Текст книги "Корабль-призрак"

Глава 21

Очень скоро «Дорт» загрузили, и Филип повел корабль в Амстердам, куда и прибыл в должный срок без каких-либо злоключений в пути.

Едва ли нужно уточнять, что из порта он поспешил домой и был восторженно встречен Аминой. Она знала, что муж должен вот-вот вернуться: два корабля, ушедших из Батавии ранее «Дорта», доставили ей послания от Филипа, первые весточки от него за все время скитаний. Письма опередили Вандердекена всего на шесть недель, и Амина не помнила себя от счастья.

Правление компании осталось целиком удовлетворено действиями Филипа и отдало под его команду большой вооруженный корабль, которому предстояло отправиться в Индию по весне, причем третью этого корабля, как и обговаривалось заранее, владел Вандердекен – за счет средств, вложенных им в капитал компании.

Пять месяцев до отплытия он провел в покое и блаженстве, отдыхая перед тем, как вновь вверить свою жизнь произволу стихий, но заблаговременно позаботился о том, чтобы договориться о присутствии на борту Амины.

Жена пересказала Филипу свои споры с отцом Матиашем и объяснила, каким образом сумела отделаться от надоедливой опеки священника.

– Скажи, Амина, ты и вправду взялась за ремесло своей матери?

– Нет, не взялась. Я не припомню, как она это делала, но стараюсь вспомнить.

– Зачем, Амина? Святой отец был прав, это нечестивое занятие. Пообещай мне, что не станешь обращаться к подобным уловкам. Прошу тебя, пообещай!

– Если это занятие нечестиво, Филип, то нечестивым можно назвать и твое стремление. Ты ведь имеешь дело с потусторонним и подчиняешься его воле. И я на большее не притязаю. Откажись от своего стремления, пообещай, что не будешь больше искать бесплотных духов, останься дома со своей Аминой – и она с радостью выполнит твою просьбу.

– Мой путь предначертан Всевышним.

– Выходит, это Всевышний позволяет тебе сноситься с потусторонним?

– Верно. Ты же знаешь, даже священники этого не отрицают, пускай сама мысль страшит их безмерно.

– Если Он позволяет одному, значит позволяет всем. Получается, что я действую по Его попущению.

– Амина! Творец допускает, чтобы зло бродило по земле, но не терпит его проявлений!

– Зато терпит твои поиски про́клятого отца, терпит твое намерение непременно с ним встретиться – более того, повелевает тебе так поступать! Почему же Он должен отказывать мне в том, что позволено тебе? Я – твоя супруга, часть тебя. И разве в моем горьком уединении, пока ты скитаешься в далеких морях, я не вправе взывать к миру духов за наставлениями, способными утолить печали, снять тяжесть с сердца и не причинить при этом, заметь, вреда никому из людей? Обратись я к этим занятиям из дурных побуждений, было бы справедливо укорять меня и воспрещать мне ворожить, но я всего лишь следую по стопам своего мужа и взыскую того же, чего взыскует он, ради благой цели.

– Но ты противоречишь нашей вере!

– Разве священники признали, что твое стремление противоречит вере? Разве они оба не убедились в обратном, не склонили молча головы в благоговении пред непознаваемым? Хватит спорить, мой милый Филип. Ты наконец-то рядом со мною, и, покуда ты рядом, я не стану пытаться ворожить, обещаю. Но если нас опять разлучат, мне придется вновь воззвать к иному миру, чтобы узнать о твоей судьбе.

Зима за домашними радостями и семейными хлопотами миновала для Филипа очень быстро. Наступила весна. И Филип с Аминой отбыли в Амстердам, чтобы подготовить корабль к отплытию.

Филипа назначили на «Утрехт», двадцатичетырехпушечный парусник недавней постройки водоизмещением четыреста тонн. Прошло еще два месяца, на протяжении которых Вандердекен пристально наблюдал за оснасткой и загрузкой корабля, а помогал ему верный Кранц, получивший должность первого помощника.

Для Амины старались предусмотреть все мыслимые удобства, какие только Филип мог придумать.

В мае корабль покинул гавань. Предполагалось зайти в Гамброн и на Цейлон, пройти Суматранскими проливами[57]57
  Суматранские проливы – устаревшее название Зондского и Малаккского проливов.


[Закрыть] и оттуда проложить путь в китайские моря.

Компания обоснованно допускала, что португальцы постараются, не стесняясь в средствах, этому воспрепятствовать. Команда «Утрехта» была многочисленной, а в помощь суперкарго выделили отряд пехотинцев, охранявших казну в многие тысячи талеров, которая предназначалась для закупки товаров в китайских портах по усмотрению этого чиновника. Снаряжение корабля было наиновейшим, и «Утрехт» вполне мог считаться наилучшим во всех отношениях, вверенным заботам самой опытной команды и несущим самый ценный груз, когда-либо отправлявшийся Ост-Индской компанией.

При попутном ветре «Утрехт» споро миновал Английский канал и без малейших осложнений очутился по истечении положенного срока в нескольких сотнях миль от мыса Доброй Надежды. Тут-то, впервые за все время плавания, корабль угодил в полосу штиля.

Радовалась одна Амина: вечерами они с Филипом прогуливались по палубе, вокруг стояла полная тишина, нарушаемая только плеском о борт случайной волны; все пребывало в покое и красоте, а над головами простиралось южное небо, расчерченное ярко мерцавшими звездами.

– Чьи судьбы определяются этими звездами, столь отличными от северных? – спросила Амина, любуясь ночным небосводом. – Что предвещают здешние метеоры? Что заставляет их стремительно низвергаться с небес?

– Амина, ты веришь в предсказания по звездам?

– В Аравии в них верят, так почему бы и нам не поверить? Они ведь рассеяны по небу не для того, чтобы светить, верно? Для чего же тогда?

– Чтобы украшать собою мир. Еще по ним можно прокладывать путь.

– Ты сам сказал, звезды сотворены не только для красоты. От них есть иной прок. А значит, в их движении вполне могут быть скрыты человеческие судьбы. Моя матушка отлично умела читать по звездам. Увы, для меня они все равно что закрытая книга.

– Может, оно и к лучшему, Амина?

– К лучшему? Неужели ползать во прахе среди себялюбивых гордецов, пресмыкаться, страдать от неведения и сомнений лучше, чем вопрошать верховный разум? Неужели твою душу не прельщает возможность воззвать к высшим силам и получить ответ? Неужели твое сердце продолжает биться ровно при мысли, что к тебе готов снизойти кто-то стоящий выше обыкновенных смертных? Какое уж тут «к лучшему»!

– Так рассуждать опасно, очень опасно.

– Дерзновенные мечты порою сбываются, Филип. Небеса словно говорят со мною… Смотри, вон та звезда будто манит меня!

Амина умолкла, не отводя взгляда от яркого светоча, а Филип стоял рядом. Потом Амина прошлась по палубе и устремила взор на водную гладь, пронизанную лунным светом.

– Скажи, Амина, не подсказывает ли тебе воображение, что в пучине могут обитать живые существа? Они резвятся среди кораллов и расчесывают волосы перламутровыми гребнями… – проговорил Филип с улыбкой.

– Не ведаю, муж мой, но мне кажется, что такая жизнь была бы приятной. Вспомни свой сон: ты утверждал, что видел меня в облике морского создания.

– Так и было, – задумчиво подтвердил Филип.

– Но я почему-то уверена, что вода отвергнет меня, даже если корабль пойдет ко дну. Каким образом мое бренное тело связано со стихиями, мне неведомо, но я знаю наверняка, что никогда и ни за что не стану плескаться в волнах. Идем, мой милый Филип, уже совсем поздно, и палуба намокла от росы.

На рассвете дозорный с мачты сообщил, что видит нечто на поверхности воды сбоку от корабля. Кранц схватил подзорную трубу, посмотрел в нее и сказал, что это, похоже, маленькая лодка, смытая, должно быть, с какого-то судна. Поскольку на ветер не было и намека, Филип разрешил отправить матросов за лодкой. Некоторое время спустя они вернулись и привели суденышко на буксире.

– Внутри нашли человека, минхеер, – доложил Кранцу второй помощник. – Жив он или нет, сказать пока не могу.

Кранц известил Филипа, который в эту пору завтракал с Аминой у себя в каюте, а затем направился обратно на палубу, куда уже перенесли тело из лодки. Призвали корабельного врача, и тот сказал, что жизнь в бедолаге еще теплится.

Врач велел отнести спасенного вниз, но вдруг, к всеобщему изумлению, человек повернулся на бок, потом сел, а после и вовсе поднялся на ноги! Пошатываясь, он добрался до борта, оперся о пушку, и – о чудо! – очень скоро стало понятно, что он полностью оправился.

В ответ на вопросы спасенный поведал, что плыл на корабле, который потерпел крушению в бурю; сумел добраться до лодки на корме и спустить ее на воду, а остальная команда погибла.

В этот миг из каюты вышли Филип с Аминой. Матросы расступились, пропуская капитана и его супругу, а те внезапно замерли как вкопанные, не веря собственным глазам: перед ними был не кто иной, как старый знакомец, одноглазый лоцман Шрифтен!

– Кхе-кхе… капитан Вандердекен, какая встреча! Рад вас видеть. И вас, прекрасная фрау!

Филип поспешно отвернулся, чтобы лицо не выдало его истинных чувств. Амина же опалила невесть откуда взявшегося лоцмана яростным взглядом. Затем тоже отвернулась и последовала за Филипом в каюту. Капитан сидел, закрыв лицо руками.

– Мужайся, Филип, мужайся! – призвала Амина. – Это и вправду неожиданно. Я опасаюсь, что его появление сулит беду, но так уж нам предназначено.

– Верно, – откликнулся Филип, – но это моя судьба, Амина, не твоя. К чему тебе…

– Я всегда буду с тобою, Филип, в жизни и в смерти. Я не умру раньше тебя, чтобы ты не огорчался, но твоя кончина станет для меня сигналом, и я уйду сразу за тобою.

– Амина, зачем торопить смерть?

– Чтобы не разлучаться, муж мой! Верная сталь оборвет мою жизнь.

– Нет-нет! Это противно вере!

– Пусть так, хоть я и не понимаю почему. Я пришла в этот мир не по собственной воле, зато могу покинуть его, не спрашивая разрешения у священников! Но хватит об этом. Скажи, что ты намерен делать с Шрифтеном?

– Высадить его на Мысе. Мне нестерпимо само его присутствие на судне. Разве ты не ощутила прежнего холода в груди поблизости от него?

– Да. Я сразу поняла, что он тут, даже прежде, чем его увидела. Не могу объяснить, но мне почему-то кажется, что мы не сумеем от него избавиться.

– Почему?

– Возможно, я просто предпочитаю смотреть судьбе в глаза, а не бежать от нее. Этот бедняга не способен причинить нам вред.

– Еще как способен! Он может взбунтовать команду. И потом, он пытался украсть мою реликвию.

– Жаль, что ему это не удалось. Тогда бы ты поневоле отказался от своих безумных поисков.

– Нет, Амина, не говори так! Это мой долг, и я поклялся его исполнить…

– Что до Шрифтена, скажу так: будучи представителем компании, ты не вправе просто взять и высадить его на Мысе. Ты должен подыскать корабль и отправить лоцмана домой. На твоем месте, Филип, я положилась бы на судьбу. Он как-то связан с нами, я в этом не сомневаюсь. Мужайся, Филип, и позволь ему остаться.

– Быть может, ты и права. Сколько бы я ни старался, мне все равно не уйти от того, что предначертано свыше.

– Значит, пусть остается – и творит что хочет. Обращайся с ним по-доброму. Кто знает, для чего нам послана эта встреча?

– Верно, Амина. Он стал мне врагом без всякой на то причины. Глядишь, однажды из врага сделается другом.

– А если и нет, ты в любом случае исполнишь свой долг. Пошли за ним сейчас.

– Нет, не сейчас. Я потолкую с ним завтра, а пока прикажу, чтобы его разместили со всеми удобствами.

– Мы рассуждаем так, будто он один из нас, но я уверена, что он не принадлежит этому миру, – заметила Амина. – Впрочем, у нас нет выбора, мы должны проявить доброту и показать все лучшее, что есть на этом корабле. Мне не терпится побеседовать с ним, выяснить, получится ли поколебать его ледяную невозмутимость. Вот любопытно, можно ли полюбить гуля? – Она горько рассмеялась.

На сем разговор завершился, однако произнесенные слова отложились в памяти Филипа.

На следующее утро, когда врач уведомил капитана, что спасенный находится в добром здравии, Филип призвал лоцмана к себе в каюту.

Шрифтен выглядел худым, как скелет, но двигался столь же резво, как и раньше, а изъяснялся не менее дерзко.

– Я послал за вами, Шрифтен, чтобы уточнить, можем ли сделать ваше пребывание на борту более удобным. Вам что-нибудь нужно?

– Мне? – переспросил Шрифтен, переводя взгляд с Филипа на Амину. – Кхе-кхе… Я бы не отказался пропустить стаканчик-другой.

– Это я вам обещаю. Эконому[58]58
  Эконом – нижний чин, который заведовал провиантом и спиртным на корабле.


[Закрыть] приказано позаботиться о вас.

– Бедняга, – произнесла Амина, с жалостью взирая на Шрифтена. – Вы, полагаю, порядком настрадались. Разве не этот человек доставил тебе письмо компании, Филип?

– Он самый, фрау, он самый! Помнится, меня встретили неласково.

– Любезный, какая жена обрадуется тому, кто явился забрать у нее мужа? Впрочем, это была не ваша вина.

– Ну да, а муж сбегает в море от красавицы-жены, хоть у него, как говорится, денег куры не клюют… кхе-кхе.

– Что ж, сказано справедливо, – признала Амина.

– Лучше бросьте это дело, капитан. Хватит изводить себя и других.

– Я должен закончить начатое, – сказал Филип, обращаясь к Амине. – Что будет потом, мне невдомек. Я уже достаточно пострадал. Как и вы, Шрифтен. Мы дважды едва не погибли. Так объясните, чего вы желаете. Вернуться домой с первым же попутным кораблем, сойти на берег, когда мы достигнем Мыса, или…

– Или вы от меня избавитесь… кхе-кхе.

– Не совсем так. Если захотите плыть с нами, я возьму вас лоцманом. Мне известно, что вы бывалый моряк. Решайте, готовы ли следовать за мной.

– Следовать? Еще как готов! Я поплыву с вами, минхеер Вандердекен. Буду рядом постоянно… кхе-кхе.

– Значит, решено. Когда окрепнете, начнете исполнять свои обязанности, а до тех пор мы постараемся, чтобы вы ни в чем не нуждались.

– Я позабочусь о вас, – прибавила Амина. – Если что-то понадобится, обращайтесь сразу ко мне. Мы приложим все усилия, чтобы вы поскорее забыли о своих страданиях.

– Вы очень добры, фрау! – отозвался Шрифтен, откровенно любуясь красотой Амины. Потом пожал плечами и проронил: – Какая жалость… Что ж, так тому и быть.

– Прощайте. – Амина протянула Шрифтену руку.

Тот осторожно коснулся ее пальцев, и внезапная игла холода пронзила сердце Амины, но она ожидала чего-то подобного, а потому не повела и бровью. Шрифтен на мгновение задержал ее ладонь в своей, словно изучая, затем взглянул Амине в лицо.

– Такая красивая, такая добрая! Благодарю, минхеер Вандердекен. Фрау, да хранят вас Небеса! – Он стиснул пальцы Амины и торопливо вышел из каюты.

Холод, сковавший все ее тело, когда Шрифтен сжал ладонь, был столь резким, что она едва добрела до кушетки и обессиленно упала на подушки. Она долго сидела, прижимая руку к сердцу, а Филип обеспокоенно глядел на нее. Наконец Амина выдавила:

– Это хватка потустороннего существа! Теперь я окончательно убедилась. – Она помолчала. – Что ж, что ни делается, все к лучшему. Попробую с ним подружиться.

– Амина, по-твоему, и существам иного мира не чужды доброта, признательность или, напротив, коварство? Разве их чувства схожи с человеческими?

– Так и есть, Филип, поверь мне. Если они, как нам ведомо, наделены злой волей, то должны обладать и благими чувствами. Иначе откуда берутся добрые и злые духи? Пускай они покинули бренную оболочку, духовные свойства их должны оставаться теми же самыми! Душа, деятельная в этом мире, будет таковой и по ту сторону. Душа без чувств – это не душа вовсе. Если ангелы испытывают жалость, значит они подвластны человеческим чувствам. Но наши чувства подвержены переменам, следовательно, их чувства тоже могут меняться. Без чувств не было бы ни рая, ни преисподней. На этом свете наши души заключены на время в смертные тела и обременены грузом плоти, но та душа, что воспарила в поднебесье и сбросила оковы тлена, должна быть, как мне кажется, чище, ярче и совершеннее прочих. Говоришь, эти духи коварны? Да, конечно, однако их можно подчинить себе, если знать способ. Любого злонамеренного человека возможно наставить на праведный путь – или на неправедный, если уж на то пошло. Ремесло моей матери состояло в подчинении духов. Не тех, что добры и совершенны, а тех, что склонны творить зло. Это через них смертные обретают могущество. Наше ремесло не властно над совершенными духами, зато позволяет повелевать теми, кто привержен злу. Подчиняясь, они вынуждены делать добрые дела по настоянию своих хозяев.

– Ты по-прежнему занимаешься запретным ремеслом, Амина? Разве это правильно?

– Если нам дана сила, которую мы можем использовать, не следует ею пренебрегать.

– Для благих целей – несомненно. Однако злые духи…

– Люди у власти, обладающие лишь мирскими возможностями, несут ответственность за свою власть, а те, кому даровано познать нечто возвышенное, отвечают за применение этого дара. Разве Господь усадил землю цветами не для того, чтобы их собирали? Он попускает проникновение в наш мир потусторонних сил, а значит, эти силы могут быть использованы смертными!

Глаза Амины сверкали, и Филипу на мгновение почудилось, будто он видит перед собою не свою жену, а существо иного мира.

– Скажи, Амина, – не удержался он от вопроса, – я женился на смертной или на духе?

– Разумеется, на смертной. Прошу, Филип, подумай сам. Я хотела бы иного, но я смертна! О, как бы мне хотелось быть среди тех духов, что незримо парят над тобою, сопровождают во всех испытаниях, уберегают от невзгод на твоем безумном пути! Увы, я всего лишь слабая смертная женщина, чье сердце навсегда с тобою… Ради тебя я готова на что угодно. Твоя любовь придает мне храбрости. Ради тебя я отвергла все вероучения, которые не позволили бы мне остаться с тобою и за гробом, отправиться вместе в рай или в ад! Наши души не разлучить!

– Амина, что за слова? Какие еще вероучения? Разве вот это, – Филип достал из-за пазухи ладанку со святой реликвией, – и то послание, которое мы получили, не доказывает, что на свете есть всего одна истинная вера?

– Я много думала об этом, Филип. Поначалу мне казалось, что все обстоит именно так. Однако наставления твоих священников помогли, как ни забавно, развеять пелену обмана. Они ведь не стали отвечать тебе, сказали, что ты должен решать самостоятельно. Реликвия, послание, знаки, которые нам являлись, – все это противоречило их учению, потому они и отступили. А уж я и подавно… Твоя загадочная ладанка может обладать теми свойствами, какие ты ей приписываешь, но нельзя исключать, что за этими свойствами скрываются злые силы, а сама ладанка угодила не в те руки. Могущество то же самое, но цели, на которые оно обращено, могут оказаться иными…

– Амина, могуществом волен наделять людей только Тот, Кто окончил Свою жизнь на кресте.

– Тогда это вовсе не могущество! Или оно и вполовину не так всесильно, как то, которое дарует сатана! Ведь последнее можно использовать и во зло, и на благо. Милый мой Филип, я вижу, здесь мы не сойдемся и не сможем переубедить друг друга. Тебя учили одному, меня – совсем другому. Ты сызмальства усвоил некие взгляды, которые лишь укреплялись с прожитыми годами, а я видела, как моя мать применяла разные амулеты – и добивалась своего. Ты привык преклонять колени перед священниками. Я тебя не виню, но и ты не вини свою Амину! Мы оба желаем себе добра, верно?

– Если ты мечтаешь о непорочной и честной жизни, моя Амина, то нам наверняка суждено наслаждаться вместе райским блаженством.

– Конечно, муж мой. Я верю в это всем сердцем. На свете имеется множество вероучений. Как узнать, какое среди них истинно? И какая разница? Все они обещают одно – блаженство на Небесах.

– Ты права, Амина, – ответил Филип, продолжая задумчиво расхаживать по каюте. – Однако священники говорили мне другое.

– На чем основана их вера, Филип?

– На милосердии и справедливости.

– Что это за милосердие, раз оно обрекает на вечные муки тех, кто никогда не слышал об их вероучении? Кто жил и умер, почитая некое божество и не ведая его ложности? По-твоему, это милосердно?

– Нет, но…

Амина промолчала, а Филип, поразмыслив еще немного, вышел из каюты.

«Утрехт» достиг Мыса, пополнил запасы воды и продолжил путь. Через два месяца, справившись с ветрами и течениями, он бросил якорь у Гамброна.

Все это время Амина старалась завоевать расположение Шрифтена. Она часто беседовала с лоцманом на палубе, проявляла всемерное участие и даже сумела преодолеть тот страх, который неизменно вызывало у нее приближение Шрифтена.

Лоцман мало-помалу стал поддаваться ее чарам и начал находить удовольствие в ее обществе. С Филипом он порою бывал почтителен и любезен, но так случалось не всегда, зато Амине Шрифтен неизменно выказывал уважение.

Изъяснялся он загадочно. Ей так и не удалось изгнать из его речи раздражающий слух смешок. Но к Гамброну он почти что подружился с Аминой и захаживал порою в ее каюту. Присесть не соглашался, однако поддерживал разговор на протяжении нескольких минут, а потом уходил.

Как-то вечером Шрифтен подошел к Амине, сидевшей на мостике.

– Знаете, фрау, – произнес он, помолчав, – вон тот корабль по соседству с нами через несколько дней отправится в обратный путь.

– Мне уже сказали, спасибо.

– Не хотите послушаться совета того, кто желает вам добра? Перейдите на тот корабль, возвращайтесь домой и ждите возвращения мужа.

– Откуда такая забота?

– Я предвижу опасность и даже смерть для той, кому не желаю дурного.

– Для меня? – уточнила Амина, пристально глядя на Шрифтена и встречая его пронизывающий взгляд.

– Да, для вас. Знаете, некоторые люди способны заглядывать в будущее.

– Смертным такое не под силу, – возразила Амина.

– Тут вы правы. Так или иначе, я предвижу то, что могу изменить. Прошу, перестаньте искушать судьбу.

– Предвидите то, что можете изменить? Если я приму ваш совет, то потому, что так суждено, а если нет – опять-таки потому, что так суждено.

– Что ж, воля ваша. Остерегайтесь, фрау.

– Я ничего не боюсь, но спасибо за предупреждение. Скажите, Шрифтен, вам самому не кажется, что ваша судьба как-то связана с судьбой моего мужа? Думаю, должно казаться.

– С чего бы это, фрау?

– Причин немало. Вы дважды приносили ему послания, дважды терпели кораблекрушение, а потом чудесным образом возвращались. Вам известно и о том, к чему он стремится…

– Это ничего не доказывает.

– Еще как доказывает! Отсюда следует, что вам известно то, о чем может знать только он.

– Вы тоже знаете, и святые отцы это обсуждали. – Шрифтен криво усмехнулся.

– А об этом вы откуда узнали?

– Прошу прощения, фрау… кхе-кхе! Не хотел вас смущать.

– Вы не можете отрицать, что судьба ваша неким таинственным образом связана со жребием моего мужа. Скажите, его поиски действительно благочестивы, как он верит?

– Если он верит в это, значит так оно и есть.

– Тогда почему вы сделались его врагом?

– Я ему вовсе не враг, милостивая фрау.

– Не враг, говорите? Тогда зачем вы пытались украсть святую реликвию, на которую он всецело полагается?

– Я лишь хотел помешать ему продолжить поиски – по причинам, о которых предпочту умолчать. Разве это означает, что я ему враг? Разве не лучше было бы для него оставаться дома с вами, а не странствовать по бурным морям в безумных поисках? Без реликвии у него ничего бы не вышло. Я только проявил заботу, вот и все.

Амина не ответила, погрузившись в размышления.

– Фрау, я желаю вам добра, – не отступался Шрифтен. – Ваш муж мне безразличен, хотя зла против него я не таю. Послушайте меня… Если хотите жить долго и счастливо; если мечтаете подольше побыть с вашим муженьком, которого, как понимаю, вы любите всей душой; если лелеете надежду, что он умрет в почтенном возрасте в своей постели, а вы закроете ему глаза под плач ваших детей, а потом ободритесь от их улыбок, то последуйте моему совету. Заберите у него эту ладанку и отдайте мне. Но если вам угодно, чтобы он мучился сильнее, чем доводилось страдать какому-либо живому существу; если хотите, чтобы он жил в сомнениях, тревогах и муках до тех пор, покуда волны не поглотят его труп, тогда пусть носит ладанку дальше. Пусть носит, если вы желаете укоротить свои дни и провести их в немыслимых страданиях, если хотите разлучиться с мужем и погибнуть жестокой смертью. Я способен заглядывать в будущее, фрау, и предвижу вашу судьбу. Подумайте хорошенько. С вашего позволения сейчас я уйду, а завтра вернусь за ответом.

Шрифтен удалился, оставив Амину в раздумьях. Она долго повторяла про себя все его доводы и объяснения, убежденная в том, что с нею говорил не человек, а некое потустороннее существо, которое рок непостижимым образом связал с судьбой ее мужа.

«Мне он желает добра, – мысленно говорила она, – против моего мужа зла не таит, но хочет остановить его поиски. Почему? Жаль, что он этого не рассказал. Он искушал меня, искушал умело и искусно. Да, забрать ладанку у Филипа, пока он спит, было бы очень просто, но это же предательство! Долгая счастливая жизнь, семья и дети… Сколь привлекателен этот жребий для любящей жены! А на другой чаше весов – тяжкий труд, страдания и смерть в морской пучине. Эка невидаль! Но разлучиться с Филипом?.. Нет-нет, одна только мысль ужасает… Я верю Шрифтену, он и вправду предсказывал будущее. Согласится ли Филип? Нет, я хорошо его знаю, он дал клятву и ни за что от нее не откажется. Но все же, если забрать ладанку без его ведома, он не станет винить себя. А кого он обвинит? Смогу ли я его обмануть? Разве достойно жены обманывать мужа? Нет-нет, ни в коем случае! Будь что будет, такова наша участь, и я к ней готова. Зачем я вообще слушала этого Шрифтена? Увы, мы все норовим заглянуть в грядущее, а потом отшатываемся от увиденного и корим себя за чрезмерное любопытство!»

– Отчего ты столь грустна, Амина? – спросил Филип, подошедший к жене некоторое время спустя.

Амина не спешила с ответом. «Рассказать ему все? – думала она. – Другого случая не представится…» Наконец она собралась с духом и передала мужу свой разговор со Шрифтеном. Филип выслушал, присел рядом и взял жену за руку. Амина положила голову ему на плечо.

– Ты сама что думаешь? – осведомился Филип, помолчав.

– Я не стану красть твою ладанку, Филип. Быть может, ты сам отдашь ее мне?

– А как же мой отец, мой бедный отец, Амина? Он так и будет скитаться до скончания веков? Он, который молил о помощи, которому было дозволено взывать к сыну, извещая, что ужасную участь возможно отвратить? По-моему, ваша беседа лишний раз доказывает, что я не должен отступать. Слова Шрифтена убеждают меня продолжать поиски. Любопытно, почему он хочет мне помешать?

– Не знаю, Филип, но я готова ему помочь. Он и вправду обладает умением заглядывать в будущее, поверь мне.

– Пусть так, но он мог бы выражаться яснее. Он сулит мне испытания, которых я давно ожидаю и которые поклялся Небесам выдержать с честью. Да, мне уже выпало немало страданий, и я не сомневаюсь, что новые страдания ждут меня впереди. Я уже давно воспринимаю свою жизнь как паломничество и уповаю лишь на некую награду в лучшем мире. Но ты, Амина, ты не связана клятвой и не заключала договор с Небесами. Он советовал тебе вернуться домой и говорил о жестокой смерти. Последуй его совету, спасай свою жизнь!

– Верно, Филип, я не связана клятвой, но в надежде на вечное блаженство хочу принести ее теперь.

– Амина, остановись!

– Нет, Филип, я не стану тебя слушать. Помешаешь мне сейчас – поклянусь потом, когда ты уйдешь. Жестокая смерть будет для меня избавлением, ибо я не хочу видеть, как ты страдаешь. Пусть мне никогда не познать вечного блаженства, пусть моим уделом будут вечные муки, если я разлучусь с тобою в этой жизни! Я твоя жена, Филип. Мое благополучие, мое настоящее и грядущее связаны только с тобою. И если судьба уготовила нам нечто страшное, твоя Амина не испугается! Я не из того робкого достатка, что бежит от опасности и страданий. Уж тут-то, Филип, ты выбрал правильно, когда женился на мне!

Филип поднес ее ладонь к своим губам, и этот разговор оборвался.

На следующий вечер Шрифтен, как и обещал, снова подошел к Амине.

– Что скажете, фрау?

– Этому не бывать, Шрифтен, – покачала головой Амина, – но я благодарна вам за заботу.

– Фрау, вам вовсе не обязательно следовать за мужем.

– Шрифтен, я его жена – на этом свете и в лучшем мире. Таков мой выбор.

– Не стану вас винить, фрау, – произнес лоцман. – Если честно, я вами восхищаюсь. А еще мне вас жаль. Хотя… что такое смерть? Сущая ерунда… кхе-кхе!

Он быстро ушел, и Амина осталась в одиночестве.