Текст книги "101 разговор с Игорем Паниным"

«Без усиления роли писателя страна не решит ни одной проблемы»

Максим Замшев убеждён, что творческие союзы по-прежнему необходимы

Замшев Максим Адольфович – поэт, переводчик, прозаик, публицист. Первый секретарь правления МГО СП России. Родился в 1972 году в Москве. Окончил Музыкальное училище им. Гнесиных и Литературный институт им. А. М. Горького. Лауреат всероссийской литературной премии им. Дм. Кедрина, лауреат Международной литературной премии им. Николы Вапцарова (Болгария), кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Заслуженный работник культуры Чеченской Республики. Автор более тысячи публикаций в России и за рубежом. Поэтические книги: «Ностальгия по настоящему» (1999), «Стихотворения» (2001), «Время на ладони» (2003), «Любовь даётся людям свыше» (2006), «По следам солнца» (2008), «Безоружный солдат» (2010), «Сбежавшие краски» (2012), а также романы: «Аллегро плюс» (2007), «Избранный» (2009).

– Максим, ты уже 12 лет работаешь в МГО СП России. В последнее время о союзах писателей говорят разное. В частности, раздаются и голоса о том, нужны ли они вообще. Что ты обо всём этом думаешь, зная ситуацию изнутри?

– Да, действительно, ситуация с писательскими союзами сейчас непростая.

Иногда на поверхность выплёскиваются темы, которые можно назвать скандальными. Со страниц литературных изданий сыплются обвинения одно другого хлеще. Не хотелось бы их комментировать, поскольку я считаю, что суть не в каждом конкретном случае, а в системе. Очень печально, что писательские союзы, утратившие после развала СССР свой государственный статус, оказались в таком положении и вынуждены буквально клянчить деньги в стране, где одна десятая стоимости какого-нибудь футболиста известной команды могла бы реально помочь тысячам тех, кого можно отнести к духовной элите. Нам все эти годы твердили: ваших союзов много, разберитесь сперва между собой. Это ерунда. Да, жизнь творческой интеллигенции не может не отражать жизнь общества. И катастрофический мировоззренческий раскол 1991 года не мог на ней не сказаться. Союзы раскололись по идеологическому принципу. Но сейчас, я уверен, и руководство МГО СП России, и Союза писателей Москвы, и российских писательских союзов едва ли расходятся в главном: без настоящего усиления роли писателя в обществе, без обоюдного созидательного начала власти и интеллигенции в стране не удастся решить ни одной серьёзной проблемы.

– Но сегодня многие авторы вполне себе обходятся и без союзов писателей, никуда не вступают, издают книги, публикуются.

– Конечно. Есть издательства, газеты, разные фонды и прочее. Но есть и такой жёсткий закон: когда что-то не нужно – оно отмирает. Союзы писателей не только не отмирают, но и по мере сил действуют. А МГО СП России, несмотря на все вышеперечисленные тяготы, сумело в 90-е годы отстоять свой особняк и теперь, эксплуатируя его (за все эти годы, кстати, не получив ни одной налоговой, фискальной или прокурорской претензии), имеет возможность вести деятельность на регулярной основе. Например, до конца года мы вместе с Департаментом внешнеэкономических и международных связей города Москвы проводим грандиозный Конгресс писателей-соотечественников, куда съедутся авторы из более чем 30 стран мира. Регулярно проходят творческие вечера, презентации, разного рода акции, собирающие большое количество народа. Большинству писателей интересно жить жизнью МГО СП России, а тех, кто ещё не в этом кругу, я приглашаю к нам присоединиться – они не пожалеют. В эпоху нарастающей энтропии существование писательского цеха – чрезвычайно полезное лекарство от одиночества. А если к моему голосу, с которым, как я надеюсь, многие солидарны, прислушаются те, кто принимает решения во властных структурах, то мы сможем говорить не о выживании, а о периоде расцвета.

– Хорошо, но есть ещё аспекты. Одна из основных претензий пишущей братии к МГО – приём в организацию людей, мягко говоря, не блещущих талантом. Всё же писательское удостоверение должно свидетельствовать об определённом уровне его обладателя, но часто всё происходит как раз наоборот. Что-то в этом плане предпринимается? Будут ли ужесточены правила приёма, будет ли проведена переаттестация тех, кто был принят в последние годы?

– Когда я слышу выражение «пишущая братия», мне хочется рассмеяться.

Что это за братия такая? Три-четыре скандалиста, вечно всем недовольных? Если у кого-то из писателей есть вопросы, пожелания, предложения, просьбы к руководству МГО СП России – наши двери всегда открыты. А если не придут, значит, это их мало волнует. Что касается того, что в организации не все гении, то этого и не должно быть. Как и Литинститут не может выпускать по 60 писателей в год. Будут ли ужесточены правила приёма? Они уже ужесточены, в частности ограничены количественно. Но это, поверь, не главное. Надо думать о лучших членах союза, о том, как поддержать их, а не о том, как выявить или наказать худших. Вот для этого и нужна творческая аттестация как некий смотр литературных сил! Конечно, технически это будет непросто. Будут объективные и необъективные возгласы: а судьи кто? Но мы будем стараться создать максимально гибкую и точную систему и, кстати, очень надеемся на помощь «Литературной газеты» в этом вопросе. Если уж создавать некую аттестационную комиссию, то в её состав должны входить люди, авторитет которых неоспорим.

– Года два назад при МГО были открыты платные писательские курсы.

Я, честно говоря, сомневаюсь, что можно научить человека хорошо писать. Если есть талант – он и сам научится. А если нет, то пусть ему хоть самые видные авторы дают советы и лекции читают – всё равно ничего не выйдет. Да и Литинститут вроде как никто не отменял, а там всё же студентам предоставляют систематизированное обучение. Вот я и не пойму: вам-то это зачем нужно? Просто срубить денег с графоманов?

– Срубить денег с графоманов за курсы – это сильно звучит. Но графоман в своём классическом виде никогда учиться не пойдёт. Он самодостаточен и агрессивен в утверждении своего псевдовеличия. Курсы проводит, кстати, не МГО СП России, а Союз писателей-переводчиков. Организация нам дружественная, которую мы поддерживаем в этом проекте. Я вижу эти курсы крайне важным делом, поскольку оно позволило выявить достаточно большое количество интересных авторов, желающих участвовать в литературном процессе. Неправильно будет думать, что на курсах идёт обучение писательству. Скорее, это серия литературных консультаций, проводимых очень уважаемыми людьми. Это Михаил Бойко, Андрей Щербак-Жуков, Дмитрий Володихин, Дмитрий Силкан, Данила Давыдов. Одни из них члены МГО СП России, а другие – Союза писателей Москвы. Так что это такой межписательский проект, и у него, я уверен, большое будущее.

– За последние годы ты написал несколько романов, которые выходили отдельными изданиями. А со стихами как же?

– Последняя книга стихов вышла совсем недавно, весной. Называется она «Сбежавшие краски» и включает в себя стихи последних лет. Есть такая распространённая точка зрения, что трудно писать и стихи, и прозу, что у поэтов проза не получается и т. д. Я думаю, что нельзя замыкаться в одном жанре только потому, что общественное мнение так считает. Надо писать то, что хочется писать, а уж ждёт тебя успех или провал – время покажет. Тем более что нынешняя культурологическая ситуация, несмотря на издательское стремление к чёткой унификации, диктует поиск синтеза и разных жанров, и разных стилистических элементов, и в этих условиях загонять себя в одно жанровое стойло не всегда оправданно.

– Ты ведь ещё и переводишь активно. А твои стихи на иностранные языки переводились?

– На болгарский, македонский, сербский, румынский, греческий и азербайджанский. Отдельные книжки мои выходили за рубежом. Ну и сам я, как ты заметил, активно перевожу. Это только расширяет кругозор писателя.

– А на прозу не собираешься окончательно переходить? Не было таких мыслей?

– Мыслей, признаюсь, не было, а если бы и были, то от меня мало что зависит. Бог дал, Бог взял. Пока хватает сил и на прозу, и на поэзию, и творчески я перед собой честен – стараюсь вкладываться на полную катушку. Но… всякое писание – всегда риск, и не всегда оправданный. Сносно ли получается, хорошо ли, блестяще? Сам ты никогда не определишь. Да и мнения критиков и экспертов не всегда объективны по горячим следам. Нужно, чтобы восприятие твоего текста отстоялось, прожило отрезок жизни, отражаясь в чужих глазах и мыслях, тогда будет что-то понятно о его талантливости или, наоборот, посредственности, равно как и о длине и объёме его литературного бытования.

– Ты – литчиновник в таком классическом варианте: занимаешь высокий пост в МГО, входишь в различные комиссии, возглавляешь фонд Петра Проскурина, курируешь издательские проекты и так далее. Однако бытует мнение, что подобного рода деятельность сильно вредит таланту писателя, скукоживает его, истощает. Положа руку на сердце, признайся: насколько всё это мешает твоему творчеству?

– Могу положить руку и на сердце, и куда угодно, чтобы ответственно заявить: писателю, если он действительно писатель, ничего не мешает писать, кроме него самого, то есть тех процессов, которые происходят внутри его творческого сознания и иногда способствуют творческому росту, а порой вгоняют в депрессивный застой. Причина не во внешней жизни, а во внутренней, вернее, в неумении эту внешнюю жизнь так распределить внутри себя, чтобы она тебя не разрывала. Мне мои общественные занятия не мешают, а наоборот, помогают. В башне из слоновой кости многого не насочиняешь в наше время. Чем больше вокруг тебя людей, тем слышнее звон их судеб, а значит, больше шансов подхватить этот звон и рассыпать его тона по своим произведениям. О фонде Петра Проскурина хочется сказать отдельно. Хорошо, что он был создан усилиями семьи писателя при поддержке общественного деятеля и литератора Альберта Петровича Иванова. Благодаря его деятельности имя выдающегося писателя не забывается, несмотря на то что некоторые либеральные деятели очень бы этого хотели.

– Несколько лет ты возглавлял журнал «Российский колокол», что с ним сталось? Есть сайт, где периодически что-то выкладывается, но в бумажном варианте я не видел его уже лет пять.

– К сожалению, кризис нарушил периодичность выхода журнала, в 2010 году вышел один номер, а в 2011-м мы вынуждены были взять паузу в связи с экономическими причинами. Сейчас я с удовольствием сообщаю, что очередной номер находится в типографии, и я полагаю, когда это интервью увидит свет, он уже выйдет к читателям. Обновлённая редколлегия ставит своей задачей максимально выявить всё значимое в современном литературном процессе, невзирая на эстетические, клановые и личные предубеждения.

Три дополнительных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой твердили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Я считаю, что в нашей литературе сейчас много ярких личностей. Время, его напор, его трагические антиэстетические обстоятельства вывели профессию писателей в ту область жизни, где корысть и карьеризм фактически исключены. Поэтому в профессии остались только те, кто действительно не может представить свою жизнь без литературы, без творчества, без почти маниакального желания расставлять слова в только одному автору понятном, магическом порядке. А это в любом случае люди, не лишённые отчаянной силы, построившие свой житейский сюжет на индивидуальном, а не на общем. Я вообще очень люблю писателей. Это соль земли. А то, что общество сейчас это недостаточно понимает, –  проблемы общества, а не писателей, которые связаны значительно крепче с вневременным, чем с сиюминутным.

– Почему писатели перестали быть властителями дум? Можешь ли ты представить ситуацию «литература без читателя» и будешь ли продолжать писать, если это станет явью?

– Этот вопрос требует уточнения. В частности, обозначения периода, когда писатели были властителями дум. Если говорить о XIX веке, то влияние писателей на жизнь ощущалось во всём. Ощутимый социальный и общественный подъём писательство испытало в советские времена, особенно в период 60–80-х годов XX столетия. Ещё многие помнят, когда «толстые» журналы достигали миллионных тиражей. Чем объясняется такой интерес к литературе в те годы и куда он делся сейчас? Ведь поколение читателей «толстяков» не могло полностью вымереть? У меня на этот счёт имеется своя теория. Советская жизнь в разные годы по-разному, но всегда была определённым образом нормирована. Обычный человек жил по готовым обиходным схемам и получал впечатления из внешнего мира достаточно дозированно. Поэтому чтение являлось чуть ли не единственным прорывом к настоящей свободе, в текстах своих современников искались ответы на самые животрепещущие вопросы. Теперь всё изменилось. Человеку предлагается целый спектр вариантов времяпрепровождения – от ночных клубов до головокружительных туров, от тысячи телеканалов до миллионов интернет-порталов любой направленности. Всё, как мы хотели. Свобода выбора. Хочешь – делай, хочешь – не делай. Хочешь – читай, хочешь – нет. И оказалось, что наш отечественный человек не всегда хотел того, что ему предначертали русские писатели-гуманисты. Не все выбрали во всём этом изобилии умную книгу. Литература без читателей? Едва ли это возможно. Но если это станет явью, писать, конечно, не прекращу, поскольку прямой связи между писателем и читателем не существует. Литература – это прежде всего взаимоотношения пишущего и некой энергии, проводником которой он является.

– На какой вопрос ты бы хотел ответить, но я его не задал?

– Я бы хотел, чтоб ты меня спросил и про группу Pussi Riot, и как я отношусь к той вакханалии, которая вокруг них происходит? Сам же и отвечу. Если бы у них были бы нормальные родители, они бы их крепко выпороли и не выпускали бы некоторое время из дома. Коли так не произошло, нашим уважаемым церковным иерархам нужно было бы сказать обществу, что Божий суд, который ждёт хулиганок, значительно страшнее суда мирского, а потому не на земле их судить. Пусть ждут и трепещут. А так это лишь повод отвлечь внимание от куда более серьёзных проблем страны. Если бы эти девочки выросли на серьёзных книгах, а не в эпоху медиаидолов, они занимались бы совсем другими делами. Если в обществе был бы нормальный моральный климат, а не нынешний, держащийся на постоянном вранье и цинизме как с либеральной, так и с консервативной стороны, то мы бы выглядели значительно достойнее во всех областях жизни.

«Литературная газета», 3 октября 2012 г., № 39

«Я не отношусь к писателям-отшельникам»

Александра Кабакова тревожат «левацкие» настроения в литературе и раздражают графоманы в Интернете

КНИГИ НЕ ПРИНОСЯТ ДОХОДА

– Александр Абрамович, Вы стали известны в перестроечное время после повести «Невозвращенец», которая затем была переведена на многие языки и вышла в двух десятках стран… Как это повлияло на Вашу писательскую судьбу?

– Ну, в общем, это была приятная неожиданность. Но это повлияло главным образом на то, что я стал гораздо больше писать. На мой взгляд, успех писателю необходим для того, чтобы он лучше работал.

– Часто бывает, что серьезный успех накладывает определенный отпечаток на авторское имя, и человека ассоциируют только с одним произведением…

– Такое было, к сожалению. И меня это очень раздражало. Это достаточно неприятно, когда выходит роман за романом, а тебя продолжают считать автором одной книги. В итоге мне удалось переломить ситуацию, когда вышел роман «Все поправимо», и тем более «Московские сказки». Эти вещи имели самостоятельный успех, который, может быть, не уступал успеху «Невозвращенца». Просто переводов на другие языки было меньше, поскольку интерес к России на Западе резко упал.

– Вас постоянно приглашают в различные жюри, на фестивали. Это не надоедает, не мешает творчеству?

– Это часть профессиональной работы. Если человек занимается литературой, то он занимается и сопутствующими ей делами. Есть, конечно, писатели-отшельники, но я к ним не отношусь. Я веду обычную жизнь профессионала. А это означает не только писать, но и принимать участие в каких-то литературных событиях.

– Книги приносят сейчас доход?

– Приносили некоторое время. Когда были еще преимущества советской системы книгоиздания и книгопродажи, но уже не было цензуры. Это конец 80-х –  начало 90-х годов. Потом долгое время книги не приносили практически ничего. Писательство стало совершенно бескорыстным занятием. Ну, вот смотрите, за большой роман, который пишется уж никак не меньше года, автор получал тысячу долларов. Согласитесь, это несерьезно… К счастью, у меня есть профессия, которой я занимаюсь всю жизнь. Я журналист, редактор.

– А пятитомник?

– Пятитомник мой продается хорошо, но он не может приносить таких денег, как новая книга. Это же переиздание старых вещей.

– Вот сейчас Ваш новый роман «Беглецъ» получил премию «Книга года» в номинации за лучшую прозу. Как это отразится на Ваших финансах? И что для Вас значит эта победа?

– «Проза года» – это серьезное признание, это приз профессионалов-издателей. Я получил его уже во второй раз – впервые в 2005 году за «Московские сказки». Приятно… А на финансах это никак не отразится – приз безденежный. Зато престиж.

ИНТЕРНЕТ ПООЩРЯЕТ НЕПРОФЕССИОНАЛИЗМ

– Года три назад Вы утверждали, что Интернет убивает литературу…

– Вы знаете, ядо сих пор придерживаюсь такого мнения. Ну, не конкретно Интернет, убивает, конечно. Для меня это прежде всего инструмент, справочник, позволяющий следить за текущими событиями… Но есть такая составляющая интернет-жизни, как сетевая литература. Она пока еще не убила настоящую литературу, но добивает ее. В сетевой литературе отсутствует экспертная составляющая. Если человек хочет издаться на бумаге, то он должен предъявить свои сочинения редактору, издателю, потом уже эти сочинения будут оценивать критики… Словом, происходит отбор, отсеивание того, что не представляет никакой художественной ценности. А в Интернете этого нет, любой может написать что угодно, нажать на пару кнопок и опубликовать это неограниченным тиражом. Из сетевой литературы в бумажную приходит то, что представляет для нее серьезную угрозу, портит вкус читателя окончательно.

– Но имеются примеры, когда известные авторы, которым вроде бы дополнительная реклама ни к чему, приходят в Интернет, заводят блоги в том же «Живом журнале»…

– Эти люди состоялись не в Интернете. И литераторами их признали вполне компетентные специалисты. И если хочется этим авторам вести блоги в «Живом журнале» – это их дело, вот и получается у них такая бесконечная встреча с читателями. Лично мне хватает «живых» встреч с читателями, они не столь редки.

– А как тогда заявить о себе молодому автору, предположим, из провинции? В Интернете он может свободно публиковаться, а в том же «толстом» журнале, если случайно и появится, то кто его прочтет, учитывая нынешние тиражи?

– Тут я не могу согласиться. Сейчас, как и прежде, публикация в «толстом» журнале – это серьезная заявка. И кому надо – те автора заметят: критики, издатели. Конечно, журналы выходят уже не миллионными тиражами, но такая большая аудитория начинающему литератору и не нужна. А вот Интернет как раз поощряет непрофессионализм, это в основном прибежище графоманов. Если начинающему писателю хочется сиюминутной известности, то он ее, при желании, в Интернете добьется; получит свои 10 тысяч рецензий в стиле «аффтар жжот», «аццкий сотона» и так далее. А на самом деле он совсем не «жжот», и никакой он не «сотона». Если его интересует именно такого рода «успех», то никаких проблем. А если он претендует на что-то большее, то должен посылать свои тексты в «Новый мир», в «Знамя», в «Октябрь». И для молодых в наше время гораздо больше возможностей профессионализироваться, чем прежде. Есть премия «Дебют», на которую в прошлом году было подано 50 тысяч рукописей. Такого не было даже в советские времена, там бы 49 тысяч были отбракованы по одним только идейным соображениям. Есть семинар молодых писателей в Липках, все есть! И это все то же самое, что было при Советах, только без идеологической окраски.

ЛЕВЫЙ МАРШ

– Вы как-то сказали, что с властью Вас ничто не может примирить кроме ее врагов.

– Когда я познакомился с ее друзьями, то продлил это высказывание: «Ничто не может меня примирить с властью кроме ее противников, и ничто не может привить к ней такое отвращение, как ее сторонники». Потому что сторонники гораздо хуже противников. С противниками я могу еще спорить, а со сторонниками у меня, извините, даже на одном гектаре не получается…

– Неужели все так беспросветно на самом деле?

– Да нет, не все. Трудно представить, чтобы генсек КПСС принял молодых писателей, среди которых были бы не только певцы БАМа и комсомольских строек, но и явные диссиденты. А на встрече с Путиным присутствовал, допустим, Захар Прилепин, активный функционер запрещенной Национал-больше-вистской партии. И он был приглашен в Кремль! И что тут внушает некоторую надежду – не только был приглашен, но и пошел. Это говорит о большей вменяемости, как тех, так и других. Впрочем, «шестидесятники» тоже пытались договариваться с властью. Но как только она начала рушиться – они с удовольствием ее подтолкнули.

– Может, та власть была просто менее гибкой?

– Более гибкой власти, чем нынешняя, на мой взгляд, в России не было. Вы довольно точно сформулировали. Именно гибкой.

– Но и Вас власть привечает…

– Да, привечает. Включает в какие-то официальные писательские делегации, спасибо, конечно. У нас сейчас в писательском мире есть люди, которые стремятся приблизиться к власти или же демонстративно ей противостоять. Я не имею отношения ни к тем, ни к другим. Меня вполне удовлетворяет отсутствие цензуры и указаний «сверху».

– У меня такое впечатление, что отсутствие цензуры и указаний нанесло больший удар по почвенникам, нежели по западникам. Первые как-то совсем заглохли…

– Пока почвенники и либералы-западники в меру своего таланта противостояли советской власти, а они в равной степени ей противостояли, в почвенническом лагере выдающихся авторов, я бы сказал, было больше. Ну, уж никак не меньше. Тот же Василий Белов… А посмотрите, что сейчас делается? Эти люди состарились и совершенно утратили дар Божий. Трудно сказать, от старости это, или Господь наказал за злобу…

– Но есть и молодые почвенники…

– Не совсем почвенники. Это новое направление, весьма для меня тревожное. Но его существование, конечно, следует признать. Это очень одаренные литераторы – даже не почвеннического, а левого направления. И сюда входят почти все молодые авторы, которые хоть что-то из себя представляют, начиная с уже упомянутого Захара Прилепина, и кончая последним «букеровским» лауреатом Михаилом Елизаровым. И альтернатива либеральному крылу в литературе – это уже не почвенники, а вот эти новые левые. Вполне такого европейского образца. Они называют себя национал-большевиками, но, конечно, они левые, а приставка «национал» – на совести провокатора Лимонова. И, кстати, наиболее дальновидные и умные критики и теоретики почвеннического направления приметили этих новых левых, и всячески пытаются затащить их в свой стан.

– А что могут противопоставить этому направлению писатели-либералы?

– А ничего пока. Мало того, что либеральная критика превозносит вот этих же новых леваков даже больше, чем почвенническая, но и среди самих либералов начинает появляться, как сказали бы в тридцатые, «левый уклон». Наиболее характерный пример – присуждение «Букеровской» премии, которая всегда считалась либеральной, Елизарову. На обращение к нему «Господин Елизаров» он сразу заметил «Господа все в Париже». Вот что происходит в нашей молодой литературе. Левый марш какой-то… А интересные и даже очень интересные молодые прозаики есть. Остается ждать, когда они повзрослеют и избавятся от идеологических иллюзий.

«Литературная газета», 23 сентября 2009 г., № 38