Текст книги "Корабль-призрак"

Глава 14

Пролетели шесть недель. Амина, окончательно поправившись, гуляла по окрестностям рука об руку со своим ненаглядным Филипом или сидела с ним бок о бок в их уютном доме. Отец Матиаш гостил у них до сих пор, службы за спасение души капитана Вандердекена исправно возносились, отцу Сейзену вдобавок вручили еще какое-то количество денег на бедных.

Не составит труда догадаться, что в разговорах Филипа с Аминой часто обсуждалось решение двух священников относительно обета Филипа. Да, его освободили от клятвы, как и обещал отец Сейзен, однако в глубине души он, вроде бы согласившийся с наставлениями святых отцов, нисколько не смирился.

Любовь к Амине и страстное желание этой последней удержать мужа дома дополнительно склоняли Филипа принять условие отца Сейзена. Однако, пускай он принимал это условие более или менее охотно, его продолжали терзать сомнения и муки совести. Доводы Амины, которая теперь, опираясь на мнение священников, возражала против отбытия Филипа, и даже ласка, коей она подкрепляла свои убеждения, действовали на него – но лишь непродолжительное время. Стоило Филипу остаться в одиночестве, как он принимался мысленно изводить себя упреками в том, что пренебрегает своей священной обязанностью.

Амина замечала, сколь часто омрачается чело ее супруга, и слишком хорошо знала причину этого, а потому старалась почаще повторять свои доводы и не скупилась на ласки, заставляя Филипа забывать обо всем на свете, кроме нее.

Как-то утром, когда они сидели среди травы на берегу, срывая цветы и бездумно бросая лепестки в воду, Амина воспользовалась случаем, о котором давно мечтала, и снова завела все тот же разговор.

– Филип, ты веришь снам? – спросила она. – По-твоему, они могут служить средством общения с потусторонним миром?

– Конечно, – отозвался Филип. – Примерами тому изобилует Священное Писание.

– Тогда почему ты не доверяешь свои искания снам?

– Милая Амина, сны приходят непрошеными, мы не можем ими повелевать…

– Еще как можем, Филип! Пожелай увидеть во сне разрешение мучительного выбора, и ты непременно это увидишь!

– Вот как?

– Да. Я не говорила тебе, Филип, но мне ниспослан такой дар. Я унаследовала его от матери вместе со многим другим, о чем почти не вспоминала. Ты знаешь, Филип, я не люблю болтать попусту. А потому раз я говорю, что снами можно управлять, значит так оно и есть.

– Ради чего, Амина? Если у тебя есть власть насылать сны, эта власть откуда-то происходит.

– Так и есть. Существуют некие силы, к которым до сих пор взывают у меня на родине. Филип, я владею амулетом, никогда меня не подводившим.

– Амулетом? Амина, ты замешана в колдовстве? Это не та сила, которую даруют Небеса.

– Не знаю, муж мой. Знаю только, что мне дана сила.

– Это козни дьявола, Амина.

– Почему, Филип? Вспомни, что говорили священники. Дьявол пользуется своей властью лишь с попущения Всевышнего, без него нечистый оказался бы совершенно бессилен. Называй это колдовством или чем угодно еще, но без соизволения Небес ничего бы не было. Вдобавок я не вижу оснований считать, что мой дар непременно восходит к некой злой силе. Во сне мы спрашиваем совета, чтобы повести себя правильно в обстоятельствах, вынуждающих нас сомневаться. Злая сила не помогала бы, а вредила, верно?

– Амина, пускай сны посылают нам предостережения, как патриархам древности[38]38
  Речь идет о библейских патриархах, прародителях человечества и вероучителях, от Адама до Авраама.


[Закрыть], но вызывать пророческие грезы, используя для этого нечестивые амулеты, – все равно что заключать сделку с дьяволом.

– Никакая сделка с дьяволом невозможна без позволения высшей силы, Филип. Ты заблуждаешься. Нам говорят, что посредством каких-то действий можно управлять снами. Соблюдая последовательность таких действий, как повелось искони, мы тем самым доказываем свою искренность и чистоту помыслов. Прости, Филип, но разве твоя вера не требует соблюдения обрядов? Я приняла эту веру и запомнила, что, забыв всего-навсего окунуть младенца в воду, мы лишаем его вечного блаженства и обрекаем на вечное страдание!

Филип помолчал, а потом произнес негромко:

– Мне страшно, Амина. Я…

– А я не боюсь ничего, Филип, ибо мною движут благие намерения. Есть средства, есть способ достичь цели. Какова эта цель? Вызнать, если получится, что уготовили нам с тобою Небеса в наших непростых обстоятельствах. Если придется воспользоваться помощью дьявола, что с того? Лукавый будет мне слугою, а не господином, ведь воля Небес велит ему строить козни самому себе!

Глаза Амины сверкнули при этих смелых словах.

– Твоя мать часто таким занималась? – спросил Филип чуть погодя.

– Насколько я знаю, нет. Но поговаривали, что она была весьма сведуща в своем ремесле. Она умерла молодой, я говорила, не то я бы многому у нее научилась. Подумай, Филип! Неужто этот свет населен только существами вроде нас с тобою, бренными телами, чей удел – поддаваться соблазнам и исчезать, не оставляя следа? Люди властвуют над зверями, но сами-то немногим лучше! Разве ты не находил в Священном Писании многократных подтверждений того, что за родом людским присматривают некие высшие силы, которые действуют среди нас? Тогда почему не допустить, что так было встарь и так есть сейчас? Почему к ним можно было взывать тысячи лет назад, но нельзя сегодня? Какой от этого будет вред? Почему ты признаёшь, что они были тогда, но отказываешься признавать их нынешнее существование? Что с ними сталось? Они ушли? Или им велели вернуться? Куда, на Небеса? Если на Небеса, то сей мир и род человеческий брошены на милость дьявола и его подручных. Неужели ты веришь, что нас, несчастных смертных, попросту бросили? Скажу тебе прямо: я считаю иначе. Мы больше не общаемся с теми силами, с какими общались когда-то, потому что, сделавшись просвещеннее, мы возгордились и начали ими пренебрегать. Но они по-прежнему тут, воинство добра еще сражается с силами зла, они незримо противостоят друг другу. В это я верю всем сердцем. Скажи, Филип, все эти видения, которым ты был свидетелем… По-твоему, это не более чем фантазии?

– Нет, Амина, я так не думаю, хотя желал бы так думать – ты знаешь.

– Значит, я рассуждаю верно. Если с тобою связались с той стороны, почему это невозможно? Твои священники твердят, что за всем стоит дьявол, а сам ты думаешь, что к тебе взывают Небеса. Вспомни, о чем я только что говорила. От кого исходят сновидения?

– Согласен, Амина. Насколько ты уверена в своем средстве?

– Я уверена вот в чем: если высшим силам угодно общаться с тобою, на эти видения можно положиться. Либо ты не увидишь никаких снов и проведешь несколько часов в глубоком забытьи, либо твой сон даст ответ на вопрос, который ты задашь.

– Тогда, Амина, давай это сделаем. Я готов, ибо мой разум продолжают разрывать на части сомнения и смутные догадки. Так я узна́ю, прав ли я или ошибаюсь. Давай сделаем это нынешней ночью.

– Нет, не этой ночью, Филип, и не завтрашней. Неужто ты мог подумать, будто, идя тебе навстречу, я не сознаю, что действую во вред самой себе? Мне кажется, что твое сновидение обернется против меня, что оно потребует от тебя исполнения долга. Если честно, я не разделяю веры священников, но я твоя жена, Филип, и моя обязанность в том, чтобы не позволить тебе обмануться. У меня есть средство узнать истину, и я предлагаю тебе им воспользоваться. Пообещай лишь, что окажешь мне услугу, которую я попрошу у тебя взамен.

– Обещаю, Амина, какой бы эта услуга ни была, – ответил Филип, вставая с травы. – Пойдем домой.

Ранее упоминалось, что Филип перед отплытием на «Батавии» вложил значительную сумму в капитал Голландской Ост-Индской компании. Процентов с этих вложений было более чем достаточно для Амины, а по возвращении Филип обнаружил, что и деньги, оставленные ей в управление, приумножились. Даже когда он расплатился с отцом Сейзеном за поминальные службы и выделил средства на бедных, денег осталось много, и Филип прикупил дополнительные доли в капитале компании.

К тому разговору на берегу супруги больше не возвращались. Филипа смущало то обстоятельство, что Амина, оказывается, не чужда какому-то загадочному ремеслу. Стань о том известно священникам, это почти наверняка обернулось бы для нее отлучением от церкви. Он восхищался прямотой и стройностью доводов своей жены, но не спешил проверять ее правоту на деле. Словом, миновал уже третий день, а никаких обрядов никто не совершал.

Филип отправился в постель и вскоре заснул, а Амине не спалось. Убедившись, что Филип не собирается просыпаться, она выскользнула из постели, оделась и осторожно вышла из комнаты, а спустя четверть часа вернулась, держа в руках маленькую жаровню, где тлели угли, и два листка пергамента, скатанных трубочкой и прикрепленных лентой к жаровне. Они в точности напоминали видом те филактерии[39]39
  Филактерия – греческое название тфилы, кожаной шкатулки с текстами из Торы, какие иудеи с помощью кожаных же ремешков закрепляют перед молитвой на руке и на лбу.


[Закрыть], какими некогда пользовались древние иудеи, и служили той же цели.

Один свиток Амина поместила мужу на лоб, второй вложила ему в руку. Потом высыпала на угли каких-то снадобий, а когда очертания фигуры Филипа скрылись за благовонным дымом, произнесла несколько фраз, помахала над мужем веткой кустарника и задернула занавеску, после чего убрала жаровню и присела возле кровати.

«Если я преступаю закон, – думала она, – это моя вина, а мой муж ни в чем не виноват. Никто не упрекнет его в том, что он предавался занятиям, которые осуждаются законом и наставителями веры. Нет, вина моя, и только моя!» И губки Амины презрительно изогнулись, показывая, что не так уж она и привержена своему новому вероисповеданию.

Наступило утро, но Филип продолжал спать.

– Достаточно, – проговорила Амина, наблюдая за восходом солнца и удерживая руку Филипа, в которой был зажат листок пергамента. Она вновь взялась за ветку, помахала той над спящим мужем и воскликнула: – Филип, просыпайся!

Филип вздрогнул, открыл глаза, снова зажмурился от яркого солнечного света, приподнялся на локте и растерянно огляделся.

– Где я? – прохрипел он. – В своей постели? – Он провел рукой по лбу, и его пальцы наткнулись на пергамент. – Что это? – Он внимательно изучил листок. – А где Амина? Великие Небеса, что за сон! Еще? – Он заметил пергамент, привязанный к его руке. – Теперь я понял… Амина, что ты натворила?!

Филип упал ничком и зарылся лицом в подушку.

Между тем Амина скользнула в постель и заняла свое место рядом с Филипом.

– Спи, милый, спи! – прошептала она, обвивая мужа руками. – Мы все обсудим, когда ты проснешься.

– А, ты здесь, Амина… – озадаченно пробормотал Филип. – Я решил, что сплю один. Мне приснилось…

Тут он снова крепко заснул, не успев договорить. Амина, утомленная ночным бдением, счастливо задремала подле него.

Тем утром отцу Матиашу пришлось долго дожидаться завтрака, ибо Филип с Аминой спустились вниз на два часа позже обычного.

– Доброе утро, дети мои, – приветствовал их священник. – Вы сегодня припозднились.

– Так и есть, отец, – ответила Амина. – Филип крепко спал, а я охраняла его сон до самого рассвета.

– Надеюсь, он не заболел?

– Нет, с ним все хорошо, просто мне не спалось.

– Значит, дитя мое, ты провела эту ночь в святом бдении, как и положено. Хвалю твое рвение.

Филип поежился: он-то знал, что ночные занятия Амины добрый пастырь, проведай он о них, никак не назвал бы святыми.

– Я общалась с вышними силами, – быстро пояснила Амина, – насколько позволял мой слабый женский ум.

– Да пребудет с тобою благословение нашей Святой Матери-Церкви, дочь моя! – Старик-священник возложил руку на макушку Амины. – И с тобою, Филип.

Пребывая в душевном смятении, Филип сел за стол. Амина вела себя как обычно, правда, говорила меньше обыкновенного и казалась погруженной в собственные мысли.

После завтрака святой отец взялся за молитвенник, а Амина поманила Филипа, и они вдвоем вышли из комнаты. Шагали молча, покуда не достигли зеленого берега, того самого, где Амина впервые заговорила о потусторонних силах и общении с ними. Она присела на траву, и Филип, прекрасно понимая, зачем его сюда привели, опустился рядом.

– Филип, – Амина взяла мужа за руку и заглянула ему в глаза, – прошлой ночью ты видел сон.

– Верно, Амина, – грустно отозвался Филип.

– Поведай мне, что ты видел, а я постараюсь истолковать видение.

– Боюсь, там нечего истолковывать, Амина. Но хотелось бы узнать, кто ниспослал мне это сновидение.

– Расскажи мне свой сон, – ровным голосом повторила Амина.

– Мне снилось, – начал Филип тоскливо, – что я плыву капитаном на корабле вокруг мыса Доброй Надежды. Море было спокойным, дул легкий ветерок. Я стоял на мостике. Солнце уже село, звезды сверкали ярче обычного, было тепло, и я сбросил камзол и подставил лицо ветру, наблюдая, как огоньки мерцают на небосводе и как проносятся метеоры, оставляя огненный след.

Тут мне почудилось, что я сплю, а проснулся я от ощущения, что корабль тонет. Я огляделся: мачты, такелаж, палуба – все исчезло, и я очутился в одиночестве на огромной раковине красивой формы посреди бескрайнего водного простора. Я встревожился, мне было страшно пошевелиться, не то мое утлое суденышко могло перевернуться.

Потом я заметил, что носовая часть раковины просела, будто на нее поставили некий груз, а вскоре из воды показалась чья-то белая рука. Я стоял неподвижно, опасаясь, что моя посудина пойдет ко дну, однако она удержалась на поверхности.

Постепенно из волн появилась человеческая фигура и взялась обеими руками за переднюю часть раковины. Это была женщина, причем поразительной красоты: кожа белая, будто свежевыпавший снег, волосы длинные, кончики струятся по воде, руки округлые, пальцы словно точеные… Мягким голосом она обратилась ко мне:

«Филип Вандердекен, чего ты боишься? Разве ты не живешь полной жизнью?»

«Не знаю, – отвечал я. – Полна моя жизнь или нет, но мне ведомо, что она в опасности».

«В опасности, – повторила дева. – Она была в опасности, когда ты доверялся хрупким творениям людских рук. Волны любят разбивать их вдребезги… Вы зовете эти скорлупки кораблями, и они едва передвигаются. Но какая опасность может тебе угрожать в раковине морской девы? Ведь этой раковины бегут даже самые яростные волны, а ветер не отваживается нести на нее пену. Скажи, Филип Вандердекен, ты прибыл сюда в поисках отца?»

«Да, – сказал я. – Разве меня привела не воля Небес?»

«Тебя привела судьба, которая повелевает всем, что над водою и под нею. Давай поищем твоего отца вместе. Эта раковина моя, ты не знаешь, как ею управлять, так что я тебе помогу».

«Она выдержит нас обоих?»

«Увидишь».

Морская дева засмеялась, соскользнула в воду и мгновенно очутилась сбоку раковины, край которой выступал над водой от силы на три дюйма. К моему ужасу, она подпрыгнула и села на край раковины, но оказалось, что дева как бы невесома. Едва она расположилась удобно – ее ноги оставались в воде, – раковина стремительно двинулась вперед, с каждым мгновением наращивая скорость, причем двигалась словно сама по себе, исключительно по воле этой девы.

«Тебе страшно, Филип Вандердекен?»

«Нет!» – воскликнул я.

Она провела руками по лбу, откинула мокрые пряди, что скрывали ее лицо, и велела:

«Тогда посмотри на меня!»

Я послушался, Амина, – и увидел тебя.

– Меня? – произнесла Амина с улыбкой на губах.

– Да, Амина, это была ты. Я позвал тебя по имени, потом обнял. Мне казалось, я могу плыть с тобою вокруг света целую вечность.

– Продолжай, Филип, – негромко попросила Амина.

– По-моему, мы оставили за спиной сотни, если не тысячи миль, промчались мимо прекраснейших островов, что усеивали поверхность океана, точно жемчужины. Мы то двигались против течения, то приближались к берегу, покачиваясь на ласковых волнах, а кокосовые пальмы на песке шевелили листьями под дуновением ветра.

«Нет, не на спокойной воде нужно искать твоего отца, – проговорила дева, – поищем в иных местах».

Волны становились все выше. Наконец разразился жуткий шторм. Раковину швыряло туда и сюда, но на меня не попадало ни капли воды. И мы плыли дальше, взмывая на гребни волн, каждая из которых могла бы потопить самое лучшее на свете судно.

«Тебе страшно, Филип?» – снова спросила дева.

«Нет! – крикнул я. – С тобою, Амина, я ничего не страшусь!»

«Мы обогнули Мыс, – пояснила она, – и где-то здесь должен быть твой отец. Давай хорошенько осмотримся. Если попадется корабль, отец твой точно будет на борту. Лишь корабль-призрак выходит в море в такую погоду».

Мы понеслись дальше по гребням гигантских волн, и наша раковина, перескакивая с гребня на гребень, порою целиком отрывалась от воды. Мы мчались то на юг, то на север, то на восток, то на запад, по всем румбам компаса, меняя курс каждую минуту. Мы преодолели сотни миль и наконец увидели корабль во власти яростной бури.

«Вон! – вскричала дева, указывая пальчиком. – Вон корабль твоего отца, Филип!»

Мы быстро приближались. Нас заметили с борта и развернули судно против ветра. Мы поравнялись, на корабле убрали трап. Никто бы не отважился сесть в лодку при этаком разгуле стихии, но раковина стояла твердо. Я посмотрел наверх, Амина, и увидел своего отца! Да, я увидел его, услышал, как он отдает приказы. Я достал из-за пазухи ладанку и протянул ему. Он улыбнулся, стоя у грот-мачты и держась за леер. Я уже собрался было взойти на борт, потому что матросы сбросили мне веревочную лестницу, как вдруг раздался истошный вопль и какой-то человек спрыгнул с палубы в раковину. Ты в моем видении вскрикнула, соскользнула с края и скрылась под волной, а в следующий миг раковина, управляемая этим человеком, понеслась прочь от корабля, будто на крыльях мысли. Я ощутил смертельный холод, обернулся, чтобы разглядеть своего нового спутника – это был лоцман Шрифтен, тот самый одноглазый негодяй, который утонул в Столовой бухте!

«Еще не пора! Не пора!» – вопил он.

Терзаемый отчаянием, охваченный гневом, я столкнул его с раковины, и он забарахтался среди пенных волн.

«Филип Вандердекен, – крикнул он, уплывая, – мы свидимся снова!»

Я с отвращением отвернулся, и тут волна подняла раковину и повлекла ко дну. Я тщетно пытался выбраться, погружался все глубже, не чувствуя боли, – и проснулся.

Вот, Амина, мой сон. Как ты его истолкуешь?

– Разве этот сон не говорит, Филип, что я тебе друг, а лоцман Шрифтен – твой враг?

– Да, наверное. Но ведь он погиб.

– Ты в этом уверен?

– Он едва ли мог спастись тогда…

– Верно, однако сон свидетельствует об ином. Филип, мне кажется, что для твоего сна существует единственное истолкование: тебе следует оставаться на суше. Священники дали разумный совет. А еще ты должен кому-то довериться. Во сне я была твоим проводником. Позволь мне стать им наяву.

– Да будет так, Амина. Пусть твое чуждое ремесло противоречит нашей святой вере, но сны ты истолковываешь так, что с толкованием твоим согласились бы и священники.

– Верно. Что ж, Филип, давай постараемся на время забыть об этом. В урочный час твоя Амина не станет отговаривать тебя от исполнения долга, но помни: ты обещал выполнить одну мою просьбу.

– Я помню. Чего ты пожелаешь, Амина?

– Пока не ведаю. Все мои нынешние желания уже исполнились. Разве ты не со мною, милый Филип? – И Амина любовно склонила головку на плечо мужу.

Глава 15

Минуло приблизительно три месяца после этого разговора. Амина и Филип снова сидели на берегу реки, который стал для них излюбленным местом уединения. Отец Матиаш успел к тому времени сойтись с отцом Сейзеном настолько близко, что двое священников почти не расставались, подобно Филипу с Аминой. Твердо решив не отправляться в новое путешествие, пока в дорогу его не позовет некий знак свыше, и наслаждаясь обществом супруги, Филип избегал вспоминать о видении. Амина тоже молчала. Сразу по возвращении из предыдущего плавания Филип, правда, уведомил компанию о своем намерении принять, если будет возможно, командование кораблем, но с тех пор не делал никаких шагов и не пытался сноситься с Амстердамом.

– Мне нравится этот берег, Филип, – сказала Амина. – Я так к нему привыкла! Это здесь, если помнишь, мы с тобою обсуждали, подобает ли наводить сны, и здесь, милый Филип, ты поведал мне свой сон, а я его истолковала.

– Так и было, Амина, но если спросить отца Сейзена, он наверняка выскажется весьма неодобрительно, ибо для него это будет ересь и прямая дорога к вечному проклятию.

– Пусть говорит что хочет. Лично я открываться перед ним не намерена.

– Конечно, Амина. Эта тайна должна оставаться только нашей.

– Думаешь, отец Матиаш тоже меня осудит?

– Разумеется.

– А я не уверена. В нем ощущаются доброта и вольнодумство. Этот старик меня восхищает. Я бы не прочь поговорить с ним по душам.

Внезапно Филип ощутил прикосновение к своему плечу, и все его тело пронизал мгновенный холод. Ему сразу представилась возможная причина. Он медленно повернул голову и, к своему изумлению, увидел якобы утонувшего лоцмана с «Тер Шиллинга», одноглазого Шрифтена – тот стоял с письмом в руках. Увечный негодяй появился столь неожиданно, что Филип не удержался от возгласа:

– Боже всемилостивый! Разве такое возможно?

Амина, которая обернулась на возглас Филипа, закрыла лицо руками и ударилась в слезы. Причиной столь бурного проявления чувств был вовсе не страх. Просто она лишний раз уверилась в том, что ее мужу суждено обрести покой только в могиле.

– Филип Вандердекен, – произнес Шрифтен, – вам… кхе-кхе… письмо от компании.

Филип принял письмо, но, прежде чем открыть его, смерил лоцмана взглядом.

– Я думал, вы утонули вместе с кораблем, что погиб в Столовой бухте. Как вам удалось спастись?

– Как я спасся? – переспросил Шрифтен. – А вы как уцелели?

– Меня вынесло волнами, – ответил Филип, – но…

– Но!.. – перебил Шрифтен. – Но волнам не следовало выносить меня, так? Кхе-кхе…

– С чего вы взяли? Я ничего такого не говорил.

– Нет, не говорили, но, сдается мне, вы бы порадовались такому исходу. Меня тоже вынесло на берег. Ладно, время дорого… кхе-кхе. Я выполнил поручение.

– Погодите! – воскликнул Филип. – Всего один вопрос. Вы снова поплывете со мною?

– Предпочту отказаться, – скривился Шрифтен. – Мне-то корабль-призрак ни к чему, минхеер. – С этими словами он отвернулся и быстрым шагом двинулся прочь.

– Это знак, Амина, – заметил Филип, помолчав. Письмо он до сих пор не вскрыл.

– Не стану отрицать, муж мой. Это, несомненно, знак. Жуткий посланец словно восстал из могилы, чтобы доставить известие. Прости, Филип, но он застал меня врасплох, больше я не буду изводить тебя женской слабостью, клянусь.

– Бедняжка Амина, – произнес Филип ласково. – О, почему я не предпочел идти своей стезей в одиночестве? Сколь безжалостно с моей стороны подвергать тебя таким испытаниям, делить с тобою тягчайшую ношу бесконечного ожидания и неизбежных мук!

– А с кем бы ты разделил ее, мой милый Филип, не будь у тебя верной жены? Плохо же ты меня знаешь, если думаешь, будто я устрашусь опасности. Нет, Филип, для меня это наслаждение, пусть даже будет очень больно, ибо я твердо знаю, что своим участием избавляю тебя от толики твоей скорби, и чувствую себя женой человека, который выбран для предначертанного испытания. Но хватит об этом, милый. Читай же письмо!

Филип молча сломал печать и прочел следующее: его назначили первым помощником судна «Фрау Катерина» в составе индийской флотилии. Минхеера Вандердекена просили прибыть как можно скорее, поскольку судно готовится к погрузке. Подписал письмо секретарь компании, дополнительно извещавший, что после этого плавания Филипа, вне всяких сомнений, поставят командовать кораблем – на условиях, которые будут изложены ему правлением лично.

– Мне казалось, Филип, что ты просил отдать тебе судно под команду уже в этом плавании? – заметила Амина.

– Так и есть. Но они не вняли моей просьбе и, похоже, толком ее не рассматривали. Наверное, сам виноват.

– Теперь уже поздно что-то менять?

– Увы, милая. Но знаешь, я, пожалуй, охотно приму место первого помощника.

– Филип, позволь мне кое-что сказать. Должна признаться, что разочарована. Я ожидала, что ты будешь командовать собственным кораблем. Помнишь, ты обещал выполнить мое желание – на этом самом берегу, когда рассказывал свой сон? Так вот, желание осталось за мной, и теперь я скажу тебе, чего мне хочется. Милый мой Филип, возьми меня с собой! Без тебя мне ни до чего нет дела. Я буду счастлива делить с тобой любые тяготы и невзгоды, но коротать долгое ожидание одной, изводиться от глупых мыслей и страхов, изнывать от нетерпения, не находить ни покоя, ни утешения, когда все валится из рук, – это, мой дорогой Филип, жутчайшее несчастье. И именно таково приходится мне, когда тебя нет рядом. Ты обещал мне, Филип, вспомни это. Как капитан ты был бы вправе взять на борт свою жену. Потому я сильно огорчилась, что тебе не дали корабль. Но утешь меня, скажи, что в следующий раз мы поплывем вместе, если Небеса вернут тебя мне.

– Обещаю, Амина, раз уж ты настаиваешь. Я ни в чем не могу тебе отказать, но мне почему-то кажется, что наше с тобою счастье обречено. Я вовсе не провидец, но мне отчего-то представляется, что даже теперь, пребывая сразу в двух мирах, этом и призрачном, я сохраняю зыбкую надежду на спасение. Да, я обещаю, Амина, но, видит Бог, я хотел бы освобождения от этой клятвы!

– Чему быть, Филип, того не миновать. Кто способен противиться судьбе?

– Амина, мы свободны в выборе и до некоторой степени сами управляем судьбой.

– Да, отец Сейзен все пытается убедить нас в этом, но доводы, которые он приводит, не кажутся мне понятными. Он все твердит, что таково католическое вероучение. Может, и так. Я признаю, что многого не понимаю. Хотелось бы мне, чтобы твоя вера была попроще. А так этот добрый пастырь – доброты у него не отнять – лишь ввергает меня в сомнения.

– Через сомнения лежит путь к истине, Амина.

– Возможно, но мне видится, что я едва ступила на этот путь. Пойдем обратно, Филип. Тебе нужно в Амстердам, и я отправлюсь с тобой. После дневных трудов улыбка твоей Амины будет радовать тебя, покуда ты не отплывешь. Разве не так?

– Конечно, милая женушка. Я сам собирался это предложить. Но как, хотелось бы знать, уцелел Шрифтен? Да, я не видел его тела, но все равно спасение лоцмана выглядит подозрительным. Почему он не вышел на берег, если спасся? Где прятался? Что ты думаешь, Амина?

– Я давно хотела сказать тебе, Филип. Это гуль с дурным глазом, которому позволили бродить по земле в человеческом обличье, и он наверняка как-то связан с твоим предназначением. Если и требовалось некое доказательство истинности всего, что с тобою случилось, то мне все доказало появление этого коварного ифрита![40]40
  Гуль – в ближневосточной мифологии демоническое существо, оборотень, пожирающий беспечных путников; ифрит – разновидность джинна (гули в исламе также считаются подвидом джиннов).


[Закрыть] О, обладай я силами моей матери… Прости, Филип, я забыла, что тебе не нравится об этом слышать. Я умолкаю.

Филип не ответил. Так, в молчании, поглощенные каждый собственными раздумьями, они вернулись домой.

Хотя Филип для себя уже все решил, он попросил португальского священника привести отца Сейзена, чтобы посоветоваться с ними обоими и выслушать их мнение о письме компании. Заново пересказав пастырям историю лоцмана Шрифтена и его чудесного, как выяснилось, спасения, Филип оставил святых отцов совещаться, а сам пошел наверх к Амине.

Минуло более двух часов, прежде чем Филипа позвали вниз, и ему показалось, что отец Сейзен заметно взволнован.

– Сын мой, – сказал священник, – мы оба изрядно встревожены. Памятуя обо всем слышанном тобой от матери, а также испытанном и увиденном воочию, мы уповали на то, что наши догадки насчет твоего общения с потусторонним миром верны и все это есть происки дьявола. В таком случае наши молитвы и церковные службы должны были бы расстроить его козни. Мы советовали тебе дождаться нового знака, но вот знак подан, и мы растерялись. Само письмо, конечно, ровным счетом ничего не значит, зато личность его подателя наводит на малоприятные размышления. Скажи, Филип, как тебе кажется, он действительно мог спастись?

– Я допускаю такую возможность, святой отец, – признал Вандердекен. – Могло статься, что и его выкинуло волной на берег, однако он двинулся в ином направлении, и мы с ним разминулись. Да, это возможно, но, коли вы спрашиваете моего мнения, отвечу откровенно: для меня он – посланец потустороннего, я в этом уверен. Нисколько не сомневаюсь, что он каким-то загадочным образом связан с моим предназначением. Но кто он таков… или что он такое, я не ведаю.

– Тогда, сын мой, прими наш выбор. Мы решили, что наш совет тебе без надобности. Поступай так, как велят тебе сердце и разум. К чему бы ты в итоге ни склонился, мы не посмеем и не станем тебя винить. Мы лишь помолимся о том, чтобы Небеса не оставили тебя своим покровительством.

– Святой отец, я решил внять этому знаку.

– Будь по-твоему, сын мой. Быть может, в пути произойдет что-то способное развеять завесу тайны. Признаю́, что пока она вне пределов моего разумения, да и сама ее природа доставляет мне несказанные муки.

Филип кивнул, справедливо предположив, что священник не намерен продолжать беседу. Отец Матиаш поблагодарил Филипа за гостеприимство и доброту и сказал, что возвращается в Лиссабон при первой же оказии.

Через несколько дней Амина и Филип попрощались со святыми отцами и направились в Амстердам. Дом они – до возвращения Амины – оставили на попечении отца Сейзена. По прибытии Филип сразу двинулся в правление компании, и там ему пообещали капитанство в следующем плавании при условии, что он возьмет на себя часть расходов по содержанию корабля.

Филип согласился, а потом отправился осматривать «Фрау Катерину» – судно, на которое его назначили первым помощником. Та стояла с голыми мачтами, поскольку флотилии предстояло выйти в море лишь через пару месяцев. На борту присутствовала только часть команды, не прибыл даже капитан, проживавший в Дорте[41]41
  Дорт – другое название голландского города Дордрехт.


[Закрыть].

Насколько Филип мог судить, «Фрау Катерина» не отличалась особыми достоинствами. Да, она превосходила размерами другие суда флотилии, но была старше по возрасту и имела неудачную конструкцию. Впрочем, судно выдержало несколько плаваний в Индию, да и компания вряд ли включила бы «Катерину» в состав флотилии, не удовлетворяй правление ее мореходные качества.

Раздав несколько указаний матросам на борту, Филип вернулся в гостевой дом, где снял временное жилье для себя с Аминой.

На следующий день, когда Филип наблюдал за прилаживанием снастей, появился капитан – взошел на борт «Фрау Катерины» по доске, переброшенной с причала. Перво-наперво он подбежал к грот-мачте и обхватил ее обеими руками, хотя мачта была изрядно запачкана дегтем.

– О, моя дорогая «Фрау», моя «Катерина»! – вскричал он, словно разговаривая с женщиной из плоти и крови. – Как поживаешь? Рад видеть тебя снова. Надеюсь, ты в добром здравии? Знаю, тебе не нравится стоять вот так, но не грусти, моя дорогая. Очень скоро ты станешь краше всех!