Текст книги "Записки мужиковеда. Что каждый мужчина должен знать о своем здоровье и каждая женщина – о мужчине"

Не могу не упомянуть и других моих коллег, работавших на кафедре.

Если бы кто-нибудь спросил меня, есть ли сегодня, в наше жестокое время, человек, способный хранить верность другому всю жизнь, я назвала бы Элеонору Дмитриевну Смирнову. Соратница. Она рядом с шефом всю жизнь. Когда я пришла работать на кафедру, Элеонора Дмитриевна была доцентом. Потом она стала профессором и много лет заведовала нашей кафедрой. (Вот видите как. Я уже двадцать с лишним лет не работаю на кафедре, но все еще считаю ее своей.)

Элеонора Дмитриевна – достойный пример того, чего можно добиться, не обсуждая распоряжения шефа, а четко им следуя. В старом здании кафедры на стене рабочего кабинета у нее за спиной висела маленькая бумажка, прикрепленная к стене лейкопластырем. На ней Элеонора Дмитриевна написала слова Карнеги: «Если ты не можешь делать то, что тебе нравится, то должно нравиться то, что ты делаешь». Только сейчас, спустя годы, я в полной мере осознаю мудрость этих слов. В них заключено великое умение получать удовольствие от жизни.

Элеонора Дмитриевна была с нами всегда. Мы понимали, что от ее мнения во многом зависит и реакция шефа на происходящее, поэтому делились с ней своими переживаниями очень осторожно. И тем не менее ощущение стабильности, радости от успешно выполненной работы и чувство преданности общему делу передавалось всем нам именно от нее.

Василий Иванович Васильев. Не знаю, из каких он был мест, но сельский говор так и остался с ним на всю жизнь, несмотря на защиту и кандидатской, и докторской диссертаций. Он учил меня оперировать. Его сказанное во время операций доброе: «Не волнуйся, Ирочка, все у тибе хорошо», – да, да именно «тибе», – я буду помнить до конца своих дней.

Мы, молодежь, считали его консерватором. А он был доктором или, как это принято говорить в медицинской среде, клиницистом – настоящим клиницистом. Он любил и чувствовал больного как никто. Для него интересы пациента были важнее коммерческих или научных результатов. Удивительный человек! К нему можно было обратиться с любой просьбой и в любое время. Он никогда не отказывал в помощи. Помогал и тогда, когда его лично об этом не просили.

Галина Александровна Рахманова – в те времена она была ученым секретарем кафедры. Мы вместе с ней почти 40 лет, и это, я думаю, комментариев не требует.

Не могу не сказать еще об одном любимом мной человеке и моем учителе. Это Ирина Вячеславовна Голубева. Дорогая Ирина Вячеславовна! Незабвенная Ирина Вячеславовна! В те годы она была ведущим специалистом по патологии пола. Работала в Институте эндокринологии, а на нашей клинической базе оперировала своих пациентов. Эти операции познакомили и сблизили нас.

Как я уже говорила, больные, страдающие патологией пола, пожалуй, самая ранимая, самая ущемленная социальная группа. Вы можете себе представить, что чувствует человек, который не знает, кто он – мужчина или женщина? Или человек, который почти 20 лет был мужчиной, а после обследования оказался женщиной, и ему рекомендуют поменять пол. И теперь он не Миша, а, например, Маша. Как к этому отнесутся его родные и близкие? Поймут ли?

Или представьте страдания молодой женщины, которая после свадьбы вдруг понимает, что у нее есть и квартира, и муж, и денежный достаток, но нет того, что есть у всех остальных женщин, – влагалища. Должно быть, а его… нет. А такой случай был в нашей практике. Отчаяние этой женщины было настолько велико, что она пыталась повеситься у входа в клинику только потому, что госпитализацию отложили на сутки из-за отсутствия мест в палатах. Эту женщину пришлось разместить на раскладушке в коридоре.

Каким огромным должно быть сердце у доктора и сколько душевной теплоты нужно, чтобы не просто лечить, а, по сути, возвращать этих людей к жизни. Я не знаю, откуда у Ирины Вячеславовны, маленькой хрупкой женщины, было столько терпимости к людям, из какого святого источника она черпала силы, но рядом с ней всегда было легко и удивительно спокойно. В ней соединились два старинных российских дворянских рода. По материнской линии она из Анненковых – тех самых Анненковых, которые подарили России одного из декабристов. А отец Ирины Вячеславовны – по рождению дворянин, известный химик, член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки и техники РСФСР В. В. Лебединский.

Может быть, желание знать и уметь, добросердечность и сострадание к людям достались ей от ее именитых предков. А возможно, это только ей одной присущие качества. Не могу сказать. Но за все годы, что мы были рядом, я не видела ни одного пациента, которого она бы оставила наедине с горем. Некоторые жили у нее подолгу. Она их кормила, одевала, сватала и женила. Иными словами, делала все, чтобы эти люди почувствовали себя полноценными членами общества.

Наверное, под ее влиянием и я поступала так не единожды. Помню, одного из своих пациентов, находившегося на грани нервного срыва, я привезла на выходные к родителям на дачу прямо в больничной пижаме. Оставила в отделении расписку и забрала. Он был профессиональным гитаристом. Не знаю, что больше повлияло на него – смена обстановки или высокая оценка его игры моим отцом. Папа любил музыку, сам играл на балалайке, мандолине, аккордеоне и, конечно, на гитаре. Пациент вернулся в клинику и быстро пошел на поправку. Потом не раз приезжал в Москву и останавливался у нас. Благодаря тем знаниям, которые подарила мне Ирина Вячеславовна, я вовремя заметила у этого пациента характерные для гормональных нарушений изменения – ярко окрашенные полоски растянутой кожи – и поменяла тактику лечения. После лечения у него родилось двое желанных детей.

Учила Ирина Вячеславовна добром. Как она умела ободрить, заставить чувствовать себя сильной! А когда я была близка к отчаянию (как ни прискорбно, и это случалось), она всегда говорила: «Смотри, мы три Ирины. Ирина Голубева, Ирина Ботнева (сексопатолог, в то время она работала у профессора А. И. Белкина) и Ирина Ромашкина. Мы же силища! Не вешай нос».

Однажды я пожаловалась ей на нехватку времени. Тогда она мне сказала: «А ты делай, как я. Все одновременно. Одной рукой суп в кастрюле мешай, а другой рукой статью пиши». Как она хотела, чтобы я защитила диссертацию по патологии пола! Очень аккуратно собирала мне материалы – выписки из историй болезней, фотографии. Обучала операциям, техникой которых владела сама.

Я сфотографировала Игоря Дмитриевича и Ирину Вячеславовну (рис. 14) перед операцией формирования искусственного влагалища из толстой кишки. Такую операцию, как правило, проводили две бригады хирургов. Одна оперировала на брюшной полости: создавала из участка кишки влагалище. Вторая бригада оперировала на промежности: выполняла пластику наружных половых органов и подготавливала в малом тазу тоннель для влагалища.

Формирование тоннеля – один из самых ответственных этапов этой объемной и очень сложной операции. Помню, однажды Ирина Вячеславовна буквально заставила меня выполнить этот этап. Я сопротивлялась, как могла. Ведь за тем же операционным столом ту же пациентку оперировал и шеф. Но Ирина Вячеславовна настояла. Я очень боялась: в малом тазу все рядом – и прямая кишка, и мочевой пузырь, их очень легко травмировать. Такие ошибки случаются даже у опытных хирургов. А тут я… Но Ирина Вячеславовна так легко и просто направляла и контролировала мои движения, что все закончилось благополучно. Через некоторое время я стала понимать, что у меня все это неплохо получается, и я хотела оперировать таких пациентов и дальше. Хотела защищать диссертацию по патологии пола. Но у шефа были другие планы. Переубедить его ни я, ни Ирина Вячеславовна не смогли.

Именно Ирина Вячеславовна помогла мне понять очень важную вещь. Однажды она сказала: «Запомни, когда речь идет о лечении бесплодия в семье, нет и не может быть специальностей “андрология” или “гинекология”. Есть специальность “репродуктология”. Любой гинеколог должен ориентироваться в андрологии, равно как и андролог в гинекологии. Не для того, чтобы гинеколог лечил мужчин или андролог – женщин. А для того, чтобы у этих докторов была возможность правильно оценить состояние супругов и определить тактику ведения бесплодной супружеской пары».

И только для того, чтобы уметь правильно оценить (заметьте, не лечить женщину, а только оценить ее состояние), я посещала врачебные приемы Ирины Вячеславовны три с лишним года. Благодаря моему доброму учителю я понимаю и могу оценить работу гинеколога. И всякий раз, когда мне удается добиться успеха в лечении супружеской пары, я с любовью и благодарностью вспоминаю Ирину Вячеславовну.

Жили мы, вчерашняя кафедральная молодежь, хлопотно. Учились у наших наставников думать, оперировать, любить больных. Старались знать и уметь. Работали много. И часто не было у нас ни выходных, ни праздников. Не приведи Господь задержаться с осмотром накануне прооперированного больного или чуть позже сообщить шефу о состоянии пациента в выходные или праздники! Никакие личные обстоятельства не учитывались.

Тогда мы роптали, а теперь я понимаю, насколько все это было правильно. И дело здесь не только в воспитании дисциплины и ответственности. Вместе с обретением новых профессиональных навыков к нам приходило ощущение сопричастности происходящему, собственной значимости и, как следствие, возникало уважение к себе. Самоуважение обязывало, заставляло серьезнее подходить к оценке собственных действий. Иначе мы поступать уже не могли. Ведь, если уважаешь себя, ты не станешь делать то, что тебе поручено, плохо или небрежно.

Позвольте в качестве иллюстрации к сказанному привести одно наблюдение. По приглашению моей приятельницы я много лет тому назад побывала в Нью-Йорке. Во время очередной экскурсии мы решили передохнуть в сквере Рокфеллер-центра. Через некоторое время к нам подошел темнокожий дворник и, извинившись, попросил пересесть на другую скамейку, потому что здесь будут убирать. Потом мы наблюдали за его работой. Он с невероятной тщательностью подметал, мыл скамейки и дорожки, поливал газоны. Точно следуя технологическому процессу, менял шланги, насадки и моющие средства, регулировал давление воды. Выполнял он работу с чувством собственной значимости, с любовью и уважением к окружающим, а более всего к самому себе.

Я смотрела на него и думала, как необходимо это качество нам, россиянам. Насколько легче и проще нам бы сегодня жилось! Как я понимаю, многие проблемы российские связаны с отсутствием самоуважения. Ведь человек, уважающий себя, не сможет не совершенствоваться в профессии, сочтет недостойным обкрадывать коллегу и публиковать его мысли под своим именем, а потом еще и защищать диссертацию по этим материалам тайно где-нибудь на периферии. Такой человек не положит асфальт небрежно, правильно закрутит кран в ванной, не бросит мусор мимо урны… И, конечно, ему будет свойственно неприятие лжи.

Из обыденной жизни убрать ложь непросто. А как быть с ложью медицинской – той, что называется ложью во благо? Еще в институте нас учили, что бывают случаи, когда ложь является действенным лечебным средством. Я помню, на одной из лекций по онкологии нам рассказывали о чудесном исцелении 47-летнего мужчины. У него была конечная (терминальная) стадия рака желудка. Во время операции даже не смогли перевязать левую артерию желудка (это делается для предотвращения кровотечения и в конечном счете продлевает жизнь). Но поражение было настолько значительным, что среди разросшейся злокачественной ткани найти эту артерию хирурги просто не смогли. Родственникам доктора откровенно сказали о серьезности состояния пациента, а ему – о том, что опухоль полностью удалена. Лечащий доктор попросил пациента прийти на прием через год. Отчаянная, сумасшедшая ложь, которая принесла исцеление. К удивлению врачей, он в назначенное время пришел на консультацию. При обследовании медики были вынуждены признать мужчину абсолютно здоровым. Он не принимал лекарств, все сделала вера. Вера в излечение. В основе той веры была ложь.

Но долгая медицинская практика научила меня и к такой лжи относиться настороженно. Дело в том, что ложь во благо тоже наказуема.

…Это было в начале 70-х годов прошлого века. Вот написала эти слова и почувствовала, какая я пожилая. Пожилая – какое потрясающее слово. Совершенно необидное. Какой глубокий смысл в нем заложен. Подумайте только! Пожилая! Это значит, я пожила. У меня есть опыт и знания, которыми я могу поделиться.

Итак, начало 1970-х годов. На прием к шефу пришла молодая супружеская пара. Они хотели детей, но у супруга тяжелое расстройство сперматогенеза. В эякуляте определяются только единичные сперматозоиды, да и те неподвижны. При обследовании еще была выявлена внутриклеточная инфекция. Инфекцию успешно вылечили, но спермиограмма не улучшилась. Применение всех известных в те времена препаратов эффекта не дало. Напоминаю вам, это было в 1970-е годы. Метода экстракорпорального оплодотворения еще и в помине не было. Шансы получить собственного ребенка у этой пары равнялись нулю. Молодая женщина была в отчаянии. Ее супруг крайне отрицательно относился к усыновлению и заявлял, что не желает растить чужих детей. Иными словами, сохраняя брак, эта сильная, способная к деторождению молодая женщина обрекала себя на бездетность. И расстаться с мужчиной, которого любила, тоже не могла. После очередного курса лечения она пришла к нашему доктору-лаборанту и попросила выдать ее супругу спермиограмму с хорошими показателями. Она все продумала и нашла мужчину, который согласился подарить ей ребенка. Он был похож на ее мужа и имел нужную группу крови. В те времена не проводили генетической экспертизы, исключить отцовство в данном случае было практически невозможно. Ей казалось, что все складывается прекрасно, и умоляла помочь ей. Доктор-лаборант пришла мне сказать, что дала ей вожделенную бумагу, и с улыбкой заметила: «Хвала тем женщинам, которые обеспечивают славу докторам!»

В то время я уже знала одну супружескую пару, у которой было двое любимых детей. Супруг в юности перенес туберкулез яичек и был бесплоден. Но у него хватило добра и душевной щедрости не только дать возможность собственной жене почувствовать себя матерью, но и относиться к этим детям, как к собственным. Каждый раз, когда они решали завести ребенка, он уезжал в командировку и напутствовал супругу словами: «Твоя задача забеременеть». Никаких упреков. Между ними все было предельно ясно. Я знала эту историю не понаслышке. Старший из этих детей был моим другом. Потом он уехал в другой город, но дружеские отношения между нами сохранялись довольно долго. Через несколько лет, когда глава этой семьи был уже немощен, я видела, как младший сын целовал ему, своему отцу, руки и благодарил за дарованную жизнь и за все то, что он имеет.

А еще я невольно вспомнила любимые отцом строки Пьера Жана Беранже:

 
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
 

С самыми благостными мыслями я дала согласие на положительный комментарий к той бумаге с хорошей спермиограммой. Когда счастливые супруги вышли из кабинета, я была совершенно спокойна.

Приблизительно через год эта женщина родила… ребенка с тяжелейшим пороком. Этот младенец в последующем вовремя заговорит, будет читать, а может быть, и сам, нет, не писать, а диктовать книги. Но никогда своей рукой не поднесет ложку с едой ко рту, никогда не сядет, никогда не сделает ни шага. Он просто не сможет. Не сможет никогда и ни при каких обстоятельствах. Ни один доктор не в состоянии ему помочь, потому что у него нет скелетной мускулатуры. Она не развилась. Вот такой дефект внутриутробного развития.

Я не знаю, что это было. Возможно, просто стечение обстоятельств. Но та молодая мама была убеждена, что это страшная кара за ложь. Ложь, которую она позволила себе, не имея на то никакого права. Мы утешали ее, как могли. Не знаю, помогли ли ей наши доводы. Скорее всего, нет. Но одно знаю абсолютно точно. Подобной лжи уже никто из нас позволить себе не мог.

О пересадке органов

За время работы на кафедре операций было выполнено немало. Восстановление проходимости семявыносящих путей, операции при крипторхизме, при варикоцеле, формирование искусственного полового члена, операции по коррекции пола и др. Разве все их перечислишь! И, конечно, много пересадок: клеток, тканей, органов. Пересаживали яичники и яички, клетки и ткани яичка, гипофиз и даже гипофиз вместе с гипоталамусом – областью мозга над гипофизом.

Помните Шарикова из повести Михаила Булгакова «Собачье сердце»? Эта фантастическая история о превращении дворняги в человека со всеми вытекавшими из этого эксперимента последствиями появилась не случайно. Михаил Булгаков был врачом и, конечно, знал, что такие операции проводятся. Профессор Николай Алексеевич Богораз в те годы, когда была написана повесть, пересаживал гипофиз и щитовидную железу карликам, увеличивая с помощью этой операции рост таких пациентов на несколько сантиметров. Работу продолжил его ученик Тимофей Еремеевич Гнилорыбов, пытавшийся усовершенствовать операцию. Но ему не удалось разработать такую методику, при которой в пересаженном гипофизе обеспечивался бы адекватный кровоток. Несомненно, это обстоятельство и, конечно, реакции тканевой несовместимости, о которых в те времена никто ничего не знал, приводили к низкой эффективности пересадок.

Нашему шефу Игорю Дмитриевичу Кирпатовскому вместе с сотрудниками кафедры удалось разработать модель операции, при которой полностью восстанавливался кровоток в пересаженном гипофизе, а также эффективную схему преодоления реакций тканевой несовместимости при пересадке.

Конечно, этим операциям предшествовали серьезные анатомические исследования, а затем апробация методики на животных. Лишь после положительного исхода экспериментальных операций новый метод получал право на жизнь в клинике.

Трансплантация органа – дело не простое. Нельзя взять и пересадить любое яичко, гипофиз или почку. Нужно подобрать донорский орган, определенные белки которого будут похожи на белки пациента. Только в этом случае операция имеет шанс быть успешной. Иногда ожидание нужного органа оказывалось довольно длительным. Операция откладывалась. Пациенты буквально томились в клинике.

Одного из них просто невозможно забыть. Это был молодой кавказец с невероятной внешностью. Невысокий от природы, он казался почти карликом из-за торчащих в разные стороны длинных волос, которые пышной гривой венчали его голову. Большие темно-карие выпуклые глаза, густые широкие брови, огромный, с горбинкой, нос, внушительные размеры которого подчеркивал едва заметный, малюсенький ротик почти без губ. Он практически не говорил по-русски. Сидел часами в коридоре, смотрел в никуда и перебирал собственные пальцы. Мы пытались как-нибудь его приободрить, но общение, как вы понимаете, было затруднено, и диалог получался однообразным и даже смешным.

– Джафарик, как дела?

– Качмар!

– Что случилось?

– Ипирасий нету.

И так ровно столько раз, сколько задавался этот злополучный вопрос. А задавал его каждый из нас не один раз в день, иногда просто так, походя. Но пациент в своих ответах всегда был абсолютно искренен. Поэтому мы его любили и скучали по нему, когда пришла пора расставания и он, довольный результатами пересадки яичка и восстановлением сексуальной функции, уехал к себе на Кавказ.

Изучение возможностей пересадки гипофиза продолжались. Один из рабочих моментов исследования – наполнение контрастной массой сосудов гипоталамо-гипофизарного комплекса – запечатлен на рис. 15. Рядом с профессором Кирпатовским – я. Кстати сказать, я к этим исследованиям никакого отношения не имела. Но ассистировать обязали меня. Я была страшно недовольна, потому что это отрывало меня от моей работы. Даже скрыть досады не смогла. Теперь понимаю, что зря. Это тоже было приобретением знания и опыта.

Исследования показали, что при пересадке гипофиза разработанным на кафедре методом нормальный кровоток сохраняется не только в самом гипофизе, но и в гипоталамусе – области головного мозга, лежащей над гипофизом. Это, в свою очередь, позволило предположить, что пересадка гипоталамо-гипофизарного комплекса по этой новой методике может быть эффективна при лечении не только гипогонадизма, но и несахарного диабета.

Дело в том, что в гипоталамусе вырабатывается, а клетками задней доли гипофиза выделяется в кровь гормон – вазопрессин. Под его влиянием в почках происходит концентрация мочи. При несахарном диабете этого гормона выделяется недостаточно, и почки выделяют слишком много мочи. До двадцати с лишним литров в сутки. Люди, страдающие этим недугом, привязаны к дому. Постоянные позывы к мочеиспусканию изнуряют, и прежде это заболевание называли несахарным мочеизнурением. Замена лекарственной терапии несахарного диабета пересадкой гипоталамо-гипофизарного комплекса оказалась весьма перспективным методом лечения.

Первые пересадки были выполнены тем пациентам, которым лекарственная терапия не помогала. Эффект был ошеломляющим. Представляете, до операции пациент выделял двадцать литров мочи, а на следующие сутки после операции только два с половиной. Фантастика!

Естественно, не радоваться таким результатам мы не могли. Но для внедрения этого метода в клиническую практику была необходима оценка извне. Игорь Дмитриевич, несколько сотрудников кафедры и я в их числе поехали в Институт эндокринологии к профессору Евгении Ивановне Маровой. Она в те годы заведовала отделением нейроэндокринологии, была ведущим специалистом болезней гипоталамо-гипофизарной системы и могла по достоинству оценить метод.

Я хорошо помню, как поначалу настороженно, а потом с явным интересом она смотрела результаты исследований и клинических испытаний. Помню, как Евгения Ивановна и Игорь Дмитриевич строили планы совместной работы. Но сбыться им было не суждено. Наступили тревожные 1990-е. Падкие на «сенсации» новоиспеченные «господа» легко разрушали все, что с любовью делалось для людей. Сфальсифицированные, как в сталинские времена, «факты» в статьях о врачах-убийцах, репортажи о врывающихся в операционные людях в масках сделали свое черное дело. Трансплантологи боялись заниматься своей работой, пересадки не выполнялись, люди не получали своевременной помощи. Принцип «мертвый послужи живому», известный с древности, был забыт.

Тем не менее около десяти пересадок гипоталамо-гипофизарного комплекса пациентам, страдавшим несахарным диабетом, было выполнено. Из них одна в итоге оказалась неудачной, но не по нашей вине. Операция прошла успешно. Пациент был безмерно счастлив. Новые возможности его ошеломили, и он совершенно забыл о рекомендациях врачей. После нескольких дней свободы вместе с друзьями отправился в сауну. Результат этой нелепой ошибки был закономерным. Острое отторжение трансплантата, и моча потекла «рекой». Он сразу приехал в клинику, но безответственность пациента оказалась фатальной. Помочь могла только повторная операция. На этот раз все рекомендации он выполнял четко. Нам удалось наблюдать этого пациента более двух лет. Все было в порядке.

Этот больной допустил ошибку. Его забывчивость можно понять, оправдать и даже простить. Он не медик. А когда пациент, имея высшее медицинское образование, поступает так, как ему вздумается, что делать с ним? Ситуация кажется неправдоподобной, и тем не менее такие случаи в моей практике были. Расскажу об одном из них.

Много лет тому назад на кафедре шла разработка нового метода лечения бесплодия. По этой методике лекарственные препараты, чтобы усилить их действие, направляли в яичко через артериальную систему. Для этого в артерию, от которой отходит один из артериальных стволов, питающих яичко, во время операции вставляли специальный катетер, который оставался в артерии на все время лечения: через него вводили лекарственные препараты. Естественно, все это время пациент находился в стационаре. Это необходимое условие для предотвращения осложнений, в том числе и кровотечения, которое может возникнуть при смещении катетера.

Об этом наш пациент – молодой доктор – знал, но тем не менее с завидной регулярностью убегал из клиники на свидания. Он просто не мог справиться с собственной сумасшедшей потенцией. Не помогали ни закрытые двери, ни угроза досрочной выписки. Он каким-то образом раздобыл ключ от кабинета шефа и убегал через окно. Как ему удавалось обманывать дежуривший около него персонал, до сих пор остается загадкой. Мы все вздохнули с облегчением, когда этот пациент закончил лечение.