Текст книги "Корабль-призрак"

Глава XI
Отравитель

Нужно ли описывать, как спешил Филипп в свой маленький домик, где его ждала та, кем он дорожил больше всего на свете? Он решил, что вправе позволить себе несколько месяцев отдыха, так как сделал уже немало ради исполнения своего долга. Филипп не забыл о клятве и по-прежнему оставался верен ей, но покидать родину раньше осени он не планировал – именно тогда и уходила в море следующая флотилия, а теперь было только начало апреля. По-человечески Филипп жалел безвременно погибших капитана Клутса и старшего помощника Хиллебранта, да и весь экипаж злополучного «Тер-Шиллинга». Но если честно признаться, юноша считал везением, что навсегда избавился от подлого Шрифтена, утонувшего вместе с остальными матросами. Кроме того, что уж греха таить, кораблекрушение «Тер-Шиллинга» невзначай вернуло молодого мужа в объятия своей прекрасной супруги, и он не мог этому не радоваться.

Поздним вечером Филипп нанял во Флашинге лодку, чтобы побыстрее добраться до родного Тернёзена. Погода выдалась неспокойной: с моря дул свежий ветер, небо заволокли темные тучи, окаймленные светлыми краями, потому что луна стояла высоко, как и положено в полнолуние. Временами, когда она пряталась за облака, становилось совсем темно, а когда кокетливо выглядывала, то сияла во всей своей красе. Выйдя на берег, Филипп плотнее завернулся в плащ и быстро зашагал к дому. Подходя, он увидел, что окно большой комнаты нижнего этажа раскрыто, и женская фигура, облокотившись о подоконник, смотрит на улицу. Узнав Амину, Филипп торопливо перескочил мостик и, вместо того чтобы идти к двери, направился к окну. Однако Амина так глубоко погрузилась в свои мысли и так неотрывно смотрела на небо, что не сразу обратила внимание на приближение мужа. Филипп замер в шаге от окна и решил вернуться к двери и отказаться от своей затеи, боясь напугать Амину неожиданным появлением. Но вот ее взгляд упал на него, она его заметила, но поскольку темная туча скрыла луну, фигура Филиппа вырисовывалась туманно и неясно. Амина, узнав супруга, но не имея никаких оснований ожидать его возвращения, приняла его за пришельца с того света. Она вздрогнула, отвела рукой волосы со лба и в упор уставилась на него.

– Амина, это я, не пугайся, – мягко сказал Филипп.

– Я не пугаюсь, – ответила она. – Я тебе благодарна за твое появление. Добро пожаловать, возлюбленный мой, я рада тебе любому – мертвому или живому. – Она показала рукой, что приглашает его войти через окно, а сама удалилась вглубь комнаты.

«Господи! Она принимает меня за мертвеца, за призрак», – подумал Филипп и, не зная, что делать, впрыгнул в открытое окно. Он застал ее сидевшей на диване и смотревшей на него в полном убеждении, что перед ней – его дух.

– Так быстро, – горько вздохнула молодая женщина. – Боже мой! Да будет воля Твоя! Филипп, любимый, я чувствую, что скоро последую за тобой.

Филипп не на шутку встревожился, опасаясь, как бы с женой не случилось нервного потрясения, когда она узнает, что он не призрак, а ее вернувшийся муж из крови и плоти.

– Амина, дорогая моя, выслушай меня. Я действительно явился раньше времени и совершенно неожиданно, но приди в мои объятия, и ты убедишься, что я, твой муж Филипп Вандердеккен, жив. Я не умирал!

– Не умирал, – повторила Амина и вскочила с места.

– Да, не умирал; я стою здесь перед тобой живой, невредимый и любящий тебя от всего сердца! – закричал Филипп, крепко обнимая жену.

Амина попыталась слабо отстранить его рукой, после чего упала на диван и разразилась слезами, что, к счастью, сразу же облегчило ее напряженные нервы. Филипп, стоя на коленях, произносил ей ласковые слова.

– Господи, благодарю Тебя! – воскликнула Амина. – Я ведь думала, ты предстал передо мной как призрак, я и этому обрадовалась, – призналась она, проливая слезы у него на плече.

– Можешь меня выслушать, дорогая? – спросил он немного погодя.

– Говори, я готова внимать тебе без конца.

Филипп рассказал ей все, что произошло на корабле и как так вышло, что он раньше срока возвратился домой.

– Где твой отец, Амина?

– Он, слава богу, здоров, поговорим о нем завтра.

– Хорошо, – согласился Филипп и отдался нежным ласкам жены.

«Да, – подумал он, проснувшись поутру и залюбовавшись красивым личиком спящей Амины, – Господь милосерд, и я верю, что найдется на земле счастье и для меня. Не страшась ни смерти, ни опасностей, я выполню свой долг. Я надеюсь на милосердие Всевышнего, Он вознаградит меня за все и на земле, и в небесах, и в этой, и в будущей жизни! Да разве я уже не вознагражден превыше моих заслуг, имея супругой такого прелестного ангела?» Он поцелуем разбудил ее и встретил ее сияющий радостью и любовью взгляд.

– Так как поживает мингер Путс? – осведомился Филипп, перед тем как спуститься вниз в кухню.

– Отец причинял мне много беспокойства в твое отсутствие, – сказала Амина. – Я вынуждена запирать гостиную всякий раз, как выхожу оттуда, поскольку неоднократно видела, что он пытается вскрыть замки буфета. Его жажда золота поистине ненасытна, ни о чем ином он не помышляет. Представляешь, он даже уговаривал меня больше не видеться с тобой, отдать ему все твои деньги и скрыться отсюда вместе с ними. Хорошо, что он побаивается меня, но твоему возвращению наверняка не обрадуется.

– А он здоров?

– Тает, как свеча, то вспыхивает, то совсем догорает. Временами он почти теряет рассудок и впадает в детство, а то вдруг начинает строить самые смелые планы, как в годы молодости. Какой это тяжкий крест, любовь к золоту! Подумать только, несчастный старик одной ногой в гробу готов пожертвовать и твоей, и моей жизнью, чтобы овладеть этими гильдерами! Зачем они ему, если рассудить здраво? Он ведь не унесет их с собой в могилу, когда умрет. Вот я бы с радостью отдала все гильдеры до единого за один твой поцелуй!

– Неужели, Амина, мингер Путс покушался на деньги, пока меня не было?

– Филипп, на месте преступления за руку я его не ловила. Я основываюсь на догадках, своих соображениях и наблюдениях. Но я неустанно и внимательно слежу за ним, поэтому позволь мне делать некоторые выводы. Да и довольно говорить о нем, ты скоро воочию его увидишь. Не ожидай от него сердечной встречи, а если он изобразит радостное чувство, значит, притворяется. Я намеренно не сообщила ему о твоем возвращении – хочу своими глазами увидеть, какое это произведет на него впечатление.

Амина спустилась вниз готовить завтрак, а Филипп вышел прогуляться в садик. Вернувшись, он застал мингера Путса за столом вместе с дочерью.

– Всесильный Аллах! – Старик поправил очки. – Неужели это вы, мингер Вандердеккен? Глаза не обманывают меня?

– Нисколько, я вернулся ночью.

– И ты утаила от меня, Амина?

– Я готовила тебе сюрприз, отец.

– Ты меня приятно удивила, – проворчал старик. – Когда же вы опять уезжаете, мингер Филипп? Завтра, я полагаю, или на днях?

– Нет, я пробуду несколько месяцев.

– Несколько месяцев – долгий срок для ничегонеделания. Вам следует зарабатывать деньги, ведь вы человек молодой. Признайтесь, много привезли в этот раз?

– Ни гильдера, – усмехнулся Филипп, – наш корабль затонул, я едва спасся.

– Но вы снова отправитесь в плавание?

– Да, в свое время.

– О, не волнуйтесь! Мы проследим за вашим домом и деньгами, не тревожьтесь о них.

– Я как раз хотел сказать, что собираюсь избавить вас от беспокойства стеречь мои деньги, – решил поддразнить старика Филипп, – так как намерен взять их с собой.

– С собой все деньги? К чему? – едва не подпрыгнул на стуле Путс.

– Чтобы приобрести восточные товары, выгодно продать их и нажить еще больше денег.

– Но вы вновь можете потерпеть крушение, и тогда все деньги погибнут! Нет-нет, сами поезжайте, а деньги пусть тут лежат!

– Когда я соберусь в путь, то заберу все свои деньги, я так решил, мингер Путс! – отрезал Филипп.

Он, конечно, лукавил, но ему показалось вполне оправданным заверить старика, что денег в доме не останется, – ведь так Амине будет жить гораздо спокойнее. Старик внезапно замолчал и погрузился в мрачные думы, а спустя некоторое время вышел из комнаты и поднялся к себе. Филипп шепнул Амине о своем хитроумном замысле.

– Спасибо тебе за заботу, дорогой, но ты не знаешь моего отца, лучше бы вовсе не заводить беседу на такую тему, – произнесла Амина. – Теперь мне придется держаться настороже и остерегаться его, как врага.

– Бояться старого беспомощного человека? – удивился Филипп, но переубедить Амину ему не удалось.

Весна и лето быстро пролетели. Молодые супруги часто беседовали о капитане и экипаже «Тер-Шиллинга», о встрече с кораблем-призраком, об ужасном крушении и гибели судна. Теперь Амина еще лучше понимала, как много опасностей и бед грозят ее возлюбленному, но она ни разу не попыталась отговорить его от исполнения долга; подобно ему она смотрела вперед с надеждой и верой в милость Божию, твердо убежденная в том, что в свое время судьба Филиппа должна свершиться, но утешаясь тем, что это время еще далеко. В конце лета Филипп побывал в Амстердаме и заручился местом на одном из судов, которые с наступлением зимы отправлялись в Индийский океан. О гибели «Тер-Шиллинга» Филипп Вандердеккен как главный и, по-видимому, единственный свидетель еще весной представил в Голландскую Ост-Индскую компанию подробный отчет, и руководство тогда же пообещало ему, если он вновь пожелает плыть в Индию, место младшего офицера на одном из судов. На основе данных договоренностей Филипп пошел прямо в здание компании, испросил аудиенции у директоров и заявил им о своем окончательном намерении. Его тут же назначили на «Батавию», новое судно с водоизмещением в четыреста тонн. Покончив с главным делом, Филипп поспешил обратно в Тернёзен и в присутствии мингера Путса рассказал супруге о результатах своей поездки в Амстердам.

– Так, значит, вы опять уходите в плавание? – оживился старый доктор.

– Да, но, надеюсь, не раньше чем через два месяца.

– О, – протянул Путс, – два месяца! – И забормотал что-то себе под нос.

Амина горевала о предстоящей разлуке, но, зная, что того требует долг мужа, покорно терпела и не жаловалась, понимая неизбежность положения. Только одно продолжало беспокоить ее: нрав и поведение отца. Амина давно заметила, что мингер Путс втайне ненавидит Филиппа и видит в нем помеху своим планам прибрать к рукам дом и гильдеры Вандердеккена. Старик отлично понимал, что, если Филипп погибнет в море, Амине будет решительно все равно, кому достанется золото. Мысль, что зять собирается увезти его с собой, чуть не довела старого скрягу до умопомешательства. Амина наблюдала за отцом и видела, как он часами шмыгает взад-вперед, что-то шамкая про себя и совершенно забросив свою врачебную практику, то дело, которому он служил всю жизнь. Как-то раз вскоре после возвращения из Амстердама Филипп между прочим обронил, что немного простудился в дороге.

– Вы заболели?! – почти с радостью всплеснул руками мингер Путс. – Позвольте, я посмотрю, что с вами. Ой, да у вас пульс нехорош… Амина, твой муж сильно болен, ему надо сейчас же в постель, я приготовлю лекарство. Я ничего не возьму с вас за это, мингер Филипп, ровно ничего.

– Но я чувствую себя вовсе не так уж плохо, – оправдывался Филипп, – единственное, у меня раскалывается голова, вот и все.

– Да что вы? У вас сильный жар, вас лихорадит, кроме того, предупредить болезнь всегда лучше, чем лечить. Лягте и примите то, что я вам дам. Назавтра совершенно выздоровеете.

Филипп пошел на второй этаж в спальню, а мингер Путс – в свою комнату, где занялся приготовлением снадобья. Как только молодой человек лег, отец сунул в руку Амине бумажный пакетик с порошком. «Прости меня, Господи, если я возвожу на отца напраслину, – подумала женщина, – положим, Филипп и вправду недооценивает, насколько серьезно он болен, и тогда я обязана поверить отцу. Если не дать моему дорогому супругу лекарство, ему сделается хуже. А вдруг это опасно? Отцу лучше знать, он врач. Но сердце у меня не на месте, будто случится что-то недоброе. Господи, неужели мой отец такой негодяй?» Амина развернула бумажку с порошком, внимательно рассмотрела и даже понюхала его: он был темно-коричневого цвета, без запаха. Путс велел растворить его в бокале слегка подогретого вина и дать больному. Старик сам вызвался довести вино до нужной температуры, и когда он вернулся из кухни с бокалом, Амина забеспокоилась сильнее прежнего.

– Вот вино, дитя, пусть выпьет полный бокал, предварительно всыпав порошок. Затем хорошенько укутай мужа одеялом, будет сильная испарина, и ее нельзя застудить. Сиди подле и не позволяй ему раскрываться, укрой его с головой – наутро встанет здоровенький. Спокойной ночи, – проворковал он, уходя к себе.

Оставшись одна, Амина всыпала порошок в один из серебряных бокалов и принялась растворять его в белом столовом вине. Сочувственный тон и озабоченный вид отца убаюкали ее подозрения. Как врача Путса всегда отличали осмотрительность и внимательность к больным. Растворяя порошок, Амина удивилась, что от него не получается ни малейшего осадка, что вино остается таким же светлым и прозрачным, как раньше. Это показалось ей противоестественным, и она опять засомневалась.

– Мне это не нравится, – пробормотала она. – Я боюсь отца! Помоги мне, Господи, наставь, я не знаю, что делать. Нет, я не дам Филиппу этот порошок, может, теплое вино само по себе вызовет испарину.

Амина растворила порошок в небольшом, менее четверти бокала, количестве вина. Отодвинув его, взяла другой бокал, наполнила его до краев теплым вином и осторожно понесла, чтобы не разлить, в спальню. На верхней площадке лестницы ее встретил отец, обычно уже давно спавший в столь поздний час, но сегодня почему-то бодрствовавший.

– Смотри не разлей, Амина! – предупредил он. – Это хорошо, что ты налила полный бокал! Постой, дай-ка лучше я сам отнесу. – Мингер Путс взял вино из рук дочери и вошел в спальню супругов. – Вот, мингер Филипп, выпейте это и завтра выздоровеете, – сказал доктор, руки которого так сильно дрожали, что он расплескал вино на одеяло.

Амина, следившая за отцом, обрадовалась, что не всыпала порошок в бокал. Филипп приподнялся на локте и выпил вино, Путс пожелал ему спокойной ночи и удалился, предупредив, чтобы дочь ни на минуту не оставляла мужа, а Амина шепотом передала Филиппу все свои опасения и, конечно, то, что не воспользовалась порошком.

– Зря ты так, Амина, – посетовал Филипп. – Врач не способен на такое преступление, тем более он – твой отец! Он ведь не закоренелый злодей!

– Ты не жил с ним и не видел того, что доводилось мне, ты не знаешь всего, что известно мне, – решительно ответила молодая женщина. – Ты не имеешь представления, до чего доводит человека жажда золота. Конечно, я могу ошибаться, дай-то Бог, чтоб это было так. Но, пожалуйста, ты сейчас засыпай, а я посижу возле тебя, дорогой. Не будем разговаривать, тебе вредно, я не хочу спать, немного почитаю, а потом лягу.

Филипп не возражал и вскоре крепко заснул, а Амина просидела подле него далеко за полночь. Вдруг у входной двери раздался стук. «Заболел кто-нибудь, и пришли звать отца», – подумала Амина и поспешила вниз. Действительно мингера Путса приглашали к роженице.

– Он скоро придет, – пообещала Амина. – Я разбужу его!

Она постучалась в комнату отца, но никто не ответил. Она постучала еще раз – снова тишина. Она отворила дверь и вошла. В комнате никого не было. «Странно, – удивилась дочь, – где же он? Пошел вниз гасить свечи? Но я не слышала шагов на лестнице». Амина спустилась в гостиную. Отец лежал, раскинувшись на диване, и, похоже, крепко спал. Она окликнула его, но он не пошевелился и не издал ни звука. «Боже милосердный, неужели он умер?» – пронеслась в голове страшная мысль. Амина поднесла свечу к лицу отца. Застывшие мертвые глаза незряче глянули на нее, лицо покойного исказила судорога. Женщина отпрянула и, отступив на шаг, прислонилась к стене, голова у нее закружилась, предметы завертелись перед ней в бешеной пляске. Наконец она взяла себя в руки и подошла к столу, где оставила бокал. Ни капельки – все вино было выпито.

– Справедливый Бог наказал тебя за злодейство, – прошептали бледные губы Амины. – И это мой отец! О Господи! Ты думал, что отравил Филиппа, что тот уже умер, и ты решил для храбрости, или от радости, или чтоб не мучила совесть, выпить вина из бокала, не зная, что именно в нем я растворила смертельный порошок. Ты приготовил яд для другого человека. Для моего бесценного Филиппа! О, не будь ты моим отцом, я плюнула бы тебе в лицо и прокляла бы тебя! Но ты наказан по делам твоим, да простит тебя милосердный Бог!

Амина вышла из комнаты и поднялась в спальню. Муж ее и в самом деле сильно пропотел и, откинув одеяло, спал крепким сном. Другая бы женщина разбудила супруга при таких обстоятельствах, но Амине нисколько не изменило ее благоразумие. Она села возле постели и просидела до рассвета, погрузившись в свои мысли. Стук у входа заставил ее стряхнуть с себя оцепенение, она поднялась, побежала вниз и спросила:

– Кто там?

– Мистрисс Амина, мингер Путс нужен немедленно, у роженицы схватки, дальше ждать нельзя! – закричала из-за двери девушка-соседка.

– Тереза, – ответила Амина, – мой отец сейчас тоже нуждается в помощи, ему плохо. Я пошла звать его к вам, а он уже не в состоянии встать с кровати. Бегите, прошу вас, к патеру Сейсену, пусть идет сюда: отец умирает!

– Господи, смилуйся над нами, грешными! Какая беда! – испугалась Тереза и помчалась к священнику.

Стук и голоса женщин разбудили хозяина дома, который почувствовал себя гораздо лучше, и голова у него не болела. Он заметил, что Амина не ложилась, и собрался пожурить ее, но она немедленно сообщила ему о происшедшем.

– Вставай, одевайся, – сказала она, – и помоги перенести тело наверх на постель, пока не явился патер. Боже, что было бы, если бы я дала тебе тот проклятый порошок! Но сейчас не время стенать, надо спешить: за Сейсеном уже послали.

Филипп в одну минуту оделся и сошел с Аминой в гостиную. Солнце ярко светило, и его лучи падали через окно на мертвенно-бледное перекошенное лицо старика. Кулаки его были судорожно сжаты, кончик прикушенного языка выглядывал изо рта.

– Что за роковая комната! – воскликнул Филипп. – Сколько еще ужасов тут случится?!

– Нисколько, надеюсь, – произнесла Амина. – Его смерть – не ужас. Ужас – это когда старик стоял над тобой у постели и с добрым лицом и приторным участием предательски подавал тебе яд. Вот так ужас! Я эту сцену долго не забуду.

– Прости, Господи, его душу грешную, я ему прощаю, – промолвил Филипп, поднимая труп и относя его наверх на кровать.

– Пусть люди думают, что он умер на своей постели естественной смертью, – сказала Амина. – Иначе нельзя, дорогой. Как же я буду дальше жить, если все в городе узнают, что я – дочь убийцы? Ах, Филипп!

Она опустилась на стул и горько зарыдала. Филипп постарался успокоить ее, но тут в дверях показался патер Сейсен.

– С добрым утром, дети мои! Где наш страдалец?

– Он уже не страдает, святой отец.

– Как, я опоздал? Я отправился к вам, не медля ни минуты, – оправдывался священник.

– Он скончался от конвульсий, – пояснил Филипп, приглашая патера наверх.

Сейсен взглянул на покойного и, убедившись, что исповедовать и причащать некого, обратился к рыдавшей Амине.

– Поплачь, дитя мое, поплачь, – напутствовал добрый старик. – Сердцу станет легче. Потерять отца – большая утрата для любящей почтительной дочери. Но не предавайся чересчур своему горю, помни, что у тебя есть и другие обязанности: муж, который нуждается в твоей заботе, и, надеюсь, дети, которые родятся у вас со временем.

– Я помню, святой отец, но как же мне не переживать? Отец вырастил меня, мы столько лет не расставались!

– Разве мингер Путс не ложился спать с вечера? Он не разделся, я смотрю. Когда он впервые почувствовал себя худо?

– Я видел его в последний раз, когда он поздно вечером зашел в нашу спальню и принес лекарство, так как я болел; пожелав мне спокойной ночи, мингер Путс удалился. Ночью его позвали к роженице, жена хотела разбудить его, но застала при смерти, он не мог пошевелить языком.

– Понятно, внезапный удар, – покачал головой патер Сейсен, – старый человек, сердце изношено. Вы находились при нем, когда он скончался?

– Нет, святой отец, – ответил Филипп, – жена бросилась звать меня, а когда мы вбежали в его комнату, он лежал мертвый.

– Что же, он отошел в лучший мир, – заключил патер. – Амина, проявлял ли он незадолго до кончины раскаяние, кротость, любовь и сострадание к ближним своим? Ведь ты знаешь, что он не посещал церковь, то есть, очевидно, сомневался в христианском вероучении.

– Не хочу брать на душу грех лжи, святой отец. Порой даже самые убежденные христиане не испытывают перед смертью никакого раскаяния. Что же говорить об отце? Взгляните на его сжатые кулаки и искаженное судорогой лицо, и вы поймете, что в таком состоянии добрые чувства немыслимы.

– Да-да… я вижу. Будем надеяться на всепрощение Господа, преклоните колена, дети мои, и помолимся за душу усопшего. – Филипп и Амина встали на колени подле священника, который долго и усердно молился. – Надо прибрать тело и приготовить к погребению, я пришлю людей, – напоследок произнес патер, прощаясь с молодыми супругами. – Было бы лучше, если бы люди не знали, что покойный отошел к Богу, прежде чем я успел прийти в дом. Иначе в городе распространятся сплетни, что он умер без причастия.

Филипп твердо обещал. На другой день тело мингера Путса по христианскому обычаю предали земле, и супруги Вандердеккен почувствовали огромное облегчение, поскольку церемония, во всяком случае внешне, прошла вполне чинно. Но население Тернёзена не любило старого врача, поговаривали, что он еретик, а еще откуда-то поползли слухи, будто он хотел отравить мужа своей дочери, потому что тот христианин, а его покойный тесть был язычником. Самые язвительные языки злобствовали, что это безобразие – хоронить безбожника по христианскому обряду, мало того, и дочь у этого лекаря такая же еретичка, вечно, снедаемая гордостью, сторонится людей и лишний раз лба не перекрестит.

После похорон Филипп и Амина вошли в комнату старика. Ключ от железного сундука они вынули из кармана жилета, когда Путс умер, но Филипп не спешил осматривать сокровища покойного тестя. Требовалось в первую очередь навести в комнате порядок: вся она была забита бутылочками, склянками, пузырьками и ящичками со снадобьями, большую часть из которых Амина выбросила, потому что о назначении этих препаратов супруги не имели никакого понятия. Остальные хорошо известные лекарства отнесли в кладовую. Бумаги и рецепты, хранившиеся в письменном столе, решили сжечь, но среди вороха документов Филипп нашел восемь крупных акций Ост-Индской компании, приносивших немалый ежегодный доход.

– Вот никогда бы не подумал, что Путс вкладывался в это предприятие! А ведь он поступал правильно, я сам собирался поместить туда часть своих денег, – сказал Филипп. – Зачем же им лежать без пользы?

Наконец раскрыли железный сундук и ахнули, увидев несметные богатства: целые груды золотых и серебряных монет, свертки и мешочки с алмазами, рубинами и изумрудами.

– Ты принесла мне, Амина, громадное нежданное приданое! – воскликнул Филипп, обнимая жену.

– В том-то и дело, что нежданное. Эти камни отец привез из Египта, он буквально сидел на сокровищах, а мы, пока не переехали в твой дом, жили, перебиваясь на хлебе и воде. Кофе – единственное, в чем он себе не отказывал. Себе, заметь, а обо мне он вообще не думал. Как, имея такое состояние, пытаться отравить тебя, чтобы присвоить еще и твои деньги? Ему что, своих не хватало? Прости его, Господи!

– Хватит терзать себя, Амина. Мы стали очень богатыми людьми, но нужно решить, как распорядиться таким состоянием. Например, я приобрету собственное судно и стану его капитаном. Но вдруг в море мой корабль ждет гибель, как «Тер-Шиллинг»? Нет, неудачный вариант. Учитывая опасности морской службы, благоразумнее бороздить моря на чужих судах. Я не знаю, поможет ли мне мое богатство, уверен только, что исполню свой долг, что жизнь всех людей в руках милосердного Бога, и Он призовет нас к Себе, когда пробьет наш час. Давай сделаем так: значительную часть своих денег я вложу в акции Ост-Индской компании, и если, плавая на ее судах, принесу ей убытки, то и сам буду страдать наравне с другими. Амина, настало время позаботиться о тебе!

– Ты о чем?

Филипп тотчас нанял двух служанок, обновил дом и заменил всю обстановку, чтобы доставить жене удовольствие и комфорт. В этих хлопотах незаметно пролетели два месяца, и едва дом засиял и изнутри и снаружи, как пришло письменное извещение о дне отплытия судна «Батавия».

– Не знаю почему, но теперь я не испытываю тех гнетущих ощущений, как в первый раз, – признался жене Филипп.

– Я тоже, – подтвердила Амина, – лишь чувствую, что ты нескоро возвратишься, а это само по себе тяжело для любящей жены.

– Ты знаешь, что меня призывает долг.

– Да. Отправляйся с Богом, – прошептала Амина, пряча голову у него на груди.

На другой день Филипп простился с женой, которая вела себя более сдержанно, чем в прошлый его отъезд, не плакала и не падала в обморок. «Все погибли, а он спасся, – думала она. – Я верю, что он вернется. Господи, да будет воля Твоя!» Филипп заблаговременно поехал в Амстердам, приобрел много вещей, необходимых в случае крушения судна, в чем он почему-то не сомневался, и прибыл наконец на «Батавию», где кипели приготовления к выходу в море.