Текст книги "Илион. Город и страна троянцев. Том 1"

Полемон был уроженцем Нового Илиона и оставил описание (περιήγησις) своего города. Он жил в конце III – начале II века до н. э., и поэтому был старше Деметрия из Скепсиса. Полемон обратил внимание на существование в Новом Илионе такого же алтаря Зевса – хранителя домашнего очага, как тот, на котором был убит Приам, а также такого же камня, как тот, на котором Паламед учил греков играть в кости[845]845
  Polemon. Fragm. 32. Ed. Didot.


[Закрыть]. Гелланик, родившийся в день морской битвы при Саламине (480 до н. э.) и, следовательно, современник Геродота, написал особый труд о Трое (под названием Τρωϊκά), где он свидетельствовал о тождестве Нового Илиона с гомеровским; Страбон (или, скорее, Деметрий, которому он следует) необоснованно приписывает ему неуместную пристрастность в пользу илионцев[846]846
  «Гелланик, чтобы доставить удовольствие илионцам, – «таков его образ мыслей» (цитата из «Илиады», XV. 94. – Пер.) – согласен признать тождество современного Илиона с древним»
(Страбон. XIII. С. 602).

[Закрыть].

Геродот пишет, что Ксеркс во время своей экспедиции в Грецию, «желая осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и выслушав все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине Илионской 1000 быков. Маги же совершили [местным] героям жертвенное возлияние. После этого ночью на войско напал страх. А с наступлением дня царь продолжал поход, оставив на левой стороне города Ретий, Офриней и Дардан (город, пограничный с Абидосом), а справа – тевкрские Гергифы. Дойдя до Абидоса…»[847]847
  Геродот. VII. 43. Здесь не место говорить о топографии, но, приведя эту цитату из Геродота, я не могу не воспользоваться возможностью разъяснить предыдущую (42) главу, которую трудно понять: «Из Лидии персидское войско совершало путь к реке Каику и в Мисийскую землю. А от Каика оно через местность Атарней, имея на правой стороне гору Кану, достигло города Карены. От этого города войско шло через фиванскую долину к городу Адрамиттию и мимо пеласгийского Антандра. Оставив слева гору Иду, войско вступило затем в Илионскую область. Когда войско остановилось на ночлег у подошвы Иды, то сначала разразилась гроза с ураганом, причем от ударов молнии погибло очень много людей».
  Однако если персидская армия пришла по обычной дороге и пересекла горный хребет, который простирается от Иды на запад и кончается на мысе Лект, то настоящая Ида должна была остаться существенно правее. Таким образом, обычно считается, что или ошибся Геродот, или же – как, помимо прочих, полагает Д. Ролинсон (Rawlinson D. Op. cit. IV. P. 42) – что он назвал Идой высоты, лежащие близ долины Скамандра слева, расположенные к западу и югу от Бунарбаши. Однако эта теория кажется там неприемлемой, как и теория П. Баркера Уэбба (Webb P.B. Op. cit. P. 134), который пытается заставить нас поверить, что персидская армия, проходя обычным путем, могла фактически оставить настоящую гору Ида слева, поскольку он говорит: «К югу от мыса Лект берег резко поднимается к востоку и северо-востоку и образует вместе с противолежащим берегом залив Адрамиттий. Из такой формы этого залива, которая не отмечена в точности ни на одной современной карте, вытекает, что Гаргар расположен не в центре Фригии, как это обычно предполагается, но гораздо больше подходит к Адрамиттийскому заливу и как будто бы даже возвышается над ним. Таким образом, рассказ Геродота о Ксерксе, который в своем походе от Сард к Геллеспонту оставил Гаргар слева, – утверждение, которое многим показалось странным, – справедливо по отношению к подлинному местоположению горы Ида». Это утверждение совершенно не согласуется с существующими фактами.
  Я могу принять как единственное правильное объяснение то, что было предложено профессором Вирховом, который пишет мне следующее: «Поскольку Геродот ясно говорит, что Ксеркс вошел на территорию Илиона, оставив гору Ида слева, то из этого я могу сделать только тот вывод, что Ксеркс отправился от Адрамиттия к северу и проник в долину Байрамича с востока, то есть практически по той же дороге, которой ехал Чихачев. Единственное сомнение, которое при этом может возникнуть, связано с упоминанием Антандра, который, видимо, был расположен далее к западу. Однако выражение παραμειβόμενος допускает объяснение, что он прошел мимо Антандра, а именно прошел слева от него. Иначе он должен был бы идти через высокие горы. На восточной дороге Ксеркс обошел вокруг Иды, которая осталась у него слева, и спустился с ее вершин в долину Скамандра. Поскольку он должен был пройти с Ине через узкое ущелье на долину Трои, он оставил Бунарбаши слева». Профессор Вирхов добавляет, что именно поэтому маленький город на Бали-Даге не может, по его мнению, быть Гергифой, поскольку Геродот (VII. 43) ясно говорит, что через день после своего визита в Илион Ксеркс отправился дальше, оставив слева от себя Ретий, Офриний и Дардан, который граничит с Абидосом, но при этом тевкры Гергифы были у него справа («царь продолжал поход, оставив на левой стороне города Ретий, Офриней и Дардан (город, пограничный с Абидосом), а справа – тевкрские Гергифы»). Поскольку Ксеркс проходил у подножия Бали-Дага, то действительно может показаться странным, что Геродот упомянул Гергифу не до, а после Илиона, если бы маленький город на этой горе и был Гергифой.


[Закрыть]. В Новое время те, кто оспаривает отождествление Нового Илиона с гомеровской Троей, по большей части считали, что то место, которое Геродот называет Пергамом Приама, должно быть отлично от Нового Илиона; однако, как справедливо замечает Грот[848]848
  Grot G. Op. cit. I. P. 298.


[Закрыть], упоминание илионской Афины говорит о том, что это одно и то же.

Экенбрехер[849]849
  Eckenbrecher G. Op. cit. 1875. S. 34.


[Закрыть] остроумно заметил, что «Геродот не мог не отождествлять эолийский Илион с гомеровским городом, ибо в книге I, гл. 5 он называет последний просто «Илион» безо всякого эпитета, точно так же, как мы обозначаем современный Рим и Рим древних римлян одним и тем же названием. Это, – пишет он, – кажется очевидным, когда мы сравниваем этот пассаж, где историк говорит, что персы ведут отсчет своей вражды к грекам еще со взятия Илиона, с пассажем из книги II, гл. 10. Мы также видим, – продолжает автор, – что Ксеркс считал Илион своего времени (Илион Геродота, Гелланика и Страбона) гомеровским Илионом, поскольку нам говорят (VII. 43), что он взошел на Пергам Приама, и царь не мог считать, что он расположен где-либо, кроме Илиона».

Дальнейшее доказательство того, что думали люди по поводу отождествления древней Трои с Новым Илионом, дает нам Ксенофонт, который сообщает, что лакедемонский адмирал Миндар в то время, как его флот находился в Абидосе, сам отправился в Илион, чтобы принести жертву Афине, и увидел оттуда морское сражение между эскадроном дорийцев и афинян вблизи берегов у Ретия[850]850
  «Миндар из Илия, где он приносил жертвы Афине, заметил, как идет эта битва, и решил оказать помощь с моря. Стащив свои триеры в море, он отплыл на соединение с флотом Дориэя»
(Ксенофонт. Греческая история. I. 1, 4; перевод С. Лурье).

[Закрыть].

Хотя владения Нового Илиона были все еще очень незначительны в эпоху между Пелопоннесской войной и вторжением македонцев в Персию и не доходили даже до соседнего Геллеспонта, тем не менее в городе был размещен гарнизон, поскольку он находился в выгодном стратегическом положении. Мы видим это из рассказа Плутарха[851]851
  Плутарх. Серторий. I. Перевод А.П. Каждана.


[Закрыть]: «Илион был взят Гераклом из-за коней Лаомедонта и затем Агамемноном при помощи так называемого деревянного коня, а в третий раз город занял Харидем – и опять-таки потому, что какой-то конь оказался в воротах и жители Илиона не смогли достаточно быстро их запереть». Это подтверждает и Полиэн, который говорит[852]852
  Polyaenus. Strategic. III. 14. Перевод Т.В. Антонова.


[Закрыть]: «Харидем, когда илионцы храбили его город, схватив раба-илионца, вышедшего за добычей, большими дарами склонил его предать город. А чтобы тот не вызвал подозрений у охраняющих ворота, дал ему увести много скота и двух или трех рабов в качестве пленников. Стражники же, добычу разделив, позволили ему часто входить ночью, а с ним и другим еще мужам, приносящим добычу. Харидем, вышедших с тем рабов схватив, связал; а их гиматии надев на своих вооруженных мужей, дал им среди прочей добычи и коня, как будто бы захваченного. Стражники, чтобы впустить коня, полностью открыли ворота. Воины, устремившись вместе с конем, стражников перебили и, остальное войско впустив, взяли город; и так что можно в шутку сказать, во второй раз был захвачен Илион, снова будучи побежденным при помощи коня».

Этот Харидем, безусловно, не может быть никем другим, как известным вождем наемников, который жил в эпоху Филиппа II (359–336 до н. э.). Мы знаем его в основном из речи Демосфена против Аристократа, в которой подтверждается факт взятия Илиона, однако без подробностей того, как именно это случилось. Уволенный Тимофеем, Харидем стал служить в Малой Азии под началом Мемнона и Ментора, которые жаждали освободить своего шурина Артабаза, которого взял в плен Автофрадат. Взятие им Илиона, таким образом, должно было произойти примерно в 356 году. Это событие со всей определенностью показывает, что на тот момент Новый Илион был укрепленным городом.

Когда Александр Великий пересек Геллеспонт, он послал свою армию из Сеста в Абидос под предводительством Пармения; и, принеся торжественные жертвоприношения у гробницы Протесилая в Элее на Херсонесе, царь переправился на берег долины Трои. Взойдя на Илион, он принес жертву Афине, совершил возлияния героям, повесил свое оружие в храме богини и взял в обмен кое-что из священного оружия, которое сохранялось еще со времен Троянской войны. Почтение Александра к этому троянскому оружию было таково, что он велел своим телохранителям нести его впереди него в сражении. Кроме того, он принес в Илионе в храме Зевса – хранителя домашнего очага жертву Приаму, прося его утишить свой гнев против рода Неоптолема, к которому принадлежал и сам Александр[853]853
  «Прибыв в Элеунт, он принес жертву Протесилаю на его могиле: считается, что из эллинов, отправившихся с Агамемноном под Илион, он первый высадился в Азии. А цель этого жертвоприношения была такая: да будет ему эта высадка счастливее, чем Протесилаю.
  Пармениону было приказано переправить много пехоты и конницу из Сеста в Абидос. Переправа была совершена на 160 триерах и на множестве транспортных судов. Обычно рассказывают, что Александр, выйдя из Элеунта, высадился в «Ахейской гавани»: он сам правил при переезде адмиральским кораблем и, доплыв до середины Геллеспонта, заколол быка в жертву Посейдону и нереидам и совершил возлияние в море из золотой чаши. Рассказывают, что он первым во всеоружии вступил на азийскую землю; в том месте, где он отплыл из Европы, и там, где высадился в Азии, он поставил алтари Зевсу, покровителю высадок, Афине и Гераклу. Придя в Илион, он свершил жертву Афине Илионской, поднес ей и повесил в храме полное вооружение, а взамен его взял кое-что из священного оружия, сохранившегося еще от Троянской войны. Говорят, что в сражениях его носили перед ним. Рассказывают, что на алтаре Зевса, покровителя домашнего очага, он принес жертву Приаму, моля его не гневаться больше на род Неоптолема, из которого происходил и он»
(Арриан. Поход Александра. I. 11. 5–8).

[Закрыть].

Дикеарх сочинил отдельный труд об этом жертвоприношении Александра (περὶ της ἑν Ἰλίσ θυσίας)[854]854
  Dicaearch. Fragm. P. 114. Ed. Fuhr; Athenaeus. XIII. P. 693.


[Закрыть].

Плутарх сообщает нам, что Александр, перейдя Геллеспонт, взошел на Илион, принес жертвы Афине и сделал приношения теням героев, и, помазав маслом погребальную колонну Ахилла, он обежал (как это было принято) со своими товарищами совершенно обнаженным вокруг гробницы и поздравил Ахилла с тем, что при жизни он имел истинного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы. Когда Александр проходил через город (Илион) и рассматривал его достопримечательности, кто-то спросил его, не хочет ли он посмотреть лиру Александра (то есть Париса); он ответил, что это заботит его меньше всего, но что он желает посмотреть лиру Ахилла, на которой тот пел о славе и деяниях великих мужей[855]855
  «Прибыв к Илиону, Александр принес жертвы Афине и совершил возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок, он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы. Когда царь проходил по Илиону и осматривал достопримечательности, кто-то спросил его, не хочет ли он увидеть лиру Александра [Париса]. Царь ответил, что она его нисколько не интересует, разыскивает же он лиру Ахилла, под звуки которой тот воспевал славу и подвиги доблестных мужей»
(Плутарх. Александр. XV; перевод М.Н. Ботвинника и И.А. Перельмутера).

[Закрыть].

Я могу также привлечь внимание к ценной надписи[856]856
  …βασιλεὺς Ἀντίοχος…
  τὴν μὲν ἱέρειαν καὶ τοὺς ἱερονόμους καὶ τοὺς πρυτάνεις εὔξασθαι τῃ Ἀθηνᾳ τῃ Ἰλίαδι… (ἑπὶ δὲ) ταις εὐχαις τῃ μὲν Ἀθηνᾳ συντελεσάτωσαν τὴν νομιζομένην καὶ πάτ(ριον θυ)σίαν οἵ τε ἱερονόμοι… (στησαι δ᾽αὐτου εἰ)κόνα χρυσην ἑφ᾽ ἵππου ἑν τῳ ἱερῳ της Ἀθηνας ἑν τῳ ἑπιφα(νεστάτσ τόπῳ)… καὶ ἑπιγράψαι· Ὁ δημος ὁ (Ἰλιέων βασιλέα Ἀντί)οχον… εὐσεβείας ἕνεκεν της εἰς τὸ ἱερό(ν, εὐεργέτην καὶ σω)τηρα γεγονότα του δήμου, κ.τ.λ
  (Boekh. Corpus Inscriptionum Graec. № 3595).


[Закрыть], которая доказывает щедрость Антиоха Сотера по отношению к Илионской Афине в 278 году до н. э. Надписи № 3601 и 3602 также свидетельствуют, что в Илионе илионцы вмести с жителями других соседних городов справляли Панафинейские игры в честь Илионской Афины[857]857
  Надпись № 3601 сильно повреждена. Бекх говорит о ней: «Это декрет Илиона и других соседних городов, которые имели с Илионом общий культ и проводили праздничные священнодействия, а также постановление об учреждении игр. Я считаю, что праздник, о котором идет речь, – Панафинеи: они, а также некоторые менее значительные, упомянуты в стр. 11». Надпись № 3602 выглядит так: (Ἰλιεις καὶ αἱ) πόλεις α(ἱ κ)ο(ιν)ω(νου)σαι (της θυ)σίας καί του ἀγωνος καὶ της πανηγύρεως… Δημητρίου Ἰλιάδα, καλως καὶ ἑ(ν)δό(ξ)ως κανηφορήσασαν, (εὐσ)εβείας ἕνεκεν της πρὸς τὴν θεάν.


[Закрыть].

У Страбона мы читаем[858]858
  Страбон. XIII. С. 593, 10–20; С. 594, 30.


[Закрыть]:

«Город современных илионцев, как говорят, прежде был селением с небольшим и незначительным святилищем Афины. Когда же Александр после победы при Гранике прибыл сюда, он украсил храм посвятительными дарами, назвал селение городом, приказал тем, кому было вверено попечение над городом, восстановить его постройки и объявить независимым и свободным от податей; впоследствии же после разгрома персов он отправил туда благосклонное послание, обещая построить великий город, сделать храм знаменитым и учредить священные игры. После его смерти Лисимах проявил особую заботу о городе: он отстроил храм и окружил город стеной около 40 стадиев длины, переселил в него жителей старых и уже разрушенных городов из окрестностей.

…Александр стал заботиться об илионцах, имея в виду восстановить древнее родство с ними и будучи в то же время поклонником Гомера. Во всяком случае, передают об исправлении текста гомеровских поэм так называемой «редакции из Ларца» (ἑκ του νάρθηκος), так как Александр совместно с Каллисфеном и Анаксархом просмотрел их и в некоторой части снабдил примечаниями, а затем вложил экземпляр в ларец с драгоценными инкрустациями, найденный среди сокровищ персидской казны. Таким образом, Александр проявлял благосклонность к илионцам в силу своего преклонения перед поэтом и по родству с Эакидами, царями молоссов, где, по рассказам, была царицей Андромаха, бывшая супруга Гектора».

Однако Страбон сообщает нам и о том, что, когда римляне впервые пришли в Азию и изгнали Антиоха Великого с этого берега Тавра (190–189 до н. э.), Деметрий из Скепсиса, который тогда был еще юношей, посетил Илион и увидел, что город пришел в такой упадок, что на крышах домов не было даже черепиц[859]859
  Однако, как остроумно заметил мне месье Бюрнуф, это не обязательно означает, что дома были крыты черепицей и что из-за недостатка в ремонте они были лишены ее. Это также может предполагать, что дома были бедными хижинами, которые даже не были покрыты черепицей, но только имели террасы из глины, смешанной с соломой.


[Закрыть]. Далее он утверждает, что, согласно Гегесианакту, галаты, переправившись из Европы, пришли в Илион в поисках укрепленного места, но немедленно оставили его, поскольку у города не было защитных стен[860]860
  «Современный Илион также был чем-то вроде города-деревни, когда римляне впервые вступили в пределы Азии и вытеснили Антиоха Великого из области по эту сторону Тавра. Во всяком случае, согласно Деметрию из Скепсиса, который в то время подростком посетил этот город, он нашел городские дома в таком запустении, что они даже не имели черепичной кровли. По словам Гегесианакта, галаты, переправившись из Европы, пришли в город, нуждаясь в укрепленном месте, но тотчас же покинули его, так как он не имел укреплений»
(Страбон. XIII. С. 594).

[Закрыть]. Но это утверждение совершенно не сообразуется и даже противоречит словам самого Страбона несколькими строками выше[861]861
  Там же. С. 593.


[Закрыть]; поскольку там он говорит, что Лисимах после кончины Александра уделял огромное внимание Илиону, окружил его стеной окружностью в 40 стадиев и поселил в Илионе обитателей окружавших его древних городов, которые находились в состоянии разрухи. Кроме того, отдельные места из Ливия (XXXV. 43; XXXVII. 9) и Полибия (V. 78, 111), безо всякого сомнения, доказывают, что Новый Илион был укреплен и его можно было защищать около 218 года до н. э.

Ливий сообщает нам[862]862
  Ливий. XXXV. 43.


[Закрыть], что Антиох Великий пришел от моря к Новому Илиону, чтобы принести жертвы Илионской Афине (190 до н. э.), и далее, что римский консул Ливий отправился туда, чтобы принести жертвы той же богине.

У Юстина мы читаем[863]863
  «Все радовались так, как радуются обыкновенно дети и родители при встрече после долгой разлуки. Жителей Илиона радовало то, что их потомки, покорив запад и Африку, теперь завоевывают Азию, как свое наследственное царство; они говорили, что счастливым событием было разрушение Трои, раз она возрождается теперь при столь счастливых обстоятельствах. Римляне, в свою очередь, испытывали ненасытное желание видеть обитель дедовских ларов, колыбель предков своих, храмы и изображения богов»
(Юстин. XXXI. 8; перевод А.А. Деконского, М.И. Рижского).

[Закрыть], что во время первой римской экспедиции в Азию илионцы и римляне взаимно радовались друг другу, словно родители и дети после долгой разлуки.

Экенбрехер[864]864
  Eckenbrecher G. Op. cit. S. 37.


[Закрыть] упоминает утверждение Энния[865]865
  Annal. 14. 9. Ed. P. Merulae.


[Закрыть], что, когда римляне под командованием Корнелия Сципиона Азиатского приблизились к троянскому берегу, они воскликнули при первом виде Трои:

 
Ила божественный дом, о отечество наше, о славный
Битвой Пергам!
 

Римляне, гордившиеся своим происхождением из Илиона и от Энея, относились к городу своих героических предков с подчеркнутой щедростью, добавив к его владениям прилегающие территории Сигея, Ретия и Гергифы, а также весь берег от Переи (или континентальной территории) Тенедоса к югу от Сигея до границ Дардана[866]866
  «Сигей также был разрушен илионцами до основания за неповиновение. Ведь впоследствии под властью илионцев было все побережье вплоть до Дардана, принадлежащее им и теперь»
(Страбон. XIII. С. 600); Ливий. XXXVIII, 39.

[Закрыть]. Сигейцы не хотели смириться с этой потерей автономии, и их город поэтому был разрушен илионцами[867]867
  Я могу напомнить читателю, что Дардан на мысе Гигас между Ретием и современным городом Дарданеллы был эолийским поселением и, таким образом, у него не было права на легендарное благоговение из-за особенного господства Энея, которое ему ошибочно приписывает Грот (Grot G. Op. cit. I. P. 301). Он, очевидно, путает Дардан с Дарданией, которая была расположена далеко от Дардана, на склоне Иды, и от которой ко времени Деметрия не осталось уже никаких следов (см.: Страбон. XIII. С. 592).


[Закрыть]. Подобная же судьба, видимо, постигла и соседний город Ахиллей.

«Таким образом, достоинство и сила Илиона, – как замечает Грот[868]868
  Grot G. Op. cit. I. P. 301.


[Закрыть], – чудесным образом возросли, и мы должны считать лишь естественным, что илионцы стали придавать себе преувеличенную значимость, как признанные «прародители» всепобеждающего Рима. И теперь – отчасти, как мы естественно можем предполагать, – из той ревности, которую это возбудило в их соседях в Скепсисе и Александрии-Троаде, отчасти – из явной тенденции того времени (в которой пальму литературного первенства разделили между собою Кратес в Пергаме и Аристарх в Александрии) к критике и пояснениям старых поэтов – предметом атаки теперь стало мифическое правопреемство Илиона».

Двумя вождями этой новой «Троянской войны», попытки уничтожить традиционную славу Илиона, были, во-первых, Деметрий из Скепсиса, наиболее усердный критик Гомера, который, как уже говорилось, написал тридцать книг «Комментария» к каталогу троянцев в «Илиаде» и который силился доказать, что его родной город, Скепсис, также был царской резиденцей Энея; во-вторых, это была Гестиея[869]869
  На Гестиею часто ссылаются в гомеровских схолиях (Venet. Schol. ad Il. III. 64; Eustath. ad Il. II. 538).


[Закрыть], писательница из Александрии-Троады, которая также писала комментарии к «Илиаде» и производила разыскания на предмет того, могла ли происходить Троянская война перед Новым Илионом. Оба объявили, что там не было места для великих подвигов, о которых рассказывает «Илиада», поскольку та долина, которая теперь отделяет город от Геллеспонта, сформировалась уже после Троянской войны от речных наносов. Далее, Полит, который, полагаясь на быстроту своих ног, сидел на вершине кургана Эсиета, пытаясь высмотреть, когда греческая армия пойдет с кораблей в атаку, должен был быть глупцом, поскольку он мог бы заметить движения греческой армии гораздо лучше с намного более высокого акрополя Илиона, и его быстрые ноги ему бы не понадобились; кроме того, все еще существующий курган Эсиета расположен в 5 стадиях от Нового Илиона, по дороге в Александрию-Троаду. Помимо этого, гонка Гектора и Ахилла не могла бы произойти, поскольку из-за прилегающего горного хребта невозможно обежать вокруг Илиона, но они могли бы обежать вокруг древнего города[870]870
  «Деметрий приводит свидетельство Гестиеи из Александрии, которая написала сочинение об «Илиаде» Гомера и исследовала вопрос о том, происходила ли война около современного города Илиона и Троянской долины, которую поэт помещает между городом и морем; ведь, по ее словам, долина, которая видна теперь перед современным городом, является позднейшим наносом рек. Также и Полит,
…которыйСтражем троянским сидел, уповая на быстрые ноги,В поле, на высшей могиле старца троян Эсиета  (Il. II. 792. – Пер.),
  был бы глупцом; хотя бы даже он и сидел «на высшей могиле», однако он мог бы вести наблюдение с гораздо большей высоты акрополя, почти с того же расстояния, вовсе не нуждаясь в быстроте ног для своей безопасности; ведь могила Эсиета, которую показывают теперь, находится в 5 стадиях на дороге в Александрию. Тогда и бег Гектора вокруг города был бы неправдоподобен, потому что современный город нельзя обежать вокруг из-за примыкающего к нему горного хребта; однако древний город имеет свободный проход кругом»
(Страбон. XIII. С. 599).

[Закрыть]. Они признавали, что от древнего города не осталось никаких следов, но считали это вполне естественным, поскольку все города вокруг были покинуты, но не полностью разрушены, в то время как древний город был уничтожен полностью и его камни были использованы для их восстановления. Так, например, они уверяли, что Архианакт из Митилены построил стены Сигея из камней Трои[871]871
  «От древнего города не осталось и следа. Да это и естественно, потому что все окрестные города были опустошены, хотя и не совсем разрушены; однако этот город был разорен дотла, так что все его камни были перенесены для восстановления других городов. Во всяком случае, передают, что митиленец Архианакт возвел из камней, взятых оттуда, стену вокруг Сигея»
(Страбон. XIII. С. 599).

[Закрыть]. Деметрий утверждал, что древний Илион – это «деревня илионцев» (Ἰλιέων Κώμη), местоположение которой он точно указывает, поскольку он говорит, что она находится в 30 стадиях от Нового Илиона и в 10 стадиях от холма Калликолона, в то время как последний отстоит на 5 стадиев от Симоента[872]872
  «Немного выше этой местности находится селение илионцев, где, как полагают, был расположен некогда древний Илион, в 30 стадиях от современного города. В 10 стадиях над селением илионцев возвышается Калликолона – нечто вроде холма, мимо которого в 5 стадиях протекает Симоент»
(Страбон. XIII. С. 597).

[Закрыть]. Страбон не говорит нам, согласна ли была Гестиея с мнением Деметрия, что Трою следует отождествлять с «деревней илионцев».

Однако все эти возражения совершенно пусты. Полагаю, что, говоря о топографии, я уже доказал, что, за исключением течения рек, долина Трои не пережила никаких существенных изменений со времен Троянской войны и что расстояние от Нового Илиона от Геллеспонта должно было быть тем же самым, как и теперь. Относительно кургана Эсиета Гестиея и Деметрий совершенно правы, утверждая, что греческий лагерь легче было увидеть с вершины Пергама, чем с погребального холма по дороге в Александрию-Троаду в 5 стадиях от Нового Илиона, поскольку Александрия-Троада находится к юго-западу от Илиона и дорога к нему, которая отчетливо отмечена бродом через Скамандр, когда река выходит на долину Трои, идет прямо на юг до самого Бунарбаши, в то время как Геллеспонт и греческий лагерь находились к северу от Илиона. Однако к югу от Илиона, точно в том направлении, в котором должна была быть дорога на Александрию-Троаду, я увидел перед собою, стоя на Гиссарлыке, курган высотой 33 фута и окружностью в 131 ярд и, согласно точному измерению, которое я проделал, в 1017 ярдах от южной городской стены. Таким образом, это и должен был быть тот погребальный курган, на который указывают Гестиея и Деметрий, однако они, очевидно, считали, что его следует отождествлять с могилой Эсиета, – просто чтобы доказать, что этот курган расположен на прямой линии между греческим лагерем и деревней илионцев (Ἰλιέων Κώμη) и что последняя и является тем местом, где располагалась Троя. Курган Эсиета, возможно, находился у современной деревни Кум-Кей, неподалеку от слияния Скамандра и Симоента, поскольку здесь все еще можно видеть остатки кургана в несколько футов высотой. Курган, который, по утверждению Гестиеи и Деметрия, является курганом Эсиета, теперь называется Паша-Тепе. Он был раскопан госпожой Шлиман, и у меня еще будет случай поговорить об этом более подробно[873]873
  См. главу о курганах героев.


[Закрыть].

Из указанных выше расстояний мы легко видим, что Деметрий считал, что гора Кара-Юр, которую я уже описал, является гомеровской Калликолоной и что, как уже говорилось, его «деревня илионцев» должна была занимать то место на низком холме на ферме г-на Калверта к северо-востоку от Фимбры, как раз перед болотом, теперь высохшим, которое обычно именовалось болотом Дуден. Несколько грубых эллинских черепков говорят о том, что здесь действительно находилась древняя деревня, но нет никаких скоплений руин. Утверждение Деметрия, что Троя-де исчезла без следа и что ее камни были использованы для восстановления других городов, и прежде всего стен Сигея, совершенно ни на чем не основано. Если, как я надеюсь доказать, Гиссарлык действительно является тем местом, где находилась Троя, то стены Трои были уже погребены в 20 футах под землей, когда в VII веке до н. э. был построен Сигей; и, поскольку никаких следов древнего города не было видно над землей, люди, конечно, полагали, что даже руины полностью исчезли – «etiam periere ruinae». Поэтому и получилось так, что Страбон, никогда не посещавший Троаду, принимает, как отмечает Грот[874]874
  Grot G. Op. cit. I. P. 302.


[Закрыть], безосновательную гипотезу Деметрия, как если бы она была установленным фактом; он проводит резкое различие между древним и Новым Илионом и даже упрекает Гелланика за то, что он упоминает общепризнанное мнение местных жителей. Однако представляется достоверным, что теория Гестиеи и Деметрия не была принята ни одним другим древним автором, за исключением Страбона. Полемон, который, как уже упоминалось, был уроженцем Илиона, не мог принять теорию, согласно которой Илион не был настоящей Троей, поскольку его работа, где описываются местности и достопримечательности Илиона, сама по себе подразумевает это отождествление.

Новый Илион все продолжали считать настоящей гомеровской Троей и относились к нему соответственно. Согласно Страбону[875]875
  Страбон. XIII. С. 594.


[Закрыть], «он снова был разрушен римлянами во главе с Фимбрией, который взял его после осады во время войны с Митридатом (85 до н. э.). Фимбрия был послан в качестве квестора при консуле Валерии Флакке, назначенном главнокомандующим в войне против Митридата. Фимбрия поднял восстание, убил консула в Вифинии, сам стал во главе войска и двинулся на Илион; когда же жители Илиона не приняли его, как мятежника, то он применил силу и взял город на одиннадцатый день. Когда Фимбрия стал хвалиться, что он на одиннадцатый день захватил этот город, который Агамемнон взял лишь с трудом на десятый год, имея флот в тысячу кораблей, причем вся Греция помогала в походе, один из илионцев заметил:

«Да, но у нас не было такого защитника, как Гектор». Затем на Фимбрию напал Сулла и разбил его; Митридата он по мирному договору отпустил на родину, а илионцев утешил, оказав им большую помощь по восстановлению города. Однако в наше время Божественный Цезарь проявил о них гораздо большую заботу, подражая Александру… Что касается Цезаря, то он не только был поклонником Александра, но, имея более действительные доказательства родства с илионцами, смело, со всем пылом юности стал благодетельствовать им. Эти доказательства были более действительными, во-первых, потому, что он был римлянин, а римляне считали Энея своим родоначальником, во-вторых, потому, что имя Юлий производили от Юла, одного из его предков; последний получил свое прозвище от Юла, одного из потомков Энея. Поэтому Цезарь отдал им землю, сохранив свободу и освобождение от государственных повинностей; они сохраняют и до настоящего времени эти привилегии».

Однако Аппиан[876]876
  Appian. I. P. 364, 365 («Митридатовы войны», гл. 53; перевод С.П. Кондратьева).


[Закрыть] рассказывает о завоевании Илиона Фимбрией по-другому. Он пишет: «Жители Илиона, осажденные им, прибегли к Сулле, и Сулла обещал им, что он придет, и велел им в то же время передать Фимбрии, что они уже сдались Сулле. Услышав об этом, Фимбрия их похвалил, что они уже стали друзьями римлян, и велел им принять и его, так как ведь и он римлянин, внутрь стен, в насмешку указав им на родство, которое было у илионцев с римлянами. Войдя в город, он стал избивать всех подряд и все предал пламени; тех же, которые ходили послами к Сулле, он предал всевозможным мучениям. Он, не щадя ни святынь, ни тех, кто бежал в храм Афины, сжег их вместе с храмом. Он срыл и стены, и на следующий день он сам обошел город, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города. Илион, испытавший худшее, чем во времена Агамемнона, погиб от рук «родственника». Не осталось целым ни одного алтаря, ни одного святилища, ни одной статуи; что же касается священного изображения Афины, которое называют Палладием и считают упавшим с неба, то некоторые думают, что оно было найдено неповрежденным, что при падении стен оно было ими засыпано, если только оно не было унесено из Илиона Диомедом и Одиссеем во время Троянской войны».

Аппиан добавляет, что это произошло в самом конце 173-й Олимпиады (то есть в 84 году до н. э.). Это рассказ о полном разрушении Илиона, данный Аппианом, жившим во времена Антонина Пия, едва ли кажется вероятным, особенно потому, что Страбон, который жил во время Юлия Цезаря и Августа (то есть почти на 200 лет раньше Аппиана) и был почти что современником события, знал только, что Илион пострадал, но не то, что он был стерт с лица земли.

Согласно Светонию, Юлий Цезарь даже хотел сделать Илион столицей Римской империи[877]877
  Suetonius. Caes. 79.


[Закрыть], и в хорошо известной оде Горация[878]878
  Horat. Carm. III. 3. См. гл. IV.


[Закрыть], к которой у нас еще будет случай вернуться, подобный же план приписывается Августу.

Мейер[879]879
  Meyer E. Geschichte der Troas. Leipzig, 1877. S. 96.


[Закрыть] упоминает о пассаже у Николая Дамасского[880]880
  Damascus. De vita sua: Fragm. 3. Ed. Müller and Dindorf.


[Закрыть], согласно которому «Юлия, дочь Августа, неожиданно прибыла ночью к Илиону и, переправляясь через Скамандр, который как раз разлился и тек очень быстро, едва-едва не утонула. Супруг Юлии, Агриппа, наказал илионцев, наложив на них штраф в сто тысяч денариев, поскольку они не позаботились о безопасности дочери императора; но они и не могли этого сделать, поскольку понятия не имели о намерениях Юлии посетить город. Только после долгих просьб Николаю удалось добиться отмены штрафа с помощью вмешательства Ирода».

Сын Юлии, Гай Цезарь, который был приемным сыном своего деда Августа и стал правителем Азии в девятнадцать лет, также должен был посещать Илион, глубоко интересоваться им и расточать ему всякие милости, поскольку в найденной на месте надписи он именуется родичем, благодетелем и покровителем Илиона[881]881
  Эта надпись приводится в главе о Новом Илионе.


[Закрыть].

Овидий[882]882
Вдруг, говорят, изваянье с небес всеоружной МинервыПадает на холмы, где вырастал Илион.(Видеть его я хотел, показали и храм мне, и место,Сам же Паллады кумир был уже в римских стенах).  (Fast. VI. 421; перевод Ф. Петровского)


[Закрыть] также упоминает о своем собственном визите в Илион.

Согласно Тациту[883]883
  Annal. XII. 58.


[Закрыть], Нерон, будучи еще мальчиком (53 н. э.), произнес на греческом языке на Римском форуме речь в защиту илионцев. Он говорил о происхождении римлян из Трои с таким красноречием, что Клавдий освободил ее жителей от всех общественных налогов. Светоний сообщает нам, что Клавдий освободил илионцев навеки от всякой дани, прочтя старое греческое письмо римского сената и народа, которые предлагали царю Селевку дружбу и союз на том только условии, чтобы он даровал их родичам илионцам свободу от всех и всяческих налогов и податей[884]884
  «Жителей Илиона, как родоначальников римского народа, он навеки освободил от подати, огласив написанное на греческом языке старинное письмо, в котором сенат и народ римский предлагал царю Селевку дружбу и союз только за то, чтобы он предоставил соплеменникам их, илионянам, свободу от всяких поборов»
(Suet. Claud (гл. 25. – Пер.); перевод М. Гаспарова).

[Закрыть].

Экенбрехер[885]885
  Eckenbrecher G. Op. cit. S. 39.


[Закрыть] цитирует слова Тацита[886]886
  «Даже жители Илиона, заявившие, что Троя – мать Рима, не располагали ничем, кроме издревле утвердившейся за их городом славы»
(Annal. IV. 55).

[Закрыть], что «илионцы были важны только благодаря своей древней славе, поскольку они заявляли, что Троя – прародитель Рима; и, добавляет он, это доказывает, что Тацит признавал древнюю славу илионцев и, таким образом, отождествление этого города с гомеровской Троей». Далее он упоминает, что «Плиний говорит об историческом Илионе, называя его источником всей славы»[887]887
  «В пятидесяти милях от порта находится освобожденный от всех налогов Илион – отсюда слава всех вещей»
(Плиний. Естественная история. V. 33).  Здесь я замечаю раз и навсегда, что для всех цитат из Плиния я использую книгу издательства M.E. Littré (Paris, 1860).


[Закрыть]. Он также цитирует свидетельство Помпония Мелы[888]888
  I. 18.


[Закрыть], который называет Илион своего времени Urbs bello excidioque clarissima (город, славный войной и погибелью). Далее Экенбрехер упоминает, что «таким же образом единство исторического Илиона с гомеровским Илионом было признано Дионисием Периегетом (ок. 270 н. э.), оратором Аристидом (150 н. э.)[889]889
  «Нужно вспомнить и сказать – что взят был Илион, сильнейший из городов Азии того времени, но все же Илион заселен и теперь»
(Aristid. II. 369. Ed. Dindorf).

[Закрыть], Стефатом (de Urbe) и Свидой (in voce).

Монеты Илиона с именами и изображениями римских императоров и императриц и легендой «Гектор илионцев» или «Приам илионцев» являются дополнительным доказательством того, что отождествление Нового Илиона с гомеровской Троей продолжало быть общепризнанным[890]890
  См. описание илионских монет в главе о Новом Илионе.


[Закрыть].

Император Каракалла проявил свое почтение к священному Илиону, колыбели предков Рима, совершенно уникальным образом. Он принес вместе со своей армией погребальные жертвы на могиле Ахилла и почтил ее состязаниями в беге – он и вся его армия в вооружении пробежали вокруг нее. После этого он даровал своим воинам денежную награду, как если бы они совершили великий подвиг, и действительно сами завоевали древний Илион; кроме того, он воздвиг бронзовую статую Ахилла[891]891
  «После небезопасной переправы через Геллеспонт он почтил Ахилла и заупокойной жертвой, и бегом в полном вооружении – сам вместе с воинами, и после этого этим воинам, как будто бы они свершили нечто великое и как бы и вправду взяли тот самый, древний Илион, заплатил деньги, и поставил бронзовую статую Ахилла»
(Dio Cassius. LXXVII. 16).

[Закрыть].

Согласно Геродиану[892]892
  Геродиан. IV. 8. § 4, 5. (Русский перевод цит. по: Геродиан. История императорской власти после Марка в восьми книгах / Под ред. А.И. Доватура. СПб., 1995. – Пер.)


[Закрыть], «обойдя развалины города, он [Каракалла] пришел к могиле Ахилла, роскошно украсил ее венками и цветами и отныне стал подражать Ахиллу. В поисках какого-нибудь Патрокла он затеял вот что. Был у него любимец-вольноотпущенник по имени Фест, состоявший при нем в секретарях. Так вот этот Фест умирает как раз тогда, когда Антонин [Каракалла] был в Илионе; поговаривали, что он был отравлен для того, чтобы можно было устроить погребение наподобие Патроклова; другие, правда, говорили, что он умер своей смертью. Антонин [Каракалла] велит принести труп и разложить большой костер; затем, положив его посередине и заклав разных животных, он сам зажег костер, взял чашу и, совершая возлияния, обратился с молитвой к ветрам. Волосами он был весьма беден; поэтому когда он хотел бросить в огонь локон, то вызвал общий смех: он отрезал все волосы, какие у него только были». На последующих страницах я покажу, что Каракалла воздвиг в честь Феста курган, который теперь называется Ужек-Тепе и является крупнейшим в Троаде[893]893
  См. описание этого кургана в главе о курганах героев.


[Закрыть].

Когда Константин Великий принял решение о строительстве новой столицы для своей обширной империи, которая определенно должна была заменить Древний Рим, он сначала хотел основать Новый Рим на земле древних предков римлян. Согласно Зосиму, он выбрал место между Александрией-Троадой и древним Илионом (μεταξὺ Τρῳάδος καὶ τής ἀρχαίας Ἰλίου); согласно Зонаре, на Сигее (ἑν Σιγαίῳ, sic). Там он заложил основание города, и часть его уже была построена, когда он предпочел гораздо более подходящий Византий[894]894
  Zosimus. II. 30; Zonaras. Ann. P. 5. Ed. Venet. Ср.: Meyer E. Op. cit. S. 96, 97.


[Закрыть]. Мейер отмечает[895]895
  Meyer E. Op. cit. S. 97.


[Закрыть], что «статуя Константина, поставленная на порфирную колонну («сожженная колонна» в Стамбуле), как говорят, первоначально была статуей Аполлона, которая стояла в Илионе»[896]896
  «Говорят и что статуя на стеле – это изображение Аполлона, и что привезли его из города Илиона во Фригии»
(Zonaras. P. 6, C.).

[Закрыть].

Я обязан моему другу доктору Карлу Хеннингу, ученому помощнику его величества императора Бразилии, за копию письма императора Юлиана, рукопись которого он обнаружил в Харлейанской библиотеке, 5610[897]897
  Доктор Хеннинг опубликовал это неизданное письмо в: Hermes. Vol. IX. P. 257–266. (Русский перевод цит. по: Император Юлиан. Сочинения / Пер. с др. – гр., коммент. Т.Г. Сидаша. СПб., 2007. С. 394–396. – Пер.)


[Закрыть]. Я привожу его слово в слово, поскольку это наиболее важный вклад в историю Нового Илиона:

«Мы никогда не приблизили бы к себе с такой легкостью Пегасия, если бы я со всей ясностью не был уверен, что даже прежде, когда он именовался епископом галилеян, он имел мудрость почитать и прославлять богов. Это я говорю тебе не на основании молвы, исходящей от тех людей, чьи слова зависят от их расположения или вражды к кому-либо, хотя много подобной болтовни о нем дошло до меня, и, видят боги, однажды я даже подумал, что должен возненавидеть его более остальных порченых. Но когда мне было приказано блаженным Констанцием ехать в ставку, я ехал именно этой дорогой и, поднявшись ранним утром, прибыл из Троады в Илион во время, когда рынок полон. Пегасий вышел меня встречать, поскольку я хотел познакомиться с городом, – это был мой предлог для посещения храмов – он стал водить меня повсюду и все мне показывать.

И вот, послушай, его дела и слова не оставили меня в неведении, что он и сам отнюдь не лишен чувства к богам.

Там есть героон Гектора, его бронзовое изображение находится в крошечном храмике, а напротив, в открытом дворе, стоит громадный Ахиллес. Если ты видел это место, ты, конечно, представишь то, о чем я говорю. Ты мог бы узнать от своего провожатого историю о том, почему большой Ахиллес был установлен напротив [храма Гектора] и занял весь открытый двор. Я увидел, что на алтарях еще горит жертвенный огонь, что они, можно сказать, пылают и блестит умащенное изображение Гектора. Я взглянул на Пегасия и сказал: «Что же это? Разве илионяне приносят жертвы?» Так я испытывал его, чтобы выяснить его собственные взгляды. «Разве нелепо, – отвечал он, – служить благому мужу, своему соотечественнику, так же, как служим мы мученикам?» Это [сравнение] не было, конечно, разумно, но это произволение и взгляд определенно принадлежали человеку образованному и тонкому, особенно если принять во внимание тогдашнее время. Осмотрели все остальное. «Пойдем же, – сказал он, – в ограду Афины Илионской». Радушно он привел меня и открыл храм, и, как если бы свидетельствовал, показал мне все изваяния в совершенной сохранности, не предпринимая при этом ничего из того, что делают обычно нечестивцы, напечатлевая знаки на свои нечестивые лбы[898]898
  Σκιαγραφουντες то есть делая крестное знамение только символически, пальцем, точно так же, как σκιαμαχουντες означает только проделывать для вида боевые движения.


[Закрыть], он также не свистел себе под нос, как это они делают. Ибо эти две вещи суть вершина их богословия: свистеть демонам[899]899
  Мой друг, досточтимый Александр Рангабе, посланник Греции в Берлине, напоминает мне, что термин δαίμονες в то время применяли к древним богам, которых отождествляли с чертями. Следовательно, христиане шипели себе под нос, чтобы отвратить их воздействие, как теперь в греческой церкви, когда священник крестит ребенка, он трижды дует в крестильную воду и трижды плюет на ребенка, чтобы отвратить от него дьявольские силы.


[Закрыть] и крестить лбы.

Про эти два обстоятельства я обещал сказать тебе. Но вот подвернулось еще и третье, и думаю, не следует обходить это молчанием. Этот самый Пегасий зашел вместе со мной в храм Ахиллеса и показал мне его вполне сохранившийся гроб, в то время как я был осведомлен, что он был им разбит на куски. Но он даже приближался к нему с великим благоговением, и я это видел собственными глазами. Я слышал от тех людей, что сегодня являются его врагами, что он возносит с молитвою жертвы Гелиосу и почитает его втайне. Неужели же ты не примешь этого моего свидетельства, даже если бы я был частным лицом? Но об отношении каждого из людей к богам кто может дать достовернейшее свидетельство, нежели сами боги? Мог ли я назначить Пегасия жрецом, если бы имел некое свидетельство его неблагочестия относительно богов? И если в те, прошедшие времена, потому ли, что он стремился к могуществу, или для того, как он часто говорил мне, чтобы спасти храмы богов, он облачился в те одежды и только притворялся нечестивым до той степени, до какой обязывал его сан, – а ведь и в самом деле ясно, что он не нанес ущерба ни одному храму, разве что немногим камням, как предлог, чтобы спасти остальное, – так что же, если мы примем это в расчет, то разве будем поносить его за его поступки, как это делает Афобий и о чем молятся все галилеяне, то есть чтобы увидеть его пострадавшим? И если тебе не безразличны мои желания, ты воздашь честь не только ему, но и всем обратившимся, чтобы они с большей готовностью слушали меня, когда я призываю их к добрым делам, и чтобы остальные имели меньше причин для веселья. Но если мы отвергнем тех, что приходят к нам по своей доброй воле, то никто не будет готов услышать нас, когда мы призовем их»[900]900
  Доктор Хеннинг в своих комментариях к этому письму говорит:
  «Рукопись этого письма относится к XIV веку; она сохранилась в Британском музее. Тот, кому было адресовано это письмо, не упоминается; видимо, это был друг императора, и, возможно, как правитель какой-то провинции, он упрекал Юлиана за то, что тот, видимо, предоставил видное жреческое место Пегасию, которого подозревали в христианских симпатиях и который раньше был (ложным) христианином. Юлиан защищает себя и рассказывает о том, как, будучи еще принцем, он посетил Илион и имел возможность убедиться в языческих чувствах этого ложного христианина, хотя тот и был христианским епископом. Юлиан написал это письмо уже будучи императором, то есть между 361 и 363 годами н. э. Во-первых, это письмо является важным дополнением к истории Нового Илиона, существование которого, насколько я знаю, можно проследить по монетам только примерно до 350 года н. э. В середине IV века Юлиан прибыл по дороге в лагерь Констанция из Троады (Ἀλεξάνδρεια ἡ Τρωάς) в Илион. Здесь Пегасий провел его по городу и храмам. Он показал ему «героон Гектора» (τὸ ἡρῳον Ἔκτορος) с его бронзовой статуей «в крошечном храмике» (ἑν ναΐσκῳ βραχει), а также «громадного Ахиллеса» в «открытом дворе», «напротив» (τὸν μέγαν Ἀχιλλ έα ἀντιτεταγμένον αὐτῳ κατὰ τὸ ὕπαιθρον). На алтарях все еще горят костры жертвоприношений, которые творили илионцы. Пегасий затем ведет Юлиана в теменос Илионской Афины (Геродот. VII. 43; Ксенофонт. Греческая история. I. 1. 4; Арриан. Поход Александра. I. 11. 7; Плутарх. Александр); он открывает храм и показывает Юлиану все статуи богов, полностью нетронутые. Он также показывает ему Ахиллей и доказывает Юлиану, что гробница не пострадала. Во время этого визита и – поскольку Юлиан не говорит ничего противоречащего этому – во время, когда было написано это письмо, то есть между 361 и 363 годами, Илион Лисимаха, который пережил столько всего, но снова стал процветающим под властью римских императоров, должен был все еще существовать со всеми своими храмами и достопримечательностями. Несмотря на все эдикты против почитания древних богов, он, под властью первых христианских императоров, все еще должен был быть местом паломничества для языческого мира, поскольку Юлиан говорит о «перигетах», профессиональных гидах для чужеземцев. Город со всеми его храмами действительно находился у императоров более чем в пренебрежении; однако тем не менее мы находим, что с ним обращались лучше, чем с другими городами, если вспомним, что по эдикту 324 года (повторенном в 341 году) богослужение эллинского почитания богов было запрещено на Востоке (Mücke. Julianus. II. 73), сами храмы были конфискованы (326) и многие из них затем были разрушены, отчасти по приказу властей, отчасти с их открытого или молчаливого согласия. Юлиан находит весьма достойным доверия, когда Пегасий уверяет его, что он является не чем иным, как ложным христианином (и что в качестве такового он стал ἑπίσκοπος των Γαλιλαίων, возможно в Илионе, имея при этом право заведовать конфискованными храмами), чтобы иметь возможность лучше сохранить эти памятники от разрушения. Правда, что Пегасий, чтобы спасти основные достопримечательности, был обязан нанести какой-то ничего не значащий ущерб храмам, и если он, со всем своим почтением к древним богам и богослужению, был вынужден принести эту жертву разрушительному бешенству христиан, то как же мог не буйствовать христианский фанатик на месте епископа или правителя провинции?»
  Хеннинг затем в ученых рассуждениях доказывает, что визит Юлиана в Новый Илион должен был состояться или в декабре 354 года, или же в сентябре—октябре 355-го.


[Закрыть].

Мы ничего не знаем о дальнейшей истории Нового Илиона, однако, поскольку последние монеты, которые я обнаружил здесь, принадлежат Констанцию II, не может быть сомнений, что с преобладанием христианства, разрушением его храмов и, следовательно, прекращением паломничеств к его святыням город пришел в упадок. Мейер[901]901
  Meyer E. Die Geschichte der Troas. S. 97.


[Закрыть], однако, сообщает, при Константине Багрянородном (911–959 н. э.)[902]902
  Porphyrogennetus. De Cerem. II. 54. P. 792, 794.


[Закрыть] большинство городов Троады упоминаются в качестве епископств: Адрамиттий, Асс, Гаргара, Антандр, Александрия-Троада, Илион, Дардан, Абидос, Лампсак; Парий даже был резиденцией архиепископа. Однако поскольку на месте самого Илиона нет никаких византийских черепков или руин, то епископство Илиона, возможно, находилось в каком-то другом месте.