Текст книги "Корабль-призрак"

Глава 22

«Утрехт» отплыл из Гамброна, сделал остановку на Цейлоне и двинулся дальше в направлении восточных морей. Шрифтен оставался на борту, однако с последнего разговора с Аминой держался отчужденно, нарочито избегал как ее, так и Филипа, но, в противоположность прошлому, не пытался взбунтовать команду, да и привычных шуточек и издевок от него не слышали.

Его предупреждения, впрочем, легли тяжким грузом на плечи Амины и Филипа. Оба пребывали в задумчивости, пытались скрыть друг от друга свою озабоченность, а когда смыкали объятия, обоим почему-то казалось, что этой радости они вскоре будут лишены. При всем том они не предавались унынию и стойко готовились принять худшее, что им уготовано. Кранц дивился таким переменам в их поведении и, разумеется, не мог отыскать внятного объяснения.

«Утрехт» находился неподалеку от Андаманских островов, когда рано утром Кранц, следивший за ртутным барометром, пришел к Филипу с тревожной вестью.

– Похоже, надвигается ураган, минхеер, – сообщил он. – Показания смущают, да и погода портится.

– Тогда подготовимся. Велите убрать верхние и малые паруса. Верхние стеньги тоже долой! Я буду через минуту.

Филип вышел на палубу. Море оставалось спокойным, но ветер крепчал с каждым мгновением, предвещая бурю. Судя по всему, она грозила оказаться преизрядной. Волны пенились все гуще и гуще. Матросы поспешно стаскивали вниз незакрепленные предметы и понадежнее привязывали пушки.

Под свирепым порывом ветра корабль накренился, на мгновение до половины ушел под воду, затем все же выпрямился, а ветер продолжал наносить ему удар за ударом.

Море словно побелело от обилия пены, и наконец примчался ураган, который обрушился на парусник, погрузив его в воду по самый планшир. В таком положении «Утрехт» пребывал добрую четверть часа, пока ураган не улетел далее. Потом море будто вскипело, а ветер оставался по-прежнему сильным.

Спустя час ураган возвратился, и на сей раз все было намного страшнее. Волны норовили слизнуть моряков с палубы, тучи проливались непрерывным дождем, корабль скрипел и стонал, когда его швыряло с волны на волну. Но все-таки ураган умчался дальше, сеять смерть и разрушение в иных местах, и о нем напоминало лишь разбушевавшееся море.

– Думаю, все почти закончилось, капитан! – крикнул Кранц. – Вон, с наветренной стороны потихоньку проясняется!

– Да, похоже, худшее мы пережили, – согласился Филип.

– Нет, худшее еще впереди! – произнес кто-то рядом. Как оказалось, Шрифтен.

– Слева по борту корабль! – воскликнул Кранц.

Филип посмотрел в ту сторону. У горизонта, где тучи вроде бы разошлись, показался корабль, идущий под полными парусами.

– Какой большой! Принесите мою трубу!

Вахтенный принес подзорную трубу из каюты, но Филип опоздал: горизонт снова заволокла дождевая пелена, и корабль скрылся за нею.

– Как не вовремя! – Филип сложил подзорную трубу. – Глядите в оба! Как бы нам не столкнуться с этим кораблем!

– Они нас точно видели, капитан, – сказал Кранц.

Спустя несколько минут на «Утрехт» опять обрушился тайфун, а вокруг все потемнело, будто внезапно пали сумерки. Чудилось, что яростный ветер несет откуда-то густой туман, в котором ничего не разглядишь, кроме пенных гребней волн, и то самое большее в полукабельтове от борта, а дальше все терялось в плотной серой мгле. Штормовой стаксель не устоял под напором ветра: его разорвало в клочья, а опустевшая рея громко стучала по мачте, перекрывая даже завывания ветра.

Но вот наступила очередная передышка, и туман немного рассеялся.

– Корабль слева! Близко! – крикнул кто-то из матросов.

Кранц с Филипом вскочили на планшир и увидели большой парусник, идущий прямиком на «Утрехт», всего в трех кабельтовых, не более.

– Лево руля! – гаркнул Филип. – Они нас не видят, а ветер для них попутный! Лево руля, живее, ребята, живее!

Руль переложили, а матросы полезли на пушки, желая убедиться, что на чужом корабле вовремя спохватились и изменили курс. Но нет, тот несся стрелой. Вдобавок выяснилось, что в отсутствие убранных верхних парусов «Утрехт» хуже слушается руля, чем хотелось бы в столь отчаянном положении.

– Эгей, на корабле! – крикнул Филип в рупор, но ветер швырнул этот крик ему в лицо.

– Эгей, на корабле! – завопил Кранц с планшира и замахал шляпой.

Но все было бесполезно: встречное судно надвигалось, рассекая пенные волны, и от «Утрехта» его теперь отделяло расстояние пистолетного выстрела.

– Эгей, на корабле! – разом выкрикнули матросы.

Этот крик уж всяко должны были расслышать, но ничего не произошло. Нос чужого корабля был уже в десяти ярдах от «Утрехта». Матросы, ожидавшие, что от столкновения «Утрехт» развалится надвое, опрометью кинулись на планшир, рассчитывая схватиться за стеньги чужого судна и перебраться на его палубу.

Амина, привлеченная криками, выбежала из каюты и встала рядом с мужем, крепко сжав руку Филипа.

– Держитесь, ребята! – Больше Филип ничего сказать не успел: водорез второго корабля вошел в борт «Утрехта».

Матросы с воплями пытались схватиться за стеньги, бушприт чужака нацелился в просвет между гротом и фок-мачтой… Удара не случилось, столкновения вообще не было, второй корабль словно прошел насквозь, причем в полной тишине: ни скрипа дерева, ни хлопанья парусов. Бушприт чужака пронзил главный парус «Утрехта», но тот как будто ничуть не пострадал. Медленно, величаво второй корабль пронизал «Утрехт», влекомый силой волн. Его якоря нависли над планширом «Утрехта», и Филип наконец пришел в себя от изумления.

– Амина, это же корабль-призрак! Там мой отец!

Матросы «Утрехта», потрясенные чудесным исходом более, чем прежней опасностью, повалились на палубу. Одни пытались уползти вниз, другие молились, третьи словно окаменели от страха.

Амина, сколь ни удивительно, выказала больше смелости, чем большинство мужчин, включая Филипа. Она окинула взглядом второй корабль, различила моряков, перегнувшихся через его борт и, похоже, наслаждающихся картиной переполоха, который они учинили. Ее взор настойчиво искал капитана Вандердекена, и на мостике она разглядела… своего Филипа: с рупором под мышкой, тот стоял твердо и непоколебимо, такое же телосложение, тот же возраст… Это явно был не кто иной, как про́клятый капитан!

– Смотри, Филип! Вон твой отец!

– Боже милосердный! Это он! Это он! – И Филип от избытка чувств рухнул без памяти на палубу.

Призрак миновал «Утрехт». Было видно, как старший Вандердекен расхаживает по мостику и поглядывает на свою жертву. Амина вздрогнула, отвернулась и вдруг заметила, что Шрифтен с палубы грозит кулаком сверхъестественному явлению. Призрак полетел дальше, гонимый ветром, и вскоре скрылся в серой мгле.

Перед тем как он исчез, Амина успела обернуться и оценить общую картину. Похоже, никто, кроме нее самой и Шрифтена, не заметил, что Филип лишился чувств. Она перехватила взгляд лоцмана, поманила его к себе и с помощью Шрифтена отнесла пребывавшего в бесчувствии мужа в каюту.

Глава 23

– Я его видел, – проговорил Филип, очнувшись на кушетке в каюте.

Амина склонилась над мужем, чтобы лучше слышать.

– Наконец-то я его увидел! Ты и теперь сомневаешься?

– Нет, Филип, я больше не сомневаюсь, – ответила Амина печально, – однако мужайся.

– Мне мужества не занимать, но я беспокоюсь за тебя, Амина. Ты ведь знаешь, что появление этого призрака сулит скорую беду.

– Что будет, то и будет, – сказала Амина спокойно. – Мы с тобою давно приготовились к такому исходу.

– Верно, однако я все равно беспокоюсь за тебя.

– Ты уже попадал в кораблекрушение и выжил. Теперь мой черед.

– Но страдания неизбежны!

– Менее всего страдают те, у кого достаточно мужества, чтобы преодолеть все трудности. Да, я лишь слабая женщина, не могу похвастаться крепкими мышцами, но я знаю, что внутри меня есть нечто, благодаря чему тебе не придется стыдиться твоей Амины. Нет, Филип, ты не дождешься от Амины ни рыданий, ни стонов отчаяния. Если понадобится тебя утешить, я буду рядом. Если нужна будет помощь, я подсоблю. Как бы то ни было, я не окажусь помехой, заверяю тебя.

– Твое присутствие будет отвлекать меня, Амина.

– Мысли иначе, находи новые силы в том, что я рядом, и пусть судьба свершится.

– Знаешь, это может случиться не завтра…

– Как угодно. – Амина пожала плечами. – Кстати, Филип, тебе следовало бы показаться на мостике. Матросы напуганы, они наверняка заметят твое отсутствие.

– Ты права.

Филип встал, обнял жену и вышел из каюты.

«Значит, все истории были правдивы, – думала Амина. – Предостережение получено, нужно готовиться к крушению и гибели. Хотелось бы мне уметь больше! О мать моя, молю, снизойди к своей дочери, открой мне в сновидении тайны, которые я забыла! Да, я обещала Филипу, что пока нас не разлучат… Сама эта мысль страшнее смерти, а дурных предчувствий у меня столько, что всякая храбрость бежит, стоит мне об этом вспомнить».

Оказавшись на палубе, Филип обнаружил, что команда напугана и потрясена. Кранц выглядел ошеломленным: он-то не забыл последней встречи с кораблем-призраком и той катастрофы, что вскоре постигла корабли флотилии. Новое появление призрака, еще более жуткое, нежели предыдущее, явно лишило его мужества. Когда Филип вышел из каюты, первый помощник мрачно глядел в серую хмарь за бортом.

– Нам не добраться до порта, капитан, – проговорил он, едва Филип поравнялся с ним.

– Тихо, тихо, матросы могут услышать.

– Да какая разница? – горько воскликнул Кранц. – Они тоже так думают.

– Они ошибаются. – Филип повернулся к матросам. – Ребята! С нами почти неизбежно случится какая-то неприятность. Об этом говорит появление призрака. Я сталкивался с ними не единожды, и всякий раз что-то да происходило, но вот он я, стою перед вами, живой и здоровый. Потому не хороните себя прежде времени! Мы должны сделать все возможное и уповать на Небеса. Ветер стихает, через несколько часов точно прояснится. Да, я встречался с кораблем-призраком раньше, и мне чихать на то, сколько еще раз я с ним встречусь! Минхеер Кранц, велите налить матросам по чарке. Они немало потрудились и наверняка устали!

Одно упоминание о спиртном как будто придало морякам сил, и они поспешили за капитанским угощением, которого оказалось достаточно для того, чтобы воодушевить самых боязливых, а прочих заставить насмехаться над старым Вандердекеном и его командой бесов.

На следующее утро небо прояснилось, море успокоилось, и «Утрехт» продолжил свой путь.

Многие дни подряд задувал попутный ветер, прогоняя последние воспоминания о страхе, внушенном появлением призрачного корабля. И постепенно о зловещей встрече стали вспоминать равнодушно или с шутками.

«Утрехт» миновал Малаккский пролив и приблизился к Полинезийскому архипелагу. Согласно приказу правления Филипу предстояло пополнить запасы на крошечном островке Бутон[59]59
  Бутон – остров у юго-восточной оконечности острова Сулавеси в Индонезии.


[Закрыть], тогда принадлежавшем голландцам. До острова добрались благополучно, провели там два дня и двинулись дальше, рассчитывая пройти между Целебесом[60]60
  Целебес – традиционное европейское название Сулавеси.


[Закрыть] и островом Галаго.

Было по-прежнему ясно, ветер не думал усиливаться. Корабль вели осторожно, опасаясь рифов и течений, и непрерывно высматривали пиратские суда, издавна разбойничавшие в этих водах.

По счастью, обошлось без нападений, и корабль забрался довольно далеко в скопление островков к северу от Галаго, когда пал штиль и течение повлекло «Утрехт» на восток.

Безветрие продержалось несколько дней, и якорь бросить не удавалось, но наконец их вынесло к северному побережью Новой Гвинеи.

На ночь свернули паруса и, благо глубина позволяла, бросили якорь. Заморосил противный мелкий дождь, видимость существенно упала, и по всему кораблю расставили дозорных, чтобы пиратские проа[61]61
  Проа (искаж. прау) – малайские и микронезийские парусные суда с узким длинным корпусом, к борту которого крепится бревно-балансир.


[Закрыть] не застали команду «Утрехта» врасплох. Скорость течения здесь достигала восьми миль в час, а эти кораблики имели обыкновение внезапно выскакивать из-за островов.

Ровно в полночь Филипа, который спал, разбудило сотрясение корпуса корабля. Он было решил, что в борт врезалось проа, и выскочил на палубу. Там уже метался Кранц, разбуженный схожим образом и не успевший одеться.

Тут последовал новый удар, и корабль накренился вправо. Только теперь Филип сообразил, что «Утрехт» налетел на мель.

Непроглядная тьма мешала разглядеть окрестности. С борта спустили линь, и выяснилось, что корабль плотно сел на песчаную банку. В самом глубоком месте линь показывал всего четырнадцать футов, течение тащило корабль бортом вперед, и с каждым мгновением под килем оставалось все меньше и меньше воды. До наступления утра ничего поделать было нельзя, и морякам оставалось лишь нетерпеливо дожидаться рассвета.

Когда солнце взошло, мгла рассеялась, и стало видно, что «Утрехт» сделался пленником отмели, малая часть которой торчит из воды, а течение закручивает вокруг пенные буруны. Милях в трех от этого места виднелось скопление островков, поросших кокосовыми пальмами, но местные жители на берегу не показывались.

– Боюсь, выбор у нас невелик, – сказал Кранц, обращаясь к Филипу. – Если облегчим корабль, якорь может не удержать, и тогда нас затянет еще дальше на песок. Но против такого течения якорь бесполезен.

– Надо попробовать освободиться, хотя соглашусь, положение никак не назовешь удовлетворительным. Созывайте матросов.

Моряки собрались на корме, хмурые и поникшие.

– Ребята, почему вы такие грустные? – спросил Филип.

– Мы обречены, капитан. Все знали, что так и будет.

– Я допускал, что корабль может погибнуть, и говорил вам об этом, но потеря корабля не означает гибели команды. Да и корабль пока не погиб, пускай он прочно сидит на мели. Чего нам с вами бояться, ребята? Море спокойное, времени у нас в избытке, можно смастерить плот и воспользоваться лодками. Между этими островами ураганов не бывает, а земля совсем близко. Но давайте сначала прикинем, можно ли спасти корабль. Если ничего не выйдет, тогда подумаем о себе.

Матросы воодушевились и охотно взялись за дело: одни таскали бочонки с водой, другие взялись за насосы, третьи выбрасывали за борт все ненужное, чтобы облегчить корабль. Якорь, однако, продолжал поддаваться напору течения, и Филип с Кранцем понимали, что «Утрехт» все глубже зарывается в песок.

Прежде чем труды были окончены, наступила ночь и подул свежий бриз, поднявший волну, которая заставляла корабль биться о песок. Так тянулось до самого утра.

С рассветом моряки возобновили работу, насосы вновь принялись откачивать воду, но вскоре они забились песком. Это означало, что корабль полностью сел на мель и всякие усилия бесполезны.

Матросы было приуныли, но Филип снова их ободрил: мы-то живы-здоровы, надо всего-навсего построить плот, перенести на него съестные припасы и снаряжение и посадить ту часть команды, которая не поместится в лодки.

После короткого отдыха матросы принялись снимать верхушки мачт заодно со стеньгами. Плот собирали с левого борта, где течение было заметно слабее. Филип, памятуя о катастрофе, очевидцем которой стал когда-то, уделил самое пристальное внимание постройке плота. Поскольку груз провизии и снаряжения обещал быть весьма тяжелым, он велел делать плот из двух частей, так чтобы их можно было легко разделить и чтобы лодкам было проще тянуть плот на буксире.

Следующая ночь прервала работу, и матросы пошли отдыхать, радуясь ясному небу и приятному ветерку. К полудню плот был готов. Воду и провизию перенесли на него. Для Амины приготовили безопасное и сухое место посреди одной из половин. Сложили все, что могло пригодиться на суше: веревки, парусину и прочие полезные вещи. Последними перетащили мушкеты и заряды к ним.

Все было готово, но тут матросы напомнили Филипу, что на борту осталось много денег: бросать их жалко и глупо, надо забрать столько, сколько смогут увезти. Поскольку со стороны матросов это была скорее не просьба, а утверждение, Филип не стал возражать, но решил, как только они доберутся до места, где действуют законы, потребовать возврата денег, принадлежащих компании.

Несколько человек спустились в трюм, пока Филип размещал Амину, вынесли наверх бочонки с талерами, разломали их и принялись набивать карманы деньгами, ссорясь между собою за каждую монету. Наконец каждый матрос взял столько, сколько мог унести, и занял свое место на плоту или на лодке. Амина сидела на плоту и ждала.

Лодки взяли плот на буксир и двинулись по течению. Матросы изо всех сил налегали на весла, чтобы плот не отнесло к той части отмели, что торчала из воды. Это была самая главная опасность, которая им угрожала, и, чтобы преодолеть ее, пришлось как следует потрудиться.

Всего в команде было восемьдесят шесть человек: тридцать два поместились в лодки, остальные расположились на плоту, который, благодаря умелой постройке, держался высоко над водной гладью.

Филип и Кранц заранее договорились, что один из них будет командовать лодками, а другой взойдет на плот, но в тот миг, когда плот отходил от корабля, оба очутились на плоту, так как им требовалось посоветоваться, какого курса придерживаться с учетом силы течения.

Выяснилось, что почти сразу после отмели течение забирало южнее, к побережью Новой Гвинеи. Офицеры стали обсуждать, стоит или нет плыть к этому побережью, обитатели которого славились своей робостью, но отличались коварством. Долгий спор ни к чему не привел. Было решено подождать и посмотреть, как будут складываться обстоятельства. Между тем лодки двигались на запад, а течение норовило увлечь их на юг.

Настала ночь. Лодки бросили шлюпочные якоря, и Филип порадовался, обнаружив, что течение здесь уже не такое сильное и якоря удерживают лодки и плот на месте. Укрывшись парусиной и выставив дозорных, усталые моряки крепко заснули.

– Может, мне лучше перейти в одну из лодок? – предложил Кранц. – Ведь не исключено, что парням в лодках придет в голову бросить плот, чтобы спастись самим.

– Я подумал об этом, – ответил Филип, – и потому не стал передавать на лодки бочонки с водой. Так они точно нас не бросят.

– Верно. А я что-то запамятовал.

Кранц остался на вахте, а Филип позволил себе отдых, в котором отчаянно нуждался. Амина встретила его распростертыми объятиями.

– Мне совсем не страшно, Филип. Отчасти даже забавно, правда. Мы высадимся на берег, построим себе хижину под пальмами, и я буду проклинать тот день, когда к нам прибудут на помощь и вызволят из этого пустынного местечка. Мне не нужен никто, кроме тебя.

– Милая, на все воля Божья, и Всевышний располагает, как Ему заблагорассудится. Будем признательны за то, что с нами не случилось ничего хуже вот этого. Давай отдохнем, мне скоро на вахту.

Рассвет показал, что течение отнесло плот левее того скопления необитаемых островков, о котором говорилось ранее, и что теперь попытки до них добраться утратили всякий смысл. Зато на западном горизонте проступали макушки очередных пальм, и было решено вести плот в том направлении.

После завтрака матросы взялись за весла, но тут обнаружилось, что от острова с наветренной стороны к ним устремилось проа, битком набитое людьми. В том, что это пиратская посудина, не было ни малейших сомнений, но Филип с Кранцем сочли, что людей у них более чем достаточно, чтобы отпугнуть пиратов, если тем вздумается напасть. Об этом офицеры сообщили матросам и раздали оружие на лодки и на плоту, а чтобы матросы зря не тратили силы, велели сушить весла в ожидании врага.

Едва разбойничье судно подошло на расстояние выстрела, пираты бросили грести и принялись палить из крошечной пушчонки, установленной на носу. Картечь, которой стреляла пушка, ранила нескольких матросов, хотя Филип велел своим людям не поднимать головы.

Пираты приблизились, пальба их стала прицельнее и разрушительнее, а моряки «Утрехта» пока не имели возможности стрелять в ответ. В конце концов было решено, что лодки должны атаковать проа, иначе никому не спастись. Филип одобрил затею.

Часть матросов с плота перебрались в лодки. Кранц принял на себя командование. Плот отвязали, и лодки устремились вперед. Но стоило им только немного отойти, как вдруг они все развернулись и помчались в противоположном направлении. Филип слышал крики Кранца, видел, как сверкает его клинок, а мгновение спустя первый помощник прыгнул в воду и поплыл обратно к плоту.

Матросы в лодках, озабоченные лишь тем, как сохранить деньги, которыми они набили карманы, сговорились между собой бросить плот на произвол судьбы. Они и напасть на пиратов предложили единственно затем, чтобы получить свободу действий, и как только плот оказался отвязан, исполнили свое намерение. Тщетно Кранц упрашивал их, а потом угрожал. Они принялись угрожать в ответ. И тогда он, убедившись, что все напрасно, прыгнул в воду.

– Боюсь, мы пропали, – бесстрастно произнес Филип. – Силы наши значительно сократилась, и долго мы не выстоим. Что скажете, Шрифтен? – Капитан повернулся к лоцману, стоявшему рядом.

– Пропали, но не из-за пиратов, они-то нам не страшны… кхе-кхе.

Шрифтен, как ни удивительно, оказался прав. Увидев, как улепетывают лодки, пираты вообразили, будто беглые матросы увозят самое ценное, и, вместо того чтобы расстреливать плот, кинулись в погоню.

Они подняли парус, и проа полетело по морю, точно огромная птица. Туземное судно быстро миновало плот, и поначалу казалось, что пираты вот-вот нагонят лодки, но потом вдруг бег проа резко замедлился, а с наступлением сумерек и преследователь, и преследуемые скрылись далеко на юге, причем к тому мгновению, когда все исчезли из виду, расстояние между ними, похоже, оставалось тем же самым.

Плот оказался брошен на милость ветра и волн. Филип с Кранцем взяли плотницкие инструменты, прихваченные с корабля, отделили два крайних бревна и приготовили все, чтобы поутру поставить мачту и распустить парус.

С рассветом первое, что увидели потерпевшие кораблекрушение, были лодки, идущие обратно к плоту, и проа у них за кормой. Матросы в лодках гребли всю ночь напролет и явно утомились сверх всякой меры. Очевидно, они посовещались между собой и решили, сделав круг, вернуться к плоту, дабы отбиться от пиратов, а заодно забрать с плота провизию и воду, чего не было сделано раньше.

Но судьба судила иное: один за другим матросы, изнемогшие от усталости, падали на дно лодок, а пиратское судно настойчиво их преследовало и нагоняло. Лодки в итоге захватили, и добыча, которую в них нашли, превзошла все ожидания пиратов. Едва ли стоит уточнять, что никого из матросов не пощадили.

Все это происходило приблизительно в трех милях от плота, и Филип ожидал, что далее разбойничье судно направится к ним, но он ошибся. Вполне довольные добычей и вообразившие, видимо, что на плоту не осталось ничего ценного, пираты двинулись на восток, к тем самым островам, из-за которых появились накануне.

Вот так те, кто рассчитывал сбежать и бросил своих товарищей, понесли заслуженное наказание, а те, кто мнил, что с ними быстро расправятся, оказались спасены благодаря предательству спутников.

На плоту очутилось сорок пять человек: Филип, Кранц, Шрифтен, Амина, два помощника капитана, шестнадцать матросов и двадцать четыре пехотинца, взошедших на борт в Амстердаме.

Провизии было достаточно на три-четыре недели, но воды имелось в обрез, не более чем на трое суток при обычном расходе. Когда поставили мачту и подняли парус, пускай ветер почти не ощущался, Филип объяснил всем, что необходимо существенно сократить потребление воды. Решили попытаться растянуть запас на дюжину дней, и теперь на человека в день приходилось всего полпинты.

Поскольку плот состоял из двух частей, кто-то предложил отсоединить меньшую половину и пересадить всех на бо́льшую, но это предложение отвергли: во-первых, людей на плоту было немногим меньше, чем в начале плавания; а во-вторых, под парусом длинный плот должен был идти значительно увереннее короткого.

Три дня подряд царил штиль, солнце палило нещадно, и все страдали от нестерпимой жажды, причем больше всего доставалось тем, кто продолжал поглощать спиртное.

На четвертый день задул благоприятный ветерок, истинное облегчение для обожженных лиц и спин. Тут же распустили парус. Плот делал четыре мили в час, и люди заметно приободрились и исполнились надежд. Земля с кокосовыми пальмами проступала впереди все отчетливее, и ожидалось, что на следующий день можно будет высадиться и пополнить наконец запасы воды, которая почти вышла.

Всю ночь двигались под парусом, но утром обнаружили, что угодили во встречное течение и все расстояние, пройденное под ветром, придется преодолевать заново. Ветер, свежевший поутру, к вечеру обыкновенно стихал.

Попытки достичь суши не прекращались четыре дня подряд: к полудню плот подплывал на десять миль к острову, а к утру его относило обратно.

Миновало уже восемь дней пребывания на плоту, и матросы, утомленные и измученные жарой, начали роптать и возмущаться. Они требовали то разделить плот и попробовать доплыть до острова на одной половине, то выкинуть за борт испортившиеся припасы, чтобы облегчить самодельное суденышко.

Беда была в том, что на плоту не оказалось ни обычного, ни шлюпочного якоря, а лодки вместе со всем снаряжением, взятым с корабля, унесло неведомо куда.

Филип посоветовал матросам, раз уж у них при себе столько денег, зашить монеты (долю каждого по отдельности) в парусину и использовать эти грузила как своего рода якоря, чтобы попытаться удержать плот на месте следующей ночью и все-таки доплыть до берега. Но матросы отказались, не желая расставаться с деньгами. По всему выходило, что они скорее распростятся с жизнью, чем с этими монетами, жалкие глупцы. Филип с Кранцем снова и снова предлагали им так поступить, но неизменно натыкались на отказ.

Амина не теряла бодрости и присутствия духа, подавала Филипу ценные советы и утешала его, когда это было необходимо. «Выше нос, Филип, – повторяла она, – мы все еще можем построить хижину под сенью кокосовых пальм и провести в покое остаток своих дней. Кому взбредет в голову искать нас в этом захолустье?»

Шрифтен помалкивал и вел себя пристойно, а если с кем и заговаривал, то лишь с Аминой. Показалось даже, что он воспылал к ней гораздо более дружескими чувствами, чем было ранее. Он присматривал за нею и старался помогать, а Амина часто замечала на лице лоцмана сожаление и грусть – чувства, которых от него никто не ожидал.

Минул еще день. Плот снова приблизился к суше, и снова, когда ветер улегся, его отнесло назад. Матросы перестали слушаться. Несмотря на увещевания Филипа и Кранца, они побросали в воду все съестные припасы и прочий скарб, за исключением единственного оставшегося бочонка со спиртным и бочонков с водой, а затем собрались на отдаленной части плота и стали что-то обсуждать, настороженно и с угрозой зыркая на остальных.

В ночи Филип вновь попробовал убедить матросов, что стоит пустить деньги на якоря, но его опять не пожелали слушать. Более того, матросы прогнали капитана, и он был вынужден уйти на другую часть плота, где для Амины возвели временное убежище.

Филип присел рядом и задумался, решив, что Амина спит.

– Что тебя гнетет, Филип?

– Что меня гнетет? Алчность и глупость матросов, Амина! Они умрут, но не расстанутся ни с одной треклятой монетой! Они располагают средством спасти себя и нас, но не хотят им воспользоваться. У них достаточно монет для того, чтобы сделать дюжину якорей, но нет, они продолжают упрямиться. Ох уж это золото! От любви к нему люди глупеют, теряют рассудок и совершают злодеяния. Воды осталось на пару суток, пускай она выдается по каплям. Только взгляни на эти исхудавшие, измученные тела! Но они упорно цепляются за деньги, которые вряд ли смогут потратить. Болваны!

– Ты страдаешь, Филип, тебя мучают жажда и голод, но я это предусмотрела и позаботилась приберечь для тебя воду и сухари. У меня припасено четыре бутыли. Выпей, Филип, это тебя освежит.

Филип выпил и действительно испытал облегчение, ибо дневные заботы лежали на его плечах тяжким бременем.

– Спасибо, милая Амина, большое тебе спасибо! Мне уже намного лучше! Господи Боже, неужто еще не перевелись глупцы, что ценят металл дороже капли воды в таких вот обстоятельствах?

Звезды ярко сверкали на ночном небосводе, но луны не было. Филип встал в полночь, чтобы сменить Кранца на вахте. Матросы обычно ложились спать где придется, но в эту ночь большинство из них собралось в передней части плота.

Филип размышлял о своем, когда послышался какой-то шум, а голос Кранца сдавленно позвал на помощь. Филип бросил самодельный руль, обнажил абордажный палаш и устремился на звук.

Кранц лежал ничком, а матросы крепко его держали. Вандердекен пробился к помощнику, но и сам был схвачен и обезоружен. «Руби! Руби!» – крикнул один из державших Филипа, и спустя несколько секунд Вандердекен в бессильном отчаянии наблюдал, как задняя половина плота, на которой осталась Амина, отделяется от той, где очутился он сам.

– Ради всего святого! Там моя жена, моя Амина! Спасите ее, умоляю! – кричал Филип, тщетно пытаясь высвободиться.

Амина, подбежав к краю плота, протянула руки, как бы прощаясь. Половины уже разнесло на добрый кабельтов. Филип снова попытался вырваться, а потом рухнул навзничь и замер в неподвижности.