Текст книги "Корабль-призрак"

Звали этого человека, влюбленного в свое судно, Вильхельм Баренц. Он был молод, не достиг еще тридцати лет, рост имел небольшой, а телосложение хрупкое. Лицо его было привлекательным, но отчасти каким-то женским, движения – быстрыми и резкими, а во взгляде проскальзывало что-то легкомысленное, отчего казалось, что он постоянно навеселе, хотя поведение капитана опровергало это впечатление.

Едва капитан закончил обниматься с мачтой, как Филип представился ему и сообщил о своем назначении.

– А, так вы – первый помощник на «Фрау Катерине»! Вам несказанно повезло, минхеер! За исключением капитанов, первые помощники – самые уважаемые люди на борту.

– Кроме несомненной красоты, у этого судна наверняка немало других достоинств, – ввернул Филип.

– Помимо ее красоты, минхеер?! Скажу так – как говорил мой отец, а он командовал «Фрау» до меня, – это красивейший корабль на всем белом свете! Сейчас, конечно, об этом судить трудно. А еще у нее есть все достоинства, какие только можно сыскать.

– Рад это слышать, капитан, – отозвался Филип. – Лишний раз убеждаюсь, что не следует судить по первому впечатлению. Но разве она не слишком стара?

– Да ей всего двадцать восемь! Она в самом соку, уж простите, минхеер! Погодите, вот сами увидите, как она пляшет на волнах! Тогда вы днями напролет будете вдвоем со мной восхвалять ее качества. Уверен, мы с вами составим отличную компанию!

– Рано или поздно кому-то из нас надоест ее хвалить.

– Уж точно не мне! Позвольте заметить, минхеер Вандердекен, что всякий офицер, обнаруживший изъян у «Катерины», нанесет обиду мне. Я ее рыцарь и уже трижды сражался за ее честь. Надеюсь, мне не придется драться в четвертый раз?

Филип усмехнулся. С его точки зрения, старая посудина не стоила драки, но вслух он этого говорить не стал. С того самого мгновения и впредь он никак не отзывался о красавице «Катерине».

Команда скоро собралась, судно обзавелось такелажем и парусами и встало на якорь в гавани, окруженное другими кораблями флотилии, что ожидала сигнала к отправлению. На борт доставили груз, и, когда трюм оказался заполнен, поступил приказ, вызвавший величайшую досаду Филипа: принять сто пятьдесят солдат и прочих пассажиров, многих из которых сопровождали женщины и дети.

Филип трудился не покладая рук, а капитан только расхваливал свое судно и ни во что не вмешивался. Наконец с погрузкой было покончено, и флотилия приготовилась к отплытию.

Настала пора прощаться с Аминой, которая оставалась в гостевом доме и которой Филип уделял все свободное время, когда у него выдавалась хотя бы минутка. Ожидалось, что флотилия выйдет в море через два дня, поэтому прощание решили не затягивать: Амина намерена была уехать на следующее утро. Она не сомневалась, что снова увидит мужа, а потому просто крепко обняла его на берегу, и он прыгнул в лодку, которая должна была доставить его на борт.

«Да, – думала Амина, наблюдая, как все меньше и меньше становится фигура Филипа по мере удаления лодки, – да, я знаю, что мы встретимся снова, что не это плавание, муж мой, окажется роковым для тебя и для меня. Зато я почти уверена, что следующий твой выход в море, когда я присоединюсь к тебе, разлучит нас навсегда. Каким образом, я не ведаю, но именно это нам суждено. Священники твердят о свободе воли… Разве свобода воли уводит Филипа от меня? Разве не предпочел бы он остаться со мною на берегу? Увы, ему этого не позволено, он должен исполнить предначертанное. Какая еще свобода воли, если всем управляет судьба, безжалостный тиран! Мне почему-то кажется, что эти священники – мои враги. Не знаю, откуда взялось столь странное ощущение, ведь оба добры ко мне, а вера, в которой они меня наставляют, праведна и милосердна. Свобода воли, милость, любовь к ближнему… Прощай обиды, не суди других… Все это вроде бы правильно, однако сердце шепчет, что… Ой, лодка уже пристала, Филип взбирается по трапу. Прощай, прощай, мой возлюбленный муж! Хотела бы я быть мужчиной! Но нет, лучше так, как есть».

Амина смотрела на судно до тех пор, пока не перестала различать силуэт Филипа. Тогда она медленно направилась в город. На следующее утро, проснувшись, Амина узнала, что флотилия отплыла с первыми лучами солнца и гавань, еще недавно полнившаяся кораблями, опустела.

– Уплыл, – пробормотала Амина. – Снова ждать долгие, тоскливые месяцы… Разве это жизнь, если я оживаю, только когда он рядом?

Глава 16

Оставим Амину ее одиночеству и последуем за Филипом в его скитаниях. Флотилия отплыла с отливом и горделиво двинулась по Зюйдерзее, однако не прошло и часа, как «Фрау Катерина» отстала и оказалась в миле или двух за кормами остальных кораблей.

Минхеер Баренц винил то «косорукий» развес парусов, то рулевого – по его приказу матросов у штурвала постоянно меняли. Словом, виноваты были все, кроме его драгоценной «Катерины».

Но поиски виноватых не помогали, судно отставало все сильнее, и становилось ясно, что его мореходные качества далеки от совершенства.

– Минхеер Вандердекен, – изрек наконец капитан, – как говаривал мой отец, «Фрау» не слишком-то привычна к ветру. Такое бывает. Но вот что я вам скажу: во всем прочем не найти корабля лучше нашей «Катерины».

– Вдобавок мы изрядно нагружены, – отозвался Филип, не желавший ранить чувства капитана, – а на палубе полным-полно солдат.

Флотилия между тем миновала отмели, и теперь корабли держались вместе, а «Катерина» ползла еще медленнее.

– Когда все так сгрудились, «Фрау» несподручно плыть быстрее, – гнул свое капитан Баренц. – Погодите, вот выйдем в открытое море, и вся флотилия будет любоваться на нашу корму. Разве этот корабль не прекрасен, а, минхеер Вандердекен?

– Да, корабль отличный и очень просторный. – Что еще мог ответить Филип?

Флотилия двигалась дальше, то лавируя против ветра, то ускоряя ход. Впрочем, что бы ни делали остальные, «Фрау Катерина» упорно тащилась позади всех, и прочим кораблям пришлось лечь в дрейф на закате, чтобы она успела нагнать спутников. Капитан же Баренц продолжал уверять, что единственной причиной задержек являются сторонние обстоятельства.

К несчастью, у судна обнаружились и другие недостатки помимо слабых мореходных качеств: трюм протекал, парусник был неуклюжим и плохо слушался руля. Увы, капитана Баренца было не переубедить: он восхищался своей «Фрау» и, подобно всем, кто любит безоглядно, не желал видеть изъянов у предмета своей страсти.

Однако окружающих слепота не поразила. Старший над флотилией, удостоверившись, что злосчастное судно и впредь будет задерживать ее, твердо решил предоставить «Катерину» собственной участи, едва флотилия минует Капский полуостров.

От необходимости прибегать к столь жестокому шагу его избавил, однако, налетевший шторм, который разметал корабли. На второй день «Фрау Катерина» в полном одиночестве торила путь среди водяных валов. Корпус ее протекал столь обильно, что воду приходилось непрерывно откачивать, а ветер гнал судно левым бортом вперед, чуть ли не с той скоростью, с какой «Фрау» передвигалась самостоятельно.

Так продолжалось целую неделю, и положение на борту стремительно делалось все хуже и хуже. Переполненное людьми, перегруженное товарами, судно скрипело и стонало под могучими ударами волн, а люди у насосов в трюме валились с ног от усталости.

Филип трудился наравне со всеми, подбадривал утомленных матросов, требовал крепить все, что грозило отвалиться, – и почти не советовался с капитаном, который, как выяснилось, мало что понимал в морском ремесле.

– Что ж, – сказал минхеер Баренц, держась за кофель-планку[42]42
  Кофель-планка – деревянный брус для крепления такелажа.


[Закрыть], – вы должны признать, что «Фрау» отменно противостоит непогоде. Полегче, милая, полегче, – прибавил он, когда судно кануло носом в воду и тяжко застонало, – прошу, будь осторожна! Только вообразите, каково сейчас беднягам на остальных кораблях! Ха! Минхеер Вандердекен, смею вас заверить, что мы всех опередили и они далеко от нас отстали. Согласны?

– Честно сказать, минхеер, мне сложно судить, – ответил Филип с улыбкой.

– Вы поглядите сами, вокруг же никого не видно! Ба! А это что такое? Вон, слева по курсу. Это корабль! Надо отдать должное капитану, он смельчак, раз идет под парусами. Глазам своим не верю! Он что, вообще ни один не убрал?

Филип тоже различил очертания большого парусника, идущего по ветру в том же направлении, куда несло «Катерину». При таком ветре никакой корабль не дерзнул бы распустить верхние паруса. На самой «Фрау» зарифили и передние, и задние. Однако нежданный попутчик летел по волнам при полном парусном наборе, как будто над морем всего-навсего веял легкий бриз.

Волны между тем становились все выше, ежеминутно окатывая «Катерину» с носа до кормы, но неизвестное судно, казалось, ни в малейшей степени не испытывало на себе ярости бурлящего моря – летело стремительно и уверенно на ровном киле.

Филип мгновенно догадался, что это за корабль. Тот самый призрак, на котором обречен вечно скитаться его отец.

– Очень странно, – произнес минхеер Баренц.

Филипу стало настолько страшно и тоскливо, что он ничего не ответил. Держась одной рукой за поручень, второй он прикрыл глаза, будто не желая ничего видеть.

Теперь и матросы «Катерины» заметили попутчика и, разумеется, сразу вспомнили легенду о корабле-призраке. Солдаты тоже высыпали на палубу, стоило разойтись тревожной вести, и все взоры были устремлены на потусторонний корабль.

Тут налетел особенно сильный порыв ветра, раскатисто прогремел гром, и полил проливной дождь. Стало невозможно различить хоть что-то даже в двух шагах от себя.

Спустя четверть часа, когда дождь стих, выяснилось, что попутчик исчез. Сколько его ни высматривали, все было тщетно.

– Великие Небеса! Он, должно быть, перевернулся и затонул, – проговорил капитан Баренц. – Неудивительно, при стольких-то парусах! Даже моя «Катерина» не понесла бы такую нагрузку. Должно быть, тот капитан попросту обезумел, коли ему вздумалось нас перегнать. Что скажете, минхеер Вандердекен?

Филип промолчал, и капитан принял его молчание за согласие. Сам же Филип думал, что «Катерина» обречена. При мысли о том, что погибнет множество людей на борту, его пробрала дрожь.

– Минхеер Баренц, – сказал он чуть погодя, – ветер, похоже, не собирается стихать. Даже лучшему из кораблей на свете долго этого не выдержать. Я бы посоветовал вернуться в Столовую бухту для починки. Не сомневаюсь, что там нас дожидаются остальные корабли флотилии.

– Моя «Катерина» ничего не боится! – вскричал капитан. – Она всем покажет, на что способна!

– Проклятая лоханка! – проворчал матрос, из числа тех, что подошли ближе к Филипу, чтобы услышать разговор капитана с первым помощником. – Кабы я знал, что это за дрянная посудина, ни за что бы на нее не пошел. Минхеер Вандердекен прав, надо вернуться в Столовую бухту, пока еще не поздно. Тот корабль слева послал нам предупреждение, он не зря появился. Спросите Вандердекена, капитан, ему ли не знать? Он ведь моряк.

От этих слов Филип вздрогнул. Впрочем, матросы, кажется, не подозревали о его интересе к кораблю-призраку.

– Должен признать, каждая моя встреча с этим кораблем оборачивалась бедой, – произнес он.

– Да чем вас напугал этот корабль? Он же сгинул потому, что не позаботился убрать паруса!

– Он вообще не тонет, – пробормотал кто-то из матросов.

– Точно! – загомонили другие. – А вот мы потонем, если не вернемся!

– Что за чушь? – изумился капитан. – Минхеер Вандердекен, ваше мнение?

– Я уже высказался, – коротко заметил Филип, которому не терпелось вернуться в порт, буде представится такая возможность. – Лучше всего для нас возвратиться в Столовую бухту.

– Капитан, – прибавил тот же пожилой матрос, который раньше говорил о предупреждении, – мы все хотим вернуться, нравится вам это или нет. Так что крутите штурвал, ребята, а минхеер Вандердекен проследит за парусами.

– Это еще что такое? – возмутился капитан Баренц. – Мятеж на борту «Катерины»? Что за глупости? Резвее моей «Фрау» нет никого на свете!

– А еще – дряхлее и гнилее! – пробурчал кто-то.

– Что?! – взвился капитан. – Что я только что услышал? Минхеер Вандердекен, заприте этого мерзавца за подстрекательство к бунту!

– Да он совсем спятил, – рассудил старый матрос. – Идемте, минхеер Вандердекен, вам мы согласны подчиняться. Надо разворачиваться, прямо сейчас.

Капитан продолжал браниться и топать ногами, однако Филип, не преминув отметить достоинства судна и заодно укорив матросов за страх, убедил минхеера Баренца не противиться.

В итоге капитан смирился, штурвал повернули, паруса убрали, и «Фрау Катерина», тяжело развернувшись, легла на обратный курс.

Ближе к вечеру ветер немного утих, небо очистилось, а море начало постепенно успокаиваться. Течь в трюме уменьшилась, и Филип твердил себе, что через день или два они окажутся в безопасности Столовой бухты.

Мало-помалу волнение улеглось, и вскоре уже ничто не напоминало о недавней буре, не считая длинного пенного вала, что катился на запад за кормой судна, как бы норовя нагнать «Фрау Катерину». Изнуренные матросы, солдаты на палубе и пассажиры, вымокшие до нитки, – все вздохнули с облегчением.

Люди высыпали на верхнюю палубу. Матери наслаждались переменой погоды и подставляли своих детишек согревающим лучам закатного солнца. Все снасти оказались увешаны мокрой одеждой, которую вынесли просушиться, а матросы принялись на скорую руку чинить повреждения, нанесенные бурей.

До Столовой бухты, по общим подсчетам, оставалось не более пятидесяти миль, и вот-вот должен был показаться южный мыс на ее оконечности. Все снова радовались и веселились, явно решив, что счастливо избегли опасности. Все, кроме Филипа.

Второй помощник, бывалый моряк по фамилии Кранц, пользовался уважением Филипа, который убедился, что может положиться на этого человека. Днем они с Филипом ходили по палубе и беседовали.

– Как по-вашему, Вандердекен, что за корабль мы видели?

– Я уже встречал его раньше, Кранц, и…

– Что?

– Любая встреча с ним сулит беду. Никому и никогда не удавалось вернуться в порт целым и невредимым.

– Это что, призрак?

– Мне так говорили, и я слышал немало других историй об этом корабле. В общем, уж поверьте: с нами непременно что-нибудь да случится, прежде чем мы достигнем порта, пускай теперь все выглядит безмятежным, а до порта рукою подать.

– Вы слишком мнительны, Вандердекен, – возразил Кранц, – хотя, должен признать, мне и самому тот корабль показался каким-то странным… Никто не ходит под полными парусами при этаком ветре. Если порой какой-то глупец отваживается на подобное, он сразу идет ко дну. И этот корабль тоже затонул, раз мы его больше не видели. В остальном же скажу так: я никому не верю на слово, но если с нами и вправду что-то стрясется, я соглашусь, что тут замешаны потусторонние силы.

– Знаете, Кранц, я нисколько не огорчусь, если мне доведется ошибиться, – сказал Филип. – Но дурные предчувствия меня не покидают, а порта мы еще не достигли.

– До него совсем близко, а погода вряд ли переменится к худшему, сами посмотрите.

– Невозможно предугадать, откуда придет угроза, – покачал головой Филип. – Нам может грозить что угодно, не только ярость ветра.

– Верно, но давайте не будем заранее себя хоронить. Чем бы вы меня ни пугали, я уверен, что через два дня – это в крайнем случае – мы надежно встанем на якорь в Столовой бухте.

Филип не стал дальше спорить с Кранцем, он был рад остаться один. Его охватила грусть, уныние, даже более гнетущее, нежели то, какое он испытывал раньше. Он перегнулся через борт и стал смотреть на волны у борта.

«Всемилостивые Небеса, – мысленно взывал он, – пощадите это судно, не позвольте мне услышать женский плач и истошные крики детей, идущих ко дну, отведите напасти от тех мужчин, что доверили свои жизни этому корыту… Не приносите их в жертву за преступления моего отца! Да, Ваши пути воистину неисповедимы, и я до сих пор не ведаю, почему другие должны страдать, если согрешил мой отец. Но разве не так устроен наш мир? Сколько тысяч душ отлетают на поле брани по прихоти королей или по наущению коварных женщин? Сколько миллионов душ были истреблены за то, что исповедовали иную веру? Творец поступает, как Ему угодно, а нам остается дивиться и сомневаться».

Солнце село, и тогда Филип покинул палубу и спустился вниз. Вверив себя и спутников заботам Провидения, он крепко заснул, однако, прежде чем корабельный колокол прозвонил восемь раз, возвещая о наступлении полуночи, его разбудили, грубо тряхнув за плечо. Он увидел Кранца, которому следовало нести вахту наверху.

– Боже всемогущий, Вандердекен, вы были правы! Скорее! Корабль горит!

– Горит?! – изумленно повторил Филип, спрыгивая с койки. – Где пожар?

– В главном трюме.

– Сейчас приду, Кранц, а вы пока закройте все люки и приготовьте насосы.

Менее чем через минуту Филип выбежал на палубу, где столкнулся с капитаном Баренцем, которого второй помощник тоже известил о пожаре. Кранц все объяснил в нескольких словах: из главного трюма вдруг сильно потянуло дымом, он решил открыть один люк и проверить, а уж потом звать на помощь, если понадобится (иначе, мол, начнется суматоха, которая никому не нужна), и увидел, что внизу всё в дыму. Тогда он задвинул щеколду люка и побежал будить Филипа и капитана.

– Хвалю вашу сообразительность, – сказал Филип. – Теперь у нас есть время, чтобы понять, как следует действовать. Узнай солдаты и женщины с детьми о той опасности, какая нам грозит, они наверняка устроили бы переполох. Но что могло загореться в главном трюме?

– Никогда не слыхал, чтобы на «Фрау Катерине» случался пожар, – вставил капитан. – Как по мне, это попросту невозможно. Наверное, это какая-то ошибка, ведь…

– Погодите! – перебил Филип. – Я припоминаю, что среди прочего груза у нас было несколько бочонков с серной кислотой в бутылях. Видимо, от качки бутыли разбились, и кислота вытекла. Я велел положить их сверху всего остального, во избежание несчастного случая, но, похоже, они попа́дали и раскололись, пока мы боролись со штормом.

– Думаю, так и есть, – согласился Кранц.

– Я возражал, говорил, что такой груз нельзя перевозить на судне, переполненном солдатами. Эти бочонки нужно держать на палубе. Но мне ответили, что счета уже выставлены и груз надо доставить. Ладно, займемся делом. Полагаю, люки открывать не следует. Глядишь, огонь сам уляжется в отсутствие притока свежего воздуха.

– Точно, – снова согласился Кранц, – а еще надо прорубить дыру в палубе, пропихнуть туда рукав и накачать в трюм как можно больше воды.

– Вы правы, Кранц. Пошлите за плотником, пусть приступает к работе. Я подберу добровольцев и поговорю с людьми. Кстати, запах явно усилился, так что не будем терять время… Главное сейчас – успокоить солдат и женщин на борту.

Добровольцы быстро нашлись и высыпали на палубу, гадая вслух, к какому занятию их намерены привлечь. Они пока не догадывались о беде, поскольку люки оставались закрытыми, а дымок, что просачивался наружу, уплывал вверх, не достигая нижней палубы.

– Ребята, – начал Филип, – должен вас огорчить, но мы подозреваем, что у нас пожар в главном трюме.

– Я чую дым! – воскликнул один матрос.

– Я тоже! – поддержали его другие и попытались было улизнуть обратно в кубрик.

– Тихо! Оставайтесь где стоите и послушайте меня! Если вы перепугаете солдат и пассажиров, мы не сумеем ничего сделать. Нужно верить в себя, сейчас некогда бояться. Минхеер Кранц и плотник прорубают дырку в палубе, а вы, ребята, давайте-ка садитесь, и я объясню вам, чего от вас ожидаю.

Приказу Филипа повиновались, и все вышло просто замечательно. Пока матросы рассаживались, они успели успокоиться, а это было важно. Ведь среди всех потрясений, какие обрушиваются на человека, едва ли не самое, пожалуй, сильное то, которое производит весть о пожаре на борту: в этом прискорбном положении приходится выбирать между двумя гибельными стихиями.

Филип молчал минуту или две. Потом он обрисовал матросам опасность, грозящую «Катерине», поведал, какие меры они с Кранцем намерены предпринять, и подчеркнул, что крайне важно сделать все быстро и хладнокровно. Еще он напомнил матросам, что на борту имеется запас пороха – по счастью, далеко от места пожара. Порох следует выбросить за борт, а если пожар не удастся потушить, на палубе хватает дерева, из которого можно смастерить плот. На плоту и в шлюпках разместятся вся команда и пассажиры, а до суши не так уж и далеко.

Речь Филипа оказала благотворное воздействие. Матросы вскочили, когда он приказал, и одна группа отправилась за порохом, чтобы ссыпать огненное зелье в мешки и выкинуть за борт, а другая двинулась к насосам.

Тут появился Кранц и доложил, что дыра в палубе над главным трюмом прорублена, рукава опущены и вода скоро пойдет вниз, но помешать распространению слухов не представляется возможным. Солдаты ведь спят прямо на палубе, и суета на борту подскажет им, что случилось неладное, даже если их не насторожит дым, который, к слову, становится все гуще и начинает заполнять нижнюю палубу.

Спустя несколько минут по всему судну прокатился клич: «Пожар!» Мужчины, женщины и дети заметались в разные стороны, одни поспешно натягивали на себя всю одежду, другие бегали, охваченные страхом. Кто-то кричал, кто-то молился. Начался сущий кавардак.

Тут-то и обнаружилось все благоразумие принятых Филипом предосторожностей. Если бы матросов предупредил об опасности тот же самый клич, они бы присоединились к бестолковой мельтешне солдат и пассажиров. Забыв, что должны подчиняться приказам, они попрыгали бы в лодки и бросили всех прочих на произвол судьбы, если, того хуже, не устремились бы в винный погреб и от души не накачались бы спиртным, усугубляя пьяным разгулом общую суматоху и панику. Коротко говоря, все усилия были бы напрасны и судно пошло бы ко дну, увлекая за собой команду и пассажиров.

Подобный исход удалось предотвратить благодаря рассудительности Филипа и второго помощника. (Капитан, увы, оказался бесполезен. Ему никто не отказал бы в мужестве, но он не обладал познаниями, необходимыми моряку.) Матросы доблестно исполняли порученное им дело и расталкивали перепуганных солдат, упрашивая не мешать.

Филип оставил Кранца за старшего и спустился вниз. Постепенно, взывая к разуму, при помощи наиболее уравновешенных солдат он сумел успокоить большинство пассажиров.

Тем временем весь порох выбросили за борт, в палубе прорубили вторую дыру, установили еще один насос, и количество воды, подаваемой в трюм, возросло вдвое. Впрочем, Филипу было очевидно, что пожар не унимается. Дым и пар вырывались из-под закрытых люков и клубились над отверстиями, прорубленными в палубе, причем густота клубов свидетельствовала о том, сколь жаркое пламя бушует внизу.

Филип счел необходимым перевести всех женщин и детей на мостик, а отцам семейств велел не расставаться со своими отпрысками и супругами. Зрелище было поистине печальным, и на глаза Филипа навернулись слезы, когда он бросил взгляд на женщин. Одни рыдали, прижимая к груди детей; иные хранили молчание и вели себя мужественнее мужчин. Дети постарше тоже плакали, глядя на матерей, малыши же принимались играть со всем, что попадало в руки, или улыбались родителям, не подозревая о нависшей над всеми угрозе.

Солдатами на борту командовали два молодых поручика, недавно произведенных в чин и почти не знавших своих обязанностей. Им самим требовался командир, а их люди, как часто бывает в минуты крайней опасности, отказывались повиноваться тем, кто выставлял себя невеждами. По просьбе Филипа эти офицеры составили компанию женщинам и детям.

Отдав распоряжение обеспечить женщин и детей одеждой (многие из них оказались раздеты), Филип двинулся на нос, дабы проверить, исправно ли трудятся матросы, которые уже начали выказывать признаки утомления от непрерывной работы. Впрочем, солдаты-пехотинцы наперебой рвались к насосам, и их помощь с признательностью приняли.

Увы, помпы не справлялись. Приблизительно через полчаса крышки трюмных люков с грохотом откинулись и из отверстий выросли столбы яркого пламени высотой с малую мачту. Дружно завопили женщины на мостике, а матросы и солдаты у насосов отшатнулись от жадных языков пламени и кинулись на корму, спасая свои жизни.

– Спокойно, ребята, спокойно! – крикнул Филип, перекрывая гомон. – Еще не все потеряно! Ну же! Вон лодки, вон древесина для плота! Пускай мы не можем затушить пожар и уберечь судно, зато можем спастись сами, если вы успокоитесь! Уцелеют даже беспомощные младенцы, которые молят вас позаботиться о них. Скорее, ребята, скорее! Времени в обрез, вспомните о своем долге! Плотник, хватай топор и руби стеньги! Ребята, спускайте шлюпки и делайте плот для этих несчастных женщин и детей. Мы всего в десяти милях от суши. Кранц, вы командуете вахтой правого борта! Вахта левого борта – за мной! Канонеры, несите фитили, будем связывать доски плота. Давайте, ребята, света достаточно, обойдемся без фонарей!

Матросы подчинились, кое-кто даже посмеялся над шуткой Филипа (ведь на пороге вечности ничто не ободряет лучше удачной шутки). Один столб огня уже подбирался к верхушке грот-мачты, пламя облизывало такелаж, а основание мачты начало тлеть. Рев пламени лишний раз доказывал, сколь свиреп пожар, бушующий внизу, и убеждал, что времени почти не осталось. Дым на палубах сгустился настолько, что находиться там стало почти невозможно. Нескольких бедолаг, остававшихся в койках по болезни, попросту бросили, забыв о них в суматохе.

Волнение на море между тем улеглось, ветер стих окончательно, и потому дым из-под палуб поднимался к небесам, что, учитывая состояние судна, которым никто больше не управлял, было весьма кстати.

Шлюпки быстро спустили на воду, и в них попрыгали матросы, которым надлежало следить за постройкой плота. Потом в воду посыпались деревяшки, и матросы в лодках взялись их связывать. Далее на эти деревяшки уложили настил из досок палубы, чтобы людям было на чем сидеть, и Филип мысленно порадовался: судя по всему, он сумел спасти всех, кто имел несчастье взойти на борт «Фрау Катерины».