Текст книги "Хлеб по водам"

Теперь за дело взялся темноволосый агент. Если закрыть глаза, то одного голоса от другого просто невозможно отличить – так, во всяком случае, показалось Стрэнду.

– Вы видели, как он беседовал с мистером Хитцем из Вашингтона?

– Да.

– Где?

– За столиком для гостей.

– Вы знали, что это мистер Хитц?

– Узнал позже. Его сын, как вам, наверное, уже известно, живет в одном доме со мной. И после игры отец ненадолго подошел ко мне, представился и стал спрашивать, как успевает его мальчик.

– Вы слышали, о чем беседовали мистер Хитц и мистер Хейзен за ленчем?

– Они находились ярдах в двадцати от меня, к тому же в зале было довольно шумно. – Теперь уже раздражение выплеснулось наружу. – Что я мог слышать?..

– В таком случае миссис Стрэнд должна была слышать, о чем говорили эти двое, верно?

– Возможно.

– Миссис Стрэнд сейчас здесь? – спросил блондин.

– Она в Европе.

– Можно ли спросить, что она делает в Европе?

– Распространяет наркотики. – Увидев, какое выражение возникло на лицах фэбээровцев, Стрэнд тут же пожалел о своей шутке. – Простите. Недопустимая фривольность с моей стороны. Я не привык к полицейским допросам. Она уехала в отпуск.

– А когда вернется? – тем же ровным и невозмутимым тоном осведомился блондин.

– Недели через две-три. Точно не знаю.

– Она всегда так поступает? Берет отпуск на две-три недели в разгар занятий, бросает свой класс?..

– Нет, это в первый раз, – ответил Стрэнд, твердо вознамерившийся ничем не выдавать своего раздражения.

– Но ведь это же очень дорого… такая поездка?..

– Ужасно дорого.

– У вас есть какой-то побочный доход?

– Маленькая пенсия, которую мне назначило министерство образования. Это обязательно – отвечать на подобные вопросы?

– Нет, сегодня не обязательно, – ответил блондин. – Возможно, позже. Под присягой. А ваша жена имеет какие-либо дополнительные источники дохода, помимо зарплаты, которую получает в Данбери?

– Раз в неделю ездит в Нью-Йорк и дает там уроки музыки. Да, и иногда ее родители присылают нам немного денег, в подарок.

– Немного? Сколько именно?

– Немного. – Внезапно Стрэнд почувствовал, как в нем закипает гнев. Он не собирается больше откровенничать с этими молодчиками. – Совсем немного.

– Вы не могли бы назвать хотя бы приблизительную цифру?

– Нет.

– От мистера Хейзена она тоже получает подарки?

– Он одолжил ей машину, на время. Старый «фольксваген» семьдесят второго года выпуска. Чтобы ездить на нем в Нью-Йорк на занятия. И делать покупки в здешнем городке.

– А больше ничего?

– Больше ничего.

– Не мистер ли Хейзен финансирует этот внеочередной отпуск в Европе?

– Нет.

– Значит, это вы за него платите? – Второй агент даже подпрыгнул в кресле, точно вдруг увидел свет в конце туннеля.

– Нет.

– Тогда кто же?

– Когда жена вернется, можете спросить ее сами.

– В таком случае не будете ли вы столь любезны сообщить нам, где именно она остановилась в Европе? У нас есть там свои агенты, они избавят ее от необходимости срочно возвращаться, чтобы ответить на наши вопросы.

– Не собираюсь портить своей жене отпуск ради того, что не имеет к ней ровно никакого отношения. Я сказал вам: она в Европе. И больше ничего не скажу.

Мужчины переглянулись с таким видом, точно отыграли одно очко в свою пользу и поздравляют с этим друг друга.

– Давайте вернемся немного назад, мистер Стрэнд, – невозмутимо произнес блондин. – Миссис Стрэнд присутствовала за ленчем, сидела за тем же столиком, что и мистер Хейзен. А позже вы все вместе обедали в городе, в отеле «Ред-Топ». Я прав или нет?

– Да.

– Мистер Хитц присутствовал на этом обеде?

– Нет.

– Так вы со всей определенностью утверждаете, что не слышали, о чем беседовали мистер Хейзен и мистер Хитц чуть ранее, тем же днем?

– Да.

– А не могло так случиться, что миссис Стрэнд или ваша дочь все же слышали, о чем шла беседа у них за столом?

– Об этом тоже следует спросить миссис Стрэнд. Или мою дочь. Вот если бы вы объяснили, в чем, собственно, дело, то, возможно, я бы смог вам помочь.

– Узнаете, если купите завтра утренний выпуск «Нью-Йорк таймс». – Блондин улыбнулся краешками губ, словно предвкушая продолжение. – Полагаю, эта газета доходит и до вашего окраинного очага культуры…

– В нашу библиотеку каждый день поступают три экземпляра.

– Так вот, прочтите, и, возможно, узнаете кое-что интересное. – Он начал было вставать, затем снова опустился в кресло. – И еще один вопрос. Как по-вашему, существует такая возможность, что нападение протеже Хейзена на сына Хитца имеет какое-то отношение к той пресловутой беседе криминального характера, что имела место между мистером Хейзеном и мистером Хитцем-старшим?

– Самое нелепое предположение, которое я когда-либо слышал, – сердито сказал Стрэнд.

– Это наша работа – задавать подобные, пусть даже на первый взгляд совершенно нелепые, вопросы, мистер Стрэнд, – миролюбиво заметил блондин. – За это нам платят. – Он, а следом за ним и темноволосый агент поднялись из-за стола. – Спасибо и извините, что отняли у вас время. И прочтите завтрашний выпуск «Таймс», – уже на выходе добавил он.

Хоть в кабинете директора было вовсе не жарко, Стрэнд почувствовал, что весь вспотел.

Дверь отворилась, вошел Бэбкок. Он походил на постаревшую встревоженную обезьянку. Среди ученых, подумал Стрэнд, чрезвычайно редко встречаются по-настоящему красивые люди.

– Ну, о чем шла речь? – спросил Бэбкок.

– Могу сказать об этом не больше, чем они, – ответил Стрэнд. Он твердо вознамерился не выдавать Хейзена. – Почему-то посоветовали прочесть завтрашний выпуск «Нью-Йорк таймс». Сказали, что тогда я все пойму.

– Из ФБР один раз к нам уже приходили, – обеспокоенно заметил Бэбкок. – Правда, было это давно, еще во время вьетнамской войны. Проверяли одного молодого инструктора, который работал у нас в штате. Он вроде бы подписал какую-то петицию и был коммунистом. Довольно неприятные оказались типы.

– Нет, эти джентльмены произвели самое благоприятное впечатление, – сказал Стрэнд. – Возможно, в следующий раз явится кто-то другой, менее приятный. Спасибо, что разрешили воспользоваться своим кабинетом.

Стрэнд вышел на улицу. В лицо ударил холодный ветер, пришлось поднять воротник пальто. Ветер дул резкими порывами с северо-востока и нес с собой хлопья снега, смешанного с дождем; голые ветви деревьев дрожали и гнулись под его беспощадными ударами. Из часовни донесся колокольный звон. Шесть часов вечера. В этот момент Лесли, должно быть, подъезжает к аэропорту и скоро займет место в самолете, который возьмет курс на Францию. Стрэнд остановился и шепотом произнес коротенькую молитву – за безопасность и благополучие всех, кто полетит сегодня над землей под порывами ледяного зимнего ветра.

А затем торопливо зашагал к дому. Надо принять душ, смыть с себя всю грязь этого дня, а затем переодеться к обеду.

Глава 5

Обычно Роллинз сидел за столом Стрэнда, но в этот вечер он к обеду не явился. Хотя его и отпустили на этот день, школьное правило требовало, чтобы все ученики возвращались не позднее семи часов вечера. Но Стрэнд не собирался докладывать начальству об этом, как того требовали те же правила. У Роллинза и без того хлопот полон рот, не хватало только, чтобы его вызывали к директору давать объяснения по поводу отсутствия.

Стрэнду даже думать не хотелось, чем занимается Роллинз в Уотербери, пытаясь выручить Ромеро из тюрьмы. То, как он говорил о людях, с которыми хотел повидаться и которые якобы имели опыт в подобных делах, подсказывало: Роллинз вряд ли будет просить ссуду в банке или продавать акции, чтобы набрать нужную сумму. Стрэнд подозревал, что общаться он будет с людьми, пребывающими, мягко говоря, не в ладах с законом, а возможно, даже с отъявленными преступниками. И что эти люди взамен на услугу, оказанную Роллинзу, несомненно, потребуют ответной, куда более значительной. Перед мысленным взором Стрэнда промелькнули сцены ограблений, угонов автомашин, поджогов и прочих типичных для негритянских гетто преступлений, столь хорошо и печально известных тем, кто читает газеты и смотрит телевизор. А сам он тем временем торжественно восседал за обеденным столом в окружении своих подопечных – чистеньких и аккуратно одетых к обеду мальчиков, которые, по крайней мере за столом, вспоминали о манерах, в свое время привитых им матерями и няньками. Поведение чернокожих мальчиков, которых он обучал прежде, заставляло усомниться в абсолютной достоверности того, что писали газеты о пресловутых этнических группах тинейджеров – в тех случаях, конечно, когда они не называли их хулиганьем. Вообще-то сам Роллинз, насколько было известно Стрэнду, был абсолютно честным парнем, но в ситуации, подобной этой, когда его друга покинули все и судьба несчастного теперь была, как казалось Роллинзу, целиком в его руках… Короче, у Стрэнда возникло тревожное ощущение, что он сделал ошибку, позволив Роллинзу уехать из кампуса. Мальчика не было за столом, и это лишь усиливало тревогу учителя. После обеда он собирался пойти к Бэбкоку и сказать, что не мешало бы позвонить родителям Роллинза и предупредить их, чтобы глаз не спускали с сына.

Но Стрэнда останавливала мысль о том, что Роллинз, который доверился ему, сочтет это предательством, отнесет его к лагерю взрослых, входящих в так называемый истеблишмент, которые объединились в борьбе против таких, как сам он, Роллинз, и его дружок Ромеро. Стрэнд долго мучился и в конце концов решил не говорить ничего. Его растрогали слова Роллинза об отношении к Ромеро и твердая решимость спасти друга. И он сказал себе: ничего, можно и подождать, одна ночь ничего не решает.

Он засиделся допоздна, пытался читать, два раза поднимался наверх, заглянуть в комнату Роллинза. Может, он вернулся и тихонько проскользнул к себе?.. Но обе кровати были пусты. Он то и дело поглядывал на часы. С учетом разницы во времени в Париже теперь шесть утра, а прилететь Лесли должна была в полночь, опять же по европейскому времени. Стрэнд знал, что не уснет, пока не позвонит в аэропорт Кеннеди и не узнает, благополучно ли приземлился самолет «Эр Франс».

Он должен был сделать еще один звонок, но все время оттягивал этот момент. Надо было поговорить с Расселом Хейзеном. Хейзен был очень резок с ним в последнем разговоре, и Стрэнду было нелегко простить оскорбительные слова, которые он услышал от него в свой адрес по телефону. Но ведь в конечном счете этот человек был его другом и он, Стрэнд, был столь многим обязан ему, что это, следовало признать, значительно перевешивало небольшую и вполне объяснимую вспышку раздражения. Он знал: Хейзену не понравится то, что он ему скажет. А собирался Стрэнд рассказать ему о допросе агентами ФБР. Он чувствовал, что просто обязан предупредить Хейзена и что рано или поздно позвонить все равно придется. «Подожду, пока он не вернется с обеда, – твердил про себя Стрэнд, – времени еще предостаточно. Но обязательно надо предупредить прежде, чем Хейзен увидит утренние газеты».

Он выждал до половины одиннадцатого, затем набрал номер. Никто не подошел. В трубке прозвучало гудков десять, не меньше, затем Стрэнд положил ее на рычаг.

Он испытал мгновенное облегчение, которое вскоре снова сменилось тревогой. Взял книгу и перечитал одну страницу несколько раз, не в силах понять, о чем идет речь. Захлопнул книгу, поднялся, пошел на кухню, взял бутылку виски, стоявшую на полке в буфете с того самого времени, как он купил ее в начале семестра. Плеснул виски в стакан, добавил воды и льда и уселся перед камином в гостиной со стаканом в руке, прислушиваясь к вою ветра за окном. И вдруг услышал стук во входную дверь. Он поспешил к двери и открыл ее. На пороге стоял Роллинз. Паренек натянул капюшон футболки на голову, края его окаймлял иней, отчего мальчик походил на старичка с седой бородой. Роллинз дул на замерзшие руки, но на лице его сияла улыбка.

– Входи, входи же скорей, – сказал Стрэнд.

– Спасибо, сэр, – ответил Роллинз.

Стрэнд затворил за ним входную дверь. Роллинз прошел в гостиную и встал перед камином – погреться.

– От самой автобусной остановки пришлось топать пешком, – сказал он. – Продрог до костей. Здорово, когда в комнате камин… – Потом покосился на стакан, который Стрэнд держал в руке. – А в той бутылке, откуда вы это взяли, случайно, ничего не осталось?

– Э-э… действительно, ночь выдалась довольно холодная… – неопределенно протянул Стрэнд.

– Что правда, то правда, мистер Стрэнд. В следующий раз, когда буду выбирать, за какую школу гонять мячик, постараюсь, чтобы она находилась как можно южнее от линии Мейсона – Диксона[40]40
  Южная граница штата Пенсильвания, проведенная в 1763–1767 гг. английскими геодезистами Мейсоном и Диксоном. До начала Гражданской войны эта линия символизировала границу между свободными и рабовладельческими штатами.


[Закрыть]. Или, еще лучше, где-нибудь на Гавайях.

– Это, конечно, против правил. Если кто-то узнает…

– Да я раньше в ящик сыграю, – мрачно заметил Роллинз.

– Ладно, оставайся здесь и грейся, – сказал Стрэнд и пошел на кухню. Налил щедрую порцию виски, добавил совсем немного воды и, вернувшись в гостиную, протянул выпивку Роллинзу. Тот взял стакан – он выглядел совсем крошечным в его огромной ручище – и слегка поболтал янтарную жидкость, откровенно любуясь ею. А потом приподнял стакан в руке.

– Что ж, за джентльмена, который изобрел этот напиток! – Роллинз отпил большой глоток и удовлетворенно вздохнул: – С ним и зима нипочем, верно? – И тут же снова стал серьезным. – Ну, есть какие новости со вчерашнего дня?

– Да нет, ничего особенного. Разве что Хитц улетел в Вашингтон, показаться врачу.

– На восемнадцать лет опоздал, – мрачно заметил Роллинз. Затем лицо его просветлело. – Зато у меня есть новости. Горячие новости.

Фраза встревожила Стрэнда.

– Горячие, ты сказал?

– Не беспокойтесь, банк я не грабил, если вы этого боитесь. Все законно. Строго законно. – Роллинз извлек из кармана туго набитый бумажник. – Вот, полюбуйтесь, – сказал он. – Ровнехонько десять тысяч долларов. Завтра, прямо с утра, пойду в тюрьму и быстренько вытащу Ромеро из этой грязной дыры. И даже еще кое-что останется – угостить этого тощего сукина сына обедом, какой ему и не снился!..

Речь его была несколько неразборчива, и Стрэнд догадался: это скорее всего не первый глоток виски за вечер.

– От хождений в тюрьму толку не будет, – заметил Стрэнд. – Уверен, придется соблюсти целую кучу формальностей. Надо предупредить адвоката, что ты к нему зайдешь с деньгами. Если, конечно, они, как ты говоришь, получены законным путем.

– Клянусь жизнью матери.

– Адвокат проследит за тем, чтобы все было сделано как положено, – сказал Стрэнд, изображая знатока законов, каковым на самом деле никогда не был. Однако он понимал, что если этот чернокожий паренек в футболке с капюшоном заявится к судье с десятью тысячами долларов в кармане, процесс может замедлиться, если не сказать хуже. – Я попрошу мистера Бэбкока позвонить адвокату. Сам я не знаю, где находится его офис. Вообще-то, – добавил Стрэнд после паузы, – я даже не знаю толком, где в данный момент находится Ромеро. Возможно, его куда-то перевезли. В более приличную тюрьму.

– Приличных тюрем не бывает, мистер Стрэнд, – заметил Роллинз.

– Можешь ответить мне на один вопрос?

– Да, – нехотя ответил Роллинз.

– Где ты раздобыл деньги?

– Вам действительно так хочется это знать?

– Мне – нет. Но власти могут заинтересоваться.

Роллинз отпил еще один большой глоток виски.

– Собрал, – сказал он. – По друзьям.

– По каким таким друзьям?

– Вы что, мне не доверяете? – без обиняков спросил Роллинз.

– Доверяю. Тебе – да. Но в это замешаны другие люди и…

– Ну ладно. Значит, так. Я им рассказал, как было дело… – Тут Роллинз на секунду замялся. – Моей семье, если уж вам так хочется знать… Матери, отцу, братьям. Вообще-то мы далеко не нищенствуем, мистер Стрэнд. Не умираем с голоду, пусть иногда я и произвожу такое впечатление… – Он усмехнулся. – Отец работает главным инженером на водопроводной станции, один из братьев держит гараж. А мать – старшая сестра в больнице, в отделении интенсивной терапии. Еще один брат занимается недвижимостью. А самый старший, тот, что живет в Нью-Йорке, работает помощником вице-президента банка и играет на падении и росте разных там бумаг, как на ксилофоне. Так что наша семья не какие-нибудь там издольщики, мистер Стрэнд.

– Ты меня просто поражаешь, Роллинз, – заметил Стрэнд. – Ты никогда не рассказывал об этом. Ни мне, ни кому-либо другому в школе.

– А мне врагов наживать ни к чему, – усмехнулся Роллинз. – И потом неохота, чтобы люди считали меня умней, чем я есть на самом деле. И думали, что раз я из такой семьи, то и требования ко мне должны быть выше. Вообще-то иногда довольно туго приходится, когда все собираются за обедом и меня начинают дразнить и доставать всякими там высказываниями. Ну, что я, дескать, тупоголовый, только и умею, что бить по мячу. Кстати, мой старший брат мог бы стать большим спортсменом, его даже приглашали в нью-йоркский «Никс», это баскетбольная команда. Но он отказался, заявил, что не хочет зарабатывать на жизнь, бегая и потея на потеху публике, словно какой-то фараонов раб, а потом каждое лето делать операции на колене. Да если б в моей семье только заподозрили, что я собираюсь стать профессиональным футболистом, меня просто вышвырнули бы на улицу, как какого-нибудь прокаженного. Они ведь у меня книжники, мистер Стрэнд, просто фанаты этого дела. И все заняты самосовершенствованием, к чему и меня призывают… Я просто иногда с ума схожу от всего этого. – Он залпом допил виски. – А у вас, часом, не осталось еще капельки? Ну, в той бутылочке на кухне, а, мистер Стрэнд?

– Так ты хочешь сказать – эти деньги дала тебе семья?

– Одолжила, мистер Стрэнд, – ответил Роллинз. – Одолжила, именно так и есть.

– А что, если Ромеро, когда его выпустят из тюрьмы, просто убежит, и все?

– Ну, тогда с меня снимут шкуру, набьют перьями и прибьют к стенке вместо коврика, – усмехнулся Роллинз. – Но только он не убежит, нет.

– Почему ты в этом так уверен?

– Потому, что он мне друг. – Слова эти Роллинз произнес с какой-то подкупающей, даже трогательной простотой. – И потом вряд ли Ромеро позволят ошиваться здесь, после того как его выпустят под залог.

– Да, – согласился Стрэнд. – Тем более что его уже исключили из школы.

– А я смотрю, тут времени даром не теряют. Ведь человека еще даже не осудили, не признали виновным, разве не так?

– Директора можно понять.

– А вот я лично не понимаю, – угрюмо проворочал Роллинз. – Я готов обвинять в случившемся всех, кроме него… Ладно… Нет, не бойтесь, никуда он не убежит. Особенно если будет знать, что это мои деньги. Да и потом куда ему бежать, а? К семье? Он даже не знает, где его родные сейчас. Как-то его брат прислал открытку. Пишет, что со всеми перессорился и подался куда-то на Запад. Сестры уже давным-давно разъехались, и мать вот-вот тоже должна была переехать, тоже неизвестно куда. Да и какая разница, все равно он никогда не стремился быть с ними. Я ему прямо так и скажу: можешь приехать и жить у моих, в нашем доме. По крайней мере до суда. И никому, даже Ромеро, никогда не удастся удрать от моих братьев, не тот случай. Это, конечно, пока он их окончательно не достанет… Так я могу выпить еще чуток?

– Хорошо, сейчас принесу. – Стрэнд взял у Роллинза пустой стакан и пошел на кухню. И вдруг с удивлением поймал себя на том, что в глазах у него стоят слезы. На сей раз он почти не разбавлял виски. А его собственный стакан был еще наполовину полон. Последний раз он держал эту бутылку в руках той ночью, когда Лесли заблудилась по дороге из Нью-Йорка и была на грани истерики, попав наконец в дом и разбудив его. «Этот напиток имеет определенную медицинскую ценность, – кажется, именно так она тогда сказала. – Его дают, чтобы восстановить силы». Что ж, в этом смысле виски может пригодиться и сейчас.

Если б Стрэнда спросили, почему на глаза его навернулись слезы, он бы затруднился с ответом. Может, его растрогала непоколебимая верность Роллинза, наивная вера паренька в неразрывные узы дружбы? Или безоглядная щедрость и доверчивость членов его семьи? Возможно, тем самым они словно бросали молчаливый вызов безразличию и подозрительности, господствующим в мире белых? Или же его потрясла доверчивость, с которой они отнеслись к просьбе самого юного члена семьи, почти мальчика, и их вера в то, что он прав и знает, что делает?.. Как это говорил брат Роллинза – «бегать и потеть на потеху публике, словно какой-то фараонов раб»?.. Стрэнд не знал, часто ли семья Роллинза ходит в церковь, но в этом их поступке присутствовало нечто вроде упрека истинным христианам, тем мужчинам и женщинам, что мирно спали ночью в своих хорошеньких, увитых плющом коттеджах. Тем людям, которые каждый вечер ходили в церковь славить милосердного Господа, а сами ни разу не шевельнули пальцем, чтобы хоть кому-то помочь. Это был также упрек могущественным и мстительным господам, обитавшим в роскошных апартаментах на Пятой авеню, где стены были увешаны полотнами дорогих художников.

Уже возвращаясь в гостиную со стаканом виски для Роллинза, Стрэнд вдруг неожиданно принял решение.

– Вот что, Роллинз, – сказал он, протягивая пареньку стакан, – мне не слишком нравится сама идея, что в спасении Ромеро должна участвовать только твоя семья. Возможно, если б у нас было время, мы могли бы собрать немного долларов и здесь, в кампусе, хотя лично мне это кажется сомнительным. Но времени у нас нет. Утром пойдешь со мной в банк и я сниму со счета и дам тебе еще две тысячи долларов. Добавишь к тем десяти. Чисто символический жест, но знаешь, в жизни порой без этого не обойтись. – Стрэнд помнил, что на счету у него лежат три тысячи. Вот и все его сбережения. На такие деньги можно безбедно прожить больше месяца. Стало быть, не будет в этом году подарков на Рождество. Ну и Бог с ними, не важно.

Роллинз задумчиво изучал содержимое стакана.

– Аминь, – сказал он. – А когда вы завтра освободитесь, чтобы пойти в банк?

– Сразу после завтрака.

– А как же занятия?

– Форс-мажорные обстоятельства, – сказал Стрэнд. – Позже объясню все директору.

– Форс… чего?..

– Божье дело, – ответил Стрэнд. – Перевод свободный, каждый трактует по-своему.

– Не хотелось бы, чтобы Ромеро задержался в этой тюрьме хотя бы на одну лишнюю минуту.

– Он и не задержится. Но только одно условие: чтобы о моем вкладе не знала ни одна живая душа. Особенно Ромеро.

Роллинз, хитровато щурясь, взглянул на Стрэнда.

– Причины мне понятны, – сказал он.

Но Стрэнд сомневался, чтобы они были понятны мальчику. Он и сам не мог бы толком объяснить свой поступок.

– Знаешь, – сказал он, – я тут хорошенько подумал и решил, что нам лучше не брать с собой Бэбкока. Вдруг подумает, что здесь что-то не так, или захочет сначала переговорить с твоими родителями…

– Короче, вы хотите сказать, что он мне не поверит, верно? – спросил Роллинз.

– Ну… такая возможность существует. К тому же, думаю, на него давят, требуя оставить Ромеро в тюрьме. Будет лучше, если ты займешься этим сам. Фамилия адвоката Холлинзби. Он наверняка есть в справочнике. Найду его телефон и позвоню прямо с утра, предупрежу о твоем приходе. А если вдруг что-то не заладится, сразу звони мне.

– Да что там может не заладиться… – пробормотал Роллинз и допил виски. – Ладно. Пошел. Пора баиньки. – И он поднялся.

– Да, и еще одно, – сказал Стрэнд и почувствовал, как сжалось у него горло. Он откашлялся и продолжил: – Те письма, которые якобы украли у Ромеро. Тебе о них что-нибудь известно?

– Сам он их мне не читал, мистер Стрэнд, – ответил Роллинз, – а я не просил. Ромеро держал их запертыми в шкатулке. Время от времени вынимал оттуда и перечитывал, и всякий раз на физиономии у него появлялось такое дурацкое выражение… А потом снова убирал обратно и запирал шкатулку на замок.

– И ты не знаешь, от кого они?

– Судя по тому, как он над ними трясся, должно быть, от девушки, – усмехнулся Роллинз. – Уж не телефонные счета там у него хранились, это точно. Нет, он очень их берег. Вы хотите, чтобы я спросил у него, от кого эти письма, да?

– Нет. Это совершенно не важно… Ладно, удачи тебе. И передай от моего имени огромное спасибо всей твоей семье.

– А вот это дело. Это для них очень важно. Знаете, они ведь были вовсе не в восторге, отправляя меня на ночь глядя с такими-то деньжищами!.. Да и вообще с самого начала отец и мать были против, чтобы я ехал учиться сюда на футбольную стипендию. Зато сейчас они оба на стороне Ромеро, и это самое главное. – Он похлопал по оттопыривающемуся карману. – Так все время и тянет убедиться, что денежки здесь, – со смущенной улыбкой добавил он. – Вы уж простите, сэр, что доставил вам столько хлопот. Увидимся утром, сэр.

Стрэнд заметил, что, выходя из квартиры, Роллинз немного пошатывался.

День выдался на редкость длинный. Уже с самого утра Стрэнд чувствовал себя совершенно разбитым. Спал он плохо, ровно в шесть проснулся уже окончательно и позвонил в «Эр Франс». Ему сообщили, что в Париже туман, ни один самолет сегодня еще не приземлялся и что борт из Нью-Йорка посадили в Женеве, где теперь пассажиры и экипаж дожидаются улучшения погодных условий. Тогда Стрэнд стал названивать в авиакомпанию каждые двадцать минут, но ответ был все время один и тот же. Затем вдруг прямо перед завтраком ему сказали, что самолет, которым летела Лесли, почему-то отправили в Ниццу. Такое начало путешествия Стрэнд счел неудачным.

За завтраком Стрэнд предупредил Бэбкока, что вынужден отменить утренние занятия. Причин он не назвал, и Бэбкок лишь как-то странно взглянул на него, а потом подчеркнуто холодным тоном заметил:

– Надеюсь, что в самое ближайшее время мы сможем вернуться к нормальному режиму работы. – С этими словами он резко отвернулся от Стрэнда и вышел.

В город они с Роллинзом пошли пешком. Путь был неблизкий, Стрэнд задыхался под резкими порывами ветра и раза два просил Роллинза остановиться, чтобы немного передохнуть. Роллинз с тревогой смотрел на него, точно опасался, что Стрэнд вдруг упадет там, где стоит.

– У моего отца тоже нелады с сердцем, – сказал он. – Мать только и знает, что ходит следом за ним и твердит, чтобы не надрывался.

– Откуда ты знаешь, что у меня больное сердце? – спросил Стрэнд.

– Да Ромеро мне говорил. Сказал даже, что один раз вы чуть не умерли… – Роллинз взирал на него с каким-то детским любопытством. – Мне бы очень хотелось знать, если не возражаете, конечно, на что… это похоже. Ну, я имею в виду, когда вы почувствовали, что… – Тут он окончательно смутился. – Я и сам несколько раз вырубался, на поле. И знаете, когда это случалось, не чувствовал ни боли, ничего такого страшного. Казалось, точно я плыву по воздуху куда-то и мне так спокойно и хорошо. Просто хотелось знать – может, и вы испытывали то же самое. Отец, когда у него случается приступ…

– Знаешь, я как-то об этом не задумывался, – ответил Стрэнд, пытаясь вспомнить, что он чувствовал, лежа тогда на песке, на пляже. – Что я смотрю на все это как бы со стороны – вот что тогда мне казалось. Утешительная мысль. Честно говоря, я не очень-то стремился возвращаться обратно.

– Лично я, – пылко воскликнул Роллинз, – очень даже рад, что вы вернулись, сэр!

Стрэнд улыбнулся:

– Я тоже.

Придя в банк, он обналичил чек, а затем передал Роллинзу две тысячи долларов новенькими хрустящими банкнотами. Роллинз не сразу положил их в бумажник. Стоял и неуверенно рассматривал пачку денег в руке.

– Вы уверены, что так надо, мистер Стрэнд?

– Уверен. Давай, убирай деньги.

Роллинз аккуратно сложил банкноты вдвое и спрятал в бумажник.

– Ладно. Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Автобус на Хатфорд отходит через десять минут. Может, вам лучше взять такси и доехать до школы на нем?

Как-то раз Стрэнд уже ездил на такси из города в школу. Обошлось это ему в пять долларов.

– Нет, пройдусь пешком, наверное. Ходьба только на пользу – поможет окончательно проснуться. Желаю тебе удачи. Я уже звонил мистеру Холлинзби, предупредил о твоем приходе.

– Берегите себя, пожалуйста, мистер Стрэнд, – сказал Роллинз и торопливо зашагал по продуваемой всеми ветрами улице. Стрэнд поднял шерстяной шарф повыше, обмотал им шею. На углу Роллинз вдруг остановился и обернулся. Потом, махнув на прощание рукой, скрылся за углом.

Зябко поеживаясь, Стрэнд засунул руки в карманы. Перчаток на нем не было, и казалось, что в карманах у него две ледышки. Он зашагал в противоположном направлении по главной улице, что вела из города к кампусу. На ближайшем перекрестке находилась аптека, где продавали газеты. Он зашел и купил «Таймс». Материал был напечатан на третьей странице – коротенькая заметка в одну колонку. Заголовок гласил: «Министерство юстиции США расследует вопиющие факты лоббирования в Вашингтоне». Однако общий тон материала был довольно осторожным. В нем говорилось, из надежных источников сотрудники «Таймс» получили информацию о том, что будто бы известный нью-йоркский адвокат Рассел Хейзен имел беседу с магнатом, лоббирующим интересы нефтедобывающей промышленности. И что суть этой беседы сводилась к выяснению возможности подкупа некоего безымянного конгрессмена, чтобы получить решающий голос на заседании комитета, выдающего лицензии на офшорные разработки нефтяных скважин. Вся эта беседа якобы записывалась с телефона в офисе мистера Хитца. Пленка с подслушанным разговором была получена на самых законных основаниях, согласно санкции, выданной федеральным судьей. Министерство юстиции пока отказывалось сообщить, будут ли предъявляться кому-либо официальные обвинения. Расследование продолжалось.

Бедняга Рассел, подумал Стрэнд. И вдруг почувствовал себя виноватым – за то, что так и не дозвонился до Хейзена и не сообщил тому о визите агентов ФБР. Он представлял, какой шок испытает Хейзен, открыв за завтраком утренний номер газеты.

Стрэнд сложил газету пополам и бросил ее обратно, на стопку других. Он заплатил за нее, но ему вовсе не хотелось читать об убийствах, экзекуциях, войнах и банкротствах – короче, о том, что ежедневно фигурировало в утренних выпусках новостей.

Он вышел из аптеки на холодную серую улицу. Пешеходов было немного, и все они торопливо шагали, сгорбившись под порывами ледяного ветра. Как это глупо и неосмотрительно с его стороны – даже не надеть шляпы. Он снял шарф с шеи, обмотал им голову, точно шалью, завязал узлом под подбородком и зашагал вперед со слезящимися от холода глазами. А мысленному его взору представлялись снимки, которые он видел в газетах раньше: по грязным дорогам тащатся женщины-беженки, их головы обмотаны шалями и платками…

Проклиная ветер и холод, он едва добрел до школы. Он был уверен, что просто не в силах вести занятия до пяти вечера. Однако, к собственному удивлению, все же справился; правда, читая лекцию, сидел за столом, а не расхаживал, как обычно, по классу. Да и говорил тихо и медленно. Потом вдруг в середине последнего урока в класс заглянула секретарша директора и попросила зайти к Бэбкоку, причем как можно скорее.