Текст книги "Фабрика офицеров"

Собравшиеся не сразу сообразили, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее, поскольку большинство из них оказались толстокожими. Да и кто мог подумать, что обычную похоронную речь можно так извратить и использовать совсем иначе!

Первая реакция на речь возникла в ряду офицеров, они настороженно прислушались, но затем большинство из них вновь, как и обычно на подобных собраниях, начали клевать носом: им казалось, что они ослышались. Ничего другого им и в голову не могло прийти. Да и кто в великой Германии решился бы подобным образом выскочить «из рядов»? Разве что человек, которому надоело жить!

Вторая реакция последовала несколько минут спустя в виде изумления, в которое было невозможно поверить. Сначала оно охватило лишь небольшое количество офицеров и фенрихов. Кое-кто замотал головой, стараясь отогнать от себя наваждение: ему казалось, что он видит бредовый сон. Но постепенно способность соображать вернулась к присутствующим. Правда, они еще были склонны думать, что оратор вот-вот заберет обратно кое-какие свои выражения, объявив их непродуманными, или же направит их острие в другую сторону.

Одним из первых, кто начал проявлять явное неудовольствие, был капитан Ратсхельм. В возбуждении он крепко стиснул локоть капитана Катера. Тот же испуганно очнулся от дремоты, в которую он впал, и сначала было разозлился, но не на Крафта, а на Ратсхельма. Но тут же навострил уши и стал наблюдать за происходившим во все глаза.

Капитан Ратсхельм ерзал на стуле и лихорадочно что-то соображал. Короче говоря, он высматривал тех, кто мог бы разделить с ним его возмущение. Затем он наклонился вперед, чтобы высказать свое мнение майору Фрею.

Майор же, в свою очередь, поглядывал на генерал-майора Модерзона, который неподвижно восседал на своем высоком кресле. Казалось, он был вырезан из дерева и походил чем-то на средневековую фигуру. И только цвет лица у него был не коричневый, а какой-то бело-серый. Неподвижные глаза генерала уставились в пустоту.

Однако в тот момент не один майор Фрей искал взгляда генерала. И другие офицеры с возрастающим беспокойством взирали на своего начальника. Они сидели на своих стульях так, что готовы были вскочить на ноги по малейшему его жесту, по одному слову.

Однако ни жеста такого, ни слова не последовало.

Капитан Федерс откинулся на спинку стула и явно наслаждался наступившей сумятицей. Он улыбался улыбкой почти счастливого человека, время от времени бросая взгляд в сторону старшего военного советника юстиции Вирмана, который сидел неподалеку от него и что-то писал.

Писал Вирман очень быстро, пальцы его так и летали над бумагой, а сам он даже слегка посапывал от напряжения и охватившего его чувства триумфа. А когда выступавший с речью Крафт сделал небольшую паузу, советник юстиции не сдержался и выдохнул:

– Все, это конец!

– Неслыханно! – прошипел капитан Ратсхельм. – Это просто неслыханно!

Как раз в тот момент генерал зашевелился. Медленно он повернул голову в сторону Ратсхельма. Офицеры напряженно следили за каждым движением генерала. Его холодные глаза уничтожающе посмотрели на Ратсхельма.

От этого взгляда капитан весь как-то съежился. А офицеры, только что искавшие взгляда генерала, теперь старались избежать его. Они предпочли слушать оратора, стараясь не выказывать при этом никакой реакции, так как сам генерал не делал этого.

В полном молчании они слушали сложную по форме речь Крафта, и каждый из них был уверен в том, что это без последствий никак не обойдется.

Окончив говорить, обер-лейтенант Крафт собрал свои листочки, и, ни на кого не глядя, направился на свое место. В зале воцарилась мертвая тишина, среди которой каждый шаг обер-лейтенанта раздавался громко и отчетливо.

Только Крафт сел на место, как медленно, с трудом, словно это причиняло боль, поднялся генерал. Встав, он скользнул взглядом по лицам офицеров, которые мигом повскакивали со своих мест. Разглядывая их бледные встревоженные лица, генерал видел в них страх, беспомощность и беспокойство.

Вдруг капитан Федерс быстро схватил рукой листки бумаги, исписанные старшим военным советником юстиции Вирманом. Движение капитана было столь стремительным, что Вирман не смог даже защитить свою писанину.

– Очень любопытно, – проговорил Федерс и в тот же миг, словно ненароком, выпустил листки из рук, и они разлетелись во все стороны, под стулья, под ноги господ офицеров.

– Разойдись! – проговорил генерал с таким выражением, что его можно было принять за усмешку.

Офицеры сразу же пришли в движение. Они шли, наступая на листки, исписанные Вирманом, шли торопливо, стараясь поскорее оказаться во дворе.

А Вирман опустился на колени и начал собирать свои бумажки. Капитан Федерс сделал вид, что хочет помочь ему. Когда листки были собраны, выяснилось, что трех листков все же недостает.

– Я охотно помогу вам, – по-дружески начал Федерс, – восстановить мятежную речь, господин старший военный советник юстиции. К сожалению, ваши записки с большим изъяном, но надеюсь, что это не помешает вам изложить свою концепцию.

– Я умею защищаться! – зло бросил Вирман. – И если бы в моих руках остался хоть один листок, то и тогда за написанное в нем полагается виселица!

Вечером того же дня обер-лейтенанта Крафта арестовали.

33. Ночь конца

Вот уже двое суток в Вильдлингене-на-Майне в гостинице «К солнцу» жили офицер по фамилии Богенройтер и два унтер-офицера тайной полевой полиции: Штранц и Рунке. Все они были подчинены старшему военному советнику юстиции Вирману и выполняли специальные задания.

Их довольно потрепанный автомобиль на шесть персон стоял на улице перед подъездом. Сами они сидели во второй, задней, комнате и ждали. Ждали уже два дня, а чтобы время шло быстрее, играли в скат.

– Я не сказал бы, что это скучно, – признался вслух один из них. – Однако, по мне, гораздо лучше выполнять солидное задание.

Двое других ничего ему не ответили, разглядывая с повышенным интересом свои карты. Лица их были добродушными, взгляды – доверчивыми даже тогда, когда они пытались подглядывать друг другу в карты.

– Вирману придется поднатужиться, если он хочет остаться на своем месте, – проговорил один, тщательно тасуя карты. – В последнее время он что-то ничего толкового не сделал, а начальство может расценить это как неприлежание.

– За последний месяц он засек двух фельдфебелей.

– Оба они мелкие сошки, – вмешался в их разговор третий. – А ведь верховный судья неспроста говорил нам, что в настоящее время враг носит высокие звания и занимает высокие должности.

Все трое рассмеялись. Гражданское платье, в котором были все трое, придавало им вид добродушных бюргеров. Один из них вполне мог сойти за солидного торговца, зашедшего сюда, чтобы выпить свою обычную порцию спиртного. Второго можно было принять за чиновника, работающего в городском банке, короче говоря, за человека, пользующегося абсолютным доверием у своего начальства и получающего недельное жалованье. Третьего же запросто можно было принять за удачливого хозяина какого-нибудь самостоятельного дела, возможно, из несколько примитивного, но, безусловно, веселого дома. Его жизнерадостный смех заражал веселостью других.

– Без нас этот Вирман просто пропал бы, – сказал он. – Мы помогаем ему своими людьми. За это следует выпить, разумеется, за счет Вирмана!

– Сначала он проиграл эту партию, – заметил тот, что был похож на служащего банка. Остальные только кивали, соглашаясь с ним. Следовало сделать вывод, что он-то и был офицером.

Вдруг дверь отворилась, в нее заглянул хозяин и сказал:

– Одного из господ просят подойти к телефону.

Тот, что был похож на банковского служащего, встал и, забрав свои карты с собой, вышел. Дверь он, правда, не закрыл, чтобы иметь возможность наблюдать за игрой своих партнеров, лишив их тем самым возможности плутовать.

Когда он вернулся в комнату, то по-дружески подмигнул им и сказал:

– Вирман зацапал одного, и к тому же офицера, кажется обер-лейтенанта.

– Это уже прогресс, но сначала мы, разумеется, доиграем эту партию.

– Нет, – сказал офицер тайной полиции, бросив на стол свои карты, которые отнюдь не были завидными. – Служба прежде всего, тем более что Вирман намекнул, что ночка будет не из легких.

– Если это на самом деле так, – живо отозвался на его слова один из унтер-офицеров, – то мы хоть сейчас готовы кинуться в дело. Но что значит, что ночка будет не из легких? Я могу найти и поденщика. – И он засмеялся.

Обер-лейтенант Крафт остановился посреди своей комнаты и осмотрелся. Эльфрида Радемахер сидела на его койке и не спускала с него своих темных глаз. На столе под лампой лежал чемодан, наполовину заполненный какими-то вещами.

– По-видимому, много вещей мне не потребуется, – задумчиво произнес Крафт. – Ничего лишнего я брать не собираюсь.

– Что-что, а две пары носков ты должен иметь. – Эти слова Эльфрида постаралась произнести деловым тоном.

Карл Крафт бросил на нее беглый взгляд. Потом он, одновременно недовольный и послушный, покопался в шкафу, достал из него две пары носков и бросил их в раскрытый чемоданчик. Повернулся к Эльфриде и хрипло сказал:

– Ну, начинай! Прорабатывай меня! Мне будет лучше, если ты меня начнешь ругать, а не укладывать вещи в чемодан.

– Нижнее белье везде нужно, – заметила Эльфрида. – Особенно в это время года. На твоем месте я бы взяла две пары.

– Но у меня нет двух смен! – ответил Крафт.

– Тогда я достану тебе одну пару и пришлю.

Крафт смотрел на нее растроганный и беспокойный, так как он ожидал от нее совершенно другой реакции. Он сказал ей, что должен уехать, на что она ответила, что поможет ему собрать вещи.

Обер-лейтенант окинул взглядом свое небогатое имущество: два комплекта обмундирования, две пары сапог и пару туфель; несколько десятков книг и стопку исписанных листков бумаги. Больше у него ничего не было: шел пятый год войны.

– Возьми мои книги себе и мои бумаги тоже.

– Хорошо.

– Сожги их, если захочешь.

– Можешь на меня положиться!

– Эльфрида, – Крафт подошел к ней, – ты не спрашиваешь, почему я уезжаю. Ты не хочешь знать, почему я не остаюсь здесь?

– А зачем мне спрашивать тебя об этом, если я и так знаю, что ты мне ответишь, – сказала Эльфрида.

Он хотел было схватить ее за руки, но его руки остановились на полпути; Крафт прислушался: он явно слышал чьи-то шаги. Приближающиеся сильные шаги. Эльфрида попыталась улыбнуться.

– Я думал, что еще не так скоро, – сказал он и, обернувшись, посмотрел на дверь.

Дверь в этот момент и на самом деле отворилась, и в ее проеме появилась фигура старшего военного советника юстиции Вирмана. Окинув комнату быстрым взглядом, он прикрыл за собой дверь, но так, что осталась довольно широкая щель.

– А вы что-то сильно запоздали! – воскликнул Крафт. – Я давно ожидаю вас.

– Тем лучше! – сказал Вирман, слегка удивленный. – Тем лучше! Я надеюсь, вы прекрасно понимаете всю серьезность вашего положения и вам не придет в голову мысль играть со мной в прятки. Могу я поинтересоваться, что нужно здесь этой юной даме?

– Она моя невеста, – ответил Крафт. – Я надеюсь, мне разрешат попрощаться с ней?

– Разумеется, – быстро сказал Вирман. – В конце концов, мы люди. Только делайте это покороче и безболезненнее: у нас с вами сегодня еще много дел.

– А что именно, разрешите узнать?

– Мы вместе с вами займемся вашими показаниями, господин обер-лейтенант Крафт. Вы можете все отрицать сколько вам угодно, а я своего добьюсь. Целый день я не сидел сложа руки. За это время успел собрать свидетельские показания: важные, убедительные. Можете мне поверить: я свое дело знаю. Вам же я скажу одно: вы у меня заговорите! Все скажете, что я пожелаю! Времени я на это не пожалею, хоть неделю, хоть больше.

– Но я попрошу вас, – с усмешкой заметил Крафт, – сделать это побыстрее! Вы получите от меня все, что хотите.

– Это правда? – изумился Вирман. – И вы не будете пытаться отрицать свои антигосударственные выступления или ослаблять их?

– Я знаю, – задумчиво проговорил Крафт, – что вы потеряли часть своих заметок, и это, разумеется, плохо для вас.

– Мы восстановим эти пробелы! – быстро воскликнул Вирман. – Несколько офицеров, сознающих всю ответственность момента, оказали мне нужную помощь. В конце концов, я и сам стал невольным свидетелем!

– Тогда почему же вы так волнуетесь? – поинтересовался Крафт. – Я предоставлю в ваше распоряжение все свое выступление. Я сохранил для вас заметки, господин старший военный советник юстиции.

Проговорив это, обер-лейтенант Крафт полез за обшлаг левого рукава и вынул оттуда бумаги. Он протянул их Вирману, который чуть не бросился на них. Быстро пробежав глазами мелко исписанные листки, он оживился, глаза его радостно заблестели.

Крафт же повернулся к Эльфриде и, протянув ей руку, сказал:

– Прощай, Эльфрида. Спасибо тебе за все.

Эльфрида несколько секунд крепко сжимала его руку. Затем попыталась улыбнуться, чтобы скрыть от Крафта слезы: она знала, что он не терпел слез. Поэтому она бодро сказала:

– До свидания. – Больше она ничего не сказала и еще раз улыбнулась. Крафт запомнил эту улыбку.

А старший военный советник юстиции, потрясая бумагами, воскликнул:

– Чего вы добивались этим? С какой целью? Почему вы отдали мне свою речь? Или это один из ваших трюков?

– Пойдемте, – сказал Крафт, захлопывая чемодан. – Не можете же вы так долго держать своих сообщников в коридоре.

– Теперь я вас раскусил! – возмущенно воскликнул Вирман. – Вы собираетесь меня провести! Вы решили прикрыть собой генерала! Вы решили перечеркнуть мои планы!

Однако обер-лейтенант, не говоря ни слова и не оглядываясь, взял свой чемодан и пошел к выходу. Старший военный советник юстиции выбежал вслед за ним, хлопнув дверью.

И только оставшись одна, Эльфрида Радемахер беззвучно заплакала.

Около двадцати двух часов капитан Федерс, замещая задержанного офицера-воспитателя Крафта, обошел жилые комнаты фенрихов.

Он внимательно всматривался в бледные беспокойные лица фенрихов, настроение у которых было различное. В одном месте сбились псы-волкодавы, в другом боязливо жались овечки. А все они, вместе взятые, были окружены несколькими волками.

– Господин капитан, – доверчиво поинтересовался командир учебного отделения Крамер, – сейчас наши занятия совсем прекратятся, или же на оставшееся время нам дадут третьего по счету офицера-воспитателя?

– Крамер, не ломайте голову над этим, – бодро ответил ему Федерс. – То, что основная часть учебного отделения состоит из баранов, в этом нет никакого сомнения, а с ними вполне управится и один офицер. Вы можете целиком положиться на меня.

Этим разговором Крамер был как бы вычеркнут из списка Федерса, а вслед за ним и другие. Федерс был твердо убежден в том, что человек, беспокоящийся в трудную минуту только о себе самом или же о последствиях, которые могут его ожидать, не достоин командовать другими.

Даже такие люди, как Амфортас и Андреас, были ему милее, поскольку они не скрывали, что довольны случившимся, а это уж их право.

Обстановка снова стала благоприятной для них.

Андреас и ему подобные с трудом скрывали свое любопытство, равнодушие, беспокойство и черствость за маской дисциплинированности. Некоторые из них уже лежали в кровати и играли в карты. Другие стояли по стойке «смирно», когда Крамер отдавал рапорт капитану Федерсу.

– Имеются еще какие-нибудь вопросы? – спросил Федерс перед тем как выйти из комнаты.

Никто из фенрихов не отважился задать Федерсу вопросы, которые тот хотел бы услышать. Это огорчило капитана, и его улыбка стала еще более язвительной. Федерс мысленно винил самого себя за то, что он не воспитал фенрихов в духе доверия к себе. Выходит, он обращался с ними как с овечками. А разве они не такие? Разве их поведение не доказательство этому?

Затем, чтобы полностью закончить свой обход, он вошел в комнату № 7. Первое, что он увидел, было густое облако дыма, сквозь которое он не сразу разглядел шестерых фенрихов. Первым встал Редниц и доложил ему.

– Никакого шума не поднимать, – сказал капитан Федерс. – Шума здесь и без того было достаточно. Не хватает только, чтобы вы еще напились для храбрости.

Один из фенрихов поспешил открыть окно, а остальные сразу же окружили своего бесстрашного преподавателя тактики, который внимательно изучал их, словно собирался давать урок. Подвинув себе стул, Федерс сел. Немного подумав, фенрихи тоже сели. Капитан смотрел на них, а они – на него.

– Мы здесь, господин капитан, разговаривали о том, можем ли мы навестить вас, – проговорил Редниц.

– И до чего же вы договорились?

– Все как один считаем, что да, – сказал фенрих Вебер.

– Хорошо. Вы можете меня навестить, но я сам пришел к вам. Неплохая почва для разговора, не так ли? Ну так что вы хотели мне сказать?

– Господин капитан, – начал Редниц, – мы беспокоимся о судьбе обер-лейтенанта Крафта. Вам известно о том, что он арестован час назад?

– Я слышал об этом и ожидал этого.

– Мы считаем, что это самое настоящее свинство.

– Я тоже так считаю, друзья, и что из этого вытекает?

– Мы не можем этого допустить, господин капитан, – сказал Редниц, и сидевшие вокруг него фенрихи дружно закивали.

Капитан смотрел на фенрихов не без волнения, хотя и не показывал этого. Разве что он перестал ехидно улыбаться. Капитан переводил взгляд с одного лица на другое: вот чувствительный Редниц с умными глазами, вот плотный Вебер, хитроватый Меслер, честный Бергер, Грюндлер и Гремель, оба очень тихие и спокойные, которые говорят только тогда, когда их о чем-либо спрашивают, и делают только то, что им приказывают. Однако все они, как заметил Федерс, были полны решимости действовать на свой страх и риск, хотя и не знали, как это лучше сделать.

– Я, честно, удивлен, – начал Федерс, – что есть вещи, которые не оставили вас равнодушными. Эти вещи подпадают, так сказать, под юрисдикцию самой высокой судебной инстанции, которая одних попытается одобрить, а других заставить замолчать, что в нашем государстве считается вполне нормальным, однако вы решили этого не допустить.

– Так точно, решили, – подтвердил Меслер.

– Если это на самом деле так, – капитан сложил ладони вместе, что означало, что он очень доволен, – то ваши действия будут квалифицированы одним некрасивым и страшным словом: мятеж!

Однако, услышав это слово, фенрихи не испугались. Федерс заметил, что он не ошеломил их этим. Капитан чувствовал, в душе у него поднимается волна радости: «Выходит, эти парни начинают самостоятельно мыслить! А это уже большой успех!»

– Господин капитан, – снова заговорил Редниц, – мы считаем, что тут произошел какой-то юридический казус, недоразумение. И если какие-то начальники не видят этого, то только потому, что они не знают всего. А мы знаем абсолютно все. Именно поэтому мы и считаем, что должны действовать.

– Браво! – радостно воскликнул Федерс. – Итак, вы хотите действовать! Как вы хотите действовать? И какой ценой?

– Любой! – выкрикнул фенрих Вебер, ударив кулаком правой руки по ладони левой.

– Это означает, что мы решили идти на все, – сказал Редниц. – Все мы хотим выступить в поддержку обер-лейтенанта Крафта. А вас, господин капитан, просим помочь нам в этом. Еще мы бы хотели, чтобы вы подсказали нам, как именно нам следует действовать.

– Продолжайте! – заметил капитан, снова складывая ладони вместе.

– Если нашего обер-лейтенанта арестовали только за то, что он сказал правду, тогда великого Гете нужно сжечь, так как он в своем «Фаусте» говорил нечто подобное.

– Мы узнали, что советник юстиции привел с собой трех шпиков, которые освободили в тюрьме специальную камеру и посадили в нее обер-лейтенанта. А эти шпики охраняют его. Короче говоря, мы запросто можем освободить нашего воспитателя! – выпалил Вебер.

– Превосходно, – серьезно произнес капитан. – А что потом?

– А потом мы достанем машину и отвезем обер-лейтенанта к швейцарской границе, – расфантазировался Меслер. – Там же, на берегу Боденского озера, он изыщет возможность перейти границу!

– Возможность для кого? – поинтересовался Федерс. – Уж не для доброй ли половины фенрихов из учебного отделения «X»? И для вашего преподавателя по тактике? Вы шутите! – И тут голос капитана обрел жесткость. – Вы еще не окончили школу! Вы ведь здесь не в индейцев играете! Сейчас вы ведете себя как глупышки с плохой фантазией. Все! Занятие закончено!

– Вы забыли нечто очень важное, господин капитан, не так ли? – спросил Редниц.

– Нет, не забыл! Вы здесь распоряжаетесь, не спросив на это разрешения хозяина! Вы ведь не спросили обер-лейтенанта Крафта о том, согласен ли он. А без него это нельзя делать. За кого вы принимаете Крафта? За мечтателя, который слепо бросается в любую авантюру? За фанатика, который собирается прошибить лбом стену? За слабака, у которого в решающий момент подломятся колени? Друзья мои, этот человек не сосунок и не глупец! Если бы он хотел избежать наказания, он бы его избежал! А это означает, что без его ведома и согласия ничего предпринимать ни в коем случае нельзя!

– Господин капитан, а разве вы уже говорили обо всем этом с господином обер-лейтенантом Крафтом? – спокойно спросил Редниц.

– Нет, – ответил Федерс, понимая, что совершил упущение и дал этим воспользоваться фенрихам.

– А не лучше бы было, господин капитан, все это выяснить? И вы, господин капитан, единственный человек, кто может это сделать.

– Хорошо, я это сделаю, – пообещал Федерс.

Яркий свет отражался от раскрытых бумаг, лежавших на грубом большом столе, над которым склонился беспокойный Вирман. Перед ним сидел усталый Крафт и ждал.

Кругом серо-белые стены со следами пота, плевков и крови. У двери застыл один из унтеров полевой полиции, по фамилии Штранц, с широко открытым ртом, каким-то чудом сохранившим дружескую ухмылку.

– Это же чистое самоубийство, – проговорил Вирман, не глядя на Крафта. – Вы сами усугубляете свое положение, хотя я вам строил не один золотой мостик.

– То, что вы выдаете за золото, для меня лично не что иное, как честь, – равнодушно заметил Крафт. – А что бы вы хотели услышать?

– Не забывайте, что у вас только одна голова.

– Мне и одной много. В это великолепное время, в которое мы живем, в сегодняшней Германии мыслящая до некоторой степени голова является либо легкомысленной, либо разумной. Но то и другое слишком тяжело. Разве на нее можно полагаться?

– Непостижимо, – мрачно бросил Вирман. – Нечто подобное я уже встречал, но все же в меньшей степени!

– Значит, такое время настало!

Однако старший военный советник юстиции не собирался еще раз проявлять свое удивление, так как в коридоре послышался какой-то шум, который становился все громче и громче. Неожиданно дверь распахнулась. Вирман готов был, спрятаться за стол. В камеру ворвалось несколько человек.

Среди них выделялся своей активностью капитан Федерс.

– Если вы не хотите, чтобы я перещелкал ваших охранников, как зайцев, отзовите их хотя бы на время! – крикнул капитан Федерс.

– Что вам нужно? – возмутился Вирман.

– Добрый день, Крафт. – Федерс протянул обер-лейтенанту руку. – Как ты тут?

– Хорошо, – ответил Крафт, пожимая руку Федерса, а сам еле заметно укоризненно покачал головой.

Федерс сделал вид, что не заметил этого. Встав перед старшим военным советником юстиции, он сухо заметил:

– Я прибыл сюда по поручению генерала.

– Генерал не имеет права вмешиваться в мою работу! – грубо выкрикнул Вирман.

– Генерал прислал меня ознакомиться с вашими бумагами, – с недовольным видом объяснил Федерс. – Вы арестовали офицера нашей военной школы. Мы протестуем против этого ареста, считая его незаконным, и потому имеем полное право потребовать детального ознакомления с делом. Кроме того, мы уже известили об этом начальника военных школ, которому непосредственно подчинены и вы.

– По данному конкретному делу, – начал старший военный советник юстиции несколько ершисто, но уже без угрозы, – я подчиняюсь непосредственно верховному командованию вермахта.

– Это не меняет сути дела. Вы обязаны ознакомить меня, как члена суда офицерской чести, со всеми материалами дела. Так что давайте! Или вы хотите принудить меня воспользоваться моим правом силой?

При этих словах старший военный советник юстиции отшатнулся к стене и оттуда уставился на сидящего перед столом Крафта и на стоящего рядом с ним капитана, глаза которого горели жаждой мести, и на застывших позади капитана Штранца и Рунке, которые держали руки с пистолетами, снятыми с предохранителя, в карманах, готовые в любой момент открыть огонь. Однако Вирман понимал, что до этого дело нельзя было доводить. Взяв себя в руки, он перехватил взгляд обер-лейтенанта Крафта, устремленный на капитана Федерса.

– Ага, – Вирман чуть подался вперед, – я, кажется, кое-что начинаю понимать. Господа, я вижу, хорошие друзья! Как я об этом сразу не подумал!

– Друзья мы или не друзья, – жестко бросил Федерс, – сюда я прибыл как член офицерского суда чести, и баста!

– Как вам будет угодно, – проговорил Вирман дружелюбно, – я отнюдь не являюсь противником настоящей мужской дружбы. Я бы сказал – напротив, особенно в данном случае.

– Что вам нужно? – спросил Федерс.

– Вы должны знать, что мне известны слабые стороны вашего друга. Но он не облегчает мне работу: он очень упрям. В противном случае все было бы иначе: ему было бы достаточно назвать своих подстрекателей, вернее говоря, своего подстрекателя, и только.

– Как я посмотрю, господин старший военный советник юстиции большой шутник, – спокойно сказал Крафт. – Но он опоздал. Если дела его когда-нибудь пойдут скверно, он смело может наняться работать по организации детских праздников.

– Поговорите с ним откровенно, – сказал Вирман. – Возможно, он вас и послушает, и тогда вы сможете забрать его у меня. Только ему сначала придется подписать небольшой протокол, который я уже составил. Это в его же интересах.

Вирман быстро собрал бумаги и подал знак своим людям, чтобы они удалились, а когда они скрылись за дверью, сказал:

– Сейчас я оставлю вас одних этак минут на десять. Хочу сказать вам только одно: желаю успеха! – С этими словами он вышел.

Когда друзья остались одни, Федерс спросил:

– Что это за балаган, Крафт?

– Он хотел, чтобы я обвинил генерала, Федерс. Если я это сделаю, он обещает отступиться от меня.

– Понимаю, – сообразил Федерс. – Ему нужна голова генерала! Он хочет поймать большую рыбку, а не маленькую. А другого выхода нет?

– Тебе, Федерс, должно быть стыдно говорить мне такое.

– Ну, хорошо, – сказал Федерс, – я тебя спросил, ты ответил. Но у меня к тебе еще вопрос. Я вот вижу тебя в таком состоянии здесь и боюсь, что ты не хочешь изменить своего положения. Ты не можешь поступить иначе. Это так?

Крафт медленно встал, посмотрел на Федерса и только потом сказал:

– Так! Я не хочу и не могу! Я знаю только то, что когда-то должен настать конец этой вечной и бесконечной лжи, которой я сыт по горло!

– Ты же не один, Крафт.

– Разумеется, нет, но кто-то должен же начать и четко сказать все, что он думает. Я почти задохнулся в этом трусливом обмане, который превращает молодых порядочных парней в убойный скот. И потому я хочу сделать только то, к чему всегда стремился ты сам: научить людей думать. В конце концов, они должны начать думать обо всем, пусть их будет только трое или четверо, но пусть они придут к пониманию.

– В твоем учебном отделении таких набралось шесть человек, Крафт, по меньшей мере шесть.

– Это хорошо, – промолвил Крафт. – Значит, все было не напрасно.

– Крафт, ты всех нас посрамил, и не в последнюю очередь меня, – печально произнес капитан Федерс.

– Я меньше всего к этому стремился, Федерс. Я прошу тебя верить мне. Однако я отмежевываюсь от всех, кто думает точно так же, как и я. У меня была тяжелая юность, я одинок, у меня нет ни родителей, ни родственников, так что мне нечего терять, кроме того, что обычно называют честью.

– А Эльфрида?

Обер-лейтенант Крафт отвернулся, посмотрел на пустой стол, все еще освещенный ярким светом лампы.

– Эльфрида, – с трудом выговорил он, – это единственное, что меня огорчает. Сначала все выглядело так просто и приятно. Однако она дала мне гораздо больше, чем я ожидал, и ожидал не только от нее самой, но и от людей вообще. К счастью, она здорова и полна сил, ее сильный характер поможет ей преодолеть все. Она вполне заслуживает, чтобы рядом с ней был хороший, чистый, простой мужчина, и она найдет себе такого. Я думаю, что для нее будет лучше, если она меня потеряет.

– Ну что ж, хорошо, – твердо произнес Федерс, – ты решил стать жертвой! Я тебя понимаю. В основном я и сам тоже готов, давно уже готов пойти по такому пути.

– Нет, – сказал Крафт. – Ты – нет! Ни одна жертва не должна быть бессмысленной. Я свою поминальную речь произнес, этого достаточно. Тебе же нужно сделать по крайней мере еще три вещи: ты должен и дальше заботиться о наших калеках, ты должен выпустить на свободную дорогу наших фенрихов, и они должны приехать к своим солдатам с новыми и ясными мыслями. Ты должен доказать своей жене, что беззаветная, самоотверженная любовь многого стоит.

– Хорошо, – проговорил Федерс растроганно, – я вижу, нам уже ничем не поможешь. Возможно, ты меня сейчас приговариваешь к временному повешению. Ах, чертовски трудно жить в сегодняшней Германии!

Генерал-майор Модерзон сидел за своим письменным столом точно так же, как он сидел и раньше: прямо, спокойно. Его мундир был безукоризненно отутюжен, на нем ни одной пылинки. Левая рука генерала лежала на столе, в правой он держал карандаш.

– Это все на подпись? – спросил он.

Перед ним стояли обер-лейтенант Бирингер и Сибилла Бахнер. Оба послушно кивнули и вопросительно посмотрели на него. Однако генерал, казалось, не замечал их взглядов: он просматривал последние бумаги.

– Тем самым, господин генерал, – докладывал Бирингер, – практически шестнадцатый выпуск можно считать завершенным, с точки зрения штаба, разумеется.

– Я этого добился, – проговорил генерал, захлопывая папку с документами.

– На семь дней раньше срока, – заметил адъютант.

– Как раз в самое время. – Генерал встал. – Вам удалось разыскать старшего военного советника юстиции Вирмана?

– Как вы распорядились, господин генерал, – ответил адъютант. – Он ожидает в приемной.

– Великолепно, – сказал Модерзон и с такой благодарностью посмотрел на своего адъютанта и на секретаршу, с какой он никогда не смотрел на них раньше. – Я хочу сказать вам обоим, что я был очень рад работать вместе с вами. Благодарю вас.

– Господин генерал, – начал адъютант, расчувствовавшись, – как прикажете понимать ваши слова?

– Понимайте так, что с сего момента наши с вами пути разойдутся.

– Не может быть! – испуганно выкрикнула Сибилла.