Текст книги "Свет Неутешенных"

Как будто дверь их спасёт

В аккуратных покоях правительницы дотлевал камин. Госпожа Хээти, только недавно вернувшаяся из мертвецкой, с тревогой осмотрелась, казалось, на то не было причины. Местечковые властители Квёлых Земель не привыкли обращаться за помощью к соседствующим королевствам – но страх заставлял её.

«Надо предупредить», – Хээти, по правде говоря, слабо надеялась, что ей поверят. Какая-то неизвестная болезнь, постигшая ещё более неизвестного торговца пряностями. Свалить все убийства на Кертена не получится. В обезображенном лице больше не улавливалось знакомых черт. Тело разлагалось, как груда ненужных яблок, вываленных за пределами сада, – даже кости начали подгнивать. Ещё денёк – и он превратится в кучу гнили.

Хээти стянула с себя одежду, оставив одну рубаху, и залезла в постель, под покрывало. Что-то мешало ей уснуть. Полулежа, прислонившись спиной к холодной стене, она пялилась на дверь. Ключ глубоко запрятался в замочной скважине. Она всегда оставляла его торчать. Наконец, её глаза закрылись.

Вдруг сквозь дремоту прокрался укромный щелчок. Хээти сонно встрепенулась. Ключ скрежетнул опять, будто зажатый в незримых пальцах, и дверь отошла внутрь. Через порог переступила низенькая полнотелая фигурка и остановилась на ковре посередине комнаты.

– Стража!.. – крикнула Хээти, пытаясь сохранять правительственное хладнокровие. – Сюда!

– Это ни к чему, – немного оскорблённо произнёс голос, показавшийся знакомым. Хээти свела брови, теперь от удивления.

– Даксли?.. Как ты смеешь? Я не одета.

– Не думаю, что кого-то из нас это волнует, – ювелир приблизился к изножью кровати. – Тем более что я ненадолго. Хотел попросить вас… не делать того, что вы вознамерились. Не мешайте тому, что должно произойти. Я о вашем предупреждении. Королю Аренглаву нет до вас дела, к тому же это всё равно рано или поздно выяснится. Позвольте этому случиться без вашего вмешательства. Она уже здесь. Не надо портить удовольствие…

Сон отступил. Хээти отползла назад, сминая ногами простыню.

– Как ты вошёл? Откуда у тебя ключ? Запасных я не делала.

– Запасных и не нужно, – Даксли уселся на кровать. – В Ристе нет замка, который бы я не отпер. Вы, госпожа, не всегда были так предусмотрительны, как вам кажется. Хотя эти заблуждения повсеместны. Хозяева почему-то верят, что замки предназначены для них… Меня это не раздражает, нет. Весело. Весело, наблюдать, как вы запираетесь на засовы, крючки и щеколды, на ключи и цепочки, не подозревая, что именно они… – он снисходительно улыбнулся, – Что ж…

– Что должно случиться? – Хээти вгляделась в широкое лицо, утаённое мраком. Оно пугало её до безумия, без какой-либо причины.

Причины великодушия

Сорняк под яблоней

Королевский сад, расположенный во внутреннем дворе на выходе из Холла Пиршеств, пришёл в запустение, зарос кроличьим сорняком. Главный садовод повесился на одной из огромных повядших ветвей Яблони Гнилого Короля, когда его бросила жена. Кажется, она ушла к его молоденькому подмастерью или, может, коллеге по цеху. Никто об этом не распространялся, хотя сад всё равно обзавёлся дурной репутацией из-за того случая.

Но принцесса всё же любила бывать здесь. Осень выдалась нетёплая, так что приходилось надевать шерстяной плащик, чтобы подолгу сидеть на воздухе.

Среди бурых зарослей справа от садовой дорожки имелась лавочка, на которой Деллика и устроилась. Она обнаружила её во время одинокой прогулки по замку, чуждому и нерадушному, как ей думалось.

– Принцесса… – раздалось прямо над ухом. Задумчивость сошла с её лица при виде приятного, невысокого, одетого в фартук слуги лет двадцати четырёх. Он держал поднос с чайником и чашкой. – Не хотите чая?

– Чая? – Деллика непонимающе свела бровки, не находя причин для подобной заботливости.

– В саду ветрено. Вы так долго здесь сидите, я подумал… Прошу прощения, если это лишнее.

Деллика взяла чашку.

– Нет-нет, всё в порядке, правда. Я просто не привыкла к такого рода вниманию.

– Как и я, – слуга сдержано улыбнулся. – Но меня устраивает моё положение. Как бы я себя чувствовал, если бы ко мне навязывались с чаем, пока я отдыхаю в саду?

Впервые за эту неделю Деллика рассмеялась.

– Да, ощущение странное, но… приятное иногда. Как ваше имя?

– Нуджент, – слуга неглубоко поклонился. Поднявшийся ветерок разворошил его аккуратно уложенные пепельные кудри.

– Вам так даже больше идёт, – Деллика хихикнула, вконец расслабившись.

– Я не очень люблю свои волосы, – Нуджент погрустнел и пригладил шевелюру. – Они напоминают мне о семье… Мы не близки.

– Я перестала общаться с отцом. Он весь в распоряжении этой Толкующей. Других родственников, кроме троюродного дяди Гемцека, у меня нет.

– Вы скучаете по дяде?

– Мы с ним почти что не виделись. Только на приёмах, так что, наверное, не так, чтобы очень. Не прогуляетесь со мной? Если хотите. Забудьте, что я принцесса.

Пухленькие щёки Нуджента утратили бледность.

– Хочу…

Он оставил поднос на лавке и последовал за Делликой вглубь сада. Большинство деревьев посохли или прогнили, покрылись серым лишайником. Неприятно влажная плитка обросла жухлым лопухом и щавелем.

– Ваша семья тоже бросила вас? – Деллика взяла чашку с собой и прихлёбывала время от времени.

– Отчасти. Хотя в моей семье не так ценится преданность, как общая цель.

– Иногда мне обидно. Он отделался от меня при первой возможности. С того дня, как он… раздулся, я, не прекращая, возилась с ним. Я ненавидела эту хворобу. Думала, это она отняла у меня родителей, но, видимо, дело было не в ней. Папа всегда был таким, ему всегда было плевать. Поэтому мама… – Деллика осеклась, смутившись от собственной неожиданной откровенности.

– Да… мне знакома холодность, о которой вы говорите. Такова моя тётушка. В один день она просто приехала к нам в дом и забрала меня. Сказала, что я послужу на благо семьи. Отец не пытался ей помешать.

Деллика поджала губки и с сочувствием тронула предплечье Нуджента. Они приблизились к Королевской Яблоне, огромной и безмолвной. Нижнюю ветку скребла когтями изголодавшаяся ворона.

– Единственное воспоминание, связанное с отцом, которое я не хочу забыть, это его рассказы про коггвотских властителей. Эту яблоню посадил Гнилой Король Уорсуорт, и потом сделал своим гербом. У него было странное пристрастие к насквозь сгнившим яблокам. Когда это заметили, было поздно. Говорят, из-за этого он и умер, желудок не выдержал. Он утратил рассудок во время Тусклой Войны. Не все победы празднуют в пиршественном зале, – ни с того ни с сего Деллика просветлела и склонилась над корнями. В них креп побег с листьями кофейного оттенка. Его скрывал кроличий сорняк. – Яблоня разрастается?

– Похоже, что так… – Нуджент отодвинул нависающие стебли сорняка. Щёки Деллики дрогнули, когда она пригляделась. Из затхлой земли торчал светлый корень, который и пустил свежий побег.

– Это же… один из тех, – Деллика поспешно отошла. – Надо ему было вылезти прямо под Королевской Яблоней…

Садовнику нужен сад

Гёльни не слишком многообещающе кивнул на двухэтажный пригородный домик с низкой замшелой изгородкой из обтёсанного коггвотского камня. За ним начинался подлесок, справа пролегал большак.

– Если выполоть репейник и щавель… – задумчиво протянул Ротерби, оценивающе прищурившись. Тнайт, как всегда, угрюмый, вздохнул, предвидя долгую работу.

– Здесь жил наш прежний садовод, – объяснил Гёльни. – Когда начался Корневой Мор, он пропал, так что дом в вашем распоряжении. Главное, приведите его в порядок, а то смотреть не хочется. И… будьте осторожны после сумерек. Лишний раз не выходите.

Сунув садовнику ключ, Остролист пошагал к поместью, забор которого виднелся позади.

Чтобы зайти на отсыревшую веранду, пристроенную к дому, пришлось продираться сквозь лопухи и мёртвые деревца. Ротерби, несмотря на это, выглядел крайне довольным.

– Я растоплю камин, а ты расчищай пока, – сказал он и шмыгнул в дом. Тнайт недолго постоял, приходя в подходящее для прополки моральное состояние, затем достал из торбы короткую мотыгу.

В это время из трубы засочился дымок, из дома доносилась суетливая возня. Спустя час Ротерби появился на веранде в двух домашних меховых накидках и с трубочкой в руке. Он пристроился у ограждения и, покуривая, наблюдал, как подмастерье расправляется с сорной порослью.

Под вечер, когда Тнайт вконец выдохся, облагораживая растительность, Ротерби прогулялся среди подрезанных полос кустарника.

– Неплохо для беженцев, – заявил он.

– Да… – буркнул подмастерье, усаживаясь на скамейку у дома, пропотевший, грязный, покрытый царапинами от веток. – Теперь здесь можно жить. Но вы бы лучше так громко об этом не распространялись… Мало ли как местные отнесутся. Целых деревьев почти не осталось. Догадываюсь, какие вы захотите.

Ротерби улыбнулся.

– Да, садовнику нужен сад…

– Мастер Ротерби… – Тнайт прислушался к загородной тишине. – Вы уверены, что ей не привиделось? Ксооты ксоотами, но ни о каких громадных собаках вы не упоминали.

– Потому что я их не встречал. Но сомневаться в её словах мне не приходится. И тем более – в причинах появления этих тварей. Их привело сюда то же, что и Корневой Мор. Всё магическое, с чем я сталкивался, связывало одно. Она повсюду… Я Её чувствую. У меня бессонница с того дня, как мы прибыли в Лекмерт.

Где-то рядом залилась лаем собака. Тнайт невольно вздрогнул.

– Значит, мы с вами соседи, – с внешней стороны изгороди обнаружился знакомый торговец, один из тех, что сидели за соседним столиком в «Пчеле и плотнике». – Гарольд Ситлик меня зовут.

– Ротерби, – представился садовник. «Давно он тут стоит?» – подумал Тнайт и тоже назвался.

– Славные имена, господа. Прекрасное пополнение…

На обочине тракта показалась Райса, она носилась по округе, валялась, поднимая мутные клубы пыли, но всё же неуклонно следовала за Лоссоди, плетущимся по направлению к ним. Тот имел такой же вид, как и в прошлый раз, – усталый и незаинтересованно раздражённый.

– Пополнение?.. – переспросил Тнайт, с недоверием поглядев на соседа.

– Это моё маленькое увлечение, – тот похлопал по внутреннему карману, где хранил записную книжку. – Создание имён. Мы с Лоссоди, он сейчас… подойдёт. Мы бродячие торговцы, приходится как-то себя развлекать. Но пока что мы хотим отдохнуть. Постоянные странствия утомляют. В Королевском Трактире, конечно, недурственно, но мы всё же предпочитаем места поукромнее.

– Как раз укромных-то мест сейчас лучше избегать, – Ротерби надел добродушную мину. – По слухам, в пригороде творятся неспокойные вещи.

– Ещё бы… – Гарольд Ситлик перешёл на заговорщицкий тон. – Вы о тех Собаках… Пугающие создания, говорят. Мы порасспросили пригородных. Но Райсу всё одно выгуливать… Она ведь не охранная. Мы её завели, чтоб в пути было не так тоскливо. Таких трусих, как она, поискать. Чуть что, сразу в ногах забивается, скулит, плачет. Вот ей-то здесь и не нравится, – Райса подбежала к Гарольду и, привстав на задних лапах, упёрла передние ему в бок. – Куртку испортишь, глупая, что ж такое!..

Подошедший, наконец-таки, Лоссоди поприветствовал новых знакомых кивком.

– Ты везде найдёшь, кого достать своей трепотнёй, Гарольд? – покачал он немытыми спутанными лохмами. – Вы его потерпите, мы уйдём скоро.

– Ротерби… Тнайт… Прекрасные имена. Как и Эйтерби. Эйтерби Лицни. Как звучит! С соседями нам повезло, – Гарольд потрепал Райсу по спине. Подмастерье покосился на садовника, который всё ещё улыбался.

– Лицни? – приподнял брови Ротерби. – Разве не все Лицни погибли во время Таргертской Резни? Вместе с остальными озёрщиками.

– Как видно, нет. По крайней мере, двое точно выжили. И это наш общий сосед и его миловидная племянница. Сбежавший Король – ещё до того, как стал Сбежавшим – выделил им вон тот дом, как знак поддержки по отношению к угасшему роду знаменитых рыболовов. Ну… теперь мы действительно пойдём. Приятно было представиться, господа Ротерби и Тнайт.

Ротерби стал выбивать трубку, наблюдая за удаляющимися фигурами.

– У вас всё ещё осталась родня, мастер Ротерби… – без улыбки сказал Тнайт. – Хотите, наведаемся к ним? Всё-таки вы…

Садовник полез за свежим табаком.

– Я уже говорил, я больше не Лицни.

Недоеденный обед

Эрисард – сегодня в деловом плотном плаще – совершал свою привычную прогулку по замку в поисках местечка для уединения. Ему всё меньше хотелось торчать в душных одиноких апартаментах, служивших ему ещё и некомфортным жильём.

Северный отхожий двор на нижнем этаже, в который он забрёл, заволокло утренней дымкой, укрыло тенью. Прислуга сносила сюда отбросы – в закрытую здоровенной железной крышкой выгребную яму.

Усевшись на один из влажных ящиков, нагромождённых у правой стены, Эрисард отхлебнул заваренный в чашке сушёный зверобой. Вяло-гнетущие мысли не отступали: из памяти не выходил недавний разговор с Кеалпесом.

Слуха коснулось не то чавканье, не то мокрые шлепки. Они доносилось из тумана. Беспричинно встревожившись, Представитель огляделся – никого из слуг поблизости не обнаружилось. Тогда он оставил кружку на ящике и последовал на звуки крадущейся поступью. Его поглотил туман.

Впереди замаячила крышка выгребной ямы. Казалось, её слегка отодвинули. Вскоре над ней проявилась фигура, сидящая на согнутых ногах, кривая и истощавшая. Вдруг её голова дёрнулась вверх – в Эрисарда упёрся взгляд двух мертвенно-тёмных рыбьих глаз.

– Лаглав?.. – спросил тот, замерев от опаски.

– Эрисард, – послышался малоприятный говор. – Не думал, что вы здесь бываете.

Приблизившись ещё, Представитель ощутил вонь, сочащуюся из щели под крышкой. Лаглав запустил в неё вытянутые тонкие пальцы, выудил подгнившую картофельную кожуру и, отправив в рот, с чавканьем прожевал.

– Зачем вы это едите?.. – из соображений приличия Эрисард остался невозмутимым. – Я прикажу приготовить вам обед.

– Благодарю… благодарю… – Лаглав достал из ямы обрезки не попавшего к столу мяса, столь же сомнительного вида, и не без удовольствия запустил в них зубы. На этот раз Представитель прикрыл нос ладонью, чтобы не чувствовать тошнотворного гнилостно-сладкого запаха. – Я привык к такой еде, другая мне не нужна. Рад, что мне выдалась возможность с вами поговорить. Я как раз собирался… Бывший король Гемцек сделал нам великое одолжение, жаль, что с ним всё так случилось. Но я хочу выразить признательность хотя бы нынешнему владыке, Аренглаву. Могу я его видеть?

– Признательность, за что? – Эрисард непонимающе прищурился.

– Это дело давнее. Когда-то наш народ потерпел поражение в войне с Квёлыми Королевствами…

– Вы о Тусклой Войне? – брови Эрисарда недоверчиво напряглись. – Так это было лет четыреста назад, ещё при Гнилом Короле. Кажется, на ней он и спятил, никто, правда, не знает, от чего именно.

– О… многие утратили рассудок тогда. Причин хватало.

– Неужели? И всё-таки… Милостивый Лаглав… то, что вы едите, больше подходит для стервятников, – Представитель трепетно вынул из пальцев гостя недоеденную тухлятину и бросил в яму. После этого, со скрежетом прикрыв крышку, он взял Лаглава под руку, будто слабоумного, и повёл прочь, через туман. – Тяжёлые разговоры лучше вести на полный желудок. Так… при чём здесь та война?

Эрисард не забыл и о кружке со зверобоем, почти остывшей к тому моменту. Они юркнули в заднюю дверь и направились на подземный этаж по уходящему под уклон широкому коридору.

– После неё нас заточили в наших же землях, забыли о нас. Нам так и не удалось спастись от Тусклого Мрака.

– Тусклого Мрака? – голос Представителя выдал неверие, – Я что-то такое слышал… в Лекмерте ходят байки и об этом, но я думал – это просто байки.

– О… нет, Эрисард. Вы здесь и не подозреваете, что это такое. Ни вы, ни ваши соседи норшепы. Никто из тех, с кем сражался наш народ в той войне. Вы видите лишь его влияние – во мне. Мои глаза, даже предпочтения в пище… неудивительно, что вас это пугает. Поэтому мы и хотели оставить наш край – чтобы жить при свете дня. Три месяца назад Гемцек ослабил наше заключение в обмен на поддержку. Не знаю, что послужило причиной такого великодушия…

– Возможно, страх перед Корневым Мором. Гемцек призывал союзные королевства сплотиться перед общей бедой. Когда они отвергли его просьбы, он оставил трон. Мне неприятно это говорить, но… Аренглав вряд ли имеет отношение к приказу своего кузена. Я не могу гарантировать, что он будет так же снисходителен.

Лаглав долго молчал, вслушиваясь в гулкие шаги, скорбное выражение на его осунувшемся лице укоренялось.

– В таком случае, я попрошу его об этой снисходительности. Всё-таки они братья.

Представитель с сожалением поджал губы.

– Вы удивитесь от того, насколько они разные. Я попрошу у Аренглава аудиенции для вас, но особо не надейтесь. Первым делом вам надо поесть. Чего-нибудь свежего.

Дом Неутешенных

Скорбные новости

Сумрачный вид резко усугубился с того момента, как проповедники покинули Рист. Квёлый Тракт сузился, изредка попадались безжизненно-серые деревья с обугленными стволами: без листьев, неподвижные, одни нахохлившиеся на гладких ветках вороны шевелили головами.

За холмом во мгле стало медленно проглядываться исполинское сооружение.

– Даже если он по-прежнему не превратился в труху, с чего ты взял, что он тебя выслушает? – спросил Креупци, когда они сошли с Квёлого Тракта, который заворачивал вправо, за каменистый бугор. – Может, он вообще тебя не помнит. Сто два года… Сырость, я бы не хотел прожить так долго. Да ещё и в эдаком запустении.

На обочине вытоптанной дороги, пересекающей холм, почти ничего не росло, кроме пепельного кустарника. Он тут везде попадался.

– Эйларп помог мне. О Доме Неутешенных я услышал задолго до Корневого Мора. Я тогда был простым богослужителем, сомневающимся и в собственном деле, и в том, чему я возносил молитвы. Скверное чувство… Отец Эйларп со своей внучкой Эвелин приютили меня среди остальных Неутешенных – в то время остальных было не так много. После этого я и подался в проповедники.

Креупци неприятно хмыкнул, поворошив плечами. Пасмурность преследовала их всё это время, леденящий ветер не стихал, то и дело капало.

– Он тоже поклоняется Бледному Свету?

– Не совсем… – проповедник беспричинно обернулся.

– Что ещё? – Креупци посмотрел через плечо.

– Ничего. Проповедь, которую я читаю – частично я почерпнул её из его слов. Они утешили меня… но и заставили поверить в то, во что я не должен был. Те, кто жаждет избавления от темноты, могут дорого заплатить за свою надежду. Не я один был обманут. И это не всё… ты должен быть настороже, я года два здесь не был. Некоторые из Неутешенных потеряли рассудок с приходом Мора. Кто знает… будь с ними мягок, не веди споров, не глумись над ними.

Снаружи Дом Неутешенных напомнил Креупци Светлую Обитель: та же потускневшая подпорченная временем кладка, дверные проёмы, ведущие в жилые помещения. Хотя здесь оказалось уютнее в определённом смысле.

Стены внутри были обшиты досками, крошащиеся своды подпёрты обтёсанными столбами, холодный пол покрыт проседающим шершавым настилом. Вход в передний зал – с некомфортно низким потолком – не охранялся. Что странно, учитывая, где они находились. Но всё же их появление не осталось незамеченным.

Из тёплой полутемноты появилась увядшая исхудалая женщина в похожей рясе, без капюшона: на вид, отживала четвёртый десяток.

– Благословение Бледного Света, собратья… – она глубоко поклонилась, показав выпирающий хребет. – Я сестра Мюриэль. Дом Неутешенных радушно примет вас, если вы в этом нуждаетесь.

– Я Бернек, – проповедник ответно склонил голову. – Когда я был здесь последний раз, мы не встречались, кажется.

– Я вся в делах… – вяло улыбнулась Мюриэль, жестом приглашая следовать за ней. – Отец Эйларп постарел… ему тяжело проповедовать, а Неутешенных всё больше. Общая проповедь будет завтра.

– Мне бы поговорить с ним лично.

Мюриэль выдержала паузу, которую заполнил звук их шагов.

– Я понимаю… многие хотят того же. Но, боюсь, он не захочет. Вы, наверняка, не слышали… – Эвелин, его внучка, недавно погибла. При странных обстоятельствах. Некоторые, как всегда, сомневаются, мол, это несчастный случай. У него осталась только правнучка, Паула. Никого другого он к себе не подпускает. Они всё время вместе.

Мюриэль свернула влево, в неосвещённый коридор.

– Тогда я тем более к нему загляну. Понятно, что я мало что могу сделать, но хотя бы такую малость, как соболезнования…

– Не думаю, что они ему требуются. Разве что со стороны Паулы.

Они поднялись на верхний этаж. Один за другим позади оставались короткие коридорчики. Спустя долгие минуты, Мюриэль ввела их в громадный холл проповедей: в боковых стенах располагались освещённые свечами жилые ниши, в которых отдыхали Неутешенные. Слышались негромкие разговоры, на половых плитах колебались тени.

– Я должна возвращаться к работе, – Мюриэль поджала тонкие губы, остановившись. – Если вам всё-таки захочется поговорить с Эйларпом, он у себя и пока, вроде бы, не спит, – она кивком показала на дверку, скрытую за возвышением с каменным креслом, у дальней стены. – Но на радушный приём я бы не рассчитывала.

Напоследок она опять поклонилась.

Не говоря ни слова, Бернек поманил Креупци за собой. Молчание длилось до тех пор, пока они не покинули зал.

– Ты сказал, Эвелин была его внучкой, – вспомнил Креупци, последовавший за проповедником вверх по тесной спиральной лестничке. – Что с его дочерью? Она жива?

– Скорее всего, нет, – угрюмо пробурчал Бернек. – Кажется, она пропала, ещё в молодости. Эйларп рассказывал о ней немного. Он пережил и свою жену, благо хоть она этого не застала… Не представляю, каково ему. Боюсь, это могло сказаться на его любви к Пауле не лучшим образом. Противоестественно – пережить и свою дочь, и внучку, и жену. После такого он будет неистово оберегать то последнее, что у него есть, Паулу. Будем надеяться…

Незапертая дверь, венчавшая лестницу, подалась назад от нажима. В покоях Эйларпа стояла промозглая прохлада, несмотря на то, что в правой стене горел камин.

– Что там опять, Мюриэль? – недовольно рявкнул дряхлый голос. В кресле у стены сидел разбухший от старости отец Эйларп: в робе и шарфе. Сбоку от него с потолочной балки свисала железная клетка, внутри дремала ворона с облезлой шеей. Встревожившись, птица забряцала крыльями о прутики, впрочем, быстро подуспокоилась. Не получив ответа, Эйларп вытянул вперёд пожирневшую физиономию, покрытую бородавками, прищурил изъеденные бессонницей и слезами глаза и одобрительно покивал. – Бернек, – он облизнул слипшиеся губы. – Давненько… да. Ты не один, как обычно.

– Это брат Креупци, – сказал Бернек, приблизившись. – Из Светлой Обители.

– Приятно, что хоть кто-то не ищет утешения здесь, – Эйларп подавленно усмехнулся. – Не обращайте внимания… приверженцам Бледного Света всегда найдётся место. Особенно тебе, Бернек. Я рад тебя видеть. И Эвелин была бы.

Голова проповедника двинулась из стороны в сторону.

– Сестра Мюриэль рассказала, что случилось. Мне очень… жаль. Как малютка Паула?

– Ну как ты думаешь?.. – Эйларп скорбно сморщился. – Это случилось месяц назад. Моя бедная внучка… она… – он утих, сдерживая прилив гнева, всунул пальцы между прутьев клетки и погладил ворону по крылу.

– Что произошло? Мюриэль упомянула какие-то странные обстоятельства.

– Её нашли в овраге неподалёку… с проломленной головой. Она пеклась о них. Бледный Свет… пеклась, как о родных. Не верю, что они могли… Не надо было пускать их, ни одного из них, ни одного… Вместе с ними проникла темнота, по моей вине, всё…

– Я вот об этом и хотел поговорить. Понимаю, сейчас неподходящий момент, но это слишком важно.

– Если ты так говоришь, – Эйларп горестно кивнул. – Паула…

Из соседней комнатушки, в которой горел слабый свет, вышла его худенькая правнучка шести лет с истощённо прикрытыми крупными глазами и припухлым личиком.

– Что, дедушка? – она подошла к креслу и положила ладони Эйларпу на предплечье.

– Не заваришь нам чая?

Паула с недоверием посмотрела на проповедников из-под полуопущенных век, и после этого оставила покои.

– Ну? – вздохнул Эйларп.

– В Светлой Обители, той, что на востоке, у Дымчатого озера, – Бернек провёл ладонью вниз по заросшему подбородку. – Там происходит что-то скверное. И я подозреваю, что и в других святилищах тоже. Это непросто объяснить… Тамошняя жрица, Лиарас, она не та, кто мы думали. Вместе с собратьями она читала вечернюю молитву, её слова насторожили меня. Теперь они молятся Ясности.

– Ясность… – Эйларп громогласно раскашлялся, обеспокоив ворону. Та вновь замахала крыльями, разбрасывая перья. – Я о ней слышал. Мейгретта, Неутешенная, обращается к ней во время моих проповедей.

Камин угасал, как и глаза Бернека.

– Ясность несёт безумие. Той же ночью Лиарас напала на нас.

– Будь это не ты, – опухшие веки Эйларпа еле заметно сузились. – Хочешь сказать…

– Не знаю, что я хочу сказать, по правде говоря, но что есть то есть – она последовательница какого-то культа. Перед тем как скрыться, она намекнула, что она – не единственная, упомянула своих сестёр.

Эйларп сохранил на лице невозмутимость.

– Почему ты говоришь об этом мне? Меня не касаются дела проповедников. Ты должен понимать, не все слуги света несут его в себе. Молиться можно чему угодно.

– Они вводят народ в опасное заблуждение, но их мелкое влияние несравнимо с твоим. Обездоленные и отчаявшиеся стягиваются в Дом Неутешенных, чтобы послушать тебя, как бы ты это ни называл, – Бернек печально и устало сгорбился. – Когда-то я был в их числе. То, что открылось мне, я счёл благословением Бледного Света… но я узрел не его – Ясность, думал, что в ней я найду утешение… Но в ней лишь скрытый ужас. Её не должно видеть никому. Поверь, в этом случае, темнота – спасительна. Пока что нельзя верить свету, нельзя убеждать их следовать ему, он опасен.

– Просишь меня отречься от моей веры? Дом Неутешенных служит приютом тем, кто блуждает во мраке. Даже если предположить, что всё так, как ты говоришь, как бы я сказал им об этом? Свет не может быть чем-то дурным. Я просто не могу позволить себе в это поверить, и они не поверят. Прости. Тебе бы отдохнуть. Сдаётся, твои слова порождены усталостью, а не действительностью.

Паула вернулась с чайником и тремя чашками. При ней Бернек не стал продолжать.

– Спасибо, дорогая, – Эйларп поставил чашку на столик у кресла, с которого он, очевидно, давненько не вставал, да и не планировал уже.

– Дедушка, те люди всё ещё здесь, – недостаточно тихо шепнула Паула ему на ухо.

– Паула… – лицо Эйларпа приняло неуверенное выражение. – Давай потом поговорим.

– Я же сказала… они убили маму. Ты мне не веришь? Почему не веришь?

Бернек взглянул на Эйларпа, с ненастойчивой вопросительностью подняв брови.

– Дорогая, оставь нас, ненадолго.

Правнучка обиженно удалилась к себе в комнату. Посмотрев ей вслед, Креупци ощутил в глазах прежнюю резь, которая исчезла так быстро, что он по привычке не обратил на неё внимания.

– Не воспринимайте серьёзно, – скривился Эйларп. – Она… разбита смертью матери.

– Как и ты, – возразил проповедник. – О чём она? Выходит, Эвелин убили?..

– Неизвестно. Я не вижу у Неутешенных причин на это, но… Паула заставляет меня сомневаться. Говорит, что видела у оврага чьи-то фигуры. Мысль о том, что это сделал тот, кого мы приютили… Некоторые из них сошли с ума, когда начался Корневой Мор, но склонности к насилию никто не проявлял. Всё равно они не расскажут.