Текст книги "Корабль-призрак"

Глава XX
Неуместный гость

Амина, простившись с мужем в Амстердаме, вернулась в Тернёзен, и не проходило дня, чтобы она не тревожилась за Филиппа и не вспоминала о зловещем появлении Шрифтена с письмом, которое вырвало любимого супруга из ее объятий и позвало обратно в море. «Жаль, – сокрушалась она, – что мать не передала мне все свои знания, иначе я разобралась бы, что это за таинственный одноглазый посланник и не сам ли дьявол направил его к нам? Неизвестность – худшее из зол».

Патер Матиас вопреки предположениям не уехал в Лиссабон – туда долгое время не отправлялось ни одно судно, а потом он и вовсе позабыл о своем намерении и поселился в уютном доме Филиппа, чтобы позаботиться о духовном здоровье его супруги, которая, по наблюдениям патера, с каждым днем отдалялась от церкви. Она говорила, что не способна уверовать в то, чего не постигает своим умом, и, хотя признает возвышенность и гуманность христианства, не слишком понимает способы практического применения доктрин Священного Писания в повседневной жизни. Патер Матиас, про себя возмущаясь подобной ересью, решил отказаться от паломничества в Лиссабон и заняться обращением молодой прекрасной, но заблудшей души на путь истинный, то есть в лоно католической церкви. Но Амина, озабоченная совсем другим, мало прислушивалась к наставлениям патера и часто уединялась в своей комнате, чтобы никто не мешал ей думать и мысленно перелетать в прошлое.

– Будь я так же искусна в чародействе, как моя мать, я знала бы теперь, где мой Филипп и что ему угрожает, – рассуждала Амина сама с собой. – Я помню: когда отец надолго уезжал, мама зачерпывала ладонью воду и показывала мне, и я видела в ней и лагерь бедуинов, и сражение, и коня без седока, и тюрбан, валявшийся на песке. Но сама я так не умею. Матушка, ты одна способна мне помочь. Явись мне во сне и поделись своей мудростью! Мне это нужно, чтобы спасти Филиппа. Прошу тебя! Как же звали духа, имя которого ты произносила? Кажется, Торшун. Да, именно так. Помоги мне, молю тебя! Ты – единственная моя защита.

Патер Матиас несколько раз постучал в дверь, но Амина не отзывалась, поэтому он осторожно заглянул в спальню и, услышав последние слова женщины, спросил:

– Ты взываешь к Пресвятой Деве, дочь моя? Это правильно, молись горячее. Мадонна явится тебе во сне и укрепит тебя в твоей вере!

– Я обращалась, святой отец, к своей покойной матери, которая теперь в царстве духов, – призналась Амина.

– Возможно, твоя мать удостоилась бы блаженства в раю, будь она христианкой.

– Милосердный Бог вряд ли покарает бедную женщину за то, что она жила и умерла в вере своих отцов и той страны, где о христианстве не имели понятия. Моя мать никому за всю жизнь не причинила зла. Неужели ей страдать за непризнание религии, о которой она даже не слышала?

– Зачем спорить, дитя мое? Возблагодарим Небо за то, что тебе открылся путь истинный и выпало счастье приобщиться к святой церкви Христовой.

– Я благодарна Небу за это и многое другое, святой отец, но сегодня я очень устала и, пожалуй, отойду ко сну. Спокойной ночи!

Амина прикрыла за патером дверь, но не легла, а стала вспоминать заклинания матери, потом зажгла курильницу и бросила туда щепотки трав, чтобы вызвать духа, – спальня заволоклась дымом, однако никто не появился.

– Первое слово я помню, а второе напрочь забыла. Помоги мне! – обратилась Амина к матери, сидя на постели, задыхаясь и ничего не видя вокруг из-за дыма. – Нет, все тщетно. – Она безнадежно опустила руки. – Я не унаследовала твой дар. Мама, приснись мне нынче и подскажи, что делать, умоляю тебя!

Дым начал рассеиваться, Амина подняла голову и слабо вскрикнула: в темноте перед ней замаячила чья-то фигура. В первый момент женщина решила, что ворожба дала желанный результат, но, приглядевшись, заметила патера Матиаса со скрещенными на груди руками.

– Что происходит, Амина? – строго спросил он, сдвинув брови.

Странности поведения и еретические высказывания женщины давно не нравились священнику, и однажды они с патером Сейсеном уже внушали Амине Вандердеккен, что колдовать и чародействовать, то есть призывать на помощь сатану и его приспешников, – страшный грех, и на голову того, кто знается с нечистой силой, падет ужасное проклятие. Запах дыма и курений проник в гостевую спальню патера Матиаса, он почувствовал неладное и незаметно зашел к Амине. Та сразу сообразила, какая опасность грозит не только ей, но и Филиппу, и довольно холодно и властно, как подобает хозяйке дома, спросила:

– В чем дело, святой отец? Неприлично входить ночью в спальню молодой женщины, да еще в отсутствие ее супруга. Я могла лежать в постели неодетой. Признаюсь, не ожидала от вас подобного вторжения.

– Дочь моя, что ты говоришь? Мой преклонный возраст и сан ограждают меня от таких подозрений, – произнес патер, смущенный, однако, неожиданным упреком.

– Я слышала, святой отец, нехорошие истории о старых монахах и священниках, поэтому испугалась, что вы зашли ко мне ночью, ведь без супруга меня некому защитить.

– Ты, Амина, предавалась колдовству, сознайся, отпираться – еще больший грех.

– Это не колдовство, а знахарство, искусство врачевания. С каких пор оно греховно? Разве Господь не велит нам помогать бедным, облегчать муки страждущих, заговаривать лихорадку, исцелять от горячки, тем более в нашем суровом климате, где болезни не редкость?

– Любые заговоры преступны.

– Под заговорами я имела в виду лекарственные средства. Моя мать знала целебные свойства разных растений, я тоже иногда лечусь травами, если мне нездоровится. Это преступление?

– Но ты призывала на помощь свою покойную мать…

– Да, потому что она владела секретом одного эффективного снадобья, а я, к сожалению, нет. Вот я и пытаюсь вспомнить состав лекарства, в чем тут грех?

– Ты жжешь травы на огне, как обычно поступают ведьмы. Церковь осуждает такие нечестивые занятия.

– Патер Матиас, я сожгла несколько щепоток трав и кореньев, чтобы, смешав золу с маслом, сделать мазь, которая при втирании в виски облегчает мигрень, а у меня часто болит голова. В чем заключается колдовство? Я не вызывала нечистых духов, – рассмеялась Амина.

– Ты меня не убедила.

– Мне жаль, святой отец, но я продолжу приготовление мази, так как не могу заснуть от боли и мне необходимо лечение. Все-таки не подобает мужчине, даже если он священник, приходить к чужой женщине в спальню ночью. Пожалуйста, оставьте меня, а если вы снова позволите себе такую вольность, я попрошу вас покинуть дом. Впредь я буду стараться все время проводить со служанкой, но ведь мне и на ум не приходило опасаться кого-либо в собственном доме.

Амина явно переборщила, и старый патер обиделся, к тому же он привык жить со всеми удобствами, и выезжать из дома Вандердеккенов ему не хотелось.

– Да простит тебе Бог твои подозрения и твою несправедливость, женщина, – сказал старик, пятясь к двери. – Я зашел к тебе ради спасения твоей души, чтобы, пока не поздно, оградить тебя от греха, и никакой иной цели у меня и в мыслях не было. Господь тому свидетель!

«Допустим, слова твои правдивы, святой отец, – подумала Амина, когда патер вышел. – Но сейчас мне лучше избавиться от твоего неуместного и непрошеного общества. Зачем мне в доме соглядатай, который вмешивается в мои дела и поступки? В благодарность за кров и пищу ты решил за мной шпионить? Вот она, твоя признательность!» Убрав курильницу и уничтожив все следы своих занятий, Амина отворила дверь спальни и позвала одну из служанок ночевать вместе с собой, объяснив, что патер самовольно вошел к ней, и теперь она боится находиться в комнате одна.

– Святой отец? Боже мой! – поразилась служанка.

Амина легла в постель и вскоре заснула, а патер Матиас, не сомкнув глаз, всю ночь мерил шагами комнату и наутро отправился к патеру Сейсену, сообщив ему о случившемся.

– Вы поступили необдуманно, – выразил свое мнение Сейсен, – нельзя входить к женщине посреди ночи. Вы гость, а не муж и не родственник.

– Но у меня имелось основание подозревать…

– Патер Матиас, а у нее возникло основание испугаться. Амина Вандердеккен – молодая красивая женщина.

– Но клянусь Пресвятой Девой…

– Я вам верю, однако если о таком проступке священника узнают жители местечка, в приходе начнется скандал.

Патер Сейсен как в святую воду глядел: служанка Амины поделилась сплетней с подругами, те – с родными, и вскоре патеру Матиасу волей-неволей пришлось удалиться из городка, где на него показывали пальцами, и возвратиться в Лиссабон, досадуя и на себя за свою несдержанность, и на коварную женщину, которая ловко от него отделалась.

Глава XXI
Предостережение

Загрузка «Дорта» не заняла много времени, и, как только все было готово, командор Вандердеккен вышел в море и, благополучно завершив плавание, прибыл в Амстердам, посетил Ост-Индскую компанию, привел дела в порядок и отправился в Тернёзен к жене. За несколько недель до этого Амина получила письма мужа, которые доставили вернувшиеся раньше «Дорта» суда адмиральской флотилии. Молодая женщина каждый день перечитывала дорогие ее сердцу нежные послания и с нетерпением ждала Филиппа. Вскоре явился он сам живой, невредимый и с радостным известием: руководство компании, высоко оценив его службу, назначило его капитаном крупного хорошо вооруженного судна «Утрехт», с которым ему предстояло отплыть в Индию будущей весной. Молодой человек светился от счастья: во-первых, его ждали пять месяцев спокойствия и блаженства возле любимой супруги, а во-вторых, в следующий рейс он имел право взять ее с собой, то есть выполнить данное ей обещание. Опустим подробности встречи, без сомнения, очень радостной. Супруги не могли ни наглядеться друг на друга, ни наговориться всласть; Филипп попутно поинтересовался патером Матиасом, и Амина рассказала мужу о том, что случилось в доме, как священник шпионил за ней, как ей удалось избавиться от навязчивого надзора.

– А ты и вправду занималась искусством магии? – спросил Филипп.

– Нет, я так и не вспомнила заклинаний, хотя старалась.

– Забудь о них, Амина! Это грех, и патер Матиас прав. Пообещай мне, что ты бросишь такие вещи.

– Значит, Филипп, твое призвание тоже греховно. Ты хочешь разыскать отца – бестелесный призрак, выходца с того света. То же самое пытаюсь я, обращаясь к духу покойной матери. Откажись от погони за призраком, от своего страшного обета, давай никогда не разлучаться, как другие супруги, жить так, словно ничего не произошло, – и я соглашусь на твое условие.

– Я исполняю волю Всевышнего.

– Если Всевышний не только разрешает, но и требует твоего общения с существами иного мира, то почему Он не допускает того же самого в отношении меня? Ведь все, что в моих силах сделать, – с Его соизволения.

– Амина, ты во многом права, но человеку дана свободная воля: злодействовать и грешить или жить праведно. Бог попускает зло и грех, Он не обязан каждую минуту, как пастух, караулить свою паству и ограждать ее от плохих поступков. Он не надзиратель и не школьный учитель. Мы наделены разумом и сами должны себя контролировать, нам после смерти держать ответ перед Господом за все свои деяния: и хорошие, и дурные.

– Зло и грех – понятия условные. Какое зло в заклинаниях? Разве я хотела воспользоваться тайными знаниями своей матери со злодейскими намерениями? Я желала лишь следовать за своим возлюбленным супругом, отыскать его в неведомых морях, где он сам разыскивает призрак своего отца. Но к чему споры, Филипп, когда сейчас ты рядом? А в следующее плавание я пойду с тобой и обещаю, пока мы вместе, не возобновлять попыток сношения с потусторонними силами. Однако в разлуке с тобой я опять попрошу их открыть мне, где мой бесценный Филипп, что он делает и что его ожидает.

Зима миновала быстро, наступило время готовиться к отплытию и загружать товары. Филипп уже не раз убедился, какую важную роль играет в этом деле хозяйский глаз капитана, поэтому вместе с женой заранее выехал в Амстердам на «Утрехт» – новое судно водоизмещением в четыреста тонн, с двадцатью четырьмя орудиями на борту. Вдвоем с Кранцем, своим старшим помощником, капитан Вандердеккен почти два месяца надзирал за работами на корабле, в том числе за обустройством каюты для себя и Амины. В мае получили приказ выйти в море, по пути завернуть в Гамбрун, на Цейлон, спуститься мимо Суматры и оттуда пробиться в китайские воды. На этом направлении издавна хозяйничали португальцы, всячески старавшиеся вытеснить голландцев, поэтому экипаж «Утрехта» был многочислен и отлично укомплектован, на корабле находился суперкарго, а при нем – отряд солдат. Уполномоченный Ост-Индской компании вез крупную сумму денег для приобретения необходимых товаров в китайских портах на случай, если китайцы откажутся принять в обмен европейские товары.

Теплым майским утром «Утрехт» покинул порт и скоро оставил позади Англию и ее воды. Морякам с самого начала везло, так как попутный ветер сопровождал их почти до мыса Доброй Надежды, и лишь здесь «Утрехт» настиг штиль. Амину морское путешествие приводило в восторг. Уже стемнело, а она все расхаживала по палубе взад-вперед, любуясь яркими южными созвездиями.

– Чьи-то судьбы написаны в этих звездах, которые мы, жители севера, не видим никогда, – задумчиво сказала Амина Филиппу. – Хотела бы я знать, что говорят нам с тобой эти звезды, о чем они нас предупреждают.

– Ты веришь в звезды?

– В Аравии им верят все, но не все умеют по ним читать. Моя мать читала судьбы людей по звездам без ошибки, но для меня, увы, это закрытая книга.

– Наверное, так оно и лучше.

– Нет, все наоборот. Вместо того чтобы пресмыкаться по земле в неведении и сомнениях, мучиться нелепыми страхами и трепетать перед неизвестным, куда лучше обладать мудростью и заранее знать, что тебя ожидает, сознавать свою связь с высшими силами. Разве не гордится человеческий разум тем, что способен постичь многое, не доступное другим существам, хотя они тоже живут, питаются и умножают свой род? Мы разумные люди – вот повод для благородной гордости.

– Это опасная гордость, моя дорогая, – мягко возразил Филипп, любуясь Аминой, которая долго и пристально глядела в тихо плещущие о борт волны, облокотившись о перила. – Лучше представь себе, сколько неразумных существ населяют морские глубины, резвятся среди кораллов, сколько тут моллюсков, из раковин которых добывают жемчуг, чтобы прекрасные представительницы разумного человечества украшали ожерельями свои нежные шейки…

– Да, мне думается, отрадно и приятно жить так, как они. Помнишь, Филипп, тебе снилось, что я русалка? Так вот мне почему-то кажется, что вода не примет меня. Я как-то по-другому окончу свой земной путь, и холодные насмешливые волны не будут играть со мной… Ладно, что-то мной овладело мечтательное настроение, а ведь уже поздно и пора спать.

На другой день марсовые прокричали: вдалеке движется неизвестный объект. Кранц разглядел в подзорную трубу небольшую лодку, вероятно, спущенную с судна, хотя никаких кораблей в зоне видимости не наблюдалось. Поскольку ничто не нарушало спокойствия моря, капитан разрешил нескольким матросам спустить шлюпку и отправиться разведать, кто плывет впереди. Часа через два они вернулись, таща на буксире лодку.

– В ней человек, – доложил Кранцу младший помощник. – Но на месте мы не смогли определить, жив он или умер.

Кранц сообщил новость капитану, который завтракал с женой в своей каюте.

– Так пусть доктор осмотрит его, – велел Филипп, – а мы скоро подойдем.

Корабельный врач констатировал, что душа пострадавшего еще не отлетела из тела, есть надежда спасти беднягу, и надо отнести его вниз. Но как только матросы подняли человека, чтобы утащить на койку, он очнулся, сел, потом поднялся на ноги, зашатался, с минуту постоял, прислонившись к мачте, и, вроде бы, совсем оправился. Он рассказал, что судно, на котором он служил, потерпело кораблекрушение, точнее, его перевернуло налетевшей бурей. Ему удалось вовремя оторвать кормовую шлюпку и выплыть, где остальной экипаж, он не знает – в живых никого не видел.

– Расступитесь-ка, ребята, – попросил капитан, который вместе с женой как раз подоспел к тому месту, где, разглядывая неизвестного, столпились матросы.

К своему неописуемому удивлению и ужасу, Филипп и Амина узнали в спасенном моряке одноглазого лоцмана Шрифтена.

– Мингер Вандердеккен! – воскликнул тот. – Как я рад нашей встрече! И вам очень рад, прекрасная леди! Стало быть, вы теперь капитан?

Филипп вздрогнул и почувствовал, как дрожь пробежала по всему его телу, а Амина, пораженная страшной худобой Шрифтена, делавшей его еще безобразнее, чем раньше, ни слова не говоря, повернулась и пошла вслед за мужем в каюту. Филипп сел у стола и безвольно опустил голову на руки.

– Мужайся, дорогой, – сказала она, – я знаю, что его появление – удар для тебя. Боюсь, оно не предвещает нам ничего хорошего, но такова наша судьба, а от нее не уйдешь.

– Пусть так, пусть это моя судьба, но за что ты обречена на погибель?

– Я твоя жена, Филипп, я должна и желаю делить с тобой и радости, и горести. Мне не хочется умереть прежде тебя, чтобы не причинять тебе боль, но твоя смерть укажет мне путь, которым я очень скоро последую за тобой.

– Надеюсь, не самовольно, Амина?

– Почему бы нет? Несколько секунд – и стальное лезвие соединит меня с тобой.

– Нет, Амина. Лишить себя жизни – тяжкий грех. Христианская религия осуждает самоубийц.

– Пусть осуждает и запрещает, мой разум говорит иное: я пришла в этот мир без своего согласия, никому не давала обязательств и ни от кого не получала гарантий, срок моей жизни не назначен свыше и со мной не обсуждался. Поэтому я убеждена, что обладаю свободой уйти из жизни в потусторонний мир, когда и как мне вздумается, предварительно не попросив разрешения у патеров. Но довольно об этом. Как ты поступишь с Шрифтеном?

– Высажу на Капе, я не в состоянии выносить его ненавистный взгляд. Разве ты не ощутила, как тогда у нас в гостиной, дрожь и холод, когда подошла к нему?

– Ощутила и скажу тебе больше: я предчувствовала, что этот злой призрак здесь появится. Так и вышло. Но на твоем месте я не стала бы его высаживать.

– Почему?

– Потому что надо бросать вызов судьбе, а не увертываться от нее. Какие у нас причины бояться лоцмана? Какой вред он нам причинит?

– Взбунтует команду, как на «Тер-Шиллинге», внушит матросам недоверие ко мне или попытается вторично украсть у меня реликвию.

– Жалко, что это не удалось ему в первый раз, – ты не скитался бы по морям в погоне за призраком.

– Нет, Амина. Это мой долг, и я дал клятву!

– Кстати, а имеешь ли ты право высадить Шрифтена на Капе? Он такой же служащий компании, как и ты; его придется отправить на родину, если найдется судно, которое возвращается в Голландию. Но повторяю свое мнение: лучше предаться воле рока. Несомненно, что жизнь одноглазого сплетена с нашей, и мы бессильны что-то изменить. Пусть остается на судне.

– Наверное, ты права. Я могу отсрочить свою гибель, если она мне суждена, но от судьбы не уйти, что бы ни ждало меня впереди.

– Зачисли его в команду и обращайся с ним приветливо. Вот и посмотрим, будет он делать гадости или нет. Не исключено, что он нам еще пригодится.

– Я не давал ему никакого повода ненавидеть себя. Как знать, вдруг он таким же необъяснимым образом станет моим доброжелателем?

– Даже если и нет, тебе не придется себя упрекать. Ты поступишь как честный человек.

На следующее утро врач доложил, что пострадавший почти выздоровел, и капитан приказал позвать его к себе в каюту.

– Мингер Шрифтен, – обратился он, – не нужно ли вам чего-нибудь?

– Мне? Хи-хи! Пополнеть немного не помешает, правда?

– Я распорядился, чтобы вас перевели на усиленное питание, вы истощены, но это поправимо.

– Бедный, – посочувствовала Амина, глядя на лоцмана, – как много вы выстрадали! Филипп, это, кажется, тот самый господин, который принес тебе тогда письмо из Ост-Индской компании?

– Хи-хи, сударыня! Я самый, не особенно для вас желанный, так ведь? – хитро подмигнул он.

– Конечно, весть о разлуке с мужем никогда не желанна для любящей супруги, но вы ведь в этом не виноваты.

– Особенно если муж уходит в море, оставляя хорошенькую жену и имея при этом достаток, какого хватит прожить дома всю жизнь.

– Да, вы правы, но такова воля моего мужа.

– Мингер капитан и вы, мистрисс, послушайте меня: откажитесь от своей затеи, это безумие, бред и самообман.

– Я вышел в плавание и обязан окончить его с честью, – возразил Филипп, – а дальше жизнь покажет. Я достаточно выстрадал, да и вы тоже, мингер Шрифтен: на моей памяти вы дважды потерпели кораблекрушение. Каковы ваши планы на будущее? Вы предполагаете отправиться домой с первым голландским судном, или сойти на берег на Капе, или…

– Или как-то по-другому убраться с «Утрехта»? Это вас интересует?

– Нет, почему же? Если вы хотите служить на моем судне, я, зная вас как опытного моряка, готов принять вас на жалованье в свой экипаж. Вы не против вновь связать свою судьбу с моей, как на «Тер-Шиллинге»?

– Совсем не против, мингер Вандердеккен, я сочту за честь состоять в вашей команде. Вот если бы вы еще доверяли мне…

– Давайте попробуем. Как только вы вполне оправитесь и наберетесь сил, приступайте к своим обязанностям, а до того времени вам обеспечены и лечение, и стол.

– Я тоже постараюсь помогать вам; если что-то понадобится, обращайтесь, не стесняйтесь, – прибавила Амина. – Вам нужно окрепнуть и вернуться к нормальной жизни, а от неприятных воспоминаний поскорее избавиться.

– Благодарствую, – ответил Шрифтен, ухмыляясь и без всякого стеснения заглядываясь на хорошенькую женщину, после чего странно пожал плечами и пробормотал: – Жаль, право, жаль, но так тому и быть.

– До свидания. – Амина протянула Шрифтену руку, которую тот пожал, и тотчас же холод смерти пронзил жену Филиппа до самого сердца, но она не впервые испытывала подобное ощущение и никак не выразила своих эмоций.

Лоцман задержал ее пальцы в своей шершавой ладони и произнес, глядя женщине в глаза:

– Такая прекрасная… и такая добрая! Мингер Вандердеккен, благодарю вас, мистрисс, да хранит вас Небо! – и, повернувшись, вышел из каюты.

– Я лишний раз убедилась, что это – непростой человек, он как-то связан с миром духов. Нам обязательно нужно подружиться с ним, для чего я приложу все усилия, – пообещала Амина.

– А ты считаешь, что в потустороннем мире призраки тоже имеют чувства и побуждения, как мы, живые люди?

– Конечно. Если у них есть злая воля, то должна быть и добрая. Возможно, у них нет тела или оно не такое, как у нас, но к душе это не относится. Ангелы скорбят о людях, значит, они чувствуют так же, как мы, – именно душой; демоны творят зло, следовательно, ими движут какие-то побуждения. Наши чувства способны изменяться, их чувства – тоже. Если бы в загробном мире не существовало сознания и чувств, то не было бы ни рая, ни ада.

– Ты пугаешь меня своей уверенностью, словно и впрямь причастна к каким-то тайным знаниям, – заметил Филипп. – Порой мне кажется, что моя жена – вовсе не такое же смертное создание, как я.

– Нет, Филипп, не опасайся, я тоже смертна. Но, видит Бог, мне хочется стать одним из тех ангелов, который каждую минуту твоей жизни витал бы вокруг тебя, охранял твой покой и берег тебя от напастей. Увы, у простой женщины мало сил для подобной миссии. Ради тебя я попробовала даже сделаться христианкой. Но что особенного в католичестве? Ведь все религии имеют одну и ту же конечную цель – будущую жизнь и вечное блаженство.

– Наши патеры полагают иначе.

– А ты задумывался, что является основой той веры, которую они считают единственно истинной?

– Милосердие и любовь.

– Разве милосердно осуждать на адские муки тех, кто не принадлежит к христианской вере, кто родился, жил и окончил свои дни, поклоняясь другим богам по примеру своих отцов?

– Нет, не милосердно, – согласился Филипп, и на этом разговор окончился.

«Утрехт» достиг Капа, пополнил запасы пресной воды и провианта и продолжил плавание, после двух месяцев бросив якорь в Гамбруне. Все это время Амина старалась разными способами расположить к себе Шрифтена, часто беседовала с ним, оказывала мелкие услуги и мало-помалу преодолела страх, который одноглазый лоцман внушал ей прежде. Шрифтен оценил ее доброе отношение и не скрывал, что ему приятно ее общество. С капитаном он держался вежливо, но отстраненно, как моряк со своим командиром, с Аминой же настолько подружился, что при случае заглядывал к ней в каюту поболтать. Он обычно не проходил и не садился, а стоя на пороге, рассказывал ей о чем-нибудь и уходил. Вечером, когда они стали на якорь в Гамбруне, Шрифтен с приветливой улыбкой приблизился к Амине и показал ей на большой корабль:

– Леди, то судно через несколько дней пойдет в Голландию.

– Да, – кивнула она.

– Выслушайте совет человека, который желает вам добра. Пересядьте на тот корабль, возвращайтесь в свой дом и спокойно ждите мужа, который непременно к вам возвратится.

– А что заставило вас дать мне этот совет?

– Предчувствие беды, может, смерти, угрожающей вам. Вы знаете, что некоторые люди обладают даром предвидения. Я не лишен его, и в моих силах отвратить страшные события. Прошу вас, не испытывайте дальше свою судьбу!

– Отвратить? Как прикажете вас понимать? Нельзя отвратить то, что суждено человеку. Если я приму ваш совет, значит, таково предписание высшего разума, а если отвергну – исполнится воля Провидения.

– Вы рассуждаете слишком категорично. Почему бы просто не поберечь себя? Зная, что в море очень опасно?

– Я не из пугливых, но спасибо вам, мингер Шрифтен, за предостережение. Буду с вами откровенна: я уверена, что ваша судьба таинственным образом сопряжена с судьбой моего мужа.

– Почему?

– По многим причинам: вы дважды приходили призывать моего мужа в море на подвиги, дважды терпели кораблекрушение, но всякий раз чудесным образом вновь появлялись на пути Филиппа. Кроме того, не скрывайте: вы посвящены в его миссию, хотя вам о ней никто посторонний не мог сообщить.

– Леди, посыльным в Тернёзен меня назначили в компании, где я служу, поэтому я и посетил ваш город и ваш дом. Море полно опасностей, и кораблекрушения случаются часто. Потерпеть их всего дважды – невероятная удача. По-моему, вы ошибаетесь в своих выводах. Ваши доводы ничего не доказывают.

– Не доказывают? Боже правый, да вам известно даже то, о чем мой муж избегает говорить вслух сам с собой! То, что знает лишь он один!

– Один? Не совсем: он поделился тайной с вами и со священниками, – недобро усмехнулся Шрифтен, и лицо его исказилось гримасой.

– Откуда у вас такие сведения? Вы связаны с миссией моего супруга, зачем отпираться? Мне важно понимать, действительно ли это дело святое и справедливое, как верит мингер Вандердеккен?

– Раз он верит, значит, для него все обстоит именно так.

– Так почему же вы враждебны к нему?

– Неправда, леди.

– Вот как? Не вы ли пытались похитить у него священную реликвию, посредством которой он собирается исполнить свое предначертание?!

– Я старался сделать так, чтобы он не скитался по морям, прекратил бесплодные и опасные поиски, – на то есть причины, говорить о которых не обязательно. Но из этого не следует, будто я ему враг. Разве не лучше было бы ему находиться подле вас, вместо того чтобы рыскать по бурным океанам? А без реликвии любые попытки не имеют смысла, так что посудите сами: отнять ее – доброе дело, совершаемое ради блага вашего супруга.

– Я не знаю, что сказать.

– Не нужно спорить и ничего доказывать, – продолжал Шрифтен, – я желаю добра прежде всего вам, ваш муж мне безразличен. Ответьте сами себе на несколько простых вопросов. Вы хотите прожить жизнь долго и счастливо с избранником вашего сердца? Вы хотите, чтобы он умер спокойно, своей смертью, в своей постели, оплакиваемый вами и детьми, которые будут вам отрадой и утехой? Я все это предвижу и обещаю вам: все так и случится, если вы снимете с груди мингера Вандердеккена ту вещицу и отдадите ее мне. Но существует другой вариант развития событий. Вы желаете, чтобы ваш муж страдал свыше человеческих сил и провел всю жизнь в сомнениях и терзаниях, в горе и тревоге? Вы желаете, чтобы море поглотило его, чтобы он не имел даже могилы, куда вы могли бы прийти и пролить слезу? Вы согласны уйти из жизни прежде времени? Вас устроит, что остаток ваших дней пройдет в муках, что вы разлучитесь с дорогим человеком и умрете ужасной смертью? Это ваш выбор, леди: тогда пусть реликвия так и висит на шее вашего мужа. Я умею читать будущее: такова судьба вас обоих. Обдумайте мои слова и примите решение. Завтра я подойду к вам.

Шрифтен удалился, оставив Амину наедине со своими мыслями. «Он не солгал мне, – вдруг ясно осознала она. – Я ему верю, хотя узнать правду мне тяжело. Мы все стараемся заглянуть в будущее и одновременно пятимся назад, предпочитая спасительное неведение».

– Что с тобой? – спросил Филипп, когда вернулся в каюту.

«Надо сообщить ему все, что говорил Шрифтен, – подумала она. – Это единственное средство». – И Амина подробно передала мужу содержание своей беседы с одноглазым моряком. Филипп ничего не возразил и сел рядом, ласково взяв жену за руку. Амина опустила голову на его плечо и молчала.

– Как же ты поступишь?

– У меня рука не поднимется украсть у тебя ларчик со святыней. Разве только ты сам отдашь его мне.

– А мой отец, Амина? Неужели проклятию вечно тяготеть над ним? Выходит, Провидение напрасно позволило ему обратиться к сыну за помощью? Значит, моему отцу неоткуда ждать спасения? Разве слова лоцмана не доказательство того, что моя миссия – не плод расстроенного воображения? Шрифтен посвящен в нее и всеми силами пытается отстранить меня от исполнения долга. Он не дает мне совершить духовный подвиг, ты согласна со мной? Почему я мешаю этому человеку или кто он на самом деле?

– Филипп, я все понимаю, я всегда на твоей стороне, но у меня сердце разрывается от боли. Я не мыслю жизни без тебя и чувствую, что Шрифтен имеет дар пророчества. Он не ошибается, и ему незачем меня обманывать.

– Что особенного он напророчил? Если меня ждут страдания, то я сознательно обрек себя на них, я смотрю на свою жизнь как на тернистый путь, награда за который ждет меня в ином мире. Но ты, Амина, не связана клятвой и не приносила никаких обетов – прислушайся к предостережениям одноглазого призрака, коли ты ему веришь. Он настаивает, чтобы ты вернулась домой, предрекает смерть, если ты задержишься здесь. Выход, по-моему, очевиден: возвращайся в Голландию, жди меня и избегни того, что тебе угрожает.

– Да, до этого момента обет я не давала, но отныне, Филипп, клянусь тебе своим будущим блаженством: я не покину тебя, твой долг – это и мой долг. Мы едины и неразделимы. У нас общая миссия.