Текст книги "Хлеб по водам"

– Не стоит во всем упрекать себя. Или мистера Хейзена. – Бэбкок отнял руку от руля и ободряюще похлопал Стрэнда по плечу. – Просто несчастливая комбинация целого ряда обстоятельств. Кто бы мог предвидеть что-либо подобное?.. Честно говоря, в самом начале семестра я был уверен: этот мальчик не продержится и года. Но что дело может кончиться этим, конечно, не предполагал. Думал, ему просто надоест, он начнет выказывать непослушание, нарушать дисциплину… Но ничего подобного и в голову не приходило. Как считаете, его посадят?

– Надеюсь, что да, – с горечью ответил Стрэнд. – Я бы на месте судьи посадил.

– Да будет, будет вам, Аллен, – с мягкой укоризной произнес Бэбкок. – И потом, как можно судить, не зная всех обстоятельств и фактов дела?

– Достаточно того, что я видел, как Ромеро гнался за Хитцем с ножом в руке.

Какое-то время они ехали в полном молчании, затем Стрэнд заметил:

– Вам предстоят нелегкие объяснения с советом попечителей. Если они потребуют жертвы, можете все валить на меня. И я в тот же день уволюсь.

– Сомневаюсь, чтобы дело зашло так далеко, – сказал Бэбкок, но особой уверенности в голосе слышно не было.

Они подъехали к дому, где их уже ждали полицейский и Хитц в машине. Все вместе они прошли через пустующую сейчас общую комнату, затем поднялись наверх, на второй этаж. Стрэнд удивился – похоже, все остальные мальчики спали. Должно быть, не слышали ни борьбы в комнате Хитца, ни беготни по кампусу. Или же все это происходило тихо, абсолютно тихо… Хитц жил в комнате один. Стрэнд не знал почему. То ли тут сыграло роль высокое положение отца, то ли просто никто из мальчиков не захотел быть его соседом.

Комнатка была маленькая и, если не считать пятен крови на коврике и незаправленной кровати, безупречно прибранная. Стрэнд с Бэбкоком остались в дверях – просто не было места, чтобы войти всем, – а полицейский методично открывал ящики, заглядывал под кровать, смотрел под одеялом, под ковриком, обшарил все карманы в одежде Хитца, висевшей в шкафу.

– Ничего, – минут через десять заявил он.

– Я же вам говорил, – сказал Хитц. В лазарете и полицейском участке лицо его было мертвенно-белым, если не считать следов крови, теперь же наконец немного порозовело. – И незачем было сюда тащиться. Я ведь говорил вам, что не брал его денег.

– Думаю, тебе лучше лечь и отдохнуть маленько, сынок, – заметил полицейский. – А я поехал.

Они оставили спокойного и торжествующего Хитца и вместе спустились вниз. Стрэнд пожелал доброй ночи полицейскому и мистеру Бэбкоку. Затем, оставшись один, уселся в кресло в общей комнате и сидел несколько минут. Он чувствовал себя вымотанным до предела, просто не было сил сразу идти к Лесли.

Он закрыл глаза и мысленно восстановил картину обыска в комнате Хитца. Где именно смотрел полицейский, куда лазил… Возможно, он просто проглядел то место, где могли быть спрятаны деньги. Если бы он их нашел, это не сняло бы вины с Ромеро, но могло послужить смягчающим обстоятельством, сделало бы сам факт нападения на Хитца не столь бессмысленным, жестоким и непростительным. Однако, восстанавливая в памяти действия полицейского, Стрэнд не смог припомнить ни одного уголка, куда бы тот не смотрел. Он вздохнул, открыл глаза, поднялся, долго разглядывал пятно крови на кушетке, где лежал Хитц, прижимая к щеке пропитанный кровью платок Стрэнда. Сам платок валялся на полу, там, где доктор бросил его, чтобы взглянуть на рану. Кровь высохла, и платок приобрел красно-ржавый оттенок. Стрэнд наклонился и поднял его.

Затем выключил свет и пошел по темному коридору к двери в свою квартиру. Вспомнил, что Лесли заперла ее, и начал шарить по карманам в поисках ключа. Но затем, когда вставил его в замочную скважину, обнаружил, что дверь не заперта. Отворил ее и вошел в гостиную. Она была ярко освещена.

– Лесли! – окликнул он. – Лесли!.. – Прошел в спальню. Там тоже горел свет. Дверцы шкафа были распахнуты настежь. Он заметил, что там почти пусто, большая часть одежды куда-то исчезла. Затем вдруг увидел на туалетном столике записку.

Взял ее, при этом руки сильно дрожали. Почерк был размашистый и торопливый и совсем не походил на обычный, аккуратный и мелкий, почерк Лесли:

«Дорогой!

Прости меня. Я просто не вынесла бы здесь еще одну ночь. Позвонила Линде и спросила, не передумала ли она взять меня в Париж. Линда ответила, что нет. И тогда я сказала, что прямо сейчас еду в Нью-Йорк и уже завтра могу вылететь с ней во Францию. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, дорогой! И прошу тебя, пожалуйста, береги себя!.. А самое главное, помни: ты ни в чем не виноват. Люблю тебя всем сердцем.

Твоя Лесли».

Он аккуратно положил записку на столик, разгладил ее ладонью. Затем затворил дверцы гардероба, выключил свет и прошел к себе в комнату. Разделся и лег в постель. Будильника заводить не стал. Он знал: Бэбкок поймет, почему он пропустил занятия.

– И разумеется, вся школа говорит только об этом, – добавил Бэбкок.

Было одиннадцать утра, и они ехали в машине Бэбкока в суд. Стрэнд проснулся рано, но остался дома – пренебрег звонком к завтраку, а затем и вторым, возвещающим о начале занятий. Пытался дозвониться Линде в Нью-Йорк, но линия все время была занята, сколько бы он ни набирал. И он в конце концов сдался. Лесли ему не звонила, и он послал Линде телеграмму с просьбой, чтобы та с ним связалась. Он понимал: беспокоиться о том, что с Лесли что-то произошло по дороге в город, просто глупо. Плохие вести доходят быстро; если б что-нибудь случилось, с ним бы тут же связались. И тем не менее ему никак не удавалось избавиться от видения: Лесли, взволнованная и рассеянная, сворачивает с дороги, врезается в дерево и лежит вся в крови в канаве. Он звонил и Хейзену в офис, но секретарша сказала, что мистер Хейзен рано утром вылетел в Вашингтон. Секретарша также сообщила, что вез его в аэропорт Конрой и что она пока не знает, как связаться с Хейзеном и когда он вернется.

– Естественно, – продолжал тем временем Бэбкок, осторожно и медленно ведя машину, – этот мальчишка Хитц растрезвонил о том, что произошло, с самого раннего утра, как только проснулся. И до меня дошла вся история с самыми страшными и трагическими, я бы сказал, преувеличениями. Еще он позвонил отцу, и отец позвонил мне и был… э-э… весьма категоричен. Сказал, что если только я попытаюсь замять скандал – именно так он и выразился: «скандал», – то он уволит меня с работы. Он угрожал подать на школу в суд, за преступную халатность и пренебрежение к безопасности учеников, и сделать все, что в его силах, чтобы нас закрыли. И еще дал понять, что сам будет далеко не в восторге, если его сынка попробуют привлечь к ответственности за кражу. А также назвал всех нас сообщниками преступника. Довольно неприятная, я бы сказал, семейка. – Бэбкок выдавил кривую улыбку.

Лицо его было сероватым и изнуренным, глаза покраснели и немного слезились от усталости. Руки так крепко сжимали руль, что костяшки пальцев побелели.

– Смотрю, утро у вас выдалось нелегкое, – заметил Стрэнд.

– Выдавались и хуже, – сказал Бэбкок. – Однажды утром восемьдесят учеников проснулись с тошнотой, рвотой и резями в желудке. Мы думали, это тиф. Но оказалось, причиной всему сладости, которые они ели на десерт накануне вечером… Согласно общепринятой теории, учителя доживают до глубокой старости. – Он тихо засмеялся. – Но почему-то не набираются при этом мудрости.

– Что думаете предпринять в первую очередь? – спросил Стрэнд.

– Боюсь, первое, что мы должны сделать, – это исключить мальчишку. Ромеро – я имею в виду. Если мы не сделаем этого, можем потерять половину учеников. А заодно и финансовых поступлений.

Стрэнд кивнул:

– Он сам напросился.

– И все равно это трагедия, – заметил Бэбкок. – Я все же надеюсь как-то избавить его от тюрьмы. Попытаюсь добиться хотя бы условного наказания. Или чтобы его отпустили на поруки. Я звонил школьному юристу: он уже виделся с Ромеро и будет ждать нас в суде. Надеюсь все же избежать самого худшего. Я попробовал также связаться с мистером Хейзеном – возможно, он знаком здесь с какими-то влиятельными людьми. Если родители, в особенности такой человек, как мистер Хитц, вдруг узнают, что на защиту Ромеро пошли школьные деньги… – Он пожал плечами и оставил фразу неоконченной. – А как Лесли восприняла все это?

Стрэнд ждал этого вопроса. Хотя все же в глубине души надеялся, что его не последует.

– Боюсь, что довольно тяжело. Она воспользовалась вашим любезным предложением и уехала отдохнуть. На пару недель.

– Уже уехала? – Брови мистера Бэбкока удивленно поползли вверх.

– Да.

– Что ж, я ее не виню. И если б мог, тоже уехал бы. – Он устало улыбнулся. Затем свернул с дороги и въехал на стоянку для автомобилей перед белым, украшенным колоннами зданием суда. – Красивое здание, не правда ли? – заметил мистер Бэбкок. – Построено в тысяча восемьсот двадцатом году. Сколько зла и слез видели эти коридоры и залы…

* * *

Фамилия школьного юриста была Холлинзби. Он ждал их у дверей в зал заседаний. Это был полный, цветущего вида мужчина в красиво сшитом дорогом костюме. Голос соответствовал внешности – раскатистый, бархатистый, актерский.

Бэбкок представил ему Стрэнда, и Холлинзби, отвесив вежливый поклон, сказал:

– Мальчика скоро приведут. Я говорил с ним… Боюсь, дело будет не из легких. Ромеро совершенно не желает сотрудничать. Он также отказывается давать показания. Сказал, что и рта не раскроет во время процесса. И не собирается объяснять суду, почему сделал это. Несмотря на то что в полиции он обвинил Хитца в краже денег. Пусть делают что хотят, пусть сделают самое худшее, заявил он. Оттого, что он заговорит, толку, мол, все равно никакого не будет. Считает, во время процесса говорить должен исключительно я. Причем все, что мне заблагорассудится. Похоже, он разбирается в законах лучше, чем положено мальчику его возраста. Утверждает, будто никто не сможет заставить его давать показания против себя, поэтому он и не собирается их давать. Он уже жалеет, что слишком много наговорил в полиции. Очень угрюмый, замкнутый мальчик, что отчасти и понятно, но в суде это произведет неблагоприятное впечатление. Ему не мешало бы выказать хотя бы признаки раскаяния, это может помочь. – Юрист пожал плечами. – Но раскаяние, похоже, совершенно не в его характере. Он утверждает, что мистер Стрэнд видел, как он гнался с ножом за Хитцем, говорит, что сознался мистеру Стрэнду и полиции, что поранил Хитца ножом. Полагает, в суде все будут смеяться, если он станет отрицать очевидное. Вообще, если уж вы хотите знать мое мнение, он гордится своим поступком и вовсе не прочь, чтобы о нем узнали все. Он отказывается говорить, почему заподозрил Хитца в краже денег. Говорит, будто всегда знал, что рано или поздно окажется в тюрьме, что многие его друзья побывали в тюрьме и бояться совершенно нечего. Подобное отношение, должен вам сказать, произведет на судью самое негативное впечатление. А также на жюри присяжных, если дойдет до этого. Ему уже исполнилось восемнадцать, и судить его будут как совершеннолетнего. Тем более что процесс происходит в маленьком городке в Коннектикуте, а не в Нью-Йорке или Чикаго, где поножовщина подобного рода, с явным отсутствием серьезного намерения убить, считается чуть ли не нормальным явлением повседневной жизни… Я, конечно, постараюсь сделать все, что в моих силах… – меланхолично понизив голос, добавил адвокат, – но я не оптимист, нет.

– А что вы можете в данном случае сделать? – спросил Бэбкок.

– Попытаюсь сыграть на происхождении мальчика. Вырос в трущобах, в неполной семье, без отца, в нищете, ну и так далее и тому подобное… Обычное дело. В момент эмоционального срыва сам разрушил свое будущее. Вот в таком духе… Но увы, этого недостаточно.

– Мы можем чем-то вам помочь? – спросил Бэбкок.

Адвокат беспомощно всплеснул руками:

– Разве только что охарактеризовать обвиняемого. Попытайтесь рассказать о нем что-нибудь положительное – может пригодиться. Да, и еще помните: вы будете давать показания под присягой.

Стрэнд понимал: что бы там он ни говорил о характере Ромеро, полной правды он никогда не скажет. Не будет же он упоминать о краже семи томов «Истории упадка и разрушения Римской империи». Или будет?.. Нет – если он хочет спасти Ромеро от тюрьмы.

Они стояли в холле, и тут появился Хитц. Огромная повязка, закрывающая чуть ли не пол-лица, придавала ему вид почти драматический. К тому же одевался он явно поспешно – Стрэнд заметил, что у него расстегнута ширинка. Хитц с кислой миной и явным неодобрением взглянул на троицу, но все же остановился и сказал:

– Доброе утро, мистер Бэбкок. – Стрэнда он демонстративно проигнорировал. – Отец сказал, что собирается связаться с вами, сэр. Он сделал это?

– Да, он мне звонил, – ответил Бэбкок.

– Он очень огорчился, когда я рассказал ему о том, что произошло, – добавил Хитц.

– Это понятно, – заметил Бэбкок. – Не пора ли нам в зал?

– Не надейтесь, что я буду пытаться выгородить Ромеро, – сказал Хитц. – Особенно вы, мистер Стрэнд.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Стрэнд. – И застегните ширинку. Вы же не хотите, чтобы вас обвинили в неуважении к суду, верно?

Хитц покраснел как свекла и принялся возиться с молнией. Стрэнд прошел в зал заседаний, где ожидал вызванный давать показания сержант Лири. Любопытных в зале было немного, и Стрэнд сразу заметил среди них молодую женщину, репортера из местной городской газеты. Она сидела в первом ряду с блокнотиком на коленях и ручкой. Бэбкок тоже увидел ее и шепнул ему на ухо:

– Новости распространяются быстро, как я и боялся. Ведь эта дамочка явилась сюда вовсе не затем, чтобы смотреть, как судья будет раздавать талончики за неправильную парковку.

Ромеро вошел в сопровождении полицейского, того самого молодого парня, который его арестовал. По крайней мере без наручников – и то слава Богу, подумал Стрэнд. Он выглядел маленьким и хрупким в темном свитере, который Стрэнд купил ему в «Брукс бразерс». Проходя мимо Хитца, он улыбнулся, а затем поздоровался с директором и Стрэндом. Мистер Холлинзби подошел к нему, и они уселись рядом за столом перед судейской кафедрой.

Судья вышел из бокового помещения, и все присутствующие в зале встали. Секретарь объявил заседание открытым, и все снова опустились на свои места, за исключением адвоката и Ромеро, а также двух полицейских, стоявших по краям возле скамьи подсудимых.

Окружной прокурор уныло и монотонно зачитал обвинение. Ромеро с неподдельным любопытством оглядывал помещение, словно его куда больше интересовали архитектурные особенности старинного здания, чем то, что говорил сейчас этот человек.

Окружной прокурор закончил, и судья спросил:

– Что может сказать по этому поводу защита?

– Невиновен, ваша честь, – быстро ответил адвокат.

Ромеро с сардонической ухмылкой уставился на судью. Судья, близоруко щурясь, смотрел на него сверху вниз сквозь стекла очков в металлической оправе.

– Я не признаю правомочность этого суда, – заявил Ромеро.

Стрэнд застонал. Только этого сейчас не хватало!

Судья вздохнул:

– Вернемся к этому вопросу в должное время, мистер Ромеро. Оставляю вас под стражей на время суда. Назначаю сумму освобождения под залог. Десять тысяч долларов.

Стрэнд услышал, как тихо ахнул Бэбкок. А затем лишь вполуха прислушивался к тому, как адвокат стал оспаривать сумму залога, а окружной прокурор, возражая ему, всячески подчеркивал тяжесть содеянного, а также опасность, которую будет представлять для общества обвиняемый, не выказывающий, кстати, ни тени раскаяния, если его выпустят на свободу под залог.

– Залог остается без изменения – десять тысяч долларов, – сказал судья. – Следующее дело, пожалуйста.

Репортерша торопливо что-то строчила в блокноте, а Ромеро повели по проходу к двери в сопровождении полицейского и адвоката. Когда троица проходила мимо Хитца, тот сделал оскорбительный и неприличный жест – показал Ромеро средний палец руки. Ромеро на секунду остановился, и Стрэнд испугался: а что, если он сейчас набросится на Хитца?.. Но мальчик просто сказал, причем достаточно громко, чтобы слышали все присутствующие в зале:

– Ничего. И твой черед тоже придет, толстяк. – А затем позволил полицейскому вывести его из зала.

– О Бог ты мой, – пробормотал Бэбкок и печально покачал головой. – Даже подумать страшно, что эта молодая леди напишет в завтрашней утренней газете. – Он снял очки, протер их платком, точно пытаясь стереть то, что увидел с их помощью в зале суда. – Что ж, – заметил он после паузы, – думаю, нам пора обратно в школу.

В машине по дороге к кампусу он вдруг спросил:

– Как вам кажется, Аллен, согласится ли мистер Хейзен внести эту сумму за освобождение под залог?

– Десять тысяч долларов? – сказал Стрэнд. – Я бы не рискнул строить на этот счет догадки.

* * *

Они вернулись в кампус к ленчу, и Стрэнд, которого Бэбкок высадил перед «Мэлсон-резиденс», от души радовался, что ему не надо сейчас встречаться ни с преподавателями, ни с учениками. Выйдя из машины, он вдруг почувствовал страшную слабость в ногах и испугался, что даже до двери дойти будет не в силах.

– Если не возражаете, – обратился он к директору, – мне бы не хотелось появляться в столовой и на занятиях день или два.

– Понимаю, – кивнул в ответ Бэбкок. – Будь на то моя воля, я бы отложил обеды и занятия минимум на год.

– Попытаюсь еще раз связаться с мистером Хейзеном. И если получится, тут же дам вам знать.

Бэбкок кивнул и отъехал. Стрэнд вошел в дом. Миссис Шиллер, вооруженная щеткой и ведром с мыльной водой, стояла на коленях и оттирала пятна с кушетки. Увидев Стрэнда, она поднялась.

– Ну и дела, – удрученно пробормотала она. На полном и добродушном, всегда таком розовом, точно она весь день стояла у плиты, лице отражалось самое неподдельное огорчение. – Вот уже двадцать лет как здесь работаю, но никогда ничего подобного не случалось. – Она огляделась с таким видом, точно опасалась, что их подслушивают. – Должна сказать вам кое-что, мистер Стрэнд. Но только обещайте, что дальше это не пойдет.

– Это имеет отношение к тому, что было здесь ночью?

– Да, имеет. Очень даже имеет.

– Обещаю.

– Тогда давайте пройдем в квартиру, – проговорила она шепотом. – Наверху я еще не была, хотела сначала прибраться здесь. Что, если там остался кто-то из мальчиков, не пошел на ленч?.. Тогда нас могут подслушать.

– Да, конечно, – сказал Стрэнд. Он провел ее по коридору и отпер дверь. Они вошли в гостиную.

– Мистер Стрэнд, – начала она. – Прямо не знаю, с чего и начать. Но боюсь, тут есть и моя доля вины. – Она почти плакала.

– Какой вины?

– Ну, в том, что Ромеро пырнул ножом этого мальчишку, Хитца.

– А в чем, собственно, дело? – настороженно спросил Стрэнд.

– Когда вчера вечером я заходила сюда прибраться, мальчики ужинали, и в доме никого не было. Так мне показалось вначале. А потом вдруг слышу: вроде бы в батарее какое-то щелканье. Ну, я и поднялась наверх, посмотреть. Эта была батарея в холле, прямо у лестницы. Клапан заело. Ну, я и стала поправлять и тут вдруг вижу: из комнаты Ромеро выходит какой-то мальчишка. Это был молодой мистер Хитц. Я еще спросила его, почему он не на ужине. А он ответил, что не голоден – съел по дороге из школы несколько хот-догов. Ну и пошел вниз, к себе в комнату. Я тогда не придала этому значения. Мальчикам старших классов разрешается пропускать ужин, когда они возвращаются с каникул. Потом я пошла домой – у нас с мистером Шиллером есть маленький отдельный домик, неподалеку от кампуса. Мы сидели и смотрели телевизор, а потом уже собрались ложиться спать, как вдруг кто-то постучал в дверь. Это был Ромеро. А было уже начало двенадцатого. Вообще-то он казался спокойным. Он довольно выдержанный мальчик, зрелый для своего возраста, если вы, конечно, понимаете, о чем я. Так, во всяком случае, я думала до сих пор… пока это не случилось… – Губы и двойной подбородок миссис Шиллер мелко дрожали.

– И что ему было нужно?

– Он сказал, что только что приехал. Что ездил куда-то на уик-энд, а потом опоздал на пересадку на Данбери. И еще сказал, будто ему кажется, в комнате у него что-то пропало. Какой-то учебник, который был ему нужен к первому уроку, прямо с утра. Я, помню, еще удивилась: подумаешь, дело какое, учебник пропал. А он заявился ко мне так поздно. Но все эти каникулы, телевизор и прочее совсем заморочили мне голову. – Она удрученно покачала головой. – Ну вот. И он хотел узнать, не попадался ли мне на глаза этот самый учебник. Ох, мистер Стрэнд, если б я только знала, что у него на уме, то набрала бы в рот воды и молчала как рыба до Страшного суда. Но ребята часто заходят друг к другу в комнаты, позаимствовать какую-нибудь вещь. Ну, книжку, к примеру, или там галстук, или свитер… Я и сказала ему, что видела, как мистер Хитц выходил из его комнаты, когда все остальные были на ужине. Нет, мне просто язык надо отрезать за мою проклятую глупость!.. – Теперь она уже рыдала во весь голос.

– Не стоит винить себя и так убиваться, миссис Шиллер, – сказал Стрэнд. – Право, не стоит…

– Я ведь с самого начала была неравнодушна к этому Ромеро, мистер Стрэнд. Он держался со мной так по-джентльменски, был всегда такой аккуратист и чистюля… А другие мальчики… ну, если не все, то большинство, обращались с ним как с какой-то бродячей собакой. Ну и я всегда старалась помочь ему, чем только могла. Он спросил, не заметила ли я чего-нибудь в руках у Хитца. И я пыталась вспомнить, но так и не получилось, и сказала, что нет, не заметила.

– Как он на это отреагировал?

– Очень спокойно, мистер Стрэнд. Даже ни намека на то, что что-то не так. Поблагодарил, извинился за то, что побеспокоил меня и мистера Шиллера так поздно, и отправился к себе. И мне и в голову не пришло, что такое может произойти!.. А потом вдруг узнаю, утром… – Слезы так и катились по круглым щекам.

Стрэнд обнял ее за широкие полные плечи. И почувствовал, что бедняжка вся дрожит.

– Ну будет вам, будет, – беспомощно бормотал он. – Вы ни в чем не виноваты.

– Уж не знаю, говорил кому Хесус, что это я ему сказала про мистера Хитца… – Она буквально захлебнулась рыданиями.

– Нет, он никому не сказал. Ни мне, ни мистеру Бэбкоку, ни в полиции, ни адвокату. А мне заметил только, что информация была конфиденциальной.

– Если только молодой мистер Хитц узнает, что я выдала его Хесусу, и, не дай Бог, расскажет отцу… Мне с мистером Шиллером очень нравится здесь… Мы с ним пропадем, если мистер Хитц-старший употребит свое влияние и… Он ведь очень большой человек, мистер Стрэнд, и входит в совет попечителей.

– Я уверен, мистер Бэбкок никогда не допустит этого, – сказал Стрэнд. – И вам совершенно незачем беспокоиться. Сам я тоже ничего никому не скажу. А раз молодой Ромеро до сих пор не назвал вашего имени, то и дальше будет молчать. А даже если и скажет, что вы ему сообщили, свидетельством в суде это служить никак не может.

– Да не свидетельства и суда я боюсь, совсем не этого… – Она отерла слезы обеими руками. – Мистера Хитца и совета попечителей… Ах, да ладно, что теперь поделаешь. – Миссис Шиллер попыталась выдавить улыбку. – Слезы все равно не помогут. Слово не воробей, вылетело – уже не вернуть, верно?.. – Приподняв край фартука, она вытерла им мокрое от слез лицо. – Дура я, старая дура, и все! Развела тут нюни, в то время как вы с миссис Стрэнд предотвратили, можно сказать, самое настоящее убийство. Да он и вас мог пырнуть, запросто мог. Стало быть, я ошибалась в этом мальчишке, в Ромеро. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит. Верно я говорю, мистер Стрэнд?

– Ну, во-первых, никакой он не волк, миссис Шиллер, – улыбнулся Стрэнд.

– Да это я так, просто к слову, – торопливо заметила миссис Шиллер и подняла на него измученный взгляд. – Тут еще одна вещь…

– Что такое?

– Сегодня утром вытряхивала корзину для бумаг, – начала она, – и нашла там письма. Написаны девичьим почерком. Я уже слышала: Ромеро обвинил Хитца в том, что тот украл у него какие-то письма. А потому взяла их и посмотрела. Все адресованы Хесусу. Любовные письма, очень подробные и откровенные, очень даже, я бы сказала, физические… Вы уж извините, если я что-то не так говорю, мистер Стрэнд. Девушки в наши дни знают такие слова, о которых мы, когда были молодые, и ведать не ведали. И еще вы должны знать. – Тут она умолкла на секунду, явно не решаясь сказать, затем все же сделала над собой усилие. – И все они были подписаны одним именем, Кэролайн. Конечно, на белом свете полным-полно девушек по имени Кэролайн, это очень распространенное имя. Но я знаю, что вашу дочку тоже так зовут…

– Что вы с ними сделали? С письмами, я имею в виду?

– Бросила в мусоросжигатель, – ответила миссис Шиллер. – Просто подумала, что ни вы, ни миссис Стрэнд не захотите их читать.

– Спасибо, – сказал Стрэнд. – Очень разумно и предусмотрительно с вашей стороны. Хотите сказать мне что-то еще?

Миссис Шиллер отрицательно покачала головой.

– Просто передайте Хесусу, чтобы не называл моего имени. Буду очень ему благодарна.

– Хорошо, передам.

– Я так поняла, миссис Стрэнд уехала, – сказала миссис Шиллер. – Ее чемоданов и сумок в квартире нет. Может, я принесу вам чего-нибудь перекусить?..

– Вы очень добры. Но это совсем не обязательно. Я вполне в состоянии о себе позаботиться.

– Но если вдруг передумаете, дайте мне знать. А теперь мне пора за работу. Надо все же попробовать оттереть то пятно на кушетке.

Она неуклюже поклонилась, поправила фартук и вышла из комнаты.

Впервые с того момента, как прочел оставленную в спальне на столике записку, Стрэнд порадовался тому, что Лесли нет рядом.