Текст книги "Три секунды до"

22

Слизав соль с руки, я опрокидываю в себя первый шот. Передо мной на барной стойке еще пять таких же – суть в том, чтобы выпить их как можно быстрее. По правую руку от меня Том с таким же набором, а по левую – Аарон. Я заливаю в себя следующую рюмку, морщусь от того, как это противно, но продолжаю. Не знаю, кто придумал так пить текилу. Лучше бы это была просто водка.

– Я выиграла, – скорее говорю я и ставлю на бар последний пустой шот, поднимая руки. Эти двое по обе стороны от меня как раз заканчивают.

– Черт, я думал, буду первым, – бормочет Том, запихивая в рот кусочек лайма.

– Я уже не тот, что в восемнадцать лет, – поддакивает Аарон, отчего я закатываю глаза.

Мы на заднем дворе дома этого Лиама. Народу – просто не протолкнуться, такое ощущение, что каждый прохожий с улицы заходит сюда. Внутри орет музыка, снаружи немного тише, но все равно громко.

– Том, – говорю я и поворачиваюсь к нему, – я хочу спать, поехали в отель.

– Ох, малышка, – пьяно вздыхает он, – поедем через час.

Тут же кто-то дергает его за плечо, перетягивая внимание. Вздохнув, я поворачиваюсь обратно к стойке и кладу на нее руки. Я правда хочу спать, ведь чтобы быть в Лос-Анджелесе вовремя, мы встали в пять утра. Но на самом деле здесь мне делать нечего. Вокруг куча людей, которые не особо интересны мне, как и я им. А Том… он не со мной. Со всеми одновременно, ведь ему надо со всеми пообщаться и со всеми перезнакомиться. Но такой он был всегда, так что изменить это не получится. Да и у меня нет на это никаких прав.

Я разглядываю алкоголь, стоящий за спиной бармена, и думаю, чего бы выпить еще. Решив спросить у Тома, я поворачиваюсь к нему, но увидев, как он смеется и болтает с каким-то парнем, решаю не отвлекать. Вздохнув, я заказываю джин. Залпом выпиваю стакан и решаю идти в дом, но меня отвлекают.

– Ты ведь Белинда, правильно? – раздается над ухом, и я вздрагиваю. Взглянув на человека, я вижу Лиама.

– Да, – удается мне выдавить из себя, – Том вон там, – показываю рукой.

– Да не нужен мне Том, я же к тебе подошел.

– Эм… ладно. Что ты хотел?

– Пообщаться. Смотрю, тебе тут скучно.

Я в замешательстве разглядываю его, не зная, что ответить.

– Значит, ты дочь Билла… – продолжает он. Я неуверенно киваю.

– С тобой надо быть поаккуратнее, – говорит он и смеется.

Заглянув ему за спину, я ищу Тома глазами, но на прежнем месте его уже нет.

– Ты хорошо выглядишь, – не унимается Лиам.

– Слушай, если ты чего-то хочешь со мной… то не надо. Найди кого-нибудь другого.

Он сводит брови и говорит:

– Разве мы не можем пообщаться друг с другом поближе?

– Я не хочу ни с кем общаться поближе.

– Воу… – Лиам хмурится и облокачивается о стойку, – извини, я не хотел на тебя давить. Просто увидел, что ты стоишь потерянная и думал как-то тебя развеселить. Без подтекста.

Решив не церемониться, я говорю:

– Я наркоманка.

– Чего?

– Наркоманка. Сижу на наркоте.

Секунду он молчит, а потом прыскает смехом.

– Что смешного? – возмущаюсь.

– Видимо, ты очень хочешь, чтобы я отвалил. Такой чуши я давно не слышал.

Я в упор смотрю на него, потому что чувствую, как от злости горят щеки. Еще секунда, и я бы бросилась на него, если бы не Том, который неожиданно появляется откуда-то сбоку.

– О чем болтаете? – спрашивает он и обнимает меня за плечо. Я моментально расслабляюсь.

– Да так, о всяком, знаешь… – бросает Лиам.

Том наклоняется ко мне и заглядывает в лицо. Я недовольно смотрю на него.

– Кажется, нам пора, – говорит он, понимая, что мне все это не нравится. Не слушая Лиама, Том уводит меня в сторону. Я слышу брошенную нам вслед фразу:

– А ты и правда ее нянька…

– Меня выбесил этот придурок, – со злостью говорю я.

Том оглядывается назад и говорит:

– В следующий раз сразу плюй ему в рожу. Он это любит…

Я усмехаюсь.

– Хочу сесть, – показываю на диван, чувствуя в ногах ненормальную легкость.

– Пойдем.

Том усаживает меня на свободное место, не выпуская из рук.

– Почему люди такие тупые? – вздыхаю я, зарываясь носом в его рубашку.

Том посмеивается.

– А ты одна умная, да? – говорит.

– Да… – пьяно бормочу я, – и почему люди думают, что проблемы других – это фигня?

– Ну, не знаю… может, потому что свои проблемы всегда важнее…

– То, что ты мне рассказал… – я поднимаю голову и смотрю ему в глаза, – люди относились серьезно к твоему заболеванию?

Том пристально смотрит на меня, продолжая обнимать. Говорит:

– Не все и не всегда.

– Ты какой-то слишком спокойный.

– Я просто смирился.

Я закатываю глаза. Спрашиваю:

– А как же панк, протест и все дела? Ярость, агрессия…

Том смеется и прижимает меня к себе. Я выпутываюсь из его объятий и продолжаю пьяные бредни:

– Знаешь, я говорю им: у меня анорексия… а они отвечают: просто больше ешь…

– Это как, – подхватывает Том, – «У меня заложен нос!» – «Просто дыши глубже!»

Я хихикаю, довольная тем, что он меня понял.

– Или «Я хочу умереть!», – говорю. – «Просто оглянись вокруг, жизнь прекрасна!»

Мы принимаемся смеяться, и сквозь смех Том выдает:

– «У меня алкоголизм!» – «Просто меньше пей!»

Поняв, что это превратилось в своего рода игру, я продолжаю:

– «У меня бессонница!» – «Просто восстанови режим!»

Том заливается смехом и закрывает лицо ладонями. Я не могу сдержать улыбку, глядя на то, как он веселится от моих слов.

– «У меня депрессия!», – говорит он. – «Просто больше веселись!»

– «Я парализована!» – «Тебе просто нужно больше двигаться!»

Том продолжает смеяться, а я не хочу, чтобы он останавливался, так что ухожу в самую крайность:

– «У меня фантомные боли в ампутированной руке!», – делаю паузу, – «Просто разминай кисть!»

Том стирает пальцами слезы из глаз и говорит:

– Пожалуйста, прекрати… Все, ты выиграла…

Я улыбаюсь и обнимаю его за плечи.

– Ты хотела в отель, – напоминает Том.

– Да. Поехали.

– Давай еще по одному шоту и пойдем в машину.

– Давай.

Мы поднимаемся и идем к бару, где закидываемся текилой. Я не особо задумываюсь о последствиях, но потом вдруг понимаю, что эта рюмка была лишней. Меня начинает шатать, а мир передо мной закручивается в спираль. Том ведет меня куда-то по двору, но я вдруг останавливаю его и говорю:

– П-погоди… дай мне кое-что тебе сказать…

– Что? – Он делает ко мне шаг.

– Том, спасибо тебе… – пытаюсь сфокусировать взгляд, – я теперь знаю, каково это… когда любишь. И все вокруг меркнет, кроме одного человека.

Он молчит, но я и не даю ему ничего сказать.

– Иди сюда, – повисаю на его шее, а голову кладу на плечо, – ты так приятно пахнешь…

– Ты тоже, – неожиданно говорит Том.

Он держит меня за талию, и я почти отрываюсь от земли.

– Как же сильно я тебя люблю… – бормочу я и крепко-крепко обнимаю его. Я напираю на него и даже не замечаю, как он теряет равновесие и спотыкается. Том падает назад, я вслед за ним. Небо улетает вверх, и мы оказываемся на земле. Я настолько пьяна, что не чувствую никакой боли, хотя падение было жестким. Но я упала на Тома, а вот он – прямо на землю.

– Вот блин… Том, ты ударился?

– Совсем немного…

Он лежит на спине, и я, перекинув через него ногу, усаживаюсь ему на живот.

– Мое бьющееся сердце принадлежит тебе, – говорю, глядя ему в глаза.

– Как красиво ты говоришь… – отвечает Том и тянется рукой к моей щеке, касаясь ее.

– Просто я влюблена.

Он улыбается, поправляет мои волосы. Мне нравится смотреть на него сверху вниз, чувствовать какое-то превосходство. Словно я имею контроль над всем, что сейчас происходит.

– Малышка… какие же у тебя красивые острые плечи…

Том опускает руку, проводит пальцами по моей ключице. Едва притрагивается, но это – самое чувственное касание, которое когда-либо со мной случалось. Он доводит рукой до плеча, натыкается на лямку топа. Подцепляет ее и спускает на руку. Боже, какой он пьяный. Что он делает? От его прикосновений кружится голова. Это очень приятно, но это опасное удовольствие. Оно ранит.

Том делает то же самое на другом плече. Зачем? Я не знаю. Он поднимается пальцами к моей шее. Я тянусь за его лаской, к его руке, а потом медленно опускаюсь к лицу. Останавливаясь в миллиметре от его губ, я спрашиваю:

– Ты опять хочешь сделать мне больно?

Том перемещает руку с моей шеи вверх и зарывается пальцами в волосы. Говорит:

– Не в этот раз.

Я шумно выдыхаю и целую его. Сегодня его губы теплые и шершавые, немного влажные, но такие же мягкие, как и всегда. Секунду он медлит, а потом словно срывается с катушек. Надавливает рукой мне на макушку, сильнее прижимая к себе. Я впадаю в ступор, но на смену ему тут же приходит неконтролируемый порыв страсти. Мы целуемся развратно. Пошло. Том проникает языком глубоко в мой рот. Кусает мои губы. Облизывает их. Кладет свободную руку мне на ногу. Жесткие и холодные подушечки его пальцев скользят по тонкой коже моих бедер. Том медленно продвигается вверх – от колен до самых ягодиц. Задирает юбку и сжимает мой зад рукой. Я чувствую жгучее возбуждение и то, как между ног становится влажно. Я отрываюсь от него только для того, чтобы издать тихий стон и снова впиться в губы.

Запустив руки между наших тел, я вытаскиваю его рубашку из штанов и трогаю упругий пресс и грудь. Поверить не могу в то, что это и правда он, что я и правда касаюсь его тела. Мне слишком хорошо. Слишком. И мне мало. Мне мало поцелуя. Сейчас, в этом моменте, целуя его и лаская, я понимаю – мне всегда будет мало. Что бы между нами ни происходило, мне нужно больше.

Я чувствую что-то похожее на счастье. Чувствую, будто это последняя ночь на земле и все, что было до этого, горит в огне. Будто все изменилось навсегда. И никогда больше не будет прежним.

23

В небытии хорошо – там нет ни тревоги, ни боли. Ни радости, ни печали. Я просто плыву в темной бесконечности без мыслей и ощущений. Нет ничего лучше, чем чувство того, что тебя не существует. Мне спокойно. Но всегда наступает момент, когда приходится возвращаться.

Из мертвых меня поднимает странный звук. Я чувствую тошноту, отвращение ко всему миру и головную боль. С трудом открыв слипшиеся глаза, я понимаю, что лежу на кровати. Странный звук оказывается сиреной на будильнике, точно не на моем. Я пытаюсь издать хоть какой-то звук, но язык приклеен к небу, а рот покрыт слизью с прогорклым вкусом текилы и соли. Я облизываю сухие губы, когда справа от себя чувствую шевеление.

– Черт, – ругаются знакомым голосом. С трудом повернув голову, я вижу, как Том садится в кровати.

– Боже, – говорит он, пытаясь нащупать телефон где-то под одеялом.

Когда выключает будильник, я спрашиваю:

– Который час?

– Семь утра.

– Почему так рано?

– Мне надо в студию.

Преодолев себя, я поднимаюсь и тоже сажусь. Том держится за голову руками, уперев локти в колени.

– Зачем мы вчера так набухались? – спрашивает он.

– Не знаю, ты предложил, – с трудом отвечаю я.

– Я сейчас блевану, – говорит он и медленно встает, направляясь в ванную.

Я подавляю в себе приступ тошноты и решаю спать дальше. Опять коснувшись головой подушки, я вдруг вспоминаю все, что было вчера. Меня словно пинают в живот и выбивают из легких весь воздух. Мы с Томом целовались. Мы целовались, а потом… а потом я очнулась здесь. Я подскакиваю с кровати и бегу за ним, залетая в ванную.

– Том, как… ой, прости, – осекаюсь, застав его стоящим у туалета спиной ко мне и опирающимся рукой о стену. Я отворачиваюсь и слышу, как он застегивает ширинку и смывает.

Неловко глянув на него, я замечаю, как раздраженно он на меня смотрит. Сглотнув, я говорю:

– Как мы сюда попали? Я ничего не помню.

Он подходит к раковине, моет руки и тянется к зубной щетке.

– А я вообще ни черта не помню из вчерашнего вечера, – говорит.

– В смысле… то есть вообще ничего?

– Вообще ничего.

Я снова чувствую, как меня бьют, но теперь уже ножом в сердце. Том принимается чистить зубы.

– Нет, погоди… такого не может быть!

– Я же сказал, – бормочет он с пастой во рту.

– Нет…

Том метает в меня убийственный взгляд, и я осекаюсь. Наблюдая за тем, как он водит щеткой во рту, я чувствую, что сердце сжимается от невыносимой боли.

– Просто у меня такое в первый раз, – подбираю слова.

Том сплевывает и говорит:

– Не в последний, это уж точно.

– Что? – не понимаю я.

– Белинда, – он опирается руками о раковину, – выйди отсюда. Ты не видишь? Мне хреново.

До боли закусив губу, я говорю:

– Прости… – И закрываю за собой дверь.

Привалившись к стене, я устремляю взгляд в пустоту. После хлопка двери в ушах дребезжит тишина. Я сжимаю переносицу пальцами, пытаясь облегчить головную боль, но это не помогает. Не зная, куда себя деть, я иду в другую спальню и захожу в ванную комнату.

Одежда пахнет потом, спиртом и сигаретным дымом. Колготки порваны, а колени стерты в кровь. Все тело ломит. Я подхожу к зеркалу и замечаю на своей шее два темно-красных засоса, один под другим. Невольно касаюсь их рукой. Не помню, как они появились, не помню, что еще между нами было. Я полностью одета, да и Том тоже, значит…

Мои губы потрескались и обветрились, а топ наполовину сполз с груди. Следы, оставшиеся от него, причиняют боль. Почувствовав к себе тошнотворное отвращение, я скорее скидываю на пол всю одежду. Захожу в душ и включаю воду; у меня больше не получается сдерживаться. Из горла вырываются рыдания. Я пытаюсь плакать беззвучно, но ничего не выходит. Всхлипы и стоны то и дело перебивают шум воды. Мне так больно, что хочется заорать и удариться головой о кафельную кладку.

Сжав до боли зубы, я скалюсь:

– Сраный мудак…

И бью кулаком в стену. Руку простреливает, и я вскрикиваю. Трясу ладонью, но боль не проходит, отчего я плачу еще сильнее. Ненавижу его. Всей душой ненавижу. Он целовал меня, лапал и поставил два засоса, а потом просто забыл об этом. Лучше бы я тоже все забыла…

С трудом успокоившись и помывшись, я выхожу в гостиную за чемоданом, но не успеваю ничего сделать. Из спальни вылетает Том, натягивая на себя футболку. Он держит телефон у уха и кричит:

– Твою мать, я работаю, ты можешь это понять или нет?!

Я цепенею и смотрю на него.

– Да мне насрать, Марта, ты слышишь, мне насрать! Я имею такое же право, как и ты!

От его крика меня начинает трясти. Том мечется по комнате и даже не замечает меня.

– Я этого не позволю, слышишь?! Это мой сын! Алло! Марта! Твою мать! – рычит Том и со всей силы швыряет телефон в стену. Он с треском ударяется, а я вздрагиваю и в страхе замираю.

Том гневно дышит, сцепляя руки на затылке, и принимается ходить туда-сюда. В какой-то момент он видит меня. Я растерянно смотрю на него, боясь хоть что-то сказать.

– Я пошел есть, – говорит он и проносится мимо меня, а потом исчезает за дверью.

Я сглатываю и оглядываюсь по сторонам. Что это было? Постояв на месте еще некоторое время, я все-таки смелею и подхожу к телефону. Подбираю его с пола и разглядываю треснувший экран. Нажимаю на него пальцами и вижу заставку – обложку альбома Pink Floyd “The Dark Side of the Moon”. Немного помедлив, я кладу телефон на столик у дивана и забираю в спальню чемодан.

Закончив со всеми делами, я собираюсь спуститься в ресторан, но замираю в гостиной, услышав звонок своего телефона. Кроме матери, мне никто никогда не звонит, так что мне ужасно не по себе, но я все-таки смотрю в экран.

Скифф.

Я сглатываю, колеблюсь, но все-таки отвечаю:

– Да?

– Сегодня в «Голден Булл» в десять вечера, – говорит он. – Это клуб в Джинглтауне.

– Послушай, я не в городе… Мы можем встретиться в другой день?

– Мне нет дела то того, где ты, – выплевывает он. – Сегодня в десять в «Голден Булл», или ты знаешь, что будет.

Он сбрасывает, а я опускаюсь на диван и чертыхаюсь. Дерьмо… как же я надеялась, что он отстанет от меня, и я забуду обо всем этом. Сегодня в десять… Я оглядываю огромный роскошный люкс, побывать в котором посчастливится далеко не каждому. На самом деле мне плевать и на этот номер, и на тот личный самолет, которым мы сюда летели, и на дорогущий телефон, который Том с легкостью разбил и даже не удосужился поднять. На дорогую еду, на брендовые вещи… все это неважно и ненужно, ведь у меня есть дешевый заменитель всего этого сразу. Я не могу его лишиться, просто не могу…

Из мыслей меня выдергивает звук открывающейся двери и мужские голоса. Из коридора в номер заходит сначала Том, а потом мой отец. Они разговаривают, и лица у них совершенно невеселые. Увидев меня, они замолкают, а я вспоминаю о засосах на шее и тут же пытаюсь прикрыть их волосами.

– Привет, пап, – говорю.

Том проходит вглубь комнаты, отец говорит:

– Привет.

Я смотрю на него, и у меня возникает идея.

– Папа, – сходу начинаю я, – можно тебя кое о чем попросить?

– Конечно, Бельчонок. Но сначала мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Нахмурившись, я наблюдаю, как он садится рядом со мной на диван.

– Мне звонила твоя мать, – говорит отец.

От этих слов меня охватывает такой испуг, что по спине пробегает дрожь.

– И что? – напираю я, решив, что лучшая защита – это нападение.

– А то, что она мне все рассказала.

– Рассказала о чем? – перебиваю. – О том, что избила меня так сильно, что я плевалась кровью?!

– Ну-ка не кричи! – рявкает он. – Считаешь, она сделала это просто так?

– Да какая разница! Просто тебе всегда было плевать на то, что она меня бьет!

– Она нашла у тебя наркотики, Белинда!

Меня бросает в холодный пот, дыхание сбивается, руки дрожат. Он не должен узнать, что я употребляю. Господи, он не должен узнать. По крайней мере, не таким образом.

– Какие наркотики, пап?! О чем ты вообще?!

– Что ты из себя идиотку строишь! – орет отец, подаваясь ко мне. – Или я похож на дурака?! Белинда, я не хочу на тебя кричать, хочу поговорить с тобой нормально, – добавляет он уже спокойнее.

Я смотрю отцу в глаза и медленно сгораю от непереносимого стыда. Если он узнает, то окончательно разочаруется во мне. Я потеряю остатки его доверия и любви окончательно и бесповоротно.

– Да я правда не понимаю, о чем ты говоришь, – отчаянно выдыхаю, – прости, прости, пожалуйста… Я больше не буду кричать. Позволь рассказать. Я напилась, пап, очень сильно, это правда было ошибкой, и больше я так делать не буду… Но я никогда не употребляла наркотики! – Глаза намокают, а щеки краснеют. – Я не понимаю, почему должна оправдываться за то, чего не делала…

– Делала или не делала… Белинда, ты была пьяна, и матери пришлось тащить тебя до дома!

– Тебя вообще там не было, пап! Ты вообще не можешь знать, какой я была и что со мной случилось… – всхлипываю я. – Она избила меня! Посмотри на мое лицо! – тыкаю я пальцем в остатки синяков. – Она сделала это две недели назад! Две недели тебе было плевать! Не делай вид, что тебе есть дело, ведь ты даже не подумал вернуться в Америку, чтобы что-то сделать… Даже не смей мне что-то предъявлять!

Я начинаю плакать навзрыд, и отец моментально приходит в замешательство.

– Вы просто ненавидите меня, вы оба, – бьюсь я в истерике, закрывая лицо руками.

– Только не плачь, я тебя прошу, – вздыхает отец. – Кто тебе сказал, что я ненавижу тебя? Ну что за ерунда?

Отец неуверенно придвигается ко мне и едва касается моих плеч.

– Да потому что это видно, – говорю я и утыкаюсь лицом ему в грудь.

Я знаю, папа не терпит моих слез, а потому плачу еще сильнее, чтобы увести его внимание как можно дальше от темы наркотиков и мамы.

– Детка, я же твой отец, как я могу тебя ненавидеть?

– Точно не ненавидишь? – спрашиваю я и поднимаю на него заплаканные глаза. – И… ты веришь мне?

Он смотрит на меня и говорит:

– Конечно, верю. Только не плачь…

– Я тебя люблю, пап, – приподнимаюсь я.

– И я тебя, – кивает он.

Звучит неправдоподобно, но мне достаточно и этого. После он читает мне лекцию о вреде алкоголя, а я делаю вид, что слушаю и соглашаюсь. Когда он заканчивает, я говорю:

– Пап, я собираюсь уехать сегодня.

– Как сегодня? Так быстро?

– Мне надо на… встречу. На встречу с другом.

Отец хмурится.

– С другом? С каким еще другом?

От мыслей о Скиффе подступает тошнота.

– Эм, ну, он… мы с ним… – пытаясь придерживаться своей лжи, я не придумываю ничего лучше, – …гуляем. Ну, это… то самое. Ты понял, о чем я, да? Поэтому уехать надо очень срочно.

Папа прищуривается, словно сомневается в моих словах. Я дожимаю:

– Пап, мне восемнадцать лет, у меня уже может быть парень!

– Ладно-ладно, – сдается он. – Тебе нужны деньги?

Я поджимаю губы и делаю виноватое лицо. Говорю:

– Да, на билет… дай, пожалуйста.

Отец закатывает глаза, но лезет в карман штанов.

– От тебя одни проблемы, Белинда.

Эти слова очень задевают, но я не подаю виду. Папа достает кошелек и отсчитывает купюры.

– Вот, держи. Смотри, если еще раз так напьешься – получишь уже от меня.

– Хорошо, пап… прости. Я обещаю, не буду. И спасибо, – говорю и быстро обнимаю его, забирая деньги.

Внутри бушует ликование, ведь я наконец-то поеду в Окленд, и у меня наконец-то есть деньги, и я наконец-то смогу…

– Том, где Аарон? – спрашивает отец, заставляя меня вздрогнуть и вспомнить, что Том все это время был в комнате.

– Этажом ниже, – отвечает он.

– Спущусь к нему. Договорим с тобой позже, – прощается отец и оставляет нас вдвоем.

Подняв глаза на Тома, я чувствую, как сердце проваливается вниз. Он смотрит на меня таким взглядом… словно я омерзительный кусок дерьма, каким-то образом оказавшийся поблизости. Я сглатываю, ничего не понимая, и чувствую укол боли. Появляется желание скорее сбежать отсюда, и я подрываюсь в спальню, тут же кидаюсь собирать вещи. Застегивая чемодан, я вижу, как Том подходит и встает в дверях.

– Фееричная ложь, – холодно говорит он.

– Тебе какая разница? – выплевываю я.

– Какая разница? Серьезно? Меня ты так же обманываешь?

– Я тебе никогда не вру.

– Что, вообще ни разу? – спрашивает он, поднимая бровь.

Я отчаянно вздыхаю, не зная, что сказать. Том продолжает, медленно подступая ко мне:

– Ты могла бы остаться здесь и хотя бы попытаться справиться с собой, но только подвернулась возможность – и ты сваливаешь, забыв обо всем, о чем мы говорили, и обо всем, что с тобой было!

– В отличие от тебя, я все помню, Том.

– В отличие от меня, ты сидишь на наркоте и выпрашиваешь у родного отца на нее деньги! – рявкает он так, что я вздрагиваю.

Обличая мою ложь, Том словно бьет меня наотмашь по лицу. Невыносимо понимать истинную природу своих поступков, и я начинаю врать даже самой себе:

– Я не просила деньги на наркотики. Я не буду употреблять. Мне надо в Окленд на встречу!

Том подходит ко мне вплотную и смотрит сверху вниз. От того, как он нависает надо мной, тело начинает трястись.

– Я не твой отец, Белинда, я этой херне не поверю!

– Да сам ты херня! – взрываюсь я и огибаю Тома, чтобы выйти из комнаты. Он следует за мной.

– И на кой черт я вообще пытаюсь тебе помочь? – шипит он в спину.

Я разворачиваюсь и надвигаюсь на него. Говорю:

– Знаешь что? Я не просила тебя помогать. Мне не нужна твоя помощь. И вообще ничья помощь не нужна.

– Да? – едко спрашивает Том. – Правда? Тогда не трать мое время, понятно?! Отвали уже от меня и проваливай!

В глазах начинает щипать, губы дрожат. Я тут же жалею о сказанном, понимаю, что погорячилась, но Том в таком бешенстве, что говорить это будет бесполезно. Смотря в его пылающие от гнева глаза, я говорю:

– Знаешь, ты тоже не святой…

– Проваливай, – повторяет он.

Я сжимаю челюсти, чувствую жгучую обиду и подбирающийся к горлу плач. Выкатываю чемодан к двери, но замираю, только коснувшись ручки.

– Том, – разворачиваюсь, – дай мне ключи от своей квартиры…

Он секунду смотрит на меня, а потом пропадает в спальне. Он выносит свою куртку, из кармана которой достает связку и с дребезгом кидает ее на журнальный стол. Я сглатываю, глядя на это. На ватных ногах подхожу к столику и забираю ключи. Когда я снова оказываюсь у выхода, Том говорит:

– Оставь мне сигареты.

Я бросаю на него злой взгляд, отвечая:

– Сам себе купи, урод. – И выхожу из номера.