Текст книги "Фабрика офицеров"

22. Воскресенье тоже проходит

Время, которое, как известно, неукротимо идет своим путем, утром в воскресенье дошло наконец до холмов Вильдлингена-на-Майне. Оно привело также в движение командира административно-хозяйственной роты капитана Катера. Он покинул территорию военного училища с праздничным выражением лица, поскольку только что отлично позавтракал. Но главной причиной его торжественно-серьезного вида, который он умышленно подчеркивал, являлось его доброе намерение: он следовал в церковь.

Это было не потому, что капитан Катер являлся чрезмерно религиозным человеком. К сожалению, в церковь его вело стремление показать себя, установить и закрепить полезные контакты. Понятно, что даже в церкви он оставался солдатом.

Следуя по городу, он буквально сиял в лучах утреннего солнца. Он дружески отвечал на приветствия тех, кто приветствовал его первым. А таких было немало: Катер являлся в Вильдлингене-на-Майне видной фигурой.

Как командир административно-хозяйственной роты, он тесно соприкасался с гражданским населением городка. Он производил в большом объеме необходимые закупки, торговал, менял, перепродавал. Он давал советы, указания, справки, при желании мог выделить необходимый транспорт, бензин и даже людей. И самое главное, он осуществлял представительские функции. Начальник интендантской службы школы при нем был не чем иным, как мальчиком на побегушках. Он действовал исключительно по его указаниям, и с ним как с офицером никто не считался.

Капитан Катер пользовался доверием широкого круга лиц, и он пользовался им в лучшем смысле этого слова. Собиралось ли на Новый год общество отведать лучшие сорта вин – Катер был там. Освящали ли новый дом, хоронили ли какого-либо почтенного бюргера, праздновали ли годовщину какого-либо общества – ни одно из подобных мероприятий не обходилось без капитана Катера. И «Вильдлингер беобахтер», местная газетка, на следующий день писала: «…среди присутствовавших находился также представитель начальника нашей военной школы господина генерал-майора Модерзона – господин капитан Катер», или «…поздравления и пожелания счастья передал в самых теплых тонах господин капитан…», или «…среди многочисленных сопровождавших усопшего в последний путь находился капитан Катер, который произнес траурную речь и возложил венок».

Представительская работа входила в круг его служебных обязанностей. И, несмотря на кажущиеся неприятности и хлопотливость такого рода деятельности, при тщательном рассмотрении можно было увидеть, что она приносила немалые преимущества. Даже посещение церкви проводилось капитаном по расчету, поскольку в этом маленьком живописном городке, расположенном вдали от больших магистралей, господствовали еще трогательные архаические отношения, присущие религиозным людям. Даже влиятельные партийные деятели посещали здесь церковь.

Таким образом, Катер встретил на площади перед церковью и с готовностью приветствовал заместителя бургомистра, заведующего городской кассой, нескольких видных коммерсантов, чиновников городского магистрата и представителей различных благотворительных обществ. Дамам он всегда говорил «милостивая государыня», а что касается мужчин, предпочитал выражение «мой дорогой друг». Так он добился расположения у мужчин и прослыл галантным кавалером у дам.

После того как Катеру удалось установить несколько весьма полезных контактов и договориться по ряду вопросов с нужными людьми, он проследовал в церковь. Там он пробрался на одну из передних скамеек и сделал вид, что погрузился в молитву, что по заслугам было оценено общиной.

Подчеркнуто отрешенно опустил он взор, внимательно рассматривая свои ботинки. Он с удовлетворением констатировал, что они основательно вычищены, но должный глянец им не придан. При этом сейчас же подумал о своем ординарце, который стал лениться, но, к сожалению, знал о капитане слишком много, чтобы его можно было просто выставить на фронт. В то время, когда Катер был занят всеми этими вопросами, размышляя о них под пьянящие звуки органа, к нему подвинулась какая-то важная фигура, и он услышал приглушенный, доверительно звучащий голос:

– Слава творцу, господин капитан.

Катер оторвал взгляд от ботинок и осторожно посмотрел на соседа. Он узнал Ротунду, видного бюргера и крупного виноторговца, владельца кабачка «Пегий пес». Торжественно-постное выражение лица Катера сменилось сдержанно-дружелюбным, и он приветливо улыбнулся, промолвив в ответ:

– Слава господу, мой дорогой господин Ротунда.

Они незаметно обменялись под церковной скамьей сердечными рукопожатиями. Орган гремел, заглушая хор. Присутствующие открыли молитвенники.

Господин Ротунда был для капитана Катера нужным человеком. Не один раз капитан с избранными друзьями в тиши заднего кабинета «Пегого пса» обедал, и им всегда подавали вкуснейшую дорогую форель и отличное вино. У Ротунды был самый лучший винный подвал во всей округе. Его «вильдлингско-майнское» восхищало самых требовательных знатоков вина, а его марка «Вильдлингская арфа» была даже отмечена премией рейхсмаршала. Несколько бутылок этого благородного напитка Катеру не повредили бы, в особенности закладки 1933 года, или «сильванерского», а может быть, и «сухого отборного».

Капитан нагнулся к виноторговцу и доверительно спросил:

– Как дела, дорогой Ротунда? Как торговля?

– Плохо, – прошептал Ротунда. – Совсем никуда.

– Весьма печально, – прошептал в ответ Катер. Некоторое мгновение он прислушивался к пению хора, который в это время пытался достичь невероятного пианиссимо, что весьма затрудняло дальнейшую беседу. Катер переждал этот момент, набожно возведя взор к потолку церкви, и дождался, пока Ротунда вновь начал ему шептать.

– Вчера вечером ваши ребята разгромили все мое заведение, – промолвил он.

– Вероятно, из-за какой-нибудь бабы, не правда ли?

Ротунда подтвердил это предположение капитана, подумав про себя: «С этими фенрихами всегда одна и та же история. Перепьют – погром, недопьют – все равно погром. Если так пойдет дальше, то в конце концов доход от предприятия не в состоянии будет покрывать расходы на восстановление поломанного».

– Вы не смогли бы мне чем-либо помочь? – осторожно спросил Ротунда.

Капитан сделал вид, что он напряженно думает над этим вопросом. Он тоже считал, что с этими фенрихами настоящая беда и все одно и то же. Почти постоянно внизу, в городе, возникали крупные или мелкие стычки. Как правило, они замалчивались или улаживались внутренними усилиями, без придания этому огласки. После скандала протрезвевшие фенрихи охотно оплачивали нанесенный хозяину ущерб. Едва ли нашелся бы хоть один владелец злачного места, потребовавший официального расследования происшествия. Он имел бы после этого крупные неприятности. Но в союзе с капитаном Катером такой опасности можно было избежать.

– У вас сохранилось еще несколько бутылочек в вашем сокровенном уголке? – поинтересовался Катер.

– Для вас всегда, мой дорогой капитан, – заверил Ротунда.

Они могли теперь говорить друг с другом не стесняясь, так как вся община в полный голос пела какой-то псалом, а органист нажимал на все регистры.

– Обычно я на все это закрываю глаза, – заверил капитана хозяин заведения и виноторговец Ротунда. – Но на этот раз ваши вояки разошлись настолько, что это перешло всякие границы. В разгроме принимало участие целое учебное отделение.

Капитан Катер делал вид, что он во весь голос поет вместе со всеми. При этом он спросил, не показывая своего интереса:

– Вы, конечно, не знаете, о каком отделении идет речь?

– Знаю, – ответил Ротунда. – На этот раз я совершенно случайно узнал об этом. Это было отделение «X» из шестого потока.

Капитан Катер стоял некоторое время с открытым ртом, не говоря ни слова. Затем глаза его заблестели, а угреватое лицо засияло от удовольствия, и он тихо промолвил, наклоняясь к Ротунде:

– То, что вы мне сейчас сообщили, мой милый друг, небезынтересно. Я займусь этим делом из дружеских чувств и любви к вам. Сколько бутылок сможете вы, как вы сказали, выделить в настоящее время?

– Двадцать? – спросил осторожно Ротунда.

Капитан утвердительно кивнул. На первых порах с него было достаточно. Он не был мелочным. В конце концов ему нужно было этот свалившийся на него случай принять к разбирательству даже без всякого гонорара.

– Дальнейшие подробности позже, – прошептал он и полностью отдался пению.

После богослужения капитан имел более подробную беседу с господином Ротундой.

– Поскольку, – сказал Катер, – если хочешь кому-либо помочь, никогда нелишне иметь подробную информацию.

– Вы не можете себе представить, господин капитан, – заверил Ротунда, – как я вам благодарен. Я уверен, что это досадное происшествие попало действительно в надежные руки.

– В этом вы можете быть уверены, мой дорогой. Разбирательство подобных щекотливых случаев является одной из моих специальностей.

– Мой дорогой капитан Ратсхельм, – промолвил подчеркнуто любезно Катер, – мне искренне жаль нарушать ваш воскресный отдых, но что поделаешь!

– Прошу вас, дорогой господин Катер, – со сдержанной вежливостью ответил Ратсхельм, – без церемоний! В какой-то мере мы ведь всегда находимся на службе, не правда ли? Чем могу быть полезным?

Капитан Ратсхельм посмотрел с легким сожалением на книгу, которую перелистывал. Это был словарь, и Ратсхельм в своем исследовании как раз дошел до слова «империя». Это было понятие, которое в различных словосочетаниях занимало более двенадцати страниц: «имперский порядок», «имперская академия», «имперская прокуратура», «имперское гражданство», «имперская трудовая повинность», «имперские автострады» и так далее. Ратсхельм с сожалением отложил импонирующий ему имперский словарь в сторону.

– Я, право, не знаю, как начать, – продолжал Катер с деланным смущением. – Дело в том, что предмет, о котором я хочу вам доверительно сообщить, не касается непосредственно моей сферы деятельности. Но помимо службы имеется еще и долг товарищества, и его я не могу нарушить.

– Я ценю это в весьма высокой мере, – заметил Ратсхельм.

– Я был уверен в этом, – с благодарностью и признательностью продолжал Катер. – Разрешите мне быть полностью откровенным.

И капитан Катер рассказал о своем посещении церкви, которое представил как полуслужебную обязанность. Он подробно остановился на том, что его служба требует быть своего рода связующим звеном между органами военного училища и гражданскими учреждениями и лицами в городе. Он убедительно просил при этом Ратсхельма терпеливо выслушать его.

Катер таким образом добился того, что Ратсхельм начал проявлять признаки нетерпения. Он стал нервничать и беспокоиться. И когда Катер заметил это, он решил, что пора переходить к делу: разгром кабачка, разгон гостей, нанесенные в большом количестве членовредительства, угрозы гостеприимному хозяину, пение непристойных песен.

– И все это совершило учебное отделение «X».

– Немыслимо, – промолвил Ратсхельм с возмущением. – Вы, вероятно, ошиблись, господин Катер!

– Я никогда не ошибаюсь, – возразил Катер с убежденностью, – в том числе и на этот раз.

– Совершенно немыслимо, – повторил Ратсхельм. – Речь не может идти о всем отделении «X», не может она также идти и о его большинстве. Понятно, что и в нем имеются неустойчивые элементы. За них я не могу поручиться и положить руку в огонь. Я даже могу сказать: как раз в этом отделении имеется больше сомнительных военнослужащих, чем где-либо, что связано с достойными сожаления ошибками в комплектовании личным составом и недостатками воспитания.

– Вы имеете в виду обер-лейтенанта Крафта? – спросил с живостью Катер.

– Я не вправе делать какие-либо категорические утверждения, – промолвил твердо Ратсхельм, но тут же добавил: – Мне кажется, вы обнаружили зерно истины. Но как могло случиться, что целое учебное отделение приняло участие в этом скандале? Как раз в нем имеется несколько превосходных молодых людей – прекрасные будущие офицеры.

– Мне жаль, но это было так. Почти все отделение «X», по меньшей мере около тридцати человек, – подтвердил Катер безошибочно.

Ратсхельм смущенно покачал головой. Такое количество сразу не могло попасть под плохое влияние. Если это соответствует действительности, то под большое сомнение ставилась вся учебная и воспитательная работа самого капитана Ратсхельма, его деятельность как начальника потока.

– Итак, – промолвил с удовлетворением капитан Катер, – я оставляю вас наедине с вашими проблемами. Вы, надеюсь, будете меня держать в курсе событий. Я со своей стороны настоятельно советую разобрать это дело возможно скорее, так как в противном случае потерпевший может передать его полиции. И тогда скандала не избежать. А чем это грозит, вы знаете.

– Невероятно, – сказал капитан Ратсхельм и покачал головой, – совершенно невероятно!

Случалось, что он разговаривал сам с собою. Это было своеобразное выравнивание его, как он сам полагал, чрезмерной молчаливости в присутствии других. Когда капитан был один, он как бы освобождался от строгого воздействия самодисциплины. Тогда он пытался возместить себе вынужденное молчание, выговориться. Он делал доклады, речи, разносы. При этом он репетировал наиболее подходящие для этих выступлений жесты и телодвижения.

– Что-то здесь должно произойти! – говорил он сам себе. – Наконец-то мой инстинкт меня не подвел.

И, чтобы убедиться в этом, капитан Ратсхельм приказал вызвать к себе фенриха Хохбауэра.

Но при одном взгляде на Хохбауэра все его оптимистические надежды на благополучный исход события развеялись в прах. Греческая физиономия с классически арийским профилем была слегка искривлена, залеплена пластырем и покрыта синяками. Преданный взор фенриха говорил: «Я тоже».

– Итак, вы тоже, Хохбауэр, – с огорчением констатировал Ратсхельм.

– Господин капитан, – доложил фенрих, – я готов извлечь любые необходимые для вас выводы из своего поведения.

– Как все это произошло? – спросил озабоченно капитан.

И чем больше он рассматривал Хохбауэра, чем дольше тот стоял перед его испытующим взором, тем ему становилось яснее: имели место какие-то существенные, веские основания для этого происшествия. Если даже такой многообещающий, дисциплинированный фенрих счел необходимым включиться в побоище, стало быть, случилось что-то необычное, провоцирующее.

– Очевидно, можно предположить, что какие-то особые причины легли в основу всего этого. Не правда ли, Хохбауэр?

– Так точно, господин капитан! – ответил фенрих. Он с готовностью ухватился за спасательный канат, брошенный ему капитаном. – Я хотел разнять дерущихся и при этом попал в рукопашную, между двух огней.

– Ага, – промолвил капитан Ратсхельм, – так вот как обстояло дело. – И затем, не задумываясь больше, он продолжал убежденно и успокаивая самого себя: – Иначе, собственно, и не могло быть.

– Мои друзья вместе со мною и командиром отделения делали все, чтобы прекратить спровоцированный противной стороной спор. Но на нас набросились, и мы не имели иного выхода, как защищаться.

– Очень хорошо, Хохбауэр. Я вам верю. Вы с вашими товарищами должны были восстановить спокойствие и порядок, но, к сожалению, это вам не удалось, хотя вы прилагали к тому все усилия. Не правда ли?

– В меру наших сил мы пытались сделать все возможное, господин капитан.

– И как возник этот спор, мой дорогой Хохбауэр?

– Точно я не могу сказать, господин капитан. Я знаю только, что какой-то фенрих неизвестного мне учебного отделения оскорбил нашего коллегу Вебера, заявив, что у него имя – как будто взятое из юмористического журнала. Так это или не так, я не могу сказать. Точно знаю лишь, что это утверждение было сделано в общественном месте в присутствии гражданских лиц, среди которых находились персоны женского пола.

– Женщины сомнительного поведения, по всей вероятности? Я надеюсь, вы не имели с ними ничего общего?

– Я презираю эти создания, господин капитан.

– Ну хорошо, мой дорогой, – заметил Ратсхельм, полностью удовлетворенный сведениями, полученными от фенриха. – Мы расследуем это дело.

Хохбауэр ответил на ряд общих вопросов, как, например, о количестве и именах участвовавших в драке фенрихов. Он также сообщил время начала потасовки и попытался изложить детали ее возникновения и дальнейшего хода, с особым упором на их попытки только обороняться.

– Я благодарю вас, мой дорогой Хохбауэр, – сказал в заключение капитан.

– Я заверяю вас, господин капитан, что я глубоко сожалею о случившемся.

– Прекрасно, мой дорогой. Это, конечно, не ваша вина.

– Я очень признателен вам за доверие, господин капитан.

– Не стоит благодарности, дорогой Хохбауэр, – сказал Ратсхельм и протянул своему фенриху руку. – Надеюсь, вскоре мы вновь выберем часик для наших бесед.

– Это все успокаивает меня в какой-то мере, – промолвил капитан Ратсхельм, – но оснований быть беззаботным и довольным я не вижу.

Капитан пришел к этому выводу, измеряя шагами свою комнату. Он жестикулировал, как будто его слова жадно ловила многочисленная аудитория. Творческий мыслительный процесс первой степени, по его мнению, начинался.

«Первое, – наметил он, – не дать распространиться сведениям, что кабак разгромлен. Второе, уже смягчающее вину обстоятельство: так называемый разгром кабака произошел по побуждениям защиты чести; и третье… третье – необходимо признать проступок, заключающийся в совершении дебоша». Это была тяжкая проблема, и, чем дольше он размышлял о ней, тем ему становилось все яснее и яснее, что он не в состоянии нести всю ответственность. Он должен был найти кого-то, кто снял бы с него хотя бы часть ее, причем, по возможности, значительную часть.

С этой целью капитан направился к обер-лейтенанту Крафту.

Достигнув цели своего путешествия, капитан столкнулся с высшей степени неприятным для него обстоятельством. Ратсхельм установил, что обер-лейтенант не один. В комнате Крафта на койке сидело существо женского пола, и это существо рассматривало капитана и начальника потока с любопытством и наглостью.

Ратсхельм остановился у порога сначала молча, как бы ожидая объяснения от своего офицера-воспитателя. Но этого объяснения не последовало. Очевидно, что Крафт считал его излишним. Он произнес только:

– Пожалуйста, господин капитан.

– Пардон, – сказал Ратсхельм сдержанно, – но я не ожидал застать здесь даму. Это не совсем обычно.

– Могу я тебе представить господина капитана Ратсхельма? – промолвил, не смущаясь, Крафт, обращаясь к Эльфриде. – Позвольте, господин капитан, представить вам мою невесту фрейлейн Радемахер.

– Это, – поспешил изменить свое мнение Ратсхельм, – совершенно другое дело.

Капитан переключился тотчас же на манеры человека светского. Он подошел к Эльфриде и без промедления произнес:

– Мне составляет особое удовольствие познакомиться с вами.

Ратсхельм произнес это, несмотря на то что ему достаточно подробно было известно о прошлом Эльфриды Радемахер, месте ее работы. Но слова офицера ему было достаточно. Перед ним стояла невеста Крафта. Это, вероятно, решено. Тут уж ничего не скажешь.

– Мои сердечнейшие поздравления, господин обер-лейтенант.

– Спасибо, господин капитан.

Крафт не был в чрезмерном восторге от такого внезапного объявления Эльфриды своей невестой. Но это являлось, думал он, лучшим решением вопроса, по меньшей мере на время его пребывания здесь, в военной школе.

– Простите, фрейлейн, – произнес официально капитан Ратсхельм, – к сожалению, я должен увести вашего жениха. Нам нужно срочно обсудить одно служебное дело.

Эльфриду Радемахер ее новая, внезапно объявленная роль офицерской невесты, казалось, рассмешила, но не смутила. Она манерно поклонилась капитану Ратсхельму, как это обычно делали вильдлингенские офицерские жены, и ей удивительно легко удался этот салонный стиль поведения. Крафту она сказала с улыбкой и подчеркнуто жеманным тоном капризной маленькой девочки:

– Иди, мой милый, но не оставляй свою маленькую невесту слишком долго одну.

Крафту стоило усилий овладеть собой. Он понял, что ему предстоит пережить еще много неожиданностей со своей «маленькой невестой». Но сейчас у него не было времени представить себе все это подробнее.

Капитан Ратсхельм проследовал по коридору и вышел на площадь. Он оглянулся, чтобы убедиться, не мешает ли им кто-либо. Затем сразу взял быка за рога.

– Знаете ли вы, господин обер-лейтенант, что натворило вчера вечером ваше учебное отделение?

– Нет, – ответил Крафт откровенно.

– Ваши фенрихи вчера вечером передрались.

– Я так и подумал, – заявил обер-лейтенант без всякой задней мысли. – Я сегодня видел некоторых из моих фенрихов совершенно расцарапанными, с перевязками.

– И это все, – воскликнул с возмущением капитан, – что вы можете сказать?

– А что же мне еще сказать по этому поводу? – заметил Крафт с невинным выражением лица. – Чем они заняты в свободное время – это их личное дело. По мне, если им хочется, они могут разбить себе голову. Главное, чтобы это не мешало выполнению служебных задач. Зачем нам делать трагедию, если речь идет о простой шутке? Ну представьте себе: фенрихи затеяли игру в снежки, или, оступившись, свалились с лестницы в каком-либо подвальчике, или, читая уставы, наткнулись на спинку кроватей.

– Они разгромили целый кабак! – воскликнул капитан с раздражением. – И это в присутствии гражданских лиц, и даже женщин!

Крафт внимательно посмотрел на своего капитана и затем протяжно спросил:

– Откуда вам это известно? Что, последовало официальное заявление?

– Я получил пока частное, товарищеское сообщение обо всем этом.

– Забудьте о нем, господин капитан! – воскликнул Крафт.

– Оно пришло от господина капитана Катера!

– Тем более забудьте о нем как можно скорее, – повторил обер-лейтенант. – Зачем вам, собственно, понадобилось хватать раскаленное железо, которое вам даже не протягивают? И если фенрихи действительно совершили какую-то глупость, дайте им время, чтобы все сгладилось. Послушайтесь моего совета, господин капитан: подождите поступления официального рапорта по этому вопросу от полиции или из каких-то иных инстанций, и я держу пари, что вы будете понапрасну ждать его.

– Так не пойдет, господин Крафт! – воскликнул рассерженно капитан. – Это не выйдет ни при каких обстоятельствах, во всяком случае, пока я руковожу потоком!

А он-то думал, что этот обер-лейтенант Крафт тотчас же безоговорочно согласится разделить с ним ответственность, продолжить расследование, найти зачинщиков, реабилитировать невиновных! Вместо этого Крафт имеет наглость давать ему советы, как удобнее избежать ответственности, так сказать, уйти из-под огня, и кому даются эти советы – ему, капитану Ратсхельму, испытанному и многократно награжденному борцу за высокое качество подготовки офицеров!

– Господин Крафт, – строго промолвил Ратсхельм, – я официально приказываю вам доложить об этом досадном происшествии господину капитану Федерсу как преподавателю тактики в учебном отделении «X». Предупредите его, чтобы он был готов доложить подробно обо всем этом майору Фрею. Все это относится в равной мере и к вам. Когда состоится беседа с майором, зависит от ряда обстоятельств, но во всяком случае – не позже чем сегодня после обеда. Вы меня поняли, господин Крафт?

– Так точно, господин капитан, – промолвил медленно Крафт. – Если вы придаете всему этому такое значение, то ваша воля. Но я на вашем месте не делал бы этого.

– Но вы не на моем месте, – прервал его с нетерпением Ратсхельм.

– К счастью, – заметил Крафт.

– Ваши взгляды, – промолвил с упреком капитан, – во все большей мере кажутся мне непродуманными. Я это говорю вам откровенно, поскольку откровенность является моим принципом. Я нахожу ваши методы опасными.

– Для кого, господин капитан?

– У меня нет желания вступать с вами в дебаты, господин Крафт, особенно сейчас. Я направляюсь к господину майору, а вы выполняйте отданное вам приказание.

– Будет выполнено, – заверил обер-лейтенант.

– Ну, уважаемая дама, – сказал обер-лейтенант Крафт Эльфриде Радемахер, – могу я спросить, как ты себя чувствуешь?

– В высшей степени глупо, – ответила Эльфрида. – Я начинаю о тебе беспокоиться. Ты совершенно неразборчив в выборе средств.

– Ты ошибаешься, – возразил Крафт. – Все совсем наоборот. Я стараюсь поступать, предварительно обдумав все «за» и «против».

Крафт стоял перед Эльфридой, которая все еще сидела на его походной койке. После беседы с капитаном он сразу же вернулся к себе в комнату. Ему предстояло сделать массу дел, но то, которое он намеревался обсудить с Эльфридой, казалось ему самым важным.

– Во всяком случае, – промолвила она, – твою шутку можно счесть тщательно взвешенной.

– А это не было шуткой, – возразил Крафт.

– Ну хорошо, тогда это был спонтанный случай, разновидность шахматного хода. Ты решил избежать безвыходного положения, поэтому и выдал меня за свою невесту. Ведь это так?

Он улыбнулся, сел рядом с нею, положил руку ей на плечи и твердо сказал:

– А ты прекрасно подыграла, Эльфрида.

– Ну конечно, я должна была это сделать для тебя, – медленно сказала она. – Вначале эта роль меня даже смешила.

– Ну и хорошо, останемся в этом состоянии, – предложил Крафт. – Времена сейчас слишком серьезные, почему мы должны пренебрегать тем, что вызывает смех?

– Ты что, серьезно? – спросила она робко. Он с удовольствием посмотрел на нее и затем пояснил, заговорщицки подмигивая:

– Дела обстоят таким образом, ты должна об этом знать: повсюду, где бы я ни был, у меня невесты: две в Силезии, три в Польше, четыре в Рейнланде, семь во Франции и одна в России. Таков мой стиль работы.

– Это не твой стиль.

– Ну и прекрасно, – серьезно сказал он. – Может быть, ты и права. Во всяком случае, когда-то нужно начинать. Не правда ли?

– Карл, – тихо сказала она, – я этого от тебя не требую.

– Я это делаю еще и поэтому, моя девочка!

То, что он выдал ее за свою невесту, конечно, получилось спонтанно, внезапно, но не без предварительной внутренней подготовки.

– Ну хорошо, – сказала она просто и быстро поцеловала его в щеку. Она была смущена.

– Я только боюсь, – сказал он весело, – что у нас сегодня не будет слишком много времени, чтобы воспользоваться поводом – нашим обручением и должным образом его отметить, поскольку, если я не ошибаюсь, сегодня несколько наших быков собираются организовать рысистые испытания. И я, с твоего разрешения, должен буду подготовить им дорогу.

– Я тебе все разрешаю.

– Ты всегда должна оставаться такой, – сказал он, обнимая Эльфриду.

– Я всегда буду такой, какой ты бы хотел меня видеть, Карл.

Он, казалось, слегка оцепенел, затем немного отошел в сторону, посмотрел на девушку и сказал:

– Эльфрида! Ты должна мне обещать одно: ты никогда не предпримешь попыток свою жизнь подогнать под мою. Ты не должна прилагать ни малейших усилий к тому, чтобы думать, как я. Ты должна избегать поступать, как я. Ты должна оставаться такой, какая ты есть. Не быть моим эхом, дополнением или тенью. Обещаешь ты мне это?

– Об этом не беспокойся. Не задерживайся. У меня сейчас тоже масса дел. Я должна подумать, что мне, как невесте, предстоит перестроить в своих привычках.

– Займись этим, – сказал он и с облегчением засмеялся.

Выйдя из своей комнаты, он остановил первого встретившегося ему фенриха из своего отделения и приказал ему не позже чем через три минуты вызвать к нему Крамера, Вебера и Редница.

Три фенриха незамедлительно явились. Они вытянулись перед Крафтом и уставились на него настороженными глазами. Их терзали угрызения совести, мучил страх. Надежд на благоприятный исход не было почти никаких. Они были готовы ко всему. Но того, что произошло, никто из них не ожидал: обер-лейтенант громко расхохотался. Вид физиономий, залепленных пластырем, разукрашенных синяками различной расцветки, вызвал у Крафта на несколько секунд приступ неудержимого веселья. У фенрихов промелькнула на лицах робкая улыбка. Они обменялись удивленными взглядами. Битва хотя и закончилась победой, но пробуждение было грустным. Кто-то уже распространил слух о том, что решено все отделение отправить прямым путем «домой», то есть на фронт, со следующей формулировкой: «За коллективное нарушение основных правил пребывания в военном училище». Однако в глубине души у многих еще теплилась надежда. Если кто и может в этом деле помочь, так это Крафт. Они уже собирались послать к нему делегацию. Но согласится ли он? И теперь вдруг оказалось, что такая возможность не исключена.

– Вы выглядите как «пегие псы»! – весело воскликнул обер-лейтенант.

Фенрихам сразу стало ясно, что Крафту известно все. Он даже знал название кабачка, где они одержали пиррову победу.

И Крамер начал с готовностью:

– Если господин обер-лейтенант разрешит доложить…

– Меня не интересуют ваши развлечения в свободное время, и доклады об этом я слушать не желаю. Я намерен лишь рассказать вам вспомнившуюся мне сейчас маленькую историю.

Фенрихи молча удивлялись. Они сразу поняли, что их офицер-воспитатель не имеет ни малейшего желания стать их поверенным и соучастником совершившегося. Но он не намерен также и выступать в роли их судьи. Какую же цель он преследует, что же ему нужно?

– Во время похода во Францию, – рассказывал обер-лейтенант, – я конфисковал у французов отличный объект – винный погреб. Я был доволен своим поступком, по крайней мере в момент конфискации. Но вскоре, кажется на следующее утро, мне стало известно, что я не был правомочен совершать какие-либо реквизиции, и в особенности такие, какие были совершены мною. За мою инициативу я подлежал строгому наказанию. О моих действиях стало известно начальству, которому кто-то из моих доброжелателей уже донес. Ну что я вам должен сказать? Когда начальство пожелало осмотреть конфискованный мною погреб, оно не могло его найти. Такого винного погреба там вообще не бывало.

Теперь фенрихи поняли все и с благодарностью смотрели на своего обер-лейтенанта.

Фенрих Крамер спросил:

– Могу я попросить разрешения для себя и моих товарищей выйти на некоторое время в город? Нам необходимо там срочно решить несколько важных вопросов.

– Разрешаю, – ответил Крафт.

Фенрихи с радостными лицами четко повернулись кругом и поспешили удалиться. После короткого раздумья Крафт вернул фенриха Редница. Тот подошел, вытянулся перед Крафтом по стойке «смирно» и взглянул на обер-лейтенанта с доверительной улыбкой.

– Еще один вопрос, – промолвил Крафт. – Строго между нами, Редниц, Хохбауэр тоже принимал участие в этой свалке?

– А как же, господин обер-лейтенант! Сначала он не хотел. Но у него не оставалось выбора. Я тоже позволил себе немного помочь своим, а он бросился в ряды противника, как снаряд, выпущенный из орудия.