Текст книги "Хлеб по водам"

– Так ты согласилась?

Лесли снова замялась.

– Да, – ответила она после паузы. – Как считаешь, в Данбери будут возражать?

– Уверен, что можно выкроить окошко в расписании. Спрошу сегодня же.

– Спроси, если не трудно, дорогой.

– Ничуть не трудно.

– Это означает, что мне раз в неделю придется ночевать в Нью-Йорке.

– Думаю, одну ночь в неделю как-нибудь переживу.

– А ты там не очень надрываешься?

– Да я вообще ничего не делаю. Вчера пил чай с преподавательским составом, а мальчики приедут только завтра. Я уже нашел огромного и сильного футболиста, который вызвался хоть каждый день передвигать наше пианино. Мне кажется, нам будет здесь хорошо, – добавил он с вымученной искренностью.

– Уверена в этом, – сказала Лесли. Это прозвучало не слишком убедительно. – Знаешь, Нью-Йорк сегодня такой красивый! Бабье лето… – Зачем ей понадобилось говорить о погоде в Нью-Йорке, она не объяснила.

– От Джимми и Элеонор что-нибудь слышно?

– С глаз долой – из сердца вон. Но попытаюсь уговорить Джимми поехать с нами навестить тебя. Послушай, этот наш разговор, он, должно быть, стоит целое состояние. О всех новостях лично, когда увидимся. До свидания, дорогой!

– До свидания, любовь моя, – прошептал он в трубку. И, уже вешая ее, вспомнил: одна ночь в неделю…

В дверь постучали, и он сказал: «Войдите!»

Вошла полная женщина в мешковатых слаксах и свитере, туго обтягивающем огромную подушкообразную грудь. Крашеная блондинка с розовым свежим лицом. В руках она держала большую хозяйственную сумку.

– Доброе утро, мистер Стрэнд, – поздоровалась она. – Я миссис Шиллер, ваша домоправительница. Надеюсь, тут у вас все в порядке?

– Да, все чудесно, замечательно. – Стрэнд пожал ей руку. Рука оказалась мягкой, но сильной. – Вот только застилать обе постели не стоило. Моя жена приедет чуть позже, через несколько дней. А два мальчика прибывают сегодня. Роллинз и Ромеро, они будут жить в комнате под номером три.

– Мальчики сами убирают свои комнаты, – сказала миссис Шиллер. Голос у нее был хрипловатый, как у заядлой курильщицы. – Нет, иногда я навожу порядок, но только в общей комнате, когда уже просто нет сил смотреть на весь этот бедлам. Ну и время от времени поднимаюсь наверх, посмотреть, не снесли ли они одну из стен. – Она улыбнулась. Улыбка у нее была теплая, почти материнская. – Сегодня утром заходила в столовую и заметила, что вы вроде бы и не завтракали. У меня муж работает на кухне, он пекарь, вот и приходится помогать, пока все остальные повара не соберутся. Может, хотите, чтобы я что-нибудь для вас купила? Положите в холодильник. Ну, там, закуски, фрукты, всякое такое?.. Пока ваша жена не приедет.

– О, это было бы очень любезно с вашей стороны.

– Если желаете, можете составить список…

– Купите что-нибудь на ваше усмотрение, – сказал Стрэнд. И ни словом не упомянул о том, что не мешало бы иметь в доме бутылку виски. Виски он купит сам. Ведь он не знал, умеет ли эта женщина держать язык за зубами, и не хотел рисковать. А то еще, не дай Бог, распространит по всему кампусу сплетню, что новый учитель – пьяница.

– Может, есть какие-нибудь особые просьбы, пожелания? – осведомилась миссис Шиллер.

– Да нет. О, хотя вот что, одна все же есть… Пожалуйста, не трогайте ничего на моем письменном столе, в каком бы беспорядке там все ни лежало.

Она снова улыбнулась.

– Знаете, в школе, где у всех полно бумаг, этот урок усваивается быстро, – заметила она. – Я видела письменные столы, где среди книг, бумаг и журналов годами могли жить мыши и никто бы этого не заметил. Если вы или ваша жена будете чем-то недовольны, тут же дайте мне знать. Жила тут до вас одна пара. Настолько стеснительные люди, что никогда не говорили, что им нравится, а что нет. И я постоянно заставала жену за перетаскиванием цветочных горшков и передвиганием мебели из одного угла в другой, и она, бедняжка, смотрела при этом так виновато. Хотелось бы, чтобы вам и вашей жене тут понравилось.

– Огромное вам спасибо, миссис Шиллер. Уверен, так оно и будет.

– Да, и еще одно, мистер Стрэнд. – Она открыла сумку, достала оттуда фартук и опоясала им необъятную талию. – Если вдруг захочется чего-нибудь вкусненького, ну, там, выпечки или канапе для гостей, или вдруг понадобится торт на день рождения, вы только дайте мне знать. Мой муж с удовольствием выполняет такие заказы для преподавателей. Да и для мальчиков тоже.

– Что ж, обязательно запомню. У меня трое детей. Правда, все они уже взрослые и не будут жить вместе с нами. Но, надеюсь, повезет и время от времени они будут нас навещать, и все они неравнодушны к шоколадному торту. – Он вдруг почувствовал, что ему приятно говорить с этой славной и деятельной женщиной о детях. – А у вас есть дети, миссис Шиллер?

– Господь не дал нам такого счастья, – печально ответила миссис Шиллер. – Но знаете, когда вокруг носятся четыреста мальчишек, это почти заменяет собственных детей. Ой, чуть не забыла: поосторожней вон с тем вентилем на плите. Плита такая древняя, и если его как следует не закрыть, будет утечка газа.

– Обещаю, что глаз не спущу с этого вентиля. Как ястреб.

– В прошлом феврале дом чуть не взорвался. Предыдущая пара – люди они были славные и скромные, но маленько рассеянные. Если вы понимаете, что я имею в виду.

– Прекрасно понимаю, миссис Шиллер. Я и сам немного рассеянный человек, но моя жена – это просто образец аккуратности и ответственности.

– Вы только предупредите заранее, когда она приезжает, я нарву в саду цветов и расставлю везде букеты. Ей будет приятно. Вы даже не представляете, как цветы могут украсить дом, пусть даже такой старый. И еще соберу дров для камина. Кое-кто из мальчиков тут немного подрабатывает. Чистят сад, собирают ветки, спиливают сухие деревья. Ночи у нас бывают прохладные, и разжечь камин иногда очень даже приятно. Ладно, не буду вас больше беспокоить. Уверена, у вас полно работы, ведь надо подготовиться к вторжению. Вы уж не обижайтесь, мистер Стрэнд, но мне кажется, вам надо побольше бывать на свежем воздухе. А то вы немного бледный. – Она напоминала заботливую нянюшку, прожившую в доме долгие годы, а не уборщицу и экономку, с которой он едва успел познакомиться. И когда вышла из комнаты, Стрэнд подумал, что ему будет чем обрадовать Лесли при следующем телефонном разговоре.

Он посмотрел в зеркало над камином. Летний загар исчез, лицо действительно бледное, даже какое-то зеленоватое. И Стрэнд вышел из дома. Он последует совету миссис Шиллер и будет долго гулять, что улучшает цвет лица. Можно, к примеру, сходить в город, найти винный магазин и купить себе бутылочку виски.

Ромеро приехал вечером, после обеда. Сам Стрэнд пообедал в городе – хотелось оттянуть момент неизбежного общения за столом с мужчинами и женщинами, работавшими в школе. Если бы Лесли была с ним, она бы уже наверняка звала добрую половину из них просто по именам, а позднее поделилась бы с ним первыми впечатлениями и оценками, которые, как выяснялось затем, оказывались на удивление точными. Сам он был лишен этого дара, ему требовалось время, более тесное и продолжительное общение, чтобы составить представление о том или ином человеке. А Лесли говорил, что это впоследствии спасает от неприятных сюрпризов.

Он стоял у порога, глядел на звезды – в пустой дом как-то не очень хотелось входить – и вдруг заметил маленькую фигурку с непомерно большой сумкой в руках, бредущую по лужайке от главного здания. В свете фонарей, расставленных вдоль узких асфальтовых дорожек, Стрэнд разглядел, что Ромеро облачен в одежду из «Брукс бразерс» – слаксы, твидовый пиджак, белую рубашку и галстук.

– Добрый вечер, Ромеро, – сказал он, когда мальчик подошел поближе. – А я уже не надеялся увидеть тебя сегодня. Ты что, заблудился?

– Такого еще не бывало, чтобы я заблудился, – ответил Ромеро. Он поставил тяжелую сумку на траву и потер плечо. – Никто никогда еще не отправлял на мои поиски специальную экспедицию. Просто встретил одну девчонку в поезде – она ехала в Нью-Лондон, получила там работу официантки. Ну, в общем, мы разговорились, нормальная такая оказалась девчонка. И рассказала, что раньше была стриптизершей, и мы решили сойти с поезда и провести день в Нью-Хейвене. Мне ни разу до этого не доводилось встречаться с настоящей артисткой, стриптизершей, ну я и подумал: может, это вообще последний шанс в жизни. Угостил ее ленчем, и мы посмотрели этот городок, Нью-Хейвен. А потом я посадил ее в поезд, а сам поехал на автобусе. Ну и вот, прибыл в полное ваше распоряжение для получения дальнейшего образования. – Он недовольно огляделся. – Да тут будто все вымерли. Что произошло? Стреляют, что ли, сразу в человека, стоит показаться на улице после наступления темноты?

– Потерпи до завтра, – ответил Стрэнд. – И тогда тебе понадобится полицейский, чтобы перевел через эту дорожку к столовой. Кстати, ты ел? В холодильнике кое-что имеется.

– Я не голоден. Но с удовольствием выпил бы чего-нибудь. Пивком здесь разжиться можно?

– Боюсь, что нет, – холодно ответил Стрэнд. И ни словом не упомянул о том, что в кухонном шкафу у него стоит бутылка виски, все еще в коричневом бумажном пакете, в котором он принес ее из города. – Полагаю, правила здесь в этом смысле строгие и употреблять спиртное ученикам не разрешается.

– Да разве пиво – это спиртное? – изумился Ромеро. – Тут что, монастырь, что ли?..

– Здесь школа для мальчиков, мой дорогой, – ответил Стрэнд. – Заметь, я сказал – для мальчиков. Ладно, дай помогу тебе с сумкой. Ужасно тяжелая на вид. Сейчас провожу тебя в твою комнату. – Он наклонился и с большим трудом оторвал сумку от земли. – Что ты туда напихал? Кирпичи, что ли?..

Ромеро ухмыльнулся:

– Книги. «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона в семи томах.

Поднимаясь на верхний этаж, они по очереди несли сумку. Стрэнд сказал:

– А твой сосед по комнате уже здесь. Кроме тебя и его, пока никто не приехал. Все будут завтра. Кстати, он футболист.

– Я бы с удовольствием привез футболку, которая вам так нравилась, профессор, – сказал Ромеро, – но они отобрали ее у меня и выставили под стеклом в физкультурном зале. Как музейный экспонат.

– Вскоре ты поймешь, Ромеро, – заметил в ответ Стрэнд, – что твои шуточки не будут пользоваться тут таким успехом, как в Нью-Йорке.

С верхнего этажа до них доносились громкие звуки рока.

– Что это там, дискотека, что ли? – спросил Ромеро. – Кстати, а как тут насчет девочек, а, профессор?

– Не думаю, что появление твоей стриптизерши вызовет здесь восторг, – ответил Стрэнд. – Хотя Данбери поддерживает связь с женской школой. Но она не близко, в пяти милях отсюда.

– Любви все расстояния нипочем, – усмехнулся Ромеро.

Дверь в комнату была распахнута, коридор освещался льющимся оттуда светом. Роллинз лежал на постели в одежде, но без ботинок и читал книгу. На столике, всего в нескольких дюймах от его уха, стоял кассетный магнитофон. Увидев Ромеро со Стрэндом, он тут же вскочил и выключил музыку.

– Вот твой сосед по комнате, Роллинз. Езус Ромеро.

– Мое имя произносится Хесус, – сказал Ромеро.

– Извини, – сказал Стрэнд. В прежней школе он никогда не обращался к ученикам по именам и испугался, что неправильное произношение имени Ромеро может показаться мальчику знаком пренебрежения, плохим началом новой жизни в Данбери. – Теперь запомню.

Роллинз протянул руку. Ромеро, настороженно покосившись на него, протянул свою. Они обменялись рукопожатием.

– Добро пожаловать, Хесус, – сказал Роллинз. – Надеюсь, ты любишь музыку?

– Не всякую, – уклончиво ответил Ромеро.

Роллинз добродушно рассмеялся.

– Ты хоть по крайней мере не так много места займешь, браток, – заметил он. – Очень предусмотрительно с вашей стороны, мистер Стрэнд, что вы учли мои размеры и размеры комнаты.

– Я тут ни при чем, – торопливо ответил Стрэнд. – Учеников размещают по фамилиям, в алфавитном порядке. Что ж, теперь вы познакомились, и я вас оставляю. Свет полагается выключать в десять тридцать.

– Да я раньше двенадцати с двух лет не ложился, – сказал Ромеро.

– Я же не говорил, что вы обязательно должны спать в это время. Просто выключить свет, вот и все. – Стрэнд чувствовал нелогичность своего высказывания. – Доброй ночи.

И он вышел из комнаты. Но не стал сразу спускаться вниз, а остановился возле двери и прислушался. И ничуть не удивился тому, что услышал.

– Ну что ж, черный братец, – сказал Ромеро с нарочитым южным акцентом. – Смотрю, и тут у них имеется квартал для рабов. И все пойдет как заведено, как на старой доброй плантации.

Стараясь ступать как можно тише, Стрэнд спустился по лестнице к себе. Взглянул на бутылку виски в коричневом пакете, что стояла в кухонном шкафу, но открывать ее не стал. У него появилось предчувствие, что скоро настанут времена, когда без глотка виски на ночь он просто не сможет обойтись.

Глава 5

Было бы самообольщением с моей стороны притворяться, что эти записи есть не что иное, как настоящий дневник. Занятия идут вот уже неделю, и я так устаю к концу каждого дня, что едва хватает сил просмотреть учебные записи на завтра или прочесть статейку в газете или журнале. В первый день, когда прибыли мальчики, тут творился настоящий бедлам. Знакомство с родителями, которые или подчеркивали всевозможные достоинства своих сыновей, или же обращались с различными просьбами. Кое-кто отводил меня в сторонку и нашептывал на ухо, что сын требует особого внимания и подхода, так как ему каждый вечер надо принимать лекарство от анемии. Некоторые предупреждали, что у мальчика проблемы с мастурбацией или же он склонен мечтать в классе, а потому ему тоже необходимо особое внимание – чтобы не снизилась успеваемость.

Мои подопечные – я в конце концов научился отличать их от остальных – произвели впечатление средней по всем показателям группы. Довольно хорошо воспитанные молодые люди, они снисходительно-вежливы со старшими и задиристы и шумны в общении друг с другом. А потому не предвижу в будущем каких-либо осложнений с ними. Ромеро и Роллинз, похоже, отлично ладят. Мало того, Роллинзу даже удалось убедить Ромеро вступить в школьную футбольную команду, хотя Ромеро весит не более ста сорока фунтов, а сам Роллинз – как минимум двести десять. Однако в первый же день тренировки на местном поле Ромеро, стоявший по большей части в стороне и лишь наблюдающий за игрой, вдруг проявил удивительную прыть – перехватил мяч, который упустил один из игроков (кажется, по причине растяжения лодыжки), а затем смело рвался в атаку всякий раз, когда мяч попадал к нему. Я с изумлением наблюдал за его подвигами, так как никогда прежде не слышал, чтобы он проявлял какой-либо интерес к спорту, а он уворачивался, обводил, перехватывал инициативу у ребят, которые были вдвое крупнее его. В своем полете он был непредсказуем, точно лесной голубь, а короткие стремительные пробежки оставляли задыхающихся противников далеко позади. Возможно, полушутя подумал я, он научился этому, удирая от полицейских в Нью-Йорке.

В тот же вечер Роллинз имел с ним серьезный разговор, а на следующий день отвел к своему тренеру. Каким-то чудом им удалось подобрать для мальчишки форму маленького размера, и вот наш Ромеро зачислен в футбольную гвардию. Хотя лично у меня это вызывает опасения. Что, если в пылу борьбы все эти гиганты просто задавят его? Но с другой стороны, игра в команде поможет Ромеро упрочить свое положение среди других учеников.

Несколько дней спустя после начала занятий Стрэнд получил записку с приглашением посетить офис директора. Бэбкок приветствовал его тепло, но несколько нервно.

– У нас тут небольшая проблема, – сказал Бэбкок. – Речь идет о Хесусе Ромеро.

– Ах, – вздохнул Стрэнд.

– Вот именно, ах, – сказал Бэбкок. – Выяснилось, что Ромеро пропускает службу в церкви. Возможно, вам известно, что мы связаны определенными обязательствами с благотворительным фондом, без которого существование нашей школы было бы просто невозможно. Причем деньги начали поступать еще с начала шестидесятых. Это был щедрый дар, необыкновенно щедрый. Благодаря ему построили новые спортивные сооружения, создали библиотеку, считающуюся лучшей школьной библиотекой на всем восточном побережье, мы позволили себе и другие усовершенствования… Старая леди, оставившая нам эти деньги по завещанию, была глубоко религиозной женщиной, к тому же очень сильной и волевой, и одним из условий в завещании значилось, что все ученики каждый день должны посещать часовню. Она также вписала условие, что мальчики должны приходить в столовую в пиджаках и галстуках. В других школах уже давно отказались от подобных правил. Мы же не можем. А потому я хотел узнать, согласны ли вы предварительно побеседовать с Ромеро. Иначе я буду вынужден пойти по официальному пути.

– Попытаюсь, – сказал Стрэнд.

– Вы сами, вероятно, имели возможность убедиться: службы эти ничуть не обременительны и действуют очень успокаивающе. У нас учатся несколько католиков, а также мальчиков еврейского происхождения, и ни один, похоже, не против соблюдения установленных правил. Вы должны обратить на это внимание Ромеро.

– Обязательно, – кивнул Стрэнд. – Мне очень жаль, что он доставляет вам неприятности.

– Боюсь, что в дальнейшем можно ожидать и худшего. И дело тут не только в Ромеро, – сказал Бэбкок.

Стрэнд попросил Ромеро зайти к нему после занятий и пересказал разговор с директором, используя все аргументы последнего. Ромеро выслушал его молча, потом покачал головой:

– Мне плевать на разных там евреев и других католиков. Я, может, тоже католик, но я сам по себе.

– А когда ты последний раз посещал службу? – спросил Стрэнд.

Ромеро ухмыльнулся:

– Да когда меня крестили. Лично я в Бога не верю. И если без походов в часовню обойтись нельзя, прямо сейчас начну собирать вещи.

– Ты уверен, что хочешь, чтобы я передал все это мистеру Бэбкоку?

– Да.

– Ступай, – коротко сказал Стрэнд.

Когда на следующий день Стрэнд доложил Бэбкоку об этом разговоре, директор тяжело вздохнул. Он вообще, как отметил Стрэнд, часто вздыхал во время разговора.

– Что ж, – сказал он, – если никто не будет поднимать шума, закроем на это глаза.

– Тут еще одно, – сказал Стрэнд. – Речь идет о моей жене. По средам занятий у нее нет. Как вы считаете, может ли она раз в неделю ездить в этот день в Нью-Йорк? У нее там несколько учеников, и она не хотела бы их бросать.

– Понимаю, – кивнул Бэбкок. – Лично я не возражаю.

И Стрэнд вернулся к себе, размышляя по дороге о том, какой чудесный человек этот Бэбкок. Порядочный, интеллигентный, мягкий и гибкий. Семестр еще только начался, а Стрэнд уже в полной мере прочувствовал, насколько хорошо налажена тут работа, как гладко и спокойно все идет, какими малыми усилиями поддерживается дисциплина. И отношения между мальчиками вполне дружеские, и обстановка самая благоприятная для процесса преподавания и обучения. И сам Стрэнд, чего с ним не бывало уже давно, с первых лет преподавания, чувствовал себя на высоте.

– Тебе крупно повезло. Мистер Бэбкок – необыкновенно мягкий и терпимый человек, – сказал он на следующий день Ромеро. Стрэнд специально заставил мальчишку помучиться в неведении ночь, прежде чем сообщил ему о решении Бэбкока. – Он согласен оставить тебя. Но никому об этом ни слова, ясно? И еще советую написать ему записку с выражением благодарности.

– А вы, случайно, не спрашивали, сам-то он в Бога верит?

– Не стоит искушать судьбу, молодой человек, – коротко ответил Стрэнд.

Тут Ромеро достал из кармана лист бумаги и развернул.

– Вы должны кое-что подписать, мистер Стрэнд, – сказал он. – Это разрешение от матери, чтобы я мог играть в футбольной команде. Только что получил.

Стрэнд взглянул на бумагу. Это был бланк департамента по спорту, с пробелами для подписей родителей, а также автографа учителя, заверяющего подлинность их подписей. В данном случае в уголке было накорябано нечто напоминающее букву «Х». Пока Стрэнд изучал бумагу, Ромеро не спускал с него вызывающе-дерзкого взгляда темных глаз, отчего Стрэнд, как бывало и прежде, испытывал неловкость. И все равно, думал он, разве это не есть свидетельство прогресса поколений – от неграмотной матери к сыну, который способен жарко спорить о работах Эдуарда Гиббона?.. И разве не заслуга в том американской системы школьного образования?

Когда Стрэнд передал эту бумагу мистеру Джонсону, тренеру футбольной команды, очень серьезному и преданному своему делу молодому человеку, который, кстати, перед каждой игрой произносил молитву в раздевалке, причем просил Бога не о победе, а о безопасности игроков обеих команд, тот, увидев «Х», приподнял брови.

– Полагаю, это незаконно, – сказал он.

– Мне тоже так кажется, – кивнул Стрэнд.

– Ладно, как бы там ни было, – заметил Джонсон, – этот мальчик понимает язык жестов. Правда, далеко не всегда повинуется им, – с улыбкой добавил он. – Знаете, он приводит остальных ребят просто в бешенство. Они никогда не знают, что он может выкинуть через секунду. Если его призывают на определенный участок поля и он видит, что ничем там отличиться не может, то просто поворачивается спиной и проходит через центр, а иногда даже бежит в совершенно противоположную сторону. Он делает все с точностью до наоборот, и я часто браню его, но никакого впечатления это не производит. С другой стороны, не хочется слишком уж давить на него. При его росточке необходимо изрядное мужество хотя бы уже для того, чтобы просто выйти на поле. А потому по большей части ему все сходит с рук. Но порой он творит просто чудеса. Он верткий, как угорь, никто не может его поймать. Причем уворачивается он с такой одержимостью… можно подумать, его собираются линчевать и он спасает собственную шкуру. И еще мне кажется, ему совершенно все равно, выиграем мы этот матч или нет. Просто хочет доказать всем, что поймать его невозможно. Я вам честно скажу, мистер Стрэнд: за все время, что я играл и работал тренером, мне впервые попадается такой мальчишка. Он не спортсмен, он какой-то дикий зверек. Это все равно что иметь в команде бешеную пантеру.

– Но он пока не собирается уходить из команды? – спросил Стрэнд.

Тренер пожал плечами.

– Знаете, я не планирую слишком активно его использовать. Очень уж он мал и слаб, чтобы играть на регулярной основе. Рано или поздно его обязательно сожрут живьем. Теперь другие времена. Нынешние мальчишки – настоящие чудовища, даже в нашей, вполне приличной, школе, и рослые умеют бегать так же быстро, как и недомерки. И потом он физически не способен блокировать противника или сделать точную передачу. Может, и буду изредка использовать его на задней линии, если удастся научить выбивать мяч из рук. А если нет – буду выпускать его на поле лишь в тех редких случаях, когда игроки уже окончательно выдохлись и мечтают о перерыве. Когда я обещал оставить его в команде, то прямо сказал, без всяких обиняков, что большую часть времени ему придется сидеть на скамье запасных и что выпускать на поле буду только в крайних случаях, когда положение уже совсем отчаянное. И знаете, тут он улыбнулся… ну и улыбочка у него, я вам доложу. Маленький-маленький, а как улыбнется, так способен напугать морского пехотинца… Так вот, он улыбнулся и сказал: «Быть тренером – вот подходящая работенка. Всю жизнь о ней мечтал».

– А среди других мальчиков он пользуется популярностью? – Стрэнд счел, что пока рановато говорить этому милому и религиозному молодому человеку, что в запасных у него играет варвар.

Тренер с сомнением уставился на Стрэнда, будто никак не мог решить, стоит ли говорить всю правду, и ответил дипломатично:

– Я так понял, у вас к этому мальчику интерес особый. Ведь он попал сюда отчасти благодаря вам, так?

– Ну, более или менее, – уклончиво ответил Стрэнд. – Он был моим учеником в городской школе и проявлял незаурядные способности.

– Тогда вот что я вам скажу: если б сосед по комнате, Роллинз, не защищал его так рьяно, думаю, он давно бы уже схлопотал. Он ведь не любит держать свое мнение при себе, верно?

Стрэнд невольно улыбнулся:

– Да, вот и вы заметили это.

– Когда он делает обманный финт или кто-то из ребят пропускает мяч, он… он насмехается над ними. И вот его любимая фраза, которая действует мальчикам на нервы: «Я думал, джентльмены, вы сюда в футбол пришли играть». Он отделяет себя и Роллинза от всех остальных, так и сыплет цитатами из английской литературы и прессы. Знаете, под каким заголовком печатают английские газеты отчеты о крикетных матчах? «Джентльмены – значит игроки с большой буквы». Не все ребята понимают, что это означает, но уверены: это далеко не комплимент в их адрес.

– А кроме Роллинза, чернокожие игроки в команде есть?

– В этом году нет. Школа делает все, что в ее силах, чтобы принимать и цветных, но пока без особого успеха. Боюсь, что школе с устоявшейся репутацией некоего форпоста БАСП[35]35
  От White Anglo-Saxon Protestant (англ.) – белый протестант англо-саксонского происхождения.


[Закрыть] понадобится немало лет, чтобы изменить свой имидж. Кажется, сейчас в школе учатся всего четверо чернокожих, и ни один из них, кроме Роллинза, не играет в футбол. В прошлом году у нас работал темнокожий учитель, преподавал историю искусств, и все приняли его очень приветливо, но он так и не прижился здесь. К тому же этот парень был слишком образован, чтобы преподавать в подготовительной школе. Сейчас работает в Бостонском университете. Одних добрых намерений не всегда достаточно, верно? – Этот крупный, пышущий здоровьем молодой человек, чьи цели в жизни, как догадывался Стрэнд, были весьма ограниченны и обусловлены его специальностью, пытался философствовать.

Футбольный тренер оказался не единственным преподавателем, кого поведение Ромеро ставило в тупик. Тихая молодая женщина по фамилии Коллинз с кафедры английского языка, читавшая у Ромеро курс английской и американской литературы, как-то остановила Стрэнда в холле главного здания, когда они возвращались с ленча, и спросила, не может ли он уделить ей несколько минут, чтобы поговорить о мальчике. Она тоже, оказывается, знала, что Ромеро попал в школу не без помощи Стрэнда. И он не стал разубеждать ее в этом заблуждении – преподавателям незачем было знать, что тут не обошлось без влияния Хейзена. Если Хейзен захочет взять на себя часть вины за проступки Ромеро, пусть делает это сам.

– Вы ведь учили его в Нью-Йорке? – спросила она, идя рядом.

– О, если б кто-нибудь мог сказать, что хоть чему-то его научил, – заметил Стрэнд.

Она улыбнулась:

– Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Он тоже доставлял вам немало хлопот, да?

– Могу сказать лишь одно, – произнес Стрэнд, стараясь выглядеть как можно более беспристрастным. – Взгляды, которые он выражал, не всегда совпадали с общепринятыми, вот и все.

– И перемена школ, – подхватила мисс Коллинз, – похоже, не избавила его от этой прискорбной привычки. К примеру, сегодня он умудрился вовлечь в спор весь класс.

– О Боже!.. – вздохнул Стрэнд. – И о чем шла речь?

– Мы обсуждали роман Стивена Крейна «Красный знак доблести», – ответила мисс Коллинз. – Эта книга близка и понятна мальчикам, к тому же стиль ее отличает изумительная простота, что подготавливает к восприятию целого жанра в современной американской прозе. Я стала задавать вопросы, и Ромеро молчал, пока два или три мальчика объясняли, чем именно понравился им роман. Затем вдруг он поднял руку, встал и сказал, очень вежливо: «Прошу прощения, мэм, но все это лишь промывание мозгов». А потом выступил с целой речью. Сказал, что не важно, какими намерениями руководствовался писатель, важен результат. А результат этот сводится к довольно примитивной идее. Что тебе никогда не стать настоящим мужчиной, если ты убегаешь. Ты можешь доказать, что являешься таковым, только когда встаешь во весь рост и сражаешься снова и снова, и не важно, что при этом тебе оторвут голову. И пока людям нравятся такие книги, молодые люди будут с песнями и радостными криками отправляться на войну и погибать там. И еще сказал, что не знает, как остальные ребята в классе, но лично он всегда, всю свою жизнь убегал. И если б не делал этого, не сидел бы сейчас здесь, среди них. Убегать, сказал он, – это самое естественное поведение, когда ты напуган. А всякая муть, типа этого романа, «Красный знак доблести», лишь запудривает людям мозги. И пишут такие книги, как правило, лживые и подлые старики, чтобы заставить молодежь пойти на войну, где их всех поубивают. Ромеро сказал, что у него был дядя, которого наградили во Вьетнаме за то, что он до конца отстреливался из автомата, давая возможность остальным ребятам из своего батальона уйти. И дело кончилось тем, что теперь этот дядя прикован к инвалидному креслу, а свою медаль выбросил в мусорное ведро. – Мисс Коллинз с бледным обеспокоенным лицом и застенчивыми, какими-то робкими манерами, удрученно покачала головой, вспоминая подробности инцидента в классе. – Я просто не в состоянии справиться с этим мальчиком. – В голосе ее звучало отчаяние. – Он заставляет чувствовать всех нас какими-то необразованными глупцами. Как вы думаете, у него и правда есть дядя, получивший ранение во Вьетнаме?

– Впервые слышу о дяде, – ответил Стрэнд. – Да и вообще Ромеро любит приврать. – Если бы ему самому довелось присутствовать в классе во время этого спора, он бы напомнил Ромеро, что у мистера Гиббона, автора, которого тот так ценит, почти на каждой странице встречается такое понятие, как «солдатская доблесть». Последовательность, как уже не раз успел убедиться Стрэнд, не являлась отличительной чертой мальчика.

– А вы не могли бы ему передать… – робко начала мисс Коллинз, – что, когда в следующий раз ему захочется выразить мнение, которое может… э-э… смутить других учеников, он должен предварительно подойти ко мне и обговорить это?..

– Попытаюсь, – ответил Стрэнд. – Но ничего не гарантирую. Осмотрительность – это не по его части, примерно так выражается сам Ромеро. – И тут вдруг он понял, в чем заключалась еще одна особенность характера мальчика. Ромеро находился в вечных поисках аудитории, пусть даже она состояла бы из одного человека, причем желательно ему не симпатизирующего. Это помогало выплескивать накопившиеся отрицательные эмоции, а также порождало чувство превосходства над людьми, старшими по возрасту и в общепринятом смысле более могущественными, чем он сам. И идеальную карьеру для него Стрэнд представлял следующим образом: Ромеро, несомненно, должен стать оратором, вещать с трибуны, охраняемый полицией, а вокруг… вокруг бесновалась бы толпа, готовая растерзать его за оскорбления и смятение, которое он вселил в их души. Малоутешительное видение.

– И знаете, почему еще с ним так трудно сладить, – продолжала мисс Коллинз все тем же тихим, извиняющимся голосом. – Он всегда говорит очень вежливо – «мэм», «мистер», «могу ли я задать вопрос». И еще он, несомненно, самый подготовленный из учеников. У него просто фотографическая память, и он способен цитировать наизусть целые отрывки из книг в поддержку своей аргументации. Когда я дала мальчикам список по внеклассному чтению в этом семестре, он с презрением отшвырнул его в сторону и сказал, что прочел почти все, что там значится. А на то, что не успел прочесть, просто не стоит тратить времени. И еще долго возмущался тем, что в список не включены «Улисс» Джеймса Джойса и «Любовник леди Чаттерлей». Вообразите, в семнадцать-то лет!..