существа, которое опустилось на дно танка, закрепившись там чем-то вроде присоски.

– Вот чёрт, – ругалась Оливейра. – Ты прозевал.

Пальцы Рубина летали по клавиатуре его компьютера.

– У меня тут море данных, – сказал он. – Аромат, молекулярные воскурения. Эта штука использует феромон! Я был прав.

– Эневек был прав, – поправила его Оливейра. – И Уивер.

– Я и хотел сказать…

– Мы все были правы. Нечто такое нам уже знакомо, да, Мик? – спросил Йохансон, не сводя глаз с монитора.

Рубин отрицательно покачал головой:

– Составляющие знакомы. А вот о рецепте ничего не могу сказать. Нужны пробы.

Из верхней части существа выделилась толстая плеть, конец которой разветвился на множество тонких усиков. Плеть склонилась над роботом. Усики ощупали машину и трубочки с пробами. Это походило на структурированное, обдуманное исследование.

– Что я вижу? – Оливейра подалась вперёд. – Оно хочет открыть трубочки?

– Не так-то это просто. – Йохансон попытался вернуть себе контроль над роботом. Щупальца ответили тем, что ещё крепче вцепились в корпус. – Оно явно влюбилось. Ну, хорошо. Подождём.

Усики продолжали обследование.

– Интересно, видит оно робота или нет? – спросил Рубин.

– Чем? – сомневалась Оливейра. – Оно изменяет форму, но глаз образовать не может.

– Возможно, ему это и не нужно, – сказал Йохансон. – Оно понимает мир на ощупь.

– Дети так делают, – сказал Рубин. – Но у них есть мозг, чтобы запомнить то, что они ощупали. А эта штука как запоминает?

Внезапно масса отпустила робота. Все усики и щупальца втянулись назад, слившись с общей структурой. Организм распластался по дну.

– Бесшовное покрытие, – пошутила Оливейра. – Оно и это умеет.

– Arrivederci, – сказал Йохансон и завёл робота в гараж.

* * *

Combat Information Center

– Что они, собственно, хотят сказать? – Кроув подпёрла подбородок ладонью. Между указательным и средним пальцами у неё дымилась обязательная сигарета, но на сей раз она сгорала почти впустую: у Кроув не было времени затянуться. Она пыталась, вместе с Шанкаром, проникнуть в смысл послания, полученного от Ирр.

Послания, которое сопровождалось нападением.

После того, как компьютер декодировал первое сообщение, со вторым он управился довольно быстро. Как и в первый раз, Ирр ответили в бинарном коде. Пока было непонятно, образуют ли данные картинку, но одна информация легко выделялась на общем фоне. Она изображала молекулу, химическую формулу. H₂O.

– Очень оригинально, – недовольно проворчал Шанкар. – Мы и так знаем, что они живут в воде.

Но к формуле воды Ирр прицепили и другие данные. Компьютер считал в бешеном темпе, и постепенно начинало проясняться, что бы это могло быть.

– Может, географическая карта, – сказала Кроув.

– Морского дна?

– Нет. Это означало бы, что они живут на дне моря. Но их жизненным пространством является скорее свободная вода. Гомогенная, во все стороны равная.

Шанкар размышлял.

– Может, тут состав? Минеральные вещества, кислоты, основания, и так далее.

– Они не везде одинаковы, – кивнула Кроув. – В первый раз они послали нам картинку, составленную из двух математических результатов. Это же несравнимо сложнее. Но думаю, что и здесь картинка.

* * *

Joint Intelligence Center

Уивер нашла Эневека за компьютером. По экрану плавали виртуальные одноклеточные, но ей показалось, что он не особенно всматривается в них.

– Мне очень жаль, что твоя подруга погибла, – тихо сказала она.

– Знаешь, что странно? – хрипло сказал Эневек. – Что меня это так зацепило. Обычно смерть меня не впечатляет. В последний раз я плакал, когда умерла моя мать. А умер отец – и я даже горевать не мог. Ты знаешь эту историю. Но Лисия? Боже мой. У меня не было на её счёт никаких видов. Студентка, которая меня только раздражала, пока я к ней просто не притерпелся.

Уивер робко коснулась его плеча. Пальцы Эневека погладили её руку.

– Твоя программа, кстати, функционирует, – сказал он.

– Это значит, им в лаборатории осталось только соответственно перекроить биологию.

– Да. Но ведь это пока остаётся гипотезой.

Они снабдили виртуальных одноклеточных обучаемой ДНК, которая была в состоянии постоянно мутировать. По сути, каждая отдельная клетка в соответствии с этой моделью представляла собой маленький автаркический компьютер, который постоянно переписывал свою программу. Любая новая информация изменяла структуру генома. Когда изменённые клетки сливались с другими, они передавали свою информацию дальше – и соответственно изменялась ДНК остальных. Таким образом коллектив не только постоянно учился, – слияние обеспечивало ему постоянное равенство информации. Каждое новое знание одноклеточного обогащало общий опыт коллектива.

Эта мысль была революционной. Она могла бы означать, что знание передаётся по наследству. Обсудив её с Йохансоном, Оливейра и Рубиным, они растерялись ещё больше, поскольку идея содержала большую загвоздку.

* * *

Контрольное помещение

– Если ДНК мутирует, это приводит к изменению генетической информации, – объяснял Рубин. – А это готовит всем живым существам большие проблемы.

Посреди разбора тестов он вдруг смылся из лаборатории, – якобы снова у него начался приступ мигрени. Под этим предлогом он оказался в секретном контрольном помещении вместе с Ли, Пиком и Вандербильтом. Они прошлись по протоколам прослушивания. Естественно, каждый в этом помещении знал о программе, которую создали Эневек с Уивер, а также об их теории. Но без Рубина они не знали, как к ней подступиться.

– Организм настроен на исправную ДНК, – сказал Рубин. – Иначе он заболевает, либо его потомство рождается больным. Радиоактивное облучение, например, вызывает в ДНК непоправимые повреждения, – в итоге рождаются мутанты или люди заболевают раком.

– А как же с эволюционным развитием? – спросил Вандербильт. – Если мы развились из обезьяны в человека, значит, ДНК не оставалась всегда одинаковой.

– Правильно, но эволюция идёт на протяжении длительного времени. И она выбирает тех, у кого естественная норма мутации приводит к лучшему приспособлению. Природа многое отбраковала. Однако между генетическим изменением и отбраковкой находится ещё одно звено: ремонт. Вспомните о солнечном загаре. Солнечный свет изменяет клетки верхнего слоя кожи, это приводит к мутации ДНК. Мы становимся коричневыми, и если сгорим, то кожа отторгнет разрушенные клетки. В другом случае она их ремонтирует. Без ремонта мы были бы нежизнеспособны. Нас расшатывали бы самые мелкие мутации, никакая рана не заживала бы, никакая болезнь не излечивалась.

– Понятно, – сказала Ли. – Но как это выглядит у одноклеточных?

– Точно так же, – сказал Рубин. – Если ДНК мутирует, её нужно ремонтировать. Понимаете, такие клетки размножаются делением. Если ДНК не починить, вид не будет стабильным. Какие клетки ни возьми, природа заинтересована держать мутационную норму на приемлемом уровне. Ну, а теперь о загвоздке в теории Эневека. Геном всегда чинится целиком, по всей длине. Представьте себе ремонтные энзимы в виде полицейского патруля, который прочёсывает ДНК по всей длине на предмет неполадок. Как только находит повреждённое место, начинает чинить. Информация, которая является исходным, правильным состоянием, остаётся под охраной. Во время патрулирования они сразу узнают, где ген первоначальный, а где изменённый. Это как если бы вы учили ребёнка говорить. Едва он выучит слово, как тут же появятся ремонтные энзимы и перепрограммируют мозг назад, в оригинальное состояние, то есть в состояние незнания. Овладевание знанием невозможно.

– Тогда теория Эневека – ахинея, – констатировала Ли. – Она может функционировать только в том случае, если изменения ДНК одноклеточного будут сохраняться.

– С одной стороны, да, любая новая информация рассматривается ремонтным энзимом как повреждение, и геном быстренько чинится. Назад, к нулю, так сказать.

– Я подозреваю, – усмехнулся Вандербильт, – что сейчас последует «с другой стороны».

– Есть другая сторона, – с сомнением кивнул Рубин.

– И в чём она состоит?

– Понятия не имею.

– Минуточку, – сказал Пик, выпрямившись на своём стуле и поморщившись от боли. Его ступня была в гипсе. Вид у него был измученный. – Но вы же только что…

– Я знаю! Но теория просто чудесная, – воскликнул Рубин. Голос у него всё чаще срывался. Когда ему долго приходилось говорить, начинали сказываться последствия нападения Грейвольфа. – Она бы всё объяснила. Сегодня утром мы были свидетелями своеобразного процесса. Эта штука изучала нашего робота. Это не имело ничего общего ни с инстинктивным поведением, ни с животным любопытством. Это был чистый разум! Объяснение Эневека должно быть верным. Компьютерная модель Уивер функционирует.

– Вас не поймёшь, – вздохнул Вандербильт и промокнул лоб платком.

Рубин развёл руками:

– Возможность кроется в аномалии. Ремонтные энзимы тоже делают ошибки. Правда, редко, но в одном из 10 000 случаев они промахиваются. Одна базовая пара, которая не будет возвращена в оригинальное состояние. Это мало, но этого достаточно, чтобы кто-то родился на свет гемофиликом, или раковым больным, или с волчьей пастью. Мы видим в этом дефекты, но это доказывает, что ремонтный принцип действует не безгранично.

Ли встала и принялась широкими шагами ходить взад-вперёд.

– Значит, вы убеждены, что одноклеточные идентичны Ирр? Мы нашли нашего противника?

– Два ограничения, – быстро сказал Рубин. – Первое, мы должны разрешить проблему ДНК. Второе, должно быть что-то вроде королевы. Коллектив может быть сколь угодно разумным, но то, что попало нам в руки, на мой взгляд, лишь исполнительная часть целого.

– Королева? Как можно её себе представить?

– Такая же, как все, и всё же другая. Возьмите муравьёв. Матка – тоже муравьиха, но особенная. От неё всё исходит. Ирр – существо стаи, коллектив микроорганизмов. Если Эневек прав, они воплощают собой второй путь эволюции к разумной жизни, – но что-то должно ими управлять.

– Значит, если мы найдём эту королеву… – начал Пик.

– Нет, – Рубин отрицательно покачал головой. – Нам ничего не сделать. Королев может быть много. Миллионы. И если они умные, они нам не покажутся. – Он сделал паузу. – Но чтобы действовать в качестве королев, они должны подчиняться тем же принципам, что и остальные Ирр. Слияние и генетическая память. Сейчас мы на стадии получения пахучего вещества, которое клетки выделяют в знак того, что они хотят слиться. Феромон, рецепт которого Оливейра и Йохансон уже почти нащупали. Посредством этого феромона клетки гарантированно сливаются и с королевой. Аромат – это ключ к коммуникации Ирр. – Рубин самодовольно улыбнулся: – И он может стать ключом к решению всех наших проблем.

– Хорошо, Мик, – милостиво кивнул Вандербильт. – Мы вас опять полюбили. Хоть вы и подложили нам свинью на нижней палубе.

– Я не виноват, – обиженно сказал Рубин.

– Вы сотрудник ЦРУ, Мик. Моего ведомства. У нас нет такого понятия – «я не виноват». Разве мы забыли упомянуть об этом, принимая вас на службу?

– Нет.

– Рад слышать. Джуд сейчас будет говорить с президентом. Она доложит ему, что вы хороший мальчик. Спасибо за визит. Назад в соляные копи, братец!

* * *

Флагманский конференц-зал

Кроув и Шанкар казались уже далеко не такими уверенными, как при расшифровке первого сигнала. Подавленное и раздражённое состояние владело всей группой, которую удручали не только события, разыгравшиеся на нижней палубе. Становилось всё очевиднее, что никто не понимает действий Ирр.

– Они посылают сигнал и одновременно атакуют нас! – недоумевал Пик. – Кто так поступает?

– Перестаньте, наконец, думать в таких категориях, – сказал Шанкар. – Это не люди.

– Я просто хочу понять.

– Ничего вы не поймёте, если будете применять человеческую логику, – сказала Кроув. – Возможно, первое послание было предостережением: мол, нам известно, где вы!

– А может, это был обманный манёвр? – предположила Оливейра.

– В чём же тут, по-твоему, обман? – спросил Эневек.

– Отвлечь нас.

– Одно им, во всяком случае, удалось, – сказал Йохансон. – Мы поверили, что они заинтересованы в общении. Сэл прав, никто из людей бы так вероломно не поступил. Может быть, им это известно. Они нас убаюкали и показали себя во всём великолепии. Мы ожидали космического откровения, а получили по мордасам.

– Может, в первый раз вам следовало послать что-нибудь другое, а не это ваше дурацкое математическое задание, – сказал Вандербильт, обращаясь к Кроув.

Впервые, сколько Эневек знал её, Кроув вышла из равновесия:

– А у вас есть лучший вариант, Джек?

– Это не моя задача, а ваша – искать лучший вариант, – агрессивно заявил Вандербильт. – За коммуникацию с ними отвечаете вы.

– С кем? Вы же всегда считали, что за всем этим стоят исламисты.

– Если вы отправляете им послания, которые выдают им наше расположение, то вам и решать эту проблему. Ведь это вы запаковали в звуковой импульс всю информацию о человечестве. Это вы послали им приглашение напасть на нас!

– Если хочешь с кем-то поговорить, нужно с ним познакомиться! – ядовито ответила Кроув. – Неужто непонятно, осёл вы этакий? Я хочу знать, кто они, поэтому рассказываю им и о нас.

– Ваши послания – это тупик…

– Боже мой, да мы только начали!

– …как и весь ваш дутый SETI. Вы только начали? Мои поздравления. Скольким людям будет стоить жизни, когда вы развернётесь на всю катушку?

– Джек, – сказала Ли, и это прозвучало, как «сидеть!» или «место!».

– Эта идиотская программа контакта…

– Джек, заткнитесь! Мне нужны не ссоры, а результаты. Итак, у кого в этом зале есть результаты?

– У нас, – жёлчно ответила Кроув. – Ядро второго сигнала – формула: вода. H₂O. Что означает всё остальное, мы тоже скоро выясним, если только никто не будет стоять у нас над душой!

– Мы тоже немного продвинулись, – начала Уивер.

– И мы! – перебил её Рубин. – Мы сделали большой шаг вперёд, благодаря… э-э… активному вкладу Сигура и Сью. – Он закашлялся. Его голосовые связки всё ещё были не в порядке. – Может, ты расскажешь, Сью?

– Зачем ты перебиваешь людей, – шикнула на него Оливейра. И вслух сказала: – Мы экстрагировали феромон, который приводит клетки к слиянию.

Она поставила на стол герметично закрытую мензурку с прозрачной жидкостью.

– Мы его расшифровали и теперь можем производить. Рецепт поразительно прост. Как именно они входят с его помощью в контакт, пока нельзя сказать, так же как неизвестно, кто или что инициирует слияние. Но, допустим, есть некий побудитель – для простоты назовём его королевой, – тогда остаётся выяснить, как многие миллиарды свободно парящих одноклеточных, не имея глаз и ушей, скликаются в одно место. Для этого и служит феромон – как сигнал: сливаемся! На коротком расстоянии он действует превосходно. Нам пока неясно, как слившиеся клетки общаются между собой. В нейронном компьютере или в человеческом мозгу всегда используются вещества-посыльные, лиганды. Если одна клетка хочет о чём-то проинформировать другую, она посылает сообщение. А у той, как во всяком приличном доме, есть дверь и звонок – научно выражаясь, рецептор. Лиганды звонят, звонок передаётся внутрь клетки и обогащает геном новой информацией.

Она сделала паузу.

– Судя по всему, микроорганизмы в танке так и связываются: через лиганды и рецепторы. Каждая клетка выдаёт целое облако душистых молекул, а рецепторов у неё тоже много – около 200 000. Ими она принимает феромоны и стыкуется с коллективом. 200 000 звонков, чтобы обменяться информацией с соседними клетками, – это нечто. Процесс слияния происходит как эстафета: клетка принимает феромон от коллектива и присоединяется к соседним клеткам. В момент присоединения она сама продуцирует феромоны, чтобы просигналить следующим клеткам, и так далее. Чтобы лучше всё понять, забежим немного вперёд и предположим, что клетки, которые мы исследовали, и являются нашими врагами Ирр. Что нам сразу бросилось в глаза – клетки располагают не просто рецепторами, а рецепторными парами. Мы долго ломали голову, для чего это. А это связано с сохранением здоровья коллектива. Один рецептор – универсальный – узнаёт: я есть Ирр. Парный ему – специальный – рецептор говорит: я есть здоровый Ирр с неповреждённой ДНК и гожусь для коллектива.

– А одним рецептором это нельзя проделать? – спросил Шанкар.

– Видимо, нет. – Оливейра задумалась. – Это очень умная система. По нашей модели, отдельную Ирр-клетку можно представить в виде солдатского лагеря, обнесённого защитным валом. Приближается снаружи солдат, своей униформой он сигнализирует: я ваш. Но мы видели достаточно военных фильмов и знаем, что униформу может надеть и враг. Если он войдёт в лагерь, то может всех перестрелять. Поэтому он должен дополнительно знать пароль. Я всё правильно описываю, Сэл?

– Безупречно, – кивнул Пик.

– Тогда я спокойна. Итак, если два Ирр слились вместе, происходит следующее: уже слитый с коллективом Ирр производит молекулу запаха, феромон. Через этот феромон клетки цепляются своим универсальным рецептором и инициируют первичное соединение. Опознавательный шаг «я есть Ирр» состоялся. И всё бы хорошо, но есть больные Ирр с дефектной ДНК. Наш враг – это коллективный организм, который постоянно развивается и совершенствуется, поэтому он вынужден отбраковывать плохие клетки, неспособные к развитию. Фокус, кажется, в том, что универсальный рецептор есть у всех клеток, а специальный рецептор могут образовать только здоровые и способные к развитию клетки. У больного Ирр этого рецептора нет. И тут происходит чудо, которое должно внушать нам страх. Дефективный Ирр не знает пароля. Он не будет допущен к слиянию, его отторгнут. Мало того – Ирр одноклеточные и, как все одноклеточные, размножаются делением. Естественно, вид, который постоянно развивается, не может допустить, чтобы возникла вторая популяция, дефективная, поэтому они препятствуют размножению дефектных клеток. В этом месте феромон берёт на себя двойную функцию. При отторжении он повисает на универсальном рецепторе дефектного Ирр и превращается в быстродействующий яд. Он осуществляет запрограммированную смерть клетки – феномен, который обычно у одноклеточных не встречается. Дефектная клетка мгновенно погибает.

– А как вы узнаёте, что клетка мёртвая? – спросил Пик.

– У неё прекращается обмен веществ. Мёртвый Ирр больше не светится. Свечение для Ирр – биохимическая необходимость. Известный нам пример даёт медуза аэквория. Чтобы светиться, она продуцирует феромон. Тут всё проистекает похожим образом: при выделении аромата клетка светится, а сильные разряды, молнии, означают особенно активные биохимические реакции в соединении клеток. Если Ирр светятся, значит, они общаются и думают. Когда они умирают, свечение прекращается.

Оливейра обвела взглядом присутствующих.

– Я скажу вам, что внушает нам во всём этом страх. Если Ирр здоров и обладает неповреждённой парой рецепторов, феромон приводит к его слиянию. Если у него нет специального рецептора, феромон убивает его. Вид, который так функционирует, видит смерть другими глазами, чем человек. Для Ирр-общества смерть – дело первейшей необходимости. Ирр не пришло бы в голову пощадить дефективного члена. С их точки зрения, это было бы необъяснимым идиотизмом. На угрозу коллективу Ирр реагируют логикой смерти. Нет мольбы о пощаде, нет сострадания, нет исключений, равно как и логика умерщвления не содержит в себе ничего чудовищного. Следовательно, Ирр не поймут, почему они должны нас пощадить, ведь мы представляем для них конкретную угрозу.

– Поскольку их биохимия не допускает этики, – вывела Ли. – Как бы разумны они ни были.

– Ну, хорошо, – заметил Вандербильт. – Что мы имеем с того, что знаем теперь их маленькую тайну? Теперь мы можем с ними слиться. Класс! Я хочу с ними слиться!

Кроув посмотрела на него долгим взглядом:

– Вы думаете, они этого захотят?

– Могли бы попробовать.

– Может, вы после попрепираетесь? – сказал Эневек. – Мы с Карен придумали, как заставить одноклеточных думать. Сигур, Мик и Сью сейчас будут рвать на себе волосы. Биологически это абсурд, но это ответило бы на многие вопросы.

– Мы запрограммировали наши виртуальные клетки с искусственной ДНК и сделали так, что она постоянно мутирует, – перехватила нить Уивер. – Это означает не что иное, как обучение. Мы снова оказались там, откуда начали, а именно: у нейронного компьютера. Помните, такой электронный мозг мы разложили на мельчайшие программируемые площадки памяти и спросили себя, как снова превратить их в думающее целое. Оно не функционировало, пока отдельные клетки не могли самостоятельно учиться. Но для биологической клетки единственный путь учиться в течение жизни состоит в мутации ДНК, чего, собственно, не может быть. И тем не менее, наши виртуальные клетки мы такой возможностью снабдили. И запахом, какой Сью нам только что описала.

– В итоге мы получили назад не только наш полноценный, действующий нейронный компьютер, – продолжил Эневек. – Перед нами вдруг оказались настоящие Ирр в их естественных условиях. Поскольку наше маленькое творение располагает несколькими особенностями – клетки перемещаются в трёхмерном пространстве, мы придали этому пространству свойства глубоководного океана, то есть давление, течения, трение и так далее. Вначале нам надо было найти ответ на вопрос, как члены коллектива узнают друг друга. Запах – это лишь полдела. Другая половина состоит в том, чтобы ограничить размеры коллектива. И тут в игру вступает то, что обнаружили Сью и Сигур: что ампликоны Ирр различаются в гипервариабельной области. Вспомните о следствии из этого вывода: клетки должны изменять ДНК после их рождения. Мы думаем, именно так и происходит, и что гипервариабельные области служат кодированию, чтобы узнавать друг друга и, например, ограничить коллектив.

– Ирр с одинаковой кодировкой узнают друг друга, и меньшие коллективы могут примкнуть к большим, – продолжила мысль Ли.

– Правильно, – сказала Уивер. – Итак, мы закодировали клетки. К этому моменту каждая клетка уже обладала основными сведениями, которые касались её жизненного пространства. Теперь они получили дополнительную информацию, которой обладали не все клетки. Как и следовало ожидать, в первую очередь в коллектив слились все клетки одинаковой кодировки. Потом мы попробовали что-то новое и попытались соединить два коллектива с разной кодировкой. Это получилось, и тут произошло невероятное: клетки обоих коллективов обменялись индивидуальной кодировкой и привели друг друга в одинаковое состояние. Они перепрограммировались на новый код, на новое, более высокое состояние знания, и все им обладали. Этот полученный коллектив мы соединили с третьим, и снова возникло нечто новое, прежде не существовавшее.

– Следующим шагом стала попытка понаблюдать за способом обучения Ирр, – сказал Эневек. – Мы сформировали два коллектива разной кодировки. Один мы снабдили специфическим опытом. Мы симулировали нападение врага. Не особенно оригинально: на них напала акула и выкусила кусок коллектива. И мы научили их в следующий раз уворачиваться. Когда появится акула, приказали мы коллективу, отказывайтесь от вашей шарообразной формы и приобретайте плоский вид, как камбала. А другой коллектив мы этому не научили, и его акула укусила. Потом мы слили два коллектива и натравили на них акулу – и они уклонились. Это умела уже вся масса. После этого мы разделили коллектив на несколько меньших групп, и все знали, как уклоняться от акулы.

– То есть, они обучались через гипервариабельные области? – спросила Кроув.

– И да и нет, – сказала Уивер, заглянув в свои заметки. – Возможно, и так, но это очень долго считать. Масса, которая напала на нашу нижнюю палубу, очень быстра в своих реакциях и, наверное, так же быстро думает. Сверхпроводящее создание, колоссальный, вариабельный мозг. Нет, мы не могли ограничиться маленькими областями. Мы запрограммировали полностью обучаемую ДНК и тем самым чрезвычайно повысили скорость её мысли.

– И результат? – спросила Ли.

– Он держится на нескольких попытках, которые мы осуществили буквально перед этим заседанием. Но этого достаточно для следующего вывода: коллектив Ирр – неважно, какой величины, – думает со скоростью синхронной вычислительной машины нового поколения. Индивидуальные знания объединяются, неизвестное исследуется. Вначале некоторым коллективам были непосильны новые требования, но в процессе обмена информацией они научились всему. До какого-то момента процесс обучения протекает линейно, а потом поведение коллектива становится непредсказуемым…

– Минуточку, – перебил её Шанкар. – Вы хотите сказать, что программа начинает жить своей жизнью?

– Мы ввели для Ирр полностью незнакомые ситуации. Чем сложнее проблема, тем чаще они объединяются. Вскоре они начинают развивать стратегию, основы которой мы им не программировали. Они становятся креативными. Они становятся любопытными. И обучаются экспоненциально. Мы осуществили лишь несколько попыток, и это лишь компьютерная программа, но наши искусственные Ирр научились принимать любую желаемую форму, имитировать и варьировать формы других живых существ, образовывая такие конечности, против которых наши десять пальцев – просто брёвна; они исследовали объекты на нано-уровне, каждым из полученных сведений делились с каждой другой клеткой и решали проблемы, перед которыми человек бы спасовал.

На некоторое время в конференц-зале установилась растерянная тишина. По большинству лиц было видно, что все вспоминали недавние события на нижней палубе. Наконец Ли сказала:

– Приведите нам пример такого решения проблемы.

Эневек кивнул.

– Пусть я – коллектив Ирр. И целый континентальный склон заражён червями, которых я вывел, набил бактериями и отправил туда, чтобы они дестабилизировали тамошний гидрат. Но хоть черви с бактериями и могут наделать немало дел, для большого оползня нужен последний удар по мячу.

– Правильно, – сказал Йохансон. – Мы так и не раскусили этот орешек. Черви и бактерии провели всю предварительную подготовку, но недоставало мелочи, чтобы устроить катастрофу.

– А именно: либо небольшого понижения уровня моря, чтобы снять с гидрата лишнее давление, либо подогрева воды на склоне. Правильно?

– Правильно.

– На один градус?

– Могло бы хватить. Но, скажем, на два.

– Хорошо. Перед норвежским континентальным склоном на глубине 1250 метров находится грязевой вулкан Хокон-Мосби. Грязевые вулканы извергают на дно моря не лаву, а газ, воду и осадок из горячей глубины земли. Вода над грязевым вулканом не горячая, но теплее, чем где бы то ни было. Я сливаюсь в очень большой коллектив. Я формируюсь шлангом, а поскольку мне придётся быть очень длинным шлангом, я ограничиваю толщину моей стенки несколькими слоями клеток. И всё равно мне для этого понадобится много миллиардов товарищей. Я вытягиваюсь на длину в несколько километров. Мой поперечник соответствует диаметру центрального кратера – 500 метров. Я забираю тёплую воду грязевого вулкана внутрь себя и переправляю её по этому колоссальному водопроводу туда, где черви уже всё подготовили. Вот вам и оползень. Могу и гренландскую воду согреть или растоплю полярные льды, что приведёт к остановке Гольфстрима.

– Если это могут сделать Ирр в вашем компьютере, – недоверчиво сказал Пик, – то на что же тогда способны настоящие Ирр?

Уивер посмотрела на него.

– Думаю, на гораздо большее.

* * *

Плавание

Уивер чувствовала себя очень напряжённой – и психологически, и физически. Выйдя из конференц-зала, она предложила Эневеку поплавать в бассейне. У неё болели от напряжения плечи. Хотя она занималась всеми силовыми видами спорта.

Может, в этом и проблема, думала она. Может, заниматься спортом, который не перегружает?

Они переоделись, каждый в своей каюте, и вышли уже в купальных халатах. По дороге в бассейн Уивер с удовольствием взяла бы его за руку – в этот момент она вообще с удовольствием бы занялась с ним чем-нибудь другим, – но не знала, как подступиться и с чего начать. Раньше, до радикального изменения своей жизни, она не раздумывая брала всё, что шло в руки, но это никогда не было связано с любовью. А теперь она чувствовала себя робкой и зажатой. Как идти вместе в постель, если накануне погибло столько знакомых, а весь остальной мир рушится в пропасть?

Какой надо быть для этого тупой и бесчувственной?

Плавательный бассейн на «Независимости» был большой и удобный. Сбросив халат, она почувствовала на своей спине взгляд Эневека и сообразила, что он впервые видит её в купальнике. И видит её татуировку на спине.