Текст книги "Мифология пространства древней Ирландии"

Время и пространство связаны друг с другом в мифологическом хронотопе, из-за их неоднородности мифологический хронотоп часто приобретает странные пропорции и существенно отличается от хронотопа повседневности. Пространство в кельтской мифологии (и особенно в ирландских текстах) сложно организовано как горизонтально, так и вертикально. Горизонтальное пространство нагляднее всего отображено в средневековых ирландских топографических «справочниках» (Dinnshenchas, Acallamh na Senórach и т. п.); само географическое положение острова предоставляло «ученым людям» модель ограниченной плоской местности как потенциальный источник мифологического освоения.

Что касается вертикального деления мира в кельтской мифологии, то такое деление довольно бедно представлено. Мы не располагаем такой же богатой и вычурной кельтской космологией, как в скандинавской мифологии. Тем не менее какие-то следы вертикального деления пространства сохранились и в кельтских материалах, чему необходимо посвятить небольшое отступление. Обычная индоевропейская модель деления состоит из трех миров: верхнего, среднего и нижнего на оси мирового древа, и не только люди и сверхъестественные существа, но и животные принадлежат разным мирам.

Следы вертикального взгляда на пространство сохранились в нескольких кельтских преданиях о сверхъестественных превращениях, но наиболее убедительный пример может быть найден в поэме из самых ранних материалов о Бране, сыне Фебала. Поэма «Разговор друида Брана и провидицы Фебала над Лох Фебуйл» («Immaccallam in druad Brain ocus inna banfhátho Febuil») согласно ее исследователю Дж. Карни написана в начале VII в. Она посвящена сокрытому сокровищу потусторонних женщин в колодце рядом со Срув Брайн. В первой части, где друид обращается к провидице, он описывает волшебный полет своего знания или его способности к познанию (fius) к верхним облакам (co ardníulu), в то время как его тело остается в Дун Брайн. Затем его знание достигает «чистого колодца» (tiprait nglan) с драгоценными камнями под защитой потусторонних женщин[100]100
  J. Carney. The earliest Bran material // Latin script and letters A.D. 400—900 / Ed. by J. J. O’Meara and B. Naumann. Leiden, 1976. P. 181.


[Закрыть]. Полет знания начинается в среднем мире людей, где в Дун Брайн остаются сопровождающие друида. Затем его знание переходит в верхний мир облаков (здесь важно отметить разные значения слова nél от «облака» до «экстаза, смерти»). И наконец, его знание ныряет глубоко в потусторонний колодец нижнего мира. Примечательно, что Ротниам в «Ночном видении Фингена» действует подобным же образом, и пока ее тело остается на Друйм Фингейн, ее знание путешествует по стране.

Подобное же путешествие, на этот раз с помощью превращений, осуществляют Туан мак Карелл и два свинопаса. В этих случаях они превращаются в животных разных миров. Туан, в одном из своих воплощений бывший диким кабаном (животным среднего мира), после смерти принимает форму огромного ястреба (птицы верхнего мира) и после новой смерти становится лососем нижнего мира, пересекая миры в той же последовательности, что и Бранов друид[101]101
  Scél Túain maic Cairill do Fhinnén Maige Bile / Ed. by K. Meyer in A. Nutt // The Celtic Doctrine of Re-birth. London, 1897. P. 290—292.


[Закрыть]. Та же последовательность и в истории о двух свинопасах в «De chophur in da muccida», когда они превращают себя последовательно сначала в птиц (i ndelbaib senén, что переводится У. Ройдер in Gestalt von Seelenvögeln), а затем в водных существ[102]102
  De chophur in da muccida / Ed. by U. Roider. Innsbruck, 1979. P. 32, 36, 90.


[Закрыть].

Немного иначе Талиесин совершил свое путешествие между мирами, как повествует валлийское предание «Hanes Taliesin». Гвион Бах, проглотив три капли знания, бежал от Керидвен и сначала преобразил себя в зайца (средний мир), затем стал рыбой (нижний мир) и, наконец, обернулся птицей (верхний мир)[103]103
  The Mabinogion / Ed. by Lady Ch. Guest. Vol. III. London, 1849. P. 323.


[Закрыть]. Во всех этих случаях присутствует та же модель, соединяющая знание с возможностью пересекать границы миров по вертикальной оси.

Если продолжить валлийскую тему и тему Талиесина в вертикальном делении мира у кельтов, стоит упомянуть два фрагмента, на которые указал мне В. П. Калыгин. В поэме из «Книги Талиесина» говорится: yn Annwfn is eluyd, yn awyr uch eluyd «в Аннувн, [что] ниже мира (elfydd), в воздухе, [что] выше мира (elfydd)»[104]104
  The Book of Taliesin / Ed. by J. Gwenogvryn Evans. Llanbedrog, 1910. 20.8—9.


[Закрыть]. В «Черной книге из Кармартена» читаем: oetun blodev guit | at vinep eluit «я был лесными цветами на лике мира (elfydd)»[105]105
  The Black Book of Carmarthen / Ed. by J. Gwenogvryn Evans. Pwllheli, 1906. 5.109—10.


[Закрыть]. То есть elfydd «мир» находится как средний мир между воздухом и нижним миром, Аннувном. Само же валлийское обозначение elfydd восходит к кельтск. *albiiü (др.-ирл. топоним Albu), обозначающему «светлый, средний мир, мир людей»[106]106
  В. П. Калыгин. Истоки древнеирландской мифопоэтической традиции. М., 1997. С. 10.


[Закрыть]. Этот небольшой экскурс в вертикальную кельтскую космологию, с моей точки зрения, необходим для восприятия последующих размышлений о сиде и мире людей в нашей мифологической ситуации, связанной с дорогами.

Вернемся к хронотопу дороги, особенно значимому для исследования пространства в мифе. На мифологической дороге неоднородное мифологическое время как бы вливается в неоднородное мифологическое пространство и течет по нему, формируя лиминальный хронотоп дороги. Существует тесная связь между хронотопом дороги и мотивом встречи. Дорога в мифе – это особое место для предначертанных, решающих встреч и конфликтов. В «Ночном видении Фингена», так же как в «Разрушении заезжего дома Да Дерга», встречи нежелательны и опасны, однако они служат кульминацией сюжета.

Королевское значение slige и очевидная связь пяти дорог с королями и королевским престолом в Таре в тексте «Ночного видения…» (ní rulatar ríg ná carpait) позволяют нам говорить о специфически королевском характере дорог. В аллитерационной поэме о пяти дорогах Ирландии они прямо названы «избранными королевскими дорогами» (rígróid rogaide). В метрических диннхенхас Шлиге Дала сообщается, что «дорога получила свое королевское имя» от королевского родича Дало (úad… fofúair in ráen a ríg-ainm). Символическое значение королевской дороги хорошо известно в древнем мире. Королевская, царская дорога (via regia) обозначала прямой путь праведных. Кривая дорога была противоположностью царской дороги. Царская дорога символизировала восхождение души. Упомянутая в Числах (20, 22), лежащая на пути Израиля из Египта в Землю Обетованную царская дорога обладала как историческим, так и символическим значением для комментаторов в Древнем мире и в Средние века. Царская дорога также объяснялась как большая дорога, ведущая в столицу царства, в царскую резиденцию. Филон Александрийский писал о царской дороге: «Итак, не откладывая, должны мы вступить на царскую большую дорогу, мы, обязанные проходить мимо земного. И это царская дорога, Господин которой не обычный человек, а Тот единственный, кто один лишь воистину Царь… Ибо мы вполне можем верить, что тот, кто идет беспрепятственно по царской дороге, никогда не ослабнет и не лишится чувств до тех пор, пока он не предстанет перед Царем»[107]107
  Philo. Quod Deus sit immutabilis, 160 // Philonis Opera / Ed. by F. H. Colson and G. H. Whiteaker. Vol. 3. London; New York, 1930.


[Закрыть]. Также она символически ведет в Небесный Иерусалим (как Тара могла восприниматься в этом случае), напоминая нам о словах Христа: «Азъ есмь путь‚ и истина‚ и животъ‚ никтоже прїидетъ ко Отцу‚ токмо мною» (Ин. 14, 6). Когда в нашем тексте встречается упоминание о короле и колеснице в связи друг с другом, можно вспомнить мифологему вознесения души на колеснице. «Колесничий» же является практически универсальной мифологической метафорой души. Пять королевских дорог в Тару определили и ограничили доступные пути в священный центр, причем, как правило, любой священный центр обладает ограниченным количеством путей, ведущих в него.

Все чудеса ночи рождения Конна (в основном те или иные черты ландшафта) проявляются на горизонтальном пространстве Ирландии из некоего скрытого пред-существования, в котором нет ни времени, ни пространства. Это пред-существование по-древнеирландски называлось síd, и, несмотря на то что пришелец, вступая в сид, как бы видит там некоторое пространство и действие во времени, для его собственного мира там нет ни времени, ни пространства. Поэтому кельтский потусторонний мир часто воспринимался как эквивалент христианского рая с его жизнью вечной и отсутствием времени и пространства. Такое представление о потустороннем мире является одной из особых черт древнеирландского мифологического отношения к пространству. Пять дорог согласно метрическим старинам мест «были в тварном сокрытии», охраняемые фениями и фоморами (bátar fo díamar dulig | ic Fíannaib ic Fomurib)[108]108
  E. Gwynn. The Metrical Dindshenchas. Part III. Dublin, 1913. P. 280.


[Закрыть]. Фении и фоморы выполняют здесь одинаковую функцию хозяев-демонов, охраняющих сокрытое пред-существование. Фении в самых ранних преданиях из цикла Финна всегда описываются как опасная сила, схожая по функциям с разбойниками (dibergaig). Выражение fo díamair «в сокрытии» встречается в старинах мест и в «Ночном видении…» в описании феноменов, скрытых до рождения Конна. Например, священный дуб Эо Мугна «был в сокрытии на северо-востоке» (fo díamair robói thuaid tair)[109]109
  Ibid. P. 146—147; fo díamair ro boí: Airne Fíngein. P. 5.


[Закрыть]. Северо-восток, упомянутый здесь, – это обычное направление для потустороннего мира в ранней ирландской мифологии. Легендарное дерево сокрыто волшебным темным туманом, что и объясняет упоминание о «сокрытии». Сокрытие, упомянутое в старине мест, подразумевает затемнение и невидимость дорог, о чем будет сказано ниже: «С тех пор как Конн безупречный рожден, вы можете видеть их, вы можете знать их» (У rogénair Conn cen chair, rosfégaid rosfetabair). Аллюзии на знание очень часты в материалах старин мест. Автор всегда выказывает гордость своим знанием вещей, сокрытых до этого.

Ключ к пониманию мифа его современниками (если можно так выразиться) часто лежит в словаре мифа и особенно в точных глагольных формах в мифологическом тексте[110]110
  См. C. Watkins. How to kill a dragon. New York; Oxford, 1995. P. 451.


[Закрыть]. Поэтому словарь и конкретные глагольные формы мифологемы пяти дорог и их манифестации заслуживают специального рассмотрения. Важную роль в наших текстах и во всем сюжете мифа о пяти дорогах играет глагол fo-gaib «находит». В «Ночном видении Фингена» он встречается во всех фрагментах, относящихся к манифестации чудес. Так, говорится, что «дороги не были найдены до сей ночи» (ní frítha cosinnocht)[111]111
  Airne Fíngein… P. 9.


[Закрыть]. Таким образом, подразумевается, что дороги уже существовали в определенной предсуществующей форме даже до ночи рождения Конна. Тексты из корпуса диннхенхас, упоминающие пять дорог Ирландии, говорят об их появлении почти в тех же словах, что и данное предание. В метрической старине мест читаем: «До рождения Конна Кетхатаха не был найден путь древнего владыки» (co ngénair Cond cét catha ní fríth in sét sen-fhlatha); прозаическая версия рассказывает о том же: «…эти дороги были найдены» (frithea na roit sea); и, наконец, аналогичная фраза в «Анналах Четырех Мастеров»: «В ночь рождения Конна были найдены пять главных дорог» (A noidche geine Cuinn forrith cóicc príomhróid)[112]112
  The Metrical Dindshenchas / Ed. by E. Gwynn. Vol. 3. Dublin, 1913. P. 280; The Prose Tales in the Rennes Dinnshenchas / Ed. by W. Stokes. RC (1894), XV. P. 455; Annals of the Kingdom of Ireland by the Four Masters / Ed. by J. O’Donovan. Vol. 1. Dublin, 1856. P. 102.


[Закрыть].

Другой фрагмент из тех же метрических диннхенхас Шлиге Дала ясно заявляет, что дороги были найдены, и описывает источник их нахождения и хозяев этого источника: «Они были найдены в сокрытии, в дубравах, | у призраков, у сидов» (frítha a díamraib, a dairib, | у shíabraib, у shídaigib). Выше уже говорилось о значении слова díamair в рассказах о манифестации чудес после рождения Конна. Дубравы нашей поэмы соответствуют изначальному лесу, остатки которого после вырубки ассоциировались с местом обитания демонов или жрецов. Эти демоны, хозяева скрытых мест, также появляются в отрывке. Они обозначены с помощью двух синонимов – síabrai и sídaigi: обитатели сида. Несколькими строками выше этого фрагмента в той же поэме говорится о фениях и фоморах как о демонах-хозяевах скрытых мест, где дороги существовали вне времени и пространства. Это не единственная ассоциация фоморов с жителями волшебных холмов в средневековой ирландской литературе. В «Битве при Маг Туред» («Cath Maige Tuired») фоморы названы «воинами из сида» (trénfir ant sídho .i. na Fomore)[113]113
  Cath Maige Tuired / Ed. by E. A. Gray. Naas, 1982. P. 34.


[Закрыть]. Важно, что сид (síd) здесь – это не столько волшебный холм, сколько потусторонний мир в целом. Таким образом, позднейшая идея тождества между «народом из сида» (áes síde) и Племенами богини Дану (Túatha Dé Danann) не подходит для нашего материала. Что же касается героев, то каждый из них в «Ночном видении…» или в старинах мест находит (fo-uair) свою дорогу, т. е. дороги были открыты особым персонажам. В общем, представляется, что проявление дорог ждало какого-то подходящего времени, до того как рождение Конна предоставило такую возможность.

Повесть о ночном видении Фингена полна манифестаций пространства: появление реки Бойн и озер, огромного дуба Мугна и т. д. Каждое подобное сверхъестественное проявление описано с помощью двух глаголов – fo-gaib «находит» и foillsigthir «открывает». Можно сказать, что эта повесть – один из наиболее очевидных примеров манифестационизма в средневековой ирландской литературе. Говоря о кельтском манифестационизме в целом: скорее всего, идея творения была неизвестна кельтам до принятия христианства, в их представлении пространство всегда существовало и просто в определенный момент проявляется на свет. В ирландской же мифологии стоит говорить не столько о пространстве в целом, сколько о хтоническом его аспекте. Развивая размышления Г. Башляра[114]114
  См. Г. Башляр. Земля и грезы о покое. М., 2001. С. 14.


[Закрыть], можно сказать, что сокрытие – это изначальная функция земли. Ó внутреннего же, сокрытого, есть очевидные функции мрака, поэтому во время манифестации сокрытого необходимы как «покров ночи», так и «выставление на свет». Подобно тому как было написано в «Ночном видении Фингена» о появлении дорог: túargabsat na cóic róit (букв.: «пять дорог поднялись, т. е. появились»).

Такой манифестационизм подразумевает, что все элементы пространства проявляются как части вечного божественного тела. Черты ландшафта и многие другие феномены в ирландской литературе воспринимались как существующие в вечности, но обнаруживаемые только в момент их манифестации. Как А. Г. ван Хамель писал в своей работе «Аспекты кельтской мифологии» относительно тех же пяти дорог Ирландии: «The roads as a vital organ of the land are divine, eternal and uncreated»[115]115
  A. G. van Hamel. Aspects of Celtic Mythology. London, 1934. P. 44.


[Закрыть]. Следовательно, древнеирландский миф пространства может быть представлен в трех фазах. Мифологические объекты пространства появляются из трансцендентного пред-существования (как дуб Мугна, первоначально покрытый волшебным туманом), они проявляются в материальном мире, если соблюдены необходимые условия. Однако манифестация мифологических объектов всегда может быть временно прервана и обращена в не-существование любым важным событием, таким как смерть божественного монарха или божества королевской власти (как в предании «Смерть Конна» [«Oided Chuinn»] в случае деревьев Биле Тортан и Эо Росса). И наконец, мифологические объекты возвращаются в их пред-существование.

Как уже было сказано, мифологические объекты проявляются при особых правильных обстоятельствах, и таким необходимым условием появления дорог была ночь на Самайн, поворотная точка года, совпадающая в нашем сюжете с рождением сверхъестественного правителя. Все чудеса, увиденные Ротниам и Фингеном, появляются в ночь на Самайн, когда они встречают друг друга: Immocomraic doib fecht and aidchi samna [116]116
  Airne Fíngein… P. 1.


[Закрыть]. Ночь в нашем тексте называется самим Фингеном adaig dub «черная ночь», это самая темная и холодная ночь в году, когда сиды открыты, и разнообразные злобные, и не очень, существа появляются из потустороннего мира, который может быть всюду найден сокрытым. Сама ночь перед проявлением чудес, перед их появлением на свет символизирует изначальное пред-существование, из которого должны появиться все чудеса. В индийской мифологии, например, манифестации различных объектов из неманифестированного пред-существования часто происходят ночью. Феномен ночи Самайна объясняет многие особенности нашего текста и более всего поведение героев.

Самайн был границей между двумя годами, временем собраний в королевских центрах согласно раннеирландской литературе (в одной из возможных этимологий слова Samain Вандриес сравнивал его с санскр. samana «собрание»[117]117
  J. Vendryes. Lexique étymologique d’irlandais ancien. R—S. Dublin; Paris, 1974. P. 22.


[Закрыть]). В средневековой ирландской литературе пир Самайна (в ночь на 1 ноября) как пограничное время отмечал начало зимы, темной, неблагоприятной половины, с которой начинался год. Сиды были открыты в ту ночь, и злые силы хаоса господствовали в мире. Важно отметить, что дороги и другие феномены, что появились в ту ночь (так же как само рождение Конна), были проявлены из того самого пред-существования, которое проявляется в нашем мире в ночь на Самайн. Простому народу опасно бродить в эту ночь вне стен своих жилищ.

Люди должны были собираться вокруг короля на пир. Вот как описывается в «Повести о Конхобаре, сыне Несс» («Scéla Conchobair maic Nessa») пир в Эмайн Махе: «Сам Конхобар устраивал для них (пир) Самайна из-за большого стечения народа. Нужно было накормить великое множество людей, ибо для каждого улада, не пришедшего в Эмайн в ночь на Самайн, не было больше надежды, и на следующий день видели его курган, его могилу и его надгробный камень» (Conchobar immorro fessin no gaibed Samuin dóib fodagin terchomraic in tshluáig móir. Ba hecen in tsochaide mór do airichill, fobith cech fer do Ultaib na taircébad aidchi Samna dochum nEmna no gatta ciall de 7 fhocherte a fhert 7 a lecht 7 a lie arnabarach)[118]118
  Tidings of Conchobar mac Nessa / Ed. W. Stokes // Ériu (1910), IV. P. 26.


[Закрыть]. Хотя об этом и не говорится в тексте прямо, вероятно, подразумевался определенный запрет (гейс) на уладах находиться вне валов Эмайн в ту ночь. Подразумевается, что злые силы уничтожат любого, не присутствующего на спасительном пиру.

В поэме о Шлиге Дала из метрических диннхенхас содержится неясный фрагмент относительно подобного запрета идти ночью на пир в Таре: «После захода солнца был гейс идти | в Тару на великий пир: | против того, кто нарушал гейс, поднимали крик (?) | на пиру истинной Тары» (Iar fhuin gréne ba geis dul | do Themraig co trén-chostud: | d’fhiur na geisi ba glegrach | dochum fesi fír-Themrach). Таким образом, «открыватели» дорог нарушали гейс, когда двигались в Тару, т. е. их положение в этом случае было ненормальным. Трудное слово glegrach, использованное в поэме, можно перевести как «шум, крик». Вероятно, имеется в виду своеобразный всплеск народного гнева по отношению к нарушившему гейс. В любом случае, необходимость присутствовать на пиру в Таре и гейс в поэме, подобный гейсу «Повести о Конхоборе, сыне Несс», объясняют, почему пять героев так стремились успеть на пир в Таре.

Ночь на Самайн была коротким промежутком времени, не принадлежащим на самом деле ни прошедшему, ни будущему году. Эта ночь была временем прямого контакта между сидом, с его протяженным временем, его вечностью, и нашим миром. Можно назвать ночь на Самайн периодом хаотического времени. Выход за пределы человеческого времени был также выходом из космического порядка в область хаоса, в состояние «еще-неразделенности». Таким образом, время в ночь на Самайн было конфликтным временем между неизмеряемым временем в сиде, которое обладало качеством вечности[119]119
  Неизмеряемое время в сиде, принимающее характер вечности, было отмечено двумя кельтологами, насколько мне известно, независимо друг от друга: F. Le Roux. Le rêve d’Oengus, commentaire du texte // Ogam (1966) 18. P. 148—149; J. Carey. Time, space, and the Otherworld // Proceedings of the Harvard Celtic colloquium (1987). Vol. VII. P. 8.


[Закрыть], и человеческим временем.

Из нашего текста явствует, что пир в Таре (Feis Temro), на который спешат пять героев (oc torachtain fheissi Temrach), совпадает с праздником Самайна. Свидетельства тому есть и в других древнеирландских преданиях, где пир воспринимается как защита от сил зла. Однако следует сказать заранее, что пир в Таре, как он изображен в используемых мной текстах, рассматривается в качестве мифологического повторяющегося события, как таковой он и был восстановлен королем Тары Диармайдом мак Кербайллом в 560 г. Что же до значения дохристианского Пира Тары, то Д. А. Бинчи в своей статье о древних ирландских праздниках, основываясь на свидетельствах анналов и на этимологии слова feis, приходит к заключению, что пир в Таре король Тары собирал один раз в свое правление, отмечая кульминацию своего царствования символическим совокуплением короля с богиней королевской власти[120]120
  D. A. Binchy. The fair of Tailtiu and the feast of Tara // Ériu (1958), XVIII. P. 134—135.


[Закрыть]. Бинчи подверг сомнению традиционную связь пира в Таре и Самайна на том основании, что исторический Пир в Таре как ритуал плодородия не мог совершаться в холодную ночь на Самайн, в начале зимы. Проблема же в том, что не каждый ритуал ίερὸζ γάμοζ (греч. «священный брак»; брачный союз бога или царя с богиней) может быть объяснен как ритуал плодородия. В нашем же случае священный брак, скорее, обозначает союз между королевским мужским порядком и женским хаосом богини, воплощенным в силах Самайна и его временном хаосе. Поэтому невозможно игнорировать все свидетельства литературных произведений, связывающие пир в Таре с ночью на Самайн, – за ними должна стоять определенная историческая действительность[121]121
  В подтверждение нашей точки зрения можно привести мнение Н. Т. Паттерсона: «The ceremony of banais ríg seems to have been intended to enhance the king’s power, through the goddess» affirmation of his suitability as her concort. Samain, the time of greatest political crisis, would therefore seem appropriate as the setting for the Feast of Tara» (N. T. Patterson. Cattle-lords and clansmen. Notre Dame; London, 1994. P. 148n6).


[Закрыть].

В «Ночном видении Фингена» пир в Таре собирается помимо всего прочего в ночь рождения короля. Пир этот призван отметить рождение Конна, а не кульминацию правления его предшественника. А пять правителей, едущие на своих колесницах в Тару на «брачный пир», стремятся заверить в своей преданности новорожденного короля. Правители, едущие на пир в Таре, изображены и в других ирландских текстах, но ситуация с персонажами из нашего фрагмента отличается тем, что они едут по этим дорогам первый раз и устанавливают ограниченные пути доступа в сакральный центр.

Если обратиться к реальной топографии и топонимии в фрагменте – перед нами известные по ранней ирландской литературе географические названия. Проявление дорог, их нахождение героями сопровождается появлением новых имен. Такое назначение имен характерно для процесса т. н. вторичного творения, когда разные черты ландшафта «создаются» после получения новых имен. Как было отмечено многими исследователями, процесс назначения имен выступает как важный элемент мифа. В мифологическом мире происходит специфический знаковый процесс, который заключается в целом в процессе назначения имени, т. е. такой знак в мифологическом сознании соответствует собственному имени. Новое же имя соответствует новой мифологической ситуации[122]122
  Ю. М. Лотман. Семиосфера. СПб., 2001. С. 527.


[Закрыть]. Мифологический мир предстает измененным. Мифологические события, которые происходят в этих местах, наделяют их особым мифологическим значением, выделяя их из повседневной окружающей среды на реальном историческом или географическом уровне. Это значение часто подразумевало ритуальное и церемониальное использование этих мест как следствие мифологического восприятия[123]123
  P. Mac Cana. Placenames and Mythology in Irish Tradition // Proceedings of the First North American Congress of Celtic Studies / Ed. by G. W. MacLennan. Ottawa, 1988. P. 321.


[Закрыть]. Мифы находятся в Urzeit, во время изначальных объектов и действий. Знание происхождения вещей и их имен дает ключ к их использованию.

В ирландском мифе, где вряд ли можно найти какие-либо следы идеи творения, процесс наименования соответствует манифестации феномена, когда имена связаны с персонажами, «открывающими» проявленный феномен. Все это относится к мифологической интерпретации, тогда как на историческом уровне имена часто связаны с мифологическими героями для объяснения уже существующих имен, как, возможно, и случилось с пятью дорогами. Нужно отметить, что сюжет истории, как он предстает в рассматриваемом отрывке из «Ночного видения Фингена», соответствует материалу диннхенхас, составленному позже, и сам по себе выглядит как сюжет старины мест.

Давайте рассмотрим мифологическую ситуацию, связанную с каждой из дорог, как они даны в «Ночном видении…» и в диннхенхас, начиная с Шлиге Мидлуахра. Мидлуахайр (Midlúachair) – имя мифологического персонажа – происходит от mid– «среди» и lúachair «тростники». Существительное lúachair довольно часто встречается в древнеирландских топонимах, как, например, Temair Luachra или Lúachair Dedad. Возможно, настоящим источником названия дороги послужила местность, поросшая тростником, к югу от Эмайн Махи, упомянутая в предании «Любовный недуг Кухулина» («Serglige Con Culainn»). Предание сообщает о том, как Кухулин прыгает на юг из Эмайн Махи в лиминальную зону дороги Шлиге Мидлуахра: «Тогда Кухулин прыгнул три раза высоко в воздух и три раза к югу от Луахайр, так долгое время он оставался без питья, без пищи в горах, и спал он там каждую ночь на дороге Шлиге Мидлуахра» (Is and trá ro ling Cú Chulaind tri ardlémend 7 tri deslémend Lúachra co rrabi fri ré fotá cen dig cen bíad sechmón na slébte, 7 is and no chotlad cech n-aidchi for Sligi Midlúachra)[124]124
  Serglige Con Culainn / Ed. by M. Dillon. Dublin, 1953. P. 29.


[Закрыть]. Дорога, вероятно, шла через местность, поросшую тростником, отсюда Midlúachair «среди тростников».

Более раннюю форму этого названия можно найти в житии св. Финтана как «дорога Мидлохайра» (acer Midlochre)[125]125
  Acta Sanctorum Hiberniae ex Codice Salmanticensi / Ed. by C. Smedt and J. Backer. Edinburgi et Londini, 1888 P. 399.


[Закрыть]. Существует также огамическая надпись, найденная в Карригагалла, в графстве Корк, с однокоренным именем в род. п. LOCARENAS (*Lokarjū>lochair>lúachair)[126]126
  S. Ziegler. Die Sprache der altirischen Ogam-Inschriften. Göttingen, 1994 P. 194; А. А. Королев. Древнейшие памятники ирландского языка. М., 1984. С. 168.


[Закрыть].

Согласно древнеирландским текстам дорога вела из Тары в Эмайн Маху, соединяя два сакральных и традиционных «королевских центра», возможно, она шла дальше до Срув Брайн, на крайнем северо-западном полуострове Ирландии. По крайней мере, наш герой Мидлуахайр отправляется в путь именно из этой местности. Шлиге Мидлуахра упомянута несколько раз в описании путешествий героев ольстерского цикла в «Похищении быка из Куальнге», «Сватовстве к Эмер» («Tochmarc Emire») и других историях[127]127
  LU 5788 etc.


[Закрыть].

Герой, связанный с дорогой, Мидлуахайр, сын Дамарьне, короля Срув Брайн, обладает королевским происхождением и действует в рамках сценария «Король на королевской дороге». Его родословная дана более развернуто в метрических диннхенхас, где он назван сыном Дамарьне, сына Деккраха (deccrach «горестный»), сына Диубалтаха[128]128
  The Metrical Dindshenchas / Ed. by E. Gwynn. Part III. Dublin, 1913. P. 282.


[Закрыть]. Место, с которым этот герой связывается, – Срув Брайн «клюв ворона», в наши дни Шрюв Брин, или Струв Брин, мыс на крайнем северо-востоке баронства Инишовен – имеет четкие ассоциации с потусторонним миром в ранней ирландской литературе. Особенно ярко эта связь показана в древнейших источниках легенды о Бране. Существовало представление о сокровищах потустороннего мира, скрытых в колодце рядом со Срув Брайн. Из поэмы начала VII в. «Разговор друида Брана и провидицы Фебала над Лох Фебуйл» («Immaccallam in druad Brain ocus inna banfhátha Febuil ós Loch Febuil») мы узнаем о полете знания друида в «чистый колодец» (tiprait nglan), где под защитой прекрасных женщин лежат драгоценные камни: «Ибо чудесны чистые камни, | что в стороне Срув Брайн» (Ar it amri int shéuit glain | file hi toíb Srúbe Brain)[129]129
  J. Carney. The earliest Bran material // Latin script and letters A. D. 400—900 / Ed. by J. J. O’Meara and B. Naumann. Leiden, 1976. P. 181.


[Закрыть]. Ассоциации Срув Брайн и соответственно Мидлуахайра с потусторонним миром важны, так как присутствуют и в случае других героев, которые появляются со своими сверхъестественными качествами, окруженные сверхъестественными силами Самайна.

Следующая дорога, упомянутая в нашем фрагменте, – Шлиге Куаланн, идущая на юг от Тары в область Куалу и, очевидно, даже дальше. Местоположение Куалу дается по-разному в разных источниках, но сейчас можно сказать с определенной уверенностью, что эта область находилась в районе Дублинских гор[130]130
  A. P. Smyth. Celtic Leinster. Blackrock, 1982. P. 52.


[Закрыть]. Это местоположение соответствует району, где согласно традиции находился заезжий дом Да Дерга, и, как известно по «Разрушению заезжего дома Да Дерга» («Togail Bruidne Da Derga»), считалось, что дорога Куалу вела в этот потусторонний дом[131]131
  Togail Bruidne Da Derga / Ed. by E. Knott… P. 9.


[Закрыть]. Однако согласно некоторым источникам, которые будут рассмотрены в дальнейшем, историческая Шлиге Куаланн могла вести на юг и за Дублинские горы. Представляется, что она вела по крайней мере к Динн Риг, древнему центру в Лейнстере, связанному с королевской властью[132]132
  C. Ó Lochlainn. Roadways in ancient Ireland // Féil-sgríbhinn Eóin Mhic Néill / Ed. by E. Ua Rian. Ath Cliath, 1940. P. 473.


[Закрыть].

Эта дорога, как утверждают все наши источники, была найдена одним известным мифологическим персонажем, а именно Фер Фи (Fer Fí «ядовитый человек», или согласно ложной этимологии, основанной на истории о волшебном дереве, – Fer Í «тисовый человек»), сын Эогавала из Сида Эогавайл в Мунстере, современном графстве Лимерик. Фер Фи, насколько мне известно, никак не связан с областью Куалу, если не считать легенд, связанных с дорогой Шлиге Куаланн. Этот персонаж, так же как провидица Ротниам в нашем фрагменте, происходит из «народа холмов» (áes síde) или Племен богини Дану. Дальше говорится, что Фер Фи преследовали «возмутители спокойствия из сида» (ria meschuirib síde)[133]133
  dae[r]coraibh idhe «рабы из сида» в варианте «Книги из Лисмора».


[Закрыть], подобно тому как все остальные «основатели» дорог в нашем сюжете преследуются в ночь на Самайн. Феномен такого «потустороннего» преследования описан более подробно в «Разрушении заезжего дома Да Дерга» во фрагменте, описывающем Трех Красных на дороге Куалу. Случай Фер Фи задает особую формулу такого мифологического преследования: ведь герой сам – сверхъестественное существо. Для того чтобы объяснить феномен потустороннего преследования, стоит обратить внимание на историю Фер Фи, как она отражена в раннеирландской литературе.

Фер Фи снова упомянут в «Ночном видении…», когда Конн Кетхатах посылает его найти прячущегося Фингена, обреченного быть убитым в правление Конна. Как видно из другого примера, Фер Фи часто наделяется посольской функцией. Больший интерес представляет тот факт, что сверхъестественное существо принадлежит к свите Конна, что явствует из слов короля: «Есть у меня под рукой Фер Фи, сын Эогавала» (Atá frim laim Fer Fí mac Éogabail)[134]134
  Airne Fíngein… P. 24.


[Закрыть]. Тогда же Конн говорит, что он обладает «правдой Бодба» (fír mBoidb), т. е. гарантией со стороны правителя народа мунстерских сидов. Он не запретит доставить Фингена королю. Таким образом, «народ холмов» поддерживает правление Конна, так же как правление Конаре Великого в «Разрушении…», и в нашем фрагменте Фер Фи едет в Тару, чтобы показать поддержку новорожденного короля со стороны сверхъестественных сил.

Фер Фи – сын Эогавала, короля сида (Eogabul… rí int shída[135]135
  Cath Maige Mucrama / Ed. by. M. Ó Daly. Dublin, 1975. P. 38.


[Закрыть]), таким образом, он тоже королевский сын, так же как упомянутый Мидлуахайр, и он играет ту же роль. Имя Фер Фи/И в двух своих формах тем не менее подразумевает одну и ту же ассоциацию с ядом или ядовитым деревом. Существует два варианта истории мести Фер Фи за свою сестру (или дочь?), убитую Айлиллем Ауломом. Один из них, содержащийся в поэме из «Лейнстерской книги», говорит о волшебном дереве раздора, созданном Фер Фи[136]136
  M. Dillon. The yew of the disputing sons // Ériu (1946), XIV. P. 156—159.


[Закрыть]. В этой поэме Фер Фи описан как вождь «всадников из сида» (marcshluag sídi), и он вовсе не противостоит своим сородичам. Другой вариант, из «Битвы при Маг Мукриме», повествует о том, как сам Фер Фи был найден сидящим на тисе и играющим на музыкальном инструменте. Человек на дереве стал причиной ссоры между Эоганом, сыном Айлилля, и Лугайдом Мак Коном[137]137
  Cath Maige Mucrama… P. 40.


[Закрыть].

История о том, как Фер Фи прибыл в качестве посла на Пир Тары в правление Коналла Коллавайра, сына Этершкела, сохранена в Бодлейанских диннхенхас Туаг Инвир. Однако в варианте диннхенхас роль Фер Фи такая же вредоносная, как и в «Битве при Маг Мукриме». Здесь он назван воспитанником Мананнана и «друидом Племен богини Дану». Мананнан послал Фер Фи в Тару как посла в облике женщины, с тем чтобы он похитил невесту короля. Но даже эта задача не была исполнена сыном Эогавала, и по его оплошности прекрасная Туаг, спящая на берегу, была унесена волной и утонула. Тогда рассерженный Мананнан убивает Фер Фи[138]138
  The Bodleian dinnshenchas / Ed. by W. Stokes // Folk-Lore, III (1892), № 4. P. 509—511.


[Закрыть]. В обеих историях Фер Фи играет роль трикстера, принося вред в первом случае людям, а во втором – своему собственному сверхъестественному воспитателю. В этом контексте неудивительно упоминание в «Ночном видении…» воинства сидов, преследующего незадачливого человечка в ночь на Самайн. В любом случае, детали преследования Фер Фи нам неизвестны. Он предстает как друид сидов, т. е. необыкновенный персонаж из сверхъестественных существ, вероятно, Фер Фи – это одно из дохристианских божеств.