Текст книги "Корабль-призрак"

Глава 11

Вряд ли стоит уточнять, что Филип со всей возможной поспешностью сразу же устремился к своему дому, где находилось то, что он ценил превыше всего на этом свете. Он говорил себе, что заслужил несколько месяцев блаженства, ибо отчасти исполнил долг, и сознавал, что, несмотря на желание сдержать слово полностью, не сможет снова отправиться в путь до осени, когда отплывет следующая флотилия, а пока же едва наступил апрель.

Конечно, он горевал о гибели минхеера Клоотса и Хиллебранта, да и жизни членов команды злосчастного барка оплакивал, но находил некоторое утешение в мысли, что навсегда избавился от компании негодяя Шрифтена, разделившего участь остальных.

Вдобавок он едва ли не благословлял кораблекрушение, оказавшееся роковым для прочих, ведь оно позволило ему так скоро вернуться в объятия Амины.

Поздно вечером Филип нанял лодку из Флашинга[29]29
  Флашинг – английское название голландского города Флиссинген.


[Закрыть] и направился в Тернез. Вечер выдался студеным для этого времени года. Задувал свежий ветерок, по небу ползли рваные тучи, словно окаймленные широкими белыми полосами в сиянии луны, что взобралась высоко на небосвод и наливалась спелым яблоком. Порою ночное светило пряталось за темной тучей, но затем являлось вновь во всем своем великолепии.

Филип высадился на берег и, плотнее запахнув накидку, двинулся к дому. Сердце учащенно билось. Он приблизился и увидел, что окно гостиной открыто и оттуда выглядывает женщина. Разумеется, это была не кто иная, как Амина, и он, перейдя мостик, подошел к окну, а не к входной двери.

Амина (именно она смотрела в окно) столь пристально разглядывала небо над головой и столь глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила и не услышала приближения мужа.

Любуясь ею издалека, Филип остановился в четырех-пяти ярдах от стены. Ему хотелось подобраться незамеченным, дабы не напугать жену внезапным появлением. Он слишком хорошо помнил свое обещание: даже если погибнет, будет навещать ее, как отец приходил к матери.

Тут Амина перевела взгляд вниз и различила очертания мужской фигуры, но в этот миг очередное облако наползло на лик луны, небесное сияние потускнело, и оттого фигура Филипа приобрела некоторую размытость и, если угодно, призрачность. Амина все-таки узнала мужа, но, поскольку ничуть не предполагала его возвращения, явно уверилась, будто к ней явился гость из потустороннего мира. Она вздрогнула, обеими руками отвела волосы со лба и снова присмотрелась к фигуре внизу.

– Это я, Амина, – воскликнул Филип, – не бойся!

– Я не боюсь, – отвечала она, приложив руку к сердцу. – Значит, все кончено. Дух моего супруга, – ты ведь дух, верно? – я благодарю тебя. Добро пожаловать домой, Филип, даже в смерти!

Амина печально повела рукой, приглашая Филипа заходить, и отступила от окна.

«Господи! Да она сочла меня мертвым!» – подумал Филип. Едва понимая, как действовать дальше, он влез в окно и обнаружил, что Амина сидит на кушетке. Филип хотел было ее окликнуть, но Амина, чьи глаза неотрывно следили за ним, очевидно уверенная, что имеет дело с призраком, его опередила.

– Так скоро, о, так скоро! – вскричала она. – Господи, все в воле Твоей, но какая это мука!.. Филип, милый мой Филип, я последую за тобою!

Филип встревожился пуще прежнего. Кто ведает, как поведет себя Амина от неожиданности, когда сообразит, что он по-прежнему жив?

– Амина, любимая, послушай. Знаю, я пришел негаданно и в неурочный час, но иди же, обними меня и убедись, что твой Филип жив и здоров.

– Жив?! – воскликнула Амина недоверчиво.

– Жив! Моя кровь горяча, как раньше, Амина, и это я, твой любимый и любящий муж, – проговорил Филип, обнимая ее и прижимая к своей груди.

Амина вырвалась из его объятий, упала на кушетку и залилась слезами. По счастью, ничего опрометчивого она не выкинула. Филип встал на колени рядом и принялся ее утешать.

– Боже, о Боже, спасибо Тебе! – вскричала она. – Филип, я решила, что это твой дух! Знай, я была бы счастлива даже этим! – И она снова расплакалась на его плече.

– Любимая, ты выслушаешь меня? – спросил Филип, немного помолчав.

– Говори, говори, милый мой. Я готова внимать тебе вечно.

Филип коротко поведал ей обо всем, что с ним случилось, о причине своего неожиданного возвращения и ощутил себя сполна вознагражденным за все перенесенные невзгоды, когда Амина, которая еще никак не могла успокоиться, осы́пала его ласками.

– Как поживает твой отец?

– С ним все хорошо, но о нем мы поговорим завтра…

«Да, – подумал Филип поутру, проснувшись и любуясь прелестными чертами продолжавшей сладко спать супруги, – да, Господь милосерден. Выходит, мне еще суждено испытать толику счастья. Выходит, обрету я счастье или нет, зависит от того, исполню ли я надлежащим образом свой долг, и меня ждет страшная кара, если я когда-либо пренебрегу этим долгом. Так тому и быть! Невзирая на опасности и не страшась смерти, я буду исполнять свой долг, полагаясь на милосердие Божье и уповая на награду здесь, на земле, и в ином, лучшем мире. Разве меня не ждет воздаяние за все мои муки? Конечно ждет, как же иначе?»

Филип нежным поцелуем разбудил жену и всмотрелся в ее черные глаза, взгляд которых полнился любовью и радостью.

Прежде чем спуститься вниз, юноша снова осведомился насчет минхеера Путса.

– Скажу честно, отец изрядно меня беспокоит, – созналась Амина. – Приходится запирать гостиную, когда я покидаю дом, ибо не раз и не два я заставала его за попытками взломать створки буфета. Его жажда золота неутолима, ни о чем другом он и не помышляет. Он меня изводит, твердит, что мне следует забыть тебя и передать ему все твое богатство. Впрочем, меня он побаивается, а твоего возвращения боится и того сильнее.

– Он в добром здравии?

– Для своего возраста он еще крепок, но слабеет, подобно тому как прогорает свеча: пламя то вспыхивает ярче, то колеблется. Порою он рассуждает так, словно выжил из ума, а в другое время говорит и ведет себя как полный сил юноша. Эта его страсть к деньгам – сущее проклятие. Мне горько в этом признаваться, Филип, но, думаю, на краю могилы мой отец пожертвует нашими с тобою жизнями, дабы завладеть теми гульденами, всю гору которых лично я бы променяла на один твой поцелуй.

– Ты говоришь, Амина, что он пытался взломать замки?

– Это лишь мои подозрения, Филип, и у меня нет твердых доказательств. Я буду следить за ним… Но хватит о моем отце! Вы скоро с ним увидитесь. Предупреждаю: не жди радушного приема и не рассчитывай на искреннюю радость. Я не стану извещать его о твоем возвращении, хочу, чтоб оно застало его врасплох.

Амина отправилась готовить завтрак, а Филип спустился следом через несколько минут. Минхеер Путс сидел за столом рядом с дочерью.

– Аллах всемилостивый! – воскликнул врач. – Неужто это вы, минхеер Вандердекен?

– Именно так, – подтвердил Филип. – Я вернулся вчера ночью.

– Амина, почему ты мне не сказала?

– Хотела тебя удивить, – ответила дочь.

– Уж я удивился. Когда вы снова отплываете, минхеер Филип? Наверное, очень скоро? Может, завтра?

– Через несколько месяцев, увы, – отозвался Филип.

– Месяцев?! Так долго ждать в праздности! Вам же надо зарабатывать! Скажите, вы небось вернулись с богатой добычей?

– Нет, – коротко обронил Филип, – мой корабль затонул, а сам я чуть не погиб.

– Вот как? Но вы же уплывете снова?

– Да, в свое время я уплыву снова.

– Очень хорошо. Мы присмотрим за вашим домом и вашими гульденами.

– Пожалуй, я избавлю вас от необходимости заботиться о моих деньгах, – объявил Филип нарочно, чтобы подразнить врача. – Полагаю, я заберу их с собой.

– Заберете с собой? Зачем, скажите на милость? – Путс заметно насторожился.

– Буду закупать товары по пути и умножать свои средства.

– Но с вами опять может случиться что-то нехорошее, и вы потеряете все свои деньги! Нет-нет, минхеер Филип, плывите сами, а гульдены оставьте дома.

– Я уже решил, – стоял на своем Филип. – Когда уеду, возьму деньги с собой.

Разговор этот привел Филипа к мысли, что, если он убедит минхеера Путса в своем стремлении забрать деньги, Амине станет намного легче. Ей больше не придется, как она жаловалась, постоянно следить за отцом. Потому стоило уверить врача, что Филип уедет со всеми деньгами.

Минхеер Путс утратил интерес к беседе и погрузился в унылое молчание. Потом резко поднялся из-за стола, покинул гостиную и отправился к себе наверх. Филип объяснил жене, почему повел себя так с ее отцом.

– Я очень признательна тебе, Филип, и спасибо за твою заботу обо мне, но зря ты вообще заговорил об этом. Ты плохо знаешь моего отца. Теперь мне придется следить за ним вдвое тщательнее.

– Чем нам может навредить слабый старик? – Филип рассмеялся, но Амина не разделяла его беззаботности и с той поры не спускала с отца глаз.

Весна и лето быстро миновали, как бывает всегда, когда люди счастливы. Филип с Аминой много разговаривали о том, что случилось в плавании, – о сверхъестественном появлении корабля-призрака и о кораблекрушении.

Амина не сомневалась в том, что ее супругу уготованы новые тяготы и невзгоды, но оставила всякие попытки отговорить его от намерения выполнить клятву. Подобно ему самому, она смотрела в будущее с надеждой, сознавая, что рано или поздно он должен исполнить предначертанное, но утешалась тем, что этот день наступит не скоро.

Ближе к концу лета Филип вновь отбыл в Амстердам, чтобы договориться насчет места на одном из кораблей, которые выйдут из гавани ближе к зиме.

О гибели «Тер Шиллинга» знали повсеместно: обстоятельства крушения барка, за исключением встречи с кораблем-призраком, сам Филип изложил еще по пути домой, а позднее его рассказ передали совету управляющих компании. Этот отчет из уст непосредственного участника событий, заслуживавшего всяческого доверия, а также последующие действия юноши и его чудесное спасение побудили компанию предложить ему место второго помощника на любом из кораблей, вздумайся Вандердекену однажды снова отправиться в Ост-Индию.

Навестив управляющих, Филип принял назначение на «Батавию», парусник водоизмещением около четырехсот тонн. Покончив с этим, он поспешил обратно в Тернез и в присутствии минхеера Путса сообщил Амине о своих намерениях.

– Значит, опять в море уходите? – уточнил врач.

– Да, через два месяца, – ответил Филип.

– Ага! Два месяца… – Путс кивнул и что-то пробормотал себе под нос.

Сколь справедливо утверждение, что куда проще справляться с подступившей бедой, чем с ее ожиданием! Не нужно думать, будто Амину нисколько не пугала предстоящая разлука с мужем. Она мысленно оплакивала свою участь, но, зная, что супруг ее движим долгом, не позволяла себе проявлять слабость прилюдно и всеми своими поступками показывала, что принимает жребий, который никак не изменить.

Впрочем, было одно обстоятельство, доставлявшее ей немалое беспокойство. Речь о нраве и повадках ее отца. Амина, хорошо знавшая родителя, догадывалась, что тот исполнился ненависти к Филипу, ибо видел в юноше препятствие на пути к заветным деньгам. Лекарь ведь понимал, что, случись Филипу погибнуть, его дочери будет мало дела до денег и до того, что с ними станется. При мысли о том, что Филип и вправду решит забрать все гульдены с собой, алчный старик попросту терял способность рассуждать здраво.

Амина следила за отцом и видела, что он все чаще бродит по дому, разговаривая сам с собою, и все реже уделяет внимание своему лекарскому ремеслу.

Вскоре после возвращения из Амстердама Филип подхватил простуду и пожаловался, что плохо себя чувствует.

– Заболели? – Минхеер Путс мгновенно подобрался. – Так, дайте-ка взглянуть… Пульс у вас частит. Амина, твоему мужу серьезно нездоровится. Уложи его в постель, а я приготовлю лекарство, которое его исцелит. Совершенно бесплатно, Филип, совершенно бесплатно.

– Мне не настолько плохо, минхеер Путс, – возразил Филип. – Просто голова сильно болит.

– Ну да, а еще у вас лихорадка. Лучше предупредить хворь, чем потом ее лечить, так что отправляйтесь в постель. Выпьете то, что я вам принесу, и завтра будете вполне здоровы.

В сопровождении Амины Филип удалился наверх, а минхеер Путс отправился к себе готовить лекарство. Когда Филип лег, Амина спустилась обратно, и отец вручил ей некий порошок с наказом дать его мужу.

«Прости мне, Боже, что я скверно относилась к отцу, – думала Амина, – но все равно меня терзают сомнения. Филип заболел серьезнее, чем готов признавать, а если не примет лекарство, ему может стать хуже, но сердце подсказывает, что отец замыслил недоброе. Но нет, не может он быть столь дьявольски хитер…»

Она осмотрела снадобье в бумажном кульке. Там была горсть бурого порошка, который, по наставлениям минхеера Путса, следовало дать больному, растворив в стакане подогретого вина. Врач сам вызвался подогреть вино и вернулся с кухни со стаканом в руках, нарушив размышления Амины.

– Вот вино, дитя мое. Заставь его выпить все до дна вместе с порошком, а потом укрой одеялом, потому что он начнет потеть. Так и должно быть. Следи за ним, не позволяй раздеваться, и к утру он поправится.

И минхеер Путс ушел, пожелав Амине спокойной ночи.

Амина высыпала порошок в серебряную кружку, налила туда вино и принялась размешивать. Всякие подозрения рассеяла искренняя забота в отцовском голосе. Надо отдать должное врачу, в своем деле он был докой и всегда заботился о тех, кого лечил.

Размешав порошок, Амина заметила, что тот растворился без осадка, а вино осталось таким же прозрачным, как и было. Поскольку это выглядело необычно, подозрения вернулись.

– Мне это не нравится, – проговорила она вслух. – Господи Боже, неужели мой отец… Что же делать? Я не стану давать это лекарство Филипу. Пусть просто выпьет подогретое вино, этого будет достаточно.

Амина призадумалась. Вина в кружку она налила немного, даже меньше четверти. Она отставила посудину в сторону, наполнила до краев другую и направилась в спальню.

На площадке перед дверью ее поджидал отец, хотя она-то решила, что лекарь ушел спать.

– Постарайся не пролить ни капли, дитя мое. Он должен выпить все до дна. А давай-ка я сам ему отнесу!

Минхеер Путс забрал у Амины кружку и вошел в спальню Филипа.

– Вот, сынок, на, выпей, и ты сразу поправишься.

Руки минхеера Путса дрожали так сильно, что капли вина забрызгали одеяло. Амина, пристально наблюдавшая за отцом, мысленно порадовалась тому, что не принесла Филипу кружку с порошком. Филип же приподнялся на локте и выпил вино, а минхеер Путс пожелал им обоим спокойной ночи и ушел.

– Не оставляй его, Амина. За остальным я присмотрю, – сказал он напоследок.

Амина, которая хотела спуститься в гостиную за свечой, послушно осталась с мужем и поделилась с ним своими опасениями, а заодно призналась, что не стала давать ему отцовское лекарство.

– Думаю, ты ошиблась, Амина, – проговорил Филип. – Уверен, что ошиблась. Разве может быть человек настолько порочен? И это ведь твой отец.

– Ты знаешь его намного хуже, чем я, и не видел того, что привелось видеть мне, – ответила Амина. – Тебе неведомо, на что толкает людей золото. А если я ошибаюсь, тем лучше. Тебе нужно поспать, а я пригляжу за тобой. Прошу, не спорь, я чувствую, что все равно не смогу заснуть. Немного почитаю, а потом лягу.

Филип не стал возражать и вскоре крепко заснул, Амина же сидела подле него, пока не миновала полночь.

«Как тяжело он дышит, – думала Амина, – но, дай я ему тот порошок, кто знает, сумел бы он вообще проснуться? Мой отец весьма сведущ в восточных премудростях, и я его боюсь. Слишком часто он за кошель золота готовил снадобья, погружающие в вечный сон. Мне ли этого не знать? Любой другой испугался бы самой мысли, но он всегда был готов обречь ближнего на смерть по воле нанимателя и наверняка не пощадил бы даже мужа собственной дочери. Я давно слежу за ним, я знаю, о чем он думает и чего желает. О, какая страшная беда подступила к нам этим вечером, какое жуткое злодейство! Да, Филип болен, но ведь не настолько, чтобы умереть. Нет-нет! Вдобавок его время еще не пришло, ему же суждено выполнить роковое предназначение. Скорее бы утро наступало! Как крепко он спит! Вот, пот на лбу… Надо укрыть его потеплее и проследить, чтобы он не сбросил одеяло… Чу! Кто-то стучит в дверь. Как бы Филип не проснулся. Это наверняка явились за моим отцом».

Амина вышла из комнаты и поспешила вниз. Она правильно догадалась, что пришли за минхеером Путсом, которого звали к роженице.

– Он сейчас придет, – пообещала Амина. – Я его позову.

Она поднялась наверх и постучала в дверь отцовской комнаты. Ответа не последовало, и она постучала снова.

«Странно, – подумалось ей, – у отца нет привычки спать так крепко». Она открыла дверь и вошла в комнату. К ее удивлению, отца там не оказалось. «Не припомню, чтобы я слышала его шаги, – подумала она. – Да, он спускался вниз за свечой, а вот поднимался ли обратно?»

Амина побежала в гостиную и там нашла минхеера Путса, спящего на кушетке. На все попытки его разбудить он никак не откликался. «Боже милосердный, – мысленно вскричала Амина, – да он же умер!» Она поднесла свечу к лицу отца. Да, его глаза открыты, но уже остекленели, а губы раздвинуты…

Амина оперлась на стену, пытаясь успокоить смятение в мыслях. Мало-помалу она оправилась.

«Вот и доказательство, – сказала она себе, когда подошла к столу и заглянула в кружку, где смешивала с вином бурый порошок; та была пуста. – Отца настигло справедливое возмездие Небес! Увы, что он был за человек! Да, мне все ясно. Он так испугался собственных темных желаний, что налил себе вина, чтобы притупить муки совести. Он и помыслить не мог, что порошок остался в этой кружке, а потому наполнил ее и выпил, обретя смерть, которую уготовил другому! Тому, за кого вышла замуж его родная дочь! Филипу, моему мужу! Не будь ты моим отцом, – тут Амина взглянула на мертвое тело, – я бы плюнула на тебя и прокляла навеки! Что ж, ты получил по заслугам, и да смилуется Господь над тобою, жалкое, слабое, порочное создание!»

Амина отправилась наверх, где продолжал крепко спать Филип, обильно потевший во сне. Большинство женщин при таких обстоятельствах разбудили бы своих мужей, но Амина не думала о себе: Филип был болен, и она не собиралась будить его для того, чтобы усугубить хворь печальными новостями. Она присела возле кровати, закрыла лицо руками, облокотясь на колени, и оставалась в таком положении, погруженная в свои думы, покуда яркие лучи солнца не проникли в комнату.

Из размышлений Амину вырвал новый стук в дверь. Она поспешно спустилась вниз, но дверь открывать не стала.

– Позовите минхеера Путса! Он срочно нужен! – донесся из-за двери девичий голос.

– Милая Тереза, – ответила Амина, узнавшая этот голосок, – мой отец, к сожалению, больше нуждается в помощи, чем все больные на свете, ибо его труды здесь, боюсь, закончены навсегда. Когда ты прибегала в первый раз, ему нездоровилось и он не смог встать с постели. Прошу, окажи мне услугу и позови к нам отца Сейзена, дабы он позаботился о душе моего отца.

– Ой! – воскликнула Тереза. – Конечно, госпожа Амина, не беспокойтесь, я вас не подведу.

Этот второй стук в дверь разбудил Филипа, который чувствовал себя намного лучше, голова у него совсем не болела. Он догадался, что Амина провела ночь без сна, и хотел было укорить ее за это, но тут она быстро обо всем ему рассказала.

– Одевайся, Филип. Помоги мне перенести тело отца в постель, пока не пришел священник. Боже милосердный, Филип! Если бы я дала тебе то снадобье… Но не будем об этом. Поторопись! Отец Сейзен вот-вот появится.

Филип послушно оделся и следом за Аминой спустился в гостиную. Снаружи ярко светило солнце, и его лучи падали на осунувшееся лицо мертвого старика, чьи кулаки были крепко сжаты, а язык торчал между зубами в уголке рта.

– Да эта комната воистину проклята! Сколько еще смертей она повидает?!

– Думаю, больше ни одной, – ответила Амина, – и это зрелище не кажется мне жутким, уж прости. Вот когда этот старик, ныне опочивший, жертва собственного коварства, стоял у твоей постели и, лучась добротой, протягивал тебе кружку с вином – вот это было и вправду жутко! – Она поежилась. – Боюсь, эта картина будет долго меня преследовать.

– Пусть Бог его простит, как прощаю я, – сказал Филип, поднимая тело, и отнес минхеера Путса наверх, в его комнату.

– Притворимся, будто он умер в своей постели и от естественных причин, – проговорила Амина. – Моя гордость будет уязвлена, если откроется его замысел, если меня станут считать дочерью убийцы. О Филип!

Она залилась слезами.

Муж попытался ее утешить, но тут в дверь постучали. Филип впустил в дом отца Сейзена.

– Доброе утро, сын мой. Как наш страждущий?

– Его страдания оборвались, отец.

– Вот как? – произнес священник со скорбью в голосе. – Выходит, я опоздал? Но ведь я не медлил.

– Он скончался вдруг, отец, от приступа, – объяснил Филип и повел священника наверх.

Отец Сейзен осмотрел тело, убедился, что ничем помочь уже не может, и повернулся к Амине, на щеках которой еще не высохли слезы:

– Плачь, дитя мое, плачь! Ты в своем полном праве, ибо утрата любящего отца есть подлинное испытание для послушного и чтущего родителей отпрыска. Но не предавайся горю чрезмерно, Амина, ведь у тебя имеются иные обязанности и узы, дитя, у тебя есть твой муж.

– Знаю, отец, – отвечала Амина, – но я должна оплакать того, чьей дочерью была.

– Он что, не ложился прошлой ночью, раз на нем одежда? Когда он стал жаловаться на здоровье?

– Когда я видел его в последний раз, отец, – отозвался Филип, – он пришел ко мне в комнату и дал какое-то лекарство, а потом пожелал спокойной ночи. Когда к нам в дом постучали с просьбой позвать доктора, моя жена отправилась за отцом и нашла его вот таким…

– Все случилось внезапно, – проговорил священник, – но он был стар, а старики часто умирают неожиданно. Он умер при вас?

– Нет, отец, – покачал головой Филип, – прежде чем жена позвала меня и я успел одеться, он уже покинул сей мир.

– Думаю, дети мои, он сейчас в лучшем мире. – Амина повела плечами, и священник это заметил. – Скажи, Амина, встретил ли он смерть как подобает христианину? Тебе ведь известно, что многие подозревали его в ереси и поговаривали, будто он не чтит обрядов нашей матери-церкви.

– Знаете, святой отец, порой даже ревностного христианина можно простить, если он не успевает выполнить положенного. Взгляните на его кулаки, на гримасу смерти, исказившую лицо, – и вы поймете, что кончина застигла отца врасплох.

– Ты права, дитя. Увы! Будем же уповать на лучшее. Прошу, присоединитесь ко мне в молитве за душу новоусопшего.

Филип и Амина преклонили колени, а священник принялся горячо молиться. Поднявшись, супруги переглянулись, и эти взгляды ясно выразили их мысли и чувства.

– Я пришлю людей, которые позаботятся о теле и приготовят его к погребению, – обещал отец Сейзен, – но лучше никому не рассказывать, что он умер до моего прихода, не то пойдут слухи, будто он отошел, не причастившись даров Святой Церкви.

Филип, стоявший в изножье кровати, утвердительно кивнул, и священник удалился.

В городке давно недолюбливали минхеера Путса, поскольку тот пренебрегал религиозными установлениями (многие сомневались, что его вообще можно считать христианином) и славился своей алчностью и скаредностью. Вследствие этого он заимел множество врагов. Однако несомненное лекарское мастерство признавалось за ним повсеместно и побуждало относиться к нему с уважением.

Узнай люди о его истинном вероисповедании (если допустить, что он хоть во что-то верил) и о том, что перед смертью он пытался отравить собственного зятя, ему наверняка отказали бы в христианском погребении, а в его дочь принялись бы с презрением тыкать пальцами. Но коль скоро сам отец Сейзен подтвердил, когда его спросили, что старик «опочил с миром», все посчитали, что минхеер Путс умер добрым христианином, пускай при жизни мало чем выказывал приверженность христианским добродетелям.

На следующий день останки предали земле со всеми привычными обрядами, и Филип с Аминой облегченно вздохнули, порадовавшись, что все прошло благополучно.

Лишь после похорон Филип решил осмотреть комнату покойного тестя. Ключ от железного сундука они с женой нашли в кармане одежды, но Филип не спешил заглядывать в хранилище тайн алчного старика.

Повсюду, куда ни посмотри, стояли флаконы и сосуды с лекарствами. Многое пришлось выкинуть, а те снадобья, назначение которых было известно Амине, перенесли в соседнюю комнату. В столе обнаружилось множество ящиков с разнообразным содержимым, в том числе пропасть записей на арабском – возможно, то были лечебные предписания. Нашлись также коробки и бумаги с арабской вязью, а в той емкости, которую открыли первой, обнаружился порошок, который минхеер Путс принес Амине.

По многим признакам и предметам в комнате можно было заключить, что старик предавался оккультным занятиям, каковые практиковались в ту пору, и эти предметы Филип с Аминой поспешили бросить в огонь.

– Видел бы все это отец Сейзен! – мрачно проговорила Амина. – Смотри, Филип, тут какие-то печатные бумаги!

Филип изучил бумаги и понял, что это свидетельства о доле в капитале Голландской Ост-Индской компании.

– Нет, Амина, это не просто бумаги, а деньги. Восемь долей в капитале компании! Отличный ежегодный доход. Вот уж не знаю, почему твой отец нашел такое применение своим деньгам. К слову, я и сам подумывал сделать то же самое перед отплытием, а не оставлять деньги лежать в праздности.

Дошла очередь до железного сундука. Филип откинул крышку, и сперва ему показалось, что внутри почти ничего нет. Сундук, широкий и глубокий, выглядел пустым. Но, пошарив внутри, Филип извлек три или четыре десятка мешочков, в которых вместо серебряных гульденов оказались золотые монеты. Еще попался мешочек побольше, уже с серебром. И это было не все: в нескольких малых шкатулках лежали алмазы и другие драгоценные камни. Все вместе это явно составляло немалое богатство.

– Амина, любовь моя, ты нежданно принесла мне изрядное приданое! – воскликнул Филип.

– Вот уж точно – нежданно, – сказала Амина. – Эти камни мой отец наверняка привез с собою из Египта. А здесь мы считали каждый грош, пока не перебрались в твой дом! Подумать только, при таком-то богатстве он хотел отравить моего Филипа, чтобы заполучить больше! Господь ему судья.

Пересчитали золото, и вышло около пятидесяти тысяч гульденов. Покончив с этим, супруги вышли из комнаты.

«Да, я богат, – думал Филип, оставшись один, – но что мне проку в моем богатстве? Могу купить корабль и сделаться капитаном, но разве этот корабль не обречен на погибель? Конечно, это не предопределено, однако все будет против него, а потому никакой корабль я покупать не стану. С другой стороны, разве честно плыть на чужом корабле, зная о подобном исходе? Не могу решить, понимаю лишь, что долг зовет меня и что все жизни человеческие в руках Провидения, которое распоряжается ими по собственной воле. Пожалуй, надо пустить бо́льшую часть денег на покупку долей в капитале компании. Если я поплыву на ее корабле и мне суждено встретиться с моим злосчастным отцом, хотя бы мои вложения отчасти восполнят чужие потери. Ладно, сейчас нужно утешить Амину».

Филип незамедлительно изменил прежний образ жизни семьи. Наняли двух служанок, обставили дом более удобной мебелью, и Вандердекен не считался с расходами, чтобы обеспечить благополучие супруги. Еще он написал в Амстердам и приобрел несколько долей в капитале компании. Алмазами и собственными деньгами он доверил распоряжаться Амине.

За этими делами два месяца пролетели быстро, и к тому времени, когда пришла весть, что корабль ждет, все было готово. Амина уговаривала его плыть пассажиром, а не членом команды, но Филип выбрал должность помощника капитана, поскольку иначе не сумел бы обосновать свое плавание в Индию.

– Не знаю почему, – сказал он вечером накануне отбытия, – но сейчас я чувствую себя иначе, чем в прошлый раз. Сейчас у меня нет никаких дурных предчувствий.

– У меня тоже, – отозвалась Амина, – зато я чувствую, Филип, что мы расстаемся надолго. Разве это не самое большое несчастье для верной и любящей жены?

– Так-то оно так, любимая, но…

– Знаю-знаю, долг зовет и ты должен идти, – перебила Амина, пряча лицо у него на груди.

На следующее утро Филип попрощался с женой, которая вела себя еще более сдержанно, чем при предыдущем расставании. «Все погибнут, а он спасется, – думала Амина. – Я знаю, он возвратится ко мне. Всевышний, да сбудется воля Твоя!»

По прибытии в Амстердам Филип закупил много всего, что показалось ему полезным на случай кораблекрушения, в неизбежности коего он почти не сомневался. После чего он поднялся на борт «Батавии», ожидавшей сигнала к отплытию.