Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

Глава 22

На следующий день тела легатов сожгли за городской стеной. Авгуры принесли жертву богам на большом камне перед сотней караульных.

Во второй половине дня Лаций пришёл к коменданту и сообщил, что они собираются покинуть город следующим утром.

– Хорошо, что зашёл. Тут тебя, кстати, уже ждут, – он кивнул в сторону сидевшего в углу невысокого худощавого горожанина с немного вытянутым тёмным лицом и выгоревшими светлыми волосами. От жары они неровно прилипли к коже и напоминали высохших на солнце змей. Его чёрные, как маслины, глаза осмотрели Лация с головы до ног, и тонкие, нервные губы слегка изогнулись, изобразив улыбку.

– Оги Торчай, – негромко произнёс он и встал. Этот человек с тёмной, загоревшей кожей и выпирающими скулами был на целую голову ниже Лация, но держался так спокойно и уверенно, что, казалось, ни в чём ему не уступает. На вид ему было лет тридцать пять, но выглядел он немного моложе, и только спокойный, внимательный взгляд выдавал в нём опытного и повидавшего жизнь человека.

– Я знаю, – нахмурил брови Лаций, вспомнив слова Красса. – Меня зовут Лаций Корнелий Сципион.

Они постояли немного, как бы оценивая друг друга, и вместе повернулись к коменданту.

– Нам пора идти, – спокойно произнёс Оги Торчай.

– Хорошо, – устало ответил Марк Клавдий и тоже встал. – Пусть боги будут к вам милостивы. Удачи вам в пути. Запасы еды получите у ветеранов на складе.

Когда они вышли, новый попутчик первым начал разговор, который оказался довольно коротким:

– Я получил письмо Марка Красса. Я знаю, что делать. Если я буду тебе нужен, ты всегда сможешь найти меня в десяти шагах сзади.

– Может, поменяешь этот плащ и накидку? – кивнул Лаций на его одежду.

– Нет, спасибо. Мне удобно в этой одежде. Она достаточно просторная и длинная, – произнёс Оги. Больше говорить было не о чем, и они распрощались до утра.

Из-за плохой погоды на море путь до Сицилии занял две недели. Легионеры устали от вынужденного безделья, поэтому, добравшись до берега, стали с радостью выполнять приказания Варгонта и Лация. Остров встретил их тихой погодой, ярким солнечным светом и жарой, от которой надо было где-то укрыться. Тут, как нельзя кстати, оказалась помощь Оги Торчая. Он отвёл их в дом торговца рыбой, где по испуганному и недружелюбному лицу хозяина было видно, что их визит оказался для него неожиданным, но долг перед Крассом сразу согнул его спину и привнёс в раздражённый голос мягкость и уважение. После того, как рабыни омыли им ноги, всех провели во внутренний двор и принесли еду. Сочный сыр и хлебные лепёшки оказались невероятно вкусными, легионеры улыбались и шутили, а когда подали дымящуюся баранину и жаренную на листьях рыбу с крупно нарезанным луком, вымоченными в вине оливками и разными приправами, Варгонт удивлённо развёл руки в стороны и сказал:

– Хорошо тут живут рыбаки! Рыбу ловят… А она у них в мясо превращается. Я уже недели три не ел мясо! Хочу быть рыбаком!

– Боги благосклонны к нам, – опустив глаза, скромно произнес хозяин.

– Да, это видно, – покачал головой Варгонт и отправил в рот очередной сочный кусок. Лаций заметил, что Оги Торчай закончил есть и подозвал к себе торговца рыбой. Они отошли вглубь двора и стали что-то обсуждать. Говорил, в основном, Оги, а хозяин дома лишь подобострастно соглашался и кивал головой, то и дело прижимая ладони к груди и закатывая вверх глаза. Когда разговор закончился, Оги вернулся за стол и повернулся к Лацию:

– Хозяин был не готов к нашему приезду, поэтому не успел приготовить развлечения. Но здесь неподалёку есть храм Венеры, да и в порту можно найти вполне подходящих женщин. Меретрициум5959
  Публичный дом.


[Закрыть] здесь не очень большой.

– Надо срочно сравнить, – подхватил эту мысль Варгонт. – Вот в Риме хорошенькие стоили полсестерция за ночь, а на Каллисте в два раза меньше! Интересно, сколько здесь? Кто со мной? – он поднялся из-за стола и обвёл всех взглядом. Легионеры переглянулись и, как по команде, встали. Варгонт вытер руки о длинную тряпку, которая лежала у всех на коленях, и отбросил свою часть на стол. – Слава Венере, слава Бахусу! Лаций, ты с нами?

– Я присоединюсь к вам попозже. Постарайся ничего не сломать в порту, – попросил он, но Варгонт уже не слышал. На самом деле, Лаций хотел пройтись по этому маленькому городу и посмотреть, как здесь живут люди. Когда-то на этом острове они жили всей семьёй. Но он почти ничего не помнил, и ему хотелось проверить, возникнут ли у него какие-нибудь новые чувства и эмоции при виде этой земли.

С тех пор, как в детстве их родители покинули этот остров, они с сестрой так ни разу здесь и не бывали, поэтому детские воспоминания уже совсем стёрлись из памяти, и всё теперь казалось для него новым. Однако маленькие дома и лодки не вызвали у него никаких воспоминаний, поэтому он вскоре тоже присоединился к Варгонту и его друзьям. Оги Торчай тоже рекомендовал отдохнуть, потому что впереди была встреча с наместником, и надо было к ней подготовиться.

Наместником на Сицилии совсем недавно был назначен Фабий Кантон Сикстилий, патриций лет пятидесяти, который, как предупреждал его Гай Юлий Цезарь, ещё не успел разбогатеть так сильно, как его предшественник, и теперь старался наверстать упущенное, занимаясь поборами с населения по всем городам. Чтобы получить формальное разрешение на вербовку новобранцев, Лацию надо было встретиться с ним лично и передать письмо от Красса. Оги Торчай подсказал, что наместник через неделю должен вернуться в Сиракузы, где находилась его основная резиденция, и они сразу же поспешили туда. Дорога на юг была одна – через плодородные долины Сегесты, гористую местность Энны и дальше – в Леонтины. Оттуда до Сиракуз было рукой подать.

По дороге Лаций решил не терять время даром и в каждом городе стал собирать сведения о бывших легионерах и ветеранах. Но больше всего в этой работе ему помогали менялы. Их посоветовал навещать всё тот же Оги Торчай. Он сказал, что имя Красса должно помочь в этом деле, потому что менялами во всех городах на Сицилии были только римляне. Впрочем, как и во всех остальных провинциях Римской республики. Они знали всех текущих и потенциальных должников по именам до десятого колена, поэтому Лаций быстро узнавал, кто, где жил, в чём нуждался, сколько и кому был должен, и, следовательно, кто из этих людей готов был пойти служить за деньги. Хотя в каждом доме менял ему оказывали почёт и уважение, но за спиной он чувствовал колючие взгляды знавших свою выгоду скряг, и от этой неискренности ему было не по себе. Именно здесь, в тесных, узких лачугах обезумевших от жадности «хозяев денег», предпочитавших проводить ночи с крысами и насекомыми в полуподвальных помещениях, а дни – на базаре, а также в богатых домах тех немногих, кто старался окружить себя роскошью и изобилием не хуже римских домов именитых патрициев, именно здесь Лаций понял, что никогда не смог бы стать одним из них и жить так, как живут эти люди. Он даже наивно поклялся Оги Торчаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах не опустится до такого состояния, когда деньги превратят его в серую крысу. Выходя на свежий воздух ночных улиц, он с радостью вдыхал ночную прохладу с запахом осевшей горячей пыли и разных примесей неприхотливой народной кухни. Летом люди здесь начинали есть после захода солнца, потому что днём, в жару, хотелось только пить и неподвижно сидеть в тени. Его встречи проходили, в основном, по ночам, а утром легионеры уже садились на низкорослых лошадей с широкими копытами, которых с испуганной щедростью предоставил им один из купцов в порту Дрепана, и ехали к следующему городу.

Когда они приблизились к воротам Сиракуз, Лаций уже знал, что делать дальше, и прикидывал в уме, сколько новобранцев и ветеранов сможет собрать до наступления осени. Старые, высокие стены древнего города уже были давно восстановлены и частично даже перестроены. За несколько сот шагов до ворот кишели толпы людей и животных, сами ворота были открыты, но часовые, тем не менее, проверяли каждого входящего, не говоря уже о повозках и грузах. Но, судя по их поведению, делали они это только для того, чтобы нажиться на отчаявшихся торговцах. Стоявшие впереди повозки перегородили въезд, и Лаций с товарищами стали невольными свидетелями спора между взмокшим от волнения купцом и недовольным караульным.

– Мне же надо сначала продать его! – пытался что-то объяснить высокий сутулый мужчина с короткой бородой и вьющимися волосами.

– Сто, – осклабившись, произнёс караульный.

– Да откуда же я их возьму? У меня нет ни одной монеты, – взмолился тот. – Я же только еду торговать.

– Сто, – неумолимо повторил стражник.

– Клянусь Деметрой6060
  Деметра – богиня полей и плодородия (греч.).


[Закрыть], мне столько не заработать за месяц, – вскинул руки к небу торговец, который явно был греком.

– Сто, – снова прозвучал приговор.

– Эй, Гиппократ, что ты жадничаешь? – раздался сбоку чей-то весёлый голос. Говоривший обращался к греческому купцу.

– Публий, приветствую тебя! – с невероятной радостью воскликнул торговец, увидев подошедшего к ним начальника караула. Тот подбрасывал на ладони небольшой кожаный мешочек, в котором звенели монеты. Этот звук доставлял ему явное удовольствие, и римлянин подкинул его ещё несколько раз, прежде чем убрал за пояс.

– Что, не хочешь делиться? – не ответив на приветствие, но очень весело спросил он.

– Хочу, хочу, – закивал головой грек. – Но зерном не берут… – он осторожно скосил взгляд на стражника.

– А куда нам его девать? Мы же не пекари! – расхохотался начальник караула.

– Но у меня пока нет монет, – с мольбой в голосе произнёс торговец, и его плечи опустились ещё ниже, превратив сутулую фигуру в изогнутый полукруг.

– Ладно, сегодня Меркурий на твоей стороне. Заплатишь сто двадцать, когда домой поедешь. Поклянись и проезжай.

– Сто двадцать!? – у грека перехватило дыхание. – Но… – он осёкся, заметив, как лицо начальника караула скривилось в нетерпеливой гримасе, и сразу же затараторил: – Да, да, я понял… сто двадцать. Хорошо, хорошо, торговля будет хорошей. Клянусь… э-э… деус фидиус6161
  Deus fidius – бог честного слова у римлян.


[Закрыть]. Честное слово, сто двадцать, – и, не разгибая спины, он суетливо стал бегать между телегами, покрикивая на рабов, чтобы те помоги волам пройти вперёд.

Заметив Лация, начальник караула поднял подбородок вверх и, придерживая шлем, прищурил глаза. Он ждал, чтобы ему представились.

– Старший трибун Лаций Корнелий Сципион от Марка Лициния Красса к наместнику, – коротко произнёс Лаций, у которого уже давно пересохло во рту. Он начинал испытывать постепенно нарастающее раздражение к размеренной жизни местных магистратов и ленивых легионеров и с трудом сдерживался, чтобы говорить спокойно. Теперь ему было понятно поведение старого коменданта в Фермене.

– У тебя есть с собой письмо к наместнику, Сципион? – не меняя выражения лица, небрежно спросил начальник караула.

– Конечно, есть, центурион, – чуть жёстче, чем хотел, произнёс он. – Надеюсь, тебе не надо его показывать? Или ты хочешь его прочитать? С каких пор центурионов стали назначать в городских гарнизонах начальниками караулов? У тебя есть имя, легионер?

– Да, меня зовут Публий Тиберий.

– И где твой меч, Публий Тиберий? Где пряжка на плече? Легионеры на Сицилии уже давно забыли, как строить лагерь и укрепления, поэтому и лошадей здесь настоящих тоже нет, – намекая на стяжательство странников, брезгливо сказал Лаций. – Проводи нас к наместнику и не задавай больше глупых вопросов.

– Я бы хотел увидеть хоть какое-то письмо, – уже совсем другим тоном произнёс центурион.

– Вот письмо, подписанное римскими консулами Луцием Домитием Агенобарбом и Аппием Клавдием Пульхером, – раздался из-за спины голос Оги Торчая. – Здесь написано, что все караулы должны нас пропускать.

Центурион развернул папирус и какое-то время смотрел на него, шевеля губами и хмурясь, как будто пытался разобрать, что там написано. Но он вряд ли мог читать. Затем протянул письмо Оги и повернулся к стражнику:

– Проводи этих людей к наместнику и возвращайся назад. Понял?

Стражник кивнул головой и направился к воротам. Легионеры молча проехали мимо пяти караульных, которые с кислыми лицами ждали, когда они уедут, чтобы продолжить досмотр ждущих своей очереди жителей.

Сиракузы встретили Лация такой же жарой и пылью, как и все остальные города, только пыли, жары, домов и людей тут было во много раз больше. И ещё здесь, как и везде, был свой запах – запах большого города. Он смешивался с запахом выброшенных на берег водорослей, который приносил морской бриз, и резким запахом свежей рыбы, которую разгружали в порту, с запахом сотен волов, ослов, лошадей и мулов и ещё с запахом большой торговой площади, камня и глины. Отдельно в воздухе витал запах горячей пыли и сухой пшеницы, в огромных количествах хранившейся в больших каменных амбарах. И, как ни странно, здесь совсем не пахло цветами, растениями и маслами. Раскалённый солнцем большой торговый город встречал его, но не обещал гостеприимного приёма, и Лаций это чувствовал.

Глава 23

Фабий Кантон Сикстилий, новый наместник Рима на Сицилии, встретил гостей очень радушно, предложив им разделить с ним скромную трапезу, состоявшую из разбавленного вина, сыра и фруктов. Наместник страдал от жары и всё время смешно раздувал щёки, вытирая маленькой ладонью раскрасневшееся лицо. Его глаза были такого же непонятного светлого цвета, как и волосы, поэтому когда собеседнику удавалось поймать его взгляд, то ему казалось, что он смотрит в мутную воду. Внушительный животик сильно округлял свободную тогу Фабия Кантона, выдавая его любовь к праздному образу жизни и обильной еде. Но удивительней всего было то, что рядом с этим безликим, обрюзгшим существом находилась невероятно красивая юная девушка, которая явно тяготилась его обществом. На ней была одета длинная белая палла, подпоясанная под грудью широкой лентой песочного цвета. Судя по мягкому блеску ткани, её накидка был сделана из тонкого шёлка. Она всего лишь один раз посмотрела в сторону Лация и больше не поднимала взгляд, но её муж заметил это и невероятно разнервничался.

– Нет, нет, сейчас даже говорить ни о чём не будем! – замахал он руками, когда Лаций попытался рассказать о цели своего приезда. – Я целый месяц не видел свою жену, – он повернул голову к юной красавице и добавил: – Это моя жена, Виргиния Метелла. Подойди ближе, не бойся, это легионеры из армии Цезаря, – он как-то нервно хихикнул, но потом осёкся, дёрнул головой и продолжил: – Я только что вернулся из Гераклеи, у меня всё внутри горит, я как будто жарился на костре, – пыхтел он, продолжая обмахиваться руками, хотя двое рабов делали то же самое за его спиной опахалами и внутри дома царила приятная прохлада. Лаций не сдержался и бросил взгляд в сторону Виргинии, пока Фабий Кантон вытирал пот. Её красивая, высокая шея переходила на затылке в плотный узел тёмных волос. Продолговатые скулы, круглый подбородок, ровный, тонкий нос без горбинки, маленькие ноздри и две дуги бледно-розовых губ – всё это было настолько гармонично и цельно, что, казалось, будто она была высечена из мрамора греческим скульптором. И даже чёрные полосы накрашенных бровей не портили этого впечатления. По еле заметным линиям ткани, облегающей её бёдра и грудь, угадывалась стройная и красивая фигура, ещё не испорченная родами, болезнями и возрастом. Лаций чувствовал, что испытывает приятные чувства к этой юной матроне. Однако его взгляд, к сожалению, заметил наместник, и теперь это могло помешать их планам на Сицилии. Чтобы не рисковать, Лаций зажмурился, как будто ему что-то попало в глаза. Жена наместника, казалось, не заметила его взгляда, но её щёки покрылись красными пятнами, и она несколько раз медленно и глубоко набрала в грудь воздух, стараясь сделать это как можно медленней и незаметней. Наместник взял жену за руку и посмотрел на остальных легионеров. – Как ты волнуешься, моя милая… Но я ведь уже дома, с тобой. Поприветствуй воинов Рима, дорогая, – игриво проворковал он.

– Приветствую вас, легионеры, – негромко произнесла Виргиния, не поднимая глаз. Её нежный голос напоминал журчание ручья, и на Лация снова стало накатывать странное чувство сладкой радости от того, что он наслаждается красотой этой женщины.

– Благодарю тебя, – смог ответить он и склонил голову. Остальные не ответили. Варгонт стоял дальше всех и думал, что его будет не видно. Во время поездки он так устал, что сейчас не удержался и прижался к холодной мраморной колонне щекой, закрыв от блаженства глаза. Фабий Кантон не сдержал улыбку:

– Вот, видишь, трибун, твои товарищи тоже изнывают от жары, – он кивнул в сторону Варгонта, – так что давай встретимся завтра вечером. Приходи, у меня будет много гостей. Тут и поговорим. А сейчас мне срочно надо охладиться и заняться другими делами.

Лаций хотел сказать, что ему не надо так много времени, но Оги Торчай и Варгонт уже сделали несколько шагов назад. По их лицам он понял, что будет лучше прийти на следующий день.

– Странный человек, – недовольно произнёс он, когда они вышли за ворота.

– Очень, – согласился Варгонт. – Знаешь, кого он мне напоминает? Кусок сыра в кипящем масле. Скользит, скользит, но никак не выпрыгивает. Не прост, очень не прост. Глаза видел? Опасные глаза! А вот его жена… ух, красивая, как Венера.

– Да, странно видеть такую красоту здесь. Я тоже подумал, что так и останусь там стоять. Повезло наместнику.

– Наверное, это награда за его подвиги в какой-нибудь битве, – с насмешкой пробурчал Варгонт.

– Наместник никогда не служил в армии, – заметил Оги Торчай, неся на руке свой неизменный плащ. – Зато у него хорошие связи в Сенате, – хриплым голосом добавил он.

– Это, пожалуй, важней, – многозначительно произнёс Лаций.

– На Сицилии – да, – серьёзно ответил Оги.

Глава 24

На следующий день они пришли к дому наместника во второй половине дня, но, оказалось, что тот ещё утром уехал в другой город. Почему, никто не знал. Слуга предложил им прийти на следующий день или прислать посыльного, чтобы узнать, когда вернётся его господин Фабий Кантон, и даже Оги удивлённо покачал головой, услышав эти слова. К концу недели наместник, наконец, прибыл в город, и сразу прислал за ними слугу. Когда в полдень они в очередной раз вошли в ворота его дома, он встретил их на ступеньках, как ни в чём не бывало.

– Слава богам, сегодня не так жарко, – сказал он, уже не так суетливо, как при жене. – Урожай останется цел. Пшеницы в этом году много. Проходите, проходите в дом, в триклинию. Там уже много гостей.

Лаций увидел знакомую картину: в большом зале по кругу расположились около двадцати человек, вокруг них неспешно прохаживались слуги, подавая еду на больших подносах, разбавляя вино и меняя тряпки, которыми гости вытирали руки. Два артиста подкидывали в воздух апельсины, поочерёдно перехватывая их друг у друга. Потом они стали кидать оливки и ловить их ртом. После них вышли несколько молодых девушек. Две из них, по виду, египтянки, начали петь, а остальные – медленно кружиться в танце перед гостями. Их длинные, до пяток платья были разрезаны до самых подмышек, и когда танцовщицы кружились, они распахивались, обнажая их тела. Лаций не раз был свидетелем подобных праздных обедов в Риме. Обычно они затягивались до поздней ночи, и он не любил подолгу задерживаться в триклинии, но сейчас ему надо было дождаться разговора с наместником, чтобы потом уже спокойно покинуть Сиракузы и никогда больше сюда не возвращаться. Одна из танцовщиц села перед ним и взяла в руки кувшин с водой. Лаций одобрительно кивнул, и она с улыбкой налила ему воды. Время текло невероятно медленно, и, казалось, что конца этому чревоугодию не будет.

Хотя в Риме всегда были в изобилии самые изысканные кушанья, Сицилия славилась своей рыбой, сырами и фруктами. Когда стали разносить красную кефаль и серебристого морского окуня, Лаций показал на небольшой кусок, но Варгонт, который ни разу до этого не был на таких обедах, сразу положил себе полрыбы. Не стеснялся он и с синевато-зелёными сардинами, а сочное, тёмно-красное мясо тунца вызвало у него такой восторг, как будто это была говядина с приправами. После того, как принесли разрезанную вдоль позвоночника рыбу-меч, Варгонт икнул, приложил руку к животу, но не сдержался и ткнул пальцем в бледно-розовую мякоть на спине рыбы. Раб несколькими ловкими движениями сразу же вырезал ему этот кусок. Однако на чёрно-синих мидий, розовых креветок, громадных лобстеров и сиреневых кальмаров сил у него уже не хватило – Варгонт смотрел на них печальными глазами, не в силах пошевелиться. Его отупевший от переедания взгляд тупо провожал новые блюда, и изо рта раздавалось громкое икание. Лаций с усмешкой посматривал в его сторону. Танцовщица переместилась к нему на колени и удачно сидела, гладя спину, пока он вёл вежливый разговор с купцом из города Энны. Тот жмурился от удовольствия, когда его рабыня особенно сильно сжимала ему плечи и шею, но продолжал вздыхать и жаловаться на погоду, налоги, рабов и неурожаи. Этот дородный землевладелец вливал в уши Лация сотни слов, не утруждая себя даже выслушивать его ответы, чем вскоре заставил его перейти на кивки и неопределённые звуки, которые, в зависимости от настроения собеседника, могли выражать любую эмоцию. Наблюдение за Варгонтом доставляло Лацию больше удовольствия, чем эта скучная беседа. Когда пресытившийся друг увидел, что всё съеденное до этого было всего лишь закуской перед основным блюдом, он невероятно расстроился и чуть не заплакал. Лаций не смог удержаться и рассмеялся. Видимо, его смех не понравился собеседнику, который на мгновение перестал жевать и повернул к нему голову.

– Они же его убили, – с недоумением произнёс он.

– Да, понимаю, – кивнул Лаций. – Просто мне показалось, что эта рыба-меч сейчас ударит моего друга носом по руке. Это было смешно.

– А-а, понятно, – сосед кивнул головой и продолжил свой рассказ.

Триклинию стало заполнять мясо всех сортов. Оно было запечено в сыре и чесноке, от блюд шёл лёгкий дым и неповторимый аромат вкусной еды, от которого даже у переевших гостей рты стали наполняться слюной, дальше шли овощи и птица, яйца, вымоченные в вине, птица с оливками, петрушкой и луком, и ещё много разных блюд, которые не знал даже Лаций. Всё это повергло Варгонта в уныние, и он тоскливо озирался по сторонам, не понимая, как остальные гости продолжают есть, а он не может засунуть в рот даже половину оливки.

Перед десертом к Лацию подошёл слуга и попросил подойти к наместнику. Варгонт проводил его остекленевшим взглядом, одна рука у него лежала на животе, а другая соскользнула в чашку с мёдом и сыром, которые он порекомендовал ему попробовать ещё до рыбных блюд. Но с таким же успехом Лаций мог бы предложить это лакомство мраморным львам, которые стояли вдоль стен триклинии.

– Как там Цезарь? – начал разговор Фабий Кантон. – Говорят, он задумал новое наступление на галлов и германцев на севере?

– Да, но для этого ему нужны легионеры.

– Я так и думал, – произнёс наместник, не глядя на него и улыбаясь гостю, который хвалил его обед с поднятой чашей. – Но у меня в гарнизоне очень мало людей. И все они нужны. Ты же знаешь, Сицилия пока ещё слишком неспокойное место. Здесь много рабов, а за ними нужен глаз да глаз…

– Мне не нужны легионеры из гарнизонов, – перебил его Лаций.

– А кто же тебе нужен? – удивился Фабий Кантон. Он буквально сверлил его взглядом, и было непонятно, что вызывает у него такой неподдельный интерес.

– Мне нужны ветераны, которые готовы были бы снова пойти на службу.

– Лаций, Лаций, Лаций Сципион, ты случайно не сын Публия Корнелия? – неожиданно как-то задумчиво спросил он.

– Да.

– Твой отец был щедрым человеком. Я хорошо знал его ещё до его трагической и загадочной кончины, – высокопарно произнёс наместник. – Он умер от болезни. Я знаю.

– Благодарю тебя, – кивнул он, решив не спорить.

– Не благодари. Просто запомни, что за каждого человека ты должен будешь мне заплатить. Вот и всё.

– Но это же набор в армию Рима, – попытался возразить Лаций.

– Тогда почему Сенат сам не проводит мобилизацию? – губы у наместника презрительно опустились вниз, и в голосе прозвучала насмешка.

– У меня есть человек, который сможет договориться с тобой, – вспомнил он об Оги Торчае. – Но сейчас его здесь нет.

– Хорошо, пусть придёт завтра, – снисходительно вздохнул наместник. – Значит, завтра и поговорим.

На этом разговор закончился, и Лаций решил для приличия немного подождать и уйти. Два раба с трудом помогли Варгонту подняться и дойти до дверей. Вино сильно ударило бедолаге в голову. На ступенях слуги не удержали его могучее тело, и все трое покатились вниз. Лацию пришлось помогать другу, который уже не мог держаться на ногах. Такого обжорства вместе с опьянением тот ещё не испытывал в своей жизни никогда.

Вечером Оги Торчай выслушал рассказ Лация и задумался. Потом покивал головой и сказал:

– Хорошо, завтра я схожу к Фабию Кантону. Но для этого мне надо поговорить ещё кое с кем.

Лаций понял, что Оги пойдёт к менялам. Они его очень хорошо знали, что было удивительно, так как на вид этому странному южанину, как считали остальные легионеры, было не более тридцати пяти—сорока лет, и трудно было поверить, что за свою жизнь он успел повидать так много людей. Но Красса всегда окружали непростые люди…

На следующий день Оги вернулся только к полудню. Он подошёл к нему и тихо сказал:

– Надо как можно быстрее набирать людей и уплывать отсюда, – по напряжённой интонации в его голосе чувствовалось, что разговор с наместником прошёл непросто.

– Почему? – не сдержался он, хотя понимал, что прямого ответа не получит.

– Может, ты слышал историю про то, как в городе Акцие поймали вора по имени Проктий? – спросил Оги. Лаций отрицательно покачал головой. – Странно. Так вот днём этот воришка служил в магистрате, а по ночам грабил суда в порту. Днём капитаны приходили к нему за разрешением отплыть, загрузиться или что-то ещё, а ночью – раз, и всё, товар пропадал. Чистый трюм. У него было много помощников. Их поймали и прибили большими клиньями к портовой стене, чтобы другим видно было. Суда не было. Только устный приказ наместника.

– Ты хочешь сказать, что на нас могут напасть ночью? Тоже по приказу наместника? Но что мы сделали? – спросил Варгонт, который внимательно слушал их разговор. – Или я что-то не понимаю? При чём тут мы?

– Я ничего не хочу сказать, – с досадой отрезал Оги и нахмурился. На лбу у него появились две глубокие морщины. Лаций подумал, что, пожалуй, он на самом деле старше, чем кажется. – Но лучше бы ты не смотрел тогда на жену наместника, – наконец, с досадой произнёс он. Теперь всё стало ясно.

– О боги, неужели этот старый ревнивец… – рассмеялся Лаций.

– Такими вещами не шутят, трибун, – заметил Оги. – Особенно здесь, в провинции. Здесь нужно быть повнимательней!

– Да, ему точно надо быть повнимательней! – с насмешкой поддержал разговор Варгонт. – Я хорошо его знаю. Не хотелось бы потерять его из-за ещё одной красивой женщины.

– Это ты мне говоришь? Сам-то в Суббуре не пропустил ни одной женщины! – усмехнулся Лаций.

– Конечно тебе! Теперь мне понятно, почему жены наместника не было вчера на обеде, – со знанием дела заметил Варгонт и подмигнул Оги Торчаю. – Эх, зря ты не давал нам подольше погулять среди виноградников. Мы хотели помочь там женщинам подвязать лозу в деревне. Какие у них были бёдра! Какие ноги!

– Если бы вы начали подвязывать лозу вместе, то мы бы так и не уехали с этого виноградника.

– Прекратите! – резко перебил их Оги Торчай, и по его интонации сразу стало ясно, что он не шутит. – Наместник увёз свою жену из дома ещё на прошлой неделе. Значит, он за неё боится. Раз боится, значит, готов избавиться от нас. Я не говорю убить, но…

– Откуда ты знаешь? Но почему нас? Почему он нас боится? Кто тебе это сказал? Мы же граждане Рима! И видели его всего один раз. Это был приём… – возмутился Варгонт.

– Просто поверь! – резко ответил Оги.

– Да, видно он ревнует её к каждому встречному, – задумчиво покачал головой Лаций. – Ну, раз так, тогда будем собираться и поедем в Мегару. А затем – в Леонтину, – он посмотрел на Варгонта. – Скажи, чтобы все собирались. Здесь, среди купцов и менял, мы вряд ли найдём нормальных воинов.

К вечеру они уже покинули Сиракузы, надеясь, что больше никогда сюда не вернутся. Но наместник Фабий Кантон Сикстилий оказался не просто жадным и глупым патрицием, как думал о нём Лаций, но ещё злопамятным мужем. И серьёзное столкновение с ним было у них впереди.