Текст книги "Корабль-призрак"
Автор книги: Фредерик Марриет
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
Глава 30
Теперь мы должны снова вернуться к Филипу с Кранцем, которые долго обсуждали необъяснимое возвращение Шрифтена. Они много спорили, но в конце концов сошлись на том, что за лоцманом надо бдительно следить, а при первом же удобном случае избавиться от его общества.
Кранц расспросил лоцмана о том, как тот спасся. Шрифтен в своей обычной манере, с шуточками и хихиканьем, рассказал, что с плота вместе с ним упало весло, держась за которое он доплыл до небольшого острова, потом заметил пероку, снова бросился в море и плыл, продолжая цепляться за весло, пока его не увидели и не подобрали. В этой истории не усматривалось ничего необычного, пускай поверить в нее было затруднительно, и Кранц удовлетворился таким ответом.
На следующее утро подул попутный ветер, перока подняла парус и двинулась в направлении острова Тернате.
Минуло четыре дня, прежде чем они достигли острова. Каждую ночь приходилось останавливаться и вытаскивать судно на песчаный берег. Филип не переставал радоваться чудесному спасению Амины и наверняка предвкушал бы скорую встречу с женой, когда бы не зловещее появление Шрифтена, занимавшее все его мысли.
В этом коротышке было нечто противное человеческой природе, нечто дьявольское, если угодно, однако лоцман ни словом не обмолвился о покушении Филипа на его жизнь. Начни он жаловаться, обвини он Филипа в попытке убийства, поклянись отомстить и потребуй справедливости, все наверняка выглядело бы иначе, но нет – он лишь сыпал едкими шуточками да раздражающе кхекал, а в остальном создавалось впечатление, что он нисколько не злится и не питает к Филипу недобрых чувств.
Сразу по прибытии в главный порт Тернате европейцев отвели в большую хижину из бамбука и пальмовых листьев и попросили не покидать ее, пока об их появлении на острове не известят правителя. Филип с Кранцем не переставали дивиться неизменной любезности и превосходному воспитанию островитян, вероисповедание которых, подобно их нарядам, являло собой смесь магометанской и языческой веры.
Через несколько часов за ними пришли, дабы отвести к правителю, принимавшему гостей на открытом воздухе. Владыка сидел под навесом, окруженный бесчисленными жрецами и воинами.
Надо отметить, что этому многолюдью не хватало парадного лоска. Все одевались в белое и носили белые тюрбаны, а наряд правителя был лишен каких-либо украшений. Первое, что бросилось в глаза Филипу и Кранцу, когда их привели, стала необыкновенная чистота убранства и платья: все наряды сверкали безукоризненной свежестью, словно их только что отбелили.
По примеру того, кто их представлял, европейцы приветствовали правителя на магометанский манер. Их пригласили садиться и через переводчиков с португальского – до сих пор островитяне общались преимущественно с португальцами, которых прогнали с острова, и потому многие из них говорили по-португальски – задали несколько вопросов. Правитель желал узнать подробности кораблекрушения.
Филип коротко пересказал недавние события и особо отметил, что волей обстоятельств лишился жены, которую, насколько ему известно, отвезли в португальскую факторию на Тидоре. Он спросил, можно ли рассчитывать на помощь островитян в ее освобождении.
– Нужно подумать, – ответил правитель. – Принесите нашим гостям еды, а прочие свободны.
Спустя несколько минут из всей толпы придворных остались лишь несколько наиболее доверенных друзей и советников правителя. Принесли еду: легкие закуски, карри, рыбу и другие яства.
Когда гости насытились, правитель изрек:
– Собаки-португальцы нам враги. Поможете их победить? У нас есть большие пушки, но пользоваться ими мы умеем хуже вашего. Я пошлю флот против португальцев с Тидора, если вы возьметесь мне помочь. Отвечайте, голландцы, вы будете сражаться? Тогда ты, – он указал на Филипа, – вернешь свою жену.
– Мы ответим завтра, – сказал Филип. – Нам нужно посоветоваться. Как уже говорилось, я был капитаном корабля, а это мой первый помощник. Мы всегда с ним совещаемся.
Шрифтена, которого Филип назвал простым матросом, не привели к правителю, хоть он тоже принадлежал к числу европейцев.
– Хорошо, мы подождем до завтра, – согласился правитель.
Им позволили уйти, а по возвращении в хижину они обнаружили, что правитель прислал им в дар два магометанских наряда с тюрбанами. Это было очень кстати, поскольку их собственная одежда висела лохмотьями и совершенно не годилась для пребывания под палящим солнцем. Шляпы тоже не столько спасали от зноя, сколько его будто притягивали, а потому Филип с Кранцем охотно сменили наряд и надели тюрбаны. Спрятав взятые с собою деньги в малайских поясах, прилагавшихся к облачению, они быстро оценили удобство местной одежды.
После долгого совета они решили присоединиться к людям правителя в нападении на португальцев, ибо это был единственный, казалось, разумный способ для Филипа вернуть себе Амину. На следующее утро согласие европейцев передали правителю, и началась подготовка к выступлению.
Попробуйте вообразить себе это непривычное для нашего глаза зрелище. Сотни перок всех размеров выстроились около берега вплотную друг к другу и таким образом составили своего рода плот, вытянувшийся почти на полмили в длину. На этом плоту собрались туземцы, снаряжавшие суда. Одни ставили паруса, другие плотничали, большинство вострило клинки и готовило смертоносные яды из ананаса для угощения врагов[69]69
Яд, которым смазывали клинки крисов, на самом деле изготавливали вовсе не из ананаса, а из мышьяка – просто после смазывания ядом оружие окунали в ананасовый сок или в кокосовое молоко, чтобы снять налет ржавчины.
[Закрыть]. Куда ни посмотри, всюду на берегу виднелись сосуды с водой, мешки с рисом, груды овощей и соленой рыбы. Вооруженные туземцы повиновались указаниям вождей, что сновали с плота на берег и обратно, блистая оружием и украшениями.
У правителя нашлись шесть длинноствольных четырехфунтовых пушек, подаренных неким индийским капитаном заодно с порохом и ядрами. Под присмотром Филипа и Кранца орудия разместили на самых крупных пероках, и некоторым дикарям показали, как из них стрелять.
Поначалу правитель, ожидавший безоговорочной сдачи португальской фактории, пожелал возглавить поход лично, но от этого его отговорили доверенные советники и Филип, упросившие не подвергать опасности свою драгоценную жизнь.
Через десять дней сборы завершились, и флот, несущий семь тысяч воинов, двинулся под парусами к острову Тидор. Зрелище было великолепным: по глади моря споро перемещались под всеми парусами почти шесть сотен перок, мчавшихся, точно дельфины в погоне за добычей, и заполненных множеством туземцев, чьи наряды резко выделялись белизной среди глубокой синевы вод. Большие пероки, в которые помимо Филипа и Кранца сели вожди, были разукрашены яркими разноцветными лентами и вымпелами. Паруса наполнял легкий попутный ветерок. Со стороны могло показаться, будто люди вышли в море на поиски веселья и радости, а не проливать кровь и убивать.
К вечеру второго дня пути достигли острова Тидор и остановились в нескольких милях от португальской фактории и форта. Коренное население острова тоже не любило португальцев, однако опасалось против них выступать, поэтому аборигены, спешно покинув свои хижины на берегу, бежали в леса. Флот без малейших препятствий приблизился к берегу, где воинство с Тернате и заночевало, а наутро Филип с Кранцем отправились на разведку.
Форт и фактория на Тидоре были построены по той же схеме, что и почти все португальские оборонительные сооружения в здешних краях.
Обращенные в сторону суши укрепления, то бишь ров и крепкие палисады, вделанные в каменную кладку, окружали саму факторию и все жилые дома поселения. Ворота в наружном частоколе держали открытыми весь день для доставки товаров, а на ночь запирали.
Со стороны моря располагалась крепость, если можно так ее назвать, полноценная фортеция с каменными парапетами. Ее также обегал ров, через который перебросили подъемный мост, а подступы к мосту охраняли две пушки. Насколько стены прочны, определить издалека было невозможно, ибо вдоль них тянулся высокий внутренний частокол.
После разведки Филип предложил, чтобы пушки вели обстрел с моря, а туземцы с малых перок высадились, окружили форт и принялись изматывать врага, осыпая его из укрытий, какие найдутся поблизости, стрелами, метательными топорами и копьями. Все согласились. На полутора сотнях перок вновь поставили паруса, а прочие вытащили на берег и начали наступление по суше.
Но португальцев предупредили о приближении врага, и они хорошо подготовились к встрече: со стороны моря поставили пушки большого калибра с умелыми канонирами. Орудия, командовать которыми поручили Филипу, уступали португальским в калибре и, хотя являли собой грозное оружие, наносили лишь незначительный урон каменным укреплениям.
Сражение продолжалось четыре часа. Люди с Тернате потеряли множество воинов. И пероки с пушками, по совету Филипа и Кранца, вернулись обратно, туда, где находился главный военачальник туземцев.
Снова устроили совет, а между тем отряд, который высадился на берег и окружил форт, отзывать не стали, ибо он мешал осажденным пополнить припасы и послать за подмогой. Вдобавок время от времени осаждавшим удавалось поразить стрелой или копьем португальцев, имевших неосторожность высунуться из-за парапета. Филип понимал, насколько это важно, ведь гарнизон форта был весьма невелик.
Сделалось очевидным, что посредством обстрела из пушек форт к сдаче не принудить, со стороны моря он оказался неуязвим. Следовательно, атаковать предстояло с суши. Когда туземные вожди устали спорить, Кранц посоветовал дождаться темноты и прибегнуть к следующей хитрости: заготовить побольше сухих пальмовых листьев, разместить их с наветренной стороны и вечером, когда, как обычно бывает, ветер задует вдоль берега, поджечь. Палисады сгорят дотла, открыв доступ к стенам фортеции, а там уже можно будет прикинуть, как действовать дальше.
Совет Кранца был слишком дельным для того, чтобы им пренебрегать. Всех, кто не осаждал форт, послали собирать листья и хворост. Еще до наступления ночи все было готово для повторной атаки.
Воины скинули белые одежды, разоблачившись до синих исподних шальвар, оставили при себе только пояса, ятаганы и крисы. Невидимые во мраке, они беззвучно доползли до палисадов, сложили у подножия листья и хворост и вернулись за новыми вязанками. Чем выше становилась куча листьев и хвороста, тем смелее перемещались воины.
Наконец, когда легла на место последняя вязанка, листья и ветки с громкими криками подожгли сразу в нескольких местах. Пламя взметнулось вверх, с форта в ответ выстрелили пушки, и многие туземцы повалились навзничь, сраженные картечью. Впрочем, из-за дыма, клубы которого несло на форт, осажденные очень скоро были вынуждены сойти со стен, чтобы не задохнуться.
Палисады загорелись, пламя стремительно распространялось и начало подбираться к фактории и к жилым домам. Никакого сопротивления ожидать больше не приходилось. Люди с Тернате повалили горящие палисады, кинулись к стенам форта и обрушили ятаганы и крисы на тех несчастных, кто не успел укрыться в цитадели. В основном жертвами пали слуги из местных, которых нападение застало врасплох. Португальцам, похоже, было на них наплевать: они никак не откликались на мольбы опустить подъемный мост и позволить бедолагам спрятаться в форте.
У фактории, сложенной из камня, уже тлела крыша, загорелись и прочие дома, и на много миль окрест сделалось светло как днем. Дым унесло ветром, и теперь стены форта были отчетливо различимы в отблесках пламени.
– Будь у нас штурмовые лестницы, мы бы взяли форт с ходу, ведь на стенах никого нет! – воскликнул Филип.
– Верно, – согласился Кранц. – Фактория послужит для нас опорной точкой, когда пламя погаснет. Если мы займем ее, то не позволим португальцам высунуть и носа, пока туземцы будут мастерить лестницы. Завтра к вечеру, думаю, все будет готово. Сперва мы слегка подпалим форт, чтобы враги снова разбежались, а потом его захватим.
– Годится, – одобрил Филип и пошел искать вождей, которые держались поодаль от стен.
Он поделился с ними своими намерениями, и вожди с ним согласились. В этот миг откуда-то появился Шрифтен, присоединившийся к походу без ведома Филипа.
– Не бывать этому… кхе-кхе! Вам не взять этот форт, Филип Вандердекен! – выпалил он.
Едва прозвучали эти слова, как прогремел оглушительный взрыв и по воздуху во всех направлениях полетели громадные каменные осколки, убивая и калеча людей сотнями. Это взорвалась фактория. В погребах ее хранились изрядные запасы пороха, и огонь добрался до этих запасов.
– Вот вам ваш план, минхеер Вандердекен… кхе-кхе! – проскрипел Шрифтен. – Форт вы не возьмете!
Гибель многих воинов и смятение, вызванное взрывом, обернулись паникой, и люди с Тернате опрометью бросились к бухте, где ждали пероки.
Тщетно Филип и вожди пытались их остановить. Непривычные к тем ужасным последствиям, какие производит взрыв большого количества пороха, туземцы усмотрели в нем сверхъестественное событие. Многие попрыгали в пероки и кинулись ставить паруса, остальные, перепуганные сверх всякой меры, попросту сгрудились в растерянности на берегу.
– Вам не взять этот форт, минхеер Вандердекен! – прокричал знакомый голос.
Филип занес было клинок, чтобы разрубить наглеца надвое, но потом опустил оружие. «Боюсь, – подумал он, – этот одноглазый бес говорит правду. Тогда с какой стати отнимать у него жизнь?»
Несколько вождей с Тернате сохранили присутствие духа, но бо́льшая их часть была напугана ничуть не меньше простых воинов. После короткого совета было решено, что войско останется там, где стоит, до утра, а уж при свете будет понятно, что делать дальше.
Когда рассвело, португальский форт, видимый отчетливо, поскольку его уже не заслоняли прочие строения, предстал перед осаждающими еще более грозным, чем виделось поначалу. На стенах толпились люди, вражеские пушкари наводили стволы на людей с Тернате.
Филип переговорил с Кранцем, и оба сошлись на том, что нападение провалилось. Вожди были того же мнения и стали раздавать соответствующие приказы остаткам своего воинства. В целом, как ни странно это прозвучит, предводители туземцев были вполне довольны итогом похода: им удалось разрушить внешние укрепления, уничтожить факторию и дома португальцев. Не пострадала лишь каменная фортеция, но правитель наверняка воспримет все это как достойную победу.
Людям велели рассаживаться по лодкам, и через два часа, потеряв почти семьсот человек, флот двинулся в обратный путь к Тернате. Филипа с Кранцем на сей раз усадили в одну пероку, чтобы они могли совещаться по дороге.
Впрочем, не прошло и трех часов, как ветер стих и установился штиль, а к вечеру стали все отчетливее проявляться признаки скорой непогоды. Ветер задул снова, но со встречного направления. Правда, местные ловко управлялись с парусами, и пероки продолжили движение.
К полуночи разыгралась буря. Прежде чем флот обогнул северо-восточную оконечность Тидора, начался шторм. Многих посмывало в море, и те, кто не умел плавать, незамедлительно утонули. Паруса спустили, лодки теперь оказались во власти ветра и волн, то и дело угрожавших залить их и увлечь на дно.
Флот быстро сносило к берегу. И еще до наступления утра судно, на котором находились Филип и Кранц, очутилось в полосе прибоя у северной оконечности острова. Вскоре лодка раскололась от ударов, и каждому пришлось заботиться о себе самому. Голландцы ухватились за обломки и держались за них, пока не ощутили под ногами прибрежный песок. На суше их встретили около трех десятков недавних спутников.
Когда рассвело, стало понятно, что основная часть флота обогнула мыс, а те, кто задержался, уйдут следом, поскольку ветер заметно стих.
Люди с Тернате предложили, раз уж они хорошо вооружены, напасть, когда погода снова наладится, на островитян и забрать у них лодки, но Филип, посоветовавшись с Кранцем, решил, что ему выпала наилучшая возможность разузнать о судьбе Амины. Португальцы не смогут выдвинуть против него никаких обвинений, если не сознаваться, что он был в числе нападавших, или притвориться, будто его и Кранца силой заставили примкнуть к войску Тернате. Словом, Филип вознамерился остаться на Тидоре, и Кранц не пожелал с ним разлучаться. Было решено, что люди с Тернате двинутся отбивать пероки, а Филип и Кранц тем временем скроются в джунглях.
Португальцы, разумеется, наблюдали за бегством врагов и, раздосадованные понесенными потерями, велели островитянам захватить всех, кто еще оставался на берегу. Жители Тидора, поскольку набег им больше не грозил, подчинились и очень быстро наткнулись на Филипа с Кранцем, которые спокойно сидели под большим деревом. Их повели к форту, куда они и попали ближе к ночи.
Европейцев доставили к коменданту, тому самому усатому коротышке, что воспылал страстью к Амине. Поскольку оба были в магометанском платье, комендант распорядился было их повесить, но Филип назвался голландцем и объяснил, что вместе с товарищем потерпел крушение, попал к правителю Тернате и был вынужден под угрозой расправы примкнуть к его войску, а при первой же возможности сбежал. Мол, об отношении к ним можно судить по тому, что уцелевшие воины с Тернате предпочли уплыть, а их бросили.
Португальский комендант, услышав эти слова, упер кончик меча в каменную кладку под ногами, принял важный вид, грозно надул щеки – и приказал держать чужаков под замком вплоть до дальнейшего разбирательства.
Глава 31
Поскольку принято сетовать на недостаток удобства в тюрьмах, следует предположить, что удобных тюрем не существует вообще. Во всяком случае, та, куда ввергли Филипа и Кранца, отнюдь не выглядела гостеприимным приютом. Наоборот, это помещение представлялось совершенно неприспособленным для пребывания людей.
Камера находилась в подземелье форта, и единственным источником воздуха и света тут служило выходящее на море крошечное оконце. Здесь было жарко, и, естественно, не имелось и намека на приятные мелочи, которые заметно облегчают повседневную жизнь в современных домах и гостиницах. Четыре каменные стены и каменный же пол – вот и вся обстановка.
Филип, которому не терпелось разузнать хоть что-нибудь об Амине, обратился на португальском к солдату, который привел их в камеру:
– Друг мой, не подскажете…
– Не подскажу, – перебил солдат, запирая дверь камеры.
Филип угрюмо прислонился к стене. Кранц, не столь сильно павший духом, принялся расхаживать по камере – три шага туда, три обратно.
– Знаете, о чем я думаю? – спросил он вдруг, остановившись и понизив голос. – Нам изрядно повезло, что все наши деньги остались при нас. Если обыска не будет, мы, пожалуй, сбежим отсюда, подкупив стражу.
– А по мне, уж лучше сидеть тут, – прибавил Филип, – чем возвращаться в общество мерзавца Шрифтена, чей взгляд преследует меня.
– Не скажу, что мне сильно понравился комендант, но думаю, завтра мы сможем кое-что от него узнать.
Их разговор прервал скрежет ключа в замке. Появился солдат, он принес немного воды и большое блюдо вареного риса. Это был уже не тот, кто отвел их в узилище, и Филип отважился спросить:
– Что, тяжко вам пришлось в последние дни?
– Не то слово, сеньор.
– Туземцы привезли нас сюда силой, но мы сбежали.
– Я слышал, как вы это говорили, сеньор.
– У них полегло с тысячу человек, – вставил Кранц.
– Святой Франсиско![70]70
Так у автора, чтобы подчеркнуть «иноязычность» собеседника Филипа. Поскольку португальцы в романе говорят, по воле автора, по-испански (см. следующее примечание), имя святого передано в испанском, а не в португальском (Франсишку) варианте.
[Закрыть] Приятно слышать.
– Полагаю, теперь они крепко подумают, прежде чем снова нападать на португальцев.
– Это точно, сеньор.
– А у вас потери большие? – уточнил Филип, решив воспользоваться сполна болтливостью солдата.
– Меньше десяти наших, сеньор. В фактории было около сотни местных, не считая женщин и детей, но это ерунда.
– Я слыхал, к вам сюда привезли молодую белую женщину, – продолжал Филип. – С корабля, потерпевшего крушение. Скажите, она не погибла?
– Женщина? А, припоминаю, клянусь святым Франсиско! Дело-то в том…
– Педро! – позвали сверху.
Солдат умолк, приложил палец к губам, вышел и запер дверь.
– Великие Небеса, даруйте мне терпение! – вскричал Филип. – Они как сговорились!
– Солдат вернется завтра утром, – утешил Кранц.
– Да, завтра утром, а я за оставшиеся часы изведусь до полусмерти.
– Сочувствую, но что тут поделаешь? Я понимаю, что от тоски час длиннее года, однако… Тсс! Шаги!
Дверь снова отворилась, и показался первый солдат.
– Идите за мной. Комендант хочет поговорить с вами.
Филип и его товарищ по несчастью обрадовались неожиданному вызову. Они поднялись по длинной веренице каменных ступеней и в конце концов попали в небольшую комнату, где их ожидал комендант, облик которого читателю уже известен. Португалец привольно развалился на кушетке, длинный клинок лежал на столе перед ним, а две молодые туземки – одна у изголовья, другая в ногах – обмахивали его опахалами.
– Где вы взяли это платье? – спросил комендант.
– Туземцы с острова, куда нас привезли после спасения, забрали нашу одежду и дали свою. Сказали, что это подарок от их правителя.
– Значит, они заставили вас присоединиться к нападению?
– Совершенно верно, – ответил Кранц. – Ведь наши народы между собою не воюют, поэтому мы долго отнекивались, но нас загнали в лодку, чтобы простые воины убедились, что европейцы с ними заодно.
– Откуда мне знать, что вы говорите правду?
– Во-первых, мы готовы в этом поклясться. Во-вторых, наше бегство говорит само за себя.
– Вы плыли на корабле Голландской Ост-Индской компании. Кем вы были на борту, офицерами или матросами?
Кранц, считавший, что их скорее отпустят, если они не признают истинного своего положения, легко притронулся пальцем к рукаву Филипа.
– Мы младшие офицеры. Я третий помощник, он – лоцман.
– А где ваш капитан?
– Э… Уж не знаю, жив он или мертв.
– Женщины на борту были?
– Да. Капитан взял в море свою супругу.
– Что сталось с нею?
– Мы думаем, ее унесло в море на обломке плота.
– Вот как? – И комендант погрузился в раздумья.
Филип покосился на Кранца, словно вопрошая, к чему вся эта ложь; но Кранц едва заметно кивнул: я знаю, что делаю.
– Говорите, вам неведомо, жив ваш капитан или нет?
– Именно так.
– Допустим, я вас отпущу. Вы согласитесь подписать бумагу, где будет сказано, что он мертв, и подтвердить свои слова клятвой?
Филип недоуменно посмотрел на коменданта, затем перевел взгляд на Кранца.
– Вообще я не против, вот только по возвращении в Голландию у нас могут быть неприятности. Позволено мне будет спросить, сеньор комендант, зачем вам понадобилась такая бумага?
– Нет! – рыкнул коротышка, и голос его походил на раскат грома. – Достаточно одного того, что я так хочу! Выбирайте: темница или свобода и первый же корабль, который к нам заглянет.
– Я почти не сомневаюсь… Да что там, я уверен, что он погиб, – проговорил Кранц, нарочито растягивая слова, дабы возникло впечатление, будто он размышляет вслух. – Комендант, вы дадите нам время до завтрашнего утра, чтобы принять решение?
– Хорошо. Ступайте.
– Прошу вас, только не обратно в темницу! – воскликнул Кранц. – Мы же не пленники, верно? Раз уж вы просите нас об услуге, то не станете дурно с нами обращаться?
– По вашему собственному признанию, вы подняли оружие против наихристианнейшего короля Португалии! Впрочем, на эту ночь я вас освобожу, а утром решим, как с вами быть.
Голландцы поблагодарили усатого коротышку за доброту и поторопились выйти на крепостную стену. Уже стемнело, но луна еще не появилась. Они уселись прямо на парапет, наслаждаясь свежим ветерком и радуясь свободе, столь приятной даже после короткого заключения. Поскольку рядом стояли или лежали вповалку португальские солдаты, говорить приходилось вполголоса.
– Зачем ему понадобилось удостоверять смерть капитана? И зачем вообще вы отвечали ему таким странным образом?
– Филип Вандердекен, я много размышлял об участи вашей красавицы-жены, уж будьте уверены. И, когда стало известно, что ее привезли сюда, я, признаюсь, испугался за нее. Сами подумайте, этакая красавица, да еще в сравнении с уроженками здешних мест… Сдается мне, комендант поддался ее обаянию! Наше положение на корабле я решил скрыть потому, что так мне показалось проще добыть свободу. Назовись мы капитаном и первым помощником, да после нападения людей с Тернате, нам, боюсь, не поздоровилось бы. Когда он предложил подписать свидетельство о вашей смерти, я сразу подумал, что так он хочет заставить Амину выйти за него замуж. Но где она – вот что сейчас главное. Если удастся расспросить того болтливого солдата, возможно, мы это выясним.
– Будем считать, что она тут. – Филип стиснул пальцы.
– Я склонен так думать, – отозвался Кранц, – а что она жива, в том у меня нет никаких сомнений.
Они переговаривались до тех пор, пока не взошла луна, озарившая холодным светом бурливые морские воды. Голландцы оперлись о стену и стали смотреть на море.
Какое-то время спустя тишину нарушил мужской голос:
– Buenos noctes, signor[71]71
Доброй ночи (искаж. исп.). Автор строит якобы португальскую фразу, сочетая испанский (buenos), латынь (noctes) и итальянский (signor). Правильно было бы: Boa noite, senhor. Подобное «вольное» обращение с романскими и более экзотическими языками характерно для английских писателей той поры (и даже более позднего времени). Так, Г. Райдера Хаггарда еще при жизни упрекали в том, что он в своих произведениях выдает немецкий язык за голландский, а фразы на зулусском строит совершенно произвольно, не по правилам этого языка, а по собственному усмотрению.
[Закрыть].
Кранц сразу же узнал португальского солдата, с которым ему помешали поговорить.
– Доброй ночи, друг мой! Хвала Небесам, что вам больше не нужно нас запирать.
– Я изрядно удивлен, – негромко признался солдат. – Наш комендант любит употреблять власть по любому поводу. Он правит тут единолично, уж поверьте.
– Нас он не услышит, – успокоил Кранц. – Отличное местечко! Вы давно в этих краях?
– Считай, тринадцать годков, сеньор, и, по чести сказать, утомился. У меня жена и детишки в Опорто. Сам не знаю, живы они или нет.
– Хотите к ним вернуться?
– Вернуться?.. О, сеньор, простые служивые вроде меня никогда не возвращаются домой! Нас нанимают на пять лет, и все мы складываем тут свои косточки.
– Да, вам не позавидуешь.
– Верно, сеньор. – Солдат понизил голос до шепота. – Служба тяжелая, кругом измена. Так и тянет сунуть в рот ствол моей аркебузы, уж больно жизнь тяжела, и надежды нет.
– Мне жаль тебя, приятель. – Кранц решил перейти на «ты». – Послушай, у меня осталось два золотых. Вот, бери один, отправь его своей бедняжке-жене.
– И еще один от меня, приятель, – прибавил Филип, вкладывая второй золотой в руку солдату.
– Да хранят вас все святые, сколько их есть, сеньоры! – вскричал солдат. – Этакой милости я не видывал много лет! Правда, не знаю, как и передать это золото своей жене и детишкам.
– В темнице ты упоминал о молодой белой женщине, которая была здесь, – произнес Кранц, помолчав.
– Верно, сеньор. Такая красивая, прямо заглядеться. Наш комендант в нее влюбился, точно вам говорю.
– Где она сейчас?
– Уплыла в Гоа вместе со знакомым священником, отец Матиаш его зовут. Хороший человек, отпустил мне грехи, пока был здесь.
– Отец Матиаш?! – воскликнул Филип.
Легким прикосновением Кранц попросил его успокоиться.
– Говоришь, комендант обхаживал ее?
– Ну да. Наш коротышка словно спятил. Когда бы не отец Матиаш, он ни за что бы ее не отпустил, уж больно она ему полюбилась. А ведь она говорила, что замужем.
– Значит, уплыла в Гоа?
– Да, на корабле, который к нам зашел. Наверняка рада была улизнуть. Наш-то комендант проходу ей не давал, хотя она оплакивала своего мужа. Вы, часом, не знаете, сеньоры, этот человек жив?
– Увы, не знаем. Мы ничего о нем не слышали.
– Что ж, коли он жив, лучше ему тут не показываться. Если попадется в руки коменданту, ему несдобровать. Коменданту палец в рот не клади. Он храбрец, этого не отнять, а ради этой женщины горы своротит. И никакой муж ему не помеха, вот клянусь, сеньоры. – Солдат вздохнул. – Пойду я, пожалуй, не то станут выспрашивать, куда я запропастился. Если что понадобится, дайте знать, сеньоры. Меня зовут Педро. Доброй вам ночи и тысяча благодарностей.
Солдат ушел.
– Во всяком случае, одного друга мы завели, – заметил Кранц, – и разжились полезными сведениями.
– Полезными сведениями? – с горечью повторил Филип. – Амина уплыла в Гоа с отцом Матиашем! Что ж, она в безопасности и в надежных руках. Отец Матиаш и вправду хороший человек… Теперь мне намного легче.
– Не забывайте о том, какой властью располагает здешний комендант. Мы должны бежать как можно скорее. Завтра придется подписать треклятую бумагу. Конечно, это ерунда, ведь мы доберемся до Гоа раньше, а даже если нет – ваша Амина не из тех, кто согласится выйти замуж за этакое ничтожество…
– В этом я уверен, но весть о моей смерти причинит ей столько боли…
– Уж не больше, чем нынешнее состояние дел, поверьте, Филип. Не стоит выдумывать. Давайте завтра сделаем так: я подпишусь как Корнелиус Рихтер, а вы – как Якоб Вантрет. Запомнили?
– Хорошо. – Филип отвернулся, показывая, что желает остаться наедине со своими мыслями.
Кранц внял молчаливому призыву, лег под бойницей и крепко заснул.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.