Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

Глава 47

На следующий день Лаций с самого утра уже был на Форуме. Ему хотелось послушать последние новости. Здесь можно было узнать о ветеранах и отставниках не меньше, чем в Суббурском квартале. После обеда он посвятил себя полностью переговорам с коллегией оружейников. Его волновали две вещи – оружие и подготовка людей. Но если с оружием вопрос можно было решить, то с размещением людей в правильных лагерях и создании там воинской дисциплины не могло быть и речи. У него просто не хватало помощников. Атилла Кроний взял на себя организацию самого большого лагеря около города Перузия, выше по течению Тибра. Там ему удалось занять людей постройкой новой гавани для города. Но в остальных местах дела были намного хуже. Икадион согласился помочь в Генуе, но у него было мало опыта, и он не умел командовать, больше прощая, чем наказывая, поэтому старался все проблемы решать без помощников. Новобранцы со временем сели ему на шею и ничего не делали. У Лация опускались руки. Приближалась зима. Холодные ветры с дождями должны были скоро смениться снежными ветрами и морозами. Тёплых плащей и палаток у них не было, и он уже начинал злиться на Красса, который так долго отсутствовал в Риме.

Но самой большой неожиданностью оказалось короткое послание от сенатора Руфа. Лаций только вернулся в Рим из самого дальнего лагеря и пообещал Оливии и её матери после полудня сходить в храм весталок. Однако его планы прервал неожиданный визит слуги сенатора, который пришёл обсудить стоимость крестьян со Сцинной Торчаем.

– Марк Валерий Мессала Руф, мой хозяин и сенатор Рима, приветствует тебя, Лаций Корнелий Сципион, – с важностью произнёс образованный раб и поднял вверх подбородок.

– Как же ты меня застал? Я только пришёл! – искренне удивился он. Сцинна поджал губы и многозначительно посмотрел на него. Лаций вздохнул и уже другим тоном ответил: – И я приветствую твоего господина, сенатора Марка Валерия Мессалу Руфа.

– Мой господин передаёт тебе послание, – из-под плаща показались худые руки цвета обожжённой глины – раб был либо с Крита, либо с Родоса или Азии. Взяв протянутую ему дощечку, Лаций прочитал, что там было написано. Он поднял взгляд на Сцинну, и на какое-то время его глаза застыли, как будто он ничего вокруг не видел.

– Что там? – вывел его из задумчивости слуга Красса.

– Посмотри сам, – он протянул ему послание, и тот тоже на какое-то время замолчал. Потом вздохнул и, повернувшись к рабу, сказал: – Передай сенатору, что Лаций Корнелий Сципион с глубокой благодарностью относится к его словам и пожеланиям. Для него большая честь быть в числе друзей Марка Валерия Мессалы Руфа. Поэтому Лаций Корнелий Сципион, конечно, подождёт до весны и будет рад любым новостям от сенатора.

Раб повернулся к Лацию и вопросительно поднял брови:

– Так и передать?

– Да, да. Всё правильно, – вынужден был согласиться Лаций. – Просто я думал и не успел изложить всё так… точно. Иди и передай сенатору всё слово в слово.

– Благодарю тебя, Лаций Корнелий Сципион, – важно произнёс раб, как будто он сам был сенатором и эти слова предназначались именно ему. – Я запомнил твои слова и передам их моему господину. Мой хозяин просил вернуть ему дощечку, – он выжидающе замер. Сцинна пожал плечами и отдал ему восковую табличку. Тот сразу же затёр большим пальцем написанные на ней слова и, поклонившись, вышел.

Когда они остались вдвоём, Лаций отошёл от окна и со злостью стукнул кулаком по ладони:

– Как же так!? Он пишет, что у него нет людей. Много болезней. Урожай большой. Некому работать… Это что, отказ?

– Не надо так волноваться, – устало произнёс Сцинна и прижал ладонь к правому боку. – Ох, что-то болит сильнее. Надо попить воды… Это не отказ. Просто хочет больше денег.

– За что?

– Сейчас цена на рабов упала, летом мора не было. Разбойников в окрестностях Рима всех поймали. Лето было хорошим, урожай у всех большой. Значит, долгов у простых людей мало. Хлеб есть у всех. Продавать в рабство за долги некого. А вот по весне многие разорятся и снова пойдут за кредитами. Тут их и можно будет перепродать нам. Но уже по другой цене. Ведь весной обычно никто своих крестьян не продаёт. Только больных рабов… и втридорога.

– Знаю.

– Ну, вот. Тогда почему так кричишь? Он не хочет сейчас лишаться сильных людей. Так что не волнуйся. Это вредно для твоего тела и сердца. Видишь, какого раба он прислал? Ох, бок болит.

– Какого?

– Старого. Он у него уже лет двадцать, не меньше. Всё расскажет, даже улыбки и жесты передаст. Есть такие люди, как собаки преданные. С ними надо быть осторожным. Да тут со всеми надо быть осторожным, – Сцинна встал и проковылял в угол, к столу с водой и небольшими кувшинчиками. Он отлил из двух чаш по нескольку капель, добавил горячей воды из кувшина и сделал несколько глотков.

– Что-то ты совсем разболелся. В прошлый раз у тебя бок не болел, – сочувственно произнёс Лаций.

– Болел. Только не так сильно, – вздохнул тот. – Ветер плохой, видишь? Дожди, дожди, вода холодная вокруг. Наверное, простудился ещё. Кашляю.

– Тебе надо к лекарям на рынок. Там даже этруски есть.

– Я сам лекарь и сам могу… – он замолчал и махнул рукой. Ладно, не будем об этом. У меня тут проблема. Мой брат, которого ты хорошо знаешь, собирается вернуться на Сицилию. Он пишет, что твой легионер Варгонт Рукумон оказался очень хватким парнем и уже разбирается в денежных вопросах не хуже его. Думаю, он преувеличивает, но кроме Варгонта в лагере никого больше нет. Если ты ему не доверяешь, то тебе придётся поехать туда, чтобы самому оплатить на месте все расходы и следить за лагерем. А если доверяешь, то напиши письмо.

– Варгонт? – задумчиво протянул Лаций, вдруг неожиданно ярко представив себе события полугодовой давности и вспомнив слова Оги Торчая о том, что он всё равно собирается вернуться на Сицилию и увезти оттуда жену наместника, Виргинию Метеллу.

– Почему ты так задумался? – спросил Сцинна.

– Нет, ничего. Варгонту я доверяю полностью. Как и твоему брату. Просто вспомнил о нём… Зря он хочет вернуться на Сицилию. Наместник стережёт свою жену, как золотую статую. Он может убить твоего брата, – покачал головой Лаций.

– Знаю, – нахмурился Сцинна и опустил голову. – Но сделать ничего не могу… Ты ведь тоже не смог его переубедить. Поэтому давай делать, что можем, – он снова стал серьёзным. – Завтра снова пойдём к твоим оружейникам, а потом тебе надо будет поехать на север.

Они договорились, что выехать на север можно будет через два дня. Лацию хотелось ещё пару дней провести в поисках тех людей, которые помнили его родителей и могли бы хоть что-то рассказать о причинах продажи дома, хотя на самом деле он просто пытался узнать как можно больше о связях Клода Пульхера в Риме. Всё, что он слышал до этого, говорило только об одном: кто-то в Сенате помогал ему и нуждался в его услугах, защищая от наказания за соблазнение чужих жён, дерзкое поведение и драки, которые устраивали его телохранители по ночам, выходя на улицы Рима ради развлечений. Этого было мало, чтобы что-то предпринять, и Лаций хотел узнать, кто является хозяином Клода и кому тот служит.

Ближе к вечеру он сказал Оливии и Клавдии Пизонис, что пойдёт в гавань к одному старому знакомому, кожевенному мастеру, который собирался уезжать на несколько лет в Остию. Недавно он вернулся в Рим и жил теперь в том же самом доме у дочери с мужем, которые тоже занимались покупкой и продажей кожи.

– Это случайно не Тиберий Пробус111111
  Пробус – честный (лат.).


[Закрыть]? – вдруг спросила Оливия. Она улыбалась, но глаза смотрели напряжённо и внимательно. Лаций сначала даже не понял, о чём она его спросила, настолько странным показалось ему выражение её лица, но потом воспоминания о детстве, играх в гавани с детьми Тиберия и походах с отцом за сандалиями нахлынули с новой силой и стёрли это впечатление.

– Что ты говоришь? Ах, да, Тиберий? Да, Тиберий Пробус. Хороший человек. Ну, ладно, пойду. Да хранят вас Пенаты и Лары112112
  Лары – божества, покровительствующие дому, семье и общине (римск.).


[Закрыть], – пожелал он напоследок и вышел.

Когда его фигура скрылась за поворотом, в воротах открылась дверь, и старый раб выпустил служанку, которая сразу же направилась в сторону Палатина. Там находились виллы самых богатых людей Рима и бывший дом Цицерона, в котором жил сейчас Клод Пульхер. Раб постоял у ворот и вернулся на свою лавку, не видя, что на ступеньках дома стоит Оливия и с волнением смотрит вслед служанке.

Глава 48

Дом старого кожевника Тиберия выглядел совсем по-другому: у него вырос второй этаж, фасад был выкрашен известью, и рядом с домом появился большой склад, который раньше принадлежал его соседу.

– Кто к нам пришёл! – сразу узнал его старый мастер и обнял Лация дрожащими руками. Его взрослая дочь с мужем тоже вышли из комнаты, чтобы поприветствовать дорогого гостя. С ними были какие-то заказчицы. Они с любопытством стали выглядывать в двери и весело пересмеиваться. Лаций заметил, что внутри дом стал богаче, если так можно было сказать о двух столах, нескольких лавках, одном длинном шкафе и досках на полу. Раньше ничего этого не было – только стол и две лавки. Сейчас дом вырос в глубину, и там появилось много комнат.

– Приветствую тебя, Тиберий, – Лаций был искренне рад старику как собственному отцу. – А где же твои сыновья Юлиан и Марк?

– Они сейчас в Остии. Там у них хорошо идут торговые дела. Продают соль, – ответила дочь Тиберия. – А мы вот тут, с отцом, шьём сандалии и продаём кожу.

– Да, я вижу, – кивнул Лаций в сторону двери, – у вас полный дом клиентов.

– Очень важные клиенты, – округлив глаза, многозначительно прошептала женщина. – Каждый месяц заказывают по несколько пар. Девушки из знатного дома. И хозяйка их тоже у нас заказывает себе дорогие кальцеоли113113
  Кальцеоли – женские башмачки из мягкой разноцветной кожи (римск.).


[Закрыть] с золотым орлом на застёжке..

– Какие красивые! – кивнул Лаций на обувь и застёжки. – Стоят немало.

Дочь Тиберия стала рассказывать, как они шьют эти кальцеоли, но её перебил отец.

– Да ладно тебе, Флора! – махнул рукой старик. – Что ты ему про свои дела рассказываешь. Не видишь, Лаций ко мне пришёл поговорить, – он повернулся к нему и улыбнулся беззубым ртом: – Ну, ты садись, давай, поговорим. Эй, – окликнул он слугу, – принеси нам вина и сыра!

Время, казалось, остановилось, пока они вспоминали старые времена, родителей Лация и всё, что произошло за это время. К своему огромному сожалению, старый Тиберий ничего не знал о молодом Клоде Пульхере. Лишь его дочь, Флора, случайно услышав их разговор, брезгливо бросила:

– Кобель он последний с гладкой шкурой! Из него бы хорошие сандалии получились. Эти девушки тоже подтвердят, – она кивнула в сторону закрытой двери, за которой клиентки примеряли обувь. Но больше Лацию ничего так и не удалось узнать ни о своей сестре, ни о её муже, ни о Клоде, ни о своём доме. Солнце уже давно опустилось за горизонт, и город погрузился во тьму. В этом районе масляные лампы на улицах не ставили, потому что все ремесленники ложились с заходом солнца. Пока они разговаривали, чашка с фитилём оставалась единственным источником света. Лаций решил не засиживаться допоздна, хотя ему очень хотелось ещё послушать рассказы Тиберия Пробуса об их детстве и юности.

Когда он вышел на улицу, было уже очень холодно. Пришлось завернуться в плащ, который уговорил его взять Сцинна – длинный, на две ладони ниже колен, с тёплой шерстяной подкладкой и плотной широкой полосой вверху, набитой овечьей шерстью. Этот воротник приятно закрывал затылок от ветра, и Лаций в душе лишний раз поблагодарил слугу Красса за настойчивость. Сначала он хотел сразу направиться через холм Авентин к дому Пизонисов, но потом решил ещё раз пройти мимо своего дома. В темноте его всё равно никто не видел.

Лаций прошёл два квартала в полной тишине, иногда спотыкаясь на неровных поворотах, но когда он дошёл до холма Палатина, из-за туч вышла луна и вокруг стало непривычно светло. Весь Рим теперь был одного цвета – бледно-серебряного, цвета запотевшего меча.

– Благодарю тебя, Нокс, – пробормотал он, – теперь хоть камни видно.

– Ты потерял дорогу, цельсус114114
  Цельсус – высокий (лат.).


[Закрыть]? – раздался вдруг впереди чей-то голос. Лаций даже опешил от неожиданности. Он был готов поклясться Манией115115
  Мания —божество безумия (римск.).


[Закрыть], что когда поворачивал на эту улицу, впереди никого не было. Позади тоже послышался шорох, и, оглянувшись, он увидел пять человек, которые медленно приближались сзади. Впереди стояли ещё шесть. – Ну, что же ты молчишь, цельсус? Может, ты ещё и сурдус116116
  Сурдус – глухой (лат.).


[Закрыть]? – развязно спросил тот же голос.

– Нет, он мутус117117
  Мутус – немой (лат.).


[Закрыть]! – добавила вторая тень.

– Фух, добежали, – раздался из темноты ещё чей-то хриплый запыхавшийся голос. – Он… не туда пошёл, но, слава богам, вы его догнали, – как бы извиняясь, добавил человек, переводя дыхание.

– Ну, мы ему сейчас покажем, где надо ходить по ночам, – с угрозой прозвучал первый голос, и из тени дома появилась высокая фигура с палкой. За это короткое время Лаций уже успел оглянуться. До его старого дома было ещё три квартала по прямой. Но бежать туда не было смысла – преследователи могли кинуть палку и легко сбить его с ног. Тогда ему точно пришёл бы конец. Двери в домах вокруг были наглухо закрыты, и стучаться в них было бесполезно. Оставалось только одно – прижаться спиной к стене и попробовать выстоять до прихода ночной стражи или эдилов, если они вообще здесь ходили. Все эти мысли промелькнули у него в голове с быстротой молнии, и когда первый громила произнёс последнее слово, Лаций уже знал, что делать. Он не боялся, скорее, наоборот, был рад возможности наказать дерзких воришек. Он ещё не знал, что это были не грабители, и поэтому пока был уверен в своих силах. Однако когда у них в руках появились мечи, Лаций понял, что им его деньги не нужны. Он быстро выхватил свой меч и шагнул вперёд. Разбойник охнул и, схватившись за ногу, упал на колено. Звук его голоса ещё не успел отразиться от стен домов и затихнуть в ушах припавших к щелям перепуганных хозяев и их рабов, как один из приблизившихся сзади разбойников с таким же вздохом схватился за пах и с протяжным стоном завалился на бок.

«На два меньше», – мелькнуло в голове у Лация. Он спокойно ждал остальных, моля богов только об одном – чтобы те не закрыли Луну тучами. Ночные грабители, видимо, не ожидали от него такой прыти и замешкались. Это стоило им ещё одного человека, который оказался ближе всех к стене, к которой Лаций прижался спиной. Меч рассёк невнимательному бандиту ногу под коленом, и он тоже упал в пыль вслед за своими товарищами. Всё произошло так быстро и неожиданно, что остальные опешили и теперь не решались что-то предпринять. Вдруг первый громила, держась за бедро и, видимо, истекая кровью, встал и прорычал:

– Отойди! Дай мне его! Я порву его голыми руками! Я рвал ими тигров в цирке… – он выступил вперёд и, прихрамывая, вытянул вперёд меч. Лаций подумал, что ему не помешал бы сейчас короткий меч, но кто думал, что визит к старому продавцу кожи закончится таким образом!

Лезвие со свистом разрезало ночную мглу, но он видел этот удар очень хорошо. Бандит хотел обрушить меч ему на голову, но делал это слишком медленно. Пока его рука поднималась вверх, пока опускалась, Лаций уже успел сместиться в сторону и сделал шаг навстречу. Громкий выдох прозвучал, как шум лопнувшего мешка для воды. Следом за ним послышался тихий звук упавшего тела. Главарь разбойников был мёртв, и его тело удачно лежало прямо перед Лацием, преграждая дорогу остальным. Но нападавшие думали не об этом. Они видели перед собой тело своего вожака, и их обуяла ярость. Лаций понял, что они вот-вот кинутся на него со всех сторон. Он занёс меч над плечом и согнул колени. С угрозами и оскорблениями разбойники действительно рванулись вперёд, но первые два не добежали – один споткнулся о ногу главаря, а другой поскользнулся, наступив ему на спину. Это было нелепо. Трое слева двигались быстрее упавших. Но они так и не успели понять, что с ними произошло. Ведь их было трое, и они были явно сильнее… Когда до стоявшей у стены туники оставалось не более двух шагов и им казалось, что они легко смогут проткнуть её длинными ножами, белая тень вдруг присела и предательски нанесла им удар по ногам. Все трое, как мешки с мукой, попадали буквально в полушаге друг от друга. В это время с земли поднялись те двое, которые поскользнулись на теле главаря. Они остановились и вытянули вперёд мечи. Лаций наклонился, поднял с земли чей-то выпавший нож и перехватил его за лезвие. Взмах, тихий свист и глухой удар вместе с крякающим выдохом – вот и всё, что успел заметить предпоследний уцелевший разбойник. Стоявший рядом с ним последний живой бандит видел, как его товарищ уронил оружие, схватился за торчавшую в груди рукоятку и, не в силах ничего сделать, плашмя упал на землю.

Лаций готов был отпустить последнего разбойника живым, тем более, что тот явно не собирался на него нападать, но в этот момент из темноты появились ещё десять—двенадцать человек. По кожаным нагрудникам и коротким мечам он понял, что это были не простые разбойники.

– Что с Бразой? – резко спросил невысокий широкоплечий человек, внешне похожий на Варгонта. Последний бандит кивнул на труп, и в воздухе повисла тишина. – Вас же было десять человек, – процедил сквозь зубы крепыш. Лаций всё это время старался медленно смещаться в сторону гавани, потому что внешний вид и оружие прибывшего подкрепления говорили ему о том, что вести они будут себя по-другому. Упёршись плечом в дверь очередного дома, он вдруг услышал шёпот:

– Возьми нож. Вот… и ещё два… – кто-то просунул дрожащими руками в щель несколько лезвий. Лаций осторожно взял их и, продолжая прижиматься спиной по стене, переложил поудобней в ладонь. Они были очень острыми, как будто их только что наточили.

– Как твоё имя? – спросил он.

– Руфус118118
  Руфус – рыжий (лат).


[Закрыть], кузнец Сило Руфус, – прошептал в щель неизвестный помощник.

– Эй, ты! – резко крикнул новый главарь. – Что ты там шепчешь? Молишься богам? Уже поздно! – он вёл себя так же нагло, как и первый, как будто ничего не боялся и даже не видел перед собой вытянутый меч Лация. Перешагнув через труп и оттолкнув ногой одного из раненых, он почти упёрся в него грудью. Их разделяло не более двух шагов. Лаций развернулся боком. Бандит усмехнулся: – Тебе всё равно не уйти. Лучше сам прыгни на меч, иначе я разрежу тебя на куски и разбросаю твои кишки по всей этой вонючей улице!

Лацию не хотелось шутить. Он прикидывал, сможет ли нож сделать хотя бы один оборот, но разбойник не стал ждать. – Убить его! – приказал он и отошёл назад, уверенный в том, что скоро увидит перед собой его труп. Вперёд выдвинулись крепкие фигуры с такими же широкими плечами и короткими мечами. Они были очень похожи на гладиаторов.

– Эй, ты, главный! Я сдаюсь! – выкрикнул Лаций и опустил меч. Вся его фигура, с опущенными, сутулыми плечами и полусогнутыми коленями, выражала покорность и отчаяние. По крайней мере, так казалось со стороны. Нападавшие тоже остановились. До них было три—четыре шага. «Один оборот ножа», – мелькнуло в голове у Лация. Бандиты оглянулись назад, ожидая ответа. Эта неосторожность стоила им жизни. Два ножа один за другим просвистели в холодном ночном воздухе и вонзились точно между подбородком и панцирем. Завалившись вперёд, они издали одинаковый хриплый стон. Этот звук неприятно поразил стоявших рядом с ними товарищей, которые видели, как в свете луны два облака пара, два последних выдоха, как след души, покидающей тело, вырвались у них изо рта, и они умерли. Теперь перед Лацием остались уже два человека вместо четырёх. Главарь стоял спиной и не видел, что произошло.

– Делайте с ним, что хотите. Он мне не нужен. Оставьте только тело, – ещё не поняв, что потерял двух своих людей, крикнул он, думая, что это был стон Лация. Но тот сделал выпад вперёд, нанёс несколько быстрых ударов, и сначала один из бандитов, схватившись за предплечье, выронил меч и сразу после этого получил удар в горло, а затем другой, не успев отдёрнуть руку, заорал диким голосом, лишившись кисти вместе с мечом. Второй удар проломил ему череп. Они не ожидали такой скорости, хотя и были опытными бойцами. Но Лаций помнил закон жизни, которому научил его старый гладиатор Зенон: «Будь быстрее!».

Внезапно наступившая тишина, казалось, задрожала от закипевшей ненависти, и в воздухе раздался тихий звон. Но это был звук медных гвоздей на подошве калигий Лация, который не стал ждать, пока бандиты опомнятся, и со всех ног кинулся бежать к ближайшему повороту. Однако когда он уже почти добежал до угла, оттуда неожиданно показались ещё человек двадцать—двадцать пять. В блеклом свете луны они были, как две капли воды, похожи на его преследователей. Он чуть не врезался в них, и, вытянув перед собой меч, остановился. Сзади слышались крики и быстрые шаги преследователей.

– Ты кто? – спросил его высокий мужчина в тёплой накидке. Лацию показалось, что боги помутили его разум, но он решил ответить.

– Лаций Корнелий Сципион, – произнёс он, тяжело дыша.

– Ну и что? Не знаю такого, – человек подошёл к нему ближе. – Опусти меч. Ты не похож на Бразу… и не похож на Митридата, – покачал он головой.

– Я – Лаций Корнелий Сципион, старший трибун из пятого легиона Гая Юлия Цезаря, – добавил он.

– Да хоть из легиона Марса или Юпитера! – небрежно бросил ему воин в тёплом плаще. – Мне всё равно!

– Отойди, Тит! – раздался вдруг сзади громкий голос одного из преследователей. – Это мой враг!

– Это кто это там мне приказывает?! – недовольно спросил тот, кого назвали Титом. Стоявшие вокруг него люди, очень похожие на гладиаторов, придвинулись к нему ближе. – Это ты, Митридат? Ха! Ты смеешь приказывать мне, Титу Аннию Милону? Где твой женоподобный хозяин, а? Сегодня его снова нет с тобой? Тогда я отвечу тебе так: твой враг – это мой друг. И тебе придётся сначала сразиться со мной, чтобы добраться до этого несчастного.

– Тит, я готов сказать, что не слышал ни одного твоего слова и мои люди тоже ничего не слышали. Мы даже не видели тебя. Но этот человек мой. Он опасен. Он убил десять моих людей. И по справедливости, ты должен дать мне отомстить ему.

– Ого-го! Клянусь Марсом, тут дело пахнет чем-то другим! – ответил Тит и зашёл Лацию за спину. – Ну-ка, отойди подальше, дружище, – сказал он. – Ты, кажется, действительно важная птица. Эй, Митридат, мне ничего не доставляет такого удовольствия, как твоё испорченное настроение. Поэтому доставай меч и, если ты не трус, попробуй доказать это прямо здесь.

– Красиво говоришь, Тит, красиво… Но я обрежу тебе язык.

Лаций не стал ждать, чем закончится этот странный спор на ночной улице, и медленно повернул за угол. Пробежав сто шагов, он неожиданно упёрся в двухместные белоснежные носилки с золотыми цветами, вокруг которых стояли чернокожие рабы с факелами. Тяжело дыша, он прижал руку с мечом к груди и остановился. В этот момент одна из занавесок приоткрылась, и не требующий возражений женский голос приказал:

– Быстрее сюда! Ну же!

Его не надо было уговаривать дважды, и когда, упав лицом на подушки, он оказался внутри, то какое-то время не шевелился и старался почти не дышать. Через какое-то время Лаций поднял голову и остолбенел – перед ним была Эмилия Цецилия. Не веря своим глазам, он инстинктивно наклонился вперёд, чтобы рассмотреть её получше.

– Надеюсь, ты не выпадешь из носилок? – с усмешкой спросила она.

– Что? – от её голоса он пришёл в себя. – Откуда ты здесь?

– Я возвращалась к себе домой, но заметила бегущего по улице человека и остановилась. Разве не так должен поступать настоящий римлянин? – раскачиваясь в такт носилкам, произнесла она.

– Прекрати! Зачем ты затащила меня сюда? – сдерживая ярость, прошептал он. Эмилия вдруг изменилась в лице и нахмурила брови. Снаружи что-то происходило. До них донеслись громкие голоса. Она быстро наклонилась вперёд и зажала ему рот ладонью. Лаций не успел опомниться, как её губы прошептали ему в самое ухо:

– Накройся этой простынёй! Лежи и не шевелись! Что бы ни происходило, не шевелись!

Она откинулась назад как раз в тот момент, когда к носилкам подошли какие-то люди.

– Эмилия Цецилия Секунда, я – народный трибун Гай Атей Капитолина. Со мной два караульных эдила и римская стража. Мы ищем убийцу. Мы хотели бы спросить тебя, не видела ли ты или твои рабы высокого человека в плаще и тунике с мечом?

– Дорогой Гай Атей, – нежно проворковала Эмилия, – я ничего не видела. Но если бы ты чаще проводил время не только с гражданами Рима, но и с его женщинами, то уже давно бы поймал всех врагов в городе. Поверь мне, – снаружи раздался громкий грубый смех стражников.

– Эмилия, мне не до шуток. Властью, данной мне народом Рима, я должен защищать его жизнь и покой. Кроме тебя на этой улице никого не было. А люди говорят, что убийца побежал сюда.

– Ах, правда? И кто же это говорит? Наверное, те, кого он не успел убить? – с иронией спросила она. Лаций лежал под простынёй, но сквозь небольшой просвет между складок видел край занавески и правую руку Эмилии.

– Прости, но мне некогда разговаривать с тобой, – нервно ответил народный трибун. К нему кто-то обратился, но внутри трудно было разобрать, о чём они говорили. До слуха Лация донеслись только последние слова: – Да, я имею на это право!

Лаций видел, как напряглась Эмилия и какое-то время не шевелилась.

– Эмилия Цецилия, я, как народный трибун, требую, чтобы ты открыла занавески и показала мне своё лицо! – раздался суровый голос Атея.

– Если бы ты хоть раз пришёл ко мне в дом ночью, то никогда бы не забыл мой голос, – низким обворожительно бархатным тоном ответила она, как будто говоривший был её любовником, и Лаций поразился, как этой женщине удаётся так умело скрывать своё волнение. Или, может, она совсем не волновалась? Он замер и затаил дыхание.

– Эмилия, открой занавески, иначе я сам… – начал было Атей, но осёкся. В маленькую щель Лаций увидел, как дрогнуло покрывало и внутри носилок запрыгали блики света от приблизившихся факелов. Но Лаций сам чуть не подпрыгнул, потому что факелы осветили обнажённое тело Эмилии, которой перед этим удалось быстро снять палу, чтобы предстать перед Атеем обнажённой. Она, не стесняясь, смотрела на него, улыбаясь и наслаждаясь своей властью над его взглядом. Её рука опустилась на накидку, под которой было бедро Лация, и стала медленно его поглаживать.

– Атей, не шуми, ты и так уже испугал мою Аонию, – в её голосе прозвучало капризное неудовольствие. Если Лацию в полутьме были видны лишь некоторые части тела Эмилии, то народному трибуну и окружающим его эдилам и стражникам должна была открыться более полная картина. Так и было. Молчание, которое последовало за её словами, было красноречивее любых объяснений. Такое поведение куртизанки было встречено громким вздохом удивления.

– О, тут не только эдилы и стражники, – чувствуя свою власть над голодными мужскими сердцами, с иронией произнесла она. – Клод, откуда ты взялся? Ты тоже ищешь убийцу? – обратилась она к кому-то, стоявшему вдалеке, но ответа не последовало. Лаций, услышав имя ненавистного врага, дёрнулся, но острые ногти впились ему в кожу сквозь покрывало с такой силой, что он чуть не закричал и закусил ладонь. – Кстати, твоей сестре Клодии вряд ли понравится, что этот, не знающий ласки женщин трибун, испугал её любимицу. Ты же знаешь, как она любит мою Аонию. Даже больше, чем я, – Эмилия намекала на любовь его сестры к женщинам, и это тоже был отвлекающий манёвр. Она прижалась телом к скрытой под покрывалом ноге. – Кстати, Клодия должна приехать ко мне на днях. Ей понравились юные испанки…

– Ты не должна появляться без охраны на улицах в такое позднее время, – недовольно пробурчал народный трибун.

– Прекрати, Атей! В отличие от тебя, мне есть чем заплатить настоящим мужчинам. Даже убийцам, – хитро ответила она и сделала знак рукой рабам. Под смех и грубые шутки стражников носилки тронулись с места и двинулись вперёд. Эмилия плотно закрыла занавеску и устало откинулась назад. Её почти не было видно – только очертания плеч и локтей. Лаций стянул с головы простыню и тщетно пытался рассмотреть её лицо в бликах факелов, которые рабы несли с той стороны. Через несколько шагов Эмилия, наконец, вздохнула полной грудью и как ни в чём не бывало стала надевать паллу. Прошло какое-то время, прежде чем он тихим голосом спросил её:

– Зачем ты это сделала? – Лаций смотрел в такое далёкое и такое близкое лицо с длинными чёрными бровями, стараясь угадать его выражение, но ответа так и не услышал. Рабы подошли к какому-то дому, раздался звук открывающихся ворот. Заскрипела галька, и носилки опустились на землю.

– Тебя проводят до ворот. Дальше ты найдёшь дорогу сам, – всё обаяние, с которым она совсем недавно говорила с трибуном, исчезло. Теперь перед ним была уставшая и раздражённая женщина. Правда, очень красивая…

– Зачем ты всё это сделала? – снова спросил он. Но Эмилия вместо ответа распахнула занавески и указала на приставленные ступеньки. Лаций покачал головой и вздохнул. Его взгляд упал на две тонкие, грациозно поджатые ноги. На сандалиях блеснула застёжка. Он присмотрелся и увидел крылья птицы. Он уже где-то видел эту застёжку и такие же кальцеусы из нежной кожи, и видел совсем недавно. Что-то знакомое мелькнуло в памяти, но потом догадка куда-то исчезла, всё закружилось, и мысли стали путаться. Он думал о Клоде Пульхере, рабыне Аонии, затем опять об Эмилии и так без конца.

Подошедший раб отвёл его к дальней стене, где был второй выход из дома. Лаций не видел, как Эмилия спустилась вслед за ним и, покачав головой, прошептала:

– Если бы я сама это знала…

Оказавшись на улице, он увидел, что её дом находится на самом склоне Палатинского холма. Дальше шёл спуск к Авентинскому холму, где жила семья Пизонисов. Но что-то остановило его от того, чтобы спуститься вниз. Где могли ждать его эти странные враги? Только дома. А его дом был пока в семье Оливии Пизонис. И они это тоже знали.

Налетел порыв холодного ветра, и Лаций натянул тёплый воротник плаща на затылок. Умный Сцинна Торчай не зря был так настойчив… Да, сейчас лучше всего было вернуться в дом Красса, окончательно решил он. Там Сцинна помог бы разобраться в этой странной головоломке, которая была ему не под силу.

Когда счетовод Красса, заспанный и недовольный, пришёл в боковую комнату, Лаций вкратце рассказал ему всё, не упомянув только о поступке Эмилии. Тот некоторое время молчал, попивая свою жёлтую воду с травами, потом вздохнул и сказал:

– Я могу сказать только одно, и ты это точно знаешь – Клод Пульхер за тобой охотится так же, как и ты за ним, хотя Марк Красс предупреждал тебя и просил быть терпеливым. Так? – он посмотрел на него маленькими глазами больного человека.