Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

– Так, – кивнул тот и вспомнил жену Цезаря, которая говорила то же самое.

– Но ты ждать не хочешь. Теперь, как ты говоришь, тебя могут объявить убийцей, что очень на руку твоим врагам, и правосудие сделает своё дело уже без их участия. Тебя казнят. Твой кожевник Тиберий Пробус тоже странный человек. Ты долго пробыл в его доме. И твои враги об этом как-то узнали. Потому что гнались за тобой. Ты говоришь, что убил их и тебя спас Тит Анний Мелон. А Тит – заклятый враг Клода Пульхера. Их банды, которые ты видел, враждуют между собой. Тут всё ясно. Кроме одного. Если бы тебя объявили убийцей, то трибун и стражники уже давно были бы здесь. Поверь мне. Я знаю, как это быстро делается в Риме. Значит, у Клода Пульхера есть основания бояться твоего ареста. Он этого не хочет. Почему?.. Не знаю… Но, слава богам всесильным и милостивым, которые спасли твою голову и привели сюда! – он поднял руки к потолку и добавил уже менее возвышенно: – Позволь мне дать совет: сейчас тебе лучше будет взять лошадей, слуг и списки людей, которых надо набрать в армию. Всё сходится, как нити судьбы в руках всемогущих Парок: в Риме тебе оставаться нельзя, Валерий Мессала Руф со своими крестьянами молчит, а новобранцев набирать надо. Так что самое время уехать из города и заняться набором в провинциях. А я пока разузнаю, что тут происходит, и постараюсь понять, как исправить то, что ты натворил этой ночью. Ты согласен?

– Но зачем я нужен Пульхеру? И почему он сам избегает встречи со мной?

– Я не всевидящий Феб, – покачал головой Сцинна. – Но я обещаю что-нибудь разузнать.

И после этого Лаций на несколько месяцев с головой ушёл в привычные заботы лагерей и набора новых воинов.

Глава 49

Так для него началась трудная и долгая зима, и это была его последняя зима на родной земле. Лацию пришлось вызвать из лагеря Варгонта и всех легионеров, чтобы разослать их по тем городам, где были самые крупные группы новобранцев. Он приказал направлять их со всех провинций только в эти семь лагерей, иначе толпы нищих и голодных людей с лёгкостью могли превратиться в банды разбойников. Этого допустить было нельзя. Единственный путь добиться разрешения о сборе такого количества людей лежал через магистраты тех городов, рядом с которыми располагались сами лагеря. Но здесь всё обошлось «малой кровью», как говорил Сцинна Торчай. Взятки за приём у местных чиновников были в разы меньше, чем в Риме. К тому же, Лаций научился давить на их самые слабые стороны – обустройство общих городских территорий. Несмотря на наступившую зиму, благодаря новобранцам практически в каждом из этих городов началась постройка дополнительных клоак, которых не хватало во все времена. Обычно эти строения выдерживали не более пяти лет и потом требовали полного обновления. Городские жители делать это не хотели. Оставалось только одно – заставлять богатых купцов и землевладельцев платить за эти работы. Поэтому когда Лаций предлагал сделать это за символическую плату в виде зерна, бобов, чечевицы, лука, овечьих шкур и дров, все магистраты с удовольствием соглашались. В трёх приморских городах они дополнительно приступили к постройке новых пристаней из камня. Но самое главное, ради чего их всех собрали, оставалось в зачаточном состоянии. Центурионов и опционов набирать было трудно. Поэтому к весне их с трудом удалось научить строить походные лагеря и нести караульную службу по сменам. К середине весны Лаций приказал узнать, кто умеет плавать. Оказалось, что половина вообще не умеет держаться на воде.

В те дни, когда ему удавалось попасть в Рим, он старался не выходить из дома Пизонисов, отдыхая в цветущем саду и слушая поучения пожилого Антония Пизониса, отца Оливии, о тех временах, когда тот был таким же молодым, как и он. Оливия за эти полгода превратилась в стройную девушку, выражение детской наивности исчезло из её глаз, но она по-прежнему делилась с ним своими мыслями и переживаниями, рассказывая последние новости о светской жизни Рима и, конечно же, сплетни. Правда, Лаций заметил, что теперь она совсем перестала упоминать в своих разговорах Клода Пульхера, и хотя он несколько раз спрашивал её о нём, девушка хмурилась и говорила, что не хочет говорить о человеке, который её обманул, либо меняла тему разговора. Лаций не настаивал.

Сцинна Торчай был недоволен тем, что ему удалось узнать о ночном столкновении, потому что это ещё больше запутало ситуацию. Клод Пульхер, судя по слухам, никогда ни с кем не встречался на ночных улицах, хотя все признавали, что его банда иногда дралась с вольноотпущенниками и гладиаторами Тита Анния, но жертвы были редкими, и такого, чтобы были убиты пять или десять человек, никто даже не слышал. Народный трибун Гай Атей Капитолина не хотел общаться со слугами Марка Красса, потому что ненавидел их хозяина, считая его врагом Рима. Старый торговец кожей Тиберий Пробус оказался глупее последней овцы, а его дочь и зять – ещё хуже. Но у них заказывали сандалии половина красавиц Рима, а также много молодых щёголей, которые не считали деньги, украшая куски кожи драгоценными камнями и золотом. Сцинна предположил, что в тот день кто-то из них мог быть в доме у Тиберия и видел его, после чего сообщил об этом Пульхеру. Также Сцинна рассказал об этом происшествии своему господину, Крассу. Тот устало выслушал его и довольно погладил себя по подбородку.

– Это хорошо. Значит, Лаций не врёт. Перестань тратить время на расспросы и займись куриями и трибами. Я поговорю, с кем надо, и улажу этот вопрос. Его никто не будет трогать. Нам пора начинать готовиться к выборам. Надо узнать, сколько старшие в куриях запросят за выборы.

После этого всё вдруг забылось, как будто ничего и не было, и это тоже было странно, так как римлян больше всего интересовали скандалы, убийства и ссоры. Но ни Сцинна, ни Лаций не знали, что на следующий день вечером Красс встретился с Клодом Пульхером на обеде у Мессалы Руфа.

– Что ты принёс мне? – спросил Красс, увидев в руках Пульхера небольшой мешок.

– Очень интересные вещи, – с наигранной весёлой интонацией ответил соблазнитель римских матрон. – Думал, дай занесу тебе по дороге. Давно не виделись…

– Хватит! – резко оборвал его Красс. – Что там?

– Несколько писем бывшего легата Теренция Юлиана. Его жена так страдала, что поделилась со мной своим горем… Кстати, его убили вместе с Юлием Клавдием в Фермене. Жаль, молодой легат подавал надежды.

– Не надо было гоняться за этим медальоном! Я тебе сколько раз говорил прекратить поиски? Это – кусок дерева. Он ничего не скажет. Ладно… Давай теперь о главном. Я запретил тебе приближаться к Лацию Корнелию. Ты помнишь?

– Ты уже знаешь? Ну, да, случайно произошло так… Но меня там не было. Поверь! Я и не приближался. Просто он попался на пути… э-э… моим людям.

– И где эти люди? Покажи мне их!

– Это сложно сделать… Ему явно помогает медальон. Половины нет в живых… – недовольно заметил Пульхер.

– Половины? – Красс был явно озадачен. – И ты опять во всём винишь медальон? Хватит нести чушь! Кусок деревяшки ничего не может сделать. Ты проверил его дом?

– Да, мне пришлось купить сто египетских рабов. Они перекопали всю землю ещё раз и проверили даже полы и стены. Но ничего не нашли, как и в прошлый раз. И на вилле нет ничего.

– Вот видишь! – Красс нервно ходил взад-вперёд. – Медальон – чепуха. И татуировки эти тоже глупость. Даже в завещании ничего нет. Я сам его читал. Надежда только на то, что он случайно вспомнит или сам догадается, где оно. Поэтому ещё раз говорю тебе, прекрати преследовать Лация! Он нужен мне живым.

– Я его не трогаю. Я согласен с тобой. Если кто-то знает об этрусках и их золоте, то только он. Наверняка, он что-то слышал в детстве. Просто сейчас не думает об этом. Так все говорят. И моя мать, и… Валерия.

– Да, я слышал, что ты замучил старую гадалку. Но ведь она тебе ничего не сказала…

– Мог бы выйти из соседней комнаты и сам с ней поговорить, – обиженно ответил Пульхер. – Ты же сам приказал вытащить из неё всю правду вместе с жилами.

– Жилы ты вытащил, а правду – нет!

– Ну… да. Поэтому я и хотел бы поймать Лация где-нибудь в тёмном месте и узнать из него эту тайну. Заодно и медальон взять. Мои люди любят это делать. А он часто ходит по тёмным улицам один… – с мечтательным злорадством протянул Клод Пульхер.

– Нет, так нельзя! Надо дождаться удобного момента. Он должен вспомнить, что было в детстве. В завещании есть слова о детстве. Поэтому пока подождём. Кстати, выборы уже близко. Поэтому мне не надо проблем с Лацием! Ты понял? Если он умрёт, мы ничего не узнаем. Все три человека, которые были в храме этрусков, уже давно мертвы. Поэтому приказываю тебе: не трогай его! Если с ним что-то случится, ты мне тоже будешь не нужен. Ты понял? – Клод никогда ещё не видел Марка Красса в таком состоянии. Седые волосы разметались по голове, щёки раскраснелись, губы стали тёмными, как сажа, и в глазах горел огонь ненависти. Похоже, он не шутил.

– Понял. Просто я хотел одолжить у него этот медальон. Я не думал, что этот увалень тебе так дорог, – пробормотал Клод, отведя взгляд в сторону. – Я не буду его замечать, пока он не исчезнет сам. Но я не могу дать гарантию, что кто-то из моих людей не захочет сам ему отомстить.

– Если ты не можешь управлять своими людьми, то ты и собой управлять не можешь! Говорю тебе в последний раз: прекрати погромы и не трогай Лация! Мне не нужны проблемы перед выборами. После выборов делай, что хочешь. Меня здесь уже не будет.

– Хорошо, хорошо, – примирительно закачал головой Пульхер. – Не волнуйся. Я всё сделаю.

– Как ты научился быстро менять своё мнение, – уже более спокойно произнёс Марк Красс и даже улыбнулся. – Настоящий плебейский сын!

– Ты сам подсказал мне этот путь. Без тебя бы я не догадался стать сыном пролетария. Так что, в каком-то роде, ты тоже пролетарий или даже отец пролетария, – нагло пошутил Пульхер.

– Хорошо, прекрати спорить. Сейчас мне нужен порядок в городе. Поэтому убери своих гладиаторов. Так, теперь о письмах…

– В них Теренций описал свои разговоры со старухой. Они в пути много общались. Очень интересно, кстати. Я заметил, что его тоже заинтересовал медальон Лация… и рассказы старой гадалки о золоте, – сказал Клод и, заметив на лице Красса брезгливую улыбку, добавил: – Не волнуйся, об этом уже никто не узнает. Теренций унёс эту тайну с собой, но доверил её папирусу. Видишь, я тоже умный, как и ты. Я уже не тот мальчишка, которого ты знал десять лет назад.

– Это точно… – Красс больше не хотел разговаривать с самодовольным красавчиком, который возомнил о себе слишком много. Теперь в его голове зрел другой план. И для Клода Пульхера места в нём не было. Вздохнув, Красс устало посмотрел на повесу и сказал: – Итак, мы договорились? Ты получишь деньги для нового дома своей сестры и займёшься строительством. Можешь найти себе ещё пару любовниц. И твои громилы должны исчезнуть с улиц Рима до выборов. Повторяю: до выборов!

– Договорились! – Клод встал и направился к двери. – Деньги, как всегда?

– Да, пришли человека, и Сцинна отсчитает ему пятьсот тысяч! Но сам не появляйся! – махнул рукой Красс.

– Не забудь обо мне, если узнаешь что-то о золоте этрусков! Я готов помочь тебе за десять процентов! – с дерзкой улыбкой напомнил он и вышел. Красс со злостью пнул стул ногой, но потом сел и уставился на мешок с письмами легата Теренция. Надо было их прочитать. Дочитав последние строчки, он с сокрушённо покачал головой и принял окончательное решение. Вскоре пришёл новый слуга Клода Пульхера и несколько вольноотпущенников из гладиаторов. Этот уже немолодой повеса никогда не откладывал вопрос денег на потом. Слуга передал табличку с подтверждением, что он действительно служит ему и вышел. В комнату вошёл Сцинна и вопросительно посмотрел на Красса.

– Да, это один из наших помощников по выборам… Дай ему денег, пусть пока идёт! – брезгливо произнёс он.

– Пятьсот тысяч? – осторожно переспросил счетовод.

– Да, да, пятьсот тысяч. Спокойствие сейчас дорого стоит, – когда тот через некоторое время вернулся, Красс по-прежнему сидел на том же месте и задумчиво смотрел перед собой. Это было знаком грядущих перемен. – Глупость правит миром, – покачал головой он. – Но мы всё изменим. Ну, что там у тебя?

– Пришли клиенты из Неаполя. Они привезли долг. Звать их?

– Да! Ты же знаешь, что клиенты никогда не должны ждать, если они хотят расстаться с деньгами! Кстати, возьми эти письма, – Красс протянул ему мешок, – и отнеси их Таберу, в бывший дом весталки Лицинии119119
  Весталки – жрицы богини домашнего очага Весты, поддерживающие неугасимый огонь в храме. Давали обет невинности. Служили в храме до 30 лет. После могли вернуться к обычной жизни или продолжить служение в храме до конца жизни. Жили при храме. Имели право отменить смертную казнь приговорённому, если встречали его по дороге к месту казни. При нарушении обета девственности закапывались в землю живыми (римск.).


[Закрыть] на Авентине. Знаешь? Пусть хранятся там. Там надёжней всего. В моей библиотеке эту глупость лучше не оставлять, – пробормотал он и, вспомнив о клиентах и долге, оживлённо поторопил Сцинну: – Давай, давай, побыстрее! Веди этих жадных мерзавцев. Они должны были вернуть долг ещё в прошлом месяце! – и, потирая руки в предвкушении больших процентов, Красс быстро зашагал по комнате. Жизнь текла своим чередом: и бедные, и богатые, смиряя гордыню, преклонялись перед властью Плутона120120
  Плутон – бог богатства (римск.).


[Закрыть], с которым он давно заключил надёжный союз. И тот ещё ни разу его не подводил.

Глава 50

Спустя месяц после начала нового года121121
  У римлян новый год начинался 1 марта.


[Закрыть], как раз перед майскими идами, Красс приказал Лацию начинать переброску всех новобранцев к городу Нир, который находился посередине между Римом и Анцием, а самому заняться оружием. Теперь Лаций большую часть времени проводил в Риме, занимаясь приёмкой оружия у нескольких групп оружейников. Дело было нелёгким, потому что половину дня приходилось самому рубить, колоть и гнуть мечи, кидать дротики и пилумы, прыгать на щитах, замерять толщину медных накладок на них, проверять шлемы, нагрудники, луки и многое другое. По опыту он знал, что доверить это ремесленникам было нельзя – половина оружия оказалась бы негодным. Обычно трибуны и легаты таким делом не занимались, однако потом всё это сказывалось на поле боя. Теперь в город за снаряжением постоянно приезжали легионеры из восьмёрки Варгонта, и Лаций тоже привлекал их к этой работе. Варгонт сдружился с Атиллой, и они, в отличие от замкнутого Икадиона, всё свободное время проводили под мостом за Суббуром у дешёвых гетер, где, зачастую, оставляли все имевшиеся у них деньги. Других развлечений в Риме эти двое не признавали и веселились от души, зная, что вдали от города, в походе, избытка женской ласки, вина и еды у них точно не будет.

К середине июня почти всё было закончено. Красс теперь постоянно был в городе и часто встречался с сенаторами. Сцинна несколько раз отъезжал в Этрурию к лекарям, и действительно возвращался оттуда посвежевшим. Но бок у него по-прежнему болел. Марк Красс снова стал брать Лация с собой на разные странные встречи, которые, как он говорил, были чрезвычайно важны, но для самого Лация они казались скучными и бесполезными.

Однажды после полудня он сидел в кресле и слушал Сцинну, а Лаций ждал, пока тот освободится. В этот момент доложили о гонце.

– Мой хозяин Марк Валерий Мессала Руф приветствует тебя, Лаций Корнелий Сципион! – раздался в дверях знакомый голос, который на последнем слове осёкся. – И тебя, Марк Лициний Красс, – замешкавшись, добавил вошедший. Это был всё тот же раб с коричневой кожей, который приходил полгода назад.

– Юпитер-Громовержец! – воскликнул Лаций, не сдержавшись. – Солнце растопило лёд в верховьях Тибра… – с издёвкой произнёс он, но Сцинна Торчай перебил его:

– Сенатор Марк Лициний Красс и старший трибун Лаций Корнелий Сципион тоже с радостью приветствуют твоего хозяина, Марка Валерия Мессалу Руфа. Проходи, – он сделал жест рукой. Посланник сделал несколько шагов вперёд, с опаской поглядывая на молчавшего Красса. Тот смотрел на стену, устало откинувшись на спинку кресла и потирая седые виски ладонями. Его худое лицо было бледным и измождённым от недосыпания, потому что вчерашний приём у Лукулла закончился почти на рассвете, а когда он вернулся, у ворот его уже ждали очередные клиенты.

– Вот послание моего господина, – раб протянул точно такую же восковую дощечку, как и в прошлый раз, но было непонятно, кому именно – Крассу или Лацию.

– Возьми, – устало бросил Красс Сцинне. Тот сразу передал ему послание. Прочитав до конца, Красс хмыкнул и небрежно протянул её Лацию. – Посмотри, – кивнул он. Когда тот прочитал, Сцинна вернул табличку рабу и сказал:

– Марк Красс и Лаций Сципион благодарят Марка Валерия Мессалу Руфа за оказанную честь, – в конце он даже попытался изобразить на лице улыбку, хотя не улыбался уже довольно давно. Как и в первый раз, старый раб затёр воск большим пальцем, поклонился и вышел.

– Ну что, завтра этот человек предложит тебе цену. Не спеши соглашаться. Но и не отказывайся. Потяни время. Хотя, тебе, наверное, это будет тяжело, – с кислой улыбкой сказал Красс. – Ты давно не был в мраморных термах? Там хорошо. Мы были там как-то поздней осенью, помнишь? Осенью там хорошо, тепло…

– Мне точно надо туда идти? – с сомнением спросил Лаций.

– Да, точно. Сцинна тебе расскажет, что надо делать. Придётся поиграть с Мессалой несколько дней. Не думаю, что он придёт завтра и назовёт цену. Хотя, всё может быть. Это уже начало. Он тоже чувствует, что настало время торговаться. Нам надо выжать из него всех его крестьян. Всех! Это крепкие люди. Ох, как же болит голова… – он с трудом встал, и Лаций снова поразился, как этот человек в его возрасте выдерживал ночные пиры в таком количестве. Худощавая фигура Красса, ссутулившись, исчезла в дверях, и Сцинна стал объяснять Лацию, что надо говорить на следующий день в мраморных термах. Из его долгих и подробных объяснений Лаций понял, что самое главное – это не привлекать к себе внимания окружающего плебса до встречи с сенатором, а во время встречи вести себя как можно спокойнее. Остальные слова пролетели у него мимо ушей, потому что напоминали брюзжание старого учителя на занятиях по грамматике.

– Слушай, может, ты сам сходишь за меня? – с надеждой в голосе спросил он. – Или, может, моего брадобрея отправим? Он любит туда ходить. Всё равно сенатора там не будет. Красс сам сказал.

– А вдруг будет? Но я не хожу в термы. Мне туда нельзя. Внутри болит, – показал Торчай на свой живот. – Не бойся, там ничего страшного нет. К женщинам не приставай, к банщикам – тоже, даже если просить будут. Ну, вот и всё. У Валерия Мессалы Руфа есть пять тысяч крестьян. Они Марку Крассу очень нужны.

– Ладно, понял, – смирившись, вздохнул Лаций. Он больше любил строить лагерь с новобранцами в пыли и грязи, чем по несколько дней отмокать и нежиться в бане, как старый патриций. Хотя он вспомнил, что в мраморных банях были гимнасий и библиотека, и настроение у него сразу улучшилось. Ну, не заставит же сенатор ждать его там полдня!

Однако, как оказалось, в Риме может быть всё.

Глава 51

Эти большие термы назывались мраморными, потому что принадлежали курии торговцев мрамором, одной из самых богатых и влиятельных общин в Риме. В последнее время самые состоятельные из них закупили несколько десятков кораблей и стали сами возить мрамор из северной Африки, Крита, Лисса, Македонии, Долмации и даже Испании, целенаправленно направляя суда только за тем или иным видом дорогого мрамора, которым раньше украшали только самые важные храмы города. Спрос в Риме на дорогую отделку из этого камня рос из года в год. Патриции и новые богатые землевладельцы, когда вопрос касался их личных вилл, платили щедро и не торгуясь. Все хотели выделиться и поразить других.

Построенные недалеко от Авентина, почти на самом берегу Тибра, эти общественные термы всегда были полны народа, хотя в день здесь приходилось платить целых два аса, а женщинам – три, что считалось очень дорого. Только дети могли проходить бесплатно. Женщины обычно приходили рано утром и мылись до полудня, а мужчины должны были приходить после полудня. Но за этим никто строго не следил, городские трибуны и эдилы сами любили проводить здесь время, поэтому женщины оставались в термах и после полудня, а многие приходили ещё позже. Даже богатые римляне наведывались сюда, чтобы пообщаться, погулять, посмотреть на спортивные соревнования в гимнасие, а также почитать в библиотеке книги и узнать последние новости. Многие просто спали и купались, а потом, проснувшись, шли искать друзей и знакомых, чтобы продолжить развлечения.

Лаций прошёл в дальний бассейн и опустил ноги в тёплую воду. Согревшись, он лёг на каменную лавку к массажисту, и тот стал предлагать ему различные масла для натирки. Когда к лавке подошли три человека, он не сразу обратил на них внимание. Только услышав своё имя, Лаций повернул голову и посмотрел на пришедших. Перед ним стоял уже знакомый ему раб-номенклатор из дома Валерия Мессалы Руфа. Рядом с ним переступал с ноги на ногу щуплый темнокожий житель южных провинций. Он всё время суетился, дёргал руками и что-то говорил.

– Да, да, вижу, вьющиеся волосы, похож на Феба, взгляд открытый, большой, сильный человек… – бормотал он под нос, не переставая чесать волосы то на затылке, то под мышками, потом начал вытирать нос ладонью и шмыгать носом, при этом успевая бросать быстрые, любопытные взгляды по сторонам.

– Что это такое? – с недоумением спросил Лаций. Номенклатор наклонил голову в знак почтения и, повернувшись, пошёл в направлении выхода. Лацию бросилось в глаза, что за несколько последних лет рабы перестали кланяться и теперь только наклоняли голову, хотя в провинциях они стояли, согнувшись, пока хозяин сам не поворачивался к ним спиной. – Ты кто такой, трепидус122122
  Трепидус – суетливый (лат.)


[Закрыть]?

– Кто? Я? Я не трепидус, нет. Я ищу Лация. Ведь ты – Лаций? – скороговоркой спросил тщедушный человечек, перестав на мгновение дёргаться. Его маленькие, узко посаженные глаза прищурились и замерли у переносицы.

– Я – Лаций Корнелий Сципион. А ты кто? Суетишься много, болтаешь что-то себе под нос. Ты кто такой? Гонец от Марка Мессалы Руфа?

– О, слава моей покровительнице Диане! Она помогла мне найти тебя. Меня зовут Гортензий.

– Так ты что, охотник? – усмехнулся Лаций. Его начинал веселить этот скользкий тип с бегающими глазами и странной манерой говорить.

– Да, я охотник. Я клиент сенатора Марка Валерия Мессалы. Поставляю ему птицу и оленей из Циспаданы.

– Ну, молодец. А я думал, ты с Сицилии. Тёмный очень. Хорошая у тебя птица. Я у сенатора пробовал. Вкусная. Но ты не за этим сюда пришёл? Я птицей не торгую. Понимаешь?

– Конечно, конечно, – как женщина, жеманно всплеснул руками Гортензий. – Но давай после массажа. Тут много другой дичи, которая греет уши, – подмигнул он, чем вызвал у Лация весёлый смех – настолько неестественным было видеть это сморщенное, угодливое лицо, пытавшееся изображать серьёзность.

– Ладно, ладно, подожди там, – он махнул рукой в сторону бассейна. Гортензий сразу же нашёл там своего клиента и сразу превратился в важного человека: его речь стала спокойной, взгляд – покровительственным, а улыбка – снисходительной. Лаций только покачал головой и отвернулся.

Когда он, разморённый и расслабленный, спустился вниз, Гортензий снова попросил его немного подождать и очень долго вёл с клиентом беседы на отвлечённые темы, чем вызвал у Лация сначала недоумение, а потом раздражение. Этот странный гонец ходил в бассейны и кальдарии, делал массаж и тянул время, не отвечая на его вопросы. Сидевшего рядом сухощавого клиента он называл лентяем, а тот рьяно доказывал ему обратное. Лация всё это уже начинало раздражать.

– Слушай, Гортензий, – сказал он, присев рядом с ним на лавку, – перестань разыгрывать здесь Паппу, Макку и Букона из ателлианы123123
  Ателлиана – народная комедия. Папп, Макк и Букон – постоянные герои комедии.


[Закрыть]! Скажи, что велел передать мне твой хозяин, иначе… – Лаций уже хотел дать ему подзатыльник, но тот, видимо, почувствовал это и сразу же затараторил:

– Сенатор просил сказать тебе, что в том году был хороший урожай в районе Бовиана, Эсернии и Аллифы. Кредиты почти никто не брал, люди надеялись на лучшее. Но не всё так хорошо, как хотелось бы, поэтому, возможно, не сейчас, но, как ты понимаешь, к концу лета всё изменится, придёт много людей… Уже к августу, сентябрю, наверное… Сенатор заплатит по их долгам, а тебе придётся заплатить сенатору. Вот и всё.

– Клянусь твоей покровительницей Дианой, – процедил сквозь зубы Лаций, – если ты не будешь говорить короче и понятнее, я сделаю из тебя дичь прямо здесь. Ты понял? – Гортензий испуганно икнул и сразу же закивал головой. – Сколько человек точно? – спросил Лаций.

– Много. Больше обычного. Но это немало. Думаю, даже очень, очень много.

– Что ты несёшь? Сколько много? И какая цена?

– Ну, это так быстро не решается!

– Что?! И ради этого ты просидел в термах полдня? Полдня я слушаю твою глупую болтовню, и ты мне теперь говоришь, что так быстро не решается?! – Лаций чувствовал, что начинает терять терпение. Такое бывало с ним редко, только когда кто-то долго и настойчиво водил его за нос. – Ты меня начинаешь злить. А когда я злюсь, то…

– Прости, конечно, я пришёл не только для этого. Мне ещё надо было встретиться с одним человеком, но я уже встретился, так что теперь всё нормально, и я могу идти.

– Что?.. Что ты несёшь, болван?! – Лаций взял Гортензия чуть выше локтя, и остальная часть руки стала сразу же синевато-лиловой.

– Ой, – тихо произнёс тот и жалобно посмотрел ему в глаза. – Клянусь Дианой, это чистая правда! – пробормотал он.

– Ты либо полный дурак, либо твой мозг давно продан на мясном рынке вместе со свиными ушами! – уже не сдерживаясь, выкрикнул Лаций. – Зачем мы здесь сидели столько времени? Зачем?! – он приподнял его за локти вверх, и ноги несчастного существа, в которое превратился Гортензий, оторвались от мраморного пола. Он повис в воздухе, вытаращив глаза от ужаса и боли.

– Отпусти, отпусти, – наконец, пришёл он в себя. Но было поздно. Лаций перехватил его под мышки и поднял высоко над головой. Потом, подойдя к краю бассейна, немного присел и изо всех сил бросил сжавшегося в комок болтуна в воду. К неописуемой радости наблюдавшей за этим праздной публики, тот долго плевался и не мог вылезти, пока ему не помог его клиент. После этого Гортензий подошёл к Лацию и уже совсем другим голосом сказал:

– Цену я не знаю. Тебе скажут её в библиотеке. Там, за последней полкой, есть небольшая комната для специальных гостей.

– И что же ты молчал? – опешил Лаций. Он понял, что всё это время его дурачили, но делали это специально, видимо, по приказу сенатора, который не мог приехать раньше.

– Тогда я не знал… А теперь вот уже знаю. Видел, что нужный человек пришёл. И тебе хорошо, и мне хорошо, – он сделал характерный жест ладонью, как будто подбрасывал на ней мешочек с деньгами.

– Понятно, – кивнул он. – Иди, продажная птица! – Лаций хотел пнуть Гортензия под зад, но тот, видимо, уже не раз получал такие тычки, поэтому быстро оказался на безопасном расстоянии. Следом за ним последовал и его клиент. – Чтоб ты подавился своими деньгами! – пожелал ему напоследок Лаций.

– Э-эх… – Гортензий был уже на безопасном расстоянии, поэтому притворно вздохнул и сказал: – Разве эта мизерная сумма покроет мои волнения и то потрясение, которое я испытал, превратившись в дельфина? – он сделал широкий жест рукой, как бы напоминая ему о полёте в бассейн.

– Ах, ты, мерзавец! – он кинул в него куском пирожка с сыром, который тот не доел, рассказывая ему перед этим всякие глупости. Сыр выпал, но тесто долетело до спины Гортензия, и тот, притворно охнув, исчез за колонной.

Лаций знал, что в этих термах есть отдельные комнаты для встреч состоятельных граждан, которые иногда не хотели обсуждать свои дела прилюдно и предпочитали уединяться. Марк Красс несколько раз встречался здесь со своим клиентами по судебным вопросам. Там было тихо и удобно. Всего за пять дополнительных асов в такой комнате можно было провести целый день. Лаций встал и, взяв у раба простыню, направился в библиотеку. Единственное, чего ему в этот момент искренне хотелось, это чтобы Мессала Руф приехал в термы без своего слащавого грека Александра.