Текст книги "Записки мужиковеда. Что каждый мужчина должен знать о своем здоровье и каждая женщина – о мужчине"

Признание и… прощание с кафедрой

Заслужить одобрение, работая на нашей кафедре, было не так-то просто. После десяти с лишним лет работы я получила от шефа фотографию (рис. 16), на обороте которой было написано: «Первой в стране женщине-андрологу на память от шефа».

Конечно, в этой надписи заключалась значительная доля иронии: это было напоминание о том, что все началось и совершилось вопреки моим желаниям. Но так или иначе андрология, или «мужиковедение», стало делом, которому я служу. И ничего менять в своей жизни не собираюсь. А подаренная фотография стала своего рода признанием того, что я состоялась как доктор.

Работали мы все на кафедре много, но святыми не были. С решением некоторых задач могли изрядно запаздывать и, когда понимали, что нагоняй от шефа неизбежен, делали все, чтобы его избежать. Однажды мы затянули с подготовкой анатомического материала для студенческих экзаменов, которые в те времена проходили на кафедре в первых числах нового года. Экзаменационные материалы принимал и оценивал качество их подготовки сам Игорь Дмитриевич. Схалтурить было совершенно невозможно, потому что предмет шеф знал блестяще. И вот на следующий день мы должны материалы представить, а ничего еще не готово! Нас было человек семь. Работали до поздней ночи. Мы с Галиной Александровной ушли с кафедры в три часа. Домой, не без приключений, но с елками, которые для нас добыл водитель такси по дороге, мы приехали: я – в четыре, а она в пять утра. Остальные работали всю ночь, но экзаменационный материал был сдан вовремя.

И отдыхали мы вместе. Вне кафедры и на кафедре. Проводили капустники. Писали для них сценарии, сочиняли стихи. Не думаю, что вам будут интересны рассказы о том, как руководство кафедры в накрахмаленных пачках из марли исполняло танец маленьких лебедей. Или о том, как мы выбирали мистера кафедры и венчали его самодельной короной из скорлупок яиц и елочной шишки. Или о том, как было приятно получить 8 марта подарок вместе с адресованными мне лично строками:

 
Умна, красива и большая дока
По части семявыносящего протока.
 

Все это было очень нашим, почти интимным. Пусть нашим и останется. Сейчас таких праздников на кафедре никто не устраивает, но те вечера помнят до сих пор.

Случались у нас и совсем смешные «праздники». Помню, как однажды мы после довольно сложного рабочего дня решили отпраздновать Первое мая. Ближе всего была квартира в Олимпийской деревне, где у своего друга жил наш докторант из Казахстана. Все ужасно устали, но отказаться от праздника было равносильно предательству. По дороге купили все, что в таких случаях покупают, и поехали. Но застолье оказалось совсем коротким. Буквально после первого тоста все ощутили страшную усталость, устроили привал на полу и заснули. Проспали часа полтора, поели и разъехались по домам. Хозяин квартиры, пока мы спали, успел вымыть окно. Мы потом долго вспоминали эту уникальную вечеринку и смеялись над собой.

Жили мы большой и дружной семьей. Делили все: и радости, и печали. Сейчас все не так. Канули в Лету чувство локтя, товарищества, надежности, уверенности в завтрашнем дне. Безумно жаль. Поверьте, это не тоска по советским временам. Многие вещи в нашем вчера меня раздражали. Об этом вам лучше всего рассказали бы стены кухни в моей старой квартире, где мы довольно часто собирались. Там мы слушали Булата Окуджаву:

 
Среди совсем чужих пиров
И слишком ненадежных истин,
Не дожидаясь похвалы,
Мы перья белые свои почистим.
Пока безумный наш Султан
Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмемся за руки друзья,
Возьмемся за руки друзья,
Возьмемся за руки, ей-богу…
 

Там мы поднимали бокалы за нас и говорили обо всем абсолютно свободно. На работе нельзя было. Работали мы в Университете дружбы народов. А там иностранцы – студенты, ординаторы, аспиранты. В нашем советском вчера там за нами присматривали. Мы знали об этом и остерегались. А на кухне все были свои. Русские и прибалты, украинцы и казахи, узбеки, грузины и армяне – все вместе. Мы не боялись и не лгали друг другу, не старались казаться лучше, чем мы есть. Мы были вместе. А это дорогого стоит.

Там, на той кухне, мы делились переживаниями, обсуждали результаты экспериментов и планировали новые, ругали шефа, говорили о политике, смеялись над идиотизмом парткомовских совещаний, вспоминая слова Вернадского о том, что уровень грамотности партийного работника намного ниже интеллекта весьма среднего ученого. Все это мы обсуждали и при этом не вспоминали ни о национальности, ни о вероисповедании.

«Кухонные» разговоры стали совсем другими в начале 1990-х. Стало ощущаться непонимание и неприятие. Помню, как на той же самой кухне один из прежних собеседников стал поливать грязью Россию, утверждая, что она завоевала Украину, а украинцы во все времена боролись за собственную независимость. При этом к борцам за независимость Украины он относил и фашистских прислужников. Тех самых, что недостойны и людьми-то считаться. Говорил, что Россия намеренно морила голодом украинцев и должна как минимум покаяться, а правильнее, еще и заплатить за это. Я стала напоминать о Богдане Хмельницком, о том, что голод в 1930-е был и в России, о том, что это наша общая история и общая трагедия. Вспомнила даже о подаренном Украине Крыме. А еще сказала, что Россия сегодня – это в том числе и я, мой муж, мои дети, и наша кафедра, где он защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. Поэтому не нужно чернить все и всех. Я вышла из кухни, а вслед услышала, как его супруга сказала: «Отстань! Кому ты все это говоришь? Кацапке! Разве она сможет нас понять? Да никогда!» Вот так. В одночасье из друга я превратилась в кацапку. Никогда не перестану удивляться тому, как власти умеют переключить людское недовольство с собственной несостоятельности на образ врага. Даже в тех случаях, когда врага-то и в помине нет. Ведь если врага нет, его легко выдумать. И выдумывают. При этом даже мыслящие люди отказывают себе в элементарном анализе происходящего и включаются в эту дурно пахнущую кампанию. А между тем последствия такого сумасшествия могут быть печальными. История знает немало таких примеров.

Как же не хочется думать о плохом. Хочется надеяться, что разум и добрая воля не могут не восторжествовать. Мы все когда-нибудь встретимся, сядем рядом и так же доверительно, как прежде, поговорим о главном нашем деле – о медицине, служению которой мы отдали лучшие годы своей жизни, об андрологии – уникальной медицинской специальности, которой в России, где демографическая ситуация оставляет желать лучшего, к сожалению, до сих пор нет.

Важная специальность, которой нет

Андрология в переводе с латыни – наука о мужчине (так же как гинекология – наука о женщине). Это очень емкая специальность. От доктора, работающего в этой области, требуется знание многих областей медицины. Эндокринология и трансплантология, морфология и микрохирургия, иммунология и генетика, психология, сексология, гинекология – вот те необходимые медицинские специальности, в которых должен свободно ориентироваться грамотный доктор-андролог, и уверяю, этот список неполон. Именно поэтому андрологов нужно готовить по специально разработанным программам, что станет возможным только тогда, когда будет выделена медицинская специальность – андрология. И не в рамках урологии, а как отдельная медицинская специальность.

Сейчас это происходит де-факто. Кто-то открывает кафедру андрологии, кто-то организует курсы по андрологии. Все это, несомненно, хорошо, но бессистемно, самодеятельно. До сих пор нет единой программы подготовки специалистов-андрологов. Не разработаны и не применяются в клинической практике стандарты обследования и ведения андрологических больных. Практически отсутствует система оказания профилактической помощи мужчинам.

Но такая специальность должна существовать де-юре и найти свое место в официальном реестре медицинских специальностей Российской Федерации. А это, как вы понимаете, дело государственное. Решение о выделении андрологии в отдельную медицинскую специальность жизненно необходимо. И не завтра, не потом, когда настанут лучшие времена, а сегодня, сейчас. Ведь охрана здоровья самой творческой части рода человеческого – не только медицинская, но и важнейшая социальная задача. Потому что от здоровья мужского зависит не только воспроизводство населения, трудовых ресурсов, но и решение тех задач, которые по силам только дерзновенному мужскому уму.

Тогда и только тогда не будет стыдно за досадные промахи врачей.

До сих пор не могу забыть одного из своих пациентов. Он обратился к нам в клинику по поводу бесплодного брака. Детей в его семье не было уже около шести лет. Шесть лет он лечился от бесплодия в своем родном городе где-то на Южном Урале. Шесть лет ходил на приемы к лучшему, как он сам говорил, специалисту-урологу. Этот профессор применял в лечении авторские методики. Одной из составляющих его метода был массаж яичек. Пациент долго отказывался посвящать нас в подробности этого массажа, но потом все-таки поведал «великую» тайну. Оказалось, ему проводили вакуумный массаж яичек. При этом яички помещались в специально сделанную камеру, которая соединялась с трехлитровой банкой, к которой подводились трубки от вакуумного насоса. Поскольку насос был мощнее, чем требовалось, массаж яичек выполняли сразу двум пациентам. Доктор предлагал пациенту, который нуждался, по его мнению, в массаже, найти другого бедолагу, который должен был составить ему пару. Вы можете вообразить ситуацию, при которой двое взрослых и нормальных мужчин сидят напротив друг друга или рядом, и им одновременно оттягивают мошонку! Представили? Ну как? Смешно? А нам было грустно. Мы всем сердцем переживали за этого симпатичного и абсолютно несчастного человека, потому что результаты такого необдуманного лечения оказались плачевными. В эякуляте пациента сперматозоидов не было. До массажа были, а потом их не стало. Дело в том, что при вакуумном массаже нарушается естественный кровоток в органах мошонки. И клетки сперматогенного эпителия, чрезвычайно чувствительные к кислородному голоданию, погибают. Эта ситуация напомнила мне старый и очень грустный анекдот: «Пациент нуждается в уходе врача. И чем дальше уйдет врач, тем лучше».

Ужасный случай. Чтобы таких случаев было как можно меньше, а лучше бы не было вообще, те люди, от которых что-то зависит в этом мире, должны принять единственно правильное решение: специальности «андрология» в России быть!

…И куда только не заносят нас мечты!

И новую специальность выделила. И мужчинам пожелала лечиться у доктора, которого специально для них подготовили, и спермиограмму предложила делать не так, как сейчас, – за деньги, а бесплатно, по системе обязательного медицинского страхования, ведь, что бы там ни говорили, какие бы радужные перспективы ни рисовали, не все благополучно у нас, россиян, с рождаемостью. И всех, кого помню и люблю, за одним столом собрала. Почти все они – с кафедры. Кафедры, которую я не могу и никогда не смогу забыть. В том старом здании в Таможенном переулке, где было так холодно зимой, вершилось настоящее чудо – открытие нового знания. И я была к этому причастна. Пусть косвенно. Пусть и вклад-то мой не так значителен, как хотелось. Не в том дело. Пьянила жажда нового. Сводило с ума желание знать и уметь. Может быть, именно поэтому я так тяжело прощалась с кафедрой.

Диссертация и многое другое

А дальше два бездарных года. Я стала помогать мужу в его новом бизнесе. Это не было моим делом. Я понимала это, но изменить ничего не могла. Так сложилась жизнь. Я торговала, честно зарабатывая себе и своей семье на хлеб насущный. Стыдиться мне было нечего, но я чувствовала себя не на своем месте. И однажды поняла, что жить так больше не могу, и вернулась в свою любимую медицину навсегда. Постоянную работу нашла довольно быстро во вновь образованном медицинском центре. Платили меньше, чем я зарабатывала на торговле, но здесь была любимая работа. А это, как вы понимаете, очень важно.

Через несколько лет меня пригласили на работу в Клинику планирования семьи Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова, а спустя некоторое время я перешла в ведомственную поликлинику.

Как-то раз, спустя несколько лет после того, как я ушла с кафедры, меня попросил приехать мой шеф – профессор И. Д. Кирпатовский. В то время я заведовала андрологическим кабинетом поликлиники и была довольна новой работой и собственной жизнью. Мне не хотелось ничего менять. Я ехала на кафедру с единственным желанием не принимать ни одного из возможных предложений. Но от предложения, которое сделал шеф, отказаться не смогла. Он попросил не погубить материалы исследований, которые я проводила в течение многих лет: «Если ты не будешь этим заниматься, передай материалы на кафедру. Их обобщат другие. Жаль все это потерять». Я пообещала посмотреть и привезти все, что удалось сохранить. Ревизия домашних «тайников» показала, что сохранилось достаточно. Я собрала все, чтобы передать любимой кафедре. Собрала, упаковала, а потом вдруг подумала: зачем отдавать плоды многолетнего труда! Позвонила шефу и сказала, что все сделаю сама. Диссертацию я начала писать в начале мая. Дочь и зять уехали на отдых, а я осталась с двумя внучками. Моя старшая внучка спросила, что я делаю. Когда услышала ответ, заметила: «Надо же, бабушка, какая ты! И с нами сидишь, и диссертацию пишешь!»

Странная штука – жизнь. Иногда абсолютно нелепая. Смешная. Бабушка – и диссертация на соискание ученой степени кандидата наук! Невероятная смесь, абсолютное отсутствие логики. И тем не менее именно так и было. Чистовой вариант работы к середине июня был готов. Полтора месяца и все! Осталось только отдать в переплет и ждать защиты. Потом шеф скажет мне, что с такой скоростью кандидатскую у него не писал никто. Я думаю, случилось так потому, что все это в моем сознании уже давным-давно было пройдено. Ни для жизни, ни для карьеры эта диссертация была не нужна. Смешно и грустно.

В последующем я получила от шефа не одно предложение занять ответственные и престижные должности, стать руководителем, защитить докторскую диссертацию, учить других, передавать знания и опыт. На эти предложения я ответила отказом. Мне тогда показалось, да я и кажется сейчас, что все это дело прошлое.

Сегодня, в свои шестьдесят с лишним, я относительно здорова, до сих пор работаю, и мои пациенты со мной. Работы достаточно. Отдых я предпочитаю активный. Очень люблю путешествовать. Правда, без помощи детей это вряд ли бы получалось. Но мне повезло. У меня хорошие дети. Недавно я была в Лондоне. Поездка была потрясающая! Моя дочь, спасибо ей, все продумала до мелочей. Масса интереснейших экскурсий и, конечно, одна из них в Гринвич. Экскурсовод настоятельно рекомендовал нам зайти в лавку сувениров на нулевом меридиане и купить только там продающийся сувенир – особенные мужские носки. Совершенно естественно, я решила взглянуть на них. Они были великолепного качества, но покупать я их не решилась, потому что на одном из них крупными буквами на английском языке было написано Восток, а на другом – Запад.

Я представила себе, как дарю эти носки близкому человеку и он их надевает. На правую ногу – EAST, на левую – WEST. Если следовать логике, то между ними нулевой меридиан. Такой подарок с радостью ни один мужчина, как мне кажется, принять не сможет. Даже если обладает чрезвычайным чувством юмора.

А когда вернулась домой, поняла, как была не права. Ведь есть и другая сторона медали. Нулевой меридиан – это исходная точка, начало всех начал.

Прав был член Союза советских писателей поэт Батожаргал Гармажалов, который сказал:

 
Жизнь не только песни и конфеты.
Каждый день опасности таит.
Наша беспокойная планета
На мужском достоинстве стоит.
 

Конечно, он имел в виду социальные моменты. Но ведь значимость социального тускнеет в отсутствие здоровья биологического, без возможности ощущать себя полноценным мужчиной, без возможности продлить собственный род. И я вдруг в полной мере ощутила, что моя медицинская специальность – это подарок судьбы.

Бессонная ночь. Вместо заключения

Черт бы взял эту «половую жизнь»! Ни лечь, ни встать, ни уснуть. Ничего не поделаешь, возраст. А в 19 она ведь благом великим была! Я тогда акушеркой в родильном доме работала. Дежурили мы без права на сон. Вот и придумали эту самую «половую жизнь»: стелили на пол матрасы и спали по очереди часа два-три.

Счастливое время! Мои первые шаги в медицине. Какой же растяпой я была. Вспомнить страшно. Могла, например, сделать укол, а шприц рядом с больной оставить. Какое же ангельское терпение было у моих первых учителей!

Екатерина Савельевна Беляева, старшая акушерка, всем сердцем любила свое дело и дарила свет своей души всем, кто был рядом – и пациентам, и коллегам. Даже на свидания нас потихоньку с дежурства отпускала. Кстати сказать, именно на одной из таких нелегальных отлучек я и познакомилась с моим будущим мужем.

Нина Ивановна Громова, операционная сестра, – ей по плечу были даже врачебные манипуляции.

А сколько душевной теплоты было в моих учителях! Как щедро они отдавали ее людям! Я помню, рожала молодая и очень красивая женщина. И во время потуг стала видна неповрежденная девственная плева. Роды принимала Екатерина Савельевна. Она-то и спросила роженицу: «Была ли кровь в первую брачную ночь?» Сегодня подобный вопрос мало кого занимает. Но все это происходило в 1960-е годы, когда еще сохранялись довольно строгие нравы. Замуж нужно было выходить девственницей, и в некоторых семьях после первой брачной ночи даже простыни гостям демонстрировали. Если на них не было крови – позор! Вот потому-то и расплакалась красавица, а потом рассказала свою историю.

Воинская часть, где служил ее будущий супруг, находилась рядом с ее родной станицей. Молодые люди полюбили друг друга. По окончании службы парень увез ее в Москву, где они и поженились. Простыни после первой брачной ночи оказались только помятыми. Гости и, естественно, свекровь не увидели заветной «метки». И дальше – долгие месяцы несчастной жизни. Молодожен был в отчаянии: его обманули. Свекровь терроризировала невестку, не давала выходить на улицу, прятала ее платья, оскорбляла. И, конечно, две мои рабочие мамы не могли не помочь женщине. Они встретились с супругом и сказали ему все, что хотели и должны были сказать. Но реакции не было. Бедный молодой папаша долго не мог понять смысл того, что ему говорили. Пришлось повторять все заново и не один, и не два раза, пока до него не дошел смысл сказанного. Только после того, как эта новость достучалась до сознания, он пролепетал: «Сестричка, я же старался». Ответ последовал незамедлительно: «Плохо старался». Извинения свекрови, подарки мужа так долго терпевшая мучения девочка получила в тот же день. И все это произошло потому, что для медиков участие в судьбе, по сути, незнакомых им людей в те годы было жизненным правилом.

Николай Николаевич Филимонов, главный врач. О таких, как он, говорят: «доктор от Бога». Николай Николаевич начал врачебную практику еще в царской России. Он отмечал свое 75-летие и 50-летие врачебной деятельности, когда я только начинала работать. Русский интеллигент, высочайший профессионал. Как много он умел! Я помню случай, который поразил всех. Женщине в родах стало плохо. Падало артериальное давление. Дежурные врачи не могли понять, в чем причина. Вызвали Николая Николаевича. Он глянул на женщину и сказал: «Быстро в операционную, разрыв круглой связки матки». Дело в том, что в круглой связке матки проходит крупная артерия. Ее повреждение приводит к массивному кровотечению в брюшную полость. Все происходит так быстро, что диагноз в подавляющем большинстве случаев ставится уже на вскрытии. А он спас и женщину, и ребенка.

Когда его спросили: «Как вы это диагностировали? Ведь вы даже толком и не посмотрели на женщину?» – он пожал плечами и сказал: «Смотреть некогда было. Почувствовал, не почувствовал… Не знаю». Дежурные доктора продолжали настаивать: «Не может быть! Что-то ведь вас насторожило!» И снова в ответ: «Не знаю».

Не правда ли, необычно слышать эти слова из уст человека, проработавшего в медицине более полувека? Тем не менее это так. Несмотря на огромное количество диагностических тестов, окончательный диагноз в ряде случаев является как озарение. Как будто кто-то свыше подсказывает тебе, что это только так и никак иначе.

Я вспоминаю случай, когда на врачебном консилиуме стоял вопрос о ведении родов у одной молодой женщины. При ультразвуковом исследовании было определено ягодичное предлежание плода (ребенок должен был рождаться ягодицами) и около шеи располагалась петля пуповины. Ничто не предвещало беды. Но акушер-гинеколог сказала: «Не знаю почему, не могу объяснить, но эту девушку нужно разрешать кесаревым сечением». После долгих разговоров плановое кесарево сечение было назначено на следующее утро. Но ночью женщина стала рожать, и операция была проведена в экстренном порядке. В результате оказалось, что ребенок рождался ножками. Пуповина обвивала ножки, туловище плода и дважды шею. Родиться живым при обычном ведении родов у этого ребенка практически не было шанса. И только в результате никому не понятной настойчивости доктора счастливая мама получила дочку, а бабушка – любимую внучку.

Теперь, когда моему служению медицине скоро исполнится 49 лет, я с абсолютной уверенностью могу утверждать, что любой доктор, где бы он ни работал, не зря после любого назначенного лекарства на рецептурном бланке пишет: «С Богом!» Да, да. Не удивляйтесь. Именно «С Богом!». Ведь эти перечеркнутые две вертикальные и две горизонтальные палочки в конце рецептурной прописи не что иное, как заглавные буквы двух латинских слов – Cum Deo! По-русски – с Богом! И хороший доктор – это не только знания и опыт. Это еще и нечто такое, что нельзя увидеть, услышать, потрогать, измерить, что дано свыше, неощутимое, нематериальное, то, что непременно должно быть реализовано во благо.

Вот это «нечто» было у Николая Николаевича.

Я помню его длинные пальцы на округлом животе беременной женщины, проводившие в начале родов поворот на головку. Необычно звучит – «поворот на головку». Так же как «передняя» и «задняя» ножка. Нелепые, но абсолютно устоявшиеся в акушерстве термины. Так вот, поворот на головку проводился раньше в тех случаях, когда головка плода располагалась вверху и ребенок должен был рождаться ягодицами или ножками вперед. Роды в таких случаях протекают тяжелее, хотя и считаются нормальными. А Николай Николаевич поворачивал ребенка. Ребенок рождался головкой, и роды проходили легче.

Удивительный человек! Он всегда был рядом. И в праздники, и в будни. Ночевал у себя в кабинете. Он был доктором в истинном значении этого слова. Он не лечил своих пациентов. Лечить от слова «лекарить». Лечил раньше сельский знахарь – лекарь. А доктор своих пациентов пользовал, т. е. приносил пользу, сострадал, дарил частичку своей души день за днем. Тогда было так. А сейчас этого удивительного слова в русском лексиконе нет. Оно благополучно исчезло за ненадобностью. Остался только его антипод – «использовать», т. е. «извлекать пользу, получать». Мы все чаще говорим об обществе потребления. Нелепость какая-то! Нельзя только брать, ничего не давая взамен. Мои первые учителя в медицине понимали это и жили для того, чтобы помогать другим. Именно они дали мне возможность в полной мере осознать, какая это растратная профессия – медик. Но не только растратная, но очень часто неблагодарная.

Поняла я это благодаря моему дяде – Ивану Алексеевичу Чурилову. Он был главным врачом крупного медицинского объединения. В его подразделении была скорая помощь, но звали, как правило, его – и днем, и ночью, и в праздники, и в будни. И он шел к своим пациентам. Потом, встретившись с ним случайно, многие его благодарили, но были и такие, которые, увидев его, переходили на другую сторону улицы. И дядя Ваня говорил, улыбаясь: «Видишь, того мужчину, который побежал от нас? К нему я ездил недавно».

Я с удивлением спрашивала: «Почему он обходит вас, почему не подойдет, не скажет спасибо? Вы что-то сделали не так? Он недоволен?» «Да нет, – отвечал дядя. – Все так. Просто для него это было время слабости, бессилия, и он не хочет об этом вспоминать».

Тогда дядины слова показались мне странными, и только через много лет я поняла, насколько они справедливы. В моей практике было много «убегающих» от меня пациентов, в том числе и тех, которые обращались за помощью не раз. Приходили, стесняясь, опустив глаза, потом исчезали и появлялись вновь. И нередко приходилось лечить не только их тело, но и душу. А на это тоже нужны силы.

Знаете, почему у медиков так редки депрессии? Отнюдь не из-за приписываемых нам холодности или цинизма. Все гораздо проще. Мы за свою жизнь столько страданий видим, что многие проблемы на этом фоне кажутся мелкими. Пожалуй, мы, медики, как никто другой понимаем, что в этой жизни существует два главных горя – болезнь и смерть близких. Все остальное – суета. Именно потому мы и спешим на помощь по первому зову. И, как бы это высокопарно ни звучало, приходим с единственным желанием – помочь. Поверьте мне, подавляющее большинство медиков именно так и живет.

Нередко мы слышим критику в свой адрес в средствах массовой информации. В ряде случаев она справедлива, но чаще нет. И кем мы только ни были: и взяточниками, и убийцами, и коновалами! Убивали, чтобы получить органы для трансплантации, избавлялись самым невероятным способом от результатов своих экспериментов над людьми, вредили своей малограмотностью и т. д.

Всем падким на сенсации «господам», которые распространяют подобные «вести», отвечу словами Эмиля Теодора Кохера, одного из великих хирургов, который первым посмел прикоснуться скальпелем к щитовидной железе. Так вот, когда его спросили, как он достиг таких великолепных результатов, такой фантастической оперативной техники, он подвел задавшего вопрос человека к окну и, горестно вздохнув, сказал: «Вот, видите, – кладбище. Половина людей, лежащих там, – мои пациенты». Жутко звучит. Тем не менее это так. Мы ведь обычные люди и, к сожалению, не застрахованы от ошибок. У каждого доктора есть свое «кладбище» – неудачи, которые тяжким грузом лежат на сердце. И поверьте, никто другой не сможет казнить нас за них больше и сильнее, чем мы сами.

Но ведь и успехи есть. Что же о них-то так редко вспоминают? Почему в день медицинского работника концертик, если он и есть, средненький, а в праздники силовых структур – помпезный?

Почему никто не скажет о том, в какое унизительное положение поставлен сегодня доктор в России? В царской России профессор медицины мог на свои средства клинику построить, как, например, сделал это профессор Владимир Федорович Снегирев. И за научные заслуги и доброту стоит ему памятник у входа в эту клинику в Москве на Большой Пироговке. А в наше время в той же Москве тоже мыслящий, добрый человек, тоже профессор был вынужден оперировать собак состоятельным господам только для того, чтобы выжить. Почему заплатить за работу парикмахеру или стилисту несколько тысяч рублей – обычное дело, а доктору за прием даже меньшие деньги – невозможно?

Как случилось, что общество и государство благодарят врача за его нелегкий труд нищенской зарплатой? Должностной оклад врача-терапевта в наши дни, т. е. в сентябре 2013 года, оставляет 4280 рублей 11 копеек. К нему милостиво спущены надбавки. Участковому терапевту – 41 % от оклада, доктору высшей категории – 30 % и столько же (30 %) полагается за непрерывный стаж работы. Доктора, имеющего ученую степень, бюджет Российской Федерации одаривает 20 %-ной надбавкой, а за почетное звание полагается только 10 %. Иными словами, из федерального бюджета участковый доктор высшей категории, проработавший более десяти лет, имеющий ученую степень и почетное звание заслуженного врача России, получает 9887 рублей 05 копеек. Правда, это выше прожиточного минимума в городе Москве на целых 450 рублей 05 копеек – так что с голоду не помрешь! А с медицинской сестрой, или сестрой милосердия, российский бюджет вовсе не милосерден. Ей, если у нее есть все возможные регалии, он платит 5554 рубля 54 копейки. Вот так! Выживай как хочешь.

Правда, есть и другие милости – доплаты из местного бюджета, из страховых компаний и за выполненные платные услуги. Все доплаты вместе не более, чем зарплата уборщицы в приличной фирме или дежурного по эскалатору в московском метро – того, что даже справок не дает, а только вещает: «Стойте справа, проходите слева».

Теперь сравните меру ответственности хирурга у операционного стола, где цена вопроса здоровье, а иногда жизнь человека, и уборщицы. Ну как? Сравнили? Не хотите ли посмеяться?

Но это еще не все. Будут ли эти доплаты, и в каком количестве, доктор не знает. И до высшей категории еще нужно дорасти, и защита диссертации дело не простое, и почетное звание так просто не дают, его еще заслужить нужно. А колбаска, которую можно есть, стоит гораздо больше, чем 200 рублей за килограмм. И памперсы ребеночку купить нужно, и за коммунальные услуги заплатить. Правда, должностной оклад (не зарплату, а должностной оклад) все повышают и повышают. Раз, а то и два за несколько лет. Вот и с октября 2013 года его повысили на 5,5 %. Щедро добавили! Приблизительно на полкило мяса с рынка. Да и решит ли проблему его увеличение даже на 100 %? Наверняка нет.

Есть еще платные услуги. Я имею в виду не коммерческую медицину, где человек знает, на что он идет. Я говорю о платных услугах в государственных медицинских учреждениях, где довольно часто звучит: «За это исследование вы должны заплатить», «Эту операцию мы не можем выполнить, потому что у нас закончилась квота» и т. д. Хорошо, если у пациента есть деньги. А если их нет? Иди и Бог с тобой! Что этот пациент будет думать о враче? Догадываетесь?

Но это только одна сторона медали. Доктор за платные услуги получает деньги. И в создавшейся ситуации для того, чтобы просто выжить, доктор будет ловчить, и почаще фундаментальнее заглядывать в кошелек пациента. Ведь доктору семью нужно кормить сейчас. Аморально? Несомненно! Осуждаете? А я – нет. И не потому, что я врач и все это чувствую на себе. А потому, что у доктора сегодня другого выхода просто нет.

Хорошо, если доктор этот из «прежних» и лечить научился раньше, чем ловчить. А если он молод и в медицину-то еще по-настоящему не посвящен? Ловчить и бегать по разным местам службы этот доктор научится намного быстрее, чем лечить. Вот и получится, что моих внуков будут лечить не врачи, а ловкачи. От одной только этой мысли мне становится страшно, а вам разве нет?