Текст книги "Корабль-призрак"

Глава XIII
Божьи наместники

– Вы поете от счастья, сын мой, что скоро окажетесь под родным кровом, а между тем во Флашинге я слышал, будто в ваших краях свирепствует эпидемия страшной болезни, – ворчал патер Матиас, с трудом поспевая за Филиппом, торопливо шагавшим к своему домику, до которого уже было рукой подать. – Надеюсь, милостью Божией ваш дом обошла беда и скоро вы обнимете свою дорогую супругу. Но все в руках Господа. Не преждевременна ли ваша радость? Счастье, оно, знаете, такое зыбкое, полагаться на него нельзя…

– Я все-таки полагаюсь, – продолжал петь Филипп, которому ничто не могло испортить прекрасного настроения в предвкушении долгожданной встречи с возлюбленной. – А что за болезнь, вы говорите?

– Тиф, и он поражает всех подряд, не щадя ни молодости, ни красоты.

– Давайте поспешим, – ответил Филипп и бросился почти бегом, оставив старого патера далеко позади.

Около семи часов утра он постучал в дверь домика с деревянной решеткой. Ставни нижнего этажа были закрыты. «Неужели до сих пор никто не проснулся?» – Филипп посильнее дернул ручку, и, к его удивлению, дверь отворилась. Почуяв неладное, молодой человек вбежал внутрь и метнулся в кухню, откуда мерцала свеча. На стуле прикорнула, облокотившись о стол, служанка. Он попытался ее растормошить, но услышал сверху тихий женский голос:

– Это доктор, Мари? Я слышала, дверь хлопнула.

В три прыжка Филипп взлетел на верхнюю площадку лестницы, вихрем пронесся мимо другой служанки и распахнул дверь в их с Аминой спальню. Слабый свет масляного ночника освещал ее. Полог постели был задернут, в изножье молился, стоя на коленях, патер Сейсен. Филипп пошатнулся и привалился к стене, кровь отхлынула у него от сердца, язык отнялся. Потом из груди его вырвался хрип, который заставил священника поднять голову. При виде Филиппа старик встал и протянул вперед руку.

– Она умерла?! – Филипп, покачнувшись, схватился за спинку кровати.

– Нет. Есть надежда на спасение, все решится через час. Сейчас болезнь на пике: или Амина поправится, или последует на Небо, как сотни других горожан.

Патер подвел Филиппа к постели и отдернул полог. Амина лежала без сознания, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Супруг схватил ее горячую руку, прижал к своим губам и, упав на колени подле кровати, залился слезами. Когда он немного успокоился, священник попросил его подняться и присесть на стул возле больной.

– Тиф, – коротко пояснил патер. – Унес две трети населения города. Господь сжалился над тем домом, где оплакивают лишь одного покойника, а у иных смерть выкосила целые семьи – некому даже хоронить своих родных.

Дверь скрипнула, и вошел высокий господин в темно-коричневом сюртуке, держа возле носа губку с сильным запахом уксуса. Поклонившись Филиппу и патеру, он направился к больной, пощупал пульс, приложил ладонь к ее лбу и поправил раскинутые одеяла. Затем он протянул губку Филиппу, жестом давая понять, чтобы тот воспользовался ей по назначению. Поманив за собой Сейсена, незнакомец удалился.

– Это доктор, – сообщил патер, вернувшись через минуту, – он передал кое-какие предписания. По его мнению, у больной есть шанс выжить. Молодой организм, дело понятное. Непременно надо укрывать ее одеялами, а если она в бреду сбросит их, сейчас же возвращать на место. Кроме того требуются тишина и спокойствие, когда пациентка очнется.

– Я прослежу за этим.

– Конечно, хорошо, что ты вернулся, сын мой, но с другой стороны…

– Что такое? – нахмурился Филипп.

– Тринадцать дней она бредит, и я почти не отходил от нее – только когда отпевал усопших. В бессознательном состоянии Амина произносила такие вещи, что меня бросало в дрожь. Такие мысли, чтоб ты знал, удручают душу человека и замедляют его выздоровление. Ты помнишь, Филипп, что я не раз просил твою матушку исповедаться, но она отказывалась и прежде времени сошла в могилу, а теперь твоя жена следует тем же путем, ведь ей известна роковая семейная тайна?

– Да, святой отец.

– В бреду она много чего тут наговорила, но сейчас незачем это обсуждать. Сиди подле нее, я вернусь через полчаса, а к тому времени выяснится, придет она в себя или будем отпевать.

Филипп предупредил священника, что в гостиной находится патер Матиас, которого он пригласил к себе, а служанке велел позаботиться о госте, накормить и предоставить ему все, что нужно для удобства. Патер Сейсен ушел, а молодой человек устроился возле кровати супруги и отдернул полог.

– Печальной вышла наша встреча, Амина, любимая моя, – прошептал он. – Прав патер Матиас: не нужно слишком полагаться на счастье. Боже милосердный, прости меня, если я любил эту женщину больше, чем Тебя, прости меня, многогрешного, об одном молю: пощади ее или забери нас обоих!

Закрыв лицо руками, Филипп долго и горячо молился, потом склонился над Аминой и поцеловал ее в губы. Они были горячими, как уголь, и на них выступили капельки влаги, лоб и ладони больной тоже увлажнились. Заботливо поправив одеяла, супруг стал вглядываться в лицо дорогого существа. Через четверть часа у Амины появилась сильная испарина, дыхание выровнялось, она пошевелилась, сделалась беспокойной и скинула все одеяла. Филипп тотчас укрыл ее, она снова сбросила их, и так повторилось три-четыре раза. Наконец измученная женщина крепко заснула. Вернулись патер Сейсен и доктор. Филипп сообщил, что произошло в их отсутствие. Господин в коричневом сюртуке взглянул на пациентку, прислушался к ее дыханию и сказал:

– Мингер Вандердеккен, если не ошибаюсь? Кризис миновал, ваша супруга пойдет на поправку. Но не сразу, а постепенно. Не советую вам неожиданно показываться ей: неизвестно, каким образом потрясение повлияет на течение болезни. В нынешнем положении пациентки это может быть опасным. Пусть спит, сколько потребует организм, а когда проснется и придет в полное сознание, предоставьте ее попечениям патера.

– Разрешите мне примоститься где-нибудь в уголке, пока жена не очнется. Я буду сидеть тихо-тихо и только смотреть на нее издали…

– Незачем, вы и так долго тут находились, – возразил доктор. – Тиф заразен. Хотите слечь? Сойдите вниз и перемените на себе и белье, и платье. Велите, чтобы где-нибудь в другой комнате приготовили свежую постель: как только больная придет в себя, перенесите ее туда. А в этом заразном помещении растворите настежь окно, чтобы все проветрить. Повторяю: держитесь подальше от больной. Мы еле-еле вырвали вашу жену из когтей смерти; вы ведь не желаете, чтобы, едва оправившись, она взвалила на себя заботы по уходу за тифозным мужем?

Филипп выполнил все предписания врача и, переодевшись, вошел в гостиную к патеру Матиасу.

– Тиф не обошел мой дом, святой отец, – проговорил он, тяжело опускаясь на диван.

– Я – старый человек, у меня сильно развито предчувствие, и я недоверчиво отношусь к жизни, а вы – молодой и пылкий, и в вашем возрасте это нормально. Все обойдется, поверьте мне.

– Верю, – ответил Филипп, погрузившись в мысли о том, что именно сказал ему патер Сейсен: Амина в бреду открыла их семейную тайну.

Прикосновение к плечу вывело молодого человека из раздумья. Перед ним стоял сам патер.

– Возблагодари Бога, сын мой. Амина проснулась в полном сознании. Теперь она без сомнения выздоровеет. Я настоял, чтоб она выпила укрепляющее силы снадобье, прописанное доктором. Ее буквально сморило, она проспит несколько часов. Там при ней служанка, а я решил позаботиться о чем-нибудь съестном, ты ведь с дороги, Филипп, и в доме гость.

– Простите, святой отец, что не познакомил вас, – спохватился хозяин дома. – Это патер Матиас, он погостит у меня какое-то время, надеюсь, подольше. Патер Матиас, разрешите представить вам патера Сейсена, по сути родного для нашей семьи человека. Вы пообщайтесь, а я распоряжусь насчет завтрака.

Филипп велел кухарке подать в гостиную кушанья, надел шляпу и незаметно выскользнул на улицу. Часа два он бесцельно бродил по городу, не разбирая дороги, просто чтобы привести в порядок мысли и подышать свежим воздухом после запаха лекарств и болезни, пропитавшего его дом. От знакомых он узнал: потери от тифа огромные, но с мертвых, как известно, спросу нет, а те, кто выжил, до того ослабели, что не в состоянии работать и терпят страшную нужду. Филипп твердо решил помочь всем бедствующим, ведь у него столько денег! С этой светлой мыслью он вернулся домой и застал обоих патеров за беседой. Амина еще спала.

– Сын мой, – строго произнес патер Сейсен, – мы тут говорили о многом, в том числе о корабле-призраке, явившемся морякам и патеру Матиасу. Поскольку мне в общих чертах известна ваша семейная тайна, не лучше ли будет, если ты изложишь нам все, что относится к этой странной истории? Кто, как не мы, священники, поддержим тебя, поможем разобраться в сомнениях, дадим разумный совет, а главное: пожалей свою жену – зловещая тайна лежит на душе бедняжки тяжким бременем. Возможно, пока вы вместе, Амина и не чувствует его, но когда на долгие месяцы она остается здесь одна, ей, поверь мне, очень горько, ей нужны духовная опора и утешение, а ты лишил ее и того и другого. Жестоко и себялюбиво, Филипп, взвалить на хрупкие плечи такую глыбу. Дочь моя смиренно молчит и терпит, но ей не по силам эта ноша. Она тащит ее на себе даже в бреду, в болезни.

– Вы правы, святой отец, мне надо было раньше во всем признаться, я расскажу все, что знаю. – Филипп сдержал слово и поведал всю историю, начиная с предсмертного признания матери и заканчивая встречей с патером Матиасом на «Батавии», после чего прибавил: – Вы же понимаете, отец Сейсен, что я связал себя клятвой, и мне ничего не остается, как подчиниться своей участи.

Патер Сейсен долго сидел неподвижно, потирая рукой лоб.

– Во всем этом, Филипп, надо спокойно разобраться. Дай нам время взвесить факты и обстоятельства, о своих выводах мы тебе сообщим.

Филипп поднялся к спящей Амине, отпустил служанку, сел подле кровати и провел так часа два, пока его не позвали в гостиную.

– Наше с преподобным отцом Матиасом мнение таково: весьма вероятно, что к твоей матери явился тогда в образе твоего отца посланник не от Бога, а от дьявола, и письмо, тобою прочитанное, то самое, которое бесследно исчезло, тоже исходило не от Неба, а от дьявола, толкающего тебя на погибель. Учитывая все это, советуем тебе употребить часть доставшихся от отца денег на богослужения за упокой его души и некоторое время надолго не отлучаться из дому, пока какое-нибудь новое знамение не подтвердит, что ты действительно избран Богом для высокой миссии.

– Но я дал клятву…

– Святая церковь избавляет от таких клятв, разрешение ты получишь. Предай себя нашей воле, и если в наших заповедях есть какой-нибудь грех, он падет и на наши головы. Пока же успокойся, выйди прогуляться и все обдумай, а я пойду наверх: Амина скоро проснется, надо подготовить ее к твоему возвращению.

«Ждать нового знамения – пусть будет так, – рассудил Филипп, прохаживаясь вблизи небольшой рощицы. – Молитвы об упокоении души отца надо заказать, это мое упущение». Молодому человеку внезапно стало легче, оттого что два наместника Бога на земле приняли на себя часть его ответственности, и он, смиренный христианин, решил дожидаться очередного проявления божественной воли. Он прошел к кустарнику перед рощицей и понял, что ноги сами принесли его к тому месту, где он произнес свою клятву, которая ожила в его памяти от первого до последнего слова. День клонился к вечеру, солнце садилось. Филипп, как и тогда, опустился на колени, снял с шеи реликвию, приложился к ней и замер в ожидании знамения. Но солнце зашло, небо потемнело, а знамения так и не последовало. Вздохнув, Филипп поднялся и медленно побрел домой. Тихонько прокравшись по лестнице, он приложил ухо к приотворенной двери спальни: Амина не спала, а говорила с патером. С сильно бьющимся сердцем Филипп прислушался.

– Филипп вернулся? – прошептала Амина. – Откуда вы знаете, святой отец?

– «Батавия» завершила плавание, и все сошли на берег живыми и здоровыми.

– Где же он? Почему не здесь? Мой муж должен быть подле меня, если он жив. Патер Сейсен, ну признайтесь: Филипп уже дома? Говорите, не бойтесь.

– Да, дочь моя.

– Боже мой, благодарю Тебя! Филипп, ненаглядный, где ты?

– Любимая, приди в мои объятия! – воскликнул молодой человек, входя в комнату.

При виде его Амина слабо застонала, приподнялась на локтях, протянула к нему руки и, откинувшись на подушки, лишилась чувств – к счастью, от радости. Через пару минут руки возлюбленной обвили шею Филиппа, а губы супругов слились в продолжительном поцелуе. В ближайшие дни заботливый муж ни на шаг не отлучался от больной жены, которая быстро поправлялась. Конечно, он рассказал ей о своем признании патерам и полученном от них совете. Много ли нужно любящей женщине? Радость ее не знала границ, что теперь бесценный для нее человек очень долго, а может, и никогда не отправится в опасное дальнее плавание.

Глава XIV
Вещий сон

Прошло шесть недель, и Амина окрепла настолько, что прогуливалась, опершись на руку мужа, по окрестностям, а когда он читал, сидела подле него на диване в гостиной. Патер Матиас все еще гостил у молодой четы. Мессы за упокой души Виллема Вандердеккена совершались регулярно: за них щедро заплатили вперед; помимо этого значительную сумму Филипп вручил патеру Сейсену для вспоможения больным и нуждающимся. Как и обещали, патеры освободили Филиппа от клятвы, его более не связывали никакие обязательства, и он мог хоть целыми днями проводить в объятиях Амины. Сначала молодой человек почувствовал огромное облегчение, но постепенно начал уставать от праздности, к тому же его терзали сомнения, правильно ли он поступил, забыв о сыновнем долге и с готовностью переложив ответственность на своих духовных наставников. Амина замечала, что временами муж мрачнел и погружался в задумчивость, и женским чутьем угадывала, по какой причине. Однажды, когда они гуляли по берегу, Амина, собирая полевые цветы, как бы невзначай спросила:

– Ты веришь, дорогой, что посредством снов люди соприкасаются со сверхъестественным?

– Да, – ответил Филипп, – это подтверждает и Священное Писание.

– Так почему бы тебе не попробовать?

– Сны непроизвольны, нельзя призвать или отогнать их по своей прихоти.

– Нет, – возразила Амина, – если загадать, что именно хочешь увидеть во сне, что всего ближе твоему сердцу, то и приснится. Моя мать умела это делать и передала мне свой дар, а также еще кое-что, о чем ты пока не знаешь. Так вот, пожелай что-нибудь увидеть во сне – и это сбудется.

– Ты мне не говорила, что у тебя такие способности.

– У меня на родине придавали большое значение магическим ритуалам и обращались за помощью к таким силам, о которых ты понятия не имеешь. Мать оставила мне волшебный талисман.

– Боже, Амина, что я слышу? Ты занимаешься колдовством? Это грех.

– С точки зрения христианства, да. Но магические силы существуют, это неоспоримо.

– Разумеется. Проделки дьявола.

– Твои патеры утверждают, что сила дьявола способна проявляться только с соизволения премудрости Всевышнего. Высшие силы вовсе не обязательно имеют дьявольскую природу. Если я попрошу во сне предостережения или совета, как мне поступить в затруднительной жизненной ситуации, это вовсе не означает, что утром я проснусь и начну творить зло.

– Я знаю, что даже отцы церкви получали предостережения свыше во сне, но это достигалось силой молитвы, обращением к Господу. А если мы сотворим то же самое, прибегнув к колдовским средствам, в частности к талисману, значит, вступим в сношение с сатаной.

– В христианстве, как и в других религиях, для достижения цели требуется исполнение неких обрядов: крещение, например, вы не называете колдовством… Мои намерения благие, а потому бояться нечего, – продолжала Амина. – Я прибегаю к известным способам и приемам, чтобы добиться определенной цели. Какой? Узнать, какова воля Неба в твоем конкретном случае, связанном с судьбой твоего отца.

– Твоя матушка часто занималась этим… искусством? – спросил Филипп.

– Нет, но способности такого рода она имела и, если бы не умерла молодой, научила бы меня всему, чем владела сама. Для начала ответь мне на простой вопрос: считаешь ли ты, что все, что тебе было сообщено и явлено, – лишь плод твоего воображения?

– Нет, не считаю.

– Значит, откровения и видения о твоем отце могли быть явлены тебе как Богом, так и дьяволом. Откуда ты знаешь, кем из них? Твои патеры говорят, что дьяволом, а ты полагаешь, что Богом и приносишь Ему клятву. Точно так же тебе неизвестно, кто именно, Бог или дьявол, ниспошлет тебе сон.

– Ты права, только не пойму, к чему ты клонишь?

– Я верю в высший разум. Если ему угодно войти в сообщение с тобой посредством сна, то ты увидишь нечто такое, что напрямую связано с драмой твоей семьи.

– Если ты можешь это устроить, поспеши. Я и так истерзал себя сомнениями и долго не вынесу такого состояния. У меня голова идет кругом и скоро лопнет.

– Терпение, дорогой, – лукаво улыбнулась Амина. – Вдруг сон побудит тебя вернуться к исполнению долга? Значит, нам опять придется разлучиться? Признаюсь честно, я не согласна с патерами, но и тревожить тебя понапрасну не хочу. Пообещай мне: если я сделаю то, что ты просишь, то кое-что получу от тебя в награду…

– Ты любишь загадки, Амина, – с недоумением заметил Филипп. – Хорошо, я обещаю.

Два следующих дня протекли как обычно, если не считать, что хандра Филиппа усилилась, к прежним беспокойствам добавились новые: если Амина занимается колдовством и кто-нибудь, к примеру служанка, донесет об этом патеру Сейсену, дом Вандердеккенов навлечет на себя проклятие церкви. Поздно ночью в тяжелых думах Филипп не заметил, как забылся глубоким сном, а Амина выскользнула из постели, оделась и спустилась вниз. Через четверть часа она вернулась, держа в одной руке маленькую жаровню с раскаленными угольями, а в другой перевязанные тонким шнурком два пергаментных свитка, напоминавших филактерии, или охранные амулеты, с изречениями из Торы, которые иудеи привязывают к левой руке – против сердца, а также ко лбу во время молитвы. Привязав свитки ко лбу и левой руке спящего Филиппа, Амина бросила на уголья какое-то курение и, когда фигура мужа начала неясно вырисовываться в облаках дыма, встала над ним и забормотала заклинания, обмахивая его веточкой кустарника. Затем, задернув полог и убрав жаровню, женщина села возле постели и провела в таком положении до рассвета. «Если в этом есть грех, – твердила себе Амина, – пусть он падет на мою голову, потому что Филипп ни в чем не виноват». Забрезжил рассвет, а Филипп все спал.

– Довольно, – прошептала Амина, когда показался верхний краешек восходящего солнца, и, взяв в руку веточку, помахала над головой супруга и произнесла: – Дорогой, проснись!

Филипп вздрогнул, открыл глаза и тотчас же сомкнул их, ослепленный ярким солнечным светом. Приподнявшись на локте, он пробормотал спросонья:

– Где я? Ох, где мне еще быть, как не в своей постели. – Он потер лоб, стряхивая остатки сна. – Что это такое? – Он сел в испуге, нащупав свиток, сорвал его и стал рассматривать. – Амина, ты где? Я видел сон! – Он привстал, потягиваясь, и заметил второй свиток на левой руке. – Ага, теперь все ясно. Амина, твои проделки? Где ты наконец?

– Я здесь, мой милый. – Амина на цыпочках вошла, скользнула под одеяло и легла подле мужа. – Поспи еще, – ласково прошептала она, кладя голову ему на грудь. – Поговорим, когда ты встанешь.

– Амина? – растерянно спросил он. – Мне показалось, я один, мне снился сон… – Не договорив, Филипп задремал, а рядом с ним и жена, утомленная ночным бдением.

Утром патеру Матиасу пришлось дожидаться завтрака на два часа дольше обычного: так поздно пробудились хозяева. Едва все встали из-за стола, патер, взяв молитвенник, удалился в гостевую спальню, а Амина с мужем вышли прогуляться и присели на том же бережке, где состоялся их первый разговор о снах.

– Вот так сон мне снился! – сказал Филипп. – Я видел себя капитаном корабля, который огибает мыс Бурь. Море лениво покачивалось, дул легкий теплый ветерок, солнце садилось, яркие звезды сверкали, как алмазы. Я прилег на палубе и смотрел, как падают звезды. Дальше я будто бы задремал и проснулся с ощущением, что тону. Оглядевшись, я не заметил ни мачт, ни снастей, ни судна: все исчезло, а я плыл в большой красивой раковине по беспредельному океану. Я боялся пошевелиться из опасения, что мое утлое суденышко перевернется и пойдет ко дну. Вдруг передняя часть раковины погрузилась в воду, словно на ней висела какая-то тяжесть, и я увидел, что за край раковины ухватилась миниатюрная рука. Я пытался закричать, но голос пропал. Из воды постепенно стала вырастать фигура женщины, которая локтями оперлась о край раковины в том самом месте, где прежде показалась рука. Тело красавицы было белее снега, формы – как точеные из кости, длинные волосы струились пеленой. Я, онемев, уставился на нее и услышал нежный приятный голос: «Филипп Вандердеккен, чего ты боишься? Твоя жизнь заколдована». – «Но сейчас она в опасности». – «Нет, она была бы в опасности, если бы ты вверил ее хрупким судам, которые от первой же сильной волны разлетаются в щепки. Чего тебе бояться в раковине русалки? Мое “судно“ щадит даже самый грозный вал, и бурливый прибой не смеет захлестнуть своей пеной. Ты ищешь отца, Филипп Вандердеккен?» – «Да, ищу. Разве на то не воля Неба?» – спросил я.

Филипп помолчал с минуту, переводя дух.

– Что ответила русалка? – нетерпеливо поинтересовалась Амина.

– Что искать отца – мое предназначение и предложила мне в помощь свою раковину. Тут я окончательно опешил и признался, что не умею управлять таким «кораблем», и она предложила мне помощь. «Но разве раковина выдержит нас обоих?» – усомнился я. – «Вот увидишь!» Она как-то серебристо засмеялась, на миг скрылась под водой, потом вынырнула и к моему ужасу очутилась подле меня с краю. Я думал, мы сразу перевернемся от тяжести, но русалка оказалась бесплотной, и едва она села, болтая ногами в воде, как раковина понеслась по морю. «Ты все еще боишься, Филипп Вандердеккен?» – крикнула женщина. Я заверил ее, что нет, после чего она откинула с лица волосы и велела мне взглянуть ей в лицо… Это была ты, Амина.

– Я?!

– Да, я назвал тебя по имени, обнял, и мы поплыли, никого не встречая, тысячи миль то мимо чудесных островов, то посреди течения, то у берегов. Вдруг волны взревели, море забушевало, буря швырнула в сторону нашу утлую ладью, но ни одна капля не попадала в нее, и мы носились по морям и океанам в такой шторм, который разбил бы в щепки самое крепкое судно.

– А потом?

– Неожиданно мы очутились у Капа, там, где мой грешный отец бросил вызов Небу, и ты предрекла, что именно здесь произойдет встреча. Вскоре на горизонте показалось судно, борющееся с волнами. «Вот он, корабль-призрак! – воскликнула ты, указывая пальцем. – Там твой отец, Филипп!» Мы понеслись и причалили к судну, хотя в такую бурю не могла бы пристать ни одна шлюпка, не говоря уже о раковине. Я взглянул вверх и увидел отца, услышал его приказы, сорвал с шеи ларчик с частицей Животворящего Креста и протянул ему. Я видел его, как живого: он стоял на планшире, держась за ванты, и улыбался. Я попытался ухватиться за канат, который мне кинули, и влезть на борт, но вдруг кто-то завопил по-звериному, и со шкафута в раковину спрыгнул человек. Ты вскрикнула, соскользнула с краешка и исчезла под водой, а злодей уселся рядом со мной, и я ощутил смертельный холод во всем теле. Всмотревшись, я узнал Шрифтена, одноглазого рулевого, который утонул с матросами, когда «Тер-Шиллинг» потерпел крушение. «Нет, нет, не сейчас!» – твердил он. В ярости я сбросил его с раковины, и он закачался на волнах, как пробка. «Мы еще свидимся, Филипп Вандердеккен!» – были его последние слова, и из воды высунулась его рука со сжатым кулаком. Я с отвращением отвернулся, и тут шквал накрыл раковину, потопив ее. Я очутился в воде, почувствовал, что тону, ухожу все глубже, захлебываюсь – и проснулся. По-твоему, Амина, что все это означает?

– Что я твой лучший друг, а Шрифтен – злейший враг.

– Но ведь его нет в живых…

– Почему ты в этом уверен?

– Я натолкнулся у берега на тела моряков, которые пытались спастись в шлюпке. Там был наш старший помощник, он тоже погиб. С ними плыл и Шрифтен. Кажется…

– Вот. Значит, мертвым ты его не видел. Знаешь, что я думаю? До поры до времени тебе надо оставаться в Тернёзене, а в дальнейшем позволить мне руководить тобой, как русалка во сне. И помни, что ты обещал исполнить мою просьбу.

– Готов, а какую?

– Позже узнаешь. Пока ты со мной, мне ничего другого на свете не нужно. – Амина серебристо засмеялась и прижалась к плечу мужа.