Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

– Это долгая история. У него не получилось попасть в Сенат и стать консулом от партии патрициев. Тогда кто-то посоветовал ему пойти другим путём и занять должность поменьше. Он выбрал должность народного трибуна. Для этого ему надо было распрощаться со своим аристократическим происхождением и стать пролетарием. Так требуют Законы Двенадцати Таблиц. Он так и сделал. Заплатил какому-то нищему, стал его приёмным сыном и поменял имя Клавдий на Клод. Его мать была не против.

– Но откуда у него столько денег?

– Не знаю. Не спрашивай. Могу только сказать тебе, что он добился изгнания Цицерона из Рима несколько лет назад. А ты помнишь, как Катон назвал Цицерона после того, как тот раскрыл заговор Сергия Катилины?

– Отец нации… – пробормотал Лаций.

– Да, именно! Так вот, после того, как Цицерона сослали, его дом разгромила банда возмущённого плебса. И Клод Пульхер приобрёл его почти даром.

– Ах, вот оно что! Тогда его надо наказать!

– Лаций, он купил его на законных основаниях, – Кальпурния сделала ударение на последних словах.

– Ну и что! Всё равно он заслуживает наказания!

– Тебе нельзя в Рим. Ты погубишь себя, – вздохнула она.

– Не погублю! Я накажу этого дерзкого щёголя.

– Как? У него целая банда бедняков и бывших гладиаторов.

– Я найду людей.

– Ты не первый, – с сожалением покачала головой жена Цезаря. – У него уже нашёлся достойный враг, который решил это сделать сам. Говорят, по ночам они сталкиваются. Разгораются целые битвы. Страдают простые люди и их дома. Подумай о том, что Клод всё ещё жив. Значит, он силён и это кому-то надо. В Риме такие люди без поддержки долго не живут, поверь мне. Поэтому ты можешь пострадать и не от его рук.

– За ним стоит кто-то из сенаторов?

– Думаю, не только сенаторов. Он слишком хитёр и ублажает не только старых патрициев, но и их молодых жён, когда мужей нет рядом. А те потом помогают ему, общаясь с мужьями. Но, всё равно, у него есть свой могущественный покровитель.

– Я не могу поверить своим ушам. И это Рим? – на лице Лация отразилась боль.

– Послушай, ты не из простого рода, ты сам патриций. Но, прости за правду, ты беден и у тебя нет поддержки.

– Мне поможет Марк Красс.

– Возможно. Он это обещал? – она сделал паузу и, заметив, как Лаций опустил голову, вздохнула. – Вот видишь. Ты думаешь, у тебя одного произошла такая трагедия? Нет. Но бросаться на Клода Пульхера с мечом глупо. Тебя схватят и казнят.

– Но мой дом! – простонал Лаций.

– Твой дом тоже попал к Пульхеру на законных основаниях. Сегодня такой закон. Но если ты хочешь чего-то добиться, тебе надо поступать по-другому.

– Как? – с отчаянием спросил он.

– Приехать в Рим и наблюдать. Ждать и наблюдать. Завтра законы могут измениться.

– Ты говоришь, как Гай Юлий… Законы могут измениться! Но сколько ждать?

– Столько, сколько надо. Всё меняется очень быстро. Поверь мне. Ты можешь следить за Пульхером и его ошибками, пользуясь покровительством Марка Красса. Но только не сталкивайся с ним лицом к лицу. Ни в коем случае. Это мой тебе совет. И совет Цезаря.

– Так он знал? – опешил Лаций.

– Да, поэтому и попросил тебя приехать сюда. Ведь ты бы не поехал на Сицилию, если бы узнал о доме, не так ли?

– Конечно, нет!

– Вот видишь! – она с пониманием покачала головой.

– Но где мне жить? Где взять деньги? Как вообще дальше жить?

– Если ты готов последовать моему совету и набраться терпения, я скажу тебе, что делать.

На какое-то время в беседке повисло напряжённое молчание. Лаций сравнивал в голове все варианты мести, и все они кончались одним и тем же. Наконец, он поднял глаза и сказал:

– Хорошо, я готов тебя выслушать.

Кальпурния сжала ладони и посмотрела ему в глаза:

– Семья Пизонисов знает о твоей трагедии. И они были бы не против, если бы ты какое-то время пожил у них в доме.

– У них в доме?

– Да. Конечно, не просто так. Они очень надеются на то, что ты согласишься стать мужем их младшей дочери. Им нужен человек из рода Сципионов.

– Но зачем?

– Клод Пульхер бывал в их доме и вёл себя неприлично по отношению к их старшей дочери, – она опустила взгляд и вздохнула.

– В каком смысле? – не понял Лаций.

– Неважно. Много обещал… Он причинил им много неприятностей. К тому же, он допустил большую ошибку с предыдущей женой Гая Юлия. Возможно, ты знаешь, что он переоделся в женскую паллу и тайно проник ночью на женский праздник в храм. Из-за этого Гай вынужден был развестись с Помпеей. Именно тогда он и сказал, что жена Цезаря должна быть вне подозрений. А Клод Пульхер до сих пор жив. Этот пример должен тебе показать, что Цезарь тоже умеет терпеть и ждать. Хотя он, с его связями, мог бы избавиться от Клода Пульхера гораздо быстрее, чем ты.

– Вот оно что! Я не знал об этом, – сказал Лаций. – Но ты права…

– Итак, ты встретишься с Оливией и её матерью здесь. А потом согласишься на их предложение пожить в их доме. Хорошо?

– Да, – тихо ответил он. – Но сколько мне ждать?

– Пока не вернётся Цезарь, – многозначительно ответила Кальпурния.

– А для этого ему надо, чтобы я помог Крассу собрать армию и отправить его в Азию, – догадался он.

– Ты знаешь больше, чем я думала. Тогда у тебя нет другого выхода. Если ты умный человек, ты сумеешь дождаться перемен в Риме. Цезарь тебя не забудет.

– Даже не знаю, как тебя благодарить, – смущённо пробормотал Лаций.

– Постарайся понравиться Оливии, – уже другим, не таким строгим и назидательным тоном ответила Кальпурния. Теперь она снова была похожа на слабую и беззащитную женщину. Вздохнув, она добавила: – У её матери, моей сводной сестры, тоже была нелёгкая судьба. Будь мягким. Дай мне слово, что не станешь упоминать о Пульхере, пытаться отомстить ему и показывать свои чувства! Это ранит их ещё больше.

– Обещаю, – кивнул Лаций. После этого они спустились вниз, и слуги принесли десерт. Тихие разговоры и красное терпкое вино навевали сон. Он то и дело проваливался в легкую дрёму и утром даже не мог вспомнить, кто и как проводил его вечером в комнату для гостей. Не обременённый заботами повседневной военной жизни, он встал на следующий день около полудня и очень удивился, что его никто не разбудил.

Глава 36

– Почему ты не разбудил меня раньше? – спросил он Икадиона, который пришёл пригласить его к столу.

– Зачем? Ты же не просил меня об этом? – честно признался тот. – И госпожа тоже ничего не говорила.

– Эх, беззаботность! – только и мог сказать Лаций. Но в его голосе прозвучала радость. Он был бодр. Голова не болела, хотя на теле ещё болели ссадины и синяки. – Прекрасный день! – сказал он Икадиону, проходя мимо бассейна и стараясь, чтобы его слова прозвучали искренне. Вчерашний разговор с женой Цезаря оставил в душе глубокую рану, но мудрое решение Кальпурнии, как бальзам, помогло этой ране затянуться, хотя и не излечило её.

– Да, Лаций Корнелий. День прекрасный. Если пожелаешь, я позже мог бы показать тебе гимнасий.

– Судя по всему, ты любишь это место больше всего?

– Столько лет отдано упражнениям! – вздохнул вольноотпущенник. – Привык. Теперь там не учат подростков и не тренируют воинов.

– Ладно, давай сходим.

Гимнасий представлял собой несколько площадок для разного вида упражнений. Икадион привёл Лация на самую большую, с ровным земляным покрытием. Вдоль стен были разложены диски, палки, каменные шары, гантели, копья и много всяких других приспособлений. Он с упоением рассказывал ему о каждом снаряде, поднимая с земли, показывая, как им работать, и отмечая все недостатки и преимущества. Лацию всё это было знакомо, но он всё равно слушал с вниманием. Когда они дошли до деревянных мечей, он остановил Икадиона.

– Дай-ка, – он протянул руку. Тот дал ему меч. – Немного легковат, но в руке лежит хорошо, рукоятка не мешает, – Лаций сделал несколько взмахов, потом покрутил меч из стороны в сторону, постучал им по ладони и посмотрел на Икадиона. – Может, попробуем? – он кивнул на вторую палку и по ответному взгляду понял, что «вызов» принят. Лаций снял плащ и тунику, оставшись в набедренной повязке, и положил чёрный медальон сверху на одежду. Заметив заинтересованный взгляд Икадиона, он коротко сказал: – Подарок друга.

– Странный подарок, – покачал головой тот. – Я видел такой круг только один раз. У одной старой гадалки. Но я тогда был маленьким. Помню, как она вызывала своих богов, зажав его между ладоней. Это было вчера, – он покачал головой.

– Я ношу его на шее. И мои боги не против этого. Так что давай, попробуем без их помощи постучать палками по плечам!

– Ну, ты даёшь! – впервые рассмеялся Икадион. – Держись, сейчас я тебя проучу! – тоном отца, призывавшего сына к порядку, произнёс он.

– Посмотрим, – ответил Лаций и переложил палку в другую руку. Он не стал долго ходить по кругу, выжидая противника, как делал это обычно с настоящим мечом. Здесь он сразу же напал на Икадиона, наслаждаясь свободой движения и частичной безнаказанностью, которую предоставляло ему деревянное оружие. Либертус защищался, но не нападал, с улыбкой отскакивая в сторону, когда оставаться на месте уже было нельзя. Прошло довольно много времени, и Лаций стал чуть чаще дышать. Но он ещё был полон сил. Это было приятное чувство, скорее напоминавшее лёгкую усталость от долгой разминки, чем от серьёзной нагрузки. Его соперник не заметил этого и решил, что настало время перейти к решительным действиям. Он развил такую скорость, что Лацию не оставалось ничего другого, как просто бегать от него по кругу. Наконец, Икадион зажал его в угол и с радостными возгласами стал вращать меч перед собой, как колесо. Он был почти уверен, что Лаций либо сдастся, либо подставит свой меч под удар, и тогда он точно выбьет его из рук. Между ними было всего два шага, когда Лаций вдруг присел и сделал кувырок вперёд, прямо ему навстречу. Для Икадиона это движение оказалось настолько неожиданным, что он не успел ничего сделать. Фигура соперника нырнула под вращающийся меч и исчезла. И только когда Лаций вскочил на ноги и оказался прямо перед ним, буквально лицом к лицу, а деревянный меч отлетел в сторону, Икадиону стало ясно, что тот его перехитрил. Они стояли друг перед другом на расстоянии ладони. Один широко улыбался, а другой не мог прийти в себя и поражённо молчал, как будто Юпитер пригвоздил его молнией к земле. В воздухе повисла тишина. Двое слуг наблюдали за ними, открыв рот. Им давно не приходилось видеть подобные «сражения». Наконец, Лаций расхохотался и крепко обнял Икадиона.

– Ну, что, понравилось? А? – со смехом спросил он.

– Как ты… как ты это сделал? – ещё не в силах понять, что произошло, обескуражено спросил либертус. Он медленно перевёл взгляд на слуг, те стояли с вытянутыми лицами и пожимали плечами.

– Ничего сложного. Особенно для такого атлета, как ты! – ответил Лаций. – Смотри, я научу тебя прямо здесь, – он стал к стене и подозвал его к себе. Тот приблизился. – Подними меч! – приказал он. Икадион поднял палку. – Смотри, вот он у тебя впереди. Так? – Лаций ещё тяжело дышал после упражнений.

– Так, – согласился Икадион.

– Между нами два-три шага. Ты из-за меча не видишь, как я приседаю. Вот так: приседаю, обнимаю колени и делаю кувырок вперёд. Только очень быстро. Понял?

– Да, – понял тот.

– Давай, попробуй!

– Ух! – выдохнул Икадион, выпрямившись после кувырка.

– Видишь, как всё просто! – снова рассмеялся Лаций. – Всё дело в скорости. Надо делать это очень быстро!

Они стали на глазах удивлённых рабов отрабатывать этот приём. И ни те, ни другие не видели, как в окне дома напротив показались две женщины. Улыбаясь, они с интересом стали наблюдать за их упражнениями.

Валерия Пизонис и её дочь Оливия приехали на виллу накануне вечером и сразу же известили об этом жену Цезаря. Та попросила Оливию прийти утром для предварительного разговора. Сразу после восхода солнца девушка уже была у неё в доме, но Лаций и Икадион об этом не знали. Теперь обе стояли у окна и смотрели на них с нескрываемым любопытством.

– Ну, как он тебе? – спросила Кальпурния из-за плеча девушки.

– Он выглядит, как бог, – прошептала Оливия, не отрывая взгляда от Лация.

– Не только выглядит. Поверь мне, – Кальпурния загадочно улыбнулась. – В твоём возрасте я бы, не раздумывая, согласилась. Хорошо, что твоя мать осталась в триклинии. Тогда бы мы не смогли прийти сюда.

– Но, я боюсь его, тётя, это всё так странно… и страшно. Я никогда с ним не разговаривала. И вижу его впервые, – прошептала, не оборачиваясь, девушка, продолжая смотреть на полуобнажённые тела Лация и Икадиона. Её распущенные чёрные волосы красиво струились по молодой коже, ещё не требующей масел и заботы. Кальпурния вздохнула, а Оливия, приняв это за сочувствие, повернулась к ней и ткнулась лбом в плечо. – Я боюсь, – прошептала она.

– Чего? Я же не заставляю тебя идти к нему в армию новобранцем, – она погладила девушку по голове.

– Я бы лучше пошла новобранцем! Но замуж – ещё хуже. Мне просто страшно.

– Какая ты упрямая! – поджала губы Кальпурния. – Тебе надо хотя бы познакомиться с ним. Ты меня слышишь, Оливия? Просто познакомься! В Риме ты разговариваешь с другими мужчинами? Вот и представь себе, что это просто разговор.

– Да, я понимаю, тётя. Но он такой красивый и большой. Мне страшно. Он похож на всесильного бога, спустившегося с небес, чтобы соблазнять нас, простых девушек. Какие у него плечи! А руки! Мне кажется, что если он меня обнимет, я умру.

– Ох, дурочка. Какая же ты глупая! Послушай меня, я была такая же. Постарайся понравиться ему. Все через это проходят. Давай сейчас не будем говорить о твоих страхах. Отдохни до завтра у меня на женской половине. Я договорилась с твоей матерью. А ночью мы поговорим с тобой ещё раз.

– Да, конечно. Спасибо, тётя, – Оливия с благодарностью посмотрела на Кальпурнию, и та, поцеловав её в лоб, прижала к груди.

– Эх, – вздохнула жена Цезаря, увидев, как Лаций и Икадион, в сопровождении двух слуг, направились к бассейну. Её губы грустно улыбнулись и прошептали: – «Юностью боги прельщают женщин земных…»

Они сбросили накидки, и Лаций первым прыгнул в воду. Икадион задержался и пристально посмотрел в сторону окна. Ему показалось, что там кто-то есть. Кальпурния улыбнулась, и, хотя либертус из-за яркого солнца не мог видеть её улыбки, он тоже улыбнулся и только после этого прыгнул в бассейн. Вид мускулистых тел вызвал у Кальпурнии лёгкое сердцебиение, и она поспешила отвести юную Оливию вглубь дома, чтобы та невзначай не обернулась. «Хотя, может быть, ей и надо было бы посмотреть?» – мелькнула у неё безрассудная мысль, но она сразу же её отбросила.

Вечером Кальпурния Пизонис, как ни в чём не бывало, поужинала с Лацием и двумя другими матронами, которые приехали к родственникам на соседние виллы. С ними были их мужья, поэтому Лаций не чувствовал себя в одиночестве. Он подробно расспрашивал пожилых сенаторов о событиях в Риме, и она поняла, что тот внял её совету и пытается как можно больше узнать о ситуации в городе. Старые патриции с радостью отвечали на его вопросы, потому что чувствовали в его словах искреннюю заинтересованность.

Следующее утро наступило вместе с пением незнакомых птиц, возрадовавшихся восходу солнца, как будто это был последний день в их короткой птичьей жизни. Лаций долго лежал на огромном матрасе, слушая весёлый щебет, и с ужасом представлял себе, что второй посланник, Марк Флавий, должен вернуться из далёкого Брундизия ещё только через тринадцать дней. И это в лучшем случае…

Глава 37

– Сегодня приедут Валерия Пизонис с дочерью Оливией, – сообщила ему Кальпурния, и Лаций с облегчением ответил:

– Я действительно рад, хотя и не знаю, что им говорить.

– Не притворяйся! Ты же римлянин!

– Рядом с такой римской матроной, как Кальпурния Пизонис, любой римлянин чувствует себя неловко.

– В твои годы это простительно, – рассмеялась Кальпурния. – Ты ещё действительно молод и видел мало красивых женщин.

Лаций вздохнул и замолчал. Помимо Валерии и её дочери в гости снова пожаловали многочисленные пожилые соседи с других вилл, так что знакомство с потенциальной спутницей жизни оказалось для Лация не очень напряжённым.

– Лаций Корнелий Сципион Фиделий. А это – моя сестра Валерия Кальпурния Пизонис и её дочь Оливия, – представила их Кальпурния.

– Благодарю богов за эту встречу! Я рад знакомству, – произнёс он и внимательно посмотрел на двух женщин. Старшая из них, мать Оливии, улыбалась с такой же иронией во взгляде, как и Кальпурния, но её дочь стояла с опущенным взглядом и нежным румянцем на щеках.

– Мы много слышали о тебе, Лаций Корнелий, – ответила мать девушки. – Особенно о твоих приключениях на Сицилии.

– Из таких рассказов рождаются легенды, – с улыбкой сожаления ответил он. За два дня ему уже порядком надоело рассказывать всем подряд о наместниках на острове и происшествии на корабле. Тем более что слушатели сами дополняли его рассказы разными подробностями из своей жизни и в конце уже путали, что было с ним, а что они слышали от кого-то другого много лет назад. Лацию оставалось только кивать головой и соглашаться.

Кальпурния и Валерия с интересом наблюдали за статным легионером. Оливия не произнесла ни слова. Он несколько раз поднимал на неё взгляд, но безответно. У девушки были чёрные волосы, которые она, в отличие от матери, не уложила на затылке в причёску, а оставила распущенными на плечах. Овальное личико, полукруглые брови с еле заметной линией краски, естественный румянец щёк и всего лишь одно украшение – нитка жемчуга на шее – всё это делало её похожей скорее на юную пастушку, чем на невесту. Широкая белая лента на палле прижимала ткань к телу, обтягивая небольшую острую грудь. Оливия явно волновалась. Он выглядела совсем юной – скорее, девочкой, чем девушкой, и следы наивности и страха, отражавшиеся на её испуганном лице, подтверждали это.

Лаций ещё никогда не выступал в роли мужчины, которому ищут спутницу жизни. Он никогда не испытывал недостатка женского внимания, ему было с чем сравнивать, поэтому наивная Оливия не вызывала у него в душе ничего, кроме сочувствия. Это юное создание ещё не отличалось той силой коварства, кокетства и интриги, которыми обычно завлекали в свои сети мужчин более опытные женщины. Она выглядела, как беззащитный ребёнок, который, зная о неизбежности происходящего, растерянно молчит и не знает, что делать. Им обоим нужна была помощь, и помощь пришла.

– Я вижу, какое впечатление произвела на тебя красота моей племянницы, – проворковала Кальпурния. – Тебе не надо говорить нам об этом. Присядь, Оливия. Поговори с этим мужественным воином. Расскажи ему о вашей вилле, о твоих цветниках. Они живут в десяти милях южнее, – повернулась она к Лацию.

– Приветствую тебя, Лаций Корнелий, – тихо произнесла девушка.

– И я тебя, – выдавил он из себя. Ему было неловко от того, что все знали, зачем они здесь. Но это тоже был, своего рода, бой, и ему надо было сражаться. Потому что цель была намного важнее. Дом в Риме и ставший ненавистным Пульхер постоянно напоминали ему об этом. – Мне очень трудно говорить, – начал он хриплым голосом, – потому что я воин, а не адвокат на Форуме. Но ты очень красивая, Оливия. И очень молодая.

– Спасибо, – тихо ответила девушка. Это было всё, что они могли сказать друг другу. Какое-то время они обменивались ничего не значащими фразами, отвечали «да» и «нет», почти ничего не ели и смущённо улыбались. Наконец, Кальпурния решила поступить по-другому:

– Оливия, я говорила Лацию, что ты часто бываешь у нас на вилле и любишь её. Пожалуй, ты знаешь её лучше меня.

– Да, тётя.

– Не согласишься ли ты показать библиотеку и сады нашему гостю и рассказать всё, что знаешь, пока мы с твоей мамой поговорим с гостями? – Кальпурния наклонила голову и вопросительно посмотрела на Оливию. Та вспыхнула и покрылась ярким румянцем.

– Да, конечно, – кротко ответила она, поняв её намёк.

– Ну, вот и хорошо. Тогда я останусь здесь, а вы пойдите, поговорите снаружи. Надеюсь, наш гость не против? – Корнелия призывно посмотрела на Лация и сделала движение бровями.

– Конечно, нет, – поспешно ответил он. Они вышли к бассейну, и Лаций полной грудью вдохнул приятную вечернюю прохладу.

– Да, это чудесное место, – неожиданно с восторгом произнесла Оливия. – Не зря Геркулес построил здесь город. Ты знаешь, что это он построил Геркуланум?

– Да, слышал.

Прохаживаясь по портикам, Оливия рассказывала ему обо всех постройках, статуях, колоннах и бюстах, о беседке для наблюдения за звёздами. Когда они поднялись на крышу, она некоторое время молчала, смотря вдаль. Лаций по-прежнему молчал.

– Прости, я должна сказать тебе честно: я тебя не люблю! – вдруг выпалила она и сжалась в комок, спрятавшись за статуей Эроса.

– Да? – не нашёлся, что ответить он. Это было так неожиданно и по-детски наивно, что у него вырвался невольный смех.

– Почему ты смеёшься? – она нахмурила маленькие тонкие брови.

– Прости, – Лаций чувствовал себя глупо, потому что не мог сказать ей честно о своих чувствах. Для него она была ещё совсем ребёнком, и это могло сильно её обидеть.

– Даже если мать и отец выдадут меня замуж, я всё равно буду любить другого. Я хочу, чтобы ты это знал сразу, – отчаянно произнесла Оливия и вышла из тени. Было видно, что она очень волнуется: её грудь часто поднималась и опускалась, лицо в свете луны стало тёмным, она тяжело дышала и смотрела в сторону. Какое-то время девушка ещё пыталась сдерживать рвущиеся наружу рыдания, но, в конце концов, не выдержала и расплакалась.

– Ты что? Ну, ну, ну… прекрати, – он прижал её к себе и погладил по голове. – Знаешь, я уважаю твою смелость, – через некоторое время произнёс Лаций. – Я тоже любил одну девушку. Очень сильно любил, – он глубоко вздохнул. Оливия перестала плакать и пристально посмотрела ему в глаза.

– Правда? А сейчас что? Ты её разлюбил? – прошептала она дрожащим голосом.

– Не знаю… мне, кажется, нет, но… просто её нет в живых. Вот и всё.

– Прости, я не хотела тебя обидеть!

– Чем? Глупая девочка, наоборот, это хорошо, что ты сказала правду, и теперь нам не надо притворяться.

– Притворяться? Ты тоже хотел мне рассказать об этой девушке?

– Да.

– Но что сказать родителям? И как же тётушка? Как мои родные?

– Что-нибудь придумаем. А ты за это время решишь, как тебе быть с твоим любимым, – с облегчением произнёс он.

– Нет, не решу, – ответила она, прижав кулаки к груди. Её чёрные глаза блеснули холодным лунным светом, и в них застыло отчаяние.

– Почему? – осторожно спросил Лаций. – Его тоже… нет в живых?

– О, нет! Хвала богам, он жив. И ещё как жив! Он радуется жизни больше меня! – с жаром выпалила она и потом прошептала одними губами: – Он меня не любит и требует от меня невозможного!

– Фух! А я-то думал! – покачал головой он.

– Это страшней, чем смерть! Ты не можешь себе представить! – снова заплакала она.

– Ну, и что же такого страшного в том, что он тебя не любит? Это может измениться. Потом, может, и полюбит, – попытался неловко успокоить её Лаций.

– Не полюбит! – с отчаянием прошептала она. – Не полюбит! Он любит мою сестру. И она его – тоже.

– Э-э… – протянул он, чувствуя, что ситуация усложняется. Кальпурния что-то говорила об этом, но он не помнил, в чём именно заключалась проблема.

– И ещё у него есть жена. У них будет ребёнок. А он только шутит и смеётся надо мной. Везде, где мы встречаемся. Сестра сейчас часто болеет. Совсем не выходит из своей комнаты. А я…

– Ну, да… Это плохо. И кто же это? Кто смеет так безжалостно играть с чувствами такой юной и красивой девушки? – попытался пошутить он.

– В Риме его все знают, – вздохнула Оливия. – Это Клод Пульхер.

– Кто?! – не поверил своим ушам Лаций. – Как ты сказала? Клод Пульхер?

– Да, – кивнула она. – Ты его знаешь?

Лаций набрал в грудь побольше воздуха и сжал кулаки. Он готов был схватить мраморный бюст с ближайшего постамента и забросить его на крышу виллы. Но надо было успокоиться, ведь он обещал Кальпурнии держать себя в руках.

– Почти не знаю, – пробормотал он.

– Клод – народный трибун. Он… он очень известный и популярный… он красивый и так одевается! – щебетала Оливия. – У него тонкие белые руки и лицо, как у Аполлона! Раньше он дарил мне красивые подарки, когда приходил к нам в дом, но в последнее время его часто нет в Риме. Потом он стал нравиться моей сестре, и она с ним встречалась втайне от меня! Вот! – с упрёком закончила Оливия, и её глаза снова наполнились слезами.

– О, боги, этого не может быть, – прошептал Лаций, с трудом сдерживаясь. – Ты знаешь, могу тебя утешить: ты зря страдаешь по этому человеку. Это не тот случай, чтобы убиваться. Видят боги, он добром не кончит. Это… это… поверь мне, не тот человек, которого ты достойна.

– Но я его люблю! Как ты можешь так говорить? Ты же его совсем не знаешь!

– Он свёл с ума не один десяток женщин. И ещё сведёт. Я его лично не очень хорошо знаю, потому что он служил у Лукулла, когда я был у Помпея. Но он…

– Я знаю. Я всё это знаю. У него были неудачи на войне. Ему не повезло. Прости… Но чем больше я думаю о нём, тем больше люблю. И ничего не могу с собой поделать.

– Тогда просто жди. Может, всё пройдёт само собой, – повторил он слова Кальпурнии.

– Я никому об этом не говорила. Ты – первый, кто узнал…

– И не говори. Так будет лучше. Давай подумаем, что делать дальше. Ведь нам надо что-то сказать твоей тётушке.

– Да, ты прав. Прости, я не сдержалась, – она всё ещё хлюпала носом, но слёзы на щеках уже высохли и только слегка припухшие губы говорили о том, что она плакала.

– Ничего страшного. Мы можем просто дружить, как брат и сестра, проводить время вместе, ну… и это будет наш секрет. А твоим родителям скажем, что решили подождать до возвращения в Рим. Поверь, там у меня будет столько дел, что мы очень редко будем видеться. Я буду постоянно занят с новобранцами. Мы скажем твоим родителям, что ты ещё очень юная, и тебе надо привыкнуть ко мне. Как я придумал? Тебе нравится?

– Очень! Только говорить будешь ты. Хорошо? – попросила Оливия и с преданностью посмотрела ему в глаза.

– Конечно. Это несложно. Так что договорились: возвращаемся в Рим, а там посмотрим, да?

– Да! Как хорошо, – запрыгала от радости она, и Лаций заметил, что напряжение в отношениях прошло и ему начинают нравиться её молодость и открытость.

Валерия и Кальпурния с радостью выслушали их решение и согласились, что торопиться не стоит – надо поговорить и пообщаться побольше. До прибытия второго посланника они каждый день гуляли по вилле, вместе с Икадионом читали греческие книги в библиотеке, ходили к морю и производили впечатление людей, которым приятно и интересно проводить время вместе.

Через неделю вернулся Марк Флавий. Он был уставший и злой. В Брундизие он пытался договориться с капитанами больших кораблей и составил список судов, способных переправить большое количество войск в Азию. Но никто не хотел говорить с ним так рано. Впереди был ещё целый год. В разговорах незаметно пролетела ночь. Утром Кальпурния вышла к воротам, чтобы лично проводить их. Это был знак большого уважения.

– Лаций Корнелий, – неожиданно обратилась к нему она. – С тобой выразил желание поехать либертус Икадион. Он тоже остановится у моей сестры Валерии и заодно поможет тебе. Надеюсь, он не будет для тебя обузой.

– Да что ты! – радостно воскликнул он. – Это не обуза, а помощь. О таком товарище можно только мечтать!

– Я так и думала, – улыбнулась Кальпурния. – Надеюсь, Оливия быстро привыкнет к тебе, хоть она и сопротивляется.

– Я тоже надеюсь, – улыбнулся в ответ Лаций, помня об их договоре. – Она ещё слишком юная.

– Да. Ты прав. Но всё зависит от тебя. Помни об этом!

– Благодарю тебя, Кальпурния Пизонис. Я всегда буду помнить об этом.

– Пусть дорога будет удачной, и да помогут вам боги! – пожелала она напоследок, потом повернулась к Икадиону и, с грустью посмотрев ему в глаза, сказала всего одно слово:

– Удачи!

Лаций видел, как либертус сник и у него на лице застыло мучительное выражение плохо скрываемого страдания. Икадион тяжело вздохнул, стиснул зубы и, ничего не ответив, опустил голову на грудь.

– Поехали! – кивнул Лаций, и эти слова заставили всех тронуться в путь.