Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

Глава 43

Вечером Марк Красс выслушал с улыбкой короткий рассказ Лация о приёме у сенатора и ответил, как всегда, по-отечески снисходительно:

– Привыкай! Весь Рим сегодня – город пустого и праздного времяпровождения. Но именно из этого и делаются деньги. Кстати, с Эмилией будь поосторожней. Она может обидеть твою юную невесту. Это никому не нужно. Эмилия опасная куртизанка и может помешать твоему браку. Семья Пизонисов – хороший выбор, они богатые, и тебе надо за них держаться.

– Понял. Надеюсь, через три недели Валерий Мессала Руф хоть что-то мне скажет о крестьянах. Как же тут всё долго! – перевёл разговор Лаций.

– Да, немного долговато, но что поделаешь? – вздохнул Красс. – На следующей неделе нам с тобой надо сходить к одному очень влиятельному человеку. На обед.

– Из твоих уст это звучит странно. Кто ещё может быть влиятельнее, чем ты? – Лаций не хотел льстить Крассу, но тот воспринял его слова как похвалу.

– Есть люди и поважней меня, – скромно ответил он. – Это, например, Тит Помпоний Аттик.

– Банкир и торговец греческими статуями? Да, слышал о нём. И в Галлии, и в Риме. Но он никогда не воевал.

– Ты его знаешь?

– Лично – нет. Он, кажется, не патриций.

– Нет, он из всадников.

– Слышал, что он даёт деньги под огромный процент.

– Ну, не такой уж огромный! Бывают проценты и побольше, – со знанием дела заметил Красс. – Он живёт в Афинах и редко приезжает в Рим. С таким человеком, кстати, будет интересно поговорить. Он составлял библиотеку Цицерону. Я тоже заказываю у него много статуй и книг из Греции. Торговля книгами приносит ему очень хороший доход. Кстати, там будет и Луций Цецилий Юкунда из Помпеи.

– Я не слышал этого имени, – удивился Лаций.

– Ещё бы! – усмехнулся Марк Красс и покачал седой головой. – Он – вольноотпущенник. Сумел сколотить капитал на аренде домов и жилья для провинциалов. Первым стал строить пятиэтажные инсулы. Представляешь? Потом стал сдавать в аренду дома для плебса. Дёшево, но много. Сейчас он, наверное, один из трёх самых состоятельных людей в республике. Рим незаметно меняется, мой дорогой Лаций, и теперь другие люди становятся влиятельными и важными. Без званий и родовых фамилий. Как Юкунда. В отличие от тех аристократов, которые путешествуют и живут то в Афинах, то на Крите и Родосе, он живёт здесь, в Риме и меньше склонен к философии и витиеватым рассуждениям. К его советам тебе стоит прислушаться. Он знает, как делать деньги из воздуха каждой инсулы.

– Красиво звучит… Хорошо, я с удовольствием выслушаю его советы. Советы – не утреннее одевание тоги!

– О, об этом не беспокойся. Эти люди лишены многих радостей жизни. Особенно простого общения. Они работают днём и ночью. Так что на таких обедах они дают волю своим чувствам. Главное – слушай и не перебивай их. Там ещё должен быть Ситтий Публий Ниццерин.

– О! Его я его отлично помню! – воскликнул Лаций. – Он воевал в Африке и Азии на стороне Гая Юлия Цезаря.

– Да, но ты не знаешь, что в Риме он больше известен как удачный банкир.

– Ситтий Ниццерин? – не мог скрыть своего изумления Лаций. – Он стал менялой?!

– Да, да, да, – открыто улыбался Красс, кивая головой. – Тот самый Ситтий Ниццерин стал менялой, как ты говоришь. Он чеканит деньги вместе с Юкундой и держит меняльные дома по всей республике. Кстати, он тоже не патриций. И тоже из рода всадников. В Африке и Азии он обложил долгами столько городов, что тебе и не снилось. Очень умный человек. Никогда ничего не покупает за свои деньги. Всегда всё берёт в долг на большой срок и под маленький процент. Большой срок займа – это его секрет! Ты знаешь, я слежу за его выплатами. Из-за долгого срока кредита половина его кредиторов не доживает до конца выплаты. Это интересно. Нет, ты не подумай ничего плохого, он не имеет никакого отношения к их смерти. Просто люди сами внезапно смертны из-за болезней и возраста. Это позволяет Ниццерину не выплачивать им половину своих колоссальных долгов. Умный человек! Ещё он делает такую вещь – берёт большие суммы у банкиров в Риме под пять процентов, а Африке и Азии отдаёт их под пятнадцать или восемнадцать. Понимаешь?

– Да, очень даже много. Но зачем ты мне всё это говоришь? Я не собираюсь становиться банкиром или менялой. Я помню Ниццерина как отличного старшего трибуна. У него было немало побед. Я знаю о них. Мы обсуждали их с Юлием Цезарем. Его преимущество в скорости и внезапности.

– Наверное, – согласился Красс. – Так же быстро он теперь получает свои баснословные проценты с целых городов, не то что людей! И я бы хотел, чтобы ты этому тоже научился.

– Я не думал о таком способе… – честно признался Лаций. – Я знаю только один случай, когда квестор Гай Публий Маллеол продал всё своё имущество и раздал деньги под проценты в провинции, куда его направил Сенат.

– Кстати, он сделал это в нужный момент и не прогадал. Он тоже из всадников и тоже не патриций. А теперь он чеканит монеты в Испании. Что, вижу, ты и этого не знал? Лаций, я хочу, чтобы ты смотрел чуть дальше лезвия своего меча. Золото приходит в Рим с армиями победителей, но оседает оно в домах банкиров и менял, как ты сам говорил.

– Я понимаю, но…

– Ничего ты не понимаешь! Пока не понимаешь… Но послушай меня, тебе надо запомнить имена этих людей. Сегодня они делают политику в Риме, и Сенат всё больше и больше зависит от них. Это они дают деньги Сенату, если надо что-то строить в Риме или с кем-то воевать. Новобранцев нанимают на взятые у них в долг деньги. Понимаешь? Они вряд ли оставят свои имена в истории, как Павел Эмилий или Сципион Африканский. Но на них сегодня держится вся Римская республика.

– Но если Сенат берёт у них в долг на армию, то кто возвращает проценты? – спросил Лаций. – Золото варваров?

– Нет, – презрительно фыркнул Красс. – Налоги – вот чем сенаторы платят по долгам.

Красс усмехнулся и прошёлся по атриуму. Лаций задумался над его словами, хотя не понимал, зачем тот так подробно обо всём этом рассказывал. Предложение стать легатом в будущей кампании в Азии не стоило таких усилий. Он не был его сыном и даже близким родственником. За этим что-то крылось, но Красс пока избегал прямых ответов.

Глава 44

Роскошный дом, обложенный нежно-розовым мрамором, утопал в цветущих садах, часть которых росли здесь ещё до его постройки. Другая часть была посажена искусными рабами из Греции и Македонии. Дом принадлежал Септиму Валерию Мессале Руфу, сенатору, с которым Лаций и Красс встретились во время прогулки по Аппиевой дороге. У входа их ждали высокие черные рабы из Африки, одетые в белые туники с венками из белых цветов на головах. Белки их глаз напоминали рыбьи глаза, и контраст одежды с кожей удивлял всех гостей, которые, направляясь в дом, проходили мимо чернокожих гигантов.

Вместительная триклиния непривычно располагалась на втором этаже. Каждое ложе было накрыто ковром, под которым лежали мягкие матрасы. Красивые разноцветные подушки были расшиты разными сценами из жизни богов и древних героев. Здесь Лаций впервые увидел, что одно ложе рассчитано на двух, а не трёх человек, как обычно, и вокруг каждого стола лежали шесть гостей, а не девять, как обычно. Это было редкостью и устраивалось только для особых случаев. Гости были действительно особые, потому что сенатор сам встречал их у входа в триклинию, а его жена и дочь провожали дальше к заранее назначенному месту. Но удивительным было другое – приходившие люди выглядели не так напыщенно и гордо, как хозяин или даже Марк Красс. Их всех отличала какая-то общая черта, которая оставалась для Лация пока неуловимой. То ли это был цепкий, внимательный взгляд, буквально пронизывающий собеседника до глубины души, то ли спокойная, размеренная речь с серьёзным и понимающим выражением лица – Лацию пока было трудно понять. Красс познакомил его практически со всеми банкирами, о которых говорил накануне вечером. И все они, как один, выразили ему соболезнование по поводу трагедии с домом. Лаций был удивлён, что столько серьёзных, занятых людей знали об этом случае, а также то, что они не посчитали ниже своего достоинства выразить ему своё сочувствие. В среде патрициев это было невозможно. Эти люди, наоборот, предупредительно проявляли внимание к тому, кто потенциально мог стать надёжным партнёром или клиентом. Вкаждом человеке они видели источник дохода, и это было смыслом их жизни. Для Лация такое отношение тоже было непривычным.

После закуски хозяин устроил настоящий пир: под восторженные возгласы в зал внесли огромные носилки с оленем, кабаном, косулей, десятью ягнятами и двадцатью молочными поросятами. Лаций выбрал ягнят, чтобы мясо не застревало между зубами. Дальше на холмах из брюквы и тыквы медленно вплывали огромные рыбы; от них шёл сильный аромат вина и корицы. Они были украшены сочными ягодами и яблоками. Несмотря на то, что он уже имел опыт подобных «сражений с чревоугодием» и отказывался от половины блюд, через какое-то время Лаций всё равно потерял способность наблюдать за этой бесконечной чередой яств и опустил руки. Рабы накладывали ему очень маленькие куски еды, однако после рыбы есть он уже не мог. Из развлечений были только несколько арф и артистов с бубнами и флейтами, которые негромко играли спокойные мелодии, не мешая собравшимся вести беседы. Это действительно сильно отличалось от привычных аристократических обедов.

– Что, трудно с непривычки? – спросил его кто-то напротив. Голос был весёлый, но незнакомый. Лаций присмотрелся. Он не знал этого человека. – Меня зовут Гай Кассий Лонгин103103
  Гай Кассий Лонгин – умер в 42 г. до н. э. Представитель плебейского рода Кассиев. Был назначен Сенатом на должность квестора в войске Красса. Главный заговорщик и убийца Гая Юлия Цезаря.


[Закрыть], – открыто улыбнулся собеседник. Его узкое лицо с высоким лбом и тонким носом было ему незнакомо, но спокойный, уверенный взгляд, искренняя улыбка с искорками прятавшейся в уголках глаз иронии и приятный голос сразу расположили его к Лацию.

– Приветствую тебя, Гай Кассий, – поднял руку он. – Меня зовут Лаций Корнелий Сципион Фиделий.

– Много слышал о тебе. Особенно о твоих приключениях с пиратами на Сицилии, – сказал он, и Лаций поморщился от мысли о том, что сейчас придётся снова рассказывать эту сказку в очередной раз. Хотя, судя по словам Гая Кассия, это уже была не сказка, а легенда. – Не волнуйся, я не попрошу тебя рассказывать мне об этом ещё раз, – к его удивлению, произнёс тот. – Я знаю, ты уже устал от глупых вопросов. Может, ещё мяса? – он кивнул в сторону наполовину разделанного кабана. Лаций отрицательно замотал головой. Гай Кассий весело рассмеялся.

– Надо пройтись, иначе я умру прямо на этом ложе, – простонал он, держась за живот.

– После обеда мы идём в цирк. Можно пройтись туда пешком. Будет легче.

– До цирка надо ещё дожить, – икнул Лаций.

– Хочешь, можем подняться в сад, – предложил Лонгин. – У сенатора на крыше есть летняя триклиния. Там можно походить.

– Походить – да, но только не есть, – охотно согласился он.

Когда они поднялись на крышу, там уже стояли несколько человек, уставшие от бесконечного поглощения изысканных блюд. К своему удивлению Лаций увидел, что здесь же находится Эмилия Цецилия Секунда, которую он раньше не заметил. Она разговаривала с Марком Крассом, и они постоянно улыбались друг другу. Лаций был неприятно поражён этим, но не понимал, что ему так не нравится. Эмилия заметила его и едва заметно кивнула. Красс вообще даже не повернул головы, продолжая что-то увлечённо ей рассказывать.

– Хороша, да? – тихо шепнул новый знакомый, поймав его взгляд.

– Очень, – согласился он.

– Роскошная женщина. Жемчужина! Украшение Рима! Когда я её вижу, мне кажется, что все богини на Олимпе должны лопнуть от зависти.

– Да, я тоже удивляюсь, что она ещё жива, – не думая, ответил Лаций и, только заметив удивлённый взгляд Гая Кассия, пояснил: – Ну, обычно богини не терпят, чтобы смертные женщины были красивее их. Представь себя на месте Венеры или Минервы. Ты бы смог такое терпеть?

– Ну, ты даёшь! – рассмеялся Гай Кассий. – Я думал, ты о жёнах сенаторов, а ты о богинях! – он снова рассмеялся, но потом добавил: – Думаю, у Эмилии среди простых женщин врагов будет побольше, чем среди богинь.

– Ты прав. Уверен, что они все её враги, – вздохнул Лаций, вспомнив, как смотрели на Эмилию женщины во время утреннего одевания тоги у Валерия Мессалы Руфа.

Вскоре они присоединились к беседе стоявших рядом людей. Те разговаривали о ценах на товары, о кредитных процентах, о голоде на севере Италики, бандах в Сардинии и возле портовых городов. Лаций слушал невнимательно, думая об Эмилии, которая произвела на него очень сильное впечатление и даже задела самолюбие своей небрежной невнимательностью, в то время как Гай Кассий почти весь был поглощён разговорами с новыми деловыми людьми и часто задавал уточняющие вопросы. Тем не менее, через какое-то время они оба пришли к выводу, что легче переносить трудности военного лагеря на границе республики, чем постоянно воевать с обжорством в Риме. Так Лаций познакомился с одним из самых главных участников будущих событий, о которых они оба пока даже не догадывались.

После обеда, попрощавшись с хозяином, Красс пригласил Лация в свои носилки. Он посмотрел на него насмешливым взглядом и сказал:

– Слышал, что ты познакомился с Эмилией Цецилией? – не получив ответа, он вздохнул и добавил: – Ну, ладно, не хочешь говорить, и не надо. Но, говорят, ты часто ходишь вокруг своего прежнего дома. И один. Это правда?

– Кто говорит? – опешил Лаций.

– Это неважно. Важно, что ты можешь попасть в неприятную ситуацию. И здесь тебя уже не спасут ни твой меч, ни моё влияние. Всё может произойти случайно… и очень быстро. Ты слышал фразу «пиррова победа»?

– Да. Пирр был великий полководец, – кивнул Лаций.

– А знаешь, как умер великий полководец Пирр?

– Нет, а что? Разве не своей смертью?

– Не своей, в том-то и дело. Ему на голову упала черепица. Шёл себе, шёл по солнечной улице маленького городка в Македонии, и бац! Черепица упала и проломила череп. Кто бы подумал!

– Ты думаешь, что мне на голову тоже может упасть черепица? – спросил он.

– В Риме её легче сбросить, чем ждать, пока она упадёт сама, – кисло усмехнулся Красс.

– Это сказала Эмилия Цецилия?

– Нет, конечно, нет. Но какая разница, кто сказал? Здесь не Галлия и не Дакия. Здесь люди редко видят лицо врага перед смертью.

– Ты так обо мне заботишься, что я даже не знаю, что думать. Для старшего трибуна легиона это слишком много. Я давно хотел тебя спросить…

– Всему своё время, – перебил его Красс. – Не спеши. Пока делай то, что я тебе говорю. И прислушайся к моему совету, не ходи по этой улице один, – носилки остановились, и на этом их разговор закончился.

Глава 45

Ещё две недели пролетели в поездках по северным провинциям вместе со счетоводом Красса. Там нашлось чуть больше пятисот желающих стать легионерами. Сцинна Торчай, вздыхая, смотрел на них и платил за еду и снаряжение. Новобранцы представляли собой жалкое зрелище, они никогда не держали в руках меча. Их сил хватало только на полдня упражнений. Потом они просто падали от усталости. Но делать было нечего. Приходилось каждый день всё равно заставлять их строить и сносить лагерь, копать рвы и выполнять команды под звук рожка. Самое сложное для них было поворачиваться по команде налево и направо. Особенно ужасно это выглядело, когда поворачиваться надо было под звуки горнистов. Эти команды приходилось вдалбливать в новобранцев палками. Этим занимались немногочисленные ветераны.

Вернувшись в очередной раз в Рим, Лаций узнал, что отец и мать Оливии – Антоний и Валерия Пизонис – уехали на виллу проверить запасы зерна, чечевицы и другой еды, сестра Клавдия всё ещё продолжала болеть, а сама Оливия, к сожалению, всего один раз виделась с Пульхером у одной знакомой, где тот подмигнул ей и даже коснулся локтя, о чём она бесконечное количество раз рассказывала ему до самого захода солнца. Вечером девушка спросила его, не может ли он поехать помочь её родителям на вилле. Лаций отказался, сославшись на непредсказуемость распоряжений Красса, хотя, на самом деле, мог бы туда поехать. Он не придал значения особенному трепету в её голосе, когда она рассказывала о сестре и Пульхере, хотя обратил внимание, что Оливия в последнее время стала больше нервничать, когда начинала говорить об этом ненавистном ему человеке. Но Лаций считал, что это всё были дела Амура, а в них он был бессилен.

Однажды после полудня Красс собирался отъехать на публичные чтения, а он – пойти на Марсово поле посмотреть на игры молодёжи. Публичные чтения были введены для облагораживания городского населения. Лаций был там всего один раз. Он с Марком Крассом и его друзьями посидели полдня в соседнем доме, а рабы Красса время от времени ходили и узнавали, какой оратор выступает. Когда им сообщили, что скоро должен выйти последний выступающий, Красс встал, и они все направились на слушания. Войдя с ним в здание, Лаций увидел, как все гости Красса сделали удивлённые лица, как будто случайно опоздали и искренне выражали сожаление о случившемся. После этого он всегда старался найти предлог, чтобы не ездить с ним на публичные чтения. С другой стороны, Марк Красс, как никто другой в Риме, тратил деньги на обучение своих рабов и слуг, которых потом сдавал в аренду своим друзьям по очень большой цене. Этот старик умел делать деньги практически из всего.

За день до встречи у сенатора Валерия Мессалы к Лацию подошёл Сцинна.

– Завтра ты едешь к сенатору Руфу. У него в термах вы, наверное, будете говорить о новобранцах, – как всегда вежливо начал он. – Его надо сначала выслушать, а потом сказать, что ты рассчитываешь не меньше, чем на три тысячи человек. Лучше, конечно, пять. Только не спеши, подожди, пока он выговорится. И ещё, надо сделать так, чтобы он остался доволен.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Лаций.

– Он человек богатый и избалованный. Ты был у него на приёме. Похвали его, его дом, гостей, еду. Ему надо подыграть. Своим случайным молчанием ты можешь поставить его в неловкое положение, – Сцинна Торчай многозначительно поднял вверх брови.

– Ничего не понимаю. Что же там может быть такого странного? Он, что, меня в колесницу запряжёт и пустит по цирку? – недовольно фыркнул Лаций. – Вот в старых термах возле Марсового поля много странного, а тут… Надеюсь, у сенатора не будут продавать пирожки с сыром и устраивать драки и песни прямо у меня перед носом, как там? – с возмущением спросил он.

– Не будут, – успокоил его Сцинна. – Но всё равно, я прошу тебя помнить о моих словах и поменьше пить вина. От горячего воздуха оно может быстро вскружить тебе голову.

– Спасибо за совет. Я запомню твои слова. А ты разве не будешь меня сопровождать?

– Нет, это невозможно. Там будут слишком важные люди. Тем более, в последнее время я плохо себя чувствую.

– А Марк Красс?

– Он не любит горячие термы, ты же знаешь, – ответил Сцинна и встал. – Но если я тебе буду нужен, у дома будет сидеть мой раб. Если что-то случится, он сразу прибежит за мной.

– Если что-то случится, ты уже будешь не нужен, – недовольно пробурчал Лаций. – Слушай, Торчай, почему ты так обо мне заботишься? – спросил он и увидел, что Сцинна не ожидал этого вопроса. – Я же тебе не брат, не отец… вообще чужой человек.

– Ну… это просто и, в то же время, сложно, – подняв на него уставшие, болезненные глаза, сказал помощник Красса. – Ты помог моему брату. И он ничем не смог тебя отблагодарить. Думаю, ты достаточно умён, чтобы никому не говорить об этом.

– Конечно! Странно всё это, – пробормотал Лаций, когда счетовод Красса ушёл. День был долгим, и он чувствовал непривычную усталость. В доме Пизонисов, к его удивлению, ещё не спали. Оливия после того, как помирилась со своей сестрой, часто проводила с ней время в небольшом саду за домом. Иногда они даже гуляли все вместе по улицам и вокруг Форума, и Лаций в эти редкие моменты рассказывал им о своих поездках по землям Рима. Порой его удивляло, с каким вниманием девушки слушают его скучные «мужские» рассказы. Всегда грустная и немного отрешённая Клавдия в такие моменты оживала и проявляла участие, спрашивая его о бывшем доме, родителях и друзьях, о чём он с удовольствием рассказывал, не замечая, что часто повторяется, особенно когда описывал свой дом. Однажды она даже поинтересовалась его медальоном, но он не стал рассказывать о нём в подробностях, упомянув лишь, что это подарок близкого человека.

В тот вечер ему бросилось в глаза, что Клавдия была непривычно оживлённой и радостной. Служанки вернулись из храма только к концу дня, Оливия в это время гостила у подруги, и её рабыни были там вместе с ней. Никто, кроме старого раба у ворот, не знал, что Клавдия ненадолго уходила из дома и встречалась с каким-то молодым патрицием. Но старика редко о чём-то спрашивали, поэтому вечером вся семья просто радовалась хорошему настроению Клавдии, прекращению болезни и ещё письму отца с виллы, в котором тот сообщал, что ему удалось дополнительно собрать много зерна и теперь он мог вернуться к ним. Лаций тоже улыбался и пребывал в приятном расслабленном состоянии. Все смеялись, суетились, о чём-то щебетали и не приставали к нему со своими расспросами, как это бывало раньше. Правда, если бы он узнал, что Клавдия и Оливия в этот день встречались с Клодом Пульхером в разное время и в разных местах и тот расспрашивал их о его медальоне, его настроение сильно бы испортилось. Но Лаций пока этого не знал.