Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

Глава 60

Через несколько дней после событий в театре Лаций приехал к Крассу обсудить снабжение «сицилийского легиона», как он называл собранных на Сицилии ветеранов и крестьян. По ночам становилось холодно, и они нуждались в тёплой одежде. Лаций отдал их пока в распоряжение эдилов, которые использовали новобранцев для ремонта дорог и чистки открытых клоак. Но эдилы кроме благодарности ничего не могли им дать. Сенат не спешил назначать легатов, квесторов и преторов в армии Красса, поэтому всё могло затянуться ещё на несколько месяцев.

Подъезжая к огромному дому, он чувствовал, что с удовольствием нашёл бы любую причину, лишь бы не встречаться с новым консулом. Но таких причин не было. На душе было неспокойно. Хотелось скорее сесть на коня и уехать через северные ворота в Галлию. Однако нельзя было уезжать, не попрощавшись с человеком, который не сделал ему ничего плохого и даже несколько раз предлагал свою помощь. У входа он столкнулся с двумя патрициями и красивой пожилой женщиной. Номенклатор был явно недоволен их приходом и не собирался пускать в дом. Увидев Лация, он засуетился и, не зная, что делать, отправил одного из рабов куда-то внутрь здания.

– У тебя тут что, очередь? – спросил Лаций. Слуга съёжился, но в сторону не отошёл. – Или ты спрашиваешь у граждан Рима, как правильно носить тогу? – уже с нотками угрозы в голосе добавил он.

– Консул Рима Марк Лициний Красс просил проводить новых гостей в гостевые комнаты, но так получается, что… комнаты, которые были там… – слуга замялся.

– Ты забыл, где находятся комнаты в доме консула? – медленно спросил он и положил руку на меч. – Тогда тебе не стоит носить табличку номенклатора, – слуга поднял взгляд и сделал два шага назад.

– Нет, что ты, Лаций Корнелий, я не забыл. Проходите, я ничего не забыл, – залепетал он, заискивающе улыбаясь женщине и двум сопровождающим. – Мне только надо узнать, всё ли готово для приёма таких важных гостей, как весталка Лициния и народный трибун Гай Атей Капитолина.

– Не знаю, почему ты ещё жив, – исподлобья посмотрел на него Лаций. – Я уже горю желанием принести тебя в жертву Фуриям.

– Прошу подождать буквально… э-э… совсем чуть-чуть. Консул не ожидал такого неожиданного визита… – совсем потерялся номенклатор.

– Мы действительно не предупреждали Марк Красса о своём визите, – раздался вдруг приятный женский голос. – Поэтому он нас не ждёт. Не вини этого несчастного в грехах его господина. Возможно, ему достанется уже за то, что он позволил нам войти сюда, – женщина повернулась к Лацию и грустно улыбнулась. Время наложило свой отпечаток на её красивое лицо, разметав вокруг глаз и уголков рта мелкие морщины, но даже сейчас от него трудно было оторвать взгляд, и Лаций удивился, что никогда раньше не встречался с ней. Большие светло-серые глаза смотрели так же открыто и искренне, как, наверное, лет двадцать назад, когда от этого взгляда замирали сердца всех мужчин Рима.

– Марк Красс никогда не заставляет гостей ждать на ступенях, – с уважением ответил он, продолжая смотреть на неё. Гордость и благородство, с которыми она себя вела, сразу покорили его сердце.

– Только не в моём случае, – горько усмехнулась она. – Но я благодарна тебе, что мы оказались хотя бы здесь. Теперь, надеюсь, Марк Красс к нам обязательно придёт.

– Я не сомневаюсь. К такой женщине невозможно не прийти, – с искренним восхищением произнёс он.

– Когда-то он тоже говорил мне такие слова… но это уже неважно. Меня зовут Лициния Корнелия Сцевола. Я бывшая весталка. А ты легионер? – спросила она. Номенклатор был рад, что на него перестали обращать внимание, и почтительно стоял в стороне.

– Да, я старший трибун в пятом легионе Гая Юлия Цезаря. Меня зовут Лаций Корнелий Сципион, – он приложил руку к груди.

– Какой странный у тебя медальон, – Лициния с удивлением покачала головой. – Это древний знак этрусков. Обычно его выкалывали или выжигали на плече их верховных жрецов. Они все носили такие медальоны. Когда-то очень давно я видела такой у своего отца. Но это было очень давно.

– Да? – не смог скрыть своего удивления Лаций. – Не знал… но я никогда не был жрецом. И мои родители – тоже. Хотя знак на плече есть, – он приподнял край рукава и показал татуировку.

– Действительно странно, – согласилась бывшая весталка, но продолжить ей не дал слуга, который пригласил их пройти в одну из комнат внутри дома. Весталку Лицинию Сцеволу и её спутников сразу же увели куда-то вправо, где находились гостевые комнаты и можно было уединиться для разговора, а Лация пригласили в другое крыло, за дальний портик в глубине двора. По дороге он спросил номенклатора:

– Скажи, а кто был отец этой женщины?

– Марк Лициний Сцевола, – сразу же ответил тот, надеясь хоть как-то загладить перед ним свою вину. – Умер в последний год правления Суллы Великого. Был внесён в список проскрипций, – раб посмотрел на него, ожидая ещё вопросов, но Лаций вдруг вспомнил, что его отчим упоминал это имя и даже говорил, что отец дружил с этим человеком. Однако в этот момент перед ним распахнулись украшенные золотом резные двери, и эта мысль сразу уступила место другим, более трудным и неприятным – надо было выдержать последнюю, как он думал, встречу с консулом и искренне поблагодарить его за помощь.

– Приветствую тебя, Марк Красс, новый консул Рима! – сказал Лаций, входя в круглую комнату. Судя по довольной улыбке, тому было приятно слышать эти слова. Он уже весь был готов к исполнению обязанностей, хотя ещё не вступил в должность. Новая туника, красная брошь на плече, пояс с головой быка на пряжке – всё это можно было пока и не надевать, но такова была его натура. Если он добился консульства, то видеть это должны были все! Лаций усмехнулся. Красс разговаривал с какими-то судьями и адвокатами и сделал знак рукой, чтобы он подождал. Затем снова повернулся к собеседникам, а Лацию пришлось отойти на время в сторону.

– Хорошо. Что ещё? – донёсся до него голос Красса.

– Ещё суд с весталкой. Пока его отложили на месяц.

– Прекрасно. Я не останусь в долгу.

Консул попрощался с адвокатами и подошёл к другим сенаторам. Им он стал рассказывать о выборах и трудностях, которые пришлось ему преодолеть, и теперь в его голосе уже было больше гордого патриотизма, чем краткости и ясности. В атриуме, триклинии и других комнатах дома тоже было много гостей. Они то и дело подходили к нему, выкрикивая приветствия и прерывая его речь. Наконец, Красс подошёл к Лацию и взял его за локоть. Однако в этот момент за его спиной показался слуга и тихим шёпотом сообщил, что пришла весталка Лициния, которую, к сожалению, успели увидеть несколько гостей. Марк Красс поморщился и хотел сказать слуге, чтобы тот нашёл способ избавиться от этой женщины, но в этот день у него в доме были слишком важные люди. Их было много. Любая оплошность в поведении с бывшей весталкой могла ему сильно навредить. Особенно сейчас, когда Рим раскололся напополам из-за его намерения стать наместником в Сирии и по городу поползли неприятные слухи о войне с Парфией.

Лаций понял, что поговорить с консулом в такой обстановке не получится. Вокруг было слишком много гостей. К тому же эта странная история с весталкой, которую он видел у входа… Он снова удивился, вспомнив странные слова Красса о суде с ней. Раньше Лаций никогда не слышал о ней и даже не догадывался, какую роль сыграла эта красивая женщина в жизни нового консула Рима.

Глава 61

Всё началось более двадцати лет назад, когда никто даже в страшном сне не мог себе представить, что ловкий торговец недвижимостью Марк Красс, чудом выживший в далёком изгнании во времена гражданской войны Суллы и Мария и успешно подавивший восстание рабов на Сицилии, когда-то вновь воспылает полководческими амбициями. Казалось, что в те времена его больше интересовали деньги, чем политика и слава. Когда Сулла победил, Красс вернулся в Рим и, пользуясь его покровительством, скупал жилища погибших патрициев, которые подвергались разграблению и продавались почти за бесценок. Однажды ему понравился большой красивый дом на другом берегу Тибра, но Красс никак не мог найти способ заполучить его в собственность. В недавнем прошлом это строение и земля принадлежали Марку Корнелию Сцеволе, отцу юной весталки Лицинии, и после его странной смерти всё перешло по наследству к дочери, служившей в храме Весты. Весталки в Риме вообще никогда ни в чём не нуждались, потому что жители города ежедневно приносили им в храм многочисленные дары. Поэтому главный аргумент Красса – деньги – в этом случае был бесполезен. Но ему всё равно удалось договориться с хозяйкой дома о встрече, и та приехала к нему из храма в сопровождении великого понтифика и двух пожилых сестёр-весталок. Однако первый разговор ни к чему не привёл. Правда, Крассу показалось, что юная жрица несколько раз посмотрела на него с интересом и даже любопытством, поэтому через месяц он решился написать ей ещё одно письмо. И боги услышали его просьбу – она ответила.

Во время второй встречи две весталки постоянно стояли у дверей, поэтому Марку Крассу так и не удалось изменить тему разговора. Ему пришлось всё время говорить о скучных делах – о состоянии её дома и его стоимости, земле, строениях, деревьях и статуях. Но весталка Лициния, сидевшая к своим сёстрам спиной, не отрываясь, смотрела ему в глаза и внимательно слушала. Изредка она улыбалась, видя, как он нервничает. Разговор закончился тем, что она пообещала провести неделю в храме Весты, чтобы спросить разрешение богов на продажу дома.

Молодой и амбициозный Марк Красс был невероятно рад. Он с нетерпением ждал результата, пока она молилась. Но боги не давали ей знак, в то время как её тяжело болевшая наставница, старшая весталка Виргиния, у которой она попросила совета, молилась вместе с ней, не вставая с ложа, и ей было видение, что впереди у этого человека только ужас и мрак. Старая жрица хорошо знала Марка Красса и прекрасно помнила тот день, когда два года назад отец юной Лицинии Корнелии собирался ехать на холм Авентина для решения спорных земельных вопросов, но доехал только до площади у храма Юпитера. Там собралась толпа народа. Гонец зачитывал список новых проскрипций, которые разрешали убивать врагов Рима на месте. Вторая табличка уже была прибита к столбу. Когда в воздухе прозвучало имя Марка Корнелия Сцеволы, все обернулись в сторону отца Лицинии. В воздухе снова прозвучало его имя. Слуги с побледневшими лицами медленно расступились. Но в толпе не оказалось жаждущих его крови, и Марк Корнелий Сцевола решил немедленно направиться к Сулле, чтобы убедиться, что это ошибка. Больше его никто не видел. Их дом через несколько дней разграбили местные жители в надежде, что его всё равно выставят на продажу по мизерной цене, как это всегда происходило с владениями других жертв. Но благодаря заступничеству жрецов – понтификов и фламинов – дом остался принадлежать дочери Марка.

– Я умираю, – прошептала старшая весталка Виргиния, – поэтому решила доверить тебе одну тайну. Выслушай мои последние слова. Я молилась. Мне было видение. Если твой дом достанется Марку Крассу, его будущее наполнится мраком. Но это не всё… Имя твоего отца в списки врагов Суллы занёс патриций Луций Голконий Приск… Он хотел купить твой дом для… – жрица хотела сказать что-то ещё, но внезапный спазм сдавил ей горло, и, вздрогнув несколько раз, она тихо умерла. Лициния опустила голову, вознося молитвы Атропо, третьей богине Парок, которая обрезала нить её жизни именно в этот момент. И вдруг ей открылась истина – это был знак! Боги услышали её молитвы и ответили. Ей нравился этот молодой патриций. Поэтому устами умершей боги сказали ей, чтобы она предупредила Марка Красса о грозящей ему опасности. Она сразу же написала ему письмо с просьбой о встрече. Второе письмо она написала другу своего отца – адвокату Фабию Травеусу. Она просила его разузнать, кем был этот жадный патриций Луций Голконий Приск.

В тот год лето было очень жарким. Марк Красс нервничал, перечитывая письмо юной весталки. Она сама захотела обсудить с ним продажу дома. Причём, так быстро – уже следующим утром. Он не знал, что делать. Женщины всегда ведут себя непредсказуемо.

– Что приготовить к приходу весталки Лицинии? – согнув голову в поклоне, спросил молодой раб Табер.

– Что-что! Не знаю что! – вздрогнул от неожиданности Красс. – Что едят эти… эти непонятные жрицы? Они вообще что-нибудь едят? Или весталкам запрещено заходить в триклинию?

– Не знаю. Но в триклинии есть она точно не станет, – покачал головой Табер. – Даже если здесь будет великий понтифик. Может, просто принести фрукты? – предложил он.

– Фрукты? Для весталки? Ты уверен? – Красс не хотел сейчас думать о еде. Его волновало совсем другое.

– Да, господин, – спокойно произнёс раб. – Это очень красиво.

– Ладно, тогда так и сделай. И вина побольше. Может, ей понравится.

– Весталки не пьют вино, – не меняя интонации и выражения лица, заметил Табер.

– Ах, да! Я и забыл, – Красс явно нервничал. – Тогда сделай так, чтобы стол был усыпан цветами и фруктами. Пусть их будет много. Очень много. Понял?

– Да. Всё будет сделано, – раб поклонился ещё раз и вышел.

Когда молодая весталка подъехала в носилках к дому Красса, с ней были две служанки и четыре раба-носильщика. Лициния хотела рассказать ему о предостережении старой жрицы. Только об этом. И совсем не собиралась продавать свой дом. Ведь это принесло бы Крассу только вред! Но руки сами почему-то положили в корзинку вторую паллу и ленту. Она взяла с собой так, на всякий случай… Чем больше она думала о Марке Крассе и зловещем предзнаменовании старой жрицы, тем больше убеждала себя, что хочет искренне помочь ему, предупредить… и не более. Молодая весталка не знала, что случайно проснувшаяся жалость – это первый предвестник любви. Поэтому она никак не могла понять, почему, снова увидев Марка Красса, у неё так сильно забилось сердце и участилось дыхание. Все мысли сразу спутались, и в ногах появилась слабость, как будто они лишились последних сил.

Солнце щедро посылало свои лучи с безоблачных небес, ярко освещая роскошные статуи и фонтаны. От блеска мрамора и гранита резало глаза. Зелёные деревья и кустарники прятали в своей тени цветы и небольшие бюсты и скульптуры богов. Посыпанные мелкой крошкой дорожки были чистыми и ровными. Лициния улыбнулась. Она уже была здесь, и видела всё это, но никак не могла понять, что же так сильно волновало её сейчас?

Сомнения, сомнения… Красс быстро мерил комнату широкими шагами, ожидая прибытия весталки. Когда Табер доложил о ней, он подошёл к холодной мраморной колонне и прижался лбом. На мгновение стало легче. Приятная прохлада отвлекла от безумных мыслей, и он поспешил ей навстречу, стараясь избавиться от волнения и выглядеть спокойным и гостеприимным.

– Приветствую тебя, Лициния!

– Здравствуй, Марк Красс, – улыбнулась она в ответ, и его сердце вздрогнуло, как будто он не ожидал услышать её голос. Красс готов был проклясть Амура и всех других богов за такие испытания, но его разум ещё сопротивлялся. Он понимал, что ему надо было взять себя в руки и справиться с волнением. Не глядя на неё, он повторял себе, что это всего лишь весталка, жрица богов, и у него к ней деловое предложение. А где-то рядом витала другая мысль: почему богам всегда достаются самые красивые женщины?..

Красс сделал глубокий вздох и постарался вернуться к деловому предложению.

– Ты сегодня одна? А где же понтифик? Или он ждёт тебя у ворот?

– Ты почти угадал. Сегодня все авгуры собираются для жертвоприношения Марсу-Квирину, поэтому он должен быть в храме. Но со мной прибыли две сестры-весталки. Они согласились подождать прямо у входа в атриум. Может, твой раб проводит их пока в тень? – она кивнула на Табера.

– Да, да, конечно! – он сделал знак, и Табер пригласил двух женщин в правое крыло дома. Красс повернулся к девушке. От её улыбки у него снова сжалось сердце и в голове послышался гул. – Лициния, ты настолько красива, что я не могу скрыть своего удивления. Скажи, зачем ты стала весталкой? Ты могла бы жить в своём прекрасном доме и ни в чём себе не отказывать, – неожиданно вырвалось у него.

– Но я же не спрашиваю тебя, Марк Красс, зачем ты просыпаешься утром или ложишься спать вечером, правда? Или почему ты родился римским гражданином? На всё воля богов, – она подождала некоторое время и добавила: – Есть некоторые вопросы, на которые я бы не хотела отвечать. Хотя, если честно, я не знаю сама, почему. Просто это моё предназначение. Меня выбрали боги ещё задолго до смерти моего отца. А разве ты против? – в её вопросе прозвучало озорное лукавство, неожиданное и интригующее. Крассу была приятна такая беседа, но на её вопрос он ничего не мог ответить. Они стояли возле фонтана, в тени высоких деревьев, и воркующие переливы воды приятно ласкали слух. Красс даже провёл рукой по лицу, чтобы избавиться от охватившего его наваждения.

– Лициния, ты невероятно красива… – произнёс он с волнением. – Наверное, я говорю глупости, но если бы закон позволял, я взял бы тебя в жёны… Вместо Тертуллы139139
  Тертулла – жена Марка Красса. Следуя старому обычаю, который к тому времени почти уже не соблюдался в Риме, Красс взял её в жёны после смерти своего старшего брата. Тертулла родила ему двух сыновей. Прожила в браке с Марком Крассом 35 лет.


[Закрыть]. Это правда! – он не верил, что сам произнёс эти слова. Лицо всё горело, и в груди клокотало.

– Не надо так кричать, Марк Красс. Боги всё слышат. Но не всегда то, что слышат боги, надо слышать людям. Мне никогда не надеть паллу огненного цвета и не носить столу140140
  Одежда невесты на свадьбе.


[Закрыть]. Я никогда не скажу тебе: «Где ты, Гай, там и я – Гайя»141141
  Фраза, которой скреплялся брачный обряд в древнем Риме.


[Закрыть]. Так что смирись с этим. Скажу тебе честно: мне не странно слышать такие слова от взрослого и женатого мужчины. Но очень странно слышать их от самого богатого человека в Риме. И самого беспощадного. Не делай такое лицо, пожалуйста! Ты можешь купить себе самых красивых рабынь в мире. И тебе не нужна жена. Ты зря женился на Тертулле. Да, я знаю, что она жена твоего старшего брата, а ты всегда чтишь законы Рима, – саркастично заметила она. – Но я не завидую ей. И после этого ты считаешь, что я могла бы согласиться на твоё предложение? Красс, ты наивен, как ребёнок. И непостоянен во всём… – она посмотрела на него кокетливым взглядом. Он подумал, что с её стороны это было слишком смело. Лициния подняла вверх брови и добавила: – Кстати, на следующей неделе начинается продажа критских и сарматских рабынь для храмов. Для тебя это может быть хороший шанс.

– Ты меня не слышишь, Лициния! – прорычал Красс. Ему казалось, что она издевается над ним. Своими словами она сводила его с ума. Хорошо, что жены сегодня не было дома. Та сразу бы заметила его состояние. Красс разрывался между двумя чувствами, терзавшими его душу – страстью к женщине и страстью к деньгам. И впервые в жизни он не мог определить, какое из них было сильнее. – Мне не нужны наложницы. Они меня не интересуют. Хотя, я мог бы ими заинтересоваться, если бы мне было, где их содержать. Например, в твоём огромном доме. Продай мне его, и я подумаю о том, как заселить его самыми прекрасными рабынями в память о твоей красоте. Обещаю тебе, – наконец, выдавил из себя он, пытаясь вернуться мыслями к покупке дома.

– Узнаю тебя, Марк Красс. Ты умеешь найти выход из любой ситуации, – она улыбнулась с иронией и снисхождением, посмотрев на него долгим пристальным взглядом. Он тоже не мог оторвать от неё глаз: ровный нос с аккуратными ноздрями, гладкая, нежная кожа, ровные скулы, чуть удлинённые щёки, из-за которых лицо выглядело утончённым, обворожительные, полные намёка и сладострастной изменчивости губы, властно зовущие и недоступные, аккуратно собранные на затылке вьющиеся волосы, падающие кольцами на плечи, – всё это было лишь дополнением дымчато-серых глаз Лицинии, которые казались ему настолько большими, что иногда он не замечал ничего, кроме них. В свете солнца они становились нежно-голубыми, как небо над Римом после летней грозы, и, казалось, что эти глаза никогда не лгут. Её взгляд был ясным и открытым, как утреннее солнце на семи холмах. У Красса перехватило дыхание. Он попытался проглотить подкативший к горлу комок, но это не помогло. В горле стало сухо. Он закашлялся…

– Давай, пройдём в дом! Здесь становится жарко, – предложил он.

Войдя в комнату, Лициния опешила.

– Марк Красс, тебе не стоило так стараться. Наверное, во всех окрестностях Рима не осталось больше ни одного спелого персика или яблока. А сколько винограда! Ты не знаешь границ в своих желаниях. Это опасно, – проворковала она, обводя удивлённым взглядом это фруктовое безумие посреди зала. Затем поставила у входа корзинку и подошла к столу.

– Я ждал тебя, – с улыбкой произнёс он. – И хотел удивить.

– Зря, – улыбнулась она. – Я всегда ношу фрукты с собой. В этой корзинке. Но я не знала, что их будет здесь так много…

– Ты очаровательно выглядишь, Лициния, – ответил Красс, проследив взглядом за изгибом её бедра. Лёгкая, тонкая палла была подвязана под грудью узкой белой лентой. Прикрывавшая тело белоснежная ткань казалась безупречно гладкой и плотной. На плечах у неё не было никаких украшений, на груди висел круглый медальон весталки, а на голову наброшено тонкое покрывало. Стройность фигуры подчёркивали утончённые изгибы локтей, повторявших контур талии. Взгляд Красса пробежал по её лицу, двум круглым упругим полусферам груди, которые плавно раскачивались под тканью при ходьбе, снова соскользнул вниз по талии к высоким бёдрам и замер от удовольствия. Глаза подёрнулись маслянистой плёнкой, он замялся, не зная, что сказать, и тяжело вздохнул.

– Ты мне льстишь, Марк Красс, – усмехнулась она. – Я самая обыкновенная женщина. Тем более, весталка.

– Нет, ты не обыкновенная женщина, – наигранно возразил он, и Лициния это почувствовала. Её улыбка погрустнела. Красс заметил это и постарался исправить ошибку: – Ты самая красивая женщина в мире. Я никогда не видел такую красоту, – почти искренне произнёс он.

– Наверное, ты видел мало красивых женщин в своей жизни, поэтому так и говоришь, – насмешливо ответила она. Крассу казалось, что она играет с ним, но это было не так. В голове у Лицинии крутились разные мысли, но она никак не могла сосредоточиться и начать разговор о главном. Ей мешало его присутствие. Он был слишком близко, так близко, что она почти чувствовала его дыхание. Или ей казалось, что чувствовала.

– Лициния… – Красс на мгновение растерялся. – Мне достаточно тебя, чтобы забыть об остальных женщинах мира!

– Не говори так, – опустив взгляд, сказала она. – Я пришла не за этим. Я хочу предупредить тебя о страшной опасности, – она набрала воздух и продолжила: – Боги говорят, что в будущем ты отправишься в дальние страны, в какой-то далёкий поход. И у тебя будет много женщин и много золота.

– Мне плевать на будущее. Что будет, то будет. Но сегодня… – он не закончил, потому что Лициния перебила его:

– Не спеши так говорить! Боги дают знак, что в этом походе ты можешь погибнуть. И все, кто будут с тобой, тоже.

– Какой поход? Лициния, ты что, серьёзно? Я не собираюсь ни в какой поход. Мне достаточно Рима. С меня хватит одной войны! – он не понимал, о чём она говорит. В памяти ещё были свежи воспоминания о смерти отца. Тот был объявлен врагом Мария и погиб вместе со старшим братом Красса, когда войска Мария вошли в Рим142142
  654 год со дня образования Рима = 87 г. до н.э.


[Закрыть]. Тогда Марк Красс был вынужден бежать вместе с юным рабом Табером в Испанию, где они скрывались в прибрежной пещере целых восемь месяцев.

– Это ты сегодня так считаешь и не собираешься в поход. Но ты не знаешь, что думают богини Парки и когда перережут нить твоей судьбы своими острыми ножницами, – с сожалением покачала головой Лициния, вспомнив слова старой наставницы Виргинии. – Постарайся запомнить, что я тебе говорю. Может, ты вспомнишь об этом в будущем. Боги дают знак: впереди у тебя мрак и ужас. За ними дальше только царство Орка.

– Будущее меня интересует только, если там будешь ты и не надо будет думать о деньгах, – усмехнулся он, удивившись, как легко ему удалось совместить комплимент с делом всей жизни. Лициния вздохнула. Она видела, что разговаривать с ним сейчас было бесполезно.

– Я же говорила тебе, что ты слишком много думаешь о золоте, – с сожалением произнесла она.

– О, милосердный Феб! – прорычал он. – Дай мне силы сдержаться и не совершить ошибку перед твоим взором, – он закатил к небу глаза и проговорил сквозь зубы: – Неужели нельзя хоть раз сделать исключение? Я готов принести богам любую жертву! Пусть Морфей143143
  Морфей – бог сна.


[Закрыть] усыпит весь пантеон хотя бы на один день. Ты сама написала мне, что хочешь поговорить о доме!

– Я хотела предупредить тебя об опасности, – тихо произнесла она.

– Пять миллионов сестерциев, Лициния! Ты слышишь? Я готов заплатить за твой дом пять миллионов! – он приблизился к ней и коснулся пальцами локонов около уха. Весталка видела, что в нём борются страсть и жадность и он не в силах сделать между ними выбор.

– Не надо так сильно умолять тех, кто не в силах изменить ход времён, – тихо произнесла Лициния. Пальцы Красса касались её волос, и всё вокруг начинало медленно кружиться.

– Я тебя не понимаю, – обескуражено прошептал он, стараясь успокоить сильное сердцебиение. – Ты согласна продать мне дом или нет?

– Ты слишком упрям, – ответила она и оттолкнула его руку. Однако не слишком настойчиво, чтобы он мог воспринять это как отказ. Голова у Красса пошла кругом. Весталка вела слишком опасную игру. Однако он решил всё равно добиться своего, чего бы ему это ни стоило. Природная красота девушки была неотразима, но её коварное сопротивление, тем более, в вопросах торговли, в которых, как он считал, ему не было равных, заставляло его кровь кипеть от возмущения и страсти. Ведь он предложил ей сумму в пять раз большую, чем хотел! Он коснулся заколки на платье, и Лициния, покраснев, молча опустила взгляд. Этот человек не был так обворожительно красив, как другие. Многие молодые римляне были красивее и мужественнее его, и она ловила себя на мысли, что не испытывает к нему никаких чувств, когда он находится на расстоянии. Но всё менялось, кода Марк Красс оказывался рядом. Она ощущала его волнение, и её сердце отвечало взаимностью. Губы молчали, но глаза готовы были сказать всё. Она одновременно наслаждалась этим чувством и боялась его. Когда Красс смотрел на неё так, как сейчас, она терялась, но ещё могла контролировать свои движения. Однако когда он подходил ближе, волна тёплого воздуха касалась её и в груди всё замирало. Это ощущение осталось у неё с самого детства. Отец часто брал её на руки и играл. Она помнила силу его рук, форму мышц и то, как долго и отчаянно старалась не отпускать его, прижимая к себе своими маленькими ладошками. Но сейчас это детское воспоминание изменилось и стало совсем другим. Чувствуя присутствие Красса рядом с собой, Лициния представляла себе, как касается его кистей, предплечий и с силой сжимает их. Этого момента она боялась больше всего, потому что за гранью бушующей страсти предвидела потерю благоразумия. Красс неожиданно коснулся её плеча, она подняла руку, чтобы остановить его и не смогла этого сделать. Он с силой прижал её к себе и жадно поцеловал. В комнате стало тихо.

Стоявший с обратной стороны дверей Табер был предан своему хозяину, потому что тот спас его от смерти. Но теперь Табер вырос, и ему тоже нравились женщины. Особенно весталка Лициния. Она казалась ему настоящей богиней – недоступной и всевластной. Когда Красс разговаривал с ней в комнате, на лице Табера легко можно было прочитать все те чувства, которые он переживал, стараясь скрыть их под накинутым на голову плащом. Он любил эту женщину и понимал всю тщетность своего чувства. При её виде сердце готово было выпрыгнуть у него из груди. Ещё в середине разговора он отошёл подальше от входа и, грустно покачав головой, присел на каменную ступень в тень кипариса. Здесь ничего не было слышно. Табер был благодарен Крассу хотя бы за то, что у него была возможность иногда видеть такую красоту в их доме. Глядя на воду в фонтане, он предался своим мечтам, в которых везде и всегда была только одна Лициния.

В это время внутри дома бог любви Амур праздновал победу. Марк Красс сам не понял, как весталка оказалась в его объятиях и они отдались друг другу, подобно молодым любовникам. Когда всё кончилось, он с ужасом осознал, что чувство не прошло. Обычно страсть, отбушевав, остывала, и он не раз испытывал это с рабынями, но сейчас этого не произошло. Его снова тянуло к Лицинии. И он напряжённо размышлял, что делать с этим новым чувством. От него надо было срочно избавиться. Но для этого надо было избавиться от весталки. Рядом с ней он терял способность рассуждать и думать.

– Подожди у стола, Марк Красс, мне надо кое-что сделать… – попросила она, мягко оттолкнув его от себя. Он, как заколдованный, не мог оторвать от неё взгляд: без накидки она была прекрасней любой богини. – Отвернись! – шёпотом попросила Лициния.

– Что? Ах, да, – с опозданием понял он.

– Мне надо достать кое-что из корзины, – тихо произнесла она.

– Зачем?.. – удивился Красс.

– Так надо. Просто постой у стола и не оборачивайся! – попросила Лициния.

– Интересно, что же ты так тщательно скрываешь от меня? – недовольно проворчал он и замолчал. Ему пришлось ждать, пока она разрешит повернуться. В это время ему в голову пришла мысль, что её палла вся испачкана фруктами и теперь ему придётся искать новую. Это было опасно… Через некоторое время Лициния подошла к нему, и коснулась плеча. Красс повернулся и изумлённо воскликнул: – Ах, вот оно что! Ты слишком хитра, даже для меня. У тебя там была вторая… – Лициния приложила палец к губам, и Красс замолчал.

– Не кричи. Не надо таких слов. Я хотела тебе сказать… – она опустила взгляд, и сердце Марка Красса дрогнуло от неприятного предчувствия. – Прости, но я не могу продать тебе дом, – как гром, прозвучал её голос в полной тишине. В воздухе повисло напряжённое молчание.

– Лициния, скажи, что ты пошутила? – могильным голосом спросил он.

– Нет, – ответила она. – Я долго думала, но так и не смогла решиться на этот поступок. Это не вопрос денег. Я сразу не хотела его продавать. Я приехала сюда, чтобы предупредить тебя. Мне было бы очень жаль, если бы ты погиб. Ты должен был знать свою судьбу. Если ты…

– Стой, стой! – вдруг возмутился Красс. – А как же всё это?! Ты не можешь так вот просто взять и уйти.

– Почему? Что меня держит? – усмехнулась она. Теперь это была уже совсем другая женщина, спокойная и уверенная в себе. От слабости и нежности не осталось и следа. – Ты думаешь, меня удержит здесь твой огромный фруктовый стол?

– Лициния, подожди! – Красс отчаянно искал возможность задержать её, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку и вернуться к разговору о продаже. Всё уплывало вдаль, надежда таяла как туман, и оскорблённое самолюбие ядом унижения отравляло его мысли. «Как же так?», лихорадочно думал он. «А всё, что было между ними сейчас? Разве это не обещание? Разве это не залог согласия?» Он не мог смириться с мыслью, что дом весталки останется у неё. Разве стоило их опасное безумие такого разочарования? Разве он решился бы на близость с ней просто ради удовольствия? Или решился бы?..