Текст книги "101 разговор с Игорем Паниным"

– Не в курсе ситуации, всякое случается, не спорю. Писатели сами не подарок, и я вовсе не агитирую объявить писательскую неприкосновенность. Санитары тоже нужны, кто бы спорил.

– Вокруг твоего имени постоянно циркулирует множество слухов и сплетен. Ну вот как пример – Проханов уходит с поста главного редактора газеты «Завтра» и передает тебе бразды правления. Или еще красочнее – Прилепин демонстративно отказался приехать на встречу с Путиным, хотя его никто туда и не звал. Подобного в Интернете – навалом. А твои, назовем их так –  заядлые недоброжелатели – утверждают, что как хитрый пиарщик и опытный журналист ты сам запускаешь в информационное пространство все эти «утки».

– Ага, делать мне больше нечего. С Александром Андреевичем тему моего участия в работе газеты «Завтра» мы обсуждали, причём по его же инициативе, процесс был очень интересный, но на тот момент он окончился ничем. Значит, так было надо. На встречу к Путину меня звали люди непосредственно из Кремля, заранее спрашивая, приду я или не приду – я отказался, и пообещал эту информацию не озвучивать нигде. Потом была встреча, кто-то – видит Бог, не я! – слил инфу, что я не пошёл туда, и этот скандал стал гулять по Сети. Потом главред «ЛГ» Юрий Поляков со слов какого-то кремлёвского чиновника объявил, что меня никто туда не звал. Юрия Михайловича ввели в заблуждение, что я могу сказать. Более того, он ввёлся в него с некоторым, как мне показалось, удовольствием. Потом, мне незачем пиариться по этому поводу, я с российскими чиновниками встречался и по сей день встречаюсь – хоть и не самим Владимиром свет Владимировичем; но и его я тоже видел, и общался с ним. Так что, обо мне и без меня есть кому написать и распустить слухи. Кто, например, слил информацию о Проханове в СМИ, напомнить? Твой товарищ из «Независимой газеты». Которого я в глаза не видел, кстати. Он, правда, переврал всё. Но это уже другой вопрос.

– Да я тут особого криминала не вижу. Даже если бы это были твои пиар-ходы, мое отношение к тебе как к писателю (да и как к человеку) не изменилось бы. Это вообще в традициях русской литературы, вспомним, каким самопиарщиком был, предположим, Есенин. Мне просто интересно – что, ты никогда вообще этим не занимался, не раскручивал свое имя посредством громких или провокационных заявлений, скандалов и т. д.?

– Скажу так: никаких специальных скандалов во имя «продвижения» своего имени я не придумывал. Понимаешь, тут не было никакой стратегии, просто всё так совпало. Я работал в ОМОНе 6 лет, я состоял в НБП, я написал первую книгу. Но тут ничего особенного, есть же и другие писатели, имевшие отношение к НБП, а литераторов, побывавших в Чечне, –  вообще десятки. И вот я себе спокойно жил в Нижнем Новгороде, никаких литературных связей не поддерживал, редакции не посещал, знакомств не заводил. Но вдруг меня позвали на одну телепрограмму на 30 секунд, потом на другую – на минуту, потом на третью, пятую, десятую. Так вот и пошло-поехало. Но даже и в этом нет ничего особенного – я знаю ещё человек 50 писателей, которых зовут на телевидение, и они ходят. Потом меня зазвали в гости к замглаве администрации, потом к президенту. Но не персонально, а в группе других писателей. И вот так по сию пору, без особого моего на то рвения. Зовут –  я прихожу. Не зовут – не напрашиваюсь. Зарубежный агент меня сам нашёл, права на театральные постановки и экранизации моих книжек люди сами покупали, я никому из них ни разу ничего не предлагал. Почему у других не покупают, –  это не ко мне вопрос. А про пиар… Я проводил «Марши несогласных», меня задерживали по 10 раз в месяц. Если журналисты звонили и спрашивали, что со мной происходит, я отвечал. И если кто-то хочет таким образом «попиариться» – ради Бога, вперёд. Но вообще, это нервозатратно. Последний год я вообще не хожу на телевидение, встречи с политиками и всякие конференции стараюсь игнорировать, живу в деревне, полуотшельником. Что, мне кто-то спасибо сказал? Мол, ах, Прилепин больше не пиарится, это хорошо, как прекрасно стало без него! Да ничего подобного, дудят все в ту же дуду! Я собственно и не жду благодарностей. Я просто удивляюсь на постоянные попытки находить в элементарном стечении обстоятельств некие тайные смыслы. А стечение обстоятельств вот какое: я просто книжки написал хорошие. Их прочло какое-то количество людей, и они им понравились. Вот и вся моя стратегия. Будут новые книжки плохими – никакой пиар не поможет. Будут хорошими – все так и будут продолжать искать кошку в тёмной комнате.

– Мне иногда попадаются твои стихи – в авторских книгах, каких-то антологиях. Ты ведь, подобно многим прозаикам, начинал как поэт? А какие у тебя сейчас отношения с поэзией? И кого из современных поэтов ты ценишь?

– Никаких отношений с поэзией у меня нынче нет, я написал полсотни стихов, почти все они вошли в книгу «Грех», больше я их не пишу, лет, уже наверное, десять. Периодически у меня спрашивают разрешения внести мои стихи в какие-то антологии. Я, конечно, ничего против не имею. Зато собственно поэзию я очень люблю, вот только что, например, сам, лично, собрал антологию нижегородской поэзии «нулевых» и сам же её издам под эгидой «Новой газеты». Поэтов хороших очень много! Другой вопрос, что поэзия фактически ушла из поля зрения широкого читателя, однако тут есть свои объяснения, скорей, из области социальной политики, которая нацелена на максимальное опрощение среднего интелектуального уровня жителей страны. Что до предпочтений… Мой любимейший поэт – Борис Рыжий. Из недавно ушедших мастеров я более всего ценил Юрия Кузнецова и Льва Лосева. Из иных живых классиков – пожалуй, поэзию Лимонова и чуть в меньшей степени – Алексея Цветкова. Мне очень милы некоторые стихи Геннадия Русакова, некоторые Евгения Бунимовича. Дима Быков – совершенно блистательный стихотворец. Какое-то время мне очень нравилась Витухновская, но она в некотором тупике, мне кажется. Прежняя её тематика и стилистка ею самой уже израсходована. Из молодых – Анна Матасова меня очень радует, Григорий Гелюта, Маша Ташова. Анна Русс очень сильно начинала, пожалуй, сильней всех в своём поколении, и я был уверен в её большом будущем, но что-то Аня запропала в своей Казани. В общем, если человек любит поэзию – ему есть чем порадовать сердце, в этом я, безусловно, уверен.

– А насчет прозаиков что скажешь? Мог бы ты назвать авторов, что не на слуху, но в то же время нисколько не уступают своим более известным коллегам, а то и превосходят их по мастерству и значимости? Каких-нибудь недооцененных самородков. Хотя бы пару имен, без которых, перефразируя Платонова, современная русская литература «не полная».

– Есть совершенно классический роман Александра Кузнецова-Тулянина «Язычник». Вот уж без него наша литература точно не полная. Не оценён пока в полной мере Михаил Тарковский – писатель уровня Валентина Распутина и Василия Белова, милый моему сердцу человек. Не все знают Владислава Отрошенко, а он тоже большой мастер, все его новочеркасские повести я просто обожаю. Отличную книжку – «Остров» – написал Василий Голованов. Все его антисоветские закидоны и оговорки меня несколько озадачивают, если не сказать раздражают, но книга мощная. Замечательную прозу пишет Дмитрий Данилов, и самая большая моя читательская радость прошлого года – сборник его рассказов «Чёрный и зелёный». Из совсем молодых – Полина Клюкина начала замечательными рассказами, из неё может получиться первоклассный прозаик. Вот такой примерно список.

– Отношения непосредственно с писателями у тебя ровные или по-разному случается? Помнится, твоя книга интервью «Именины сердца» вызвала определенные нарекания – мол, Прилепин явно заискивает перед теми, кого интервьюирует, наверное, не хочет задавать резких вопросов, отношения портить…

– Нарекания? «Именины» получили отличную прессу, первый тираж был продан за две недели, сейчас продаётся уже третий тираж, что для книги интервью, согласитесь, редкость. Но если быть точным, то нарекания были со стороны только одного человека – Юрия Михайловича Полякова. И единственная критическая статья, касательно этой книжки, появилась тоже в «ЛГ». Какое удивительное совпадение! Действительно, ряд писателей, с которыми я там общаюсь, Юрию Михайловичу глубоко несимпатичен, и он очень удивился, что мой разговор с ними построен комплиментарно. Ну, они просто мне нравятся, вот и всё. Ему не нравятся, а мне нравятся. А с теми, кто мне откровенно не нравится, я и не разговаривал. Что до того, заискиваю ли я перед своими собеседниками… Знаешь, если бы я брал интервью у того же Юрия Полякова, у Валерия Ганичева или, не знаю, у Виктора Ерофеева – это, быть может, имело какой-то смысл – поймать ответную улыбку сильных мира сего. Но я у них интервью не брал, и помимо Проханова, Кабакова, Юзефовича, и ещё пары заметных фигур, остальные без малого тридцать моих собеседников – литераторы не самые известные, чаще всего, совсем не маститые. С какого перепугу мне перед ними заискивать, что уж ты? Мне потом приходили письма, где люди очень благодарили за эту книжку: она стала для них путеводителем по современной литературе, они открыли для себя множество прозаиков и поэтов при моей посильной помощи. Я этим горжусь. Я много читаю, у меня хороший литературный вкус, и я могу без ложной скромности сказать, что помог многим своим коллегам по перу. И тут, с другой стороны, мне хочется поблагодарить «ЛГ» –  газета не раз шла мне навстречу, здесь вышло несколько моих интервью с молодыми писателями, я сватал сюда какие-то тексты начинающих поэтов и критиков, и периодически редакция одобряла их. Отношения у меня с литераторами разные. Кто тебя интересует конкретно? С Быковым мы товарищи, с Шаргуновым друзья, Гришковец меня терпеть не может, Геласимов, как я догадываюсь, тоже. Меня не любит критик Наринская, мы дружим с критиком Басинским. Лимонов и Проханов – мои главные учителя. Я считаю Александра Терехова лучшим прозаиком современности, но мы с ним не знакомы. Мне по-человечески нравится Александр Кабаков, и совсем не нравится Пьецух. Я был вхож в «Наш современник», очень любил этот журнал, но после нескольких моих высказываний касательно редакционной политики издания, едва ли меня там ждут в гости. Однако это нисколько не повлияло на моё отношение к Станиславу Куняеву. Ну и так далее. Есть люди, которые меня терпеть не могут, а есть люди, которых я сам презираю – обычная жизнь.

– Вот ты сопредседатель «Гражданского литературного форума» –  структуры, которая у многих вызывает недоверие. Хотя бы потому, что ее создатель – бизнесмен, ставший писателем, не стесняется рассказывать прессе, что проплачивает рецензии на свои книги. Уже этого достаточно. Я понимаю, что в отсутствии нормального функционирования различных СП, писатели тянутся к чему-то новому, хотят себя проявить, зарекомендовать, «порулить», просто заработать. Но ты-то, такой самостоятельный и принципиальный, что там забыл?

– Да уж, в формулировке вопроса заключено множество заковык. Я ни знаю никого, кто всерьёз зарабатывает в Гражданском литературном форуме. Работают, да, многие – однако никакими деньгами там и не пахнет. Это раз. Рулить литературой я действительно не имею никакого желания. Это два. И сам форум создан совсем не для этого, по крайней мере, я на этот форум за другим пришёл. А именно: я туда пришёл за тем, чтоб как можно большее число моих собратьев по русской литературе поняло – это наша земля, наше пространство, нам никто не помеха, кроме нас самих. Многие русские писатели часто жалуются на пришлых в нашей литературе людей, на их, скажем так, достаточно активное лобби. Понимаешь, что происходит? Беда не в том, что есть чужое лобби, а в том, что русского нет и в помине! А оно нужно, важно, необходимо просто! Меня лоббировать уже не надо – я за пять лет продал не десятки, а сотни тысяч книг, получил почти все крупнейшие литературные премии. Однако в русской провинции живут прекрасные литераторы, которые никому не нужны по большому счёту. Им никто не помогает, они позабыты и позаброшены. Ещё и озлоблены к тому же. У меня есть желание донести до них, что русский писатель – не сектант. Что при наличии дара и понимания литературной ситуации можно сломать все препоны, какие есть, навязать себя, вырваться из замкнутого круга, стать читаемым. Гражданский литфорум показался мне пригодной для этого площадкой. Посмотрим, что из этого получится.

– Недавно эксперимента ради подсунул 15-летнему сыну книгу твоих «пацанских рассказов» – «Ботинки, полные горячей водкой». К моему удивлению он, помешанный на музыке и не расстающийся с гитарой, не только прочел эту книгу, но и рекомендовал своим друзьям. И это при том, что читать его заставить очень трудно. Ты примерно представляешь свою аудиторию, кто твои самые активные поклонники?

– Аудиторию представляю, потому что я каждый месяц пару раз езжу выступать в разные города страны и, естественно, вижу, кто приходит на встречи. Вот только что был в Брянске и Новосибирске, скоро поеду в Челябинск, а потом в Калининград. Аудитория самая разная. Это студенты, пенсионеры, бывшие военные, учителя, люди, скажем так, увлечённые политикой… Очень разные люди, на самом деле. Какой-то один сегмент я не могу назвать. Но меня всегда удивляет, когда до меня доходят вести о том, как где-то в каком-то городе собираются даже не участники некоего литкружка, а, скажем так, коллектив по работе, вообще не связанной с искусством, и обсуждает мои книжки. Это как-то меня даже озадачивает…

– Тебя называют и русским националистом, и псевдорусским патриотом, и замаскировавшимся либералом… А кем ты сам себя ощущаешь? Во многих твоих вещах, особенно в «Саньке», тема будущего России – центральная. Ну и каким ты видишь наше будущее?

– Ну да, ну да, называют. Для одних антисемит, гомофоб и фашист, для других либеральная сволочь, для третьих авантюрист, для четвёртых ещё кто-то. Мне всё равно, что говорят, я давно к этому привык. Я себя ощущаю вменяемым русским человеком, с достаточно внятными принципами, ясной и даже незамысловатой жизненной позицией. Россия – большая страна, если угодно – Империя, и только таковой и может быть. Нынешняя власть не соразмерна в своих деяниях ни метафизическим, ни географическим, ни экономическим масштабам и задачам этой страны. То есть, разве что воруют они соразмерно её масштабам, а в остальном они куда мелкотравчатей. При сохранения нынешнего положения вещей русская нация ещё при нашей с тобой жизни имеет все шансы потерять себя, свою самость не только в культурном смысле, но и в демографическом. Россия уже в ближайшие десятилетия перестанет справляться со своей географией и не сможет выполнять давнюю роль хранителя евразийских пространств. Это будет означать приближающийся финал нашей великой истории. После чего Россию старательно заретушируют и постараются забыть. Отсюда очевидная задача: формирование политической и культурной элиты, которая способна взять власть в тот момент, когда ныне действующие правители по тем или иным причинам самоустранятся. Нынешняя власть, скажем прямо, формирует элиты в мерзотных селигерских болотах и через программу «Дом-2». Необходимо просвещение граждан на элементарном уровне: семья – это хорошо, много детей – это хорошо, огульная толерантность – это болезнь, книжки надо читать, телевизор смотреть поменьше, в «Единую Россию» вступать нехорошо, Родину защищать – это профессия, достойная мужчины, а если власть не уважает эту профессию, то такую власть надо уволить.

Киевский журнал «ШО», 2011 г., № 3–4 (сокращенная версия интервью выходила в «Литературной газете» 2 февраля 2011 года под названием «Вменяемый русский человек»)

Так сложилась жизнь

Виктор Пронин не сетует на судьбу, но и не почивает на лаврах

Виктор Алексеевич Пронин родился в Днепропетровске в 1938 году. Там же окончил среднюю школу и Горный институт. Работал на заводе «Запорожсталь», затем журналистом в местных газетах. В середине 1960-х начал писать прозу. Работал в журналах «Человек и закон» и «Огонёк». Автор книг: «Особые условия», «Женщина по средам», «Тайфун», «Падай, ты убит», «Банда» и др.

– Вы являетесь признанным мастером детективного жанра. А чем вас привлёк именно этот жанр?

– Ответ очень простой – так сложилась жизнь. Приехав в Москву в 1972 году, я оказался бездомным, безработным, к тому же не было у меня в столице ни единого знакомого человека. А когда-то, в шаловливые ещё днепропетровские времена, мы с ребятами из молодёжной газеты на спор написали по детективу. Написал и я. «Бледные поганки» – так он назывался, что-то около ста страниц. Слабенький детектив, хотя позже, когда я остепенился, он издавался частенько. Вот эти «Бледные поганки» я и отнёс тогда в журнал «Человек и закон». Главный редактор Сергей Высоцкий «Поганки» эти не взял, зато взял меня на должность корректора, но с обязанностями редактора отдела литературы. В мои задачи входило поставлять в журнал очерки на криминальные темы. Вот я их и поставлял, причём так успешно, что вскорости стал настоящим редактором отдела литературы, а ещё через пять лет работал уже в «Огоньке», завотделом, с личным кабинетом, в созданном «под меня» отделе морали и права, с теми же обязанностями – криминальные очерки. И так хорошо меня там приняли, и так мне там понравилось, и так я разохотился и расписался, что стал время от времени приносить главному редактору Анатолию Софронову уже не очерки, а целые документальные повести, которые он охотно печатал с продолжением в трёх, а то и в четырёх номерах журнала. Потом эти очерки, повести выходили отдельными книгами, создавая мне репутацию уже не журналиста, а писателя криминального жанра.

– Но всё-таки начинали вы, если не ошибаюсь, с «обычной» прозы?

– Да, у меня сначала вышло несколько книг «обычной», как вы говорите, прозы. Вышел большой роман «Особые условия» – я получил за него Всесоюзную премию за лучший роман о рабочем классе. Действие происходит на Сахалине, на мысе Погиби, едва ли не самом глухом «медвежьем углу» острова. Тогда же был написан почти автобиографический роман «Падай, ты убит!». Несмотря на страшненькое название, никакого отношения к детективам он не имеет. «Падай, ты убит!» – кричали мы в детстве, играя в войну в кукурузных зарослях на бандитских окраинах города Днепропетровска. Я и сейчас время от времени обращаюсь к «обычной» прозе – выходили повести, опубликовано несколько книг рассказов, но, видимо, от прилипшего звания «детективщик» мне уже не избавиться.

– Устаёте, наверное, от всех этих ментов, бандитов?

– Нет, не устаю. Дело в том, что у меня и бандиты – не совсем бандиты, и менты тоже – не совсем менты. Бывает, что дружат, бывает, что выручают друг друга, проводят совместные операции, как это и случается в жизни. Знаете, последний подонок может плакать по ночам от несчастной любви, последняя сволочь выпрыгивает с семнадцатого этажа, если пьяная, зацелованная жена возвращается на рассвете…

– Но вас же не сразу начали печатать, вам пришлось пробиваться к читателю…

– Был такой период – двадцать лет! – когда ни одна самая плохонькая районная газета, самый тонюсенький журнал на газетной бумаге – об издательствах я уже не говорю – не желали напечатать самый маленький мой рассказик. Их глумливые ответы собраны у меня в двух громадных скоросшивателях. Может, издать? «То-то будет весело, то-то хорошо!» В назидание «юношам, обдумывающим житьё»… Но никакие отказы, отлупы, насмешки не отбивали желания писать. Скажу больше –  очередной отказ, а были дни, когда их приходило сразу два-три, не портил даже настроения. Зато как я теперь понимаю графоманов! Да, чуть не забыл, очень важное дополнение… Сегодня эти же самые рассказы, не меняя в них ни единой запятой, печатают самые уважаемые издания, московские, питерские, и не только – причём даже не оповещая меня об этом.

– Итоги подводить не собираетесь?

– Их за меня подводят. В издательстве «Терра» недавно вышло четырёхтомное собрание моих сочинений. Туда вошли не только романы, но и рассказы. Известные вещи, но не все, конечно, которые хотелось бы там видеть.

– Ваши книги разошлись миллионными тиражами, а как это сказалось на вашем благосостоянии? Вы живёте исключительно литературным трудом или есть какие-то дополнительные заработки?

– Уж коли вы поинтересовались денежной раскладкой, отвечаю… Сам по себе я бы не решился затронуть столь деликатную тему. Так вот я совершенно не живу литературным трудом. Сегодня это невозможно. Выход книги сказывался на моём благосостоянии до 1998 года, до дефолта. После 1998-го авторские гонорары уменьшились в десять раз. Это не образ, они действительно уменьшились в десять раз! Давно ушёл в прошлое дефолт, вроде бы успешно преодолён недавний кризис, но возвращаться к прежним гонорарам издательства не собираются. Сегодня за год, а то и за два у меня выходит одна книга в мягком переплёте. Я получаю за неё примерно семь тысяч рублей, иногда меньше, иногда чуть больше. Чтобы оценить мои доходы-расходы, разделите эту сумму на двенадцать месяцев, на которые мне нужно её растянуть, хотите – разделите на двадцать четыре месяца. Правда, иногда случается радость нечаянная – выходит новый роман в твёрдом переплёте, в улучшенном полиграфическом исполнении. За него я получаю немногим больше пятидесяти тысяч рублей. Чтобы оценить житейскую сторону этой суммы, её придётся разделить уже на тридцать шесть месяцев. В итоге ежемесячно получается примерно половина лужковской надбавки к пенсии. Бывают, конечно, и дополнительные заработки, но они столь редки, случайны, мелки, что мне о них и говорить неловко.

– Никогда бы не подумал…

– А что тут странного? Может быть, только у меня столь печальная картина?

Часто бываю в «нижнем» буфете ЦДЛ, там собирается примерно около тридцати постоянных посетителей, я их называю обитателями. Все писатели, все в годах, все пишут, почти все издают свои книги. За свой счёт. Издать книгу среднего объёма и среднего полиграфического достоинства тиражом сто экземпляров стоит от сорока до семидесяти тысяч рублей. Поэтому мои друзья издают книги в основном брошюрного формата и оформления. О, как они счастливы, получив свои сто экземпляров тиража! Поэтому я не жалуюсь на жизнь, вовсе нет, я хвалюсь своими успехами! Представьте – я единственный из писателей, естественно, из тех, кого достаточно близко знаю, кто получает гонорар за свои книги! Все обитатели «нижнего» буфета сами платят за то, чтобы издать книжечку.

– Но многие ваши произведения экранизированы – это тоже не приносит доходов?

– А вот смотрите, простой пример. Как автор романа «Женщина по средам», по которому Станислав Говорухин снял знаменитый фильм «Ворошиловский стрелок», я, согласно договору, должен получать определённые отчисления, небольшие, но с каждого показа. Надо ли говорить, что этот фильм не сходит с экрана более десяти лет, причём показывают его не только в нашей стране, но и по всему миру – от Израиля до Австралии. А в России частенько даже по нескольку раз в месяц. И вот однажды я, оказавшись, как говорится, «на мели», собрался с духом и позвонил в фирму, владеющую правами на фильм: мол, деньжонок бы неплохо мне подбросить, отощал, дескать… «Нет проблем! – отвечает мне юридический отдел. –  Приезжайте, получайте. За десять лет демонстрации фильма вам начислена одна тысяча четыреста рублей». Чтобы только добраться до кассы фирмы, мне бы этих денег не хватило.

– Вы всё-таки известная личность. Не знаю, существуют же какие-то гранты, фонды, помощь государства, в конце-то концов…

– Вот совсем недавно я увидел по телевидению выступление женского хора перед премьер-министром нашего правительства. Эти сладкоголосые певуньи –  сплошь авторы детективных романов, заполняющих ныне книжные прилавки вокзалов, рынков, железнодорожных платформ и прочих активно посещаемых мест. Их имена хорошо известны в народе, поскольку едва ли не каждая из них умудряется создавать чуть ли не дюжину романов за год! Как им это удаётся – «сие есть тайна великая и непознаваемая». Хотя, задумавшись на минутку, не так уж трудно для себя эту тайну раскрыть. Меня только несколько озадачивает выбор авторш –  собеседниц для государственного разговора. Так вот эти певуньи в один голос заверили нашего простодушного премьера, что они как писательницы ни в какой помощи от государства не нуждаются, поскольку своим трудом, своими талантливыми перьями вполне могут заработать на жизнь, на очень даже достойную жизнь. Премьер был счастлив: с его плеч свалилась ещё одна статья расходов. Оказывается, писатели-то процветают!

Три дополнительных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Совершенно не согласен с критиками начала ХХ века. Просто шумели ребята, громкими голосами говорили, пытаясь обратить на себя внимание. Бурные события происходили за их окнами. Происходило примерно то, что и сейчас происходит. О каком измельчании можно говорить, если стоило прекратиться стрельбе за окнами, как появился Платонов, талант до сих пор не оценённый по достоинству. А Горький, Бунин, Шолохов? Измельчал ли нынешний писатель? Да нет. Просто перестали выдавать Сталинские премии, перестали печатать портреты лауреатов в школьных учебниках, раздаривать переделкинские дачи… Перестали расстреливать за удачные или неудачные произведения, за анекдот, рассказанный в компании… Другими словами, литература перестала быть первостепенным общегосударственным делом.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– «Властителем дум» писатель становился в те времена, когда он был единственным источником информации, наставником, собеседником. А сейчас этих наставников-собеседников на любом канале, как в русских сказках, –  видимоневидимо. И все так ловки в словах и так неуязвимы, что отличить их искренность от их же лукавства может только очень хороший детективщик (я не только себя имею в виду). Могу ли я представить себе «литературу без читателя»? А чего её представлять? Достаточно оглянуться вокруг… Но писать я буду при любом раскладе: карандашом, шариковой или перьевой ручкой, пальцем на песке, на машинке, компьютере, а то и обгорелой спичкой на обёрточной бумаге, как это делал иногда Маяковский. Это уже от меня не зависит. Это как воздух. Писать без читателя? Не страшно. Это уже было в моей жизни, в начале моего тернистого пути, я привык.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Только не смейтесь, ради Бога! Не спросили у меня – а над чем, Виктор Алексеевич, вы работаете сейчас? Отвечу… Не пишу детективов, не пишу ничего «обычной» прозой… Вожусь со своими блокнотами. Неожиданно выяснилось, что у меня сохранились блокноты за по следние пятьдесят лет. Это не дневники ни в коем случае. Это именно литературные блокноты – мыслишки, затеи, впечатления. Расположил я их в глубь уходящего времени… К примеру, первые строки – это 2011 год, потом идёт 2010 год. Уже добрался до 1968 года… Одна беда – издать всё это за свой счёт мне не под силу, а издательства робеют. Некоммерческая литература, говорят. Кстати, первый том уже вышел. Тираж – сто экземпляров.

«Литературная газета», 22 февраля 2012 г., № 7