Текст книги "Хлеб по водам"

Он отпустил учеников и пошел по коридору к кабинету директора. Вошел и увидел Ромеро, Роллинза и мистера Холлинзби.

Разбитые губы Ромеро распухли, на лбу красовалась огромная шишка, но стоял он прямо, вызывающе вскинув голову. И, лишь увидев Стрэнда, опустил глаза и уставился в пол.

– Аллен, – сказал Бэбкок, – все мы заняты тем, что пытаемся убедить Ромеро начать сотрудничать с мистером Холлинзби. Но увы, все пока безуспешно. Я сказал Ромеро, что в подобных обстоятельствах у меня просто нет другого выхода, кроме как исключить его из школы. Прямо с сегодняшнего дня. Но я мог бы и повременить, как-то оттянуть этот… э-э… неприятный шаг, дождаться по крайней мере решения суда. По мнению мистера Холлинзби, мы, если повезет, можем добиться для Ромеро условного освобождения. В этом случае, полагаю, я мог бы позволить ему вернуться в школу на испытательный срок. Чтоб мальчик хотя бы закончил учебный год. Возможно, вам удастся как-то на него повлиять?

– Ромеро, – начал Стрэнд, – не стоит играть в эти игры и рисковать всей дальнейшей судьбой. Воспользуйся хотя бы предоставленным тебе шансом. Мне не хотелось бы напоминать тебе, сколь многим ты обязан мистеру Хейзену. Да и мне тоже в каком-то смысле… Строго между нами: мы очень и очень надеялись на тебя. Сделали на тебя ставку. Причем я говорю совсем не о деньгах, нет. О некоем моральном вкладе. И мне больно видеть, как ты все разрушаешь своими же собственными руками.

– Вы уж простите, мистер Стрэнд, – сказал Ромеро, по-прежнему глядя в пол. – Все знают, что я сделал и почему. Я отвечаю за последствия и не собираюсь уворачиваться от наказания, каким бы оно ни было. Вы только напрасно время тратите, пытаясь меня переубедить.

Стрэнд пожал плечами.

– Боюсь, это все, – обратился он к Бэбкоку.

Директор вздохнул.

– Ладно, Ромеро, – сказал он. – Собирай свои вещи и уходи. Прямо сейчас, сию минуту. Даже переночевать тебе здесь не позволю.

– Я отвезу мальчиков в Уотербери, – сказал мистер Холлинзби. – Возможно, твои родители, Роллинз, как-то смогут на него повлиять.

– Во всяком случае, попытаются, это уж точно, – заметил Роллинз и взял Ромеро за локоть. – Ладно. Пошли, герой.

Мистер Холлинзби со Стрэндом вышли вслед за ними из кабинета. И двинулись по кампусу к «Мэлсон-резиденс». Странную они являли собой процессию.

– До вашего прихода, – шепнул Стрэнду Холлинзби, – директор отчитал обоих. Досталось и Роллинзу – за то, что устроили в комнате игорный притон. И за то, что Роллинз не сообщил об этом администрации. Бэбкок сказал, что до конца года Роллинз тоже будет находиться на испытательном сроке. А это значит, что за свою команду он выступать больше не сможет. И ни за какую другую тоже. Тренер не придет в восторг, узнав об этом. Ведь Роллинз был у него нападающим номер один. И как теперь будет со спортивной стипендией, тоже не ясно. Наверное, он ее лишится.

– У вас есть дети? – спросил Стрэнд.

– Одна дочь. И та, слава Богу, уже замужем. – Холлинзби рассмеялся.

Интересно, подумал Стрэнд, читал ли когда-нибудь Холлинзби письма своей дочери к мужу или какому-нибудь другому мужчине?

– А у вас? – спросил Холлинзби. – Сколько детей у вас?

– Трое. И ни один пока не попадал в тюрьму.

– Да вы просто счастливчик, – заметил адвокат и покачал головой. – Молодежь в наши дни… Впрочем, сами знаете.

Они вошли в дом, и Стрэнд с облегчением вздохнул, увидев, что в общей комнате ни души. Ромеро начал было подниматься по лестнице, но Стрэнд остановил его.

– Хесус, – сказал он, – последний раз спрашиваю…

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Ну ладно, как хочешь, – сказал Стрэнд. – Прощай. – И протянул руку. Ромеро пожал ее.

– Да вы не принимайте близко к сердцу, мистер Стрэнд, – сказал он. – Подумаешь, какое дело – одной сгоревшей спичкой больше, одной меньше. – Он двинулся было к двери, затем остановился, обернулся. – Можно сказать еще кое-что, а, мистер Стрэнд?

– Ну, если считаешь, что у тебя есть что сказать.

– Так вот. Я уезжаю. Но лично мне кажется, что и вы тут долго не продержитесь. – Говорил он со всей искренностью, слова произносил громко и четко. – В этой крысиной дыре так и кишат подхалимы и лизоблюды, а вы совсем другой, мистер Стрэнд.

– Спасибо. – Стрэнд отвесил ироничный поклон.

– Все остальные преподаватели – просто стадо животных на выпасе, мистер Стрэнд. Мирно пасутся себе на зеленой травке…

Интересно, в какой книжке вычитал Ромеро эту фразу, подумал Стрэнд.

– А вы просто бьетесь головой о каменную стену, мистер Стрэнд, – не унимался Ромеро, – и поэтому понимаете меня. Или хотя бы отчасти понимаете. Да здесь все на меня так смотрят, точно я из зоопарка!

– Это несправедливо, – сказал Стрэнд. – Несправедливо по отношению к другим.

– Просто делюсь с вами своим мнением, – пожал плечами Ромеро.

– Ты закончил?

– Закончил.

– В таком случае ступай наверх и собирай вещи, – сказал Стрэнд. Он почему-то сильно разволновался, и ему не хотелось продолжать этот разговор. По крайней мере сегодня.

– Идем, малыш, – обратился к Роллинзу Ромеро. – Наведем порядок на нашей старой плантации. Хозяин продал нас на Юг.

Стрэнд наблюдал за тем, как Холлинзби и мальчики поднимались по лестнице, затем прошел к себе в квартиру. В гостиной надрывался телефон. Он уже почти решил не снимать трубку, но затем подумал – может, это Лесли звонит из Франции, сказать, что долетела благополучно, что все у нее в порядке. Он снял трубку.

Это был Хейзен.

– Читали сегодня утром эту чертову «Таймс»? – Похоже, он был пьян.

– Да, читал.

– «Из надежных источников»!.. – хрипло рассмеялся Хейзен. – Какой-то стряпчий по разным темным делишкам встречается с пройдохой корреспондентом, несет черт знает что, а потом вдруг это оказывается надежным источником!.. О Господи, да если б этим людям удалось записать разговор Иисуса Христа с Иоанном Крестителем, они бы и здесь заподозрили преступный сговор против федеральных властей.

– Я пытался дозвониться вам вчера вечером, предупредить о статье. Но никто не отвечал.

– Ходил в гребаную оперу. А когда меня нет дома, чертов лакей не желает оторваться от бара, возле которого торчит и лакает мою выпивку. Он к телефону не подходит. Сегодня же уволю этого сукина сына! А как вы узнали о «Таймс»?

– Вчера сюда приезжали два агента ФБР и расспрашивали меня о вас. И посоветовали заглянуть в утренний номер «Таймс».

– Что они хотели знать?

– Слышал ли я ваш разговор с Хитцем. И если да, то о чем шла речь.

– Ну и что вы им сказали?

– Что я мог сказать?.. Что ничего не слышал, вот и все.

– Вы должны были поклясться на Библии, что все это время были со мной и совершенно уверены в том, что никаких деловых разговоров у меня с Хитцем не было.

– Мы уже обсуждали это, Рассел, – устало заметил Стрэнд. – Я сказал им все, что знал. Не больше и не меньше.

– Хотите возглавить почетный список, сэр Галаад[41]41
  Персонаж легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Воплощение отваги и благородства.


[Закрыть]?! – с иронией воскликнул Хейзен. – Когда наконец вы спуститесь с небес на землю, повесите свой нимб на входную дверь и научитесь играть в уличные игры с большими мальчиками?

– Вы пьяны, Рассел. Протрезвеете – позвоните, тогда и будем говорить. – И Стрэнд медленно опустил трубку на рычаг. Он дрожал. Казалось, весь холод промозглого ноябрьского дня сосредоточился у него в костях. Он пошел в ванную комнату, повернул кран и начал наполнять ванну горячей водой. С наслаждением вдыхая пар, начал раздеваться и вдруг услышал звонок в дверь. Стрэнд закрыл кран, накинул халат и, шлепая босыми ступнями, пошел к двери. На пороге стоял доктор Филипс с маленькой черной сумкой в руках.

– Не возражаете, если я войду, мистер Стрэнд?

На миг Стрэнду показалось, что врач готов подсунуть ногу под дверь, лишь бы она не захлопнулась прямо у него перед носом.

– Прошу вас.

Филипс вошел.

– Надеюсь, я не слишком вас побеспокоил, – пробормотал он. – Но мистер Бэбкок звонил мне несколько минут назад и просил взглянуть на вас.

– Это зачем же?

– Позвольте снять пальто?

– Да, конечно. А мистер Бэбкок как-то объяснил?..

– Сказал, что беспокоится за вас. Ему не очень нравится, как вы выглядите, – бормотал Филипс, а Стрэнд тем временем помогал ему снимать пальто. – Он упоминал, что у вас были проблемы с сердцем и что совсем не помешает вас осмотреть. – Доктор покосился на Стрэнда. – Да, действительно, цвет лица у вас сегодня не такой, как обычно… Я знаю, вы прошли через стресс и…

– Просто плохо спал последние несколько ночей, – сказал Стрэнд. – Вот и все. – А сам решил: что бы ни случилось, но в больницу он не поедет.

Доктор Филипс достал из сумки стетоскоп и уже хорошо знакомый Стрэнду аппарат для измерения кровяного давления.

– Если бы мы могли присесть вот здесь, за стол, – сказал он, а Стрэнд подумал, что голос у него сейчас звучит точь-в-точь как у дантиста, убеждающего пациента, что чистка корневого канала – это ничуть не больно. – И еще: если бы вы могли снять халат…

Стрэнд скинул халат и повесил его на спинку стула. На нем все еще оставались брюки, а потому он не чувствовал себя по-дурацки, как если бы оказался голым в собственной гостиной.

– Ожирением вы не страдаете, это уж определенно, – заметил доктор Филипс и приложил холодный стетоскоп к груди Стрэнда. Его действия и слова были такими знакомыми… – Дышите. Теперь покашляйте. А теперь задержите дыхание. А теперь дышите, глубоко… Так, вдох, потом выдох… – Помимо этих коротких команд, доктор Филипс не произносил ни слова. Потом он начал прослушивать при помощи стетоскопа спину. Затем доктор обернул руку Стрэнда резиновой манжетой аппарата для измерения давления и стал накачивать воздух. Он выпустил воздух, внимательно и долго смотрел на шкалу, повторил процедуру. «Вся твоя жизнь – в каких-то пузырьках воздуха, – подумал Стрэнд, глядя на непроницаемое лицо Филипса. – Или в тоненьком столбике ртути, такой изменчивой, такой подвижной…»

Убирая свои приспособления в сумку, доктор хранил молчание. Стрэнд, зябко ежась, стал надевать халат.

– Мистер Стрэнд, – нарушил наконец молчание врач, – боюсь, наш мистер Бэбкок оказался неплохим диагностом. Дыхание у вас очень слабое и неровное, в легких прослушиваются хрипы, что уже само по себе тревожный симптом. Сердцебиение тоже немного неровное, хотя в целом никаких патологических отклонений от нормы я не нахожу. А вот давление очень высокое. Вы помните, какое у вас было давление при выписке из больницы?

– Цифр не помню, но врач говорил, что оно было в норме.

– А вот теперь, боюсь, далеко не в норме. Принимаете какие-нибудь препараты, чтобы снизить его?

– Нет.

Доктор Филипс кивнул.

– Загляните завтра, прямо с утра, ко мне в лазарет. Дам таблетки, они помогут. Достаточно попринимать хотя бы в течение дня – и результат налицо. – Он запустил руку в сумку и достал маленький пузырек. – А это поможет вам наконец выспаться. Не бойтесь, привыкания не вызывает.

– В моем возрасте глупо бояться привыкания к таблеткам, – усмехнулся Стрэнд.

– О, смею вас уверить, от подобного привыкания страдают не только подростки, мистер Стрэнд, – холодно заметил Филипс. – К тому же я обнаружил жидкость у вас в легких…

– Просто удивительно, как я до сих пор еще ноги волочу, верно, доктор? – иронически заметил Стрэнд, всем видом стараясь дать понять, что его лишь забавляют эти мелкие отклонения в работе в целом здорового организма.

– Ходить вам в любом случае полезно. Это даже рекомендуется. Только не переутомляться. Лично я дождался бы, пока хоть немного не потеплеет. Я также выпишу вам диуретик. Не хотелось бы пугать вас. Надо сказать, вы замечательно восстановились после того, что мистер Бэбкок назвал серьезным приступом. Однако эмоции, стресс, о котором я уже упоминал, все это играет значительную роль при данных обстоятельствах… По возможности старайтесь воспринимать все как можно спокойнее.

– Интересно, как я должен был воспринимать эту сцену, когда увидел, что один из моих мальчиков гонится за другим с ножом?.. Надо было спокойно сидеть и играть на флейте?

– Да, знаю, знаю… – закивал доктор Филипс, уловив в голосе Стрэнда раздражение и звенящие нотки. И как бы в противовес он понизил голос. – Бывают ситуации, когда все советы врача звучат просто глупо. Я сам не слишком здоровый человек, этот же самый совет даю и себе, но далеко не всегда могу ему следовать. Но все же по мере возможности старайтесь смотреть на все происходящее… э-э… как бы немного со стороны.

– А как вам удается смотреть на все проблемы со стороны?

Доктор Филипс грустно улыбнулся:

– Плохо удается.

Со слов Бэбкока Стрэнд знал, что Филипс был вдовцом. Пять лет назад жена его погибла в автомобильной катастрофе. Тогда у него была престижная практика в Нью-Йорке, и еще он занимал профессорскую должность в медицинском центре при Корнеллском университете. Но после смерти жены он бросил все: практику, клинику, кафедру, квартиру, друзей и родственников – и уехал в штат Мэн, где целый год прожил в лесу в какой-то заброшенной хижине. А потом приехал в Данбери, где честно заявил Бэбкоку, что хотел бы получить работу с минимальной нагрузкой и ограниченной ответственностью и чтобы никто из родственников и знакомых, знавших его еще при жизни жены, не мог заявиться сюда и напомнить тем самым о прежних счастливых днях.

– Растяжение лодыжек да подростковые прыщи, – сказал он тогда Бэбкоку. – Вот и все, чем мне хотелось бы ограничить медицинскую практику до конца своих дней.

С трудом скрываемое раздражение Стрэнда было ему понятно. Ведь он явился к нему, точно непрошеный гость, настоял на осмотре, стал давать советы и рекомендации. Он чувствовал, что грубо вмешивается в частную жизнь Стрэнда, которая, если уж быть честным до конца, нисколько его не заботила. Ведь Стрэнд, в конце концов, не ребенок, к тому же у него есть собственные врачи, к которым он сможет обратиться, если сочтет нужным.

Сам же Стрэнд в этот момент вдруг подумал: интересно, какова была бы реакция Хейзена, если б врач, говоря с ним по телефону, посоветовал смотреть на все проблемы, связанные с расследованием в Вашингтоне и ФБР, как бы со стороны?..

– Насколько я понял мистера Бэбкока, – продолжал тем временем доктор Филипс, – вы один из самых совестливых и преданных делу преподавателей в школе. А что это означает? Это означает, что вы работаете и беспокоитесь больше других. Позвольте дать вам еще один совет: постарайтесь быть менее совестливым. Пусть жизнь идет своим чередом. Закрывайте глаза на ее неприглядные стороны. И не гоняйтесь больше за мальчишками с ножами. – Он улыбнулся. – Старайтесь побольше отдыхать. Скорее даже душевно, чем физически. Да, и еще один вопрос. Вы много пьете?

– Почти не пью.

– Время от времени можно позволить себе выпить немного виски. Оно расширяет сосуды, и жизнь представляется в более розовом свете. – Филипс надел пальто и, уже подойдя к двери, обернулся: – Как вы думаете, что теперь будет с этим мальчишкой, Ромеро?

Стрэнд на секунду задумался.

– Роллинз уверяет, что, если его посадят в тюрьму, он закончит свои дни на улице и будет ходить по ней уже не с ножом, а с револьвером за поясом и дурью в карманах. Полагаю, что под дурью он имел в виду героин или кокаин. Что в целом совпадает с моими ощущениями. Или это, или же он станет революционером.

Филипс мрачно кивнул.

– Сострадание – вот самая редкостная из нынешних добродетелей, – заметил он. – И все мы просто никудышные работники, верно, мистер Стрэнд?.. Что ж, доброй ночи, сэр. И постарайтесь хорошо выспаться.

Растянутые лодыжки и подростковые прыщи, подумал Стрэнд, когда дверь за Филипсом затворилась. Да, Ромеро вряд ли попадает в эту категорию пациентов.

Он пошел в ванную и поставил маленький пузырек с таблетками, который дал ему Филипс, на полку. Снотворное, по одной таблетке на ночь, подумал он. Бегство в забытье – вот ответ цивилизации на глобальные вопросы, вот чем она теперь заменяет религию и неутоленные амбиции.

Стрэнд снова включил горячую воду и опять стоял, глубоко и с наслаждением вдыхая пар. И тут вдруг опять зазвонил телефон. Раздраженный, он завернул кран и вышел в гостиную.

– Да! – рявкнул он в трубку.

– Боже, от такого крика просто голова может оторваться, – послышался издалека веселый голосок Лесли. – Знаю, ты не очень любишь говорить по телефону, но если этот аппарат так уж тебя раздражает, можешь просто вырвать вилку из розетки. Все лучше, чем говорить с женой таким тоном. Да после этого ни один человек на свете не захочет позвонить тебе еще раз.

– Здравствуй, моя милая, – сказал Стрэнд. – Господи, до чего приятно снова слышать твой голос, ты даже не представляешь! Где ты? Последний раз, когда я звонил в «Эр Франс», мне сообщили, что вы продолжаете летать над Европой.

– В конце концов приземлились в Ницце, – ответила Лесли. – А в данный момент я звоню тебе из домика Линды в Мужене. Она сказала, что, раз мы все равно так близко, просто грех не заехать в Мужен, тем более что я там у нее ни разу не была. Здесь просто божественно!.. Как бы мне хотелось, чтобы ты был рядом!

– Мне тоже.

– Ну, каковы новости с фронта?

– Накапливаются понемногу, – неопределенно ответил Стрэнд.

– Что это означает?

– Ромеро выпустили под залог. И он уехал в Уотербери, пожить в семье Роллинза.

– Кто же заплатил?

Стрэнд замялся.

– Друзья, – ответил он после паузы.

– Рассел, да?

– Он никогда не был другом Ромеро. – Стрэнд не стал говорить, что в данный момент Ромеро вряд ли считает другом и его самого.

– Надеюсь, так будет лучше, верно?

– О да, значительно лучше.

– Как ты там? Тебе очень одиноко?

– Знаешь, едва замечаю твое отсутствие, – со смехом ответил он. Смех получился вымученным. – Миссис Шиллер носится со мной как с грудным младенцем.

– Я так о тебе беспокоилась… особенно когда летела над Атлантикой.

– Лучше б ты о пилоте беспокоилась. Тебе еще повезло, что вас не в Варшаве посадили. Нет, я в полном порядке.

– Правда?

– Правда.

– А голос такой усталый…

– Да нет, просто связь плохая. Собирался завтра покататься на лыжах. Синоптики обещали снег. – Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы голос звучал беззаботно и весело. Хоть и с трудом, но получалось. Если бы Лесли была здесь, с ним, он бы рассказал ей все. Ну, или почти все. Все, через что ему довелось пройти в этот день. Но тревоги, как он знал, растут в геометрической прогрессии от расстояния, а Лесли находилась сейчас в трех тысячах миль от него.

– А чем ты сейчас занят? – спросила Лесли. – Я имею в виду – в данную, конкретную минуту?..

– Как раз собирался влезть в ванну с горячей водой.

– А я завтра прямо с утра собираюсь нырнуть в бассейн Линды. Представляешь, плавать в открытом бассейне в середине ноября!.. Нет, знаешь, когда мы оба выйдем на пенсию, думаю, нам стоит поселиться в Мужене.

– Ну да. А ты пока подыскивай там хорошенький маленький домик стоимостью эдак в миллион долларов.

Лесли вздохнула:

– Все-таки хорошо иногда быть богатыми, правда?

– А вот Торо[42]42
  Торо, Генри Дэвид (1817–1862) – философ, писатель, один из основателей американской литературы, разделял взгляды Р. Эмерсона. В жизни и творчестве опирался на идеи последнего искать опору в близости к природе и во всем надеяться только на свои силы.


[Закрыть] никогда не доводилось видеть Средиземного моря. Но он был вполне счастлив возле своего маленького пруда.

– Он не был женат.

– Да, так говорят.

– Если я хоть чуть-чуть расслаблюсь, – сказала Лесли, – то, думаю, непременно превращусь в кокетливую и легкомысленную, обожающую роскошь дамочку. Ты ведь тогда просто не сможешь меня выносить, верно?

– Да, пожалуй.

Она опять засмеялась:

– Мне нравятся мужчины, которые так хорошо знают себя. Ладно, мы и так болтаем едва ли не вечность. Этот звонок обойдется Линде в целое состояние. Скажи, ты счастлив?

– Никогда не чувствовал себя счастливее, – ответил он.

– Знаю, что врешь, и все равно люблю тебя за это. – Сквозь шумы и шорохи на линии прорезался звук поцелуя, и Лесли повесила трубку.

Стрэнд тоже опустил трубку, снова пошел в ванную и наконец-то погрузился в теплую воду. «Вот мое маленькое личное море», – подумал он и задремал. Подобно Торо, он вполне мог удовлетвориться прудом.

Глава 6

После занятий он пошел прямо домой и страшно удивился, когда, открыв дверь, увидел в гостиной Хейзена. Тот стоял возле книжной полки и перебирал сложенные на ней журналы. Со дня последнего пьяного разговора по телефону, состоявшегося примерно с неделю назад, Стрэнд не слышал от него ни слова.

– Привет, Аллен, – сказал Хейзен. – Надеюсь, вы не возражаете против моего присутствия? Миссис Шиллер меня впустила. – Он протянул руку, Стрэнд пожал ее. – Привез вам маленький подарочек. – Он указал на стол за диваном – там стояли две бутылки «Джонни Уокера». То было самое любимое виски Хейзена.

– Спасибо, – сказал Стрэнд. – Оно как нельзя более кстати.

– Приехал извиниться за то, что так грубо говорил с вами тогда по телефону. – Хейзен смотрел на него, как-то странно щурясь, точно вовсе не был уверен в реакции Стрэнда.

– Забудьте об этом, Рассел, – сказал Стрэнд. – Лично я уже забыл.

– Рад слышать это. – Манеры Хейзена тут же изменились, он оживился, голос зазвучал тепло и сердечно. – Время от времени даже между самыми лучшими друзьями возникает недопонимание, верно? К тому же тогда я страшно разнервничался, ну, из-за той дурацкой статейки в «Таймс».

– Как, кстати, продвигаются дела в этом направлении? В газетах я больше ничего такого не видел.

– А ничего и не было, – ответил Хейзен. – Полагаю, забросили удочку, а потом решили, что улов хлопот не стоит. Ну а в министерстве юстиции, как мне кажется, тоже не увидели в этом деле никакой перспективы. Вот и решили оставить его.

– Рад слышать. Налить вам выпить? Только, боюсь, придется воспользоваться одной из ваших бутылок. Потому как домашние запасы я прикончил еще с неделю назад.

Хейзен взглянул на часы:

– Что ж… самое время для выпивки. Давайте. Но только если вы ко мне присоединитесь.

– С удовольствием выпью немножко, – ответил Стрэнд. – В такую погоду только и пить. Пока дошел до дома с занятий, продрог до костей. – И он пошел на кухню за льдом, захватил там же стаканы и кувшин с водой. Хотя доктор Филипс и прописал ему выпивать стаканчик-другой, со времени, когда Роллинз прикончил ту, последнюю, бутылку, Стрэнд так и не выбрался в город, чтобы купить виски. Стояли холода, он старался как можно больше времени проводить дома. У него по-прежнему не хватало смелости попросить миссис Шиллер купить ему бутылку виски, когда она отправится за покупками в город. И уж определенно, если бы он даже попросил, то не «Джонни Уокер». На такое баловство лишних денег у него просто не было.

Хейзен откупорил одну из бутылок, и Стрэнд разлил виски по стаканам. Они чокнулись и выпили. По всему телу моментально разлилась приятная теплота, и Стрэнд решил, что отныне непременно будет каждый день выпивать немного перед обедом.

Миссис Шиллер заранее разложила дрова в камине. Стрэнд чиркнул спичкой и поднес ее к смятым клочкам газеты, что лежали в самом низу. А затем стал смотреть, как поначалу робкие язычки пламени начали лизать растопку. Минуту-другую он грел перед камином руки, потом вернулся к столу перед окном, за которым расположился Хейзен. На улице уже смеркалось, с темнеющего неба падали редкие снежинки, образуя причудливый подвижный узор на фоне покрытых инеем рам. В окне отражался профиль Хейзена, и два этих образа – самого человека и его отражения в стекле – производили какое-то странное двоякое впечатление. Реальное лицо было спокойным, дружелюбным; профиль же, казалось, резали по металлу, и он был холодным, строгим и аскетически-суровым. Он напоминал голову императора, отчеканенную на старинной монете; при одном взгляде на него становилось ясно, что этот облеченный властью человек просто не способен на сострадание.

Стрэнд уселся за стол напротив, какое-то время Хейзен задумчиво молча взирал на него.

– Аллен, – тихо сказал он наконец, – я приехал просить у вас прощения. И не только за то, что наговорил тогда по телефону. За то, как обошелся с Ромеро… У меня было много времени как следует подумать над этим и понять, в чем состоит мой долг. Сегодня я был в Хатфорде, говорил с судьей. И выяснил, что это Роллинз внес за него залог. Где он раздобыл деньги, так и осталось для меня загадкой. Впрочем, это не столь важно. Судья сказал, что получил всю сумму на следующий же день. И мне стало стыдно перед этим суровым стариком. Я сказал ему, что лично заинтересован в этом деле, что обязательно приеду на суд, где объясню обстоятельства, при которых познакомился с Ромеро. Скажу, что узнал его через вас и что мы с вами очень высоко ценили способности этого мальчика, особенно с учетом его, так сказать, неординарного происхождения. Несмотря на столь суровую и грозную внешность, судья оказался не таким уж чудовищем. Мало того, выяснилось, он даже помнит моего отца, еще по тем временам, когда сам был молодым начинающим юристом. Он пошел мне навстречу и согласился отменить залоговую сумму и выпустить мальчика под мою ответственность. – Хейзен улыбнулся краешками губ. – Полагаю, он просто не читал тот злосчастный выпуск «Таймс». Правда, он тоже выставил условия, что вполне оправданно в подобных обстоятельствах. Ромеро должен еженедельно являться в больницу для осмотра психиатром и соответствующего лечения. Я уже проинформировал об этом Холлинзби, и завтра тот должен забрать деньги.

«Так, значит, мои две тысячи снова вернутся в банк, – подумал Стрэнд. – И подарки на Рождество будут!..»

– Рассел, – начал он, – вы даже не понимаете, как меня обрадовали. Причем я рад не только за себя. В первую очередь за вас.

Хейзен выглядел несколько смущенным. Он отпил еще один глоток виски.

– Дело совсем не во мне, Аллен, – сказал он. – Просто Хитцу и компании предстоит пережить несколько неприятных дней. Что, в свою очередь, доставит мне некоторую радость. А теперь расскажите-ка мне все по порядку. Как выглядел мальчик, как держался в суде, не надумал ли, не дай Бог, бежать?.. И еще: что это за конфиденциальная информация, о которой он толковал, и почему он подумал, что именно Хитц украл у него письма и деньги?

– Это не он мне сказал.

В голосе Хейзена прорезались жесткие, инквизиторские нотки, порой присущие юристам:

– Тогда кто же?

– Я обещал никому не рассказывать.

– Обещал… – Хейзен презрительно поморщился. – Подобного рода обещания просто отравляют существование нам, адвокатам. Кто-нибудь нашел эти письма?

– Нет, – солгал Стрэнд.

– Но что, черт возьми, такого важного может быть в каких-то ребяческих письмах?

– А вы вспомните, как сами относились к этому, когда вам было восемнадцать, Рассел.

– До того как я поступил в колледж, мой отец читал абсолютно все адресованные мне письма.

– А Ромеро даже не знает, жив его отец или уже умер.

– Короче, чтобы мальчишка не попал в тюрьму, в день процесса судье лучше встать с той ноги, с какой он привык, – заметил Хейзен. – А психиатрам желательно обнаружить и подтвердить, что Ромеро – ребенок с самой уязвимой психикой во всем Коннектикуте и в то же время безобиден, как котенок. Сегодня с судьей вполне можно было договориться, но кто знает, как он поведет себя во время процесса, когда начнет давить прокурор… Профессиональная взаимовыручка и оказание мелких любезностей – это одно дело. А закон – совсем, совсем другое… Впрочем, ладно. – Он вздохнул. – Я сделал все, что мог. По крайней мере хоть сегодня могу лечь в постель с чистой совестью. Просто последнее время мне нелегко приходилось.

– Не только вам, – напомнил Стрэнд.

Хейзен рассмеялся:

– Да, если уж говорить о недостатках, то эгоизм у меня далеко не на последнем месте.

– Это уж точно.

Улыбка на лице Хейзена стала напряженной, и он снова задумчиво уставился через стол на Стрэнда:

– А что вы вообще думаете обо мне? Только честно, Аллен.

– Ну, много чего. Что, впрочем, вполне естественно. Вы были необыкновенно щедры и внимательны ко всем нам. Полагаю, вы не удивитесь, если я скажу, что это вызывает смешанные чувства. Благодарность, – тут он немного замялся, – и негодование.

– Чепуха, – отмахнулся Хейзен. – Вы совсем не такой.

– Все такие, – тихо сказал Стрэнд. – Все до единого устроены таким же образом.

– О Господи, но ведь по большей части то был лишь вопрос денег! А я плевать хотел на деньги.

– Это вы можете так говорить. Я – нет.

– Ладно, давайте оставим на время благодарность, негодование и весь этот вздор. Что еще вы обо мне думаете?

– Что вы несчастный человек.

Хейзен мрачно кивнул.

– А вот это верно. Да и кто в наши дни может похвастаться обратным? Вы, что ли? – вызывающим тоном спросил он.

– Да, время от времени. – Стрэнд видел, что Хейзен говорит вполне серьезно, и тоже решил настроиться на соответствующий лад. – Но я, пожалуй, могу сказать, что счастливых дней в моей жизни все же было больше и что они перевешивают несчастливые. Вот о вас такого не скажешь…

– Тут вы правы. Бог мой, вы даже не понимаете, насколько правы! – Хейзен отпил большой глоток виски, точно хотел заглушить привкус только что произнесенных слов. – Подходящий разговорчик для холодного зимнего вечера, вам не кажется? Не возражаете, если я налью себе еще?

– Да-да, пожалуйста.

Стрэнд смотрел, как этот крупный человек поднялся из кресла и подошел к столику, на котором стояли бутылки, лед и кувшин с водой. И вдруг увидел в нем старого игрока в хоккей – грузного, сильного, широкоплечего, грозного и напористого, умеющего наносить сокрушительные удары и отвечать на них. Хейзен смешал виски с водой и льдом, потом обернулся к Стрэнду:

– А вы? В данную минуту? Вот сейчас вы счастливы?

– Знаете, обычно я не задаю себе таких вопросов.

– Так задайте. Ради добрых старых времен. – Голос Хейзена звучал насмешливо.

– Ну, с одной стороны, я рад, что вы приехали. В какой-то момент мне показалось, что наши дружеские отношения подорваны, и мне это не понравилось, – ответил Стрэнд, тщательно подбирая слова. – Теперь же я чувствую, что они восстановлены, и очень этому рад. А что касается всего остального… – Он пожал плечами. – Когда Лесли нет рядом, я очень по ней скучаю. Я все еще никак не могу привыкнуть, что детей нет рядом, и тоже по ним скучаю. То, что произошло в школе, довольно неприятно, я еще толком не могу оценить все последствия. Но надеюсь, что со временем все утрясется. Работа у меня здесь необременительная, и по большей части я получаю от нее удовольствие. А здешние люди… что ж, все они очень вежливы и доброжелательны. А что касается будущего, да, я предполагаю, что оно будет счастливым – относительно, конечно.

– Будущее!.. – Хейзен презрительно фыркнул. – Будущее будет просто ужасным. Такие по крайней мере просматриваются тенденции в этом мире.

– Я ведь не говорил обо всем мире. Я тоже смотрю с пессимизмом на развитие ситуации на земле. И с эгоистичным оптимизмом – на свое собственное существование. Знаете, какое открытие я сделал совсем недавно? Что человек, стоявший на пороге смерти, которому удалось выкарабкаться и продолжить вести то, что принято называть нормальной жизнью, – оптимист уже по определению.