Текст книги "Дети Силаны. Паук из Башни"

– У меня нет языка, но уши на месте, друг мой.

– Это не ответ. Мирэж, должен ли я напоминать, какие будут последствия, если вы меня ослушаетесь?

Громкий усталый вздох.

– Угрозы. Вы всегда переходите на угрозы, будто не знаете других способов убеждения.

– Я не знаю более действенных способов.

– Что вы намерены делать с творящимся наверху? Мои люди на местах и уже начали исполнять ваши указания.

– Со своей стороны я тоже делаю все возможное, чтобы повернуть ситуацию в нашу пользу. Все, что можно было предпринять, уже предпринято, а теперь я должен удалиться к себе, чтобы собраться с силами перед выдвижением к дворцу.

– Там и встретимся, – заключил алхимик.

– И я еще раз вас пред…

– В этом нет никакой необходимости, – перебил собеседника Зинкара.

Несколько секунд молчания.

– Вы заварили кровавую кашу, тан л’Мориа. С одной стороны я крайне недоволен вашими отчаянными попытками ставить нам палки в колеса. С другой, я искренне восхищен тем, как хладнокровно вы выбираете методы, отбрасывая в сторону понятия о чести, порядочности и моральных принципах. Вы великий тэнкрис. Что вы чувствовали, убивая живых и думающих существ, словно свиней на скотобойне? Их предсмертные визги не будут преследовать вас всю жизнь?

Он не стал дожидаться ответа. Он не нуждается в ответе. Поэтому я изо всех сил рванулся, чтобы развернуться, и под оглушительный треск ткани своей сорочки увидел спину высокого мужчины в цилиндре и пальто с высоким воротником, которого сопровождала женщина в черном платье с большим чепцом. Я не увидел их лиц, но перед моими глазами встали удаляющиеся по коридорам «Розового бутона» спины неизвестных мне личностей в тот день и час, когда я примчался к Кименрии, чтобы найти в ее грешной обители своего полумертвого друга.

– Сука… проклятая сука!

Малдизец удивленно посмотрел на меня, и, судя по тому, как шевельнулись усы, я понял, что он улыбнулся.

– Да, это правда. Редкостная сука, как и все ваши женщины. Но об этом вы успеете подумать в последние секунды жизни, как и о многом другом.

– Мне казалось, что вам было ясно сказано…

– Это прелести равноправного партнерства. Он может яриться, сколько хочет, но я сам решаю… Вообще-то он может убить меня, как убил многих моих соратников, когда их цели начали расходиться с его. Я продержался дольше всех, потому что у меня была цель. Высшая цель. Добраться до твоего горла, Горлохват. Когда я с тобой закончу, чувство глубокого удовлетворения и долгожданного успокоения перевесит неудобство от необходимости прятаться всю жизнь. Я уверен в этом.

– Вот как?

Я мельком взглянул на небольшой столик, где на металлическом подносе поблескивал набор хирургических и не только хирургических инструментов.

– Скажи, алхимик, за что ты меня так ненавидишь? Помимо того, что моя страна изнасиловала твою, а потом долгое время грабила ее, обращаясь с твоим народом как с недолюдьми. За что ты ненавидишь лично меня?

– Ох… сам ты не вспомнишь. Для меня тот день был самым ужасным кошмаром за всю мою жизнь. Большим даже, чем твои пытки в тюрьме. Но для тебя я был одним из тысяч недолюдей, над которыми ты вел дознание в течение колониальной войны. Ты не запомнил меня.

Он стянул с рук перчатки и закатал рукава, показывая предплечья, испещренные длинными волнистыми шрамами, придающими коже схожесть с рисунком древесной коры. Увидев их и посмотрев в черные, полные ненависти глаза, я вспомнил все. В мельчайших подробностях.

Штурм обходился нам очень дорого. Ударную часть полка выпало вести мне. Усиленные огнеметами, алые мундиры рвались вперед по коридорам дрожащего дворца и сходились в штыковой схватке с хашшамирскими гвардейцами. Те вгрызались в землю, полные решимости завалить захватчиков трупами, лишь бы максимально затруднить каждый шаг нашего продвижения. На стратегически важных местах были установлены устаревшие, но оттого не менее смертоносные парометы системы «Циссер», и когда гвардейцы махараджи прижимали нас к полу, звучала команда «газы», и вперед летели наполненные боевым газом склянки, а солдаты натягивали на головы дыхательные маски. Проверенный Опустошителями более десяти раз, этот новый боевой снаряд показал себя крайне эффективным средством против пехоты противника.

Там, где пули были бесполезны, в ход шли огнеметы. Горящий пирритий слизывал плоть с костей за считаные секунды, открывая дорогу воинам его Императорского величества. Трехчасовой штурм завершился полной победой алых мундиров. Все представители высшей касты были убиты сразу же, без жалости и промедления, ибо являли слишком большую угрозу. Остальных, слуг, бессознательных солдат и, конечно, членов правящей династии, взяли в плен. Ненадолго.

К тому моменту, как я закончил распределение солдат по дворцу для установления полного контроля над территорией, а также организовал транспортировку раненых в захваченную нами больницу, единственную из семи столичных больниц, которая относительно уцелела, Ганцарос уже вел допросы в покоях, совсем недавно принадлежавших принцу.

– Ганцарос!

Он стоял ко мне спиной в окружении Опустошителей. В сторонке его же солдаты заворачивали в бесценные ковры тела.

– Кузен? – Ганцарос распрямился и обернулся в мою сторону. – Рад видеть тебя живым и невредимым, кузен. Луна хранит тебя.

Его руки до середины предплечий были покрыты темно-красными, практически черными потеками крови. Тускло блестел нож для срезания кожи.

– Ты… убил махараджу?

Мой кузен беззаботно улыбнулся и пожал плечами:

– Как и было приказано.

– А эти?

Я указал на три тела, лежащих слева. Ими никто не занимался, а руки мертвецов были истерзаны, и они, кажется, уже потеряли слишком много крови, чтобы можно было верить в возможность спасения.

– Ближайшие слуги. Видишь ли, дорогой кузен, я перерезал глотки этому жирному дураку, его уродливой жене и трем их безмозглым дочкам. Но мальчишки-наследника нет. Нигде. Опустошители прочесали весь этот дворец, перетаскали сотни трупов. Нигде, ни среди живых, ни среди мертвых. Командованию не понравится такой доклад.

– И ты решил начать пытки, вместо того чтобы позвать меня? Чем ты думаешь, кузен, задницей?!

Он простодушно усмехнулся и пожал плечами. А потом почесал нос, оставив на нем красное пятно. Тошнотворное зрелище. Его солдат такое обращение к Ганцу разъярило, они уважали и боялись полуполковника л’Мориа и готовы были сами броситься на меня, в то время как их любимый командир принимал мои оскорбления, словно мягкие добрые укоры. Будь на его месте другой тан, я был бы вызван на дуэль. Но Ганцарос всегда меня любил, хотя природу этого его отношения я никогда до конца не понимал.

– Они всего лишь животные, – сказал он искренне и совсем беззлобно, – которые пошли против священной воли Императора. Их следует уничтожить. Всех до единого. А потом сжечь их тела, их жилища, их книги и храмы, чтобы придать забвению все, говорящее об их существовании. И так со всеми, кто пытается стоять против мескийского владычества.

– Бывают убийства необходимые, нужные и ненужные. На первые мы должны быть готовы всегда, вторые мы должны совершать, если нет иного пути. Но мы никогда не должны опускаться до третьих, полуполковник! Я снял перчатки: – Отойди.

– Пожалуйста, кузен, прошу. Если твой Голос нам здесь не поможет, то, пожалуй, уже ничто не поможет. Эта обезьяна не сказала ни слова, с тех пор как я начал. Только скулила. Я влил в него, пожалуй, литр умственного расслабителя. Без толку.

На стуле, привязанный к нему веревками, сидел мужчина неопределенного возраста, с гладко выбритым черепом, растрепанными усами и короткой, слипшейся от влаги бородой. По его морщинистому лицу стекали капли пота и крови, в прикрытых глазах царила туманная пелена муки. Кожу на лбу пересекала длинная резаная рана, кровь из которой залила все лицо.

– Это тоже твоя работа?

– Нет. Он был таким, когда мы его нашли. А вот все остальное – я.

Похоже, что Ганцарос гордился собой. Предплечья несчастного малдизца были густо покрыты кровоточащими ранами. Ганцарос не делится ни с кем соображениями, которыми руководствовался, творя такие зверства над пленными. И ни у кого не находилось достаточно храбрости, чтобы задавать ему вопросы.

– Вызовите медика.

– Кузен, наши медики нужны нашим солдатам.

– Это приказ!

– Слушаюсь, тан полковник! – вытянулся он по струнке.

И снова я не ощутил никакой агрессии. Даже в бою он был невозмутим, как скала, и оттого страшен. Убийцы, не испытывающие эмоций, – самые беспощадные.

– Твои мучения окончены. Твоя верность оценена, – сказал я по-малдизски, – но она нам мешает. Твоя совесть будет чиста, не сопротивляйся.

Я положил руку ему на череп, второй обхватил горло. Несильно, важен контакт.

– А…

– Тихо…

– Горлохват! – Малдизец вскинул голову, посмотрел мне в лицо и закричал: – Нет! Нет-нет-нет! Уйди от меня! Отойди! Отпусти меня!

– Да успокойся же ты!

– Нет! Ни за что!

Он дернулся так резко, что рухнул на пол вместе со стулом и захрипел, забулькал.

– Поставить на место!

– Мой тан, – растерянно обратился ко мне один из Опустошителей, – он откусил себе язык!

По бороде пленника текла густая черная кровь, и окровавленный кусочек блестящей плоти вывалился наружу.

– Головой вниз! Не дайте ему захлебнуться! Ваты! Спирта!

Я достал револьвер, опустошил барабан в окно, а затем, ломая зубы, затолкал раскаленный ствол в рот малдизцу. Вой, переходящий в визг, шипение и запах жарящейся плоти. Рану я прижег, кровотечение остановилось.

– Ты… ты… Кровь скрыла глаз Санкаришмы на лбу, и Ганц не убил тебя сразу… Ты не был слугой…

– В тот же день вы пришли ко мне и провели-таки свой допрос. Каково было мне, когда я понял, что для этого вам не нужно получать вербальные ответы! Я был в ужасе! Я зря откусил себе язык! Мне рассказывали о вас, тан л’Мориа. О Горлохвате, который может вытягивать ответы даже из самых верных! Потуги того живодера были смехотворны, я был уверен, что умру прежде, чем он сможет достаточно меня измотать! Я был счастлив!

Он говорит правду. Более того, каждое его слово – это страшный удар по мне. Эмоциональная экспрессия этого человека зашкаливает, что свидетельствует о серьезных психических проблемах.

– Это было ужасно. Оказалось, что достаточно просто знать правду, чтобы стать предателем. А я знал.

– Я спас тебе жизнь.

– Спас жизнь?! – Он вцепился в мою голову и приблизился так, что мой нос уперся в его мокрый от пота лоб, а глаза оказались на одном уровне. – Ты спас меня?! Спас?! Ты меня уничтожил! Ты превратил мою жизнь в одну сплошную муку, проклятый тэнкрис! Мерзкая кровожадная тварь! Ты! Ты… ты заставил меня предать моего господина! Мразь! Я Мирэж Зинкара! Я величайший алхимик Малдиза! Я был призван учить принца алхимии! Великая честь! Я нашел судьбу, предназначенную мне Санкаришмой! А потом пришли вы! Жадные, уродливые, беспощадные преступники! Пришли со своими железными кораблями и дирижаблями, полными оружия! Мясники, воры, грязные кровожадные ублюдки! Убийцы женщин и детей! Кровососы, выкачивающие силы из всего мира, чтобы наполнять брюхо ненасытного монстра Мескии! Вы, как пауки-жнецы, никогда не бываете сыты, жрете, жрете и жрете! А что вы жрете? Жизни и судьбы чужих стран, чужих народов, и сколько бы вы ни сожрали, вам никогда не хватит! Меския превыше всего! Так вы говорите?! И что, это значит, что можно убивать будущее остального мира?! Стравливать молодые страны, подкашивать их силы, лишать их надежд, отравлять их вредоносными идеями?!

– Да, – ответил я, чем заставил поток его сознания прерваться. Еще чуть-чуть, и я потерял бы сознание снова. Океан ненависти плескался в душе этого человека, безбрежный океан боли, ненависти и обиды, той самой, от которой выли монстры Квартала Теней. – Довольно, Зинкара! Все твои побуждения продиктованы тем, что твоя отсталая страна оказалась слабее и стала жертвой! Таков закон, утвержденный нами в незапамятные времена! Сильный ест слабого! У кого власть, тот устанавливает правила! Жестокость во имя высшего блага необходима! А высшее благо это Меския! Поменяй нас местами и спроси себя, на что бы ты пошел, чтобы твоя родина оставалась могущественнейшей державой в мире, преисполненной величия и уверенности в будущем?! Тебя бы мучила совесть за все труды, которые ты посвятил ей?! Нет! Потому что ты был бы победителем, ты был бы верным и самоотверженным сыном своей страны, отдавшим ей жизнь! В вопросах мировой политики совесть и честь не имеют места! Они меньше, чем ничто! А монстр Мескии всегда алчет крови! Крови врагов и патриотов! И мы поим его! И будем поить! Потому что когда что-то касается родины, правила и законы перестают существовать! Поэтому плевать я хотел на твои страдания, и, если понадобится, я снова вернусь в Малдиз с огнем и мечом, восстанавливая власть империи! Ибо она важна! Моя страна! А судьбы жалких бессильных букашек не идут в расчет! Никогда! Так что хватит изводить меня этим тошнотворным нытьем, оно само по себе пытка!

Меня буквально вырвало ненавистью, и я сказал многое, чего говорить не хотел. Многое, что не должен был говорить даже самому себе. И особенно отвратительно это было еще и потому, что я говорил правду. Нет смысла стыдить Мескию, она не проронит слез раскаяния, ибо так устроен мир, сильный диктует, слабый подчиняется. Это неправильно, неправильно потому, что в мире слишком мало сильных и слишком много слабых, но порочный круг боли, мести и ненависти неразрушим, а мы, мескийские таны, должны хранить величие величайшей из держав. Меския превыше всего, даже если все мы в итоге конченые мерзавцы и подлецы. Таков наш… военный империализм.

– Самодовольный лицемер, – тихо сказал Зинкара. – Урод. Ты… ты узнаешь. Я был учителем прежде, я стану им и сейчас. Для вас. Только учить я буду не алхимии, а состраданию. Вы предложили мне представить нас на месте друг друга? Что ж, я не просто заставлю представить, я заставлю пережить! Этой ночью вы увидите, как умирает ваша любимая империя. Вы узнаете, каково это, когда все твои мечты рушатся, а все, кто был тебе дорог, горят в пирритиевом огне братской могилы. Вы встанете на мое место, а я получу покой! Но пока, пока еще слишком рано, я немного возмещу ту телесную боль, которая была мне причинена. Это сущая мелочь, но долги должны быть оплачены.

Он навис над металлическим подносом.

– Я изучал вас, и мне было приятно узнать, что вы, тан л’Мориа, являетесь признанным экспертом в области восточных культур. В частности, моей родной. Скажите, – он выбрал обычный хирургический нож и посмотрел на меня, – вы слышали когда-нибудь о традициях древнего малдизского театрального искусства?

Я хотел бы сказать, что не слышал. И я хотел бы сказать, что он не посмеет, но я слышал, и я знаю, что его рука не дрогнет. Я знаю, что для малдизцев театр – это не развлечение, а священное действо. Я знаю, что малдизский театр не ставит пьес, а лишь показывает сцены из Махатриптхаты. Я знаю, что каждый признанный актер, прошедший храмовую школу, становится вне каст и до самой смерти исполняет одну-единственную роль. Я знаю, что маска этого актера вырезается на его лице костяной пластинкой. Я знаю, что ближайшие несколько часов моей жизни превратятся в страшные мучения.

– Махтар, будь добр, держи его.

С устрашающей легкостью телохранитель малдизца переместился мне за спину, и я почувствовал, как мою голову сдавили тиски – ни вырваться, ни шелохнуться.

Поразительно, как боль растягивает время! Минуты превращаются в часы, а часы перетекают из одной вечности в другую! Не знаю, сколько он вспарывал мое лицо острой сталью и сколько я орал и выл, сколько раз он сжигал мое лицо порциями дезинфектора, не желая, наверное, чтобы я получил заражение крови за несколько часов до того, как он меня убьет.

Когда все это закончилось, меня, совершенно бессильного, протащили по длинным коридорам и швырнули куда-то. Мои глаза были залиты кровью, уже несколько подсохшей, из-за чего я почти ослеп, но в нос ударил сильный запах железа и раздался плеск холодной лужи, в которую я упал. Некоторое время не хватало сил пошевелиться, даже несмотря на то, что меня преодолевали смутные сомнения. Потом я все же нашел силы и поднес к лицу мокрую ладонь. Запах железа оказался невыносим. К нему примешивались и другие, еще менее приятные запахи. Моча, кал, метан. Я сел на полу и подтянул колени к подбородку. Страх овладевал мной, и, понимая это лишь крошечной частью сознания, я боролся. Контроль должен быть возвращен, иначе я труп! Страх не может захватить меня! Не меня! Он мое оружие, а не мой убийца! Никогда! Пусть я в руках безжалостных врагов, ненавидящих меня, пусть мое лицо превращено в один сплошной пульсирующий сгусток горячей боли, пусть моя защитница больше не может мне помочь! Я не испугаюсь! Кто угодно, только не я!

Во рту пересохло, и я даже не смог поплевать на свои ладони, но среди других неприятных запахов я ощущал и запах сырости, несвежей влаги. Поэтому я поднялся и громко топнул каблуком. Последовал всплеск, затем эхо разнеслось вокруг, подтверждая, что я нахожусь в большом помещении. Топнув еще несколько раз, я медленно побрел в сторону, в которой, как я полагал, находилась ближайшая стена. Я споткнулся и упал на что-то мягкое. Потребовалось несколько секунд, чтобы нащупать мертвое человеческое тело. А рядом лежало еще одно, мохнатое тело люпса. Быстро поднявшись, я лихорадочно вытер руки об офицерские форменные брюки и осторожно пошел дальше, по телам. Дважды едва не упав, я добрался до стены и долго шарил пальцами по камням, пока не нащупал долгожданный влажный мох. Мокрыми пальцами я протер глаза, выдирая слипшиеся ресницы, пока не поднял тяжелые веки. Острая боль терзала лицо, но я не мог отвлекаться на такую ерунду.

Темень не стала преградой, и я увидел обширную комнату, сплошь заваленную телами людей и люпсов. Не знаю, почему это зрелище не тронуло меня. Быть может, потому что я навидался достаточно трупов за прошлую ночь? А быть может, потому, что я чудовище? Неважно! Тщательно обследовав несколько тел, я установил причиной смерти воздействие БОВ[19]19
  Б О В – боевое отравляющее вещество.


[Закрыть]. Нетрудно представить, что за пакость может смешать квалифицированный алхимик, тем более такой, как Зинкара. Учитель принца Малдиза…

По-настоящему я испугался лишь, когда узнал в одном из люпсов Онро Рогельта, майора из ош-зан-кай. Все быстро прояснилось, в частности то, что вокруг лишь человеческие и люпсовские трупы, именно представители этих видов составляют костяк отрядов специального назначения. Авиаки недостаточно выносливы по природе, дахорачи не могут преодолеть страх темноты, для тэнкрисов это слишком унизительно, а больше эту работу выполнять некому, лишь люди и люпсы. Пятьдесят два трупа… целый взвод!

Я сломал пять рук и ног, прежде чем добился нужного мне открытого перелома. Пройдя через десяток военных конфликтов, можно научиться доставать оружие откуда угодно, как бы трудно или мерзко это ни было. Я каблуком выбил у одного из люпсов клык и, используя его как нож, смог, хоть и с огромным трудом, отчистить острую лучевую кость от мяса. У меня появился костяной кинжал. С ним я лег среди трупов и привалил себя сравнительно субтильным человеческим телом. Не знаю, что из этого выйдет, но я собираюсь хотя бы попытаться вырваться из заточения!

Чувство времени я потерял, еще когда из моего лица делали памятник восточному искусству, поэтому я не знаю, сколько мне пришлось пролежать под безымянным трупом. Пока я лежал на холодном полу, мне приходилось постоянно сокращать мышцы, разгоняя кровь, не давая членам затечь, расслабиться. Если мне понадобится быстрый рывок, а я не смогу его совершить, я буду обречен.

Лязгнул замок, дверь открылась, впуская во мрак высокий темный силуэт. Белая чалма, черный китель и белоснежные брюки. Нетрудно узнать мундир хашшамирского гвардейца, даже в темноте. Он сжимает в руке револьвер и осторожно ступает по полосе света. Прошел мимо меня. Я напрягся, как можно тише переваливая прикрывающее меня тело в сторону и медленно, очень медленно поднялся. Едва не ступив в полосу света, я замер – стоит появиться моей тени, хашшамирец развернется, а в бою револьвера и острого осколка кости победит, к сожалению, револьвер. Ступая по телам, я медленно приблизился к остановившемуся врагу, который внимательно вглядывался в кучи трупов, выискивая, возможно, меня. Как только он решит, что я исчез из заточения, он ринется бить тревогу, надо спешить! Но как, если подо мной гибкие, расслабленные, не успевшие закоченеть тела, на которых так просто поскользнуться?! Он развернулся в тот миг, когда я бросился. Хашшамирец молниеносно вскинул руку, блокируя мое оружие предплечьем, а я схватил его запястье с револьвером и изо всех сил дернул, стремясь вывихнуть сустав, молясь при этом, чтобы он не успел выстрелить!

– Л’Мориа!.. – прошипел он. – Отпустите!

Я не сразу понял, что он говорит со мной, потому что был настроен на бой и сосредоточен на желании поскорее убить его!

– Отпустите же! Я же спасаю вас!

– Ты… Дарксад?!

– Отпустите!

Я отшатнулся от него, продолжая тяжело дышать и сжимать в пальцах окровавленную кость.

– Темноту на вас… Мой тан, вы чуть меня не прирезали!

– Я принял вас… я принял вас… Чем вы измазали свое лицо?

– Гуталин! Это важно?! Нам нужно бежать отсюда! Эти катакомбы кишат малдизсцами! Я чуть Все-Отцу душу не отдал, убивая одного! Здоровые, как дахорачи…

– Это хашшамирцы, самые крупные и вынос… Мне нужно добраться до Себастины!

– Бросьте! Будет чудом, если мы уйдем сами, не время думать о прислуге!

– Мне нужно оружие!

– Я сказал…

– Вы бы оставили здесь свою руку, Дарксад? А ногу? А легкое? Вы бы оставили на растерзание врагам часть своего тела?! Я видел, как солдат, вопя и визжа, прижимал к груди оторванную конечность, не желая расставаться с ней! А моя горничная – не оторванная нога, она часть моего сердца! Моей души! Уходите, Дарксад, не знаю, почему, но вы рискнули своей жизнью ради меня, и я этого не забуду, а теперь просто бегите!

Я двинулся к двери, он присоединился ко мне на пороге и протянул свой револьвер.

– Вы хоть знаете, куда идете?

– Я считал повороты.

– Тогда у вас есть пятнадцать минут. Я устрою диверсию. Малдизцев вокруг как грязи, но несколько часов назад большинство из них убрались по подземным коридорам на восток, в Маленький Дзанког. Если хотите выжить, убирайтесь на юг, под каналом полно тоннелей! Там и встретимся!

Я хотел бы спросить его, зачем он все это делает? Но у меня не было времени. Сосредоточенно пересчитывая повороты, я прокрался по полутемным коридорам, и мрак стал мне другом. Охранники проходили в непосредственной близости от меня, порой по двое, но чаще поодиночке. Я замирал, прятался, забивался в самые дальние углы, тратил драгоценные минуты, пережидая, пока они удалятся. С хашшамирцами нельзя быть легкомысленным, они по природе своей хищники. Даже те, которые никогда не спускались со своих гор и не тренировались в гвардейском корпусе Малдиза, имели тигриные рефлексы и молниеносно реагировали на любой шорох, а стрелками они вообще были великолепными!

Остановившись напротив металлической двери с обширными следами ржавчины на ней, я с замиранием сердца толкнул ее и вошел в комнату, в которой совсем недавно меня пытали. С потолка свисали цепи, а у стены я увидел мою горничную.

– Себастина…

Я несколько раз попытался отцепить от нее кристаллические оковы, явственно чувствуя, что занимаюсь бесполезным делом. Магия! Уж не знаю, как Зинкара создал эти оковы, учитывая, что он не маг, но мне, простому смертному, голыми руками их не разрушить, а стрелять из револьвера я не стал, ибо еще не совсем сошел с ума. Осталось только одно. Я вонзил клыки в свой палец и провел кровавую полоску по губам горничной.

– Вечными узами, приказываю тебе, проснись!

Себастина вздрогнула и выгнулась с громким хриплым вздохом. Оковы треснули и рассыпались, сдерживающие чары растаяли.

– Я готова служить, хозяин! – непривычно громко рявкнула она, едва стукнув каблуками об пол. – Приказывайте!

И вот так в одночасье я расстался с седмицей своей жизни.

– Тише! Нам нужно срочно убираться!

Стоило мне сказать это, как раздался взрыв, и с потолка посыпалась пыль.

– Он сделал это! Скорее!

– Мне брать оружие?

– Что?

Она подошла к лежащему у противоположной стены прямоугольному металлическому ящику, сорвала с него дверь и передала мне сначала мою верхнюю одежду, затем саблю и мой револьвер с патронташем. Там же оказался и цигенхаф. Я быстро вооружился и успел проверить барабан, когда дверь распахнулась и внутрь влетел Зинкара. Алхимик опрометью бросился к напольному шкафу со стеклянными дверцами и стал быстро собирать содержимое в сумку. Склянки, колбы, пробирки. Все это лязгало и стучало, но не билось, ибо состояло из первосортного алхимического стекла.

Я поднял револьверы и взвел курки. Алхимик замер, а через какую-то секунду все потонуло в облаке непроницаемого синего дыма. Я тут же открыл огонь, но быстрые шаги сообщили, что ублюдок ушел из-под пуль.

– Себастина, не дай ему уйти!

Она истолковала приказ по-своему, схватила меня в охапку и опрометью бросилась в коридор. Я словно снова прозрел, уже второй раз за этот… день? Алхимик убегал, отдавая приказы на родном языке, а со всех сторон слышался топот десятков пар ног. Дарксад что-то взорвал, а террористы решили, что обнаружены армией. Так я подумал, бросаясь в погоню.

– Огонь на поражение! Убивай всех!

– Слушаюсь, хозяин!

Ох, как же я надеюсь, что мой спаситель уже успел убраться куда подальше, потому что если нет, его конспиративная личина подставит его под удар! Нам некогда искать среди кучи врагов одного-единственного союзника! Спина Зинкара мелькала впереди, он мчался, словно окрыленный, а хашшамирцы с упорством, достойным лучшего применения, бросались на его защиту! Себастина вскинула цигенхаф и разрядила все три ствола, заряженные картечью, превратив десяток сильных мужчин, заполнивших узкий коридор, в кровавые лоскутки. Страшное оружие! Я тоже стрелял, но прицельно, метя в лысый затылок!

Мы преследовали малдизца неотступно, рвались вверх по старинным истоптанным лестницам. Постепенно я стал понимать, что действительно вызвало переполох в этом осином гнезде, – начался пожар! Диверсия повлекла непредвиденные, хотя и логичные последствия, коридоры подземелья наполнялись едким дымом, воздух прогревался, где-то в отдалении трещало и гудело пламя. Логово террористов горело! Причем пламя быстро двигалось наверх, к новым источникам воздуха! Следовавшая впереди Себастина методично расчищала путь, я отстреливался от преследователей, которых становилось все меньше. Вслед за первым громыхнули еще два взрыва послабее, а жар все нарастал!

Наконец-то мы вырвались из подземелий, наверх, в ратушу Квартала Теней! Зинкара по-прежнему опережал нас, а за окном воцарилась ночь! Это значило, что, если я упущу его, он сможет так укрыться, что искать будет бессмысленно! Алхимик присоединится к хашшамирцам и возглавит восстание малдизской диаспоры. В этом у меня не было никаких сомнений! Он должен умереть!

– Хозяин, берегитесь!

Я вскинул саблю и застонал от свалившейся на меня тяжести. Махтар Али выпрыгнул, словно из пустоты, и рубанул по мне кинжалом! Страшная сила! Я почти уверен, что еще пара таких ударов, и либо сабля сломается, либо пальцы не удержат рукоять! Но мы, тэнкрисы, крепкий народ, и я рухнул на U-образный стол, развалив его ко всем чертям!

– Дальше пути нет, Горлохват, – прогудел телохранитель, игнорируя мою горничную, направившую цигенхаф ему в грудь.

Я поднялся, кряхтя, словно дряхлый старик.

– Я стена, защищающая моего друга от его врагов. – Гигант швырнул на пол феску и одним движением разорвал китель из плотного сукна. – Здесь ты ступишь на Серебряную Дорогу, Горлохват. Аа-ар-ргх!

Нас окатило запахом зверя, и тело Махтара вздулось так, что мускулам стало тесно под кожей. Он раздался вширь, в высоту, изо рта полезли клыки. Став еще громаднее, он покрылся шерстью и избавился от клочков лопнувшей одежды.

– Не человек… Ты мангуда!

– Позднее прозрение ничего не стоит! – прорычал монстр, едва не убивший Себастину в ночь нашей первой встречи!

– Хозяин, вы должны идти. Мне неприятно оставлять вас, но враг должен быть остановлен. Я сама убью чудовище.

– Никто никуда не пойдет!

Мангуда ударил, проломив кулаком пол. Отпрыгнув, я тут же ринулся вперед и проскочил у него под мышкой. Развернувшись, гигант сокрушил стену движением могучей руки и уже было схватил меня, когда раздался громовой залп из цигенхафа Себастины, и он взревел от боли. Позабыв обо мне, мангуда занялся моей горничной. Прежде чем броситься прочь, я успел увидеть изгвазданную рваными ранами спину чудовища. Бур, благослови тебя Все-Отец за твои орудия убийства!

Когда я вырвался из здания старой ратуши, ее внутренности уже лизали языки огня. Это было видно по пляшущим в некоторых окнах отсветам. Пламя вырвалось из-под земли наверх, туда, где больше воздуха, больше пищи!

Алхимик существенно оторвался от меня, но мне не пришлось его догонять. Он стоял на площади перед ратушей. Он ждал меня среди кристаллических столбов. На правой руке моего врага надета пата[20]20
  Пата (пуддха) – восточный прямой меч с клинком, выходящим из твердой латной рукавицы, защищающей руку от запястья до локтя.


[Закрыть], левую руку он держал внутри сумки, свисающей с плеча.

– Я встретил твоего людоеда. Браво! Даже в моем котелке не сварилась бы такая похлебка! Мангуда! Не думал, что когда-нибудь смогу увидеть такое невероятное существо!

– Махтар не существо, – тихо ответил алхимик, – и не людоед. Обычно. Он мой верный друг и соратник, поддерживавший и защищавший меня на протяжении многих лет.

– Неважно. Совсем скоро эта тварь издохнет от руки моей горничной.

– Время покажет.

– Это ведь не он то страшное оружие, которое вы ввезли в столицу, верно?

– Что? Какое оружие? – Брови-гусеницы малдизца приподнялись, и я ощутил, что его удивление искренне.

– Ты не знаешь?

– Единственное оружие, которое мы ввозили, это то, что уже гремит на улицах сего проклятого города, пожирая жизни детей Мескии. Иного не нужно! Посуди сам, враг мой, зачем нам было ввозить его через таможню, если он может выдавать себя за человека?

– Значит, твой союзник что-то от тебя скрыл.

– Я не удивлен, – слегка качнул головой Зинкара, – это в его духе. Всегда имеет планы про запас! Но тебе это уже не должно быть интересно. Твой путь оканчивается здесь.

– Уже слышал. Много раз. Но все еще иду! Скажи, Мирэж, каково это было, столько лет сгорать от ненависти к самому себе, зная, что по твоей вине родная страна лишилась будущего?

– Это твоя вина, не моя! Я спрятал его надежно! За такой толстой стеной, что не простучать! Я опоил его усыпляющим зельем, чтобы его не нашли маги, я презрел мучения плоти и не отдал моего принца на поругание захватчикам! Я выполнил свой долг! А потом пришел ты и украл у моей страны махараджу! Ты вор! Грязный презренный вор! И если бы ненависть была материальна – моя бы затмила небеса и поглотила тебя! Я хочу твоей смерти, Бриан л’Мориа! Я хочу лишить тебя жизни!