Текст книги "101 разговор с Игорем Паниным"

И пером, и кистью

Кате Рубиной трудно выбрать между живописью и литературой

Катя Рубина – поэт, прозаик, драматург. Родилась в Москве в семье композитора Владимира Рубина и актрисы Марии Скуратовой. В 1988 году окончила Высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское). Занимается живописью, графикой, художественными проектами. Участник многочисленных московских и международных выставок. Член творческого Союза художников России. Живет в Москве. Работы Рубиной находятся в музеях и частных коллекциях России, Европы, США. Пишет стихи, прозу, пьесы. Лауреат всероссийского драматургического конкурса «Действующие лица» 2007 года – вторая премия – пьеса «Прогулка в Лю-Блё». Автор книг «Все-все-все и Мураками» (2008) и «Меркурий до востребования» (2009).

Успешная художница, взявшаяся за перо, сразу же попала в поле зрения ценителей и поклонников литературы. Сама она, впрочем, удивлена немалым вниманием к своей персоне, хотя и не скрывает удовлетворения от того, что ее книги находят отклик у читателей.

– Как можно совмещать в себе художника и писателя?

– Совмещать можно все, вопрос в распределении времени. Так, живопись для меня – утреннее занятие, а литература – вечернее. Совмещение происходит довольно легко.

– Вас, наверное, часто путают с Диной Рубиной. Не задевает?

– С Диной, разумеется, путают, часто задают вопрос, не родственница ли я?

Меня это не задевает, поверьте. Сколько в литературе однофамильцев: Толстые, Гроссманы, Мураками…

– А откуда появилось желание писать? Вы достаточно известная художница, ваши картины украшают многие галереи. Это просто каприз или жизненная необходимость?

– Начала писать я довольно давно, сочиняла рассказы, маленькие повести, читала их своим друзьям, на выставках, даже устраивала художественно-литературные вечера. Один из таких вечеров проходил в библиотеке Гоголя в 2002 году, были вечера в ЦДХ, в галерее «Артефакт». Друзьям и близким нравилось, они всегда спрашивали, почему я не печатаюсь? А я как-то стеснялась, думала: ну куда и к кому я пойду, что скажу? У меня есть серия небольших юмористических рассказов, как я их называю «рассказиков», которые особенно нравились слушателям. Как-то на фестивале искусств в Самаре (там проходила моя выставка в 2006 году) меня опять попросили их почитать, народу было много, все хохотали, спрашивали, где они напечатаны. И тогда я решилась. Взяла рукопись и отнесла в журнал «Знамя». Пришла к Наталье Ивановой и говорю: «Вот я – Катя Рубина, художник, а это – мои рассказики». Наталья Борисовна сказала, что у них с публикациями дело обстоит строго, и, в общем, оставила я рукопись, конечно, ни на что не рассчитывая. Прошло, наверное, недели две, и я никак не решалась позвонить, узнать, что да как. Потом, скрепя сердце, позвонила, оказалось, что они взяли три моих рассказика. Потом я и выставку картин в редакции устроила, вот так замечательно получилось.

– А что с пьесами?

– А с пьесами вышло совсем удивительно. Я вообще-то из театральной семьи.

Дед был известным антрепренером, бабушка и мама актрисы. Мама служит в Театре Российской армии. Однажды она пришла из театра грустная, сказала, что нет у нее роли, хотелось бы сыграть что-то интересное. Я ей пообещала, что напишу для нее пьесу, и написала «Прогулку в Лю-Блё». В театре пьеса понравилась, до сих пор ждем ее постановки, а пока суть да дело, я послала ее на конкурс «Действующие лица». Там она тоже приглянулась жюри, я получила вторую премию в 2007году. Потом эту пьесу поставили в городе Сарове, в 2008 году на радио «Культура» тоже была осуществлена ее постановка. В этом году я жду сразу двух премьер – в Русском драматическом театре в Чебоксарах и в петербургском театре «Комедианты». Написала еще одну пьесу, пока ее еще нигде не поставили, но есть предложения, поживем – посмотрим.

– У профессиональных писателей не возникает чувства ревности к вашим успехам?

– Понятия не имею, я никогда об этом не думала ни как художник, ни как писатель.

– Кто из современных писателей вам нравится? Можете назвать тех, кто оказал на ваше творчество влияние?

– Из современных писателей, пожалуй, самый любимый – Милорад Павич, создатель своих собственных, уникальных миров, блистательный стилист, завораживающий драматург-новатор. Роман «Хазарский словарь», по моему мнению, одно из ярчайших сочинений в современной литературе. Очень нравится Салман Рушди со своими фантасмагорическими сагами. Вообще я люблю сочную прозу, с обязательным присутствием в ней юмора и живого языка. А что касается влияния – не знаю. Как-то так понемногу у всех училась.

– Если бы встал вопрос выбора между живописью и литературой, что бы вы выбрали?

– Трудно представить, что вдруг внезапно возникнет такой вопрос. Выбирать между живописью и литературой – это все равно, что стоять перед вопросом, что важнее: глаза или уши? Но все-таки, наверное, глаза есть глаза, и основную информацию об окружающем мире мы воспринимаем визуально, а живопись – это моя первая любовь, с самого раннего детства. Без живописи просто невозможно жить, так что если бы вдруг, по каким-то причинам пришлось выбирать, живопись была бы для меня, наверное, на первом месте.

– Не так давно в издательстве «АСТ» вышел ваш второй роман «Меркурий до востребования». Какие надежды связываете с этим событием?

– Конечно, мне хочется, чтобы мой роман нашел отклик у читателей, это самое главное. После выхода первого романа «Все-все-все и Мураками» я получила массу откликов. Я этого, конечно, не ожидала. Самое для меня странное было то, что мне писали и звонили очень молодые люди, хотя в моем романе я рассказываю о поколении восьмидесятых. Некоторые берут себе в Интернете ники с именами моих героев, это удивляет и радует одновременно, значит, их мой роман как-то задел, они в нем нашли что-то близкое. Критических откликов я не встречала, наверное, они есть, просто я о них не знаю. Но, во всяком случае, если откликов много, то писалось не напрасно. Да вот еще один занятный случай: как-то заглянув в Интернет, я обнаружила в хронике РГГУ научный доклад под названием: «Специфика интертекстуальных сцеплений в пьесе Екатерины Рубиной «Прогулка в Лю-Блё». Л. С. Кислова. К сожалению, текста самого доклада я не нашла, но было бы интересно почитать.

– В литературной среде вы своя или к вам относятся только как к художнице, взявшейся за перо?

– Конечно, я не своя в среде литераторов. Наверное, чтобы стать своей в какой-либо среде, необходимо пройти определенный путь. Я выставляюсь как художник с 1987 года, с легендарной 17-й молодежной выставки. Казалось бы, пройден довольно большой путь, было много выставок в России, за рубежом, а в среде художников до сих пор себя не ощущаю своей. Есть у меня в друзьях художники, скульпторы, галерейщики, но все они тоже не принадлежат к какой-то одной среде. Для меня интересен прежде всего сам человек, будь то писатель, художник или музыкант.

– Ваш отец – известный советский композитор. Может, вы и музыку сочиняете?

– Музыку я очень люблю, но не сочиняю. Есть два вида искусства – любимые, но абсолютно для меня непостижимые – музыка и архитектура. Они очень похожи, не зря архитектуру называют застывшей музыкой. Этими искусствами я просто наслаждаюсь, как в музыке, так и в архитектуре я люблю разные направления, начиная с барокко и заканчивая самыми современными течениями.

«Независимая газета», 28 января 2010 г.

Лирика, а не агитки!

Марина Саввиных не обращает внимания на укоры «образованщины»

Марина Олеговна Саввиных (Наумова) – поэт, главный редактор литературного журнала «День и ночь». Родилась в Красноярске в 1956 г. Выпускница Красноярского педагогического института (ф-т русского языка и литературы). Автор девяти книг стихов, прозы, публицистики, среди которых «Фамильное серебро» (1994), «Mail.ru» (2004), «Сафьяновый блокнот» (2011), «Тропою крылатой собаки» (2013). Публиковалась в журналах «Юность», «Уральский следопыт», «Москва», «Дети Ра», и многих других. Лауреат журнала «Дети Ра» и газеты «Поэтоград». Живет и работает в Кроасноярске.

– Вы с 2007 года являетесь редактором журнала «День и ночь», основанного в начале 90-х Романом Солнцевым и Виктором Астафьевым. Не устали?

– Очень устала. Время от времени приходят мысли: не пора ли передать бразды правления кому-нибудь помоложе и физически покрепче? Но пока никого подходящего не видно. Значит, буду работать, сколько Бог положит.

– Как изданию удается держаться на плаву? Сейчас ведь и столичные толстые журналы переживают не лучшие времена, а уж как там в Красноярке – и подумать страшно…

– В творческом плане всё как раз в порядке – журнал давно перешагнул региональные и даже федеральные рамки. Множество смелых идей, проектов. Множество друзей. Работоспособная, чрезвычайно сплочённая редколлегия. Многие сейчас называют «День и ночь» самым демократичным русским литературным журналом. Мы действительно охватываем практически весь современный литпроцесс вкупе с его полюсами.

– А кто помогает? Власти, меценаты, или все держится на энтузиазме сотрудников «Дня и ночи»?

– Нам помогает край. С 2010-го года мы получаем довольно приличную государственную субсидию на издание журнала. Получили и в этом году. Правда, «в связи с кризисом» она изрядно обмелела – не возросла ни на копейку, а цены на издательские услуги подскочили чуть ли не вдвое. Но спасибо и на этом! Многие журналы вообще закрываются. А мы держимся! Жалованья наши работники получают мизерные, на гонорары – увы! – денег нынче вовсе нет. Но для каждого из нас «День и ночь» сам по себе – ценность. Журнал стоит того, чтобы ради него пахать!

– Вас воспринимают в первую очередь как редактора. Не обидно, что как поэта вас меньше знают?

– У меня, к счастью, такого рода тщеславие отсутствует абсолютно. Если уж совсем честно, свою прозу я ценю выше, чем свою поэзию… но для неё время ещё не пришло, наверное. Помимо всего прочего, у меня есть пьеса, оратория для хора и оркестра и огромное количество литературной критики. Так что – поэт, прозаик, драматург, публицист, критик? Потомки разберутся.

– А что нужно сделать для того, чтоб «продвинуть» свое творчество? Отказаться от журнала и заниматься исключительно своими сочинениями?

– А зачем его «продвигать»? Я даже в конкурсах не участвую. Разве что если меня – чуть ли не насильно – выдвинут друзья. У меня достаточно скромный, но зато изысканный, избранный круг читателей и почитателей. Я им очень дорожу. Но расширять его нисколько не стремлюсь. «Всё прекрасное столь же редко, сколь и трудно», –  считал Платон.

– Говорят, что у вас очень сложный характер. Что с инакомыслящими в своей редакции вы расправляетесь моментально. Насколько это соответствует действительности?

– Кто говорит-то? Наши диссиденты горазды выдавать «белое» за «чёрное», «оранжевое» за «зелёное», лгать без зазрения совести и устраивать публичные порки. Прямо шакалья стая какая-то. Видимо, ваш вопрос с их завываниями связан. Вы не обнаружите нигде ни одного грубого или просто резкого слова, произнесенного мною публично о ком угодно, как бы я к человеку ни относилась. А уж обо мне… не нашлось, кажется, мало-мальски уважающего себя либерала, чтобы не проехался на весь свет без всякой дипломатии о моих личных качествах и особенностях нашего журнала! Нынешний либерал вообще не слишком озабочен такими глупостями, как хотя бы минимальное соответствие слов и действительности. Больше частью он ведёт себя откровенно хамски, претендуя при этом на звание носителя истины в последней инстанции. О, я узнала о себе столько неожиданных подробностей! Думаю, именно этот тип говорунов и борзописцев Солженицын назвал «образованщиной». Эти ребята почему-то думают, что, ежели они читают Бродского и способны отличить сонет Петрарки от сонета Шекспира, то это возвышает их над остальным человечеством подобно пирамиде Хеопса. На самом же деле, по моим наблюдениям, большая часть из них – вроде Остапа Бендера… «исключён за неуспешность из пятого класса классической гимназии». Отсюда и хамство. Что же касается моего характера, то у меня очень много друзей, куда больше, чем врагов. Наверное, это о чём-то говорит.

– Не боитесь переворота, как в редакции «Сибирских огней», где был отстранен от должности главный редактор Берязев?

– Что там произошло в «Сибирских огнях» – довольно тёмная история. Я не любительница подсматривать… сейчас всё там вроде бы разрешилось наиболее приемлемым для всех путём. Даже Берязев, кажется, доволен. Возможно ли такое в журнале «День и ночь»? В нашей редакции просто почвы нет для «переворота». Ни материальной, ни персональной.

– Вы заняли довольно жесткую позицию по Украине. Но прежде, насколько я помню, политика вас настолько не волновала. Что произошло? «Поэтом можешь ты не быть…»?

– А каким уровнем сознания надо обладать, чтобы поддерживать кошмар, учинённый на Украине в результате переворота? Никогда – упаси Бог! – не была сторонницей Януковича, да и к нынешней российской власти у меня множество претензий. Но! Искусство во все времена было и остаётся важнейшим способом борьбы человека – искры Божией – с мировым злом. Зло во всей своей ужасающей мерзости выползло из поганых подземелий на Украине. Надо не иметь совершенно ни сердца, ни разума, чтобы не реагировать на то, что там творится. «Мир раскололся, и трещина прошла через сердце поэта». Знаменитая строчка Гейне, кажется, всё тут объясняет. Сейчас такое время – всё обострилось. Идёт война. И по какую линию фронта находиться, каждый пусть решит сам. В том кругу, который сложился, благодаря журналу «День и Ночь», таких людей, которые оказались для меня по другую сторону баррикад, совсем немного. Может быть, два-три человека. Не больше. А тех людей, которые примкнули к нам, благодаря тому, что эта поляризация произошла, гораздо больше. Когда меня спрашивают о нашей редакционной политике, я говорю, что «День и Ночь» – прежде всего, журнал диалога. Он потому так и называется. Мы не уходим от полемики, от разных взглядов. Но есть такие вещи, которых я не допускаю… Понимаете, есть нормальная полемика, а есть – диверсия! Есть подлость. Есть предательство. Вот это уже за рамками того, чему я готова в журнале предоставить площадку.

– Означает ли это, что вскоре мы увидим в вашем журнале «антимайданские» и «новороссийские» стихи?

– Украинская трагедия всколыхнула такую волну потрясающей гражданской лирики, какой никто, пожалуй, и не ожидал от нашей «постмодернистской», «постбродской» поэзии. Но эта лирика – именно трагедийная, катарсическая, а не какие-то политические агитки или милитаристские призывы. Мы и впредь будем держать руку на пульсе исторического процесса, выражающегося в русской художественной словесности по всему миру.

– А как литературная общественность восприняла вашу позицию? Слышал, что некоторые особо прогрессивные авторы решили бойкотировать ваш журнал как «ватнический» и «колорадский». Хотя, возможно, это только слухи…

– Пусть это останется на совести «особо прогрессивных». Сама эта фразеология вполне избыточно их характеризует!

– Если бы были живы Солнцев и Астафьев, поддержали бы они вашу нынешнюю гражданскую позицию?

– Абсолютно уверена, что поддержали бы. За Астафьева не ручаюсь – не настолько всё же близко знала его. Выдающийся художник, дальнозоркий, он не всегда чётко разглядывал то, что вблизи. Это и его взглядов на Великую отечественную касается, и на его оценку конца восьмидесятых-девяностых. Иногда я думаю – прибрал же его Бог накануне таких потрясений, которые – даже не знаю – как перемог бы его крестьянский ум. А Солнцев в последние годы жизни уже очень хорошо понимал, что происходит и к чему это ведёт. Если у нас и были какие-то расхождения во взглядах, то отнюдь не по социально-политическим вопросам.

«День литературы», 14 октября 2015 г.

Волкодав – прав, а людоед – нет

Мария Семёнова о себе, древних славянах и настоящей собачьей верности

Семёнова Мария Васильевна. Родилась в семье учёных. В 1982 г. окончила ЛИАП (ныне ГУАП), после чего 10 лет трудилась по специальности, став автором многочисленных научных работ и публикаций. С 1992 г. живёт только литературным трудом. Главными из примерно 20 своих книг называет научно-популярную энциклопедию «Мы – славяне!», художественный пересказ славянских и скандинавских мифов «Поединок со Змеем» и сборник рассказов о собаках «Родная Душа». Лучшим своим произведением считает роман «Тот, кого я всегда жду» («Валькирия»). Наибольшую известность ей принесли роман «Волкодав» и его продолжение в нескольких томах. Награждена премиями: «За лучшую детскую книгу» (1989), премией им. А. Р. Беляева (1995), «Аэлита» (2005), «Фантаст года» (2007), «Дети Ленобласти» (2009).

– Мария Васильевна, вас принято считать основательницей «славянского фэнтези». А что, до вас этого жанра действительно не существовало?

– Ага, а чем, интересно, Пушкин с Гоголем занимались? И если подумать, весь так называемый соцреализм с его мудрыми парторгами и т. д. –  не фэнтези, не литературная сказка? Моя заслуга разве только в том, что я показала – вполне можно писать современное фэнтези на нашем родном этнографическом материале, не пережёвывая по 18-му разу бутерброд дедушки Толкина с эльфами и гоблинами. Вот и всё.

– Чем вас привлекла древность? Почему не романы о межгалактических войнах, роботах, мутантах с Марса?

– Ну, это смотря кого чем по затылку ударило. А если серьёзно – ну не люблю я протоптанными дорожками ходить. Нам в школе во всех подробностях талдычили про Древний Египет, Грецию, Рим… А про древних славян было якобы «практически ничего не известно», и это тянулось из учебника в учебник. Вот я по своему поперечному характеру и решила выяснить, за что же нашим археологам, не вылезающим из ладожских и новгородских раскопов, зарплату платят, раз они там «практически ничего» не нашли? Тут быстренько и оказалось, что учебники пишут вчерашние троечники, предпочитающие списывать у предшественников, а не изучать научные материалы. В это-то я и углубилась, а потом стала по мере сил пересказывать для любопытных (надеюсь) читателей…

– Помню, с каким интересом я прочёл вашу энциклопедию «Мы – славяне!», изданную в конце девяностых. Впоследствии она переиздавалась под названием «Быт и верования древних славян». И когда говорят о том, что вы обладаете энциклопедическими знаниями, –  это, конечно, не досужие вымыслы. А сколько времени вы потратили на сбор информации, на все эти исследования, какими источниками пользовались?

– Ради «Славян» было просижено в Публичке определённое количество штанов. Малая толика прочитанного, общедоступная и не слишком заумная верхушка книжного айсберга, приводится в списках литературы к каждой главе. Тогдашняя моя работа, по сути, привела к рождению «Волкодава» – именно в то время новоприобретённым знаниям стало тесно в рамках исторического романа, и я обратилась к фэнтези. Ну а что касается якобы энциклопедических знаний – вот этого не надо! На самом деле Сократ был тысячу раз прав – чем больше узнаёшь, тем прочнее утверждаешься в мысли, что не знаешь абсолютно ничего! Именно поэтому с готовой рукописью я пошла к настоящим (в отличие от меня, дилетанта) учёным –  археологам из Института материальной культуры, –  и те мне выкатили замечаний толще самой рукописи. Поэтому я с чистой совестью говорю о научной выверенности этой книги и очень горжусь, когда она оказывается в школьной программе.

– Удивительно, в новейшей истории нашей страны постоянно идёт поиск национальной идеи, которую видят то в победах футбольной сборной, то в некоем торжестве мультикультурализма. Между тем углубляться в историю России, в метафизику русской цивилизации считается делом неблагонадёжным, подозрительным. Мало ли что… А не приведут ли эти поиски к великодержавному шовинизму, к фашизму?! Вы с такими обвинениями никогда не сталкивались?

– Так, чтобы серьёзно, –  кажется, нет. Разве только от тех, кто, как водится, «книгу не читал, но считает своим долгом заявить…». Кое-кто из подобных граждан вправду счёл название «Мы – славяне!» «шовинистическим». А вот те, кто читал, с первых строк видели, что я ни в коей мере не занимаюсь противопоставлением своего народа всем остальным. Кого, кроме совсем уж одиозных личностей, это может обидеть?

– Но ваш знаменитый «Волкодав» – это не совсем русское и даже не совсем славянское произведение… Где-то читал, что вы отображали в нём квазиславянский, квазикельтский, квазигерманский мифологический мир…

– В «Волкодаве» я ставила себе главнейшей целью показать мировоззрение древнего человека, то, что на языке учёных называется мифологическим менталитетом. Поэтому использованные этнографические реалии (и не только славяно-кельто-германские, но вплоть до некоторых африканских) там достаточно щедро разбавлены моими собственными придумками, призванными иллюстрировать ту или иную грань этого менталитета. К сожалению, не все это поняли. Мне попадались даже «научно-популярные» публикации о славянах, информационной базой для которых явно послужили не книги учёных, а… «Волкодав», причём именно его вымышленный пласт. Такие, с позволения сказать, авторы – опять же троечники по жизни, ленивые и нелюбопытные. Жутко их не люблю.

– Вам не очень понравилась экранизация «Волкодава», который тем не менее стал одним из самых кассовых фильмов за всю историю российского проката…

– Да не то чтобы не понравилась – этот фильм просто не является экранизацией. Если не считать нескольких имён и географических названий, он к моему роману вообще никакого отношения не имеет. Режиссёр Николай Лебедев рассказал совершенно другую историю о совершенно других людях, вот и всё. Я тут, как сейчас выражаются, абсолютно не при делах.

– Несколько лет назад вы выпустили поэтическую книжку «Кубик из красной пластмассы». Несмотря на название, больше подходящее для постмодернистского сборника, в него в основном вошли стихи из ваших романов. А книги лирики у вас выходили?

– Нет. В «Кубике» – практически все стихи, которые я на тот момент написала, из романов, и не только.

– Кстати, не говоря уже о названии романа «Волкодав», многие ваши стихи, баллады и рассказы посвящены собакам…

– Просто я держу собак и очень привязана к ним. Дома меня ждут две громадные среднеазиатские овчарки, и я вижу в них не только охранников – это мои друзья, моя семья, мои практически постоянные спутники… Без преувеличения –  две родные души. Само собой, когда есть такие отношения, они неизбежно просачиваются и в стихи… Что же касается названия романа, то, когда я его придумывала, никакой собаки у меня ещё не имелось. Будете смеяться, но я перебрала весь животный мир, подбирая герою адекватное прозвище. А потом в одной телепередаче (о картинах Константина Васильева) прозвучала фраза, расставившая всё по местам: «Волкодав – прав, а людоед – нет». И я мгновенно поняла: вот оно! Разные там беркуты и прочие барсы – они живут вне и помимо человеческого круга, мы с ними либо охотимся друг на дружку, либо конкурируем за добычу. А волкодав –  вроде и страшный зверюга, но он стоит рядом с человеком, готовый употребить свою ярость на защиту того, кого полюбил…

– Один из ваших романов – «Меч мёртвых» – вы написала в соавторстве с Андреем Константиновым. А зачем? Это был своего рода эксперимент? Творческий кризис? У вас же и другие книги есть, написанные в соавторстве, хотя вы прекрасно можете обходиться только своим пером…

– Могу, конечно. Но мне временами бывает интересно вступать в творческое общение с людьми, которые, во-первых, мне симпатичны как личности, а во-вторых, обладают уникальными познаниями в той или иной области. Это в полной мере относится не только к Андрею. Например, мой многолетний соавтор Феликс Разумовский помимо отменного владения словом имеет за плечами службу в милицейском спецназе, опыт собственного бизнеса и работы на рынке, к тому же является очень сильным рукопашным бойцом, выдержавшим проверки реальными ситуациями… Вот вместе и придумываем сюжеты, а потом привносим в роман каждый своё – надеюсь, на радость читателям.

– Вы сочиняете ещё и детские книги, и детективы. Это ради дополнительного заработка или «душа просит»?

– В детские писатели я оказалась зачислена по некоторому недоразумению, вернее, так исторически сложилось. У меня вообще нет ни одной специфически детской вещи, зато абсолютно все пригодны для детского чтения – я всегда пишу для контингента, что называется, «от пионеров до пенсионеров». Ибо считаю, что абсолютно обо всём можно рассказать очень искренне и правдиво и в то же время так, чтобы не травмировать формирующийся вкус и нравственное чувство юных читателей. Именно в этом, на мой взгляд, и состоит писательская квалификация. Что же касается детективов – я «отметилась» всего одним, это конноспортивный детектив «Заказ» в соавторстве с Константином Кульчицким. Если вы имеете в виду «Те же и Скунс», так это современная сказка с долей криминальной тематики, но никоим образом не детектив. А для дополнительного заработка я переводами занимаюсь…

Три дополнительных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– У каждого человека «нынешнее время» сугубо своё – такое, каким этот человек его для себя выстроил. И никакие внешние обстоятельства не являются поводом для отказа работать «на всю катушку», в полную меру трудоспособности и таланта, потому что это якобы «никому не нужно». Каждый из нас только сам принимает решение, каким ему быть – «мельчать» или «крупнеть». А там, извините за пафос, История разберётся.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– «Властителем дум» литератору легко было быть, когда отсутствовала конкуренция в виде кино и телевидения, я не говорю уже про Интернет. Теперь, чтобы завладеть вниманием потенциального читателя, надо очень здорово постараться. Кто-то ради этого идёт по пути использования сильнодействующих средств – мат в тексте, реки физиологических жидкостей и прочие раздражители низших слоёв сознания – авось клюнут! Другие авторы, наоборот, как бы посылают читателя (для них – заведомого плебея) подальше, с презрением отзываются о высоких тиражах и творят нечто «типа элитное», «типа не для всех», а на самом деле – жуткую скукотищу. Вот это, на мой взгляд, и есть литература без читателя… который, как показывает практика, далеко не дурак и действительно хорошие, интересные, душевные книги, которые пробуждают в нём нечто чистое и светлое, зовут куда-то ввысь, читать будет, да ещё как! Быть или не быть властителем дум – это тоже каждый сам для себя решает. Что касается меня… Писать, наверное, буду, пока не помру, –  для меня это способ существования, это мой воздух. Я по-другому жить не умею.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Наверное, о моём любимом писателе. Для меня это однозначно и вне конкуренции – Джеймс Хэрриот, ветеринар с йоркширских холмов. Такого заряда активного добра, которым дышат его книги, я, кажется, ни у кого больше не встречала! И, что особенно отрадно, у нас ему колоссально повезло с переводом. Так что всем искренне рекомендую!

«Литературная газета», 25 апреля, № 17