Текст книги "Мифология пространства древней Ирландии"

Isind aimsir sin tra dorochair an t-Eo Rosa, 7 ro fodhail Molaisi hé do náemaibh hÉrend. Docoid dano Molling d’iarraidh neich fair don Eo Rosa. Dorad Molaisi síniudh a dairthaighi dó don crund. Dorat immorro Molling Gobbán sáer cuicce do dénumh a dartaighe.

В то время упал тис Эо Роса, и Молаше распределял его древесину среди святых Ирландии. Пошел тогда Моллинг попросить для себя какую-то часть Эо Роса. Дал ему Молаше кровельный материал из того дерева для его часовни. Затем Моллинг привел Гоббана-строителя, чтобы построить себе часовню (р. 281).

 Описанный эпизод показывает, что распределение св. Молаше древесины священного тиса Эо Росса среди главных ирландских настоятелей монастырей было известным сюжетом раннеирландской агиографии. Важно отметить, что монастырь Тех Моллинг находился недалеко от Летглена, вниз по течению реки Барроу (др.-ирл. Berba), на которой стояли оба монастыря. Согласно другому житию св. Моллинга, по его молитве огромный дуб из росшего по соседству леса Росс Брок для строительства монастыря был переправлен по реке Барроу[575]575
  St. Mullins illustrated / Ed. by P. O’Leary. Graignamanagh, 1995. P. 27.


[Закрыть]. Вообще, очевидно, что в обоих отрывках мы имеем дело с рассказом об основании монастыря известным святым. При этом сам мотив основания церкви или монастыря с помощью священного дерева, плывущего по воде, характерен не только для ирландской традиции. В упоминавшихся уже преданиях Русского Севера – Архангельской области и Карелии – нередко встречаются рассказы об основании церквей на том месте, где остановилось плывущее священное дерево или его часть (иногда это как раз связка ветвей)[576]576
  Н. А. Криничная. Указ. соч. С. 40.


[Закрыть].

Характерно, что в этом варианте истории о падении Эо Росса не говорится об активной роли св. Молаше и вообще создается впечатление, что дерево упало в силу естественных причин. Вероятно, в отличие от агиографа жития св. Молаше, автор жития св. Моллинга не стремился показать откровенно языческий антихристианский характер священного тиса Эо Росса. Св. Моллинг выступает в качестве младшего собрата св. Молаше, чуть ли не его ученика, что справедливо лишь в том, что Моллинг принадлежит к следующему за Молаше поколению ирландских святых, и просьба Моллинга – это не только выражение смирения перед старшим настоятелем, учителем, но и стремление приобщиться к ирландской святыне. К сожалению, мы не располагаем текстами преданий о судьбе других частей дерева Эо Росса, других церковных зданий, из него построенных в других частях Ирландии. С их помощью можно было бы установить ареал распространения культа священного дерева Эо Росса в раннеирландских монастырях. Однако по тексту диннхенхас Биле Тортан с перечислением восьми святых из разных мест, оплакивающих дерево, мы можем представить ареал культа Биле Тортан, родственного Эо Росса.

Св. Молаше дает св. Моллингу кровельный материал для его часовни, по-ирландски называемый sined (siniud), что можно перевести и как «гибкий, длинный материал; ветви». Крыши домов раннесредневековой Ирландии, действительно, сооружали из ветвей, даже в домах королей, не только в домах общинников. Как мы уже упоминали, ранние ирландские церкви не отличались от домов мирян и тоже строились из дерева. Однако форма часовен и церквей была прямоугольная, а не круглая, с алтарем на востоке (по направлению к Иерусалиму) и входом с запада[577]577
  N. Edwards. The Archaeology of Early Medieval Ireland. London, 1996. P. 128.


[Закрыть]. Гоббан-строитель, упоминаемый в житии, – скорее мифологический, чем исторический персонаж. Он мудрый строитель и советчик в ирландских народных сказках. Его имя и образ восходят к архаическому божеству кузнечного дела и ремесла Гоибниу (Goibniu) из Племен богини Дану, который упоминается в предании о битве при Маг Туред[578]578
  The Second Battle of Mag Tuired / Ed. by W. Stokes // Revue Celtique, XII.


[Закрыть]. Гоббан выступает как помощник ирландских святых во многих житиях, он строит им церкви, обустраивает монастыри. Существует несколько святых с именем Гоббан, один из них ассоциируется с монастырем в Летглене, по некоторым данным он предшествовал в качестве аббата св. Молаше[579]579
  J. O’Hanlon. Lives of the Irish Saints. Dublin, 1895. Vol. IV. P. 219.


[Закрыть]. Связь Гоббана с Летгленом возможна еще и потому, что фразу: Dorat immorro Molling Gobbán sáer cuicce do dénumh a dartaighe, можно переводить как: «Затем Моллинг привел к нему (к Молаше. – Г. Б.) Гоббана-строителя, чтобы построить его часовню».

Известна ранняя поэма IX в., приписываемая безумному Суибне, жившему согласно традиции некоторое время в Тех Моллинге рядом со св. Моллингом, в жилище под названием «Крона дерева, поросшая плющом» (Barr edin). Суибне описывает свое жилище на дереве и говорит, что его создал Гоббан:

 
Gobban du-rigni in sin —
co-n·écestar dúib a stoir —
mu chridecán, día du nim,
is hé tugatóir rod·toig.
 

 
Это Гоббан создал его (дерево. – Г. Б.) —
пусть будет поведан вам рассказ об этом —
мое сердце, Бог небесный,
это Он покрыл его крышу[580]580
  R. Thurneysen. Old Irish Reader. Dublin, 1949. P. 39.


[Закрыть].
 

Итак, мифологический персонаж, строитель Гоббан, присутствует рядом со многими святыми т. н. «золотого века» ирландского монашества, являясь одним из связующих звеньев между старой и новой христианской традицией. Согласно житию св. Моллинга Гоббан затем строит часовню и получает большое вознаграждение.

Разобранные фрагменты еще раз свидетельствуют о важной роли священного дерева в кельтском христианстве. Даже в истории о падении тиса Эо Росса мы наблюдаем древний дохристианский по сути обряд, вероятно, сходный с тем, что практиковали филиды, Ниннине и Датен в частности. Идея пяти деревьев, бывших элементами древней сакральной традиции, была сохранена именно в раннехристианской ирландской литературе (légend). Восприятие их в христианской среде (а все разобранные памятники были написаны в христианской среде и для христианского читателя или слушателя), бесспорно, отличалось от изначального, древнего, но только с помощью этих памятников мы можем пытаться восстановить дохристианские представления. Очевидно, что природная духовность, одухотворение природы были приобретены ирландским христианством в раннее время из дохристианской традиции. Древнее священное значение деревьев с течением времени было уменьшено христианством, но вскоре в кельтском христианстве деревья приобрели иную святость, порой связанную с местными святыми или в более абстрактной форме, как в случае переноса свойств Спасителя на Эо Мугна и Эо Росса. Также у нас нет свидетельств о том, что ирландские святые призывали к повсеместному уничтожению священных деревьев (bileda). Скорее наоборот, многие святые ассоциируются с тем или иным священным деревом, почитание которого лишь увеличивается от этого.

Заключение

Хочется еще раз остановится на той роли, которую играли пять священных деревьев Ирландии в традиции. Изначальная символика пяти деревьев, скорее всего, была основана на принципе центра мира и четырех сторон света, т. е. центральное дерево и четыре по сторонам[581]581
  Подобная схема существовала в космологии майя: центральное древо Йаш-те (Первое дерево) и четыре дерева «по углам мира» (Ю. В. Кнорозов. Иероглифические рукописи майя. Л., 1975. С. 245).


[Закрыть]. Однако в ирландском материале мы не находим подобной картины. Географическое положение деревьев и предания, с ними связанные, вряд ли позволяют говорить о существовании подобной иерархии, по крайней мере во время написания источников. Конечно, заметна роль ясеня Ушнеха в центре Ирландии как некой «пуповины» Ирландии, но до нас дошло крайне мало сведений о нем, и материал о том же дубе Эо Мугна, «видном со всей Ирландии», кажется более соответствующим понятию axis Hiberniae. В то же время во многих культурах прослеживается определенная символика числа пять, связанная с пятью чувствами или элементами. Здесь можно вспомнить родственное ирландской культуре валлийское представление о пяти деревьях: Гвион Бах в поэме «Трон Талиесина» («Kadeir Taliesin») описывает котел вдохновения колдуньи Керидвен как «котел пяти деревьев» (peir pum6id)[582]582
  W. F. Skene. The Four Ancient Books of Wales. Vol. II. Edinburgh, 1868. P. 153.


[Закрыть].

Нам известны несколько вариантов истории появления деревьев, каждая из которых могла быть частью древнего космогонического мифа. Интересно, что в случаях появления деревьев из ягод с ветви Трефуйлнгида и во время открытия деревьев из-за волшебного тумана в ночь рождения Конна (традиция «Airne Fíngein»), деревья как бы проявляются из потенциального существования в потустороннем мире. Как я уже писал, происходит вторичная космогония. Другой вариант участия деревьев в космогонии содержится в диннхенхас Гилла-на-нив О Дуйнна и ряде других диннхенхас, связывающих появление Эо Мугна с потопом. Деревья, появляющиеся из изначальных вод, известны во многих традициях, это и Париджата в индуизме, появившееся при пахтании океана богами, и огромный дуб в океане карело-финнских рун, и, наконец, дуб мокрецкий «на море-океане, на острове Буяне» русских преданий. Символизм вод и рыбы (лосося), характерный для начала нового цикла[583]583
  См. подробнее: R. Guenon. Symboles fondamentaux de la Science sacrée. Paris, 1962. P. 167—168.


[Закрыть], присущ священному дубу Эо Мугна. Возможно, три эти варианта появления пяти деревьев в Ирландии принадлежат разным космогоническим мифам, и дерево (Эо Мугна, Эо Росса или др.) является их значимой частью как манифестация всего мира (Arbor Mundi).

В то же время пять деревьев Ирландии воспринимались в монашеской среде, впрочем, как, наверное, и в дохристианское время, в качестве неких свидетельств рая на земле. Их происхождение от райской ветви Трефуйлнгида, почтение к Эо Мугна как «сыну райского древа», одно из названий Эо Мугна Crand Beoda (Древо Жизни или, правильнее, Древо Живых), восприятие священного дерева bile в древнеирландской проповеди как проявление рая на земле – все это говорит о принадлежности деревьев иному миру, раю христианской традиции. Особенно характерны в связи с этим чудесные свойства плодов дуба Эо Мугна. Пять священных деревьев выступают как представители божественного порядка на земле. Причем, насколько можно судить по известным источникам, жреческая каста друидов формировала земной порядок по образу порядка божественного. Так, пять деревьев традиции укоренились на ирландской почве.

Сведения о пяти священных деревьях, содержащиеся в корпусе диннхенхас, могут быть условно разделены на три темы: появление деревьев, чудесные свойства деревьев и падение деревьев. В падении деревьев, впрочем, так же как во временном сокрытии деревьев после смерти Конна, можно проследить эсхатологические мотивы. Падение деревьев во время правления сыновей Аэда Слане знаменует собой конец целой эпохи, совпадая по времени с «желтой чумой» и другими бедствиями. Филиды Ниннине, Датен и, в какой-то мере, святые с Молаше объединены своим участием в ритуале, смысл которого до конца не ясен, но, возможно, заключается в обретении высокого поэтического знания (éicse) и трансформации дерева. Ритуал этот может быть близок срубанию дерева галльским богом Эсусом. В диннхенхас Биле Тортан высказывается надежда на возрождение деревьев, т. е. на наступление нового цикла, нового века (renovatio seculi). Эта идея родственна представлению об увядающем, но возрождающемся скандинавском мировом ясене Иггдрасиле, которому много внимания в своих работах уделил М. Элиаде. Итак, пять священных деревьев Ирландии появляются также в реконструируемом древнеирландском эсхатологическом мифе.

В диннхенхас пяти деревьев, бывших к тому же памятниками литературы кельтского христианства, мы наблюдаем перенос свойств Спасителя на священные деревья Эо Мугна и Эо Росса. В этом случае прослеживается параллель с образом перевернутого мирового древа-Исуса, известного по одному апокрифическому тексту, в котором мы также видим осколок древней традиции. В средневековой европейской литературе образ Христа как перевернутого дерева не прослеживается, однако индуистской литературе, арабской литературе и еврейской Каббале известно перевернутое мировое древо. В любом случае, обожествление пяти деревьев в Ирландии, по сути, продолжалось и в христианский период. Причем культ этих деревьев был распространен по всей Ирландии, и его широкое распространение можно проследить только по перечислению святых разных мест в диннхенхас Биле Тортан.

Приложение. Пять деревьев в картине мира гностиков и манихеев

Я хотел бы остановиться на одной мифологеме, играющей важную роль в гностической и манихейской картине мира. Необходимо, хотя бы немного, вначале коснуться гностической и манихейской картины мира, космологии. В гностицизме творение мира (если оно присутствует вообще) трактуется как роковая ошибка, помрачение божественности и Абсолюта. В некоторых разновидностях гностицизма творение мира как таковое замещается его манифестацией, очевиден эманационизм, манифестационизм. Для наших дальнейших рассуждений, особенно в связи с манихейскими сюжетами, важно гностическое отделение бога низшего, творца, злого демиурга, ассоциируемого с материей и ее творением/манифестацией от Бога высшего, благого, Абсолюта. Ó гностиков вместо христианской веры на пути к спасению мы видим познание Абсолюта или самопознание человека как Абсолюта[584]584
  См.: Апокрифы древних христиан / Пер. и статьи И. С. Свенцицкой и М. К. Трофимовой. М., 1989. С. 169—170.


[Закрыть]. Уже в гностицизме присутствует явный дуализм темного материального, невежественного и светлого божественного, духовного начал. В дальнейшем этот дуализм будет искусно разрабатываться манихеями.

Манихейство, возникшее в III в. н. э. и разделяющее ряд гностических представлений, говорит о постоянной борьбе царства Света и царства Тьмы. В этой дуалистической картине мира синонимы Света и Тьмы в манихействе – Разум и Материя, Добро и Зло. Все в мире является полем боя этих двух сил. В манихейских коптских источниках царство Света помещается в верхней части Вселенной, а царство Тьмы – в нижней части[585]585
  А. В. Подосинов. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. М., 1999. С. 217.


[Закрыть]. Многие элементы манихейской космологии заимствованы из более ранних гностических идей.

Два моих основных источника – гностическое Евангелие от Фомы и манихейский трактат «Кефалайа» («Главы») – происходят из одного региона – Верхнего Египта. Рукописи, их содержащие, записаны в один и тот же период, в IV в. Ó этих произведений часто мог быть один и тот же читатель. В это время Верхний Египет был местом пересечения и столкновения трех религиозных и философских систем: христианства, гностицизма и манихейства. Однако для эпохи до, или даже после, соборов IV в. можно говорить об определенном синкретизме христианства и гностицизма в Египте[586]586
  Апокрифы древних христиан... С. 168.


[Закрыть]. Стоит отметить, что гностицизм не представлял собой религию как таковую. В отличие от того же манихейства не существовало отдельной четко оформленной иерархии или ритуала. В качестве примера коптского синкретизма можно упомянуть, что гностические произведения находят и в могилах египетских монахов-христиан.

Гностическое Евангелие от Фомы (не путать с Евангелием детства, также приписываемым Фоме) происходит из папирусов, найденных в Наг-Хаммади в 1945 г. В рукописях Наг-Хаммади были обнаружены несколько ранее неизвестных гностических произведений, давших новый импульс к изучению гностицизма. Евангелие от Фомы представляет большой интерес для исследователя раннего христианства и гностицизма. Оно представляет собой собрание изречений Христа, часто схожих с каноническими, но всегда содержащих некий тонкий привкус гностицизма. Текст апеллирует к личному самопознанию, феномену знания и поиска. Согласно М. К. Трофимовой апокриф является переводом с греческого оригинала на саидский диалект коптского языка[587]587
  Там же. С. 219—224.


[Закрыть] (так же как многие гностические апокрифы из Наг-Хаммади).

Особый интерес в апокрифе для нас представляет изречение 22: «Ибо есть у вас пять деревьев в раю, которые неизменны и летом и зимой, и их листья не опадают. Тот, кто познает их, не вкусит смерти» (я следую переводу Ж. Доресса[588]588
  J. Doresse. Les livres secrets des gnostiques d’Égypte. T. 2. Paris, 1959. P. 149—150.


[Закрыть]). Это изречение Спасителя является частью ответа ученикам на их вопрос: «Каким будет наш конец?» В изречениях ответа затрагивается тема смерти, начала и конца. Райские деревья, которыми обладают ученики Христа, райское состояние, возвращенное ученикам, дарует им жизнь вечную и спасает от смерти.

Однако не одно лишь обладание деревьями позволяет человеку преодолеть смерть. Здесь и проявляется гностическая специфика текста: вступить в «царствие», преодолеть смерть можно только с познанием деревьев. Как и во многих других случаях, в гностических апокрифах личное спасение зависит от личного познания.

В изречении 22 сразу бросается в глаза удивительное количество деревьев, не имеющее параллелей в библейской традиции, где обычно фигурируют древо жизни и древо познания добра и зла. Позже мы коснемся символики числа пять и пяти деревьев в других традициях, а для начала обратимся к Новому Завету, не содержится ли в нем похожего образа? Единственный интересный для нашего случая пример с упоминанием деревьев рая находим в Апокалипсисе: «Посреде стогны его и по обаполы реки древо животное, еже творитъ плодовъ дванадесяте, на кийждо месяцъ воздая плодъ свой: и листвие древа во исцеление языкомъ» (Ап. 22, 2). Итак, в возвращенном рае будет уже не одно древо жизни, а несколько по обе стороны реки, дары Божии будут преумножены. В нашем фрагменте Евангелия от Фомы слова Спасителя тоже относятся к грядущему «царствию», однако, как уже отмечалось исследователями текста, настоящее и будущее, вечность и завершенность тесно переплетены и часто подменяют друг друга в апокрифе. Важно, что деревья Апокалипсиса неизменны и вечнозелены, словом, пять деревьев апокрифа тождественны им.

Как я уже упоминал, пять деревьев рая в Евангелии от Фомы являются объектом познания и именно поэтому занимают важное место в гностическом мировоззрении. Можно сказать, что пять деревьев совмещают функции деревьев жизни и деревьев познания. Это неудивительно, ведь и в канонических библейских книгах в описаниях древа жизни и древа познания добра и зла присутствует некоторая двусмысленность: речь может идти о совмещении двух свойств в одном древе. В нашем случае прослеживается известная архетипическая схема с духовным сокровищем, спрятанным в/у дерева («От плода бо древо познано будетъ» [Мф. 12; 33]). Достойный должен найти, познать сокровище и преобразиться, родиться заново[589]589
  В. Н. Топоров. Древо познания // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1991. С. 407.


[Закрыть]. Значение деревьев жизни и познания здесь также заключается в преднамеренной отсылке к изначальной райской ситуации выбора, указании на цикличность ситуации.

Упоминания пяти деревьев мы находим и в других гностических произведениях. Ж. Доресс считал пять деревьев своеобразной аллегорией, разработанной гностиками и впоследствии развитой и украшенной манихеями[590]590
  J. Doresse. Op. cit. P. 151.


[Закрыть]. C моей точки зрения, можно говорить не только об аллегорическом восприятии пяти деревьев у гностиков и манихеев, но и об их роли в гностической и манихейской космологии и космогонии.

Согласно гностическим и манихейским представлениям существовали две группы из пяти деревьев противоположной природы. Они олицетворяли соответственно абстрактные сущности мира Света и мира Тьмы. В собственно гностических произведениях редки упоминания пяти деревьев Тьмы, но часто присутствуют пять деревьев Света[591]591
  Ibid.


[Закрыть]. Откровения Спасителя своим ученикам из «Пистис София» и «Книг из писания Таинства» из кодекса де Брюса содержат упоминания, в числе великих небесных сил, пяти деревьев; их природа не объясняется, но, скорее всего, речь идет об абстрактных эманациях древа жизни, соединяющего таинства, к которым должны приобщиться совершенные[592]592
  J. Doresse. Les livres secrets des gnostiques d’Égypte. T. 1. Paris, 1958. P. 74, 87, 124.


[Закрыть]. В «Пистис София» пять деревьев ассоциируются с тайным знанием: «Он (Спаситель. – Г. Б.) не сказал им, где находятся пять деревьев». Интересно, что в «Пистис София» и «Книге Иеу» упоминаются «пять светлых деревьев»[593]593
  Кефалайа («Главы»). Коптский манихейский трактат / Пер., иссл., комм., глоссарий и указатель Е. Б. Смагиной. М., 1998. С. 397.


[Закрыть]. В безымянном тексте из кодекса де Брюса сообщается о том, что «во втором Отце стоят пять деревьев». Второй Отец, упомянутый в тексте, принадлежит к пяти отцам, присутствующим и в манихейской традиции. В одном фрагменте гностического апокалипсиса, найденного в Дейр-Балайзех, некоторые откровения Спасителя Иоанну содержат упоминания пяти деревьев рая[594]594
  Ibid. P. 96.


[Закрыть].

Гностическое отрицательное отношение к материи, этому миру и возвеличивание чистого духа, этот изначальный дуализм гностицизма был отражен в III в. в синкретической доктрине манихейства. Гностические представления о пяти деревьях царства Света (рая) и царства Тьмы также были заимствованы манихеями. Интересно, что в манихейских источниках мы редко находим деревья света, чаще речь идет о пяти деревьях царства Тьмы (в коптских «Кефалайа» мы вообще не находим деревьев Света). Мне представляется, что космогонические, изначальные пять деревьев манихейских «Кефалайа» генетически восходят к пяти деревьям рая Евангелия от Фомы, т. е. в этом случае сама по себе синкретическая космогония и эсхатология гностических апокрифов еще раз переосмысливается в духе жесткого манихейского дуализма.

Прежде чем писать о феномене пяти деревьев Мрака и Света у манихеев, я хотел бы упомянуть о месте числа пять в манихейских произведениях. В одном только трактате «Кефалайа» мы находим целый ряд объектов в группах по пять: пять жилищ, пять отцов, пять слов, пять Спасителей, пять Величий и т. д. В других коптских, турфанских или китайских манихейских текстах также существуют примеры подобных пентад.

Число пять в мифологии пространства толкуется обычно как четыре + один, где последний элемент соответствует центру, а четыре представляет четыре стороны света, четыре направления. Уже количество пальцев на руке или членов человеческого тела представляет собой наглядный пример числа пять как символа целостности. С другой стороны, число пять вряд ли появляется в мифе на основе таких примеров. Скорее мог задаваться вопрос, а почему у человека пять пальцев? Пять в мифе символизирует целостность, а пятый элемент (quinta essentia) в системе является центральным и основным. Так, хеттск. panku– «всё, целое» родственно индоевропейск. основе «пять».

В отличие от разрозненных упоминаний пяти деревьев в гностических текстах, в манихейской традиции пять деревьев Мрака и пять деревьев Света как интегральная часть входят в космогонический и космологический миф. Итак, следуя описанию манихейской доктрины коптских «Кефалайа» Е. Б. Смагиной, в процессе борьбы Света и Мрака открылись пять жилищ Мрака, или пять миров плоти. Из них вышли пять стихий Мрака, а уже из пяти стихий, на почве Сухого и Влажного миров Материя вырастила пять космогонических деревьев мрака, в которые она воплотилась. Затем Материя воплотилась в плоды пяти деревьев и дала им созреть. Плоды пяти видов упали на почву Сухого и Влажного миров, из них вышли пять видов архонтов, демонов Мрака. Позже, при сотворении мира из пяти деревьев и пяти видов архонтов произошли растения и животные. Земные деревья также происходят от пяти деревьев Мрака[595]595
  Кефалайа («Главы»). Коптский манихейский трактат / Пер., иссл., комм., глоссарий и указатель Е. Б. Смагиной. М., 1998. С. 38—39, 397.


[Закрыть].

Пять деревьев Мрака выступают в «Кефалайа» в качестве всеобщего источника материального творения. В главе о пяти жилищах говорится, что «из пяти деревьев сотворены пять видов творений по разным мирам, мужские и женские» (30; 20—22).

Материальное как смертное в манихейских произведениях всегда имеет отрицательное значение. Пять деревьев Мрака в «Кефалайа» ассоциируются со смертью в отличие от пяти деревьев рая гностиков, дарующих освобождение от смерти. Конечно, можно трактовать пять деревьев рая Евангелия от Фомы как деревья познания смерти, что не противоречит контексту апокрифа. Произрастание пяти деревьев Мрака «Кефалайа» связывают с третьей стадией преображения Материи: «В третий раз, возжаждав образа Посланца, она (Материя. – Г. Б.) упала вниз и произросла в пяти деревьях; они были живописаны и принесли плоды, в которых установилась смерть, и Материя возросла в них» (48; 10—13). Опираясь на комментарии Е. Б. Смагиной, можно объяснить некоторые реалии, упомянутые в отрывке.

Посланец, упомянутый в этом фрагменте, или Третий Посланец в других главах «Кефалайа», – это эманация Отца величия, главного божества в манихейской иерархии. Третий Посланец, возможно, так назван из-за его участия в третьей стадии преображения Материи. Манихейский космогонический миф говорит о появлении образа (eikwn) Третьего Посланца на Солнце. Этот образ стал притягивать и Свет, и Материю, которая также возжаждала его. Следствием этой жажды явилось проявление Материи, в т. ч. и пяти деревьев, в мире[596]596
  Кефалайа... С. 443.


[Закрыть].

Кажется парадоксальным, что Материя, привлеченная Третьим Посланцем, явленным на Солнце, падает вниз, чтобы прорасти деревьями. На самом деле фраза «упала вниз» объясняется особенностями манихейской космологии. В картине мира манихеев «страна Света» располагается вверху, а «страна Мрака» внизу. Материя как творческая сила Мрака «упала вниз» в родственную себе «страну Мрака», не существуя до этого выше, в «стране Света». Вероятно, падение Материи здесь можно рассматривать как разделение «страны Мрака» самой в себе[597]597
  См. там же. С. 380—381.


[Закрыть]. Таким образом, в вертикальной картине мира манихеев (до окончательного творения материального мира) пять космогонических деревьев находятся в нижней «стране Мрака», нижнем мире. Пять деревьев возросли соответственно в «пяти мирах страны Мрака» (48; 15, 16).

Термин «живописать» (коптск. ΖΨΓΡΑΦЄ), используемый в нашем отрывке, обычно описывает деятельность Материи, которая воспринимается как космогонический живописец. Однако Материя способна живописать только безобразные вещи[598]598
  Там же. С. 404—405.


[Закрыть], какими и воспринимались манихеями пять деревьев Мрака.

Судя по некоторым высказываниям в «Кефалайа», мы не можем прямо сказать, что деревья Мрака были сотворены Материей. Вообще, «живописание», как мне представляется, не подразумевает «творение», а скорее может интерпретироваться как «проявление» некой пред-существующей реальности. Так, о Материи говорится: «...прежде чем войти в деревья, она провела время (?) на деревьях...» (74; 22, 23). То есть деревья пред-существовали живописанию-проявлению, хотя об этом их существовании в безвременном мире несмешанного Света и Мрака нам ничего не известно.

Для мифолога в манихейской истории пяти деревьев интересно представление о других пяти деревьях или «пяти видах деревьев», произрастающих на земле и происходящих от пяти космогонических деревьев. Эти деревья существуют уже в материальном мире и являются отражением деревьев Мрака на земле. Пять земных деревьев связаны нематериальными перемычками, «лихме» (от арамейск. глагола lhm), с небесами, то есть верхней частью материального мира. Эта область мыслилась как место конечного очищения Света на пути его восхождения[599]599
  Там же. С. 429—430.


[Закрыть]. Таким образом, несмотря на свою материальную природу пять земных деревьев, так же как и остальные растения, обладают живой душой, нисходящей от Света. Связки «лихме» идут к пяти земным деревьям от небесных «храмов, жилищ и городов» архонтов (происшедших, в свою очередь, из плодов пяти деревьев Мрака). Жизнь восходит от деревьев и нисходит к деревьям по «лихме» (121; 13, 18). Так в идее «лихме» отразилась противоречивая природа архонтов и деревьев материального мира в манихейской традиции.

Земные пять деревьев связаны не только с небесами, но и с промежуточным уровнем между небесами и землей – сферой звезд. Точнее, звезды и знаки зодиака господствуют над пятью деревьями (122; 6. 8). Согласно манихейской космологии звезды порождены Мраком и являются особой разновидностью архонтов, они вместе составляют вращающуюся сферу звезд, или Колесо звезд. Пять звезд, вероятно, упомянутые в «Кефалайа» в связи с пятью деревьями, – это пять планет, цари звезд[600]600
  Там же. С. 406—409.


[Закрыть]. Власть звезд и знаков зодиака над пятью земными деревьями объясняется с помощью сложного понятия «корня Колеса (звезд)»[601]601
  Корень в манихействе представляет собой силу, которая фиксирует нечто в определенном месте (Там же. С. 416).


[Закрыть]. Этот корень был связан в деревьях частью Материи, упавшей на сферу звезд, а также «через природу (активную часть Материи. – Г. Б.), снизошедшую на Колесо» (123; 3—6). Корень же самих пяти земных деревьев привязан к храмам архонтов на небесах, а сами деревья считаются частью Креста света, так как содержат частицы живой души и Света, распятые на земле (124; 6—9). Итак, связанные со сферой звезд пять деревьев материального мира принадлежат и к манихейской астрологической традиции.

В «Кефалайа» есть место, где слова о пяти деревьях приписываются Христу. Это апокрифическое изречение Спасителя основано на притче о сеятеле и сравнивает горькие деревья, не приносящие плоды на твердой земле, и пять деревьев, посаженные Отцом и дающие плоды «для Него, Его Сына возлюбленного и Его Духа Святого» (288; 1—8). Основой могли послужить также слова Христа: «Всяк садъ, егоже ненасади Отецъ Мой небесныи, искоренится» (Мф. 15; 13). Скорее всего, здесь мы имеем дело с гностической традицией пяти деревьев, существенно отличающейся от манихейских представлений.

Говоря о пяти деревьях Мрака в «Кефалайа» и их связи с Материей, можно сделать некоторые предположения на основе лексических данных, приведенных Е. Б. Смагиной. Она пишет, что термин «Материя» в коптских текстах выражен греческим заимствованием ύλη «древесина, материя»[602]602
  Там же. С. 420.


[Закрыть] (ср. одно из значений латинск. materia «строевой лес»). Представляется, что эти значения слова повлияли на восприятие деревьев как первых вместилищ Материи в манихейском космогоническом мифе.

Как я упоминал, в манихейской традиции, так же как в гностической, существовали представления как о пяти деревьях Мрака, так и о пяти деревьях Света. В «Кефалайа» это не так очевидно: доминируют пять космогонических деревьев Мрака, а земные пять деревьев обладают двойственной природой, сочетая в себе происхождение от Мрака и частицы Света. Пять земных деревьев в «Кефалайа» ни в коем случае нельзя сопоставить с пятью светлыми деревьями рая из гностического Евангелия от Фомы. Скорее, к этой традиции восходят пять деревьев, посаженных Отцом, упомянутые в «Кефалайа». В качестве примера иной трактовки и развития феномена пяти деревьев в манихейской традиции можно привести текст географически и исторически далекий от коптских «Кефалайа» – т. н. «Трактат Пеллио» (по имени первого издателя), написанный на китайском языке около 900 г.[603]603
  E. Chavannes, P. Pelliot. Un traité manichéen retrouvé en Chine // Journal Asiatique, 1911. P. 499—617; 1913. P. 99—392.


[Закрыть]

Трактат уже не упоминает космогонических деревьев Мрака, породивших демонов, наоборот, Демон вожделения сажает пять деревьев смерти в пяти городах (ср. пять миров Мрака «Кефалайа»). Посадка пяти деревьев смерти Демоном сопровождалась установлением пяти темных «членов души» соответственно в пяти городах: темной мысли, темного чувства, темного размышления, темного разума и темного рассуждения[604]604
  Ibid. P. 32 (отдельная пагинация).


[Закрыть]. Пять «членов души» или пять «умных» (νοερά) часто упоминались еще в «Кефалайа», но прямую связь между «членами души» и пятью темными мы находим только в «Трактате Пеллио». Причем в этом китайском тексте пять деревьев смерти оказываются связанными с иранской идеей «костной души», а именно пять городов ассоциируются также с пятью членами микрокосма человека: костями, нервами, венами, плотью и кожей.

В «Трактате Пеллио» излагается история падения пяти деревьев Мрака: «Посланец Света[605]605
  В турфанских текстах Мани также называется pryst’g rwљ’n «посланец света» (Кефалайа... С. 444).


[Закрыть] (Мани. – Г. Б.), вооруженный топором мудрости, срубил отравленные деревья и выкорчевал их пни, так же как другие нечистые растения»[606]606
  E. Chavannes, P. Pelliot. Op. cit. P. 40.


[Закрыть]. Здесь нельзя не упомянуть, что сюжет срубания дерева/деревьев мирских желаний, не прилагая рук, силой разума, характерен для разных мифологий и философским систем: индуистской, буддийской, кельтской, финно-угорской и т. д. Этот мотив представляет собой тему для отдельного исследования.