Текст книги "Хлеб по водам"

Глава 2

Лесли шла ровной, какой-то деревянной походкой, макияж снова размазался, но выражение лица было холодным и подчеркнуто суровым. Линда споткнулась, когда они начали подниматься по лестнице, и Стрэнд подхватил ее под руку и заметил, что она дрожит. Вся кровь, казалось, отхлынула от ее лица, оно побелело как мел, и лишь пятна румян выделялись на щеках, точно маленькие красные ранки. Подойдя к двери их номера, Стрэнд понял, что просто не может оставить миссис Робертс одну.

– Идемте, посидим у нас немного, – ласково сказал он. – Нам всем необходимо выпить.

Линда молча кивнула.

Стрэнд позвонил из номера и попросил, чтобы им прислали бутылку виски и лед. Насчет Линды он уверен не был, но они с Лесли ни разу до сих пор не пили по причине отчаяния. Линда вяло опустилась в кресло, словно все косточки у нее вдруг разжижились. Руки, сжимавшие подлокотники, по-прежнему дрожали. Лесли направилась в ванную со словами:

– Хочу компенсировать ущерб, нанесенный мне этой вечеринкой.

– Кошмарная женщина… – пробормотала Линда, голос ее дрожал. – А я ведь всегда старалась стать ее другом. Понимала, как трудно Кэтрин после смерти сына… – Она промокнула глаза кружевным платочком. – Всякий раз, когда приезжала в Париж, спешила ее навестить, приглашала к себе в Мужен. Но эти чудовищные оскорбления!.. – Подавленность сменилась гневом. – Между мной и Расселом никогда ничего не было! Господи Боже, я совсем, совсем не из таких!.. Скажите, Аллен, вам хоть когда-нибудь, хоть на минуту могло прийти в голову, что…

– Ну конечно, нет, – не совсем искренне ответил Стрэнд.

– А эта бедняжка, мадам Аркур… – продолжала Линда. – Как вам кажется, может, стоит пригласить ее к нам и…

– Не думаю, что она захочет видеть кого-то из нас, – заметил Стрэнд. – По крайней мере не сегодня.

– Надеюсь, вы не поверили утверждениям Кэтрин, что у меня с Расселом или с кем-либо из друзей, гостивших у него в доме, мог быть роман, а, Аллен? – не унималась Линда. В голосе ее звучало отчаяние. – Мне была бы невыносима сама мысль о том, что вы можете подумать такое!

– Послушайте, Линда, – Стрэнд подошел и взял ее руки в свои, – лично я считаю, что вы самая порядочная женщина из всех, с которыми мне доводилось встречаться.

– Спасибо, – прошептала Линда.

– И не следует принимать все так близко к сердцу. Миссис Хейзен явно не в себе. Ни один человек в здравом уме не поверит ни единому ее слову.

– Она никогда не была ему хорошей женой, – сказала Линда. – Превратила его жизнь в ад. Просто не понимаю, как он мог так долго терпеть все это!.. Она постоянно унижала его. Язык у нее как бритва. Знаете, когда у них на вечеринке кто-нибудь спрашивал Рассела о деле, над которым он работает, – а о нем, кстати, все время пишут в газетах, он пользуется огромным спросом, к нему за советом приходят самые важные люди, из правительства, финансовые и промышленные магнаты, – так вот, когда кто-нибудь спрашивал, а он начинал объяснять какую-нибудь юридическую тонкость, она принималась открыто насмехаться над мужем и говорила: «Перестань утомлять гостей! Ты нагоняешь на них скуку. Всем и без того прекрасно известно, какой ты ловкач в своем деле!» Ловкач!.. Это Хейзен-то!.. Нет, разумеется, Кэтрин многие жалели – ведь она потеряла сына, дочери от нее отвернулись. Но предел есть всему. Как-то раз у них обедал один сенатор, весьма уважаемый человек, но по понятиям миссис Хейзен он принадлежал не к той партии, и вдруг хозяйка заявляет: «Вы, чертов дурак и ублюдок!» Так и сказала, прямо в лицо – только за то, что он упомянул о своем голосовании за некий билль, которого она не одобряла. Ну как можно жить с такой женщиной?.. И несмотря на то, что именно она всегда говорила чудовищные вещи, получалось, будто Рассел во всем виноват.

В дверь постучали. Стрэнд открыл и увидел официанта с подносом, на котором стояла бутылка виски. Он разлил неразбавленное виски по трем бокалам и протянул один Линде. Та жадно, несколькими судорожными глотками опустошила его до половины.

– Скажу вам еще кое-что, – произнесла она. – Я не виню Рассела за мадам Аркур и других женщин, если таковые и были. Рассел – очень скрытный человек. Что бы ни происходило, он никогда ни с кем не делится. Я была совершенно потрясена, когда он появился с миссис Аркур. Должно быть, есть предел и его терпению. Кстати, хоть мы были знакомы с ней совсем короткое время, мне она понравилась. Нет, правда. Она такая миловидная, так внимательна и добра к окружающим… – Линда одним глотком допила виски и протянула бокал Стрэнду. Тот снова наполнил его. – Честное слово, я радовалась за Рассела. Никогда прежде не видела его таким веселым.

Тут Стрэнд услышал смех и, удивленный, обернулся. Лесли вышла из ванной, умытая и заново подкрашенная. Смотрела на них и тихо хихикала.

– Что тут смешного? – спросил он жену, стараясь подавить сердитые нотки в голосе. Нашла время веселиться, когда Линда в таком состоянии.

– Просто вспоминаю, как врезала этой дамочке, – ответила, продолжая смеяться, Лесли. – В жизни не получала такого удовольствия! А знаете, я сломала ноготь. Я сама не ожидала, что ударю ее. Это произошло чисто автоматически. Здорово, мне понравилось! О, виски!.. Именно то, что надо, чтобы достойно завершить сей замечательный вечер. Я даже готова напиться сегодня, чтобы отметить такое событие. И ты, Аллен, должен проследить за тем, чтобы я благополучно оказалась в своей постели. Я на тебя полагаюсь… Всегда знала, что в Европе интересно, но никогда не предполагала, что настолько. – Она приподняла бокал. – За мой сломанный ноготь! И за любителей-художников, и за жалких учителишек, и за весь их выводок, и за евреев!.. Мне начинают нравиться вечеринки высшего общества. Нет, правда. Я нахожу их такими утонченными.

– Ты в порядке? – встревожился Стрэнд.

– Все тип-топ! – весело ответила Лесли. – Незабываемый вечер, достойное завершение отпуска.

Зазвонил телефон, и Стрэнд поднял трубку. Это был Хейзен.

– Аллен, – сказал он, – мне хотелось бы поговорить с вами, если, конечно, не возражаете. Можете заглянуть ко мне в номер? Но только вы один. Как там наши дамы? В порядке?

– Надеюсь. Пьют виски.

– Их трудно в этом винить. Я бы и сам с удовольствием выпил, если бы не язва. Боюсь, она и без того начинает напоминать о себе.

Стрэнд впервые за все время их знакомства услышал, что у Хейзена язва. Похоже, этим вечером ему предстоит узнать еще много новых подробностей из жизни адвоката.

– Сейчас приду. – Он обернулся к Лесли и Линде. – Оставьте мне капельку выпить.

– Передай привет его птичке, – сказала Лесли. Тон у нее был далеко не дружественный. – А мы будем сидеть здесь, ждать дальнейших сообщений с передовой.

«И о жене я тоже узнал нечто новое», – думал Стрэнд, шагая по коридору к номеру Хейзена. Оказывается, в ней есть жесткость, которой он прежде не замечал. Что ж, иногда экстремальные обстоятельства приносят пользу. Человек раскрывается новой, неожиданной гранью. Но Стрэнду не нравилось то, что он узнал о Лесли.

Дверь в номер Хейзена была нараспашку, но Стрэнд тем не менее постучал, прежде чем войти. Адвокат сидел в кресле, лицо у него было хмурое. На нем по-прежнему был тот же костюм, правда, немного измятый. Воротничок рубашки он расстегнул и ослабил узел галстука, точно ему было трудно дышать. И сейчас он совсем не походил на уверенного в себе юриста, готового в любой момент выступить перед публикой или жюри присяжных. Стрэнд вошел, он поднял на него глаза и усталым жестом провел рукой по лицу. Хмурое выражение сменилось слегка смущенным.

– Хочу извиниться перед вами за этот проклятый вечер, – сказал он. Голос по-прежнему звучал хрипло.

– Забудьте об этом. Мне и не такое доводилось видеть.

– А мне нет, – сказал Хейзен. – Эта женщина совершенно выжила из ума. Можно ли забыть этот ее вопль?..

– Да, она была, что называется, в голосе.

– О, Кэтрин обожает устраивать сцены. Особенно в моем присутствии. Это ее любимый вид развлечения. – Хейзен поднялся, рванул воротник и начал расхаживать по комнате. – Мадам Аркур упаковала свои вещи и уехала. Бог знает, куда она направилась ночью, в такой поздний час. Я бы и вас не стал упрекать, если б вы сделали то же самое. Что ж, завтрашний осмотр виноградников отменяется. Спасибо, что не побрезговали прийти и поддержать меня в трудную минуту. После всех этих чудовищных оскорблений… Не знаю, что бы я сделал сегодня ночью, если б вы отказались прийти поговорить. Но прежде всего я должен объяснить вам кое-что из…

– Вы ничего мне не должны, Рассел.

Хейзен, продолжая расхаживать, удрученно покачал головой.

– Насчет Барбары… это правда. Наверное, я неразумно поступил, взяв ее с собой. Я заметил, даже Лесли не слишком одобрительно отнеслась к ее присутствию.

Значит, Барбара, подумал Стрэнд. Наконец-то он узнал имя этой женщины.

– Я страшно к ней привязан. И действительно, нам надо было сделать кое-какую работу до отъезда в Саудовскую Аравию. И мы с ней никому не сделали ничего плохого, – с вызовом в голосе добавил он. – Она замечательная женщина. Не знаю, смогу ли наладить с ней отношения после того, что сегодня случилось. В прошлом году Барбара приезжала на две недели в Штаты, по делу, и провела пару уик-эндов в моем загородном доме. Но Бог ты мой, в то же самое время в доме гостило еще с полдюжины человек! Всё мои чертовы соседи, суют нос не в свое дело. «И разумеется, мои друзья в Америке тут же уведомили меня о твоем развратном поведении. – Он передразнивал голос жены. – У меня легионы друзей!» А чего стоит весь этот бред о вас и вашей семье!.. Как это можно использовать таких чудесных людей, как вы, использовать нашу дружбу во имя зла, нагадить здесь, сделать грязный намек там, и дело кончается смертельной обидой?! Нет, в этом мире не осталось чистоты, Аллен, и никакой веры в добро. Только зло, одно бесконечное зло. Эти акулы, которые пили вино за моим столом, пировали вместе со мной и вами, готовы растерзать человека на мелкие кусочки. И ради чего? Ради удовольствия минут десять всласть посплетничать о том, что вовсе не является их делом, порой на самую невинную тему, невиннее первого вздоха новорожденного младенца. О Господи!.. Может, действительно будет лучше отдать этот чертов дом ей? И послать куда подальше эти «легионы» ее друзей!.. – Теперь он весь дрожал от возбуждения и почти бегал по комнате.

– Вы собираетесь отдать ей особняк?!

– А что еще мне остается? Угроза самоубийства – это, знаете ли, не пустые слова. После вашего ухода Кэтрин сказала мне, что связалась с неким адвокатом в Нью-Йорке – я знаю, что он за тип, не дотронулся бы до этой мрази и десятифутовым шестом, – так вот, она дала ему поручение. Велела опубликовать всю написанную ею грязь в газетах, в случае если с ней что-нибудь произойдет. Все эти ее «главы», злобные стишки и прочее. Мое имя вываляют в грязи, имена очень многих людей – тоже, что, в свою очередь, не оставит камня на камне от многих браков. Я вынужден сдаться. Буду честен с вами. Я ненавижу эту суку и был бы только рад, если б она сдохла. Но в то же время до конца дней своих буду чувствовать виноватым себя, если она умрет только из-за того, что недополучила несколько паршивых долларов или эту старую развалину, именуемую домом. Который, к слову сказать, через пару-тройку лет все равно смоет в море. Я отдам ей все, что она хочет, пусть даже сам останусь без гроша. Но ей всегда мало. Всю свою жизнь была богачкой, но видели бы вы этот блеск в глазах, когда она начинает говорить о деньгах!.. Я попросил заняться ее делами одного очень способного молодого адвоката из моей конторы, и тот говорит, что она торгуется как бешеная. Когда видит под носом чье-то чужое богатство, мысль об уходе из жизни тут же отодвигается на второй план. Самоубийство уже не кажется ей столь привлекательным, даже если при этом она погубит меня. Ладно, пусть себе торгуется.

– Мне бы очень хотелось помочь вам, – заметил Стрэнд, потрясенный отчаянием Хейзена.

– А вы помогаете, – признался Хейзен. Внезапно он перестал расхаживать и неуклюжим жестом обнял Стрэнда за плечи, но почти тотчас же отскочил, смущенный столь откровенным проявлением чувств, и принялся снова носиться по комнате, как будто надеялся таким образом унять душевную боль. – Поговорили со мной, позволили снять тяжесть с груди. Вы даже не представляете, как мне помогли! О Господи, я так долго держал в себе все это! Эта моя кошмарная жена, никчемные дети… Я был уже готов взорваться!.. Мой «маленький гаремчик»! Линда Робертс, о Бог ты мой! Да мы с ней могли бы прожить на необитаемом острове лет двадцать, но нам и в голову не пришло бы дотронуться друг до друга. И эта сука прекрасно все знает и понимает, но готова разрушить любые человеческие отношения, которые у меня возникли или могут возникнуть. Да, были и другие… Могу сознаться вам, были женщины… А чего еще можно было ожидать? Ведь она давным-давно перестала спать со мной, почти с первых же месяцев после нашей свадьбы. Это было равносильно тому, что заниматься любовью со льдиной… До вступления в брак я был совсем другим, но в какой-то момент мой отец и ее отец – они были партнерами по бизнесу – решили, что неплохо было бы оставить деньги в семье, и все время намекали на тот факт, что взрослеющий сын и молоденькая дочь трахаются практически у них на глазах. Господи, ведь тогда она была совсем другой, можно было подумать, что такой пылкой женщины со времен Клеопатры просто не существовало!.. Но едва на пальчике у нее засияло кольцо, то стоило к ней приблизиться, и она поднимала такой визг… можно было подумать, что насилуют монахиню. Тем не менее мы умудрились зачать троих детей – одна из самых необъяснимых тайн этого проклятого Богом и людьми века. И вот что из них вышло, из этих детей, хотя, возможно, в этом не только их вина. Имея такую мать, переполненную злобой, ненавистью ко всему на свете, а особенно к их отцу, и безгранично и безумно баловавшую их, какими они еще могли стать?.. Им все было мало, все плохо, все не так. Каждому дарили «феррари» на день восемнадцатилетия. Только представьте – три «феррари» у подъезда! Видели где-нибудь нечто подобное? И ни один из них при этом даже не окончил колледжа. Они прибегали к мамочке и со слезами жаловались, что учителя к ним, видите ли, несправедливы, или же их не устраивали одноклассники, или же они желали на всю зиму отправиться в Европу вместе со своими любовниками! А любовниками моего единственного сына являлись исключительно особи мужского пола. Они смеялись и издевались надо мной, когда я пытался их урезонить. А мать веселилась вместе с ними. Их испортили не только деньги. Когда я видел детей моих друзей, которые были раз в десять богаче нас, то понимал, что эти молодые люди обладают целеустремленностью, ответственностью, что их отцы имеют полное право гордиться ими. И, сравнивая их со своими, я плакал. Обвинить меня в том, что мальчик погиб от передозировки!.. Как-то раз мне пришлось уехать в Сан-Франциско на несколько дней, и я подумал, что и ему было бы неплохо поехать со мной. Но сын ответил, что занят, никак не получится. Он, видите ли, занят!.. Господи, да он только и знал, что слоняться по дому дни напролет. И никогда не снимал при этом пижамы, никогда не брился. С этой своей бородкой… он напоминал отшельника в пустыне. Должно быть, вам и вашим детям трудно, просто невозможно понять, что я чувствовал, но все равно, попробую описать. Казалось, что день за днем, год за годом я глотаю ядовитую кислоту. И если вы думаете, что Кэтрин оставила меня в покое хоть на минуту, когда наконец убралась из дома, то глубоко заблуждаетесь. Она засыпала меня письмами, источавшими немыслимые угрозы, чудовищные обвинения, поливала меня грязью. Вы и вообразить не можете, насколько она испорчена, эта женщина, ее мозг – просто сточная канава. Если бы на почте вскрыли хотя бы одно из писем, ее арестовали бы за непристойности и брань, которые она отправляла, пользуясь услугами государственной почты. Вначале я отвечал, пытался как-то ее урезонить, но все бесполезно. Да в каком только страшном сне могло привидеться, что этот цветок нью-йоркского общества, эта выпускница модной дорогой школы в Швейцарии будет писать собственной рукой собственному мужу, отцу своих детей, что он – гребаный, дерьмовый, вонючий членосос, лжец и подлец, которому следует отрезать яйца и засунуть их ему же в рот, чтобы сожрал на ужин? Я стал выбрасывать письма нераспечатанными и велел не подзывать меня к телефону, когда она будет звонить. Погодите, я еще разберусь, кто в моем офисе уведомил ее, что я нахожусь в Туре. И как только выясню, он тут же вылетит с работы, ахнуть не успеет! И я сделаю все от меня зависящее, чтобы этот человек никогда больше не смог работать в области юриспруденции!

Хейзен наконец перестал расхаживать по комнате и, задыхаясь, с раскрасневшимся лицом рухнул в кресло и зарыдал.

Все это время Стрэнд стоял, привалившись к стене, стараясь не попадаться на пути крупного человека, точно разъяренный слон метавшегося по комнате, обставленной добротной провинциальной мебелью и оклеенной обоями в цветочек. Теперь он застыл, точно окаменев, и с ужасом, жалостью, страхом, состраданием и чувством полной беспомощности наблюдал за тем, как Хейзен, содрогаясь и рыдая, изливал перед ним наболевшее – свою горечь, вину, ненависть… На несколько секунд Стрэнд просто лишился дара речи. Казалось просто невозможным протянуть руку дружбы или помощи тому, кого, как он чувствовал, все равно не спасти. «Вот расплата за лето, – подумал он. – Но почему я? За что мне такое?..» И тут же устыдился этой мысли.

– Прошу вас, не надо так, – пробормотал он. – Все уже кончилось. Все позади.

– Ничего не кончилось, – возразил Хейзен. Теперь он тихонько постанывал, слабым, сдавленным голосом. – Мне никогда этого не пережить. Уходите отсюда. Пожалуйста!.. Простите меня за все и идите.

– Хорошо, я пойду, – кивнул Стрэнд, испытав облегчение при мысли о том, что может убраться из этой комнаты, не видеть и не слышать больше этих невыносимых страданий. – Но вы обязательно должны принять на ночь успокоительное или снотворное.

– Никогда не держал при себе снотворное… Искушение слишком велико, – сказал Хейзен, не поднимая глаз. Голос его звучал уже более спокойно.

– Я вам принесу. Одну таблетку.

– Одну таблетку! – хрипло рассмеялся Хейзен. – О, вот потрясающее средство от всех бед. Цианистый калий… Спасибо. И ступайте.

– Как скажете. – Стрэнд направился к двери. – Если вдруг что-то понадобится, не стесняйтесь, звоните.

Хейзен поднял на него глаза. Они были красными, уголки рта кривились и дрожали.

– Простите, друг мой, – сказал он. – И не тревожьтесь. Со мной все будет в порядке. Звонить ночью я вам не буду.

Стрэнд вышел из номера и пошел по коридору, чувствуя себя вконец разбитым и вымотанным. Оказывается, пленники Екатерины Медичи были не единственными, кого публично подвергали пыткам в долине Луары.

Лесли оставила дверь в номер незапертой. В комнате горела одна маленькая лампочка, Лесли лежала под одеялами и тихонько посапывала во сне – так бывало, только когда она болела. Стрэнд тихо разделся, но даже во сне она почувствовала его присутствие и открыла глаза. Он уже ложился в свою постель, как вдруг она протянула руку.

– Пожалуйста… – шепнула Лесли. – Сегодня, сейчас…

Стрэнд колебался, но всего секунду. Более подходящего момента найти было нельзя. Прижаться к ее теплому, такому знакомому телу, слиться с ним, утешиться, забыться хотя бы на миг. И, выскользнув из пижамы, он прилег рядом с женой на узкую постель. Они обнялись. Какое-то время они лежали молча.

– Ничего не говори, – прошептала она. – Ничего, не надо… – И начала ласкать его.

Потом они занимались любовью, нежно, беззвучно, и постепенно желание и благодарность, эти дары, сопутствующие истинной любви, отодвинули хаос ночи.

После этого Лесли сразу же заснула. Стрэнд же долго лежал без сна, и сердце его, внезапно превратившееся в некую отдельную неуправляемую часть тела, бешено билось. Нет, только не сейчас, этого просто не может быть, подумал он. И попробовал усилием воли утихомирить биение, барабанным боем разрывавшее грудь. Но сердце продолжало громко и неровно стучать; казалось, оно повиновалось неким собственным сигналам. И несмотря на все усилия, дыхание Стрэнда становилось все более тяжелым и частым. Он начал хватать ртом воздух, задыхаясь. Собравшись с силами, он сумел выбраться из постели и, спотыкаясь, побрел в темноте в ванную, где находился его бритвенный прибор, а в нем – пузырек с нитроглицерином. Наткнулся на стул, со стоном тяжело рухнул на пол. И уже был не в силах подняться.

Шум разбудил Лесли, и секунду спустя она включила настольную лампу. А затем с криком выпрыгнула из постели, бросилась к мужу, опустилась на колени рядом с ним.

– Лекарство… – задыхаясь, пробормотал Стрэнд.

Она вскочила и бросилась в ванную. Он видел, как там загорелся свет, слышал стеклянный звон пузырьков и флаконов, шум воды, бегущей из крана. Медленно подтянул ноги к животу и кое-как умудрился сесть, привалившись спиной к креслу. Вот Лесли снова возле него, снова на коленях, поддерживает голову и сует ему в рот капсулу, а потом подносит к губам стакан воды. Он жадно и нетерпеливо глотнул и почувствовал, как капсула прошла вниз по горлу.

Потом попытался выдавить улыбку.

– Все будет в порядке, – сказал он.

– Помолчи, милый. Тебе нельзя разговаривать.

Наконец прерывистое хриплое дыхание стало более ровным. Похоже, приступ, если то был действительно приступ, миновал.

– Ну вот, – сказал Стрэнд и поднялся. Пошатнулся и добавил: – Мне холодно, надо лечь в постель. – Он чувствовал, как нелепо выглядит, стоя вот так, голый, посреди комнаты.

Она помогла ему добраться до кровати, и он со вздохом облегчения растянулся на простынях.

– Вызвать доктора?

– Нет, не надо. Просто я хочу спать. Пожалуйста, посиди со мной немного. Только выключи свет. И обними, крепко-крепко.

Секунду-другую Лесли колебалась, затем поставила стакан с водой и пузырек с лекарством на тумбочку у изголовья и улеглась в постель рядом с мужем.

Проснувшись утром, Стрэнд чувствовал себя прекрасно. Приложил руку к груди и с удовольствием убедился, что слабый стук сердца еле слышен.

Они с Лесли завтракали в номере, когда зазвонил телефон. Лесли подошла снять трубку. Стоя у столика, на котором находился телефон, она выглядела такой посвежевшей и молодой. Длинные волосы, отливавшие в утреннем свете золотом, спадали на халатик. Глядя на нее, Стрэнд в очередной раз удивился способности женщин быстро восстанавливать физические и душевные силы.

– Конечно, Рассел, – говорила она. – Я вас прекрасно понимаю. Не беспокойтесь, через час мы будем готовы. – Она положила трубку, вернулась к столу и намазала маслом круассан. – Мы возвращаемся в Париж, сегодня же утром, – сказала она мужу. – Полагаю, долина Луары потеряла для нашего друга всякую привлекательность.

– Как он говорил?

– Нормально. А как он говорил, когда вы виделись прошлой ночью? – И Лесли, с кофейной чашкой в руке, вопросительно взглянула на мужа.

– Тебе лучше не знать.

– Что, так плохо?

– Хуже не бывает. Отвратительное и печальное зрелище. Хочешь знать всю правду до конца? В те минуты я пожалел, что мы вообще с ним знакомы.

– Настолько скверно?.. – задумчиво пробормотала Лесли.

– Еще хуже.

– Он что, напал на тебя?

– О нет, конечно, нет. Ничего личного в этом не было. Он проклинал весь белый свет. – Стрэнд поднялся из-за стола. – Если мы должны быть готовы через час, я, пожалуй, начну одеваться и укладывать вещи.

Путешествие в Париж было невеселым. Лесли оказалась вовсе не такой уж стойкой. Ночные переживания, несомненно, отразились на ней. После завтрака Лесли вдруг начала кашлять, похоже, у нее даже поднялась температура, из глаз и носа потекло. Она время от времени жаловалась, что мерзнет, хотя оделась очень тепло, да и день стоял почти что жаркий.

Вел машину Хейзен – с виду собранный, сдержанный, как всегда, безупречно одетый в строгий деловой костюм. Не успели они миновать окраины Тура, как Стрэнд пожалел, что миссис Аркур так внезапно покинула их ночью. Хейзен вел машину как сумасшедший – то медленно и виляя посреди дороги, то вдруг резко жал на газ и обгонял трейлеры на крутых поворотах, чертыхаясь и осыпая проклятиями других водителей, точно они были его заклятыми врагами. «Зачем ему таблетки, чтобы совершить самоубийство? – не без ехидства подумал Стрэнд, сжимая потную руку жены в своей. – Он вполне может расстаться с жизнью с помощью двигателя внутреннего сгорания. А заодно и всех нас заберет с собой на тот свет». Их трясло и бросало из стороны в сторону на резких поворотах, и все то время, что они ехали, Лесли сидела, неестественно выпрямившись и прижавшись ногой к ноге мужа. Линда же, нарядно одетая и сидевшая на переднем сиденье рядом с Хейзеном, почти всю дорогу проспала. Будто решила, что, если уж предстоит погибнуть этим утром, лучше уйти в мир иной в счастливом неведении. Прошлой ночью Линда не спала ни минуты – так, во всяком случае, она заявила Стрэндам – и, похоже, твердо вознамерилась хорошенько отоспаться, чтоб предстать пред Создателем свеженькой и бодрой.

Но неким чудесным образом они пережили это безумное путешествие. И вот машина затормозила перед «Крийоном». От колес воняло горелой резиной – кстати, этот неприятный запах сопровождал их на протяжении всего пути, – и Линда, открыв глаза, протянула:

– О, мы уже приехали! Ты просто замечательный водитель, Рассел. Я так славно выспалась.

– Эти французские шоферы, – проворчал в ответ Хейзен. – Просто диву даешься, как все они до сих пор живы.

– Знаете, Рассел, – заметил Стрэнд, выбираясь из автомобиля, – никогда больше не сяду в машину, за рулем которой находитесь вы.

Хейзен, растерянно прищурившись, уставился на него:

– О чем вы? Не понимаю…

Было время ленча, но Хейзен извинился и сказал, что ему надо срочно заглянуть в офис. Взмахом руки остановил такси, прыгнул в него и укатил, даже не попрощавшись. Лесли сказала, что чувствует себя скверно и хотела бы прилечь. Стрэнд, которого не вдохновляла мысль о ленче наедине с Линдой, заявил, что тоже устал и они пообедают с Лесли позже, в номере. То солнечное утро, когда, три дня назад, полные радостных предвкушений, они отправлялись в путь с площади Согласия, казалось теперь неким туманным и почти нереальным воспоминанием.

Супруги подошли к стойке дежурного получить ключ от номера, и тот подал Стрэнду телеграмму. Казалось, любое известие должно быть обязательно неприятным, и Стрэнд не сразу решился распечатать ее. А когда все же стал распечатывать, заметил, как дрожат у него руки. Он дважды перечитал текст. Телеграмма была от старшей дочери. «ПОЖЕНИЛИСЬ СЕГОДНЯ УТРОМ ТЧК УШЛА С РАБОТЫ ТЧК МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ С ДЖУЗЕППЕ ТЧК ВСЕ ПОТРЯСАЮЩЕ ТЧК ПОКА ЧТО ТЧК ЖДЕМ БЛАГОСЛОВЕНИЯ ИЗ ФРАНЦИИ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ МИСТЕР И МИССИС ДЖАНЕЛЛИ ТЧК»

Не испытывая ровным счетом никаких чувств, Стрэнд автоматически взглянул на дату. Телеграмма была послана из Лас-Вегаса и пришла в отель накануне вечером. Судя по всему, именно в тот момент, когда миссис Хейзен вошла в зал ресторана в Туре, где они обедали. БРАКИ РАСПАДАЮТСЯ ТЧК БРАКИ ВОЗНИКАЮТ ТЧК.

– Что там? – с тревогой спросила Лесли.

Стрэнд молча протянул ей телеграмму. Шрифт был бледным, и ей пришлось поднести листок к самым глазам, чтобы прочесть.

– О Боже, – тихо произнесла Лесли и опустилась в одно из кресел в вестибюле. – Лас-Вегас! О чем они только думали? Это совсем не похоже на Элеонор, совершенно не похоже! Даже как-то подозрительно! К чему такая спешка и скрытность? Зачем им понадобилось удирать? Возможно, этому парню есть что скрывать, ты как думаешь, а?

– Сомневаюсь.

– Но почему было не подождать? По крайней мере пока мы не вернемся домой?.. О Господи, и на несколько дней нельзя уехать, чтобы…

– Может, они как раз решили воспользоваться нашим отсутствием, – возразил Стрэнд. – Чтобы мы на них не давили, не устраивали ненужной суеты. Видишь ли, сегодня к свадьбам относятся совсем не так, как в наши дни.

Родители Лесли настояли на церковном обряде и свадебном обеде, и Стрэнду до сих пор весь тот день вспоминался как тягостная пытка. Лицо его буквально онемело от бесчисленных фальшивых улыбок, что он расточал сотням гостей, большинство из которых надеялся впредь никогда не увидеть. Причем неприятное ощущение онемения и фальши сохранялось на протяжении нескольких дней. Тем не менее он был несколько разочарован поступком дочери и видел, что мать расстроилась не на шутку. Характер Элеонор всегда была открытым, даже прямолинейным, а в этом ее поступке крылось нечто загадочное, не вызывавшее доверия. И он разделял недовольство Лесли тем, что на медовый месяц парочка отправилась в этот вертеп, Лас-Вегас.

– Мы даже не знаем, где именно они остановились. – Глаза Лесли, и без того покрасневшие от простуды, наполнились слезами. – Не можем позвонить, поздравить их. И о Кэролайн и Джимми там ни слова. Словно девочка забыла, что у нее есть семья!

– Что ж, в данный момент мы все равно не можем ничего сделать, – заключил Стрэнд. – А они, конечно, объяснят все при встрече. Идем наверх. Ты скверно выглядишь, боюсь, это не просто простуда. Я вызову врача.

– Возможно, это просто плохие предчувствия, – отозвалась Лесли. Они направились к лифтам. – Всякий раз, когда происходит что-то плохое, я заболеваю и у меня появляется предчувствие… – Обычно Стрэнд лишь улыбался, когда жена начинала говорить о своих предчувствиях. Но на этот раз он остался серьезным. – Нам не следовало приезжать сюда, – проговорила Лесли. – Все могло сложиться по-другому, если бы мы были дома.

Наверху, в номере, он помог жене раздеться и накинуть халат, и, вся дрожа, Лесли улеглась в постель.

Вызванный назавтра врач сообщил, что у Лесли тяжелая форма бронхиальной инфекции, рекомендовал оставаться в постели несколько дней и принимать выписанные им лекарства. И уже собрался уходить, когда зазвонил телефон. Это была Линда.

– Аллен, – сказала она, – сегодня днем я улетаю в Мужен. Может, вы полетите со мной? Все, конечно, зависит от того, как чувствует себя Лесли. На солнце и в тепле ей сразу станет лучше.

– Мне очень жаль, – ответил Стрэнд, – но врач рекомендовал ей постельный режим.

– О, какая досада! – Впрочем, в голосе миссис Робертс Стрэнд отчетливо уловил облегчение. И сам он тоже испытал облегчение. Можно было подумать, что недавнее происшествие оставило в их душах безобразные шрамы и он боялся любого напоминания о сцене, которую все они старались поскорее забыть. – Поживу там несколько дней, – продолжала Линда. – Возможно, Лесли станет лучше и вы все-таки приедете. – И снова по тону Стрэнд догадался, что она хотела бы побыть одна.