Текст книги "Фабрика офицеров"

– Так точно, господин генерал, думал, – ответил майор, и при этом с такой твердостью, что стан его выпрямился, отчего рыцарский крест у него на груди заметно закачался. Естественно, что он еще никогда в жизни не высказывал подобных мыслей. Интересно, что думает этот генерал? Выпускать лишь сорок процентов офицеров от общего числа фенрихов, и это в середине войны, незадолго до окончательной победы? Да это равносильно катастрофе! Настоящему немцу подобная мысль и в голову не придет! Это равносильно недооценке самого смысла существования офицерских школ.

– Ведь мы же фабрика офицеров, Фрей! – воскликнул генерал.

Майор и без того был недалек от мысли утверждать то же самое, да в известном смысле так оно было и на самом деле. Они здесь штамповали офицеров, как в гончарной мастерской изготовляют горшки или другую посуду, как на военном заводе изготовляют каски или гранаты. С той только разницей, что их деятельность здесь, в стенах школы, намного сложнее, ответственнее и важнее. На заводах и в мастерских работают машины, рабочие и инженеры, здесь же трудятся, и трудятся творчески, офицеры-преподаватели, конечным продуктом деятельности которых являются свежевыпеченные офицерики в звании лейтенантов.

Однако говорить об этом генералу было бессмысленно и далеко не безопасно, не тот у него был характер. Но майор Фрей был не робкого десятка: он не привык к позорному бегству и по-своему продолжал борьбу.

– Цифры, приведенные капитаном Федерсом и обер-лейтенантом Крафтом, свидетельствуют лишь о поверхностном подходе к подведению итогов и являются, так сказать, их личным заблуждением, – пояснил майор.

– Это еще одно из ваших предположений? – спросил Модерзон. – Или же на этот раз вы располагаете конкретными доказательствами?

– Я позволю себе сослаться на точку зрения капитана Ратсхельма, – сказал майор, не собираясь, естественно, излагать перед генералом все свои взгляды. – Взгляды и оценка капитана кардинально отличаются от взглядов и оценки вышеуказанных лиц. Особенно наглядно это можно проследить, если остановиться на результатах учебы фенриха Хохбауэра. Этот фенрих оставляет о себе самое лучшее мнение. Родом он из авторитетной семьи военного. Его отец даже был командиром СС…

– Господин майор, меня в данный момент нисколько не интересует, кто из какой семьи происходит. Для меня решающим является то, что человек делает, чего он достиг.

– Я тоже, господин генерал, придерживаюсь точно такого же мнения. Я позволю себе критиковать слова капитана Ратсхельма. Для нас с вами представляет интерес не столько сам Хохбауэр, сколько чрезвычайно противоречивые мнения о нем. Обер-лейтенант Крафт, например, считает, что Хохбауэр не имеет качеств, необходимых офицеру, и, следовательно, не может и не должен стать таковым. Капитан Федерс, со своей стороны, утверждает, что в вопросах тактики Хохбауэр разбирается великолепно, а в остальном он придерживается оценки обер-лейтенанта Крафта. Капитан же Ратсхельм утверждает, что Хохбауэр во всех отношениях заслуживает офицерского звания, и притом с похвальным отзывом.

– Это довольно любопытно, – проговорил генерал. – Прошу оставить мне все цифровые выкладки, самое позднее, до сегодняшнего вечера.

С двенадцати до четырнадцати часов по расписанию занятий в школе значился «перерыв на обед». Однако эти два часа не имели ничего общего с понятием «перерыв», так как в этих стенах даже принятие пищи являлось служебной обязанностью и было строго регламентировано.

Однако прежде чем попасть на обед, фенрихи должны были устранить, так сказать, самые грубые следы своей дообеденной деятельности. Если до обеда состоялись классные занятия, то нужно было немедленно восполнить возможные пробелы, с тем чтобы затем спрятать эти записи. Если же фенрихи перед обедом возвращались с занятий на местности, то им надлежало почистить свои «тряпки», как они выражались. Переодеваться перед обедом они должны были в любом случае, так как фенрихи принимали пищу только в выходном обмундировании, если, разумеется, речь шла о так называемом офицерском обеде. А таких обедов насчитывалось пять в неделю, начиная с понедельника и кончая пятницей.

Распорядок дня фенрихов был чрезвычайно плотным, так как в нем была расписана буквально каждая минута. Например: двенадцать часов пять минут – возвращение с занятий. От двенадцати часов пяти минут до двенадцати пятнадцати – последний предобеденный осмотр оружия, боевой техники, конспектов и повседневного обмундирования. От двенадцати часов пятнадцати минут до двенадцати двадцати – переодевание для обеда, включая причесывание и чистку ногтей. С двенадцати двадцати до двенадцати тридцати – построение на обед, осмотр обмундирования и столовых приборов командирами учебных отделений, следование в столовую, усаживание за столы, накрытые бумажными салфетками. Ожидание прихода офицера-воспитателя.

Офицеры-воспитатели в столовой появлялись, как правило, в двенадцать двадцать пять, самое позднее, в двенадцать сорок. Они тотчас же становились на свои места во главе стола и принимали рапорты командиров учебных отделений, а выслушав их, говорили:

– К застольному тосту, становись!

Команда «К застольному тосту, становись!» была традиционной. Появилась она в армии еще во времена кайзеров и состояла преимущественно из застольных тостов в честь его императорского величества. Во времена Веймарской республики прежние тосты были заменены тостами в честь «великих германских солдат», недостатка в которых, разумеется, не было. Позже, непосредственно перед обедом, вслух зачитывались цитаты из высказываний фюрера. В учебном же отделении обер-лейтенанта Крафта в этом отношении царила некоторая свобода: он заставлял всех фенрихов (по очереди, разумеется), так сказать, экспромтом произносить то, что им приходило в голову. Очередность устанавливалась по алфавиту, по указанию командира отделения или же по настоятельному желанию кого-нибудь из фенрихов.

В этот день очередь дошла до Бемке, поэта, коллеги которого порой охотно предоставляли ему такую возможность. А Бемке, как правило, цитировал каждый раз что-нибудь из своего любимого «Фауста». И на этот раз он прочел оттуда четыре строки, после чего обер-лейтенант Крафт сказал:

– Приятного аппетита! – и сел первым.

Следуя примеру своего офицера-воспитателя, фенрихи тоже рассаживались по местам и хлебали суп. В самом начале обеда никто никаких разговоров не заводил, что, однако, совсем не означало, что все фенрихи про себя обдумывали только что произнесенный застольный тост. Откровенно говоря, они попросту утоляли голод. И даже жиденький картофельный суп сомнительного вкуса казался им чрезвычайно аппетитным.

Справа от Крафта сидел Крамер, слева занимал свое место Редниц. Так получилось не по воле слепого случая, не по чьему бы то ни было заранее обдуманному расчету – это был результат каждодневной смены мест за столом. И только сам офицер-воспитатель никому своего места не уступал.

В то время как на противоположном конце стола фенрих Меслер распространялся о Гете, обер-лейтенант Крафт спросил у командира отделения:

– Слышали что-нибудь новенькое о гомосексуалистах, Крамер?

– Так точно, господин обер-лейтенант, – ответил он. – Такое встречается все чаще, но ведь это наказуемо.

– А разве тот, кто знает об этом, но не докладывает, не подлежит уголовному наказанию? – спросил Редниц.

От ответа на этот довольно щекотливый вопрос удалось увильнуть, к счастью, и самому обер-лейтенанту Крафту, и командиру отделения, так как в этот момент в столовой появился ординарец, который сообщил, что господина обер-лейтенанта срочно и по очень важному делу вызывают к телефону.

Крафт не стал тянуть время, однако, прежде чем выйти из столовой, он распорядился, чтобы фенрихи продолжали трапезу, на практике же это означало, что если он не вернется к моменту, когда фенрихи съедят суп, то они смело могут приниматься за жаркое, более того, им даже разрешается съесть вишневый пудинг с сиропом.

Оказалось, что к телефону Крафта звал капитан Федерс. Его голос звучал в трубке менее спокойно, чем обычно, скорее в нем чувствовались настойчивость и решительность.

– Вы должны подменить меня сегодня после обеда на занятиях, Крафт, – сообщил капитан. – Дело в том, что у меня нет времени на эту пустую болтовню: мне нужно побывать на вилле Розенхюгель.

– Там что-нибудь случилось? – поинтересовался обер-лейтенант.

– Пока нет, – быстро ответил Федерс. – Но час назад там распоясался один профессиональный убийца – бригадный генерал медицинской службы, который творит там черт знает что, и я не знаю, что там может случиться.

– Хорошо, Федерс, – не медля ответил Крафт, – я, разумеется, заменю вас на занятиях после обеда. Если я могу быть вам чем-нибудь полезным, дайте мне об этом знать.

На этом телефонный разговор закончился, и обер-лейтенант направился обратно в столовую. Когда он вошел туда, фенрихи, ожидавшие его какое-то время, уже принялись есть второе, то есть жаркое. Каждая порция жаркого, согласно калькуляции, должна была состоять из ста граммов мяса и двухсот пятидесяти граммов картофеля, политого соусом с сильным запахом, короче говоря, это был типичный продукт питания военного времени.

Обер-лейтенант Крафт зубами разорвал кусок мяса, лежавший у него на тарелке, а затем сказал:

– Занятия по тактике, которое по расписанию должно было состояться сегодня после обеда, не будет. Вместо него мы проведем занятие на местности.

– А по какой теме, господин обер-лейтенант? – не без любопытства спросил Редниц.

– Повторим что-нибудь из пройденного, – задумчиво ответил Крафт. – Наверняка найдется тема, которую мы до конца не проработали, и вот сегодня мы как раз ее и закончим.

Крамер посмотрел ничего не понимающим взглядом на своего офицера-воспитателя.

Однако его хорошо понял Редниц, который тут же заметил:

– Занятие по подрывному делу. Взрыв бункера. То самое занятие, во время которого погиб лейтенант Барков.

– Точно, – проговорил обер-лейтенант Крафт и принялся за свой картофель. – Подготовьте необходимую материальную часть для проведения занятия на эту тему.

Ровно в четырнадцать часов начинались послеобеденные занятия, которые продолжались, как правило, до семнадцати часов.

Точно в положенное время учебные отделения снова выстроились на плацу, а затем согласно расписанию занятий их развели по учебным аудиториям, на плац, в спортивный зал или же по учебным полям.

Учебное отделение «X» получило на складе боепитания № 3 все необходимое: лопаты, кирки, молотки, взрывчатку и взрыватели. Выделенные для получения всего этого фенрихи не забыли ничего, вплоть до изоляционной ленты. На эти приготовления ушло не менее тридцати минут, и только после этого учебное отделение «X» могло двинуться к месту занятий.

Когда же фенрихи прибыли на Хорхенштанд, началась живая работа, так как бункер, который им надлежало подорвать, прежде всего нужно было построить.

А для того чтобы построить солидный бункер, необходимо немало времени. Сорок человек в течение полутора часов занимались созданием того, что должно будет взлететь на воздух в течение каких-то долей секунды. Фенрихи старались вовсю, а обер-лейтенант приказал помимо бункера еще отрыть дополнительно траншею.

А тем временем в казарме продолжались классные занятия с фенрихами. Офицеры спрашивали их, выставляя в своих блокнотах отметки или же просто запоминая все плюсы и минусы в их ответах. А в это же время в классных комнатах составлялись письменные работы по таким темам, как: проведение промежуточной аттестации № 1, проведение промежуточной аттестации № 2; писалась большая работа по тактике, две небольшие работы по тактике, сочинение по внешней политике, составлялись таблицы для проведения занятий по строевой подготовке и гимнастике; проводился врачебный осмотр фенрихов, перепроверялись списки на вооружение и материальную часть. Для каждого фенриха существовала толстая папка. На четверых фенрихов полагался один солдат, который обслуживал их. На сорок фенрихов приходилось по два офицера, а на пятьдесят фенрихов приходилась одна женщина.

В последнее время женщинам было строго-настрого запрещено вступать в контакт с фенрихами. Первое время, когда в школе обучались еще первые потоки фенрихов, к этому запрету относились несерьезно, так как женский персонал школы не только сам предоставлял себя фенрихам в полное распоряжение, но и готов был выполнить любое их желание. Однако с приходом в школу генерал-майора Модерзона женский персонал уже не имел возможности вступать в прямые служебные контакты с фенрихами.

Так, Эльфрида Радемахер работала у командира административно-хозяйственной роты, а Марион Федерс – в хозяйственном отделе. Как только они познакомились, они довольно часто перезванивались. Более того, даже встречались друг с другом в рабочее время; с папками в руках (что придавало им деловой вид) они могли спокойно поболтать о своих делах.

Чаще всего они встречались в канцелярии административно-хозяйственной роты, и не только потому, что запасы кофе у Катера были неистощимы, помимо этого, они заметили, что капитан Катер старается обходить их стороной, делая вид, что не замечает их. Однако обе они не знали, что капитан Катер, наблюдая их встречи, делал у себя в блокноте пометки об этом, указывая точное время и продолжительность беседы.

– Я сама себе создаю заботы, – сказала как-то Марион Федерс. – До этого я постоянно беспокоилась о муже, который за последнее время, как я заметила, сильно изменился.

– Уж не хотите ли вы сказать, – довольно откровенно, как обычно, поинтересовалась Эльфрида Радемахер, – что вас беспокоит дружба вашего супруга с обер-лейтенантом Крафтом?

Марион Федерс кивнула:

– А вы не находите, что оба они образуют несколько необычную пару, а? С тех пор как они встретились и познакомились, оба начали высказывать порой довольно опасные идеи.

– Я мало что понимаю в этом, – уклончиво ответила Эльфрида.

– Но ведь вы это чувствуете, не так ли?

– Я не имею никакого влияния на обер-лейтенанта Крафта.

– Но ведь вы же помолвлены с ним!

Эльфрида рассмеялась:

– Мы любим друг друга, или, по крайней мере, каждый из нас надеется на это. Однако, несмотря на это, я не пользуюсь никакими правами.

Марион Федерс уставилась на Эльфриду Радемахер задумчивым взглядом. Немного помолчав, она наконец сказала:

– Вы очень его любите, не так ли? А потому вы не имеете права не предупредить его, не уберечь его от совершения какой-либо глупости. Дело в том, что оба они бросаются в глаза. Кто их знает, тот не может не заметить даже тогда, когда они пытаются скрыть свои помыслы. Хочу сказать вам вполне откровенно: сначала я очень обрадовалась, что два этих необыкновенных человека подружились, но со временем меня охватил страх.

– Уж не хотите ли вы, Марион, чтобы они раздружились?

– Да, – ответила фрау Федерс с изумительной готовностью. – Когда они вместе, они представляют собой опасность, хотя оба и руководствуются самыми лучшими мотивами. Если нам удастся разъединить их, то мы как бы автоматически уменьшаем опасность вдвое. И сделать это – ваша обязанность, Эльфрида.

– Почему я должна это делать? – уклончиво спросила Эльфрида Радемахер. – И почему вы думаете, что именно мне это удастся? Я знаю обер-лейтенанта Крафта всего несколько недель. А вы, Марион, как-никак супруга капитана Федерса, и уже довольно давно.

– Вы знаете, Эльфрида, что это за брак, к тому же я не имею на него сильного влияния. У вас же, как мне кажется, все обстоит несколько иначе. И исходя из этого, вы должны сделать все возможное для того, чтобы разъединить их, пока еще не поздно.

Прибыв на местность, на которой он должен был проводить занятия по подрывному делу, обер-лейтенант Крафт произвел последние приготовления.

Он лично подготовил удлиненный заряд, восемь специально назначенных фенрихов находились в непосредственной близости от него, остальная часть учебного отделения расположилась в пятидесяти метрах от него в укрытии. Все было продумано до мелочей.

Погода, словно по заказу, была великолепной. Деревья простирали свои ветви в голубое высокое небо. Земля замерзла от легкого морозца, и когда на нее наступали, казалось, что под ногами жесткий бетон. Каждый звук растекался в морозном тумане.

Однако ни одному фенриху не было холодно.

Они молча и внимательно следили за каждым движением обер-лейтенанта Крафта, видели его неторопливые, точные движения, слышали его спорные, но ясные распоряжения. На этот раз он действовал искуснее обычного, а выражение его лица было серьезнее, чем когда бы то ни было.

Постепенно до фенрихов стало доходить, что сейчас здесь происходит не что иное, как то, что позволяет восстановить обстановку и атмосферу того самого дня, когда погиб лейтенант Барков, все, до самых мельчайших деталей. Взрывчатка, инструмент – все лежало на тех же самых местах, да и сами фенрихи были разбиты точно на такие же группы, как и в тот раз.

Вот обер-лейтенант Крафт приступил к установке взрывного заряда весом в десять килограммов. Встав на колени на свежевыброшенной из углубления земле, он посмотрел вверх: вокруг него сгрудилось восемь фенрихов. Двое из них, Андреас и Хохбауэр, находились к нему ближе остальных, трое, а именно Крамер, Вебер и Бергер, находились на удалении нескольких метров, а трое остальных располагались несколько в стороне, это были Меслер, Редниц и Бемке.

– Кто тогда помогал лейтенанту Баркову? – спросил обер-лейтенант.

– Я, – ответил фенрих Хохбауэр, стараясь произнести это короткое «я» с небрежностью.

– Тогда попытайтесь, Хохбауэр, делать то же самое, что вы делали тогда.

– Слушаюсь, господин обер-лейтенант, – проговорил Хохбауэр с явно наигранной небрежностью. – Я попытаюсь.

Хохбауэр тут же подошел к обер-лейтенанту Крафту и встал рядом с ним на колени. Оба начали подготавливать заряд, затем они уложили его в землю, сверху заложили несколькими кирпичами, а уж потом засыпали землей. Из земли торчал лишь бикфордов шнур.

Когда все было сделано, обер-лейтенант встал с колен. Внимательно осмотрев место взрыва, он взглянул на часы. И уж только после этого быстрым шагом направился к остальной группе фенрихов, что располагалась в укрытии, метрах в пятидесяти от него. Подойдя к группе, он сразу же обратился к Амфортасу:

– Скажите, на каком именно месте вы тогда вывихнули себе ногу?

Амфортас, судя по виду, явно нервничал. Он засуетился, чтобы поскорее показать это место – небольшую выемку, до которой было всего-навсего несколько шагов.

На вопрос Крафта о том, что же случилось после этого, Амфортас ответил:

– Лейтенанта Баркова кто-то позвал, и он подошел сюда точно так же, как сейчас подошли вы, господин обер-лейтенант. Он внимательно осмотрел мою ногу и распорядился, чтобы меня немедленно отправили в укрытие. Вот и все.

– Хорошо, всем в укрытие!

Отдав эту команду, обер-лейтенант Крафт направился к группе подрывников, что находилась метрах в пятидесяти от него. На ходу он еще раз взглянул на часы. Прошло немногим более четырех минут. Как только он дошел до места взрыва, то спросил:

– Что здесь произошло за мое отсутствие?

– Абсолютно ничего, – ответил ему фенрих Хохбауэр.

– А что произошло тогда, при лейтенанте Баркове?

– Тоже ничего, господин обер-лейтенант, – с готовностью ответил Хохбауэр и посмотрел на остальных фенрихов.

– Андреас, – обратился офицер к фенриху, который стоял к нему ближе остальных, – вы тогда что-нибудь заметили?

– Ничего не заметил, господин обер-лейтенант, – поспешно ответил Андреас. – Абсолютно ничего.

Однако, несмотря на это, Крафт одного за другим опросил каждого фенриха, хотя заранее догадывался о том, что они ему могут сказать. Крамер, Вебер и Бергер уверяли, что они ничего не видели, так как в тот момент были заняты разговором. Меслер, Редниц и Бемке заявили, что они вообще находились в таком положении, что ничего не могли видеть. Крафт тотчас же проверил, соответствует ли их заверение истине. Оказалось, что действительно ни заряда, ни шнура они со своего места видеть никак не могли.

– Всем уйти в укрытие! – приказал обер-лейтенант. – Хохбауэру остаться со мной.

Фенрихи удалились в укрытие. Разумеется, все они были рады тому, что их как бы исключили из этой игры. Однако деловитость, с которой обер-лейтенант пытался восстановить события, произошедшие тогда, действовала им на нервы. Все они поглубже спрятались в укрытие.

Крафт и Хохбауэр остались вдвоем. Обер-лейтенант внимательно поглядел на фенриха. Тот не выдержал этого взгляда и отвел глаза. Оба долгое время молчали, хотя ни один из них и не показывал признаков нервозности.

– Теперь мне ясно, как вы тогда все сделали, – проговорил обер-лейтенант Крафт после паузы. – Лейтенанта Баркова позвали к Амфортасу. Он осмотрел его ногу, а затем вернулся на свое место. На все это ему потребовалось немногим более четырех минут. А за четыре минуты здесь многое могло произойти. Посмотрите на свои часы, Хохбауэр.

После этого Крафт быстрыми движениями разрыл землю, вытащил из углубления кирпичи, которыми была прикрыта сверху взрывчатка. Затем вынул шнур с взрывателем из заряда и заменил его другим, который он вынул из кармана шинели. Затем снова заложил взрывчатку кирпичами и засыпал ямку землей.

– Ну, сколько времени мне потребовалось на замену взрывателя и шнура?

– Немногим менее трех минут, – ответил Хохбауэр слегка дрожащим голосом.

– Следовательно, так, – констатировал Крафт.

Фенрих Хохбауэр попытался было улыбнуться, однако улыбки не получилось.

– Прекрасный опыт, господин обер-лейтенант, – сказал он.

– Остальное могло происходить следующим образом, – проговорил Крафт, прижав конец бикфордова шнура к спичечной коробке, из которой он вынул одну спичку. Бросив на Хохбауэра беглый взгляд, обер-лейтенант чиркнул спичкой по коробку. Спичка загорелась, и в тот же миг загорелся и бикфордов шнур. А пока тот горел, Крафт внимательно следил за выражением лица фенриха.

А Хохбауэр с широко раскрытыми глазами следил за маленьким огоньком, который все быстрее и быстрее пожирал бикфордов шнур, приближаясь к заряду. Лицо его побледнело и стало белее снега. Пальцы невольно сжались в кулаки. И вдруг он вскочил и судорожным движением вырвал шнур из заряда.

Выдернув шнур, фенрих, словно ослабев, устало опустился на землю. Все его тело дрожало мелкой дрожью, и лишь в глазах застыло выражение неприкрытого гнева.

– Даже в том случае, если это сделал я, вы все равно никогда не сможете доказать, – проговорил он, тяжело дыша.

– Вы это и сделали, – тихо сказал обер-лейтенант.

– Так точно, я это сделал, – все еще не владея полностью собой и в то же время с некоторым триумфом сказал Хохбауэр. – Я имел на это право. По крайней мере, точно такое же право, как и вы сейчас, когда пытались взорвать одного из нас, а может, и обоих. Я признаюсь в своем поступке, но только перед вами, с глазу на глаз. Никому другому я об этом ни слова не скажу. Да никто и не сможет доказать моей вины. Никто. Это прекрасно знаете и вы, обер-лейтенант Крафт!

– Мне вполне достаточно вашего признания, – тихо произнес Крафт. – А сейчас я имел возможность лично убедиться в том, что у вас слабые нервы, Хохбауэр. Вы не выдержали испытания. Рано или поздно вы все равно раскололись бы. В данный момент я нащупал в вас несколько слабых пунктов: двумя из них являются Амфортас и Андреас. Могу вам посоветовать только одно – пишите завещание.

– Меня вам не расколоть, – огрызнулся Хохбауэр, весь собравшись в комок в готовности броситься в бой. – А нервы у меня стальные.

– Ваши нервы, Хохбауэр, никуда не годятся. А здравого ума у вас меньше, чем у комара. Вы, видимо, считали меня идиотом, который из-за вас способен рисковать собственной жизнью и готов взлететь на воздух. Но я не дурак и не самоубийца. Посмотрите повнимательнее на вставленный мной запал – ведь он пустой. Взрыва сейчас никак не могло быть. Вот вы и попались!

В семнадцать часов учебное занятие в военной школе заканчивалось, однако до девятнадцати часов никто из школы официально не мог выходить. Но на самом деле большинство офицеров из числа преподавателей и воспитателей всякими правдами и неправдами удирали домой.

В течение этих двух часов фенрихи могли немного передохнуть, так как чувствовали, что за ними никто не следит. Согласно распорядку дня в эти часы проводилась уборка помещений, чистка оружия, всевозможного рода работы, спевка сводного хора, урок закона божьего; последнее мероприятие проводилось довольно редко, и только для добровольцев, когда даже самые верующие были сильно уставшими.

Правда, в течение этих двух часов иногда можно было увидеть и некоторых офицеров. По крайней мере, фенрихи в любой момент могли ожидать их появления. Учебными отделениями в это время, как правило, руководили командиры из фенрихов.

В тот день возможность появления офицеров в подразделении была сведена до минимума, поскольку генерал-майор Модерзон собирал их перед ужином на совещание, на которое обычно уходило немало времени. Во всяком случае начало совещания было назначено на семнадцать часов тридцать минут, а ужин для офицеров обычно накрывался в казино в девятнадцать часов пятнадцать минут, однако ужин мог начаться и в двадцать один час, и даже позднее, если бы генерал захотел этого и своевременно не распустил офицеров.

– Надеюсь, сегодня это будет длиться не слишком долго, – нервно заметил капитан Федерс. – У меня совсем нет времени: мне нужно срочно попасть на виллу Розенхюгель, пока там не случилось большого несчастья.

Крафт по голосу капитана понял, что тот чем-то чрезвычайно обеспокоен.

– Неужели дело так серьезно, Федерс? – спросил Крафт.

– Возможно, Крафт! Я должен уехать отсюда. А если говорильня, затеянная господином генералом, затянется, то я просто встану и выйду из зала, так как мне теперь уже все равно.

– Ну, я посмотрю, как ты это сделаешь, – заметил Крафт.

Проговорив это, обер-лейтенант вышел в коридор из большого зала казино, где собралась большая часть офицеров. Там он и дождался генерала, который появился через несколько минут в сопровождении своего адъютанта.

Обер-лейтенант отдал честь и, посмотрев в холодные, настороженные глаза Модерзона, сказал:

– Я прошу вашего разрешения, господин генерал, покинуть зал совещания до его окончания вместе с капитаном Федерсом в связи с хорошо известным вам делом.

Адъютант генерала Бирингер, шедший позади своего начальника, энергично закачал головой и закатил глаза, показывая всем своим видом невозможность подобного, как-никак ему такого никогда ранее видеть не приходилось, чтобы обер-лейтенант на глазах всех офицеров остановил генерала!

Генерал Модерзон несколько мгновений изучал Крафта своими серыми холодными глазами, а затем сказал:

– У вас неопрятная прическа, господин обер-лейтенант. – Вымолвив эти слова, генерал как ни в чем не бывало проследовал в зал в сопровождении адъютанта, пройдя мимо застывшего по стойке «смирно» обер-лейтенанта, которому ничего не оставалось, как последовать вслед за ними.

Генерал молча выслушал рапорт старшего по должности офицера, а им был начальник первого курса. Затем он кивком головы дал знак, означавший, что офицеры могут сесть на свои места. После этого Модерзон подошел к столу, стоявшему посередине, опустился на стул и молча ждал до тех пор, пока в зале не установилась полная тишина.

– Господин обер-лейтенант Бирингер, прошу вас, начинайте, – произнес он после долгой паузы.

Сорок пар глаз уставились на адъютанта, громко возвестившего:

– Тема нашего сегодняшнего занятия: пожар в казарме. В третий раз.

– Черт знает что придумали, – тихо шепнул капитан Федерс на ухо Крафту. – Старик старается держаться в форме. Что-то он придумал на сегодняшний день?

Капитан подошел к доске, стоявшей позади, и развернул большую схему, которая, судя по всему, была специально изготовлена для данного случая. На огромном листе ватмана была вычерчена схема казармы в масштабе 1:100. Контуры всех зданий были вычерчены черной тушью, а в центре – множество красных кружков, волнистых и прямых линий, обозначающих очаги пожара, и притом в опасной стадии.

Капитан Федерс бросил на схему беглый взгляд и сразу же все понял; возможно, он был единственным офицером, который сообразил это.

– Господа, – начал Федерс деловым тоном, сразу же взяв верх над нервозным беспокойством, – да это же настоящий хаос. Нечто подобное можно встретить довольно редко. Над решением такого ребуса поломает голову девять десятых офицеров.

И вдруг от радости капитана Федерса, разгадавшего загадку этого тактического шедевра, не осталось и следа.

– Если генерал пожелает разыграть этот вариант до конца, то нам не освободиться отсюда и до полуночи. Проклятие! – мрачно сказал капитан Крафту.

«Проклятие! – думали и другие офицеры. – Черт бы побрал нашего генерала!»

А генерал, слегка сузив глаза, рассматривал офицеров. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Адъютант генерала тем временем, как обычно на подобных занятиях, зачитал список участвующих в игре. И, как всегда, никто не был забыт, все офицеры без исключения были заняты в предстоящих «скачках». Даже оба начальника курсов и те были задействованы: один – в роли бургомистра, а другой – коменданта железнодорожной станции, что уже само по себе свидетельствовало о том размахе, который должна была принять эта игра.

Поэтому не вызвало особого удивления даже то, что один из офицеров был назначен по плану игры начальником военной школы номер пять. И этот жребий, который сначала был воспринят как особая честь, пал на капитана Ратсхельма, который с гордостью поднялся со своего места, услышав собственную фамилию.

– Я всегда считал Ратсхельма «канделябром», – проговорил Федерс. – Однако того, что ему сейчас предстоит сделать, я бы ему никогда не пожелал.

А спустя четыре минуты предсказание Федерса уже оправдалось. Стоило только Ратсхельму отдать свое первое распоряжение: «Блокировать всю казарму!» – как господин генерал тотчас же вмешался. А спустя две минуты Ратсхельм был повержен, ибо генерал Модерзон объявил ему, что блокирование казармы в создавшейся ситуации подобно самоубийству.

– На вашем месте любой фенрих, бросив беглый взгляд на схему, сообразил бы, что для эффективной борьбы с пожаром никак не обойтись без помощи извне, – язвительно заметил генерал.

Затем в игру вошел бургомистр, за ним – вновь назначенный комендант железнодорожной станции, после чего последовали распоряжения пожарных служб, и так далее и тому подобное.

Через девять минут после начала игры Ратсхельм был положен на обе лопатки. Он тут же был «отстранен» от должности начальника военной школы номер пять и назначен старшим вспомогательной команды, которая должна была тушить пожар ведрами с водой. «Разжалованный» Ратсхельм уныло поплелся на свое место. Почти упав на стул, он уже был не в состоянии воспринимать происходившее вокруг.