Текст книги "Римская сага. Город соблазнов"

Глава 54

Сцинна уже давно и тяжело болел. Но временами ему становилось лучше. Однажды он смог пойти с Лацием на окраину Суббура, в район торговцев оружием. Дом Красса находился с другой стороны Палатина. Поэтому они не брали носилки. Кузнецов здесь уже почти не было. Зато появилось много торговцев из разных провинций, предлагавших отличные мечи и шлемы, нагрудные панцири и наплечники, кинжалы, кольчуги, пряжки, ремни и защиту для лошадей.

У одного из домов их внимание привлёк громкий шум. Он доносился из-за угла, где, судя по надписи, располагалась винная лавка, винариае. Лаций предложил Сцинне присесть неподалёку и заодно понаблюдать за оборванцами.

– Я не люблю дешёвые трактиры, все эти попинае. Что ты в них нашёл? – поморщил нос Сцинна. – Тут слишком воняет.

– Можешь зайти в термопол130130
  Термополы – таверны для простолюдинов с достатком. Обычно в них заходили бродячие философы, путешественники или торговцы.


[Закрыть], если хочешь. Там лучше, – предложил Лаций. Он знал, что тот боится оставаться один в подобных заведениях.

– Ладно, я посижу немного с тобой, – согласился Сцинна.

– Посиди, посиди, – кивнул он и подозвал хозяина. – Принеси вино. Ардейское или Анцийское.

– У меня такого нет, – с виноватым видом улыбнулся босоногий владелец десяти столов и пятнадцати стульев.

– Тогда сходи в винную лавку и возьми там! Что, мне тебя учить? Смотри, чтобы оно было с восковыми пробками! – предупредил его Лаций. – И ещё воды похолоднее! А то у тебя тут одни лягушки плавают. Хозяин поторопился в сторону толпы, которая уже разрослась и гудела, как растревоженный улей. – Ты не любишь развлечения, Сцинна? – спросил Лаций.

– Нет, – покачал головой тот. – За них всегда слишком дорого приходится платить.

– А если платят за тебя?

– Тогда это не развлечение, а оргия. И тебе приходится в ней участвовать.

– Понятно, – протянул Лаций. – Ты у нас философ. А что же тогда, по-твоему, это? – он кивнул в сторону толпы у винной лавки.

– Толпа, – коротко ответил Сцинна. – Толпа пролетариев. И, кажется, будет драка.

– Посмотрим, – пробурчал он, рассматривая кувшин, который услужливо протянул ему вспотевший хозяин.

– Ра-аззз-ба-а-а-ви-ил! – раздался чей-то громкий зычный голос, и Лаций оторвался от кружки, чтобы посмотреть, кто это кричит. Высокий, худой римлянин со всклоченными волосами держал над головой мешок с вином и не реагировал на крики двух торговцев, которые отчаянно пытались отобрать у него этот сосуд счастья. Это было нелегко – вес торговцев не позволял их сандалиям оторваться от земли больше, чем на два пальца. Несколько сторонников худого борца за справедливость отталкивали от него прыгающих толстяков. Второй рукой этот римлянин прижимал к себе мальчика, который от страха жался к нему, не зная, что делать.

– Ну-ка, разойдись! – крикнул кто-то с другой стороны улицы, и толпа сразу перестала качаться. Все замерли. – Павел, дай мне мешок! – приказал тот же голос.

– Марий, это ты, хвала Бахусу, – выдохнул низким грудным голосом худой нищий и опустил руку. Лацию не было видно, что творилось за спинами любопытных зевак, поэтому ему оставалось только догадываться.

– Эй, Страбо131131
  Страбо – косоглазый


[Закрыть], мой брат говорит, что ты разбавил это вино.

– Клянусь тебе Юпитером, он врёт! – раздался писклявый голос из толпы. Похоже, это кричал один из толстяков.

– Но как нам проверить это, Страбо? – спросил его некто по имени Марий.

– Ты можешь сам попробовать, – донеслось из толпы.

– Да, попробуй, – согласился тот, кого звали Страбо.

– Но я же брат Павла. Значит, я лицо заинтересованное, – сказал Марий, и никто не смог ему возразить. Наверное, такие рассуждения были слишком сложны для владельца винной лавки, и он тоже ничего не ответил. – Вино твоё, и эти люди вокруг могут доказать твою правоту, только если ты дашь им попробовать своё вино. Ты согласен? – подсказал ответ Марий.

– Да, конечно, – еле слышно пробормотал владелец винной лавки.

– Итак, вы все, граждане Рима, сейчас должны попробовать это вино и сказать, кто прав – мой брат Павел или Страбо. Вы согласны? – спросил толпу Марий. Ответом ему был яростный рёв жаждущих глоток. – Вот и хорошо, – добавил он, когда те поутихли. – Неси чашки, Страбо. Толпа немного растянулась, все стали передавать друг другу деревянные чашки и ждать своей очереди. Хромой римлянин с мешком прошёл мимо каждого из них, разливая вино. Лаций внимательно присмотрелся к этому человеку и хлопнул себя по колену:

– Марий, клянусь Парками! Это он, – но эти слова были произнесены не слишком громко, поэтому их никто не услышал.

– Ну, что, граждане Рима, – повысив голос, спросил хромой римлянин, – какое это вино? – он ещё не успел задать вопрос, как вся толпа недовольно загудела, награждая выпитую смесь самыми непристойными сравнениями. – Страбо! – громко позвал он хозяина винной лавки. – Ты обманул нас. Ты обманул граждан Рима. А за это, ты знаешь, что бывает: закон суров, но это закон.

– Подожди, это случайность. Наверное, мне просто принесли не то вино, – послышался обречённый голос хозяина. Толпа сгрудилась у входа в его заведение, и Лаций приготовился наблюдать, как сейчас оттуда полетят доски и кувшины и радостные оборванцы станут разбегаться во все стороны с винными бурдюками под мышками.

– Заклинаю вас Юпитером, стойте! – раздался над всем этим громогласный голос худого Павла. – Марий хочет сказать! – пропел он эти слова, и Лацию показалось, что тот был бы неплохим Юпитером в театре у Катулла.

– Хватит орать! – донёсся до него голос Мария. – Страбо, ты продаёшь хорошие вина и знаешь, что я не желаю тебе зла.

– Да, Марий, – еле донеслось до Лация.

– Ведь ты никогда не покупал у меня плохие сандалии, не так ли?

– Никогда, – согласился тот.

– И я всегда ставил заплатки на сандалии твоих слуг и женщин. Так?

– Да, Марий.

– Тогда ты должен согласиться, что я могу по справедливости рассудить тебя и Павла, чтобы твоя винная лавка не превратилась в груду камней.

– Конечно, Марий! – наконец-то понял Страбо и ухватился за эту надежду, как за спасительную соломинку.

– Ты вынесешь сейчас этим людям… всем, кто стоит здесь, самое лучшее неразбавленное вино и дашь им воду, чтобы они сами его разбавили. Если кто-то попросит ещё, ты не откажешь ему. Любой, кто стоит здесь, сможет выпить столько вина, сколько влезет в его желудок, и ты не откажешь никому. За это мы не будем вызывать эдилов и трибунов, – закончил Марий. Толпа, которая ещё мгновение назад была готова разгромить винную лавку, теперь уже ликовала от предвкушения невероятного глоткобесия.

– Воду мог бы и не просить, – пробормотал Лаций.

– И кружки тоже, – добавил Сцинна и посмотрел на кувшин. Лаций молча налил ему воды. Солнце уже нагрело землю и камни домов, поэтому даже в тени было очень жарко.

Тем временем толпа приступила к усердному поглощению самых лучших вин Страбо. А хромой римлянин со своим братом направились к небольшому узкому сараю. Покосившиеся ворота этого убогого строения служили входом в мастерскую, которую он каждое утро открывал, чтобы принять заказы от клиентов. Дальше, в глубине располагались кровати и нехитрый скарб жильцов: два сундука, печка, кувшины с зерном и кувшины для остатков пищи, чаши, тазы, лопаты и сваленные в кучу куски кожи, которые, должно быть, ужасно воняли, потому что хранить их в развешенном состоянии было негде. Лаций нагнулся и посмотрел на обувь Сцинны: у того были старые кальцеи тёмно-коричневого цвета. На правом, у самого носка, уже намечалась дырка, а на левом, вверху, порвались отверстия для ремешков.

– Пойдём! – сказал он ему с улыбкой. – Сейчас мы отремонтируем твои кальцеи у самого лучшего башмачника в Риме!

– Зачем? Не надо! – запротестовал тот, но Лаций потянул его за локоть с такой настойчивостью, что тому ничего не оставалось, как согласиться. Сцинна даже не успел поставить стакан, и шёл, держа его в другой руке и не зная, как от него избавиться.

Ворота сарая были раскрыты настежь. Солнце ярко светило на вытоптанную перед входом площадку, где прямо на земле лежали тонкие шнурки, завязки, куски кожи, несколько пар крепид и солей132132
  Крепида – сандалии с задником из кожи и ремешками вокруг стопы и икры; солея – сандалии с задником из кожи и ремешками только вокруг стопы.


[Закрыть], много перронов133133
  Перон – грубая обувь, которую носили, в основном, крестьяне.


[Закрыть], одна пара кальцей и толстые куски для подошвы. Высокий худой римлянин с сильным голосом стоял с другой стороны сарая. Там ему помогали умыться рабыня и мальчик. Хромой сапожник, только что спасший от уничтожения винную лавку несчастного Страбо, сидел на невысоком табурете и накладывал заплатку на очередную сандалию. Лаций подтащил Сцинну и поставил его прямо перед башмачником. Сам он спрятался у него за спиной.

– Скажи, можно починить эту кальцею? – спросил он. Хромой, не поднимая головы, бросил быстрый взгляд на выставленную вперёд ногу и ответил:

– Можно. Дырка на носке, дырка на подошве, шов вверху разошёлся, дырки для шнурков. Всё можно.

– И сколько?

– Сестерций, – так же кратко ответил он.

– А скажи, можешь ты сделать мне калиги на заказ? – неожиданно спросил Лаций. Сцинна повернул голову, чтобы что-то спросить, но Лаций сжал его локоть и всем своим видом показал, что просит его помолчать. Башмачник поднял голову и прищурился. Солнце светило ему прямо в глаза, и он видел только очертания тоги и полукруг небольшой лысой головы с оттопыренными ушами на фоне неба.

– Можно, – задумчиво произнёс он и опустил голову вниз. В глазах пошли пятна, и он отложил работу, чтобы потереть их кулаком. – Какие тебе кальцеи?

– Мне надо, чтобы ремешки крепились не сбоку, а снизу, к подошве. Пришей их к подошве.

– Это зачем ещё? Я же из одной заготовки делаю всю калигу. Как я тебе ремешки к подошве прикреплю? – удивился башмачник.

– А ты снизу пришей ещё одну подошву.

– Ещё одну, говоришь? – усмехнулся тот.

– Да, – сказал Лаций. – Только носок сделай закрытым, чтобы пальцы об камни не стёрлись.

– Об камни, говоришь? – снова усмехнулся хромой башмачник.

– Да, об камни. А гвозди набей больше на пятке и на носке.

– Ты, что же, как Фавн, по горам будешь в них карабкаться? – хмыкнул он и вдруг нахмурился. – Да ты кто такой? – Марий поднял голову и приложил ладонь ко лбу. – Что-то я плохо тебя вижу.

– Ну, так что, сделаешь ты мне такие калиги, старый опцион Марий Домициан Пауллус134134
  Пауллус – невысокий.


[Закрыть]? – громко спросил Лаций.

– Марс-громовержец! Лаций Корнелий! Ты жив? – воскликнул хромой Марий и вскочил на ноги так живо, что удивил даже Сцинну. – Тебя же тогда убили вместе с Никанором. Не может быть! Святые Парки! Откуда ты взялся? Какая на тебе тога! Да ты ещё выше стал! Не верю своим глазам!

– Это ты стал ниже, Марий, а не я выше, – пошутил он. Они вернулись за стол в трактире, и Лаций рассказал ему о наборе в армию, не говоря при этом, для кого она собирается.

– Куда мне? – со вздохом сказал Марий. – Я даже для ветерана стар. Могу только в обозе лошадей водить.

– Ну, не скажи, – не согласился Лаций. – А начальником обоза мог бы стать?

– Ой, не знаю, – покачал головой тот. – Брат на мне слепой, Павел. Плюс, раб-мальчишка и рабыня ещё. Куда их? Продавать? Нет, не смогу я. А когда набор-то будет? Сразу после выборов консулов? – спросил он.

– Да, – ответил Лаций.

– Ну, так дожить до этого надо. Времени сколько впереди! – протянул Марий.

– Ещё один философ, – хмыкнул Лаций, посмотрев на молчаливо потевшего рядом Сцинну. – Ты его запомни, – обратился он к нему. – Умеет считать, читать и писать, говорит по-гречески и на самнитском диалекте. Я на него могу положиться, как на самого себя, – Сцинна записал на табличке имя и курию. После этого они ещё долго сидели, не обращая внимания на его настойчивые вздохи, и вспоминали боевых товарищей, поднимая за них деревянные кружки с белым вином. Тёплый закат покрыл серые пыльные улицы и глиняные дома глубоким красным цветом, тени стали удлиняться и постепенно наступили сумерки. В некоторых жилищах появились еле заметные точки масляных светильников. Марий принёс гнутую медную чашку, налил в неё масло и положил кусок витого льна. Жёлтый круг слабого света еле освещал их лица, но это не мешало им разговаривать и даже мечтать о будущем. Казалось, что впереди у них была вечность. И только Сцинна Торчай иногда вздыхал и пил горячую воду, которую приносила ему заботливая рабыня.

Глава 55

Спустя неделю, совсем незадолго до выборов консулов, в город вернулись Икадион, Варгонт и остальные легионеры из его восьмёрки. Они собрались все вместе в одном из трактиров на Суббурской улице. Варгонт был радостный, постоянно смеялся и шутил над остальными товарищами. Икадион, как всегда, молчал, но тоже улыбался.

– Кажется, скоро всё закончится, – сказал Лаций, когда все немного подкрепились. – После выборов консулов надо будет возвращаться в Галлию, – он обвёл их пристальным взглядом. Варгонт скорчил недовольное лицо и поднял кружку, чтобы скрыть свои эмоции. Остальные опустили головы. Лацию стало всё понятно, но он продолжил. – Марк Красс предложил мне остаться в новой армии, – продолжил он. – Думаю, он предложил это и вам, не только мне.

– Не знаю, мне никто ничего не предлагал, – удивился Икадион.

– Наверное, ты далеко был. На севере. Там много диких племён. И много красивых диких женщин, которые не просят за ночь целый ас, как в Риме. Вот поэтому тебя и не нашли, – пробормотал Варгонт, но его шутку никто не поддержал. Либертус с сожалением покачал головой.

– Я хочу, чтобы вы все знали – я никого не заставляю ехать со мной, и у каждого из вас есть выбор. Если вы хотите, то можете остаться здесь. Я решил вернуться к Цезарю, – в этот момент к столу подошёл хромой слуга, чтобы убрать блюдо и кости, и Лаций замолчал.

– Вина принести? – тоненьким голосом поинтересовался он. Лаций кивнул. Пронося пустой кувшин над столом, слуга посмотрел на него и задержался взглядом на медальоне.

– Ну, что стоишь? Неси быстрее! – поторопил его Варгонт.

– Да, да, сейчас, – засуетился хромой.

– Так вот… – хотел продолжить Лаций, но Варгонт перебил его:

– Ты прости, но мы тут уже поговорили. Как-то так всё сложилось, что нам кажется, что лучше остаться.

– Много обещает. Очень много, – добавил один из легионеров.

– Я знаю, – вздохнул Лаций. – Но у меня недоброе предчувствие. Боги не дают мне знак, хотя я несколько раз просил авгуров принести жертву и помолиться в тишине на рассвете, – он вздохнул и задумчиво замолчал.

– И что? – не выдержал кто-то.

– Чёрные вороны и дым, – нехотя ответил он.

– Это плохо… Дым и чёрные вороны – это к неудаче… Может, действительно, лучше в Галлию? – сразу засомневались воины.

– Вам лучше держаться всем вместе, – остановил он их, подняв руку. – Эти советы боги давали мне, а не вам. Я говорю вам, что это я не могу и не хочу туда ехать.

– Понятно, – протянул Варгонт. – Но это как-то нехорошо, что ли… – он не знал, как выразить свои чувства и в замешательстве гладил широкими ладонями по столу, смахивая с него крошки. Вскоре вернулся слуга с кувшином. Сначала никто не обратил внимания, что это был уже не тот хромой и босоногий оборванец, который подходил в первый раз. Он зашёл со стороны Лация и, пронося кувшин над краем стола, зацепил кружку. Причём так, что она упала Лацию на колени. Он откинулся назад и поднял голову, чтобы возмутиться, но слуга упал на колени и испуганно затараторил:

– Прости, прости, прости! Что я наделал! Не убивай меня, прошу тебя, – довольно искренне умолял он, стряхивая капли с его туники и коленей и пытаясь дрожащими руками поставить чашку на стол.

– Что за Фурии вселились в тебя?! – прорычал Лаций, думая, как ему избавиться от бестолкового слуги и быстро поменять тунику. Он оттолкнул его от себя ногой, но в этот момент из-за спины появился хромой оборванец с грязной тряпкой. Он протянул её через плечо Лация, и тряпка одним концом упала ему на плечо.

– Сейчас, сейчас! Вот, надо вытереть, – угодливо произнёс он. От старой ткани в лицо пахнуло протухшим жиром и кислым вином. Лаций дёрнулся в сторону и отвернулся.

– Пошли вон, тараканы! – рявкнул Варгонт. Виновник скандала вылез из-под стола, и они вместе с хромым, стали пятиться назад, не разгибая спины. – Эй, ты, скунк135135
  Skunk – вонючка (лат).


[Закрыть]! Забери свою тряпку! – крикнул Варгонт и, засунув её в пустую кружку, кинул вдогонку одному из слуг. Хромой оборванец успел поднять голову, но это не спасло его от удара. Деревянная кружка угодила ему прямо в нос, и он, покачнувшись, упал на четвереньки. Со стороны это выглядело так, как будто он медленно и бесшумно клюнул носом вперёд, тихо опустившись на колени. На дворе был день, поэтому светильники не зажигали, и в трактире с трудом можно было различить только столы и лица людей. Всё, что находилось ниже столов и лавок, казалось одной сплошной серой тенью.

– Что потерял? Глаза свои ищешь? – со смехом спросил один из легионеров. Все обернулись в его сторону. Рядом с хромым оборванцем, лихорадочно шаря руками по земле, ползал второй слуга. Лаций с недоумением повернулся назад и нахмурился – что-то здесь было не так. Он случайно провёл рукой по груди и замер. Там не было кожаного ремешка. Медальон исчез! Хромой вдруг подскочил и рванулся к выходу. В руке у него была видна короткая верёвка.

– Ах, ты… – только и успел произнести Лаций. Через мгновение он нёсся следом. – Этого придержи! – крикнул он на ходу Варгонту, пнув стоявшего на коленях второго слугу. Тот отлетел в сторону и сбил пустую лавку у соседнего стола, но сразу вскочил и бросился в другую сторону, где был выход во двор. Когда туда добрались Варгонт и легионеры, его уже и след простыл. Не зная, что делать, они решили разбиться на две группы и побежали за Лацием.

Хромой оказался совсем не хромым, и Лацию пришлось напрячься. Узкая улица вела к порту, и свернуть было некуда. Поэтому шагов через сто оборванец стал тяжело дышать и сбавил скорость. Когда тяжёлая рука легла ему на плечо, он рухнул на землю, как подкошенный и закатил глаза вверх. Лаций наклонился и схватил его за кисть. Тот сразу же разжал кулак. Там был обрывок льняной верёвки, которой скрепляли ножки лавок. Видимо, она валялась на полу в трактире, и он случайно схватил её вместо медальона.

– Нет, нет… не убивай… – прохрипел вор. Он тоже увидел, что схватил не то, что надо, и теперь может умереть ни за что. – Меня попросили! Мне сказали, что иначе убьют.

– Кто сказал? – прохрипел Лаций.

– Они, они, – простонал оборванец, испуганно показывая ему за спину.

– Эй, ты, хитрец! Кажется, теперь тебе уже никуда не уйти, – раздался позади чей-то голос, и Лаций, вздрогнув, обернулся. Только теперь он заметил, что стоит в конце узкого двора. Ворота на улицу были открыты, и внутрь вошли около десяти человек в кожаных нагрудниках с короткими мечами на поясе. За спинами у них виднелась полуголая фигура слуги из трактира. В руках они держали длинные палки. Видимо, не хотели шума. Впереди стоял широкоплечий мускулистый главарь, с которым они столкнулись на улице в ту злополучную ночь, когда он навещал башмачника Тиберия Пробуса. Ворота со скрипом закрылись…

– Ну, что, теперь ножей у тебя нет? Может, попробуешь наших палок? – криво усмехнулся он, и по застывшей в его глазах ненависти Лаций понял, что тот давно ждал этого момента. Последовавший за этим страшный удар с другой стороны ворот и треск досок заставили его людей обернуться. Второй удар разнёс большую часть створок в щепки, и во двор вкатилась небольшая повозка. За ней появилась квадратная фигура Варгонта Рукумона. Он тяжело дышал, и перекошенное от злобы лицо было красноречивее всяких слов. За ним вбежали его товарищи. В руках у них были мечи. Лаций хотел что-то сказать, но не успел. Главарь кинулся на него с такой скоростью, что ему чудом успел отбить первый удар. Завязался бой, который так же быстро закончился, как и начался. Когда бандит заметил, что остался один, то опустил меч и предложил отпустить его живым.

– Не делай глупости, Лаций Корнелий, – тяжело дыша, сказал он. – Я – гражданин Рима… и за мою смерть… тебе придётся заплатить… очень дорого. Отпусти меня… и тебе ничего не будет.

– Дай, я его сам убью, – рванулся вперёд Варгонт.

– Стой, – схватил его за плечо Лаций. – Кто твой хозяин?

– Ты отпустишь меня? – спросил бандит.

– Да. Говори!

– Клод Пульхер.

– Ах, ты, змея ползучая! – снова рванулся Варгонт. – Что ж он сам не пришёл сюда?

– Подожди, не спеши, – снова остановил его Лаций. – А зачем ему всё это надо? – он ткнул мечом в сторону лежащих тел.

– Ему нужен был какой-то медальон, – хмуро произнёс он.

– Зачем?

– Не знаю. Я должен был принести медальон, и всё.

– Воры в трактире – твоя работа?

– Да. Я заплатил им, чтобы не было крови.

– Да уж. Без крови не получилось, – процедил сквозь зубы Лаций.

– Не получилось, ты прав. Я могу идти? – он сделал шаг в сторону телеги, перегородившей проход.

– Иди, – кивнул он.

– Иди, иди. Да побыстрей! Иначе я тебя догоню, – не сдержался Варгонт. Он засунул руку за отворот туники и достал медальон. Кожаный шнурок был разрезан.

– Где ты его нашёл? Ладно, расскажешь по дороге. Пошли отсюда быстрей, – сказал Лаций. Они вышли со двора, и Варгонт рассказал ему, как прижал хозяина трактира, и тот сказал ему, куда могли побежать эти двое странных слуг.

– Слушай, тебе не кажется, что боги дают тебе явный знак присоединиться к нам? – спросил он, подняв глаза к небу.

– Даже не знаю. Но если бы ты всё знал … – вздохнул Лаций.

– Что всё? – спросил Варгонт и, не дождавшись ответа, продолжил: – Смотри, Меркурий уже изо всех сил толкает тебя в спину, но ты упрямо не хочешь его слушаться, разве не так? – он бросил косой взгляд на Лация, но тот шёл, задумавшись и, казалось, не слышал его слов. – Может, давай убьём этого Клода Пульхера?! – неожиданно предложил он.

– Что? Убить? – Лаций пришёл в себя от этих слов и перевёл взгляд на друга. – Ты с ума сошёл?

– Смотри, как бы не было поздно.

– Ладно, ладно. Я подумаю. Но сейчас мне надо к Крассу.

Они разошлись, и Лаций снова погрузился в свои мысли, стараясь понять, почему медальон привлекал к себе внимание стольких людей и в чём его ценность. Он ещё раз достал его и посмотрел на три круга. Но за всю долгую дорогу до дома Марка Красса его так и не посетила ни одна новая мысль.

Старый патриций встретил его в дальней комнате и, выслушав все подробности, долго молчал.

– Дай посмотреть, что это за кусок деревяшки? – наконец спросил он. Лаций протянул ему медальон.

– Ну и что? – хмыкнул он. – Чушь какая-то… Хочешь мой совет?

– Конечно, – охотно сказал Лаций.

– Я не могу понять, что нашёл Пульхер в этой игрушке. Пусть и очень странной. Ещё я не понимаю, зачем он нужен был легатам Теренцию Юлиану и Юлию Клавдию и за что их убили. Хотя, по твоим словам, тут какая-то тайна. Может, это и плохо так говорить, но я не верю в легенды о таинственной силе или богатстве, которое он может принести, – в словах Красса не было слышно лжи или хитрости, он открыто смотрел ему в лицо, и Лаций не сомневался, что тот говорит правду.

– Да, я тоже слышал это, – кивнул он в ответ.

– В такие истории верят молодые. Но я уже стар и в это не верю. Золото делают люди. Но не из дерева. Пусть даже такого прочного. Поэтому мне ясно одно – он кому-то нужен. Пусть это будет Пульхер или Катон, Теренций Флавий или Гай Юлий Цезарь. Это неважно. Важно, что у тебя из-за него сплошные проблемы и неприятности. Так?

– Наверное, так.

– Ты готов за него умереть?

– Умереть? За медальон? Конечно, нет. Он мне дорог, его дала мне… – Лаций осёкся, но потом продолжил: – Одна девушка. Но зачем умирать?

– Подожди, зачем и почему – это меня не волнует. Умирать ты не хочешь за него, так?

– Так.

– Тогда пойди и продай его. И выпей на эти деньги хотя бы чашу хорошего вина.

– Продать? Но…

– А-а! Он тебе дорог, я забыл, – усмехнулся Красс. – Тогда отдай его или подари тому человеку, который тебе близок. Ведь до медальона у тебя не было проблем?

– Нет.

– Вот видишь! Значит, и после не будет. Найди подходящего друга или девушку. Кстати, твоя юная невеста прекрасно подойдёт для этого. Ты согласен?

– Я подумаю, – задумчиво ответил Лаций.

– Ну, так вот, иди и подумай. Поговори с Оливией, с её родителями. Они мудрые люди. А завтра приезжай в цирк. Начинаются празднества в честь Юпитера. Тебе стоит на это посмотреть.

– Ты думаешь?

– Да. Ты должен это увидеть. Мы организуем их с Помпеем для народа Рима! Ведь перед выборами всегда надо развлекать народ! – Красс многозначительно поднял брови вверх и изобразил на лице почтение и важность.

– Всё понятно. Буду, – кивнул Лаций и встал. Идея подарить медальон Оливии ему не приходила в голову раньше, но он сразу от неё отказался, вспомнив, что происходило с теми, кто хотя бы на время надевал его себе на шею.