Текст книги "Корабль-призрак"

Глава IX
«Летучий голландец»

«Тер-Шиллинг» вышел в открытое море и начал продолжительный путь к мысу Бурь. Подули ветра, погода переменилась, суда значительно отдалились друг от друга. Местом встречи назначили Столовую бухту, где корабли должны были сойтись и далее следовать флотилией. Филипп Вандердеккен постепенно привыкал к новой обстановке. Он усердно изучал морское дело, и эти занятия позволяли ему реже вспоминать об истинной цели своего плавания; кроме того, он не гнушался никакой тяжелой работой на судне, так как физическое утомление обеспечивало ему крепкий сон без дурных сновидений. В самом непродолжительном времени молодой человек вошел в доверие капитана и подружился со старшим помощником. Младший помощник, угрюмый и нелюдимый, неохотно общался с новичком, что касается мингера Ван Строома, тот вообще редко выходил на палубу: медведя Йоханнеса так и не посадили на цепь и не заперли в клетке, поэтому суперкарго предпочел запереться сам в своей каюте. Он почти все время сидел за столом с пером и бумагой – видимо, строчил жалобу на неслыханные порядки на судне под командованием капитана Клутса и собирался при первой же возможности отправить свое длинное послание на адрес Ост-Индской компании. Каждый раз, перечитывая записи, суперкарго вносил в них все новые и новые поправки, добавлял детали и подробности, чтобы уж наверняка досадить Клутсу и добиться его отстранения от службы.

Тем временем капитан в счастливом неведении того, что вытворял в своей каюте полномочный представитель-крючкотвор, покуривал трубку, попивал шнапс и в свободные минуты забавлялся с Йоханнесом. Филипп обращался с медведем ласково, и животное вскоре ответило ему привязанностью: всякий раз, когда Вандердеккен стоял на вахте, Йоханнес обязательно расхаживал где-то рядом. На судне находилась еще одна знакомая нам личность – одноглазый Шрифтен, непонятно почему питавший к Филиппу враждебные чувства, которые теперь распространял и на бедного медведя. Рулевой ни разу не прошел мимо животного, чтобы не ударить его ногой или не обругать последними словами. Он с удовольствием обходился бы точно так же и с Вандердеккеном, но тот состоял на положении офицера, и в открытую оскорблять его Шрифтену не позволялось. Зато одноглазый негодяй пользовался любым удобным случаем исподтишка досадить Филиппу или настроить против него команду. Многие осуждали его за эти выходки, но предпочитали не замечать их: рулевого на судне боялись, и он имел огромное влияние на матросов.

В двух днях пути до мыса Бурь «Тер-Шиллинг» и еще два судна флотилии легли в дрейф, застигнутые штилем. В южных широтах стояло лето, было нестерпимо жарко. Однажды Филипп, лежа под тентом на корме и изнемогая от изнуряющего зноя, заснул. Пробудился он от ощущения неприятного холода во всем теле, особенно на груди, где была расстегнута сорочка. Приоткрыв глаза, Филипп увидел Шрифтена: склонившись, тот трогал пальцами цепочку на шее юноши, где висел ларчик с реликвией. Филипп вмиг смежил веки и притворился, будто спит, чтобы понаблюдать за действиями обидчика и понять его намерения. Шрифтен медленно потянул цепочку на себя и, когда из-под сорочки показался ларчик, стал осторожно снимать цепочку через голову спящего. Внезапно встрепенувшись, Вандердеккен крепко вцепился в руку воришки.

– Это что такое? – крикнул он, вырывая цепочку из цепких пальцев наглеца.

Пойманный на месте преступления рулевой ничуть не смутился, наоборот, лукаво взглянул на Филиппа единственным глазом и насмешливо спросил:

– Тут ее портрет на цепочке? Хи-хи!

Филипп вскочил и грубо оттолкнул Шрифтена.

– Вон отсюда! Вы не торговка на базаре, чтобы любопытничать. Иначе сильно пожалеете, – сказал он, сжав кулаки.

– Неужели? – продолжал издеваться Шрифтен, не обращая внимания на гнев и угрозу Филиппа. – Может, это родильная сорочка, талисман от утопления?

– Не лезьте не в свое дело, сэр! – раздраженно произнес Филипп.

– Ба, да ведь вы католик, – не унимался одноглазый черт, – в коробочке, поди же ты, ноготок с пальца какого-нибудь святого. Нет, дайте угадаю наверняка: там щепка от деревянного креста, на котором распяли Бога. – Заметив, что Филипп сильно побледнел, Шрифтен добавил, хихикая: – Да-да, точно! Я насквозь вижу. Эй, ребята! – обратился он к матросам на шкафуте. – У нас на судне есть частица Креста Господня, так что нам не страшен даже дьявол!

– Такими вещами не шутят. Немедленно прекратите! – потребовал Филипп, идя за рулевым в ту сторону, где толпились матросы, и услышал, как один из них, уже немолодой, добродушно заметил:

– Не только дьявол, но и сам «Летучий голландец»[4]4
  «Летучий голландец» (нидерл. De Vliegende Hollander) – легендарный парусный корабль-призрак, который не может пристать к берегу и обречен вечно бороздить моря.


[Закрыть].

«Летучий голландец? – похолодело у Филиппа в груди. – Неужели это про моего отца?» Он не остановился перемолвиться с матросами, а напустив на себя деловитый вид, прошел за мачту, откуда они его не видели, и до него донеслись обрывки продолжавшегося разговора.

– Повстречаться с «Летучим голландцем» куда хуже, чем с дьяволом, это факт.

– Да кто его видел-то, этого «летучего»? Откуда такие сведения?

– Что его видели, в том не сомневайтесь, – степенно заявил пожилой моряк. – А кто с ним столкнется, такое судно ждет беда – примета верная.

– Где с ним можно повстречаться?

– О-о! Матросы говорят, он крейсирует вокруг мыса Бурь, то есть как раз в этих местах.

– Нельзя ли рассказать эту историю поподробнее от начала до конца? – попросил какой-то молодой матрос.

– Я знаю только то, что слышал своими ушами. Это судно было проклято, на нем бесчинствовали пираты, которые перерезали своему капитану горло.

– Нет, ты что-то путаешь, – вмешался Шрифтен, – тот капитан жив и поныне бороздит моря на своем корабле. Вот этот человек и есть главный злодей. Будто бы, уходя в плавание, он оставил дома молодую прелестную жену, которую очень любил. Между прочим, мингер Вандердеккен, младший офицер, который носит на шее частицу Животворящего Креста, тоже явился к нам на корабль прямо из любовного гнездышка, и супруга у него красавица, я был у них дома.

– Откуда ты знаешь, что тот про́клятый капитан до сих пор жив?

– Говорят, он постоянно пытается отправить на родину какое-то письмо. Встретит в море судно и упрашивает моряков взять письмо – ну, чтоб они его доставили. Но никто не соглашается: горе тому, кто возьмется выполнить эту задачу! Такой корабль сразу погибнет вместе со всеми, кто на нем находится, не спасется ни одна живая душа.

– Мингер Шрифтен, – поинтересовался молодой матрос, – а вы сами видели это судно со злодеем-капитаном?

– Представь себе! – вскричал Шрифтен, но как будто спохватился, странно захихикал, загоготал, а затем добавил: – Ладно, ребятки, нам нечего бояться: нас спасет частица святого древа. – С этими словами он двинулся вперед, покидая матросов, и вдруг заметил Филиппа у грот-мачты.

– О, Вандердеккен! Вы подслушивали? Ничего себе! Меня вы ругаете базарной торговкой, а сами любопытнее всех. Так вы захватили с собой эту штучку на случай, если мы повстречаем «Летучего голландца»?

– Я не знаю, кто это такой, и не боюсь его, – неприязненно ответил Филипп.

– Не прикидывайтесь простаком. Я только сейчас вспомнил и забыл сообщить ребятам, что у вас такая же фамилия, как у того капитана: не берусь судить, правда это или нет, но утверждают, будто его звали Вандердеккен.

– Распространенная фамилия, ее носят сотни голландцев, – спокойно отреагировал Филипп, оправившись от смущения, и отошел в сторону.

«Одноглазый черт как будто подозревает истинную причину, побудившую меня явиться на корабль, – рассуждал Филипп. – Откуда такая проницательность? Почему я ощущаю смертельный холод каждый раз, когда Шрифтен приближается ко мне? Может, и другие моряки испытывают нечто подобное? Или это фантазия Амины, которая невольно передалась мне? Как разобраться? Спросить ведь не у кого. Самое странное, что человек этот, едва впервые увидел меня, сразу же без всякой причины стал относиться ко мне враждебно, хотя я не причинил ему ни малейшего вреда. То, что он сейчас сказал, лишь подтверждает мои опасения. Ох, Амина! Если бы не ты, я раскрыл бы эту тайну любой ценой – даже собственной жизни».

Через три дня «Тер-Шиллинг» и корабли-спутники вошли в Столовую бухту, где уже стояли на якоре другие суда Ост-Индской компании. Как раз в ту пору голландцы основали на мысе Доброй Надежды небольшую колонию, куда заворачивали по пути в Индию суда, чтобы пополнить запасы пресной воды и купить у туземцев скот, благо за пару металлических пуговиц или один большой гвоздь удавалось приобрести весьма упитанного молодого бычка. Вот и теперь на все корабли загрузили бочки с водой, ящики и мешки с провиантом, а адмирал, собрав капитанов, дал краткие предписания на случай непредвиденного изменения погодных условий и назначил пункты встреч, если по каким-то причинам суда рассредоточатся в пути. Немного отдохнув, приведя в порядок оснастку и приняв все меры безопасности, экипажи заняли свои места на борту, и ост-индская флотилия продолжила плавание.

В последующие три дня ветер сделался из попутного встречным, ходкость корабля снизилась, а утром четвертых суток подул свежий ветер с юга и, постепенно усиливаясь, перешел в бурю, которая отнесла всю флотилию к северу от залива. На седьмой день «Тер-Шиллинг» отстал от дружественных кораблей и очутился один в море, но погода переменилась к лучшему, и появилась надежда быстро нагнать спутников. Подняли паруса и прибавили скорость, держась востока, чтобы в случае надобности без особых затруднений пристать к берегу.

– Мы отбились от остальных судов, – объяснил мингер Клутс Филиппу, когда они разговаривали на шкафуте, – сейчас мы, вероятно, вблизи меридиана. Как только покажется солнце, я смогу точно установить, на какой мы широте, а в данный момент мне трудно судить, насколько далеко нас отнесло этой бурей и течениями к северу. Эй, юнга, принеси мне градшток[5]5
  Градшток – угломерный инструмент, с помощью которого определяли угловую высоту светил и угол между направлениями на любые объекты, как по горизонтали, так и по вертикали. Кроме того градшток применяли для определения местонахождения судна по береговым ориентирам и вообще для привязки к местности, а также в качестве дальномера.


[Закрыть], да смотри осторожнее: не ударь его ни обо что, пока идешь с ним наверх.

В ХVII веке градшток помимо прочих функций служил для определения географической широты. В руках опытного наблюдателя этот инструмент давал показания с точностью от пяти до десяти миль. Квадранты и секстанты изобрели гораздо позднее. Пусть читатели задумаются над тем, какими несовершенными являлись в то время морские приборы, как плохо был исследован фарватер и сколь ограниченны были научные познания моряков в целом. Надо отдать им должное, что при всем при этом бесстрашные люди совершали дальние плавания, ходили в кругосветные путешествия, открывали новые земли и сравнительно благополучно возвращались домой.

– Ого! Мы на целых три градуса севернее мыса, – сообщил капитан, определив широту, – течения очень сильны, но ветер нестабилен и, если я не ошибаюсь, скоро переменится.

К вечеру и в самом деле наступил полнейший штиль, тяжелые валы покатились в сторону берега, и корабль устремился вперед. На поверхности показались стаи дельфинов, которые гнались за судном, прыгали и ныряли в волнах, и полное жизни и движения море багровело в лучах предвечернего солнца, постепенно опускавшегося за горизонт.

– Мингер капитан, шум какой-то, словно вдали гром гремит, слышите? – встревожился Филипп.

– Слышу! Марсовый! – закричал капитан дежурному матросу на мачте. – Видишь землю?

– Вижу! – отозвался матрос. – Справа под носом низкие песчаные холмы и высокий прибой. Буруны!

– Так и есть. Это звук прибоя. Нас быстро гонит волнами в ту сторону. Нам позарез сейчас нужен ветер!

Пока солнце садилось, штиль продолжался. Волны быстро гнали «Тер-Шиллинг» к берегу, и уже без всяких приборов можно было различить гряду белых пенистых гребней, которые рассыпа́лись с шумом, напоминавшим раскаты грома.

– Лоцман, вы хорошо знаете этот берег? – спросил капитан стоявшего неподалеку Шрифтена.

– Неплохо, – угрюмо пробурчал тот. – Здесь буруны на двенадцати саженях глубины, и через полчаса наш добрый «Тер-Шиллинг» разобьется в щепочки не крупнее зубочисток. Ха-ха! Ну… конечно, если только ветер не поднимется! – злобно засмеялся одноглазый, как будто его радовала такая перспектива и сам он не находился на том же судне, где и все остальные.

Мингер Клутс в тревоге то вынимал трубку изо рта, то снова начинал попыхивать ею. Матросы скучились на палубе и баке, прислушиваясь к шуму бесновавшихся свирепых волн. Солнце скрылось, и сгустившийся мрак ночи лишь усилил нервозную обстановку.

– Надо попытаться оттащить судно, и займитесь шлюпками, – приказал Клутс старшему помощнику. – Я не уверен в успехе, но риск – дело благородное. Если шлюпки будут в порядке, люди всегда успеют рассесться в них, прежде чем нас вышвырнет на берег. Приготовьте канаты и причалы и спускайте шлюпки, а я пойду предупредить суперкарго о нашем положении.

Мингер Ван Строом сидел у себя в кресле с достоинством, подобающим его высокой должности. По случаю воскресного дня голову важной особы украшал лучший парик. Крючкотвор как раз перечитывал свое письмо или, вернее, донос в Ост-Индскую компанию на Клутса и его медведя, когда капитан отворил дверь каюты и заявил: судну грозит серьезная опасность, есть вероятность того, что менее чем через полчаса «Тер-Шиллинг» разлетится в щепки. При этих словах Ван Строом вскочил из-за стола и от страха опрокинул зажженную свечу в подсвечнике.

– Судно в опасности? Но почему? Море спокойное, ветра нет! Почему, я вас спрашиваю? Где моя шляпа? Где трость? Ведите меня скорее на палубу! Дайте огня! Мингер Клутс, прикажите, чтобы принесли свечу, – я ничего не могу найти впотьмах. Мингер Клутс, что же вы молчите? Боже мой! Он ушел и бросил меня одного!

Клутс скоро вернулся со свечой. Ван Строом поправил праздничный парик, надел шляпу и, постукивая тростью, деловито вышел из каюты. Шлюпки уже спустили, судно стояло развернутым носом к морю, и висела такая чернильная темнота, что невозможно было разглядеть ничего кроме белой гряды прибоя, с грохотом разбивавшегося о песчаную мель.

– Мингер Клутс, я намерен немедленно покинуть корабль. Прошу сию же минуту подать мне как уполномоченному компании самую вместительную и удобную шлюпку: я еду не просто так – при мне важнейшие документы и письма.

– Я не уверен в законности вашего требования, поэтому не обещаю выполнить его: шлюпок едва достаточно, чтобы вместить весь экипаж, а в данный момент жизнь каждого матроса представляет не меньшую ценность, чем ваша, мингер Ван Строом.

– Капитан, вы забываете, что я суперкарго компании. Я приказываю выделить мне особую шлюпку, и посмейте только отказать!

– Посмею, причем самым решительным образом, – заявил Клутс, попыхивая трубкой в лицо наглеца.

– Ладно, еще посмотрим, кто кого… – залепетал Ван Строом, теряя всякое присутствие духа. – Едва лишь мы вернемся, я… Боже мой, мои бумаги! – Уполномоченный сорвался с места и помчался вниз в каюту за документами, но нечаянно натолкнулся на крутившегося поблизости медведя, споткнулся о него и полетел вперед, несколько раз перекувырнувшись через голову, с которой соскочили и шляпа, и парик. – Господи, помилуй! Где я? Что это?! Помогите! Я суперкарго, что вы вытворяете? Вас накажут! Вам всем хуже будет! Я это так не оставлю!

– Начинайте погрузку! – приказал капитан матросам. – Берем лишь крайне необходимое! Нельзя терять ни минуты. Филипп, бегите в мою каюту: там компас, бочонок воды, мешки с сухарями. Полная готовность через пять минут! И сразу же отчаливаем!

Сквозь грохот прибоя матросы с трудом разбирали команды капитана, а суперкарго так и лежал на палубе носом вниз, барахтаясь и стеная, – никому не было до него никакого дела.

– Ветер с берега! – вдруг закричал Филипп и поднял руку.

– Да, подул! Подул, черт его дери! – воскликнул Клутс. – Но, похоже, поздно, слишком поздно! Спустите вещи в шлюпки, полную готовность не отменяю, и больше хладнокровия, ребята: если ветер посвежеет, мы убережем корабль!

Беспомощное судно колыхалось туда-сюда на вздымавшихся гребнях вблизи буруна, словно игрушечный бумажный кораблик, который вот-вот перевернется и исчезнет в волнах. Но береговой ветер постепенно свежел, и судно удерживалось на месте, так как располагалось вдоль валов. Экипаж уже погрузился в шлюпки, только капитан и его помощники, а также злополучный Ван Строом задерживались на терпящем бедствие корабле.

– Нас сносит ветром! – воскликнул Филипп.

– Да! Удача не отвернулась от нас. Постараемся вызволить наш дорогой «Тер-Шиллинг», – оживился капитан. – Прямо руль, Хиллебрант! Мы удалились от бурунов. Если ветер продержится минут десять, мы спасены.

Ветер дул с прежним постоянством, и судно относило все дальше от суши. Вдруг ветер разом улегся, и «Тер-Шиллинг» погнало к берегу прямо на буруны. Вновь поднялся на этот раз очень сильный ветер, и корабль точно ожил: рассекая валы, он уверенно двинулся в море. Опасность миновала, и капитан дал общий отбой. Матросы покинули шлюпки, мингера Ван Строома, равно как его парик и шляпу, подняли и отнесли в каюту. Еще через час окончательно стало ясно, что «Тер-Шиллингу» ничто не угрожает.

– Убрать шлюпки! – распорядился мингер Клутс. – Хиллебрант, перед сном весь личный состав на палубу. Возблагодарим Бога за чудесное спасение!

За ночь «Тер-Шиллинг» преодолел миль двадцать и теперь шел на юг, но к утру ветер снова стих и наступил почти полный штиль. Капитан и его помощники, сидя в каюте Клутса, вот уже целый час разрабатывали стратегию на случай новой опасности, и едва вскользь зашла речь о том, насколько трусливо и недостойно вчера вел себя суперкарго, как из его каюты на корме донесся сильный шум.

– Что там опять?! – всполошился капитан, едва сдерживая эмоции. – Уж не лишился ли он последнего умишка от испуга? Или он назло нам собрался разнести каюту?

В тот же миг в дверях показался запыхавшийся слуга Ван Строома.

– Мингер Клутс, помогите! Иначе моего господина загрызет медведь!

– Мой Йоханнес? – удивился капитан. – Да ты что, любезный? Он безобиднее комнатной собачки. Я сейчас подойду к вам.

Но не успел Клутс войти в каюту, как оттуда со сведенным судорогой лицом и в одной исподней рубашке выскочил уполномоченный представитель компании.

– Боже, спасите! – вопил он изо всех сил. – Меня хотят убить, растерзать, съесть живьем!

Добежав до первой мачты, Ван Строом сделал попытку влезть на ванты. Клутс пошел было за ним, но видя, что дело принимает нешуточный оборот, забеспокоился и вернулся в апартаменты суперкарго, где, к немалому удивлению, застал Йоханнеса, который действительно изрядно напакостил знатной персоне. Дверь в спальню медведь продавил головой, коробки из-под шляп и парики разодрал в клочья и раскидал по всему полу. В данный момент мишка восседал посреди черепков и осколков разбитой посуды, что-то выковыривая из них лапой и с наслаждением обсасывая ее. Присмотревшись, капитан убедился: медведь поедал мед из сот.

Пока судно стояло в Столовой бухте, Ван Строом купил у готтентотов кадушку хорошего меда, который очень любил. Слуга разложил мед по горшкам и банкам и поместил их на дне двух больших саквояжей, которые стояли в изножье постели его господина. Утром слуга почистил парадный парик, запылившийся, когда мингер Ван Строом упал на палубе, и открыл саквояж, чтобы достать будничный головной убор и приготовить его ко времени пробуждения хозяина. Медведь, проходя мимо распахнутой каюты, учуял мед и, не в силах побороть прирожденную страсть к лакомству, вбежал в апартаменты и ринулся прямо в спальню суперкарго, откуда так сладостно пахло. Слуга успел захлопнуть дверь перед носом зверя, но обиженный мишка, ноздри которого уже щекотал вожделенный аромат, проломил ее, подбежал к раскрытому саквояжу, стал рыться там носом и обнаружил горшки и банки, попутно изорвав лежавшие поверх них коробки с париками как досадное препятствие. Слуга попытался спасти мед, но тщетно! Йоханнес оскалил зубы, давая понять, что не расстанется с добычей, которую честно завоевал и не позволит отнять у себя. Ван Строом проснулся от шума и, увидев разворошенные коробки и медведя возле своей постели, пришел в неописуемый ужас. Несомненно, зверь явился растерзать его! Слуга, едва Йоханнес раскрыл пасть, пулей вылетел из спальни, позабыв и про мед, и про парики, и про своего господина. Суперкарго, оставшись наедине с хищником, обливаясь холодным потом, соскользнул с постели, крадучись и не спуская глаз с медведя, увлеченно пожиравшего мед, задом попятился к дверям и с воплями выбежал наружу.

Мингер Клутс, понимая, что его ждут огромные неприятности, подошел к медведю, позвал его и несколько раз ударил, чтобы выгнать из каюты, но тот не желал лишаться меда, свирепо рычал и скалил зубы, когда ему мешали.

– Дурак ты, Йоханнес, – выругался капитан. – Теперь тебя выдворят с корабля, потому что на этот раз суперкарго имеет все основания пожаловаться. Доедай, черт шальной, свой мед, коль уж добрался до него!

Ван Строом по-прежнему в одной рубашке и без парика отирался на баке, жалуясь матросам на медведя и его хозяина.

– Вы довольны, мингер Клутс? – злобно прошипел он, завидев капитана.

– Я огорчен случившимся, мингер Ван Строом, и обещаю удалить медведя с судна.

– Да, вот именно. Руководство компанией получит мой подробный отчет о сегодняшнем происшествии, как, впрочем, и о вчерашнем. Я служащий на ответственном посту, и моя жизнь – не игрушка, чтобы какие-то безумные капитаны с их идиотскими забавами ставили ее под угрозу. Зверь едва не загрыз меня. Мой слуга – свидетель.

– Вы ошибаетесь: медведь покушался не на вас, а на ваш мед. Зверь захватил добычу и не уйдет, пока не съест ее подчистую. Нельзя победить природные инстинкты животного. Прошу вас временно разместиться в моей каюте. Мы выдворим медведя, посадим его на цепь, и он больше не будет разгуливать по судну. В вашей каюте сегодня же наведут порядок.

Ван Строом хотел возразить, но сдержался, словно спохватившись, что в настоящем своем виде – в ночной рубашке и с лысым черепом – он являет собой всеобщее посмешище. Вместе с дорогим платьем и париком он как будто утратил важность и величавость и напоминал жалкую испуганную обезьянку, которая ищет защиты от своих обидчиков. Проглотив досаду, он послушно поплелся за Клутсом в его каюту, куда вскоре перенесли все вещи суперкарго, чтобы он мог одеться и привести себя в порядок. Нескольким матросам не без труда удалось прогнать медведя из апартаментов Ван Строома. Зверь всячески сопротивлялся – из черепков и склянок он уже выел весь мед, но в пышных буклях парика еще оставалось кое-что. Животное засадили в карцер – именно такое наказание полагалось моряку, обвиненному в краже и застигнутому на месте преступления в открытом море. Новое приключение суперкарго весь день служило темой острот и поводом для веселья экипажа, тем более что никаких работ не велось вследствие мертвого штиля, уложившего судно спать на неподвижной волне.

– Закат краснеет, – заметил Филипп, когда они с капитаном и Хиллебрантом стояли на корме, – значит, еще до утра поднимется ветер.

– Да, – подтвердил Клутс, – но странно, что мы не повстречали ни один из кораблей своей флотилии. Куда они подевались? Их должно бы пригнать сюда же.

– Наверное, успели уйти дальше нас, – ответил старший помощник.

– Недурно бы и нам прибавить скорости, – проговорил капитан. – Такова фортуна моряков, Филипп: слишком мало ветра – это подчас еще хуже, чем слишком много.

Среди матросов, толпившихся вдоль борта, послышался неясный гул. Несколько человек, указывая в море, кричали и спорили:

– Судно!

– Тебе померещилось. Это тени у горизонта так мелькают.

– Какие тени? Смотри лучше!

– А ведь и впрямь судно, ребята! – раздались голоса.

– Им почудилось судно, – объяснил капитану рулевой. – Ха! Выдумали тоже!

– Где? – оживился Клутс.

– Вон в тумане! – махнул рукой Шрифтен куда-то в темноту горизонта.

Капитан, Хиллебрант и Филипп напрягли зрение, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в том направлении. Было очень темно, но в одном месте далеко на горизонте мрак, вроде бы, рассеивался и там слабо мерцал свет. Да, похоже на судно, – согласились все трое, продолжив наблюдение. Море застыло, как зеркало, без малейшего дуновения ветерка, а корабль на краю горизонта вырисовывался все отчетливее, уже замаячили корпус, мачты и снасти. Моряки протерли глаза, дабы убедиться, что это не мираж. Но сомнений не оставалось: в самом центре светлого пятна на расстоянии примерно трех миль от «Тер-Шиллинга» показалось большое судно, и, хотя в океане царил полнейший штиль, оно словно боролось с бурей, то глубоко погружаясь носом в воду, то высоко вздымаясь, точно над валом, над совершенно гладкой поверхностью. Оно как будто медленно двигалось вперед, гонимое ветром. С каждой минутой капитан Клутс и его моряки видели неизвестный корабль все ближе, наконец с «Тер-Шиллинга» уже можно было различить людей на палубе, пенившуюся под кормой воду, услышать резкий свисток боцмана и скрип мачт. Вдруг мрак разом сгустился, и в несколько секунд корабль растаял в тумане или потонул во тьме.

– Господи Боже! – осенил себя крестным знамением Клутс. – С нами силы небесные!

Внезапно Филипп почувствовал, что на его плечо опустилась чья-то рука, и могильный холод пронизал его с макушки до пяток. Обернувшись, он увидел одноглазого Шрифтена, который прокричал ему в самое ухо:

– Вандердеккен, это «Летучий голландец»!